Текст книги "Призрак гнева (СИ)"
Автор книги: Нелла Тихомир
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 35 страниц)
Глава 12
В поселке только и разговоров было, что о новой сходке.
Погода испортилась. Упали морозы, день и ночь мела метель. Люди сидели по домам, лишь изредка высовывая нос наружу.
И – с утра до вечера они судачили.
Больше всего споров было о том, отменит конунг сходку, или нет, выдержит ли он, хватит ли смелости. Устроят ли им с дочкой Божий Суд, а если да – что будет? А вдруг окажется, что Видар прав? Кто тогда станет конунгом? Сигурд? Или, пронеси нас боги, Видар? Или, чего уж хуже, им придется меж собою воевать?!
Три дня до сходки поселок не затихал. Большинство не сомневалось: то, что говорят про конунга и Асу – правда. Доказательством им был не Видар, а Уллины слова. Улла еще никогда не ошибалась, говорили они. Надо устроить Божий Суд, говорили они. Ведь это боги велели ясновидящей сказать то, что она давеча сказала! Ясно, как день: конунг в связи с дочерью.
Бран не знал, верить в это, или нет, голова была занята другим. Все эти дни он почти не видел Асу. Она замкнулась, избегала людей, безвылазно сидела дома, не оставалась под одной крышей с Уллой – а там, где была Улла, был и Бран. Видар же, наоборот, слонялся по всему поселку, никого не боялся, ничего не стеснялся. Сторонников за эти дни у него прибавилось.
В канун сходки погода не улучшилась, потому, как было уговорено, клан собрался в одном из домов Сигурда.
Спозаранку рабы принялись за дело: разобрали и вынесли стол, расставили стулья и скамейки и постелили наземь шкуры – мест на стульях все равно бы не хватило. И как только посветлело, к дому Сигурда потянулись люди.
Бран пришел вместе с Уллой и Раннвейг. Было шумно, и было полно народу. Шагнув через порог, Улла остановилась, глаза сделались, словно у косули, напуганной собаками. Кажется, она была готова убежать, но Бран захлопнул дверь. Любопытные таращились на них.
– Идем, – Раннвейг взяла Уллу за руку. Та закуталась в платок, короткие волосы упали на лицо. Под взглядами многих глаз они зашагали по проходу.
– Идите-ка сюда, – Сигурд поднялся и указал им на места на лавке у стены, за очагом, напротив входа. Там была вся его семья. Конунг тоже был, была и Аса. Она забилась в угол, поодаль от всех, сидела, ссутулившись, будто старалась казаться меньше ростом. Бран помедлил возле лавки, и они обменялись взглядами. В глазах у Асы застыли неуверенность и страх. Она вдруг растеряла свою обычную гордость.
Отвернувшись, Бран сел на лавку подле Уллы, рядом с Арнором. Улла глядела в землю. Бран попытался взять ее за руку, но она отстранилась.
– Видара еще нет, – промолвил Арнор. Бран не ответил, озираясь. Сигурд и конунг сидели на стульях возле очага и о чем-то тихо разговаривали. Эйвинд тоже был там, и старший Харалдсон, и еще человек двадцать из дружины Сигурда. Бран заметил, что они вооружены.
Дверь стукнула, и люди обернулись. В толпе возникло движение, многие вскочили с мест, вытягивая шеи.
– Видар… Видар… гляньте-ка, Видар пришел!
Дверь снова отворилась. Метель проникла в дом, словно кто-то с улицы швырял пригоршни снега. Люди отодвинулись, освобождая вход, а конунг и Сигурд замолчали.
Их была целая толпа, и все с оружием. Они вошли, растолкав стоящих у порога, переговариваясь и отряхивая снег.
– Занимайте места, – велел Видар.
Он прошел вперед. Лицо раскраснелось от мороза. Откинув плащ, он снял меховую шапку и, не глядя, швырнул в толпу. Подошел к лавке у стены. Люди, что сидели там, вскочили.
– Сюда, – приказал он своим.
Его сторонники начали рассаживаться, пихаясь и смеясь. Всем места не хватило, и они было зашумели, но Видар одним лишь поворотом головы утихомирил ссору. Они замолчали и опустились на шкуры на полу. Видар остался стоять, заложив за спину руки. Посмотрел на отца. Усмехнулся. Нашел глазами Асу, сплюнул на пол и растер плевок сапогом.
Сигурд встал, вышел к очагу, и разговоры тут же смолкли. Сигурд низко поклонился.
– Ну, вот, родичи, – промолвил он. – Мы и собрались. Не секрет, што все того хотели. Потому мы посовещались тут с Торгримом и решили прямо щас, значит, сходку и собрать, не мешкая. Не то – сами знаете, какой разброд идет, до беды недалеко. Да и сплетни эти грязные унять надобно, весь наш род они позорят.
– Ошибаешься, родич. Это не сплетни род позорят, – Видар шагнул вперед. Встал посреди прохода, усмехаясь. Золотая серьга тускло блеснула в ухе, как единственный волчий глаз. – Сплетни тут ни при чем. Позорит род кое-кто другой, – Видар смерил взглядом конунга, и улыбка сделалась похожей на оскал. Конунг потемнел, ноздри широко раздулись…
– Ты бы поперек старших не лез, племянник, – посоветовал Сигурд. – Придет время, и тебе слово дадим, уж будь спокоен. Садись покудова, не стой. В ногах, слышь, правды нет.
Видар усмехнулся. Поклонился Сигурду: не то почтительно, не то с издевкой, отступил к скамье и сел.
– Так вот, стало быть, – сказал Сигурд. – Про сплетни, чай, объяснять никому не надобно, все слышали, все знают. На прошлой сходке, почитай, весь род собрался, тоже рассказывать не надо. Да только сплетни-то эти много раньше в поселке поползли, как нынче выясняется. Кто их распускает, да почему, не знаю, и знать не хочу. Сплетни – бабье дело, воину позор в такой пакости участвовать, и стыдно в наговоры верить. Собака лает – ветер носит. От себя одно скажу: вранье это все, и боле ничего. Языки у людей поганые, молотят ими без толку, а ты теперь изволь, в этом болоте кувыркайся.
– Што ж, вранье, выходит? – со своего места, от стены, подал голос Старый Бьорн. Сигурд ответил:
– Да ты, родич, не хуже моего то знаешь.
– Знаю, говоришь? – старик поднялся с лавки. Погладил белую бороду. Посмотрел вокруг. – Кабы я знал, брат ты мой, я бы тут козленочком не скакал, народ на сходку собирая. Потому как, коли то вранье, то, выходит, и племяшка твоя, дочка нареченная, тоже врунья. Выходит, она тоже соврала, родич, а? Што скажешь?
– Што это ты Уллу сюда приплел, старик? – с расстановкой молвил Сигурд. – Я што-то тебя не пойму.
– Да неужто? – не смотря на иронию, что звучала в голосе, Бьорну явно было не до смеха. – На давешней-то сходке ты, родич, вроде пьяным не был, што ж это память-то отшибло? Ты же ишо вроде молодой.
– Уллины слова можно всяко толковать, – ответил Сигурд. – И не обязательно так грязно… родич.
Бьорн открыл было рот, чтобы возразить, однако не успел.
– Где грязно, там и грязь, – Видар встал и скинул плащ. Положил ладонь на рукоять меча. – Это как раз то, что и было сказано, ее слова. Она про грязь говорила, и про черную кровь… про черные перья, про ходящих по пути греха! – Видар полоснул отца яростым взглядом. – Чего ж тебе еще, родич? И это тоже, по-твоему, можно по-разному толковать? "Беспутная дочь безумного отца", – вот она чего сказала. Что же вам еще? Она вас хоть раз обманывала? Я вас спрашиваю! Сколько раз она вам врала? Кто посмеет сказать, что моя сестра – врунья?
Никто не отозвался. Видар произнес:
– Она ни разу не ошибалась. Я ей верю. На то она и ясновидящая, а ты, кстати, нет, – закончил Видар, обращаясь к Сигурду.
– Все? – осведомился ярл.
– Пока что все, – Видар усмехнулся. Воротившись к лавке, сел.
– Так вот што, – Сигурд выглядел спокойным, точно речь Видара его ни капли не задела. – Звучит, конешно, ярко. Хорошо. Уж не знаю, кто тебя, племянник, научил говорить так ладно да забористо, да только все это слова. А словам – им грош цена в базарный день. И я опять повторяю: все, што Улла говорила, толковать можно по-разному. Кому, конешно, ближе грязь, так он в пользу грязи и толкует. Когда свидетелей нету, можно часами балаболить, да так ни до чего и не договориться. Да только, родичи, за одни слова грех конунга тащить на эшафот. Слова они и есть слова, хотя бы даже и ясновидящей. Коли были бы свидетели, тогда бы мы и стали разговаривать. А так, – Сигурд махнул рукой. – Время только тратим.
– Свидетели, стало быть, нужны? – промолвил Старый Бьорн.
– Да, уж без них никак, старик, – Сигурд прищурился. – Ты порядок знаешь.
– Ну, што же, будут и свидетели, – Бьорн сделал знак кому-то из толпы, и невысокий человек пробрался вперед. Вид у него был смущенный.
– Поди сюды, Атли, – велел ему Старый Бьорн. Тот подошел, руки мяли шапку, а глаза перебегали с Сигурда на Бьорна, и обратно.
– Ну, и кто это? – осведомился Сигурд.
– Он самый. Свидетель, значится.
– Да неужто? – Сигурд усмехнулся. – Ну, а раньше где он был?
– Раньше, братец ты мой, он сидел да молчал в тряпочку, нас с тобою опасаясь!
Люди засмеялись.
– Што же, ладно, – молвил Сигурд. – Свидетель – это хорошо. Вот мы сейчас и узнаем, чего он видел. А ну-ка, иди сюда!
Человек не без опаски вышел к очагу. Снова поклонился. Сигурд оглядел его с головы до пят.
– Атли тебя зовут? – спросил Сигурд.
– Точно.
– Ты не Эйольва ли Болтуна младший сын?
– Точно так и есть.
– Это ты, што ль, в прошлом годе в медвежий капкан угодил?
– Я, хозяин, я, – свидетель заулыбался.
– Ну, вот, выходит, я тебя знаю, – Сигурд тоже улыбнулся. – Ладно, как бишь тебя… Атли. Так ты што ж, взаправду свидетель?
Улыбка сбежала у Атли с губ.
– Дак я это… – пробормотал он, терзая шапку. – Я чего ж, я ничо и не… – нн замолчал – и неожиданно бухнулся на колени.
– Не вели казнить, хозяин! – завопил он, утыкаясь лбом в пол. – Не виноват я! Не виноват!
Старый Бьорн крякнул. Подошел к свидетелю, взял за шиворот, поставил на ноги и, размахнувшись, шлепнул по затылку.
– Ат, дурье семя, – старик опять его встряхнул. – Нихто ничо те не сделает, не на казнь же тя приволокли. Стой прямо, отвечай как следоват, неча тут кувыркаться, добрым людям на потеху. Да стой ты, ну?!
– Ты што же испугался? – промолвил Сигурд. – Тебе, братец, бояться нечего. Коль ты честен, худого тебе никто не сделает. Ну, а коль нечестен… – Сигурд вонзил в свидетеля серые глаза, острые, холодные и твердые, как лезвия. Тот затравленно огляделся.
– Ну, што? – промолвил Сигурд. – Што ты видал-то, Атли? Не бойся, говори смело, за правду тебя никто наказывать не станет. Верно, родичи?
Атли глотнул и облизал губы.
– Я… – выговорил он. – Я… это…
– Ну? – поторопил Сигурд. – Мы слушаем. Што ты нам сказать хотел? Гляди-ка, все ждут.
Действительно, в доме была мертвая тишина. Люди пооткрывали рты, словно это помогало лучше слышать. Свидетель опять глотнул – и решительно промолвил:
– Ничего я не видал, хозяин.
– А-а-а… – разочарованно выдохнули две сотни грудей. Поднялся шум, многие вскочили с мест. Послышались сердитые выкрики.
– Тихо! – Сигурд вскинул руку. – Тихо, я сказал! Мы еще не закончили. После орать будете, и не у меня в дому, а на дворе! А ну, замолчали все!
Крики поутихли, люди вернулись на места. Сигурд немного подождал – и молвил:
– Што-то я тебя, братец, не пойму: то ты свидетель, то не видел ничего. Это как же так? Или ты это со страху?
Атли замотал головой:
– Не, хозяин, не со страху. Я и впрямь сам ничо не видал. Я это… говорил кое с кем, ну, и сказал он мне… это самое.
– Ну, и свидетель у тебя, – заметил Сигурд Старому Бьорну. Потом произнес, обращаясь к Атли:
– Так чего же ты сам явился? Привел бы того, кто тебе это все рассказал, мы бы с ним и толковали. Да и сейчас еще не поздно. Где он? Веди сюда.
– Не, хозяин. Не можно.
– То есть, как это – не можно? Это почему еще?
– Дак ведь он того, помер, значит, как же я его приведу? – развел руками свидетель. Послышались смешки.
– Мы здесь не для веселья собрались! – возвысил голос Сигурд. Смешки утихли, и он сказал:
– Так-то лучше. Так што же, говоришь, он помер?
– Истинно, хозяин.
– Ну, и давно? Небось, о прошлом годе? Или того ранее?
– Куды там, о прошлом годе, этой зимой. Погоди-ка, дай, я посчитаю… – Атли принялся загибать пальцы, шепча себе под нос. – Ну, так и есть. Аккурат после праздника Середины Зимы. Недели три будет, значится, как колдун-то его пришиб, – он ткнул пальцем в Брана. Все поглядели на него. Сигурд тоже поглядел. Спросил:
– Так это што ж, выходит, Хилдир?
– Не-е, хозяин! При чем тут Хилдир? Это Кнуд.
Опять поднялся шум. Конунг подошел к Сигурду, и они стали о чем-то совещаться.
– Так что же? – вдруг промолвил Видар. – Может, дадим свидетелю закончить?
Он встал, и люди поутихли. Видар, усмехнувшись, произнес:
– Или, может, это не в ваших интересах? – он смерил взглядом конунга.
– Ты свои намеки придержи, племяш, – хмуро молвил Сигурд. – Неча тут намекать. А што до этого свидетеля… Был бы он свидетель, другое дело. А так – сплетни на хвосте таскает, не боле того. Да еще чьи сплетни, тьфу… По-моему так – гнать его, и весь разговор, нечего его и слушать.
– Нет, погоди, – конунг вышел к очагу, – а вот я хочу его послушать.
– Гляди, родич, – Сигурд покачал головой, – не промахнись. Ты Кнуда знаешь, он даже из могилы ядом своим кого хошь отравит.
– Пускай попробует, – ответил конунг.
Сигурд ничего больше не сказал. Конунг повернулся к свидетелю, и тот втянул голову в плечи, а ресницы быстро заморгали.
– Так что же Кнуд тебе сказал? – спросил конунг. – Говори, не бойся, тебе ничего не будет, обещаю. Говори, я приказываю. Ну?
– Дак, хозяин, чего он сказал, – слабым голосом начал тот. – Знамо дело, чего. Говорил, што будто, это самое, ну… видал он тебя с… с дочкой, и… это… – голос Атли, и без того тихий, сошел на нет. Он съежился под взглядом конунга, будто этот взгляд, касаясь кожи, причинял физическую боль.
– Договаривай, – велел конунг. – Где он нас видел?
– В сарае, сказывал.
– Ну и? Чего мы там делали?
– Ну, это… будто вы… будто ты… ох, боги… да ты сам знаешь, хозяин.
– Нет. Не знаю, – выговорил конунг. Он стоял, не шевелясь, пальцы обхватили пояс. – Я этого не знаю. Да и зачем? Похоже, здесь есть полно народу, что лучше меня знают, где я был и чего делал. Ну, если вы знаете, так имейте смелость сказать. Так что же, по-твоему, я в этом сарае делал, Атли?
– Да я чего ж… это ж не я, это ж Кнуд, штоб ему…
– Значит, Кнуд виноват, да? Ну, а ты?
– Я? А чего – я? Я же ничего…
– Ничего, говоришь? Конечно, ничего. Ты только языком треплешь, да? Сплетни грязные разносишь. Конечно, ты ничего. Ты только звонишь на весь поселок, у своего конунга за спиной, а так ничего. Это все Кнуд, так? Ты-то ни при чем.
Атли повалился на колени.
– Прости, хозяин! – вскрикнул он. – Прости! Лешие попутали! Я не хотел! – он сунулся конунгу в ноги, норовя поцеловать сапоги.
– Свинья повсюду грязь найдет, – угрюмо буркнул Сигурд. Поворотившись к Старому Бьорну, процедил:
– Ну, спасибо, родич. Уважил, век тебе не позабуду.
Старый Бьорн только плюнул и махнул рукой. Атли все ползал у конуга в ногах. Бьорн дернул его за шиворот, заставил подняться и толкнул в плечо.
– Ступай отсель, – приказал старик. – Ступай, не мельтешись, тошно от тебя!
Тот отступил, трясясь и всхлипывая, и вытер рукавом нос.
– Ступай! – прикрикнул Бьорн, и Атли кинулся бежать. Поднялся шум, кто-то засвистел, кто-то что-то издевательски крикнул. Атли добежал до двери и выскочил наружу.
– Да, – выговорил конунг. – Похоже, Кнуд даже из могилы норовит меня достать.
Он скрестил руки на груди. На губах мелькнула горькая усмешка.
– Есть еще свидетели? – негромко молвил он. За общим шумом только Сигурд разобрал его слова.
– Тихо! – крикнул Сигурд. – А ну, тихо!
Подождав, покуда все усядутся, Сигурд спросил:
– Ну, што? Будут еще свидетели, или так обойдемся?
Тишина. Кто-то усмехнулся. Сигурд поднял бровь, улыбка появилась – и пропала на губах.
– И то правильно, – сказал он. – Чего не было, тому и свидетелей быть не может.
– Не будь так уверен, родич, – Видар встал и подбоченился. – Я бы на твоем месте не зарекался.
– Это от чего же? – сдержанно осведомился ярл.
– Да от всего, – Видар повел плечами. – От всего, что было, и чего не было. Потому как много есть всего, о чем ты и понятия не имеешь.
– Не имею, говоришь? – Сигурд покивал. – Да нет, сдается мне, што как раз имею. Да и понятия тут большого не надобно, племяш. Знаю я, чего ты добиваешься, и все то знают.
– Все? – Видар вышел на свободное пространство. – Все – это кто? Ты, родич, за всех не отвечай. Отвечай лучше за себя.
– Надо будет – отвечу, – Сигурд выпрямился. Огонь от ламп блеснул в его зрачках. – Не боись, отвечу в лучшем виде, да только не перед тобой. Молод ты еще, старших к ответу призывать. Молоко утри сперва да бороду отрасти, тогда и требуй с нас ответа… племянничек.
– Ах, я и забыл! – воскликнул Видар. – Действительно! Я уже просил прощения за то, что родился позже вас, да, видно, вы меня за это так и не простили. Ну, что же, нет – так нет. Значит, хватит слов, перейдем прямо к делу. Ты вот говорил, будто нет свидетелей, – Видар повернул к Сигурду лицо. Улыбка на нем казалась вырезанной в камне, в серых глазах появился льдистый блеск.
– А што, у тебя они есть? – отозвался Сигурд. – Ну, тащи сюда, с твоими тоже разберемся.
Видар обернулся к своим сторонникам и кивнул. Со скамьи поднялся высокий русый парень, вышел вперед, насупился… Сигурд обозрел его с головы до ног.
– Это ты, што ль, свидетель? – спросил Сигурд.
– Я. Чего, не гожусь? – парень не отвел взгляда.
– Так ты, стало быть, сам все видел?
– Видел. Еще как!
Среди приятелей Видара раздались смешки.
– Веселиться после будете, – сказал им Сигурд. Добавил, обращаясь к парню:
– Ты из рода Серого Копья, верно?
– Точно так.
– Род старинный, уважаемый. Опозорить не боишься, нет?
Парень и вовсе потемнел лицом. Покосился на Видара, но тот молчал.
– Поди сюда, – велел Сигурд. Парень подошел.
– Што же, – сказал Сигурд. – Вот, родичи, Видар решил представить нам свидетеля. Все вы его знаете. Это Гуннар Серое Копье, Торвальдов младший сын. Клянись говорить правду, Гуннар.
– Клянусь, – сказал тот.
– Клянись, как положено. Чай, перед всем кланом отвечаешь.
Юноша облизал губы.
– Клянусь говорить правду, – выговорил он. – А если буду врать, пускай меня покарают всевидящие боги.
– Так-то лучше, – хмуро молвил Сигурд. – Ну, рассказывай, Гуннар. Говори, чего ты видел.
– Я видел… – снова быстрый взгляд на Видара. Тот кивнул.
– Я видел конунга с дочерью, – продолжил Гуннар. – Ну, в смысле, со старшей. Они… они зашли в сарай и… ну, понимаете… – он сделал жест ладонями, соединив их вместе. – Были сумерки, но я их разглядел. Я почти у двери стоял, но они заняты были, меня и не заметили. А после конунг дверь захлопнул, и все.
Повисло мертвое молчание. Сигурд поглядел на конунга. Лицо того стало таким белым, точно из него вытекла вся кровь. Аса обхватила голову руками, Улла сидела прямая, бледная, и смотрела в пол. Повернувшись к свидетелю, Сигурд произнес:
– Когда ты их видал?
– Прошлой осенью еще, после Праздника Урожая, как снег выпал.
– Тогда же и Видару сказал?
– Ну, не сразу. Я ведь… я потом еще раз их встретил, – Гуннар опустил голову. – Я сперва вообще никому говорить не хотел. Все надеялся, может, привиделось. Ну, а как во второй раз их увидал, так и рассказал. Ведь это все-таки его семья, Видара, имеет право знать. Но я больше никому, даю слово! Я языка не распускал, я ж не Кнуд.
– Так, стало быть, видал ты их? – спросил Сигурд. Гуннар отвернулся.
– Видел, – неохотно буркнул он. – Лучше бы ослепнуть, чем такое увидать.
– А ты, часом, пьян не был, а, парень? А то, сам знаешь, с пьяных глаз чего не привидится.
Гуннар выпрямился.
– Коли я был бы пьяный, – с достоинством ответил он, – я так бы и сказал. У меня нету охоты ерунду выдумывать. К тому же, я поклялся богами, а я богов боюсь. Ты чего ж, считаешь, если я молодой, так у меня и чести нету? Не меньше, чем у тебя, Сигурд Ярл!
– Я на твою честь не покушаюсь, парень. Мне правду надо знать.
– А я тебе и говорю. Иль ты намекаешь, что я вру?
– Не ерепенься. Я тебе это разве сказал? Нет. Вот то-то и оно. Остынь, никто тут за вруна тебя не держит. Но ты можешь ошибаться. Разве нет?
– Хотелось бы, – юноша избегал смотреть по сторонам. – Вот только надежда больно слабая.
– Хорошо, – выговорил Сигурд. – Давай разберемся. Ты сказывал, темно уж было? В первый-то раз?
– Не так, чтоб совсем темно, сумерки. И в первый раз, и во второй. Во второй я мало видел, только волосы ее, да слыхал, чего она говорила.
– Ты их вдвоем видал? Вдвоем они в сарай зашли? Ну, как оно все было-то?
– Сначала я увидел конунга. Он шел эдак быстро, плащом накрылся. Я еще тогда подумал…
– Постой, постой, – перебил Сигурд. – Коли он плащом накрылся, как ты мог его узнать?
– Я не слепой, – юноша блеснул сердитыми глазами. – Я потом и голос его слышал, они ведь разговаривали.
– Но лица ты не разглядел, так?
– Нет. Но волосы видел, да и походка, повадки все… Я Видару уж говорил. Он тоже сперва верить не хотел, чуть не убил меня! Но я видел то, что видел. За свои слова ручаюсь, перед кем хочешь повторю. – Гуннар покосился на конунга – и тут же отвел взгляд.
– Ладно. А дочку его ты видал?
– Она в сарае ждала. Засмеялась, когда он туда зашел.
– Ты видел ее, Гуннар?
– Не то, чтоб видел, она к дверям не подходила. Лица я не видал, видел только, что высокая, и волосы ее, светлые да длинные, и еще… – Гуннар опустил глаза и покраснел.
– Што? Говори, сынок, не бойся.
– Я и не боюсь, просто не знаю, как перед людьми такое и сказать… совестно.
– Говори, как есть. Так што же, стало быть, ты ее по голосу только и узнал?
– Не по голосу. Она все больше шептала… так, знаешь, со страстью будто. Лица ее я не видел, врать не стану. Да только… на что мне было ее лицо, когда и без того по ее словам… Понимаете, она… она сказала… – юноша снова замолчал.
– Так што ж она сказала?
– Эх, да не могу я повторить, люди тут!
– Но ведь ты Видару сказал?
– Так то Видар.
– Ты свидетель, Гуннар, – промолвил Сигурд. – Ты обязан говорить. Мы тебя сюда насильно не тащили, сам вызвался. Верно, или нет?
Юноша кивнул и до хруста стиснул пальцы.
– Да верно, – буркнул он. – Все верно.
– Так што ж она сказала?
Гуннар помешкал, глядя под ноги.
– Она… она все звала его "папочка", – промолвил он. – Папочка, говорит, папочка, я уж заждалась. Я вся горю, говорит. А потом: ох, папочка, с тобой ни один мужчина не сравнится. Ты самый лучший. Посмотри, говорит, у меня грудь красивая? Правда, красивая? Дотронься, говорит, до меня. Я знаю, тебе нравится… Тьфу, да не могу я! – вдруг вскрикнул юноша, резко отвернувшись.
Дом замер. Была такая тишина, точно все вокруг умерли. Люди сидели, боясь глянуть друг на друга, боясь пошевелиться, точно шевельнись они – и трясина, что сейчас колыхалась под ногами, засосет их в глубину.
– Это неправда, – в тишине сказала Аса. – Это же неправда… зачем… зачем же ты врешь… О, боги, зачем же он так врет?! Это неправда, неправда, неправда!
Ее вопль вонзился людям в уши – и они вдруг как взбесились, заорали и вскочили с мест.
– Тихо! – рявкнул Сигурд, но крик стоял такой, что он сам себя не услышал.
Сигурд повернулся к конунгу.
– Это што ж такое? – спросил Сигурд. За страшным шумом конунг, конечно, не расслышал слов. Однако конунг его понял, потому что вдруг закрыл глаза.
Толпа орала. Некоторые подбежали прямо к очагу. Сигурд сделал знак дружине, и воины оттеснили самых яростных, встали перед очагом, сомкнувшись плечом к плечу.
– Божий Суд! – вдруг взвизгнул кто-то – и, подхватив, толпа заревела, как прибой:
– Божий Суд! Божий Суд!!!
От их крика, казалось, вот-вот рухнут стены. Отодвинув воинов, конунг вышел вперед и поднял руку. Он стоял и ждал. И, словно повинуясь его воле, ураган начал затихать. Кулаки разжались, в глазах появилось осмысленное выражение, люди стали возвращаться на места. Постепенно успокоились, расселись на лавки и шкуры на полу.
На ногах остался только Видар. Конунг встретился с ним взглядом. В глазах у Видара мерцала ненависть.
– Божий Суд, говорите? – выговорил конунг. – Что же, Божий Суд – это хорошо. Если клан того захочет, я и это решение приму, мне нечего бояться.
Аса застонала и спрятала лицо в ладонях.
– Ну, а ты? – молвил конунг, поворотившись к Гуннару. Тот насупился, посмотрел на Сигурда, словно искал его поддержки.
– А ты? – снова выговорил конунг.
– Чего – я? – буркнул юноша.
– Ты тоже готов? – на виске у конунга набухла жила. – Ты пойдешь на Божий Суд, чтобы свою правду доказать? Ты же меня в смертном грехе сейчас обвинил, ты это понимаешь?
– А чего – я? Чего – я?! Я-то при чем? Я только сказал, чего знаю!
– Ах, знаешь? – выговорил конунг. От звука его голоса все оцепенели. – Ах, ты знаешь? Ну, тогда ты Божьего Суда не испугаешься. Тогда тебе и раскаленное железо не страшно! Тот, кто прав, и пытки выдержит!
Гуннар побледнел и пробормотал:
– Какие… какие еще пытки. Да пошли вы все, хренова семейка… сношайтесь хоть с лошадьми, я здесь ни при чем.
Конунг бросился на Гуннара, схватил за горло и швырнул на землю, как щенка. Тот закричал. Конунг прижал юношу к полу и принялся душить.
– Подонок! Трус! Думал, легко в конунга плевать? Ну, признавайся, что ты врешь! Признавайся, гаденыш! Я тебя убью, признавайся!
Сигурд схватил конунга за плечо.
– Хватит! – крикнул он. – Слышишь, ай нет? Отпусти его немедля!
Дернув, ярл оторвал конунга от жертвы. Конунг повернул к Сигурду перекошенное яростью лицо.
– Оставь его, – твердо молвил Сигурд. – Не позорься, брат, люди смотрят. Отпусти.
Гуннар задыхался, глаза округлились и словно побелели. Конунг отдернул руки. Вскочил. Сигурд помог юноше подняться.
– Иди, сынок, иди покудова, – Сигурд поттолкнул юношу к дружинникам. Кашляя, дежась за горло, тот побрел прочь.
– Ты прав, – промолвил конунг, – он того не стоит. И так ясно, кто его подначил! – конунг кивнул на сына, отвернулся и промолвил:
– Ну, что, родичи? Кто еще какие вины за мною знает? Кто из вас еще в каких грехах желает конунга обвинить? Смелей! Давайте, выходите, и свидетелей приводите с собой. Какие еще за мной преступленья водятся? Может, кто видел, как я человечину ел? Может, предал кого из вас? Украл чего-то у кого-нибудь? А? Ну?! Давайте, выходите! У нас тут нынче травля на конунгов объявлена, не упустите шанс!
Тишина. Конунг подождал – и произнес:
– Что? Никого нету? Странно. Ну, что же… Так каково решенье ваше будет, родичи? Что клан решит? Что с конунгом со своим делать собираетесь?
И опять – молчание. По рядам, как ветер по листве, шелестел тихий шепот. Конунг ждал. У него было усталое, потемневшее лицо, он словно состарился в единый миг едва не на десяток лет.
Раздвинув людей, вперед вышел Старый Бьорн. Откашлявшись, сказал:
– Ладно. Коли нихто говорить не осмеливается, так я скажу, – старик поглядел на Сигурда. На конунга. Произнес:
– Я это, вот што. Ты, Торгрим, не серчай, мы ж не для того это затеяли, штоб тебя опозорить иль свалить. Што ты на нас в обиде, мы понимаем, да токмо и ты, родич, нас пойми, ведь это уже не шутки. Мы ж мыслей-то не читаем, – старик скользнул глазами по Брану и по Улле. – Мы ж не колдуны, не ясновидящие. Ты вон говоришь, што тебя облыжно обвиняют. Ну, а свидетель сказал, што это правда. И сын твой, опять же, то же самое твердит. Откуда же нам знать, хто тут врет? Дело-то серьезное больно, родич, хошь, не хошь, а разобраться надобно, разговорами не отделаешься. Как давеча ясновидящая сказала, боги – они меж нами ходят, видят все! Не в обиду тебе: а ну, как это правда? Вот, опять же, и Гуннар… Рази ж боги станут грех такой терпеть? Уж не знаю, как кому, а мне об этом и помыслить боязно. На весь клан их гнев ляжет, – старик развел руками и замолчал.
– Эх, родич, – ответил конунг. – Уж от кого, а от тебя я не ожидал… такого.
– Да ты пойми! – воскликнул Старый Бьорн. – Я не супротив тебя! Просто… мы правду должны выяснить. Коль ты прав – оно и тебе лучше будет, и дочери твоей, и всему нашему роду. Коль то, што говорят про вас, вранье – так пускай все об том узнают, имя наше и очистится.
– И для этого вам необходимо нас пытать? – конунг поднял голову. – Да? Что ж, хорошее решение. Я все, что хочешь, мог предполагать, но вот, что до такого доживу, что такую награду получу от вас, родичи… – он скрипнул зубами. – Значит, Божий Суд вам нужен? Это то, что вас успокоит: пытать нас с дочкой? Ну, меня – ладно. Я взрослый мужик и воин, как-нибудь переживу. Но ее… – его голос пресекся. Брови дрогнули, а лицо приобрело такое выражение, точно он испытывал острую боль. – Ее… ее-то за что? Только лишь из-за этих наговоров? Ох, родичи… Вам ее не жалко? Иль красота глаза мозолит, надо изуродовать? Что же, и ее на Суд потащите, да?!
Словно через силу, конунг оторвал от дочери взгляд и повернулся к Старому Бьорну.
– А ты, старик, спать после этого спокойно сможешь? Сон-то не уйдет?
– А от тебя он ушел?! – воскликнул Видар, и конунг осекся. Видар вышел к очагу.
– А от тебя он ушел? – промолвил юноша. – Ты когда младшую лупил, о чем думал? Гляди на нее! Гляди теперь! Когда у нее из-за тебя выкидыш случился – ты, небось, не маялся, ночь спокойно спал! А теперь задели твою суку, так ты и…
– Довольно, – сказал Сигурд, но Видара этим было не унять:
– Как на тебя насели, ты и хвост поджал! Изворачиваешься? Нет, шалишь! Боги все видят, от богов не скроешься, в глаза пыль не пустишь, не запугаешь! Они не такие дураки, как мы!
– Довольно, Видар! – Сигурд повысил голос. – Здесь не балаган!
Видар принужденно усмехнулся. Сощурился, словно пытался спрятать пламя, дрожавшее в глазах:
– Нет? Ну, надо же. Я смотрю, вы с этим крепко спелись. Ты за него горой, а, родич? И неважно, что он сделает.
– Молод еще, чтоб нас судить, – отрезал Сигурд. – Ты и на свет не народился, когда мы с твоим отцом кровь проливали. Уж это чего-нибудь да стоит, как по-твоему?
– Прикажете вам в ножки поклониться? – ответил Видар. – Или опять прощенья попросить за то, что родился позже вас? Или это дает право таким, как он, трахаться с собственными дочерьми?
– Ах ты, сученыш! – конунг бросился вперед. – Да я тебя своими руками…
Сигурд не позволил им сцепиться, перехватил конунга и в ухо рявкнул:
– Хватит, не позорьтесь! Люди на вас смотрят!
– Да пускай хоть обосрутся! – крикнул Видар. – Он от этого святей не сделается! И его сука – тоже! Шкуру с них содрать, с обоих, вот чего надо сделать!
– Я сейчас с тебя сдеру, гаденыш! – зарычал конунг, высвобождая руки.
Сигурд схватил его за плечи. Конунг порывался к сыну, трое воинов помогли его сдержать. Аса плакала в углу, заслонясь руками. Улла сидела, будто каменная, глаза, потемнев, широко раскрылись.
– Да не держите его, – посоветовал Видар. – Он же трус, ничего он мне не сделает. Отпустите, пускай идет!
– Трус, говоришь? – конунг перестал вырываться. – Я трус, да? Ну, а ты? Ты от великой смелости лжесвидетелей приволок, чтобы собственного отца в кровосмешении обвинять? Это ты от смелости меня за глаза грязью поливаешь? Сестру насмерть замучить готов! Смельчак! Если ты такой смелый, ты Божьего Суда не побоишься. Коли ты прав, коль все это правда, чего ты тут брехал – так почему бы тебе это не доказать? Давай, мы и тебе Божий Суд устроим. Ну, чего ж ты замолчал, смельчак? Иль кишка тонка?
