Текст книги "Призрак гнева (СИ)"

Автор книги: Нелла Тихомир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 35 страниц)

Глава 12

Бран нагнал ее у самой кузницы. Она бежала по тропинке, в темноте он слышал ее тяжелое дыхание.

Догнав, Бран положил ей руку на плечо, и Улла развернулась. То ли застонала, то ли вскрикнула. Что есть силы закатила ему пощечину.

– Искорка… – Бран попытался ее удержать. Она рванулась у него из рук, с плачем бросилась обратно. Бран схватил ее за плечи, и она закричала. Царапаясь, стала выдираться. Ногтями полоснула Брану щеку, и, ошеломленный, он выпустил ее. Она снова кинулась бежать – и снова Бран ее догнал. Сжав запястья, повернул к себе лицом.

– Прекрати! – крикнул он. – Ну, перестань же! Выслушай меня!

Она вырвала у Брана свои руки и наотмашь хлестнула по щеке. Не промолвила не слова, словно разучившись говорить.

– Улла! – крикнул Бран прямо в ее безумные глаза. – Хватит! Успокойся!

Она будто не слыхала. Снова ударила Брана, разбив ему губы. Он схватил ее, что есть сил стиснул ей запястья.

– Хватит, дура! Прекрати немедленно! – он тряхнул ее, еще и еще. Она с криком рванулась прочь, но Бран был гораздо сильнее. Стиснул Уллу как в капкане, опять встяхнул, услыхав, как клацнули ее зубы.

Она вдруг бурно разрыдалась и перестала вырываться. Бран развернул ее к себе, обнял что есть силы. Она, казалось, не заметила: рыдала и не могла остановиться.

– Господи, искорка, – испуганно выговорил Бран. – Да что ты, милая… ну, будет, успокойся, я правда не хотел, милая моя.

Она не унималась, Бран не был уверен, что она слышит. Слезы Уллы прожигали ему одежду, ее отчаяние сбивало с ног. Оно было таким громадным, что Брану было трудно устоять: он никак не мог от него отгородиться. Это был один из тех моментов, когда он проклинал свое шестое чувство.

– Любимая моя, – задыхаясь, промолвил Бран. – Дорогая… да что же это такое, Господи… Пойдем, родная, давай, я тебя отнесу.

Но, стоило ему поднять девушку на руки, как она очнулась, забилась, вырываясь.

– Не трогай! – вскрикнула она. – Пусти! А-ах! Пусти меня! Ненавижу!

От неожиданности Бран выпустил ее. Спрыгнув на землю, Улла уставилась на него, прерывисто дыша, сжимая кулаки. Лицо было залито слезами, но глаза блеснули сухо и яростно.

– Ты все врешь! – крикнула она. – Я тебе не нужна! Тебе эти бабы нужны! Я тебе только подстилка! Тебе бы только трахаться! Вот тебе чего надо! Ты как все! Ну, иди, трахайся с ними! Отвяжись от меня! Никогда больше ко мне не приближайся, слышишь? Никогда! Ты врун! Я тебя ненавижу! Ты все врешь, ты мне врешь, ты врешь, ты врешь… ты врешь… – она горько и громко, по-детски, заплакала, прижимая к глазам кулачки, согнулась пополам, так, что длинные косы упали на снег. Очнувшись от столбняка, Бран тихо произнес:

– Это неправда. Родная, это же неправда! Ты ведь знаешь, что это не так.

Он коснулся ее, и она закричала. Отшвырнула его руки. Отскочила прочь.

– Не трогай меня! – рыдая, выдохнула она. – Я не хочу… я тебя ненавижу… тебе постель нужна, а не я… Я не подстилка… не подстилка… отстаньте вы от меня, гады, ненавижу вас! Я вам не кусок мяса! Не девка! Чего привязались?! Оставьте меня в покое, я не хочу! – ее голос сорвался в визг, и она упала на колени. Казалось, она вот-вот потеряет сознание от плача. Бран опустился подле нее на четвереньки.

– Улла, – тихо молвил он. – Детка моя, родная… успокойся, маленькая, послушай.

– Не… хочу… – простонала она, захлебываясь слезами. Ее тело конвульсивно вздрагивало. – Уйди… не… не… трогай меня… я… не хочу…

– Я не трогаю, не трогаю, только послушай, ладно?

– Не-ет… уходи…

– Родная, это все неправда. Я тебя люблю. Я не обманываю. Мне не постель нужна. Мне ты нужна, слышишь? Мне нужна ты. Что бы там ни было, я тебе не изменял, клянусь. Ну, что мне сделать, чтобы ты поверила? Ну, что? Скажи, что, и я сделаю. Клянусь, что сделаю. Пожалуйста, успокойся, я не могу видеть, как ты плачешь, не могу тебя видеть… такой. Ну, что, мне умереть, чтобы ты поверила? Я тебя люблю. Правда, люблю! Это правда, слышишь? Прошу тебя, успокойся, – Бран коснулся рукой ее волос, и это словно придало ей силы.

– Нет! – взвизгнула она. – Ты врешь! Убери лапы, я не верю! Иди к своим бабам, трахайся с ними там! Иди к этой! Это она тебе нужна, не я! Отстань! Отвяжись! Убирайся!!! – Улла что есть силы ударила Брана по щеке. Тут же снова замахнулась…

– Идиотка! – перехватив ее руку, крикнул Бран. – Ты как вся твоя семейка! Истеричка! Ну, хорошо! Ладно! Не веришь, да?! Хорошо!

Он рывком вскочил.

– Что, мне всех баб в округе перерезать, чтоб ты прекратила ревновать?! – заорал он, стиснув кулаки. – Или, может, себя ножом пырнуть? Тогда ты успокоишься? Да?! Успокоишься?!

– Ты слабак! – приподнявшись в снегу, завопила Улла. Темные косы растрепались, она сделалась похожей на ведьму. – Врун! Тебе слабо! Ты этого не сделаешь!! Дурак! Козел! Не сделаешь! Ни за что не сделаешь!!!

– Ах, не сделаю?! – Бран выхватил кинжал из ножен. Сталь звякнула о сталь. – Не сделаю, да?! Говоришь, не сделаю?! – размахнувшись, он направил лезвие себе в живот. Зубы скрипнули, рука начала движенье…

Со звериным воем Улла бросилась к нему и, повиснув на руке, впилась в нее зубами. Бран вскрикнул, разжал пальцы, и кинжал вонзился в снег. Обхватив его колени, Улла забилась как кликуша, осыпая руки поцелуями.

Бран рухнул наземь. Сгреб девушку в объятия. Улла рыдала так, что была не в силах говорить. У Брана стучали зубы, и слезы сыпались из глаз. Девушка вцепилась в него, словно обезумев, обвила руками и ногами.

Много времени прошло, прежде чем они угомонились. Улла, конвульсивно вздрагивая, жалась к Брану.

– Пойдем внутрь, – пробормотал Бран. – Холодно тут.

– Ага… – Улла уткнулась ему в плечо. – Пойдем.

Их колотило, будто от озноба. Бран еле поднялся. Улла тоже попыталась встать, но ноги не держали, и Бран обхватил ее руками. Будто два древних старика, дрожа и спотыкаясь, они заковыляли к кузнице. Открыв дверь, попали в темноту, ощупью пробрались внутрь. Бран усадил девушку на шкуру, кое-как развел огонь. Это взяло несколько минут. Все это время Улла молчала, он только слышал в темноте ее судорожные всхлипы.

Наконец костер загорелся. Бран подошел к бадье в углу, ударил по поверхности ковшом, и разбив лед и набрав воды, принес Улле. Она взяла ковш трясущимися руками, зубы стукнули о край. Она пила, пока не задохнулась, а Бран сидел рядом и молчал.

Потом она налила воды в ладошку и провела рукой по своему опухшему лицу.

– Я теперь, видать, красивая… – промолвила она.

– Пройдет, – Бран взял у нее ковш и тоже умылся.

Они молчали очень долго. Потом Улла прошептала:

– Бран…

Он поднял взгляд:

– Что?

– Ты… ты бы правда ударил себя ножом?

– Не знаю. Похоже, что так. Я был, как в тумане, ничего не соображал.

– Ты же мог себя убить…

– Мог бы. Я тогда об этом не подумал.

– Прости! – взмолилась девушка. – Я… я стерва. Идиотка. Дрянь. Хочешь, избей меня, только прости.

Придвинувшись поближе, Бран обнял ее и прижал к себе.

– Что ты. Ну, что ты. Я же ничего, это ничего… это бывает.

Она судорожно вцепилась в его одежду. Ее плечи вздрагивали. Бран сказал:

– Не надо, искорка. Все хорошо. Ничего же не случилось. Уже все прошло, забудь, – он провел ладонью по ее растрепанным волосам.

– Я боюсь, – сказала она.

– Чего?

– Однажды тебе это надоест… и ты меня бросишь.

– Не брошу.

– Бросишь, я знаю. Кто такое может долго выносить? – она отстранилась и подняла голову. Детское личико распухло, покраснело, было мокрым от слез.

– Я же чокнутая, – промолвила она. – Я всегда такая. Сама не знаю, почему я это делаю. Не знаю. Не понимаю, правда. Я… я… ты прости меня, пожалуйста. Прости, умоляю, прости…

Бран взял ее лицо в ладони. Поцеловал припухшие губы, соленые от слез. Снова обнял и ничего не сказал.

– Ты меня все еще любишь? – спросила Улла.

– Конечно.

– Думаешь, я сумасшедшая?

– Вовсе нет.

– Тогда почему это так? Что с нами происходит? Что? Что такое было там сейчас?

Бран вытер слезы на ее щеках.

– Мне страшно, – сказала Улла. – Мы, наверное, и правда свихнулись. Мы свихнулись, да?

– Мы не свихнулись, – выговорил Бран. – Ты ведь знаешь.

– Нет. Не знаю. Я больше ничего не знаю. Я не знаю, что происходит. Не понимаю. Что это было с нами, а? Что? Что это такое?

– Ты знаешь, что, родная. Это любовь, вот что. И больше ничего.

– Разве это должно быть… так? Как будто на войне… как будто смерть! – ее лицо исказила страдальческая гримаса. – Разве это должно быть так?

– Наверное, и так тоже.

Улла отодвинулась. Села, сжимая его руку.

– От меня одни несчастья, – глухо молвила она. – Я одни несчастья приношу. Вот и тебе теперь я…

– Улла, – сказал Бран, и она умолкла. Он за подбородок поднял к себе ее лицо. – Ну, что ты, а? Чего ты? Не выдумывай этого всего. Я тебя люблю, и ты меня любишь. Ты немного ревнивая, но это ничего, так даже веселее. Ну, не надо, искорка, улыбнись.

Ее губы дрогнули, глаза наполнились слезами. Слеза скатилась по щеке: одна, за ней вторая… Притянув девушку к себе, Бран укрыл ее плащом и принялся покачивать, будто ребенка.

– Улла, – позвал он погодя.

– А?

– Ты меня простила? Только честно.

– Конечно же, простила.

– Да?

– Да. Я тебя люблю, и жить без тебя не могу. Конечно, я простила. Я ее знаю, она ко всем лезет… а вы, парни, сразу заводитесь, вам ведь многого не надо. Ты не думай больше об этом, хорошо? Все прошло. Главное, ты цел… ох, как я испугалась…

Наступила тишина. Они сидели, прижимаясь друг к другу.

– Знаешь, – через некоторое время молвил Бран, – на самом деле, мы с тобой не первые. И мы вовсе не свихнулись. Так всегда было. Наверное, так бывает, когда сильно любишь, по-настоящему. Раньше я не верил, думал, это сказки, но теперь… Вот послушай.

Он помолчал, потом заговорил, подбирая слова:

– "Положи меня печатью на сердце твое, печатью на руку твою, ибо сильна, как смерть, любовь, как преисподняя, люта ревность, стрелы ее – стрелы огненные, пламень Господень".

Улла зашевелилась. Темные глаза широко раскрылись.

– Видишь? – сказал ей Бран. – Это от богов. Человек с таким не может бороться.

– Это ты сам придумал? – шепотом спросила Улла.

– Что ты, нет. Вот такое мне действительно слабо. Это написал один великий царь… конунг, давным-давно, в далекой стране.

– Конунг? – изумилась Улла. – Конунг такое сочинил? Он был скальд?

– Ну, да. Можно сказать и так. И скальд, и мудрец, и влюбленный. Эту сагу он писал своей жене.

Глаза Уллы стали совсем огромными:

– Жене? Целую сагу? Так разве бывает?

– Видишь, бывает. Он ее очень любил, вот как я тебя. Безумно. Она была только девочка, а он – конунг. Вокруг него было полно женщин, сотни женщин, понимаешь? А он любил ее одну. Одну-единственную. Ему больше никто не был нужен. Может быть, она его тоже ревновала… или он ее. По крайней мере, он все знал. Иначе не написал бы это: "как преисподняя, люта ревность".

– Еще, – сказала Улла. – Говори еще… "ибо сильна, как смерть, любовь"… Видишь, я запомнила… "как преисподняя, люта ревность"… Ну, говори" же!

– …"стрелы ее – стрелы огненные", – продолжил Бран, – "пламень Господень. Многие воды не смогут погасить любовь, и реки не смоют ее. Вот, зима прошла, дождь миновал, перестал, цветы показались на земле, время пения настало, и голос горлицы слышен в стране нашей. Встань же, возлюбленная моя, прекрасная моя, иди за мной! Голубка моя в расселинах скал, под покровом уступов! Дай мне увидеть лик твой, дай мне услышать твой голос! Ибо голос твой сладок, и лик твой прекрасен… Я – нарцисс Шарона, лилия долин. Как между тернами лилия, так подруга моя между дев. Как ты прекрасна! Голуби – очи из-под фаты твоей, волосы твои – как стадо коз, что сбегает с гор, как алая нить твои губы, и уста твои милы, и груди твои – как два олененка, что пасутся среди лилий! Как прекрасны ласки твои, сестра моя, невеста! Насколько лучше вина твои ласки, и твой запах лучше всех ароматов! Нарцисс Шарона, лилия долин! Голос твой сладок, и лик твой прекрасен!"

Улла слушала. Будто зачарованная, глядела на него. Казалось, перед нею все слова облекались в плоть. Казалось, она видит солнце в ярком небе… каменистые холмы… стрелы кипарисов на склонах – и девочку Суламифь, смуглую девочку с виноградников. У нее были темные косы, и черные глаза, и губы как ягоды малины.

Бран вдруг заметил, что молча сидит перед Уллой и смотрит ей в лицо. Слезинка скользнула по ее щеке, оставляя мокрую дорожку.

– Люблю тебя, – промолвила она. – О, боги, как же я люблю тебя.

Бран бросился вперед и жадно впился в ее губы. Они повалились медвежью шкуру. Их объятия были похожи на борьбу, на какую-то яростную, страстную войну. Они больше ничего не говорили, потому что вдруг позабыли про слова. Руки, ноги и волосы сплелись. Они стремились стать единым целым, мешало лишь сопротивление их тел, и, чтобы его сломать, они все сильней вжимались друг в друга. Они не видели костра, не чувствовали холода, они стали, как армии на поле боя – и, как с поля боя, раздавались стоны. Если б кто мог их подслушать, услыхал бы только стоны. Только вскрики. Невнятный тихий шепот. Но никто подслушать их не мог. Была глухая ночь, и они были лишь вдвоем. Горел костер, светила луна, дул слабый шелестящий ветер. Они были вдвоем. Они были друг у друга. Целую ночь, до самого утра.

Больше им никто на свете не был нужен.

Глава 13

Для Брана настали заколдованные дни. Он жил, будто в тумане. Кажется, был занят с утра до вечера. Кажется, что-то делал, с кем-то говорил, куда-то ходил…

Но он думал лишь об Улле. Остальное сделалось неважным, мелким и незначительным. Он мог думать лишь о ней. Они виделись каждый день по многу раз, находя способы уединяться. Улла перестала ночевать у Сигурда, чтобы не вызывать лишних подозрений. Вечером она возвращалась к отцу, а когда все ложились, выскальзывала из дому. Они встречались в кузнице. Среди ночи расходились, днем встречались снова. Говорили – и не могли наговориться, глядели – и наглядеться не могли. Не могли перестать видеться, не могли даже помыслить об этом.

Друг без друга они уже не могли существовать. Это стало им, как воздух, как вода, то, без чего не бывает жизни: истинное колдовство. Сам мир вокруг волшебно изменился. В нем появилось больше смысла, больше света, он словно ожил, и каждый день Бран удивлялся ему вновь и вновь. И, хотя похолодало, шел снег, и мела метель, весь мир для него был пронизан солнцем.

А Улла…

Надо было быть слепым, чтобы не заметить, как переменилась Улла. Похорошела. Повзрослела. Стала чаще улыбаться. Одеваться стала ярче, по-другому убирать волосы. Раньше она почти не носила украшений, теперь стала их постоянно надевать. Ее походка изменилась, изменились поведение и взгляд, и Бран все чаще замечал, как на нее заглядываются парни. И хотя Улла лишь смеялась, он знал, что их так притягивает. Этот свет в ее глазах.

Этот свет стал смыслом его жизни. Не то, чтоб Бран забыл про Серого. Не то, чтобы не помнил, зачем он здесь. Но – дни шли, а он так ничего и не обнаружил. Он не сидел сиднем, вовсе нет, наоборот, был постоянно занят, но Бог знает почему все шло у Брана мимо рук. Он словно смотрел – и ничего не видел. Ничего.

Лишь этот свет в ее глазах.

Спустя семь недель приехала Раннвейг.

С утра выдалась хорошая погода, светило солнце. Бьорн Харалдсон решил сходить в лес и поискать оставленные там силки. К нему присоединились Грани, Бран и Арнор вместе с Уллой.

Неподалеку от ворот, на дороге, покрытой крепким настом, они остановились. Принялись надевать снегоступы, когда Бьорн Харалдсон вдруг выпрямился и обернулся к лесу.

– Слышите? – сказал он. Все в недоумении уставились на него.

– Чего на меня-то пялитесь? – рассердился Харалдсон. – Тетери глухие! Разуйте уши!

Позади, на дороге, они услыхали отдаленный стук копыт и скрип полозьев. Бьорн, хмурясь, произнес:

– Интересно, кого это несет, в такую-то погодку?

Вдалеке, из-за поворота, из-за черных глыб елей, вынырнула конная процессия. Трое всадников рысью ехали впереди, следом показались небольшие сани, а за ними – несколько верховых. Лошади шли резво, подковы звенели по льду. У всадников над головами стлался белый пар.

Конные приближались. Бьорн с Арнором обменялись встревоженными взглядами, и Бьорн положил ладонь на лук.

Звонкий крик разорвал тишину:

– Э-эй!

Один из верховых отделился и галопом поскакал вперед.

– Арно-ор! – всадник сдернул с себя шапку, и на меховую куртку скользнули длинные русые косы. У Арнора отвисла челюсть.

– Вроде сестра, – сказал он, хлопая ресницами. – Какого лешего…

– Раннвейг! – Улла сорвалась с места. Раннвейг галопом подскакала к ней, еще на ходу спрыгнула на землю, и девушки схватили друг дружку в объятия. Со смехом закружились. Отстранившись, на мгновенье замерли. Потом поцеловались: еще раз, и еще, снова засмеялись, снова обнялись…

– Ну-у, взялись муслякаться, – улыбаясь, буркнул Харалдсон. Арнор подошел к сестре, за ним – и остальные.

– Арнор! – воскликнула Раннвейг, блестя карими глазами. Она вся раскраснелась, золотисто-русые пушистые волосы растрепались и лезли на щеки и на лоб. Круглое личико было румяным и свежим, будто яблоко. – Ба-а, да ты здоровенный стал, прям лось!

– А тебя впору замуж выдавать, красавица, – отозвался Арнор. – Какими судьбами? Отец вообще знает, что…

Засмеявшись, девочка бросилась ему на шею. Она была того же роста, что и Улла, и Арнор на голову возвышался над ней.

– А он гонца послал, – ответила Раннвейг, – что оборотня больше нету, и я решила воротиться. Я так по вас соскучилась!

Подхватив сестру, Арнор закружил ее. Потом опустил на землю и, ухмыляясь, произнес:

– А ты тяжелая стала, точно гиря. Где это ты так разъелась?

Раннвейг щелкнула брата по носу. Улла сказала, обняв девочку за плечи:

– Не слушай его. Он, хоть и здоровый, да дурной. Телок! Ты отлично выглядишь.

– Уж это точно, – шутливо заметил Харалдсон. – Мы вот Грани за тебя посватаем. А, Грани? Што скажешь? – Бьорн взъерошил брату волосы. Тот, увернувшись от его ладони, пробурчал:

– Вот еще, сам сватайся, – юноша исподлобья зыркнул на Раннвейг. Та сказала не без кокетства, скрытого насмешкой:

– Пускай сначала подрастет.

Харалдсон засмеялся, а Грани отвернулся, покраснев.

Пока они разговаривали, Бран стоял в стороне, и Раннвейг лишь сейчас заметила его. Взгляд стал озадаченным, и вспыхнул любопытством.

– А это кто? – тихо спросила она Уллу. Та ответила, не оборачиваясь:

– Это… это Бран.

– Как? – переспросила девочка.

– Бран, – повторила Улла. – Он чужеземец.

– И колдун, – добавил Арнор, словно это была его личная заслуга.

– Это он оборотня убил, – объяснил Харалдсон. – Во как! – и, обращаясь к Брану, произнес:

– А ты чего там встал, как неродной? Иди сюда.

Бран подошел. Раннвейг так и ела его любопытными глазами.

– Вот, знакомься, – сказал Арнор. – Моя сестра. Весьма вредная зверушка… – он не успел договорить, потому что Раннвейг отвесила ему пинка. Юноша заржал, а Раннвейг спросила Брана:

– Ты вправду колдун?

Бран не ответил.

– Он у нас застенчивый, што твоя невеста, – Харалдсон хлопнул Брана по плечу. Бран поймал быстрый Уллин взгляд. Миг – и Улла отвернулась, сказала, обращаясь к Раннвейг:

– Пойдем, сестра. Я так по тебе соскучилась!

– И я по тебе! – с жаром отозвалась девочка. Они снова обнялись. Арнор издал губами громкий чмокающий звук и скроил умильно-сладкую гримасу.

– Дурак, – сказала ему Раннвейг. – Здоровенный глупый дурак.

Улла молчала. Бран снова поймал ее взгляд. Девушки в обнимку направились к воротам. Тем временем подъехали остальные, спешились, сделалось шумно. Люди разом говорили, смеясь, приветствуя друг друга. Стоя в стороне, Бран глядел, как Улла удаляется по обледенелой дороге. Улла и Раннвейг, обе маленькие, одетые в мужскую одежду, могли бы сойти за мальчишек, если бы не длинные косы, спадающие на спины. Они шагали, оживленно разговаривая, до Брана донесся задорный Уллин смех. Вот они приблизились к земляному валу. Стражник изнутри отворил дверь, и Бран услыхал радостные вскрики. Раннвейг вошла в калитку, а Улла – за ней. Скрылась за воротами, ни разу не оглянувшись.

Бран вернулся в поселок вместе с остальными, и сразу отправился в кузницу. Он думал об Улле. Нам совсем не удалось побыть сегодня наедине. Нынче она, наверное, уже не придет. Останется с сестрой.

Бран вздохнул. Зайду попозже к Сигурду, погляжу на нее, по крайней мере…

Подтянув к себе котомку, он сунул туда руку, пытаясь нащупать кремни. Шарил довольно долго, потом, потеряв терпение, вытряс содержимое на пол и принялся собирать с земли рассыпанные вещи.

Маленький предмет тускло блеснул под руками. Бран подцепил его и поднял к свету.

Медальон.

– Ах, черт, как же я про него забыл? – Бран вгляделся в нелепое изображение кабана. Я и впрямь совсем о нем забыл, а не мешало бы узнать, чей он. Ведь зачем-то его бросили в костер? Зачем? Хотели уничтожить? Или случайно?

– Все может быть, – Бран поветел амулет между пальцев. – Все может быть.

Металл блеснул. Рельефно выступила уродливая фигурка.

– Ну, что, поросенок? – молвил Бран. – Сейчас узнаем, чей ты.

Зажав медальон ладонями, он глубоко вздохнул и закрыл глаза.

Тишина. Легкий шелест ветра. Собственное дыхание. Биенье сердца. Это было то, что он услышал. Жар в ладонях. Все сильнее и сильнее, словно он касался раскаленных кирпичей. Тихий звон в ушах. Внезапная легкость. Темнота перед глазами. Темнота – и яркий свет, нарастающий, белый, нестерпимый. Я лечу в этом свете… он как крылья…

– Да не бойся, – шепчет голос. Вой ветра. Тьма. Запах навоза. Затворяясь, скрипит дверь. – Ночь пересидишь, никто тебя не увидит.

(…кто я?…)

Я – теперь не я. Я – это кто-то другой. Кто-то другой стоит в сарае и кутается в плащ. Я смотрю его глазами. Слушаю его ушами. Мне холодно и страшно, у меня трясутся колени, зубы выбивают дробь. Рядом тихо произносят:

– Да не трусь, экий, право. Сказано же, я тебе помогу!

– Поможешь? – слышу я дрожащий голос. Мой.

(…не мой…)

Голос того, в ком я теперь. Тот, в ком я теперь, пугливо озирается. Ох, какой здесь холод… Шорох в темноте, человек со мною рядом. Я ему не верю. Я его боюсь. Он страшный. Он – убийца, и он мне врет.

– Правда, поможешь? – с надеждой спрашиваю я. Гляжу во тьму, но ничего не вижу.

Сухой смешок, короткий треск, и в руке моего спутника вспыхивает лучина. На голове – капюшон, поэтому лицо в тени. Он говорит:

– Ну, и слизняк же ты, Серый, тьфу!

(…Серый?…)

– Сперва убивает, потом ссыт.

Я трясусь, как от озноба.

– Это ты меня заставил! – слезливо вскрикиваю я. – Ты! Ты мне чего говорил, а? Ты же мне сам…

– Заткнись! – приказывает он, и я замолкаю. Я не могу с ним спорить, слишком уж его боюсь. Он мне не по зубам. Он вообще не…

Он со злостью говорит:

– Разорался тут, козел. Погавкай мне еще! Я, что ль, Лося отравил? Ну, отвечай, скотина, я?

– Не… нет…

– А кто? Кто?! Говори, падла!

– Я… но…

– Вот-вот, ты. То-то и есть, что ты! И нечего на меня сваливать. Думаешь, тебе кто поверит? Кому скорей поверят, тебе или мне, как, по-твоему?

Я молчу и стучу зубами. Еще немного – и разревусь. Меня, конечно, уже ищут. А как найдут – разорвут на части!

Мой спутник усмехается:

– Ладно, не бзди, слизняк.

(Кто он?)

Я не вижу. Лица не видно, только тень. Бороды нет, усов вроде тоже…

(Кто ты? Сними капюшон.)

Он не снимает. Я замечаю, как шевелятся губы, когда он говорит:

– Хватит уже трястись-то, козел. Ложись и спи, никто тебя тут искать не будет.

– Почем ты знаешь?

– Потому что все подумают на колдуна. Его сейчас как раз на допрос потащили. Эх, и тупой же ты, дернул леший с тобой связаться. Ложись, говорю! Я утром приду, а там посмотрим.

Чего посмотрим, хочу спросить я – но молчу. Лучше его не злить. Потому что он… потому что он…

(…убьет его…)

Он отворачивается и пропадает в темноте. Я бросаю котомку, опускаюсь на колени. Здесь на полу солома. Вонь. Совсем темно. Слышу, как копошатся свиньи.

(…свиньи?…)

Конечно, свиньи, потому что я…

Мелькает свет. Я подымаю голову. Он стоит прямо надо мной и держит палку. Я вскидываю руки. Палка взлетает – и падает. Короткий свист, хруст, боль, слепящий свет, а после – тьма. Пустота. Смертельный холод. Огонь… Треск огня. Запах паленой плоти и мучительная боль. Я в могиле… в могиле… не двинуться… ох, как больно… Собственный вибрирующий стон. Чей-то крик – далеко, далеко, на краю сознания. Ледяное резкое прикосновение. Плеск воды. Зовущий голос, такой знакомый: " Бран! Бран!" Бран – это я? Не знаю… не помню. Я умер, меня нет. Не надо, я не… я… не…

Чьи-то руки схватили его и затрясли, голос завопил в самое ухо, испуганный и знакомый. Крик был громкий, нестерпимый, он зацепил Брана, как крючком, рванул – и выдернул из темноты.

Толком не очнувшись, Бран сел. Он дрожал и задыхался, мир летел кувырком перед незрячими глазами. Ледяные руки гладили его лицо, и Уллин голос говорил:

– Милый, что ты? Что с тобой? Очнись… очнись, слышишь?

Он судорожно вздохнул, глаза широко открылись. Вздох, еще вздох, и еще… Взгляд наконец пробился сквозь густую тьму, и первым, что он увидел, была Улла.

Она испуганно смотрела на него.

– Что, что такое? – она убрала ему волосы со лба. – Тебе плохо? Ты заболел?

Бран не смог ответить. Он дышал тяжело и загнанно, сердце колотилось о ребра, болела правая рука. Он трясся, будто в лихорадке, стуча зубами. Он сам себе казался обожженным изнутри. Мир вдруг стал шершавым, как наждак, колючим, резким, острым. Брану стало больно на него смотреть: все, чего касался его взгляд, было словно утыкано гвоздями.

– Что с тобой? – спросила Улла.

Бран глотнул.

– Я… в порядке, – услыхал он свой хриплый голос. – Уже ничего.

Прохладная ладошка легла ему на лоб.

– Вроде не горячий, – произнесла девушка. – Это, наверное, лихорадка. Сейчас, я принесу тебе воды, – она встала и скользнула в темноту. Бран перевел дыхание. Правая рука болела все сильнее, ее палило, как огнем. Опустив глаза, он лишь теперь заметил, что рубаха на нем мокрая, что она противно липнет к телу, и правый рукав почти сгорел.

Бран повернул руку. На коже багровел огромный ожог.

– Ты едва не сгорел, – подсев поближе, Улла подала Брану ковш. Он принял – и чуть не уронил. Улла помогла ему напиться.

– Я что, упал в костер? – Бран вытер рукавом лицо.

– Да. Ты уже загорелся, когда я пришла, – Уллины глаза расширились лишь от одного воспоминания. – Ох, боги, еще бы чуть-чуть, и… – она провела ладошкой по его щеке.

– Ну, ничего, – сказала она, – ничего. Сейчас пойдем к дяде, с лихорадкой тебе никак нельзя тут оставаться. Идем, милый, я тебе помогу, – она хотела встать, но Бран удержал ее за руку:

– Нет, искорка, постой, это… это не лихорадка.

Она непонимающе смотрела на него:

– А что же? Не пугай меня, скажи!

– Просто я нашел одну вещь, ну, и решил ее проверить. Узнать, чья она. Ты понимаешь?

– Вот оно что, – секунду Улла сидела неподвижно. Потом подобралась к нему и, обняв, укутала плащом.

– Бедный мой, – шепнула девушка. – Бедненький. Прости, я не знала, не поняла. А то бы не стала тебя дергать. Прости меня, пожалуйста.

– Ничего, я в порядке, – Бран уткнулся лбом девушке в плечо, бессильный и трясущийся, как дряхлый дед. Уллина ладонь опустилась на его затылок.

– Эх, я, кажется… ее потерял, – Бран всей тяжестью налег на Уллу. Если бы она не держала, он бы рухнул наземь.

– Кого, миленький?

– Эту штуку, медальон.

– Утром поищем, не пропадет.

– Обычно я не… – Бран говорил, как будто бредил. – Обычно со мной такого не бывает, но… но… это было очень сильно… просто как… как…

– Ш-ш-ш, – Улла гладила его по голове. – Лучше тебе сейчас не разговаривать. Я знаю, что ты чувствуешь, знаю. Отдохни, отдохни, любимый мой.

– Да я… ничего.

Они умолкли. В тишине было слышно Браново тяжелое дыханье.

– Холодно здесь, – сказала Улла, – а ты весь промок. Сними рубаху, я высушу. Слышишь, милый?

– Да… да, – Бран еле шевелился. Улла помогла ему раздеться.

– Ложись, поспи, – промолвила она.

Бран упал на шкуру. Улла укрыла его плащом, а сверху набросила попону. Села рядом и поцеловала в лоб.

– Знаешь… он умер, – сказал Бран.

– Кто, родной?

– Серый.

Она не ответила. На ее лице он видел удивление.

– Это… был его амулет, – Бран помолчал, чтоб отдышаться. – Я так и думал, что его убили… я чувствовал… это же логично… – его голос оборвался, и он закрыл глаза. Ощутил на лбу прикосновение маленькой ладони.

– Он был в костре, – снова сказал Бран. – Видно, тот, кто убил… решил сжечь вещи.

Ее рука остановилась.

– Кто был в костре? – не без испуга спросила Улла.

– Амулет… амулет был в костре. В сгоревшем доме… еще давно, когда нас с тобой… застукал Хелмунт. Помнишь?

– Помню, – она придвинулась поближе. – Так что же, его все-таки убили?

– Да… убили. И я опять не знаю, кто. Он от меня… все время ускользает. Я его лица не видел… только видел, что он ударил Серого по голове палкой, а потом свет… огонь… костер… и больше ничего. Он бросил в костер его вещи… чтобы все думали, будто он сбежал. Тот костер, в сгоревшем доме… может, там что-нибудь осталось… нужно посмотреть, – Бран начал подыматься, но Улла остановила, удержав за плечи.

– Ну, куда ты, милый? Ну, куда? – она уложила его снова, натянула попону до подбородка. – Куда ты сейчас пойдешь? Темно, не видно ничего. Подожди утра. Ведь не убежит. А утром сходим вместе. Ладно? Хорошо?

– Хорошо, искорка.

Улла прилегла рядом. Опустила голову ему на плечо, обняла и тихо сказала:

– Поспи немножно, ты устал. А я тут побуду, с тобой.

– Замерзнешь…

– Нет, я заберусь под одеяло и не замерзну, – она скользнула под попону, и Бран ощутил тепло ее тела, – я чуть-чуть с тобой побуду, – ее пальцы перебирали ему волосы, тихий голос убаюкивал. Бран закрыл глаза.

– Побуду здесь чуток, потом принесу лекарство, руку твою намажем, там у тебя ожог такой большой… ох, бедненький. Ну, ничего. Все пройдет, болеть перестанет.

Бран слушал ее голос, журчащий, как вода. Она говорила, будто пела колыбельную, слова текли, преливались… Бран больше не вникал в их смысл, осталась только музыка. Все тише, тише, а потом и она умолкла. Свет погас. Накатила темнота, и все исчезло.

Он уснул.