Текст книги "Вокруг «Серебряного века»"
Автор книги: Николай Богомолов
Жанры:
Культурология
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 48 страниц)
Представляют, видимо, интерес определения некоторых произведений, которые Хармс обозначил не очень внятно. Так, в книжке августа – сентября 1925 года в контексте обсуждения поэмы А. Туфанова «Домой в Заволочье» читаем: « Маяков. Ура Гипп Банзай. Асеев Соловейрасиньоль Нахтигаль» (1, 49). В томе записных книжек источники этих помет не раскрыты. А. Устинов и А. Кобринский назвали стихотворение Н. Асеева «Об обыкновенных» как источник второй цитаты [986]986
Минувшее. Т. 11. С. 530.
[Закрыть], а первая так и осталась неопознанной. Думается, произошло это потому, что Хармс перепутал автора. Читаем в «Ладомире» Хлебникова:
Маяковский же, скорее всего, появился здесь из-за строк «Мистерии-Буфф», когда Француз и Англичанин обмениваются репликами: «Англия, гип-гип», «Вив ла Франс!»
Воспроизведенные на с. 154 первого тома загадочные фигурки для шифра – слегка модифицированные «пляшущие человечки» из знаменитого рассказа Конан-Дойла. Таким образом, восстанавливается еще одна ниточка, связывающая Хармса с этим писателем. А дополнительная ниточка, связывающая Хармса с осознанной литературной традицией, обнаруживается в записи лета 1927 года, входящей в целый ряд прощальных записок, обращенных к Эстер Русаковой Хармс говорит: «Как все сложилось. Ух. Ну Д. Хармс, подбоченься и крепись. Ура кричи, чтоб не падать духом. Будь царем» (1, 170). Последние слова здесь, конечно, обозначают пушкинский подтекст: «Ты царь: живи один».
В записной книжке второй половины 1925 – начала 1926 года на л. 17 об. – 19 идет не слишком внятный список имен, иногда сопровождаемый выписками из стихов и какими-то пометами. Сперва написана фамилия Лукомский, которая комментаторами отнесена к художнику Г. К. Лукомскому, а затем следуют имена Крайский, Светлов, Заводчиков, Ясный, Круковский, Гастин, снова Заводчиков, Бутова, Рагинский, Урковский, Мартынов и Уседлов. Крайский – известный пролетарский поэт (и его фамилия снабжена выписками из стихов) [988]988
Похоже, что Крайский выполнял функцию неформального связующего звена между поэтами «старыми» и «пролетарскими». См., напр., о его контактах с М. Кузминым: Кукушкина Т. А.Всероссийский Союз поэтов Ленинградское отделение (1924–1929): Обзор деятельности // Ежегодник… на 2003–2004. С. 87.
[Закрыть], Светлов – впоследствии знаменитый, а тогда только начинающий «комсомольский» поэт [989]989
Вышедшая в 1924 г. в Ленинграде его книжка «Стихи» появилась в серии «Комсомольские поэты и писатели».
[Закрыть](и тоже выписаны слова из стихов), Владимир Заводчиков только что издал книгу «Горький мед» в серии «Молодая литература» издательства «Молодая гвардия», то есть тоже мог причисляться к «комсомольским» поэтам, книга Александра Ясного «Ухабы» (1925) вышла в серии «Библиотека рабоче-крестьянской молодежи», а тогда же появившийся «Шаг» – в серии «Комсомольские поэты и писатели». Если верно отождествление Круковского со вполне советским писателем Юрием Круковским, то контекст становится довольно однозначным, и фамилия Гастин в нем вряд ли ассоциируется с Соломоном Николаевичем Гисиным, официальным заведующим Детским отделом Госиздата, как указали комментаторы. Кажется, резоннее понять ее как искаженно записанную фамилию известного пролетарского поэта Алексея Гастева, чья «Поэзия рабочего удара» выходила массовыми тиражами в 1923, 1925 и 1926 годах [990]990
Справку о начинающей поэтессе, впоследствии переводчице Наталии Ивановне Бутовой (1902 – после 1972), см.: Кукушкина Т. А.Цит. соч. С. 98–99.
[Закрыть]. Если наши рассуждения верны, то значительная концентрация имен «пролетарских» и «комсомольских» поэтов не может не быть симптоматичной. В качестве осторожного предположения скажем, что тут может иметься в виду некий план сотрудничества с этими авторами, из которого, конечно, ничего не вышло.
Что же касается Рагинского, то, конечно, можно отождествлять его с поэтом-имажинистом Леонидом Рогинским, но, видимо, не менее вероятная кандидатура – поэт Томас Рагинский-Корейво, участвовавший в сборнике «Звучащая раковина».
Примечательна запись 1930 года: «Антоний Булатович, по книге Илариона „Имяславцы“» (1, 368). Иеросхимонах Антоний (в миру Александр Константинович Булатович, 1870–1919) – знаменитая личность, попавшая даже в беллетристику: «Рассказ о гусаре-схимнике» у Ильфа и Петрова в карикатурном виде описывает именно его биографию, которая на самом деле может быть изложена приблизительно так: «Антоний (Булатович), иеросхимонах Андреевского скита на Афоне. Происходил из родовитой дворянской семьи, воспитанник Александровского лицея, блестящий офицер, проходивший службу в лейб-гвардии гусарском полку в чине ротмистра. В 1897 г. Булатович в отряде абиссинского негуса Менелика участвовал в сражениях с дикими африканскими племенами. Он трижды во время и после итало-абиссинской войны ездил в Эфиопию, где сделал ряд выдающихся географических открытий. А. К. Булатович сопровождал войска Менелика II в походе по Каффу и был первым европейцем, прошедшим из конца в конец эту почти неведомую ранее страну. Научные заслуги его получили мировое признание. По возвращении на родину он принимает постриг и несколько лет проводит на Афоне, участвуя в религиозных распрях» [991]991
http://www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi73_4917.
[Закрыть]. Наиболее известная из этих «распрей» относится к первой половине 1910-х годов и связана с имяславием, литература о котором уже тогда была, по выражению П. А. Флоренского, «необозримой» [992]992
Флоренский П. А.Столп и утверждение истины. М., 1994. С. 783.
[Закрыть]. Именно с этим связана и запись Хармса. Однако что имеется в виду под второй частью записи, не вполне понятно. Отшельник Иларион (в миру И. И. Домрачев, ок. 1845–1916) был автором впервые изданной в 1907 году книги «На горах Кавказа», однако про о. Антония там ничего не говорится. Мало того, они даже не были знакомы. Книги «Имяславцы» нам не удалось обнаружить ни в библиотеках, ни в библиографиях к наиболее подробным и обстоятельным современным изданиям [993]993
Еп. Иларион (Алфеев).Священная тайна церкви: Введение в историю и проблематику имяславских споров. СПб., 2002. Т. 1/2; Начала. 1995. № 1/4; 1998, № 1/4 (номера полностью посвящены публикациям об имяславии).
[Закрыть].
Конечно, наши разыскания и наблюдения представляют лишь незначительную часть того, что еще должно быть сделано. Но вместе с тем кажется очевидным, что предстоящая работа наверняка способна принести замечательно интересные плоды.
Проект «акмеизм» [*]*
Впервые – Новое литературное обозрение. 2003. № 58. С. 140–180; приложение – Кафедра критики – своим юбилярам: Сборник в честь B. Г. Воздвиженского, Л. Ш. Вильчек, В. И. Новикова. М., 2008. С. 23–32.
[Закрыть]
Общеизвестно, что акмеизм как литературное направление и как одна из общих тенденций в развитии поэтического языка оказал значительное влияние на литературу русской эмиграции. Вызвано это было прежде всего тем, что на Западе оказалось довольно много поэтов если впрямую и не принадлежавших к числу акмеистов, то, во всяком случае, ориентировавшихся на акмеистическую поэтику.
Поэтому вряд ли случайно, что чрезвычайно активный не только в литературной сфере, но и в сфере научной Юрий Павлович Иваск (1907–1986), окончивший аспирантуру Гарварда и довольно долгое время проработавший в других американских университетах, одной из целей своей работы видел изучение акмеизма, причем не только по известным источникам. Из опубликованных его работ лишь «Антология петербургской поэзии эпохи акмеизма» [995]995
München: W. Fink Verlag, 1973. Ср. также чрезвычайно содержательную рецензию: Тименчик Р. Д.По поводу Антологии петербургской поэзии эпохи акмеизма // Russian Literature. Vol. 5. № 4. P. 315–323.
[Закрыть], составленная совместно со значительно более молодым соратником W. H. Tjalsma, более или менее адекватно отразила взгляды Иваска на акмеизм, однако в его архиве сохранилась довольно значительная по объему подборка материалов, свидетельствующая о том, что он знал несравненно больше, чем смог включить в свои труды.
Однако сперва необходимо сказать несколько слов о том, кто такой Иваск и почему в конце 1950-х годов он решил создать своеобразный звуковой и текстовой архив по истории акмеизма.
Родившись в Москве и прожив там 13 лет, он вместе с родителями, выходцами из Эстонии, оказался в Ревеле, т. е. на обочине литературной жизни русской диаспоры [996]996
Подробнее см.: Пономарева Г. М.Проблема национального самоопределения писателей-оптантов (случай Юрия Иваска) // Культура русской диаспоры: Саморефлексия и самоидентификация: Материалы международного семинара. Tartu, [1997].
[Закрыть], и лишь очень редко попадал в другие страны (так, в конце 1930-х годов он был в Париже). В годы войны он служил в войсках СС, что потом приходилось тщательно скрывать [997]997
Относительно этого эпизода, а также всего смысла опубликованных нами материалов см.: Бобышев Дмитрии.О ненормативной этике (открытое письмо Н. А. Богомолову); Богомолов Н. А.В редакцию «Нового литературного обозрения» // Новое литературное обозрение. 2003. № 63. C. 437–439.
[Закрыть], после ее окончания оказался в лагере ди-пи [998]998
В контексте нашей темы отметим, что в его архиве сохранилось любопытное издание: Статьи из «Цеха поэтов». Гамбург: Изд-во «Салон», 1949. 20 с. Экз. № 1: Ю. П. Иваск. В книгу вошли статьи: «Смерть Блока», «Памяти Анненского», «Два слова о рифме» Г. Адамовича, «Читатель» Н. Гумилева и «О поэзии Александра Блока», «О Н. Гумилеве и классической поэзии» Ник. Оцупа.
[Закрыть], а в 1949 году смог перебраться в США и лишь в 1958-м впервые вновь оказался в Европе. Как видим, жизненная судьба отделяла его от основных культурных центров русской эмиграции, и с большей частью ее деятелей он был знаком лишь по переписке. Однако визит летом 1958 года, судя по всему, вдохновил Иваска, и он задумал собрать свод воспоминаний последних живых парижских (преимущественно) свидетелей существования акмеизма.
4 июля 1959 года из Парижа Г. Адамович отправил ему письмо:
«Дорогой Dr. Ivask.
Ваш проект „изучения акмеизма“ крайне оригинален и может в дальнейшем послужить образцом для такого рода работ. Меня лично он очень заинтересовал. В самом деле, никакие исторические исследования, даже самые тщательные, не заменят живого рассказа и воспоминаний современников, которые в разговоре или ответах на вопросы восстановят „воздух“ эпохи, то неуловимое, что, в сущности, было самым важным. Конечно, надо бы хорошо обдумать, как Ваш план реализовать, чтобы он действительно оказался плодотворным. Но мысль Ваша замечательна, и было бы жаль, если бы она осталась только проектом. Надеюсь, Вам удастся ее осуществить и со своей стороны готов быть Вам во всем полезен» [999]999
Диаспора: Новые материалы. Париж; СПб., 2003. [Т.] V. С. 528–529. Оригинал хранится: Amherst Center for Russian Culture. G. Ivask Papers. Box 1. Folder 2. В дальнейшем материалы, хранящиеся в этом архиве, будут цитироваться с указанием лишь коробки и папки. Приносим свою искреннюю благодарность проф. С. Рабиновичу, директору Центра, за постоянное содействие в разысканиях и любезное разрешение на публикацию. Работа в архивах стала возможна благодаря фанту Института «Открытое общество» и финансовой поддержке факультета журналистики МГУ, за возможность ее осуществления приносим благодарность также Т. и Д. Пыжовым.
[Закрыть].
Из сопроводительной записки становится ясно, что это письмо Адамович писал для неких официальных инстанций, которые могли выдать Иваску деньги для поездки в Европу. Помимо Адамовича, рекомендацию Иваску как исследователю дал также С. К. Маковский (Box 10. Folder 8).
Некоторое время спустя, 31 июля, в письме из Ниццы Адамович, однако, уже для самого Иваска писал:
«У меня сомнения в Вашем проекте, т. е. не в нем самом, а в его финансовой реализации. Кроме Одоевцевой и Маковского, никого из „свидетелей“ больше нет. Свидетели это притом плохие: Одоевцева поздно приобщилась к Цеху и акмеизму, да и всегда была птицей. Маковский, несмотря на „Аполлон“, был в стороне и, в сущности, on ne le prenait jamais au serieux. Он в старости стал менее глуп, чем был тогда, и даже стихи стал писать все-таки лучше. Злобин ни малейшего отношения не имел. Что написано об акмеизме? Многое, и ничего такого, что надо бы выделить. Какие-то мелочи, взгляд и нечто. Кстати, видели Вы недавние воспоминания Всев. Рождественского в „Звезде“? Его презирал Гумилев, но он был близок к позднему акмеизму. Воспоминания не без подлости: будто он и тогда понимал, что это буржуазная накипь. А не понимал он ничего и, говоря с Гумилевым, потел и краснел от почтительности» [1000]1000
Диаспора. С. 529–530.
[Закрыть].
Однако было уже поздно. Еще 11 июля 1959 года Иваск, находившийся в постоянной переписке с Г. П. Струве, сообщал ему:
«Сейчас собираю материалы об акмеизме. Что писали об этом в эмиграции? А главное, что писали – в СССР? В сов<етской> акад<емической> ист<ории> русск<ой> лит<ерату>ры нашел только три страницы, посвященных акмеизму. Были ли др<угие> работы? Буду признателен за справку. <…> Кто в эмиграции имел отношение к акмеизму – имею в виду оставшихся в живых? Маковский, Адамович, Одоевцева. Кто еще? Был ли Злобин в Цехе?» [1001]1001
Hoover Institute of War, Peace and Revolution. Stanford University. G. Struve Papers. Box 90, folder 23.
[Закрыть]
Адамович пытался несколько умерить энтузиазм Иваска и в письме от 17 апреля 1960 года:
«Программа обширная – по ней и о ней можно говорить без конца. Ваш план о собрании парижских поэтов – не понимаю, и, признаюсь, не одобряю. Кроме позора и чепухи, ничего не выйдет. Все перессорились, все выдохлись, или почти – не стоит для этого добиваться магнетофонного <так!> бессмертия. Во всяком случае, я от председательствования отказываюсь. Да и вообще, раз об акмеизме, не лучше ли ограничиться прошлым, историей? <…> Вообще, дорогой друг Юрий Павлович, я несколько опасаюсь Вашего энтузиазма и доверия. Например, – что Вы знаете о редакц<ионной> работе в „Аполлоне“? Знаю, что редактора все сотрудники считали дураком. Насчет этого мог бы кое-что рассказать. А Маковский будет врать, что он всем руководил и даже „открыл“ Анненского. Одоевцева тоже будет врать: о том, какие тайны ей поверял Гумилев. И так далее… Бог в помощь, но „надежды славы и добра“ у меня мало. Не забудьте Артура Лурье: для всего, касающегося Ахматовой, это – лучший источник. И едва ли будет врать. Терапиано об акмеистах не знает ровно ничего. Простите за холодный душ. Но не ждите в Париже откровений. Надеюсь там быть, как писал, в начале июня. Вот если приедете на юг Франции, поговорим обо всем, – и об акмеизме» [1002]1002
Диаспора. С. 535.
[Закрыть].
Наконец, 1 мая 1960 года из Манчестера (где он тогда преподавал) Адамович еще раз писал:
«Изучение Акмеизма. Кого бы еще можно привлечь? Вы пишете о „намеках“ в поэзии Ахматовой. Там намек на Артура Лурье, живущего в Нью-Йорке. Знаете ли Вы его? Это человек, который мог бы быть Вам очень полезен: умный, многое должен помнить. Он был ближайшим другом Ахматовой, несколько лет, и вообще знал все и всех того времени. Он – музыкант, но всегда был с поэтами. Еще стоило бы привлечь Юрия Анненкова (в литературе – Тимирязев), тоже близкого ко всем и всему. Он живет в Париже, не помню его адреса, но узнать это легко. Больше никого не нахожу. Одоевцева, конечно, пригодится, но Цеха она не помнит. У нее все – через Гумилева и сквозь него. Не думаю, чтобы все было верно, но все-таки она нужна будет» [1003]1003
Там же. С. 536–537.
[Закрыть].
Для работы была разработана специальная анкета, с которой знакомился каждый из участников проекта. Из нее становится ясным, что планы Иваска далеко не ограничивались только историей акмеизма, а теснейшим образом были связаны и с изучением литературы русской эмиграции (анкета приводится в приложении).
Как следует из отчета (о котором ниже), работа Иваска началась 11 июня 1960 года, и ранний этап ее выразительно описан в письме к Г. П. Струве от 20 июня:
«Благодарю за критику библиографию <так!>, которая составлена была наспех и вообщем <так!> мне сейчас не нужна. Кроме того, в моих библиограф<ических> а<л>ьбомах имеется библиография отдельных акмеистов, Ахматовой, Гумилева, Мандельштама и других (и там включены почти все упомянутые Вами книги). Посланный Вам листок составлял по разным печатн<ым> библ<иографическим> спискам, а не непоср<едственно> с книг, отсюда и ошибки (это черновая работа).
Существеннее анкета – конечно, никто на нее полностью не ответит, она рассчитана на какого-то идеального „ответчика“ (и в этом случае она неполная). Некот<орые> ответят только на два-три вопроса. Эмиграция, эмигр<антская> лит<ерату>ра, собственно, не входит в мой „проэкт“, и я только на всякий случай ее включил, все же надеюсь, что получу ответы и об эмигр<антской> лит<ерату>ре (довоенной). На эмигр<антскую> лит<ерату>ру мне бы денег не дали… да и на акмеизм я получил очень мало.
Пока что ответил только ВВ Вейдле, кот<орый> вообще не хотел отвечать, говорил, что „я тогда был только студентом“, но и это ценно. Читатель – тоже „литературный факт“, редко учитываемый! Вейдле знал (довольно хорошо) Ахматову, знал и Мандельштама (студента). Еще рассказал о похоронах Блока. Всех прошу говорить не очень гладко, существенны интонации.
Многие ответы будут, мягко выражаясь, очень субъективны, но и это интересно, поскольку отвечающие были современниками; все субъективны и в мемуарах, и где угодно, напр<имер>, в суде… <…>
Оакмеизме или обакмеизме, мне лично не нравится обперед иностр<анными> словами… Об Ане, но о акмеизме… Сегодня жду индианского Викери с магнетофоном, он сюда летит (после свадьбы в Колорадо), надеюсь, что будет вовремя!! Помещение (беспл<атное>) получил в Визант<ийском> институте через мадам Мёвре, и это будет мой адрес, т. к. там меня еще не все знают, то пишите через м<адемуазе>ль Мякотину (4 rue de LILLE, PARIS VII L’INSTITUT BYZANTIN, mile Miakotin, pour G. IVASK).
Гл<авные> герои проэкта Маковский, Одоевцева, Адамович, граф Зубов, будет и Злобин, и очень многие другие. Всех поэтов (кот<орые> этого имени заслуживают) прошу прочесть стихи – для звуковой антологии – это уже вне всякого акмеизма, бесплатное приложение.
Очень устаю, не так легко со всеми контрибюторами „справиться“, но, конечно, всё очень интересно. С Вейдле все было как „по маслу“, и он еще отдельно будет час говорить о Ходасевиче, кот<оро>го он считает параллельным акмеизму (и я с этим согласен). <…>
14-го июня было общее собрание сотрудников (и не сотрудников…). Все по-видимому очень заинтересованы, но встретили меня, американца, не слишком любезно, чего я и ожидал. Важны результаты проэкта, а не унзере венигкейт. Но многие очень помогли и помогают. За сеанс Викери будет платить участникам (contributors), кажется, 4–5 долларов. Конечно, это немного (за три-четыре часа работы, включая подготовку), но я им сказал – если хотите больше, пишите скрипты…
Заедем с машиной и к Зайцеву. Он сам говорит: „Не знаю я никаких акмеистов“, но всё-таки он многое помнит, и я попрошу его пр<о>честь что-н<и>б<удь> для звуковой антологии.
Вообще же всех парижан мне очень жалко, жалко, что всё проходит, кончается! <…>
Еду еще в Мюнхен. „Опрошу“ Степуна, фон Гюнтера. Кленовского, Чиннова, Червинскую попрошу прочесть стихи…» [1004]1004
G. Struve Papers. Box 90, folder 23.
[Закрыть]
Приезд Иваска и его работа получили отражение в парижской прессе:
«По инициативе Ю. П. Иваска, редактора журнала „Опыты“ и сотрудника Канзасского университета, им и профессором Отделения Славянских Языков Викери была организована, на средства Канзасского университета, командировка в Европу, в частности в Париж, для ознакомления с зарубежной русской поэзией.
Работа проф. Викери и Ю. П. Иваска состояла в следующем:
1) Регистрация в собственном чтении стихов почти всех парижских поэтов – составивших звуковую антологию-дискотеку.
2) Звуковые интервью, воспоминания и критические обзоры ряда парижских поэтов и писателей: Георгия Адамовича, Бориса Зайцева, В. Вейдле, гр. Бобринского, гр. В. П. Зубова, Сергея Маковского, В. А. Злобина, Ирины Одоевцевой, Георгия Раевского, Юрия Терапиано, Н. Трубникова <так!>, художника Ю. П. Анненкова и пр.
3) Разбор стихов поэтов Серебряного Века, как он производился в Петербурге в „Цехе поэтов“ и впоследствии в Париже на собрании поэтов в кафе „Ля Боле“ <…>
Эмигрантские поэты должны быть глубоко признательны проф. Викери, Ю. П. Иваску и Канзасскому университету за то, что их „приглушенные голоса“ они сумели превратить в вечно звучащие и тем самым совершили культурное дело большой ценности.
Но так как эмигрантская поэзия составляет неотъемлемую часть русской, то не подлежит сомнению, что в будущем изучение ее составит предмет многочисленных изысканий будущих литературоведов» [1005]1005
Луганов Андрей[ И. В. Одоевцева]. Звуковая Антология // Русская мысль. I960. 18 августа. Об этом псевдониме см.: Тименчик Р. Д.Заметки на полях именных указателей // НЛО. 1993. № 4. С. 159; Малмстад Дж.По поводу Ходасевича: Добавления, прибавления и поправки // НЛО. 1995. № 14. С. 135. Акцент, делаемый на записях эмигрантских поэтов, а не на воспоминаниях об акмеизме, видимо, связан со спецификой газеты. Впрочем, как видно из письма к Струве, этот аспект был немаловажен и для самого Иваска.
[Закрыть].
В той же папке сохранились и несколько вариантов отчета Иваска для университета (на русском и английском языках); из окончательного англоязычного варианта приведем наиболее существенные сведения:
«Мои исследования об акмеизме в Париже, Мюнхене, Базеле, Стокгольме и Ницце проводились с 11 июля по 7 сентября 1960. Один месяц (в июне и июле) в Париже я действовал совместно с профессором Уолтером Викери из Индианского университета. Для интервью с писателями-эмигрантами мы пользовались магнитофоном, предоставленным Индианским университетом, и собственным магнитофоном мистера Викери. До приезда проф. Викери в Париж я взял интервью у профессора В. Вейдле в Американском комитете Освобождения, а впоследствии значительное количество интервью в том же самом учреждении в Мюнхене. Благодаря мистеру Д. Гольдштейну (Париж) [1006]1006
В первоначальном варианте нашей публикации фамилия была воспроизведена в соответствии с имевшимся вариантом отчета как Гольдберг. Однако в экземпляре отчета, хранящемся в архиве Г. П. Струве (G. Struve Papers. Box 92, folder 1), рукой автора фамилия исправлена.
[Закрыть]и мистеру Йенсену (Мюнхен) все интервью в обоих отделениях Американского комитета были бесплатными. <…> Мадам А. Элькан (Париж) и мистер И. Чиннов (Мюнхен) любезно предоставили место в своих квартирах для проведения интервью с некоторыми из собеседников».
Далее следует список тех людей, интервью с которыми Иваск записал на магнитофон: С. К. Маковский (2), С. К. Маковский и A. А. Трубников, гр. В. П. Зубов, Г. В. Адамович (4), А. М. Элькан, И. В. Одоевцева-Иванова, Ю. П. Анненков, В. В. Вейдле, В. А. Злобин, Ю. К. Терапиано, Б. К. Зайцев, Г. И. Газданов, С. Риттенберг, Ф. Степун, И. фон Гюнтер [1007]1007
В принадлежавшем Струве варианте отчета приписана еще фамилия Л. Л. Пастернак.
[Закрыть]. Позднее были записаны интервью с Н. Н. Берберовой и А. В. Бахрахом [1008]1008
В том же варианте из архива Струве читаем: «Обещали дать интервью (в мое отсутствие) проф. В. Вейдле (Париж), г. А. Бахрах (Мюнхен), г. И. Чиннов и г-жа Л. Червинская, Мюнхен (семинар)».
[Закрыть]. Помимо этого был проведен и записан семинар с участием Одоевцевой, Терапиано и Г. Раевского, посвященный анализу поэтического текста, а также записана звуковая антология эмигрантской поэзии, в которой участвовали Г. Адамович, Ю. Анненков, Л. Червинская, И. Чиннов, А. Элькан, B. Корвин-Пиотровский, С. Маковский, В. Мамченко, И. Одоевцева, К. Померанцев, С. Прегель, Г. Раевский, Ю. Терапиано, А. Величковский и В. Злобин.
Нам неизвестно, сохранились ли магнитофонные пленки с записями бесед. В июне 1977 года Иваск сообщал Струве: «Кое-чем начал торговать. Так, продал Харварду копии лент моих интервью в Париже 60 и 70 гг. за триста» [1009]1009
G. Struve Papers. Box 91, folder 10. По нашей просьбе проф. Дж. Малмстад пытался отыскать эти записи в фоноархиве Гарвардского университета, однако потерпел неудачу.
[Закрыть]. Однако, что, вероятно, для филологов существеннее, в архиве Иваска (Box 10. Folder 6) есть их расшифровки. Несмотря на явную неотделанность этих материалов, они представляют значительную ценность, определяемую далеко не только тем, что респонденты вспоминают (большая часть фактов уже довольно давно известна исследователям, как по мемуарам повествователей, так и по другим источникам), но и тем, что для самого Иваска его поездки и разговоры были вызваны не только интересом к акмеизму, но и вниманием к литературной жизни русского рассеяния. Воспоминания об акмеизме и интимная история окололитературной жизни как в России, так и в изгнании, сохраненные в памяти последних могикан, теснейшим образом переплетались в исследовательской практике Иваска. Именно поэтому мы печатаем не только материалы из досье об акмеизме, но и другие мемуарные фрагменты, расшифрованные с пленок или записанные по памяти, относящиеся к тому же самому времени. В уже цитированном письме к Струве он говорил: «Кроме того, я веду дневник всех бесед – дневник выходит жутковатый, но когда-н<и>б<удь> он пригодится… Думаю, что делаю нужное дело, но в успехе не уверен (имею в виду прежде всего мою самокритику…)». Кажется, время такое наступило.
Следует отметить, что предварительная информация о находящихся в архиве Иваска материалах опубликована П. М. Нерлером [1010]1010
Нерлер П. М.Материалы об О. Мандельштаме в американских архивах // Россика в США: 50-летию Бахметевского архива Колумбийского университета посвящается. [М.,] 2001 (Материалы к истории русской политической эмиграции. Вып. VII. С. 91–95). Приносим благодарность О. А. Лекманову, обратившему наше внимание на эту публикацию. Согласно справедливому суждению автора статьи, магнитофонные записи могут находиться не только в Гарварде, но и в архивах университетов штатов Индиана и Канзас или же университета Вашингтона (Сиэтл), где работали Иваск и Викери.
[Закрыть], однако никаких текстов в его статье не приводится.
Наша публикация составлена из трех разделов: в первый входят материалы непосредственно об акмеизме, во второй – разборы стихов разных поэтов, записанные Иваском со слов Адамовича и участников небольшого семинара, в третий – записи интимных бесед с различными свидетелями литературной жизни, которые Иваск вряд ли предполагал публиковать, и лишь теперь явилась возможность напечатать хранившееся долгое время под спудом. В комментариях не поясняются общеизвестные имена и факты.
