Текст книги "Призрак гнева (СИ)"
Автор книги: Нелла Тихомир
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 35 страниц)
Глава 2
Им всем казалось: Улла умирает.
Четвертый день она лежала без сознания, горела так, что обжигало руки, металась в нескончаемом бреду. Хелге и Бран не отходили от нее, почти не спали, не могли понять, что происходит. Ее раны не воспалились, наоборот, они быстро заживали. Огонь, сжигавший Уллу, шел не снаружи – изнутри, и никто не знал, как с ним бороться.
Бран не выходил из дому. Мир для него вдруг сузился до Уллиной постели. Появлялись разные люди, что-то спрашивали, он что-то отвечал и тут же забывал об этом. Дни, ночи напролет сидел подле Уллы, не мог ни есть, ни спать, не мог заставить себя отойти от девушки. Стал, точно безумный.
Между тем Венделтинг кипел. Сигурд выставил охрану вокруг своего двора. Ярл до поры хранил молчание, конунг тоже, хотя большинство гадало, когда же наконец он потребует выдать ему Уллу. Все ждали войны. Войны пока что не было.
И еще все ждали Видара.
Он появился на пятые сутки. В сопровождении Эйвинда и двух дружинников переступил порог. Было немного за полдень, и снаружи еще не начало смеркаться.
– Всем здравствовать, – промолвил Видар.
– И тебе того, – отозвался Сигурд. Сидя рядом с ним, Бран увидел, как ладонь ярла легла на рукоять меча.
– Я без оружия, – Видар развел руки в стороны, – они меня проверили.
Эйвинд кивнул:
– Да, батя. Чисто.
– Што же, – сказал Сигурд, – тогда проходи.
Видар, не торопясь, вошел, подсел к столу. Бран встретил его взгляд. Видар молвил:
– Сестру пришел проведать. Как она?
– Худо, – ответил Сигурд. – Пятый день уже в беспамятстве лежит.
Видар помолчал. Бран опять поймал его взгляд.
– Где? – спросил Видар.
– Тут, – Сигурд указал на полог.
Пауза.
– Можно? – Видар повернулся к Сигурду. Ярл нахмурился, посмотрел на Эйвинда, потом на Брана. Эйвинд подошел к самому столу.
– Думаете, я ее убить явился, что ли? – озвучил их сомненья Видар. – Я что, по-вашему, на папашу своего похож? Ну, нет, если я кого и убью, то это будет не она, – глаза Видара скользнули по Брану. Сигурд это, кажется, заметил.
– Што же, ладно, – отозвался он, – пойди к ней, только не тормоши. И без того ей худо.
– Мозги у меня, родич, покуда есть, – Видар, усмехнувшсь, встал, – еще соображаю.
Он подошел к пологу и, откинув, исчез внутри. Скрипнули нары.
– Колдун, – позвал Видар. – Эй, колдун! Бран, что ли? Иди сюда.
Бран поднялся. Сигурд поймал его за руку.
– Ты это, – в полголоса сказал он, кивнув на полог, – поосторожней с ним. Вон он как на тебя косится… ты гляди! Ежели чего, мы рядом будем. Не хватало еще, штоб он тебя у меня в дому прирезал. Поди, знай его, волчару этого. Слышишь, ай нет?
– Слышу.
– Поостерегись.
Видар сидел на нарах. Когда Бран вошел, он мельком обернулся, но ничего не сказал. Протянув руку, коснулся Уллиного лба.
– Ого, – промолвил он. Бран смотрел ему в затылок.
– Садись, колдун, – велел Видар. – Не торчи за спиной. Поганая привычка!
Бран сел в ногах постели.
– Горячая она, – заметил Видар. Огонек серебрил его зрачки. – Я слыхал, бил он ее. А?
– Да, – ответил Бран.
Видар посмотрел ему в глаза. Потянув, снял с Уллы покрывало. Ноздри Видара раздулись, на щеках дернулись желваки. Он вернул одеяло на место, укрыл сестру до подбородка и коснулся ее щеки. С губ девушки сорвался шелестящий стон.
– Узнаю птицу по полету, – Видар зло ощерился. – И ведь, как назло, меня в поселке не было. Ну, а ты, колдун? Ты был?
– Был.
Они смотрели друг на друга. На лице у Видара застыло ледяное бешенство.
– Так какого ж хрена, колдун? Какого хрена?! Чего ж ты ему это позволил?!
– Он меня не спросил. Скрутил… и смотреть заставил.
– Какой ты после этого колдун? Или твоего колдовства хватает только девку обрюхатить? Так, что ли?
Бран опустил голову:
– Выходит, так.
Похоже, Видар удивился. Наверное, он ждал возражений, крика или ссоры – но Бран молчал.
– Значит, это тоже правда? – спросил Видар. – То, что она беременная была?
– Да. Правда. Это правда.
– Повезло тебе, колдун. Уж теперь-то ребеночек – тю-тю. Так, что ли?
Вскинув голову, Бран скрипнул зубами.
– Слушай, Видар. Если ты убивать меня пришел, идем на двор. Возьмем мечи – как люди. Но так-то зачем? Я же… я же… я ведь не животное! Это был мой ребенок, ясно? Мой! И твою сестру я люблю. Все это было не просто так, не просто… траханье в сарае. Пойми ты, я люблю ее! Я бы все отдал, чтобы только она… чтобы только… Я не знал, что она беременна. И я вовсе не радуюсь, что теперь все так… Если хочешь меня убить – пойдем. Я бы сам себя с радостью убил. Хочешь убить, убей, только в душу не плюй, там и без тебя уже хреново, можешь поверить. – Бран отвернулся. Видар произнес:
– Да-а, прищучило, видать. Так чего, любишь ее, говоришь?
– Люблю.
– А она тебя?
– Она? Больше, чем я того заслуживаю. Все это произошло из-за меня. Она меня спасала.
– Ты – ее, она – тебя. Романтика. Ты из-за нее Хилдира зарезал… а? Так?
– Да. Случайно.
– Ну-ну. Все мы так, случайно. Случайно родились, случайно и помрем. Жалко Хилдира. Хотя – туда и дорога. Болтливый был, болтал много. Если б не ты его, то я, или вон Эйвинд. Шибко Уллу покойник ненавидел. Ну, да шут с ним. Как с тобой-то быть прикажешь?
– Твое дело, – устало отозвался Бран. – Мне уже все равно.
– Так-таки и все равно, колдун? А помнишь, чего я обещал? Насчет типа, из-за которого она попадет в беду? А тут, колдун, она не просто залетела. Тут беда похлеще будет. Чего молчишь-то?
– Слушаю.
– Все слышал?
– Да.
– Ну, так отвечай.
– Ты вопроса не задал.
Видар усмехнулся:
– Ладно, слушай вопрос. А вопрос совсем простой: если я тебя убью, моей сестре от этого будет хорошо, иль худо?
– Боюсь, что скорее худо.
– Это – раз. Вопрос второй: вот она очнется, с божьей помощью, а тебя-то и нет, одна могилка. Она чего тогда сделает?
– Не знаю.
– Нет? Ну, может, я знаю. Из того, что мне тут порассказали люди добрые, я так думаю, колдун, она руки на себя наложит. Вот она чего сделает. Это – два. Вопрос третий: мне это надо? Ответ: нет. Мне это не надо. И тогда вопрос четвертый: делать чего будем? Чего будем делать-то, колдун?
Бран стиснул ладони:
– Когда она придет в себя, я на ней женюсь. Вот мой ответ, другого нету, уж извини.
Видар свистнул:
– Ого, размахнулся! Неплохо, на конунговой дочери.
– Конунг сказал, что она ему больше не дочь.
Видар ощерился, как пес, и сказал, плюясь словами:
– Вот гнидятина. Свинья, и хрюкает! На него похоже. Его бы воля – он бы нас всех перед честным народом нагишом во дворе насмерть запорол, кроме этой его суки. Ну, я ему устрою. Он у меня завоет, ничего. Что ж, колдун, раз так, то ладно. Насрать на него, правильно, женись, я согласие даю. Как я понял, Сигурд тоже. Пусть девчонка хоть порадуется, и я заодно порадуюсь, на его рожу посмотрю. Вот потеха будет! Да не бойся, ничего он вам не сделает. Он Сигурда до смерти боится, шагу без него, козел, не ступит, обосрется раньше. Ну, и я тоже погляжу, чтоб никто вас не трогал. Уж я погляжу… я так погляжу… Женись на ней, колдун. Молодец, очень хорошо, – Видар подмигнул. Глаза блестели, а по лицу блуждала злорадная усмешка. Бран не ответил. Видар встал.
– А кстати, – молвил он. – Я тут слыхал про Кнуда. Видишь? А я тебе говорил. Жопой чувствовал, его поганых лап все дело!
Видар помолчал, потом вдруг добавил:
– Ну, и семейка у нас, а, колдун? Не страшно тебе, нет? – в голосе прозвучала невеселая усмешка. Повернувшись, он исчез за пологом.
К вечеру Улле стало совсем худо.
Сигурдова семья собралась в доме. Сам Сигурд с сыновьями отправился в капище, приносить за Уллу жертву. Хелге и другие женщины с ними не пошли. Наступила ночь, да только никто и не думал ложиться. Детей услали в соседний дом, остались одни взрослые.
Бран и Хелге сидели возле Уллы. Она словно плавилась, таяла в жару, у нее шла носом кровь. Раннвейг скорчилась в ногах постели, опухшая от слез. Рабыни сновали туда-сюда, приносили то воду, то травы, то чистые тряпки. Уллу завернули в мокрую простыню, Бран то и дело прикладывал снег к ее вискам. Кроме этого, делать ему ничего не оставалось. Он давно уже испробовал все, что знал.
Среди ночи вернулся Сигурд. Полог был отдернут, и ярл возник около постели. Взяв табуретку, присел рядом.
– Што? – спросил он.
– Все то же, – сказала Хелге.
– Не легше?
– Нет, – ответила она. Все эти дни Хелге не спала. Ее лицо словно истончилось, вокруг глаз легли темные круги, возле рта прорезались морщины. – Плохо… боюсь, не дотянет до утра.
Раннвейг зажала рот рукой. С рыданиями стала валиться ничком на нары.
– Тише! – велела Хелге. – Не шуми. Не мешай ей. Эйвинд, уведи сестру.
Эйвинд молча поднял девочку и, как младенца, понес прочь. Арнор продолжал стоять. Он был бледен, и губы прыгали. Сигурд вытер глаза ладонью. Нагнулся к Улле.
– Што ж ты, доча, – прошептал он. – Ты уж давай, того, постарайся. Ох, горячая какая, боги… Давай, доча, давай, птаха моя. Молоденькая еще, помирать-то. Мы все тебя просим. Верно, мать? Вот мы тут все собрались… Чего там хорошего? – он махнул рукой в пространство. – Туда ты еще поспеешь. Ты лучше с нами тут побудь, с нами-то интересней, веселее, – наклонившись, Сигурд поцеловал Уллу в лоб. – Постарайся, доченька, нам тут без тебя будет шибко грустно. Постарайся, родимая моя.
Арнор вдруг громко разрыдался и бросился прочь. Рядом тут же заголосила женщина, за ней другая… Хелге вскочила на ноги.
– Молчать! – приказала она. – Хватит! Замолчите, вы все! Тихо!
Они подчинились. Повисла тишина. Сигурд закрыл лицо руками. Подойдя к столу, Хелге напилась из кувшина. Налила воду в кружки, потормошила мужа за плечо и сунула кружку ему в руки. Подобравшись к Брану, который сидел, вжимаясь в стену лбом, Хелге заставила его повернуться и почти силой напоила.
– Ночь выдержишь? – спросила она.
Бран кивнул.
– Тогда поди, выйди на воздух. Выйди, выйди, полегчает. Подыши маленько, лица на тебе нет.
Бран слез с кровати. Улла не шевелилась, казалась неживой. Лишь грудь вздымалась… опускалась… снова вздымалась, опускалась снова: медленно, тяжко, вверх… вниз… вверх… вниз – как тогда. Как у Харалда Лося.
Бран помчался к двери и выскочил наружу. Сделав несколько шагов, остановился. Серп месяца глядел ему в лицо. За сараями светил костер, было холодно и тихо. В черной пропасти неба горели ледяные, недосягаемые звезды.
– Господи, – сказал Бран. – Господи. Сделай, чтоб она не умерла. Сделай, чтоб не умерла. Прошу Тебя. Пожалуйста. Зачем она Тебе, оставь ее здесь. Когда-нибудь Ты все равно ее получишь. Какая Тебе разница, ведь Ты великий, для Тебя что день, что год. Позволь ей жить, прошу Тебя. Не забирай ее у меня! Не забирай ее…
– Кто здесь? – окликнул дружинник, выходя из-за угла, и Бран замолчал. Воин приблизился. Узнав его, промолвил:
– А-а, это ты, колдун… Ну, чего там?
Бран опустил голову и пошел обратно в дом.
Когда он воротился, все было по-прежнему. Тот же тусклый свет напольных ламп, приглушенные голоса и каменная фигура Сигурда. Постель Уллы, сплошь, будто алтарь, уставленная маленькими светильниками. Улла в их колеблющемся свете, неподвижная, в ореоле темных растрепанных волос. Закрытые глаза, обведенные кругами. Запекшиеся губы. След крови на щеке. Хелге с чашкой снега.
– Иди, помоги мне, – сказала она. Подала Брану мокрую тряпку. Опустившись на нары, он приложил ткань к Уллиному лбу.
Они работали всю ночь, словно заведенные. Дом уснул, даже Сигурд задремал в кресле возле очага – а они все не ложились. На улицу – снег – назад к постели – за водой – снова к постели – снова на улицу за снегом… Бран уже не знал, на каком он свете. Порой он даже не понимал, что происходит, все словно подернулось серой пеленой.
На рассвете он проснулся.
Открыв глаза, Бран уставился в пространство. В первый миг не мог ничего вспомнить, потом его окатило паническим страхом.
(…Улла…)
Сев, он нашел себя на нарах возле Уллы. Хелге спала у них в ногах. Светильники все еще горели, но в оконце под крышей уже пробивался мутноватый свет.
Бран поглядел на Уллу. Подполз поближе, прислушался… Она дышала. Он коснулся ее лба. Лоб был мокрым, пот заливал виски, Бран заметил капли пота на маленьком носу. Еще не веря, снова дотронулся до девушки. Так и есть. Лоб был мокрым и чуть прохладным. Жар исчез, будто его рукой сняло.
Улла вдруг глубоко вздохнула, ресницы дрогнули, и глаза открылись. Сначала она смотрела, не узнавая, потом едва заметно улыбнулась.
– Ох… руками двинуть… не могу, – прошептала она.
– Это ничего. Это простыня. Сейчас, – Бран осторожно высвободил ей руки.
– Хо… холодно, – сказала она. – До чего холодно… тут…
– Господи, простыня-то мокрая, – Бран развернул на Улле простыню и, переложив девушку на шкуры, закутал в одеяло.
– Что у тебя болит? – спросил он. – Что?
– Ни… чего…
– Совсем ничего?
Она покачала головой:
– Я только есть хочу… и по тебе… страшно соскучилась.
– Ты хочешь есть?! Правда?!
– Хочу, – она все улыбалась. – Я такая голодная… просто как… собака.
– Это хорошо! Хорошо! Погоди, я сейчас! – он подался было прочь, но она удержала его за руку.
– Сначала… поцелуй.
Бран встал на колени на постель, наклонился и поцеловал Уллу в губы: раз, другой и третий. Провел ладонью по щеке.
– Ты мокрая. Ох, что же я, надо Хелге разбудить.
– Куда ты?
– Сейчас. Сейчас. Чем же я буду тебя кормить? Того, что тут есть, тебе нельзя. Сейчас все сделаем.
Бран осторожно потряс Хелге за плечо. Она вскинулась и села.
– Что? – она зашарила вокруг себя глазами. – Что такое?!
– Посмотри, – Бран отодвинулся, и Хелге увидала Уллу. Всплеснув руками, вскочила с нар.
– Услыхали боги нас, – пробормотала женщина. – Услыхали все-таки… доченька моя, – она бросилась к Улле, обняла, потом сказала, выпрямляясь:
– Так. Ты пить ей уже давал?
– Нет еще, – Бран все не мог отвести от Уллы взгляда. Она тоже смотрела на него и тихо улыбалась.
– Чего ж ты? – укорила Хелге. – После налюбуешься. Ладно, сиди уж, я сама.
Она пошла к столу, а по дороге толкнула Сигурда:
– Вставай, соня, все проспишь.
Сигурд поднял голову, моргая сонными глазами.
– Это ты, мать? – он выпрямился и провел ладонью по лицу. – Да што…
– Дядечка, – позвала Улла. – Иди сюда.
Сигурд вздрогнул. Вскочил с места, опрокинув стул, подбежал к постели. Улла улыбнулась и сказала:
– Доброе утро.
– Доча, – Сигурд опустился на колени, взял ее руку. – Птаха… очнулась. Ох, боги… – он сгреб ее и прижал к себе. Улла обняла его за шею.
– Тише ты, скаженный! – рассердилась Хелге. – Спятил, не иначе! Ты чего? Угомонись! Душу ей хочешь вытрясти? Отпусти немедля!
Сигурд уложил девушку на постель. Он сделал это так осторожно, будто она могла разбиться. Вытер глаза и промолвил, улыбаясь:
– Твоя правда, мать, твоя правда. Смотри-ка, очнулась, а? Болит чего, дочка?
– Нет…
– Нет? – Сигурд коснулся Уллиного лба. – А чего мокрая такая? Чего она мокрая-то, мать?
– Жар из нее вышел, вот и мокрая, – возясь у стола, сказала Хелге. – Так и должно быть. Ну, ничего, счас мы ее напоим. Есть-то будешь, дочка, или как?
– Буду… – прошептала Улла. Сигурд так и подскочил.
– Слышь, мать? Будет! – вскрикнул он.
– Слышу, слышу, – Хелге, улыбаясь, покачала головой. – Вот ведь скаженный.
От Сигурдова крика на скамьях зашевелились люди, поднялись растрепанные головы, встревоженные, заспанные лица. Сигурд встал.
– Очнулась! – с победным видом объявил он. – Все слышали? Очнулась она!
– Да уж слыхали, – сказала Хелге. – Не ори. Орешь – прям мертвого разбудишь.
Она опустилась на край постели с большой кружкой в руках.
– Ну, вот, – Хелге деревянной ложкой помешала в ней. – Вот и ладно. Вот и хорошо, давно бы так. Бран, сынок, подыми ей голову… тише, тише, осторожней. Пей, дочка, помаленьку. Арнор, отойди со света. Да не лезь с ручищами, ты чего это? Потом, вот она напьется…. Не спеши, дочка, а то откусишь ложку-то. Ну, вот, пошли смеяться. Нету ничего смешного. Пей, дочка, пей.
Хелге поила Уллу с ложки, как ребенка. Голова девушки лежала у Брана на коленях. Женщины столпились около постели, Арнор, улыбаясь, сидел в ногах. Улле было трудно. Она задыхалась, держала Брана за руку, пила так, будто разучилась это делать.
Потом она отвернулась и закрыла глаза. Ее грудь тяжело вздымалась.
– Што она, мать? – встревожился Сигурд.
– Устала, вот и все, – сказала Хелге – и велела Арнору:
– Поди, разбуди Раннвейг, а то потом мне месяц не простит. Поди, поди.
Хелге встала:
– За работу. Воду грейте, надо болезнь с нее смыть, не ровен час, воротится. Тащите дрова. Шевелитесь вы, заснули? Ты иди, отец, и мужиков всех забери, не вашего ума то дело. Да поставь сторожа у двери, чтоб кто часом не вломился.
Хелге повернулась к Брану.
– И ты ступай, сынок, – улыбнувшись, молвила она, – отдышись, а то и сам заболеешь, вон, серый весь. Погуляй, теперь уж можно. Поди, поешь чего.
Бран посмотрел на Уллу.
– Уходишь? – прошептала девушка.
– Пусть пройдется, – сказала Хелге. – Ему надо.
– Вернешься? – огромные глаза неотступно глядели Брану в лицо.
– Конечно, искорка, вернусь очень скоро. Я теперь никуда от тебя не уйду. Все время с тобой буду, еще надоем тебе.
Улла не ответила, лишь прерывисто вздохнула. Глаза стали еще больше.
– Я вернусь, – сказал Бран, – обязательно. А теперь я пойду. Ладно? Ты меня пустишь?
– Иди, – Улла опять вздохнула. – Только… я тебя очень жду, не забудь.
– Я не забуду. Не забуду. Что ты, конечно нет.
Женщины, побросав работу, глазели на обоих, а Бран все стоял, все медлил. Вздрогнул, когда ладонь Хелге коснулась его плеча.
– Ступай, – сказала Хелге. – Ступай, ничего. Я позову, когда закончим.
На улице было светло. Бран постоял, вдыхая холодный воздух. Он и вправду ощущал себя больным. В голове мутилось, изнутри он был натянут, как струна: лишь дерни – и порвется. Сердце больно ударяло о ребра.
Ступив два шага, Бран осел в сугроб. Закрыл глаза руками. Попытался унять свою внутреннюю дрожь, но она не отпускала. Подкатила к горлу, и с губ сорвался стон. Глаза наполнила кипящая вода. Он снова застонал, корчась, как от боли, и упал лицом в сугроб. Пальцы судорожно сжались. Слезы хлынули из глаз.
Он рыдал, теряя сознание, зубами вцепившись в руку. Рыдал до исступления, до черноты в глазах, до воя. До того, что перестал чувствовать себя. Рыдал – и не мог остановиться. Ничего не слышал, лишь шум крови, ничего не видел, только темноту. Даже когда чья-то рука принялась теребить его за плечо, он не сразу среагировал.
– Ты чего?! – вскрикнул знакомый голос. – Ты чего?! Эй, ты чего?!!
Бран поднял голову. На него смотрел Грани.
– Ты чего? – спросил он. – Чего?! Что… она…
Бран попытался ответить, но только коротко и глухо застонал.
– Что?! Говори же!! – Грани встряхнул его за плечи. Зубы Брана клацнули.
– Нет, – хрипло выдавил Бран. – Нет, она… очнулась, просто… просто я… о-ох…
Он снова затрясся, замычал, хрустя зубами, пытаясь загнать рыдания вовнутрь, но не удалось. Он заревел, как пятилетний. Точно сломанная кукла, начал валиться вперед. Грани схватил его и обнял.
– Ничего, – сказал он. – Ничего. Бывает, плачь. Плачь. Это бывает.
Хлопнула дверь, раздались голоса, острый хруст снега… Шаги остановились подле них, и Бьорн Харалдсон промолвил:
– Чего это он? Улла же вроде не того…
– Отстань, – одернул Грани. Бран заслонил лицо и отодвинулся. Несколько раз вздохнул. Слезы кончились, словно иссяк источник. Он ощутил себя пустым и легким. Убрав руки, увидел Бьорна Харалдсона, Эйвинда и еще двоих. Рядом сидел Грани, бледный, будто полотно, с резко проступившими на щеках веснушками.
– Уже все? – тихо спросил Грани. Бран кивнул.
– Идем, – Грани встал со снега. Бран тоже встал, неловко, как больной. Пошел за Грани, стараясь не глядеть по сторонам.
– Вон как, – пробормотал Харалдсон. Эйвинд промолчал. Все вместе они вошли в соседний дом.
Бран оставался там до тех пор, покуда Хелге не разрешила ему вернуться.
Глава 3
Он проснулся только через сутки.
Открыв глаза, нашел себя лежащим возле Уллы. Она, кажется, спала. Бран сел. Он был без рубахи, без пояса, босой. Взъерошив себе волосы, зевнул, пытаясь понять, который теперь час. Полог оказался задернут, в доме стояла тишина, около постели сонно мерцал светильник.
Наклонившись, Бран заглянул девушке в лицо. Она дышала совсем неслышно, длинные косы, аккуратно заплетенные, лежали поверх одеяла.
Спустив ноги на пол, Бран осторожно встал и взглядом поискал свою одежду, однако не нашел. Отодвинув полог, выбрался наружу.
Пол был ледяной, и босые ноги немедленно закоченели. Он подошел к столу, взял кувшин и стал жадно глотать холодную воду. Напившись, огляделся. Стояла полутьма, лишь в оконце под крышей пробивался серый свет. Значит, теперь день. Интересно, сколько же я дрых? Черт, холодно… куда они мое барахло дели?
– Есть тут кто? – негромко позвал он. – Эй, кто-нибудь.
За пологом раздался шорох, и Уллин голос произнес:
– Ты где?
Бран отдернул занавеску. Приподнявшись на локте, девушка смотрела на него.
– Я тебя разбудил, – Бран вскарабкался на лавку.
– Я и не спала.
Он подобрался ближе и осторожно обнял Уллу:
– Неправда, еще как спала.
– Ничего похожего… сам дрых, как сурок, – по голосу он слышал, что Улла улыбается. Он тоже улыбнулся и поцеловал ее в висок.
– Какая вредная.
– Сурок.
– Пить хочешь?
– Хочу.
– Сейчас, – Бран принес ей воды. Улла попыталась сесть, и он помог. Она взяла кружку обеими руками. Покрывало соскользнуло, Бран увидал на ее коже следы кнута. На плечах и на груди не было живого места. Все уже зарубцевалось, но он понимал: следы останутся надолго. Длинные уродливые полосы тянулись по ее спине. Он прикусил губы.
– Я некрасивая теперь, да? – тихо спросила она.
Он обнял ее, стараясь не причинять боли, и шепнул в ухо:
– Ты самая красивая на свете. Я так тебя люблю.
– Правда?
– Правда. Я очень боялся, что ты умрешь. Едва не спятил.
– Бедный мой… да, мне говорили.
На своих волосах он ощутил нежное касание.
– Я боялась, что ты больше и смотреть на меня не захочешь, – она прижалась лицом к его плечу.
– Разве я могу? Я только на тебя бы и глядел. Любимая моя, я так счастлив, что ты очнулась. Тебе больно?
– Нет… уже почти что нет. Вот только… только… – она замолчала.
– Что? Не бойся, скажи, ты можешь мне сказать. Что такое, а? Что?
– Внутри… болит у меня, – тихо молвила она.
– Здесь? – Бран положил ладонь ей на живот. – Да, родная?
– Да… и вот здесь тоже, – она коснулась своей груди: там, где сердце. Бран снова привлек девушку к себе.
– Это пройдет. Пройдет, – уверил он. – Вот увидишь. Обязательно.
– Не знаю…
– Нет, нет, это пройдет. Я буду рядом. Все пройдет.
– Ребенок умер. Он умер, понимаешь?
– Я знаю. Знаю. Ничего. У тебя еще будут дети. Будут обязательно.
– Другие…
– Что же делать, родная, голубка моя, что делать.
– Зачем же они так… он же им ничего не сделал, он еще даже не родился… зачем они его… зачем они…
– Ш-ш-ш, не надо, не надо, тише. Тише, детка, тише… У тебя будет много детей. Много-много, вот увидишь.
– Он меня выбросил на снег… и моего ребенка тоже… моего ребенка…
– Милая моя, дорогая, любимая, ну, не надо, ну, не плачь, не мучай себя, родная. Успокойся, не надо. Мы с тобой уедем. Он больше ничего тебе не сделает. Ничего. Никогда. Клянусь. Я не подпущу его к тебе, умру, не подпущу. Я так тебя люблю, не плачь же, у меня сердце разрывается. Я увезу тебя отсюда. Он ничего тебе не сделает, родная моя, ничего.
– Хотел бы я посмотреть! – сказал снаружи голос Видара.
Дернувшись, Улла обхватила Брана руками.
– Он тебя убьет! – зашептала она. – Убегай! Убегай, скорее!
– Не бойся, искорка, – Бран накинул ей на плечи покрывало. – Он ничего не сделает.
– Вот еще! – промолвил Видар. – Ну, зайти-то можно?
– Заходи, – ответил Бран.
Видар показался из-за полога, и Улла, дрожа, заслонила собою Брана. Видар сухо усмехнулся.
– Да не бойся, сестра, – он сел, и Улла откачнулась. – Ничего я твоему милому не сделаю. Он что, тебе еще не говорил?
– Я не успел, – Бран повернулся к Улле. – Ты ложись. Он ничего не сделает. Скажи ей, Видар.
– Верно, – отозвался тот. – Наоборот, мы тут тебя решили за колдуна замуж выдать. Если, конечно, ты не против. Но, похоже, нет. А?
Улла промолчала. Откинулась на шкуры, прижимаясь к Бранову плечу, и перевела дыхание. Бран взял ее за руку.
– Не против, нет? – Видар снова усмехнулся.
– Не… нет…
– Ну, и хорошо, – Видар подмигнул. – Смотри, я тебе чего принес-то, – он полез себе за пазуху, вынул яблоко и протянул Улле. – Вот, это тебе. Бери, сестра.
Улла растерялась. Смотрела на брата так, точно видела его впервые.
– Не отравленное, – хмыкнул тот. – Бери, не бойся.
Улла несмело взяла яблоко. Видар задержал ее ладонь.
– Все руки ей располосовал, – его ноздри раздулись. – Искромсал всю, пес.
Он выпустил ее пальцы. Улла прижала яблоко к груди.
– Спасибо, – сказала она. Тот повел плечами. Гримаса бешенства уже ушла с лица, и туда вернулась прежняя усмешка.
– Да не за что, – ответил Видар, – на здоровье.
В его глазах дрожало пламя. Он произнес:
– Я тут слыхал, чего вы говорили, – он обвел их взглядом. Улла опустила глаза, а Бран смутился.
– Ты, сестра, не бойся, – сказал Видар. – Близко этот пес к тебе не подойдет. Пусть только посмеет! А что с ребенком твоим так вышло – жалко, конечно, да ничего, там и ребенка-то еще не было, жалеть нечего. Ты девка молодая, здоровая, красивая, и колдун твой видный парень. Целое войско наплодите, надоедят еще. Как визжать начнут, из дому убежите, – Видар усмехнулся. – Ничего. Ты это, не бери в голову. Этот ублюдок, он свое получит, вот увидишь, получит все сполна. А ты наплюнь. И ты, колдун, тоже. А если кто тебе, сестра, попробует чего сказать, поминать начнет, ну, про то, что там случилось, так ты мне говори. Говори, не бойся, ясно? Я им охоту отобью языки распускать. Я им… – он стиснул кулаки, на вике набухла жила. Улла крепче прильнула к Брану. Видар это, кажется, заметил. Кулаки разжались, и он проговорил:
– Кстати, колдун, Сигурд тебя в соседнем доме ждет.
– Зачем?
– В капище идти собрался, богов благодарить. Все идут. Пойдешь, или опять побрезгуешь? – Видар прищурил прозрачные глаза. Бран нахмурился.
– Я не брезгую, и никогда не брезговал. Просто по моей вере запрещено чужим богам жертвы приносить, вот и все.
– Хорошая у тебя вера, колдун, главное, экономная. Ну, так идем, своему богу принесешь, какая разница? Мы люди не гордые, к чужим богам почтение имеем, нам это не мешает. Так пойдешь? Люди ждут.
– Пойти – пойду, – отозвался Бран. – За приглашение спасибо.
– А не на чем, колдун, – Видар поднялся. – Ты же мне теперь вроде родственника, а Сигурду – как зять, – Видар, хмыкнув, покрутил головой.
– Это ж надо, – молвил он, словно удивляясь удачной шутке, – колдуна в зятья заполучили, да еще и чужеземного.
Он вышел, откинув полог. Шаги прошелестели по проходу, и стукнула дверь. Улла подняла глаза.
– Я так боялась, что он… – она умолкла. Бран склонился к ней:
– Ты бледная.
– Я испугалась. Боялась, он тебя попробует убить.
– Видишь, все обошлось.
– Это… это он назло отцу. За то, что отец… – ее губы вздрогнули. Бран поспешно обхватил девушку руками.
– Не все ли нам равно? Не думай о плохом, все наладится. Я позову сюда кого-нибудь.
– Зачем?
– Не хочу, чтоб ты была одна. Кого позвать? Может, Раннвейг?
– Да. Да, позови Раннвейг. Если ты ее найдешь.
– Найду. Только раньше я свою одежду найти должен. Не пойму, куда все задевалось.
– Башмаки твои под лавкой, и пояс тоже, и меч. А рубаху Хелге велела постирать. Ты возьми другую, вон, в сундуке.
– Где? – не понял Бран.
– Отдерни полог… Вот так. Теперь иди. Нет, не туда, к стене. Вон сундук, видишь? Да что ж ты… Видишь, нет?
– Этот, что ли?
– Этот. Открой. Вынь, что там есть, дай погляжу. Ох, боги, эту не бери, это дядина, ты в ней утонешь. Ай, какой смешной, сними, ты что… А эта лучше, возьми пока.
Бран оделся.
– Иди сюда, – позвала Улла.
Он подошел, застегивая пояс.
– Расчешись, – ласково сказала девушка. – Ты лохматый.
– Хорошо. Ты не будешь здесь скучать?
– Буду.
– Хочешь, не пойду?
– Нет, иди. Пойди. Ты дяде нравишься, не надо его обижать. Только возвращайся скорей.
– Конечно.
Они поцеловались.
– Иди, – сказала Улла.
– Иду.
– Иди же…
– Иду, голубка. Не скучай. Я только отыщу Раннвейг. Не грусти, ладно?
– Я стараюсь…
– Я тебя очень люблю.
– Я тебя тоже, очень-очень. Что же ты? Иди, они ведь ждут.
– Иду, – Бран зашагал прочь, не оглядываясь.
В святилище отправилась половина Сигурдова клана, Видар с десятком друзей присоединился к ним. Вместе они напоминали маленькое войско. Все были вооружены, даже женщины. Сигурд, его сыновья, Бран, Харалдсоны и Видар шагали впереди. На подходе к капищу они увидали группу воинов, которые стояли прямо на дороге, а впереди был конунг.
– Вон они стоят, – заметил Эйвинд.
– Вижу, – Сигурд чуть замедлил шаг. Его отряд сомкнулся, ладони легли на рукояти мечей.
– На рожон не лезть, – Сигурд обвел свою дружину взглядом. Задержал глаза на Бране.
– Слыхал? – сказал ярл. – Помни, што я тебе говорил. Твое дело – сторона. Мы сами разберемся.
Сигурд двинулся вперед, а за ним все остальные. Они молча шагали по широкой утоптанной тропе, был слышен только топот ног, лязг оружия да громкое дыханье.
Не дойдя до людей, застывших впереди, четырех-пяти шагов, Сигурд остановился и в упор посмотрел на конунга. Тот ответил таким же взглядом.
– Куда это вы собрались? – растолкав воинов, конунг выступил вперед, откинул плащ. На поясе красовался длинный меч в ножнах.
– Богам поклониться, – Сигурд усмехнулся. – А што, на это нужно разрешенье?
– Или нынче праздник какой? – набычился конунг. – Может, я запамятовал?
– Праздник? Ну, што ж, коль на то пошло, и праздник.
– И какой же? – глаза конунга превратились в щелки. Пальцы сжали рукоять клинка.
– Дочь у меня выздоровела, – сказал Сигурд. Воины вокруг стояли плечом к плечу, дыхание вырывалось из ноздрей облачками пара, а волосы, бороды и брови покрывались инеем. Рукояти мечей резко взблескивали на солнце.
– Я и не знал, что она болела, – голос конунга звучал резко. Сигурд снова усмехнулся:
– Да. Болела. А што до того, што ты не знал – то твое дело. Пусть боги тебя судят, я тебе не судья. Дай-ка нам пройти, родич, не задерживай. Солнце уж высоко, а у нас дел не в проворот.
– Ты мне зубы не заговаривай! – конунг подался к Сигурду. Эйвинд и Бьорн Харалдсон схватились за оружие, но Сигурд остановил их руки и сказал:
– Тебе што надо-то? Говори, зачем пришел?
– Где моя дочь? – ответил конунг.
– Твоя-то? Где ж ей быть? Видно, дома, то тебе лучше знать, не мне.
Видар громко усмехнулся. Конунг рявкнул:
– Не морочь мне мозги! Ты знаешь, о чем я!
Сигурд помрачнел, лицо вдруг стало, будто туча. Из-под бровей сверкнули потемневшие глаза.
