Текст книги "Призрак гнева (СИ)"

Автор книги: Нелла Тихомир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 35 страниц)

– Ты голос свой не повышай, – спокойно молвил ярл, – я тебе не раб. Ты, может, позабыл? Так ведь могу и напомнить. Забыл, кто я таков? А, родич?

Осекшись, конунг замолчал. После паузы ответил:

– Кто ты такой, я помню. Только это дела не меняет. Где она?

– Кто?

– Моя дочь! – конунг сдерживался, чтобы не сорваться в крик. – Не делай вид, будто не понимаешь.

– А я и впрямь не понимаю. Ты уж отказался от нее, так што тебе за дело, где она? – Сигурд пожал широкими плечами. – Тебе-то што до того?

– Она моя дочь!

– Ой ли? Што-то не похоже.

– Хочешь ты того, или нет, но это так. И я ее требую назад!

– Зачем? Добить?

Конунг побагровел, казалось, он сейчас взорвется. Однако этого не произошло. Он лишь сказал:

– Это не твое дело. Это моя дочь, а не твоя, и я буду с ней делать то, что сам решу.

– И што, к примеру?

– Ну, уж наверное не позволю ей с рабами миловаться, – конунг метнул на Брана взгляд. Тот схватился за меч, конунг – тоже. Сигурд произнес:

– Ты где увидел тут рабов? Рабов тут нету, тут люди все свободные. Тебе они, может, не по нраву, так што с того? Коль Улла его любит…

– А мне плевать, кого она любит! – заорал конунг, распахнув ястребиные глаза. – Мне на это наплевать!

– То-то и оно, што наплевать. То-то и оно, родич, – Сигурд покачал головой. – Ты свои интересы только видишь, только што тебя интересует. А о ней ты когда подумал? Эх… да о чем я. Коли б ты о ней-то думал – разве б ты над нею все это учинил? Ты што ей сделал-то, а? Человек ты, ай нет? Али ты бревно с глазами? Стыд твой где, а, родич?

– Стыд, говоришь? Стыд? Вот уж действительно, стыд, да и только! Я, говоришь, ей учинил? А она чего мне учинила?! А она обо мне подумала? Кто-нибудь из них когда подумал? А это не стыд, нагулять от приблудного колдуна?! Она ж – конунгова дочь, не шалава какая! Да нет, видать, шалава, раз такое натворила! Как, ну, как, по-твоему, с ней было говорить?

– Как говорить? – ответил Сигурд. – Нежно говорить. Ласково. Она ведь дочь твоя, родная, собственная, ей пятнадцать зим всего! Ласково надо говорить, родич. Ласково. Эх, да ты разве чего понимаешь.

– Не меньше твоего понимаю, и с колдуном ей путаться не дам.

– Она и не путается. Она его любит, и замуж выйдет за него, во как.

– А-а?! Чего-чего?!!

– Што слышал. Оженим мы их, родич, вот чего.

– Кто это – мы?!

– Я и Видар.

– Этот сопляк?! Да я ему…

– Давай, папаша! – обрадовался Видар, выхватывая меч. – Давай, попрыгаем!

– Тихо! – рявкнул Сигурд. – При мне резаться не будете! Убери меч! Ну, я чего сказал?!

Видар усмехнулся. Меч с лязгом воротился в ножны.

– Сопляк, али не сопляк – а он твой единственный сын, – сурово сказал конунгу Сигурд. – По закону его согласие требуется. Он мне его уж дал…

– О, да-а! – громко вставил Видар. Сигурд, нахмурившись, продолжил:

– А я свое согласие даю, как отец. Ты от нее отказался, стало быть, я ей отец. Вот и все.

– Я от нее не отказывался!

– Все слышали.

– Я… я это сгоряча. Ну, да, сгоряча! Сгоряча чего не бывает!

– У тебя? У тебя слишком многое сгоряча бывает. Все у тебя сгоряча. Ты и родился сгоряча, мне оно сдается. Только нам теперь чего же делать? Со сгоряча-то с твоего ведь шубы не сошьешь.

– Верни мне дочь.

– Ну, нет. Она не торба, туда-сюда ее тягать. Захочет, пусть идет, а выдать я ее не выдам. Ни ее, ни Брана. Пусть сами решают. Да только, по-моему, ты еще не скоро ее увидишь, она вернуться не спешит. Ей у нас неплохо, у ней семья тут есть, любят ее… и не бьют кнутом перед народом. Так-то, брат. А теперь дай пройти. Не хочу кровопролитие устраивать, людей жалко. Сойди с дороги, дело говорю. Сойди миром.

Конунг будто не услышал.

– Так не отдашь? – с угрозой бросил он.

– Нет, – ответил ярл. – Не отдам.

– Ну, гляди, не пожалей. Не пожалей, родич! Отдай сейчас, в последний раз прошу, потом поздно будет!

– Не пугай, не из пугливых, – ярл тяжело ступил вперед, его сыновья – следом. Конунг смотрел на Сигурда, а Сигурд – на него. Руки обоих держались за оружие.

– А все ты, щенок! – конунг уперся в Брана бешеным взглядом. – Все ты подзуживаешь! У-у, паскуда… надо было мне тебя повесить!

Бран дернулся к нему, но Сигурд схватил его и отодвинул. Эйвинд и Харалдсон оттерли Брана в сторону. Ярл сказал:

– Ты это што же, родич, за младенцев нас держишь? Нас подзуживать не надо, што да как, сами разумеем, и тебе советуем. Коль желаешь в мире жить – изволь, я на рожон не лезу. Коль хочешь дочь повидать, тоже милости просим. Приди, повинись, может, и простит тебя. Поговори с ней по-людски, как полагается. Она девчушка добрая, глядишь, простит.

– Мне ее прощения не надо, – уронил конунг, дыша с натугой, будто после бега. – Я без сопливых разберусь, чего и как надо делать! А эту – эту я еще проучу. На коленях будет ползать, мое прощение вымаливать!

– Поёшь красиво, да верится с трудом, – заметил Сигурд.

Конунг выхватил из ножен меч. Конунговы воины последовали его примеру, воины Сигурда – тоже.

Отряды ощетинились клинками. Ноздри раздулись, сузились глаза, сталь засверкала, вспыхнула на солнце…

– Войны хочешь, родич? – промолвил Сигурд. Единственный из всех он не достал меча. Длинный клинок конунга почти уперся ярлу в грудь.

– Война тебе нужна? – выговорил ярл. – Мы ж все тут родичи. Чего ж, меж родичами распрю затеешь? Так, што ли? Правоту ведь можно и по-иному доказать. Спрячь меч-то, не доводи до греха. Дело говорю. Спрячь.

Отступив, конунг трясущейся рукой швырнул меч в ножны и криво усмехнулся:

– Не надоело еще тебе быть вечно правым? Смотри, а то мне может надоесть.

– Што ж, – ответил Сигурд, – и об том потолкуем, но опосля. Соберемся, как по обычаю положено, и обсудим. А пока што – разойдемся, брат. От греха. Коль тебе направо – мне налево. Не будем богов гневить, у их порога собачиться.

– Значит, так? – спросил конунг.

– Значит, так. С тем и останемся.

– И дочь ты мне не вернешь?

– Нет.

– И это твое последнее слово?

– Самое што ни на есть.

– Ладно, – конунг дернул щекой. – Ладно. Тогда прощай… Сигурд.

– И тебе того же, брат.

Сделав знак воинам, конунг повернулся и зашагал от святилища прочь. Сигурд проводил его глазами. У него сделалось хмурое, встревоженное лицо.

– Ну, вот и поговорили, – тихо молвил он.

Глава 4

Два дня прошли относительно спокойно.

Неизвестно, что решил для себя конунг, только его воины не пересекали негласной границы. Сигурд по-прежнему выставлял дозор. Его люди постоянно были вооружены, ложились спать, не раздеваясь. Меж семьями повисло напряженное затишье.

Бран настоял на том, чтобы ходить в дозор, как остальные. Сигурд дал согласие неохотно: ярл опасался, что конунг подстроит ему ловушку, что так или иначе постарается убить. Но Бран заупрямился, и Сигурд согласился, видно, понимая, каково у гостя на душе.

Улла потихоньку поправлялась. Шрамы заживали, и жара больше не было. Она еще не подымалась, но уже сидела на постели. И все было бы нормально, если б она не была такой грустной.

На третий день Бран вернулся из дозора утром, вошел в дом вместе с Эйвиндом, Харалдсоном и Арнором. Было тихо, все уже разбрелись по своим обычным делам. Светильники не горели, лишь в торце стола мерцали жировые плошки, отбрасывая на лица сидящих мягкий свет.

Парни принялись отряхивать у порога снег. Сигурд от стола спросил:

– Все спокойно?

– Да, батя, – ответил Эйвинд.

Сигурд возился с заготовками для стрел. Возле него Бран увидал двух слуг, Грани и Раннвейг. Еще кого-то, кто сидел, опустив голову на скрещенные руки. Бран не сразу понял, что это Улла.

– Ты встала?! – воскликнул он, и все обернулись.

– Да, – ответил Сигурд, – Хелге позволила. Садитесь, чего стоять. Раннвейг, доча, принеси им поесть.

Выскользнув из-за стола, Раннвейг пропала в темноте. Бран сел возле Уллы, накрыл рукой ее ладонь. Она медленно подняла голову, и Бран увидел ее грустные глаза.

– Тебе нехорошо? – спросил Бран, перебирая ее пальцы.

– Все в порядке.

– Ты, может, ляжешь? – промолвил он. Улла покачала головой.

Раннвейг поставила на стол тарелки, и парни молча принялись за еду.

– Ешь, чего ты, – Раннвейг подвинула Брану лепешки. Он машинально взял и стал жевать, не чувствуя вкуса. Он смотрел на Уллу, на ее бледное, словно убитое лицо, на скрещенные руки, на которых еще виднелись следы побоев. В слабом колеблющемся свете они приобрели преувеличенный и жуткий вид.

– Хочешь отдохнуть, доча? – Сигурд отложил свою работу. Улла покачала головой.

– Может, принести тебе чего? – ласково промолвил Сигурд. – А?

Улла склонилась к самому столу. Губы задрожали, и слезы закапали из глаз. Парни перестали есть, переглянулись. Подобравшись к девушке, осторожно взяв за плечи, Сигурд притянул ее к себе.

– Што ты? – он погладил ее по волосам. – Ну, што ты, а? Што такое? Тише, тише.

– Ох, дядечка, – Улла спряталась у Сигурда на груди. В тишине дома раздался ее заглушаемый плач.

Сигурд поднял Уллу, отнес на постель и задернул полог. Все молчали, сидели, уставившись в тарелки. На глазах у Раннвейг блестели слезы. Они услыхали, как Сигурд тихо говорит:

– Ничего, птаха. Ничего. Все пройдет, быльем порастет. Ты только душу себе не береди. Ложись… Ляг, поспи маленько.

Через минуту полог колыхнулся. Выйдя на свет, Сигурд обвел взглядом повернутые к нему вопросительные лица.

– Ну, давайте, собирайтесь, да пойдем, – велел он.

– Куда, бать? – удивился Арнор. Эйвинд кулаком пихнул его под бок и встал из-за стола. Остальные тоже встали.

– Ты, сынок, ступай к ней, – обратился к Брану Сигурд, – ступай, побудь. Может, ей легше станет, а то она себе сердце до крови изорвет. Извелась совсем, бедная. Ступай, ступай, а мы пойдем. Идем, доча, идем, ничего. Поди-ка сюда… ты, никак, плачешь? Не плачь, боги дадут, она оправится, а плакать не надо, стрекоза ты моя, – голос Сигурда замер у порога. Стукнула дверь, настала тишина. Бран подошел к Уллиной постели, постоял, кусая губы, потом осторожно, стараясь не шуметь, отдернул занавес.

Улла лежала, повернувшись лицом к стене, и казалась спящей. Но, вглядевшись, Бран понял: она не спит. Ее пальцы медленно перебирали складки покрывала.

– Улла, – окликнул Бран. Нет ответа. Подождав, Бран забрался на нары, подполз к девушке и снова позвал:

– Не спишь?

Она молчала. Бран попросил:

– Поговори со мной. Пожалуйста. Скажи мне что-нибудь? А? Улла?

– Что? – прошептала она.

– У тебя что-нибудь болит?

– Нет.

– Может, принести воды?

– Нет…

– Может, ты чего-то хочешь?

– Не хочу.

– Тебе не холодно?

– Нет…

– Ты… выйдем наружу, может быть? Пойдем во двор? Ты ведь еще ни разу не выходила. А?

Она отрицательно покрутила головой.

– Нет, правда, – сказал Бран, – идем. Там тепло, солнце… воздухом подышишь.

– Я не могу…

– Тебе и ходить не придется. Посидишь на поленнице. Ребят позовем… идем! Давай?

Она прерывисто вздохнула.

– Не могу. Как ты не понимаешь… я не могу.

– Почему, родная?

Ее ладонь судорожно сжала покрывало.

– Я… я… – тихо выговорила она. – Как я покажусь? В меня… все пальцем тычут. Я не могу… стыдно мне…

Бран остолбенел. Потом подобрался ближе. Обнял Уллины неподатливые, каменные плечи и лицом прижался к волосам.

– Ты что, а? – прошептал он. – Что ты говоришь? Кто мог посметь тебя… Кто-нибудь что-нибудь тебе сказал? Да? Да?! Кто?! Не бойся, расскажи мне! Кто это был? Кто?

– Это не мне… я просто… просто лежала тут… и слышала…

– Кто это был?!

– Какая разница… служанки. Не знаю, кто… Это неважно. Там… там многие были… многие видели… ох, боги… Я как тряпка… помойная тряпка, об меня только ноги вытирать. Я сама себе противна. Я мерзкая. Я не могу… людям в глаза теперь смотреть. Я не могу… я грязная… Как мне жить? Что делать? Что мне делать, скажи?! – Улла схватила Брана за руки и прижала их к своему лицу. Она корчилась, словно от боли. Горячие слезы обожгли ему ладонь.

Бран молчал. Чувство громадной собственной вины его почти раздавило. Он не знал, что сказать, какие найти слова – да и зачем? Какие тут слова помогут? Даже миллионы слов… Она закрывала лицо его руками, и жгучие слезы бежали у Брана между пальцев.

– Искорка, – прошептал он, задыхаясь. – Любимая, не слушай никого. Наплевать на них. Я тебя люблю, люблю больше жизни! А они пускай болтают. Ты, главное, не слушай. Ты лучше всех на свете. Ты чище всех! Я им тебя не отдам, родная моя, хорошая, не дам им тебя мучить, только ты не плачь… не плачь, умоляю, – он начал целовать ей руки. Она не отвечала. Молчанье длилось долго. Потом Улла отодвинулась и тихо проговорила:

– Скажи мне что-то.

– Что, родная? Что?

– Только не обманывай.

– Не буду.

– Пообещай.

– Обещаю.

Она помолчала, словно собиралась с духом. Встретившись с ним взглядом, произнесла:

– Я… ты… я тебе еще нужна?

– Что? – растерялся Бран. – Я не понимаю…

– Я хочу знать правду, ты же обещал.

– Но я… конечно, ты мне нужна. Конечно!

– Не жалей меня. Я должна знать.

– Я… я… о чем ты?

– Дядя хочет, чтобы ты на мне женился. А ты? Ты сам? Ты этого хочешь?

– О, Господи…. О, Господи, конечно же, ну конечно, ты что?

– Нет, погоди… ведь ты не обязан. Ты должен знать, что ты мне не обязан.

– Но, искорка, я правда этого хочу.

– А раньше не хотел.

– Тогда я просто растерялся. Перепугался… как последний трус. Но я… я хотел. Правда! Это правда, искорка, родная, ведь я тебя люблю.

Улла все глядела, словно пыталась высмотреть его душу. Не выдержав, Бран ткнулся лбом в ее колени.

– Родная, это правда! – взмолился он. – Я не вру! Разве я могу тебе врать, разве же могу! Я ради тебя на все готов, я… я не знаю, что сделать готов. Тебе из-за меня такое вытерпеть пришлось…

– Не жалей меня, – проговорила Улла. – Я ведь это по своей воле. Не надо меня жалеть, ты не виноват.

– Я буду. Буду жалеть. Потому что ты… потому что я тебя люблю. Я бы руку себе дал отрезать, чтобы только ты не плакала.

– Не надо руки резать, – она прижалась лицом к его затылку. – Это больно.

Бран притиснул ее к себе:

– Я тебя люблю, даже пусть меня изрежут на кусочки. Лучше б он избил меня. Это должен был быть я, а не ты. Все, все из-за меня.

– Нет, – остановила Улла, – не говори так. Тебя бы он убил, просто убил, понимаешь? А я… как бы я без тебя стала жить? Я бы не стала, любимый мой. Не вини себя. Мне вот только ребенка жалко… Ох, так жалко… так жалко… ребеночка моего… Ох, мамочка… – она заплакала. Бран молчал, чувствуя, как слезы закипают на глазах, до крови кусая губы. Я его убью. Убью как собаку. Зубами загрызу!

Прошло время. Девушка затихла. Ее голова лежала у Брана на груди.

– Надоела я тебе, – всхлипывая, пробормотала она, – все реву да реву…

– Ничего, родная. Это пройдет, – он вытер слезы на ее щеках и провел пальцем по губам.

– Я уродина… – она застенчиво отвернулась.

– Неправда. Ты красавица. Хочешь пить?

– Хочу…

Подождав, покуда она напьется, Бран сказал:

– Можно, теперь я задам тебе вопрос?

Улла обратила к Брану заплаканное бледное лицо:

– Какой?

– Ты спрашивала, хочу ли я на тебе жениться. Ну, а ты? Ты сама хочешь?

Она насторожилась, будто в вопросе мог скрываться подвох.

– Это я к тому, что тут все уже решили, не спросив тебя, – промолвил Бран. – Поэтому я спрашиваю теперь: ты правда хочешь выйти за меня? А, Улла?

– Ты не шутишь? – в ее голосе было напряжение.

– Не шучу. Ты бы вышла за меня, родная?

Улла слабо улыбнулась и промолвила:

– Вышла бы. Конечно, я бы вышла.

– Уверена? – спросил Бран.

– Уверена, – ответила она.

Подавшись вперед, Бран поцеловал ее в губы.

– Сейчас, – сказал он. – Я скоро.

Выбежав во двор, Бран отыскал Арнора и Грани. Приятели сидели на аккуратно сложенных поленьях, около сарая.

– Идем! – окликнул Бран. – Быстрее!

Они спрыгнули с поленницы.

– Что-нибудь случилось? – с тревогой спросил Грани.

– Увидите, – ответил Бран. Дернув Арнора за плащ, повернул обратно к дому.

– Да что такое?! – крикнул Арнор.

– Будете свидетелями, – сказал Бран.

– Свидетелями? Чему? – Грани хлопал ресницами.

Бран не ответил, распахнул перед ними дверь.

– Заходите, – скомандовал он. – Живо!

Приблизившись к столу, Бран взял котомку. Отдернул полог у постели. Улла сидела, сложив руки на коленях. Бран позвал друзей:

– Идите сюда.

Те подошли.

– Плащи снимите, – Бран сел возле Уллы. Вынул из котомки маленький кожаный кисет и, развязав шнур, подставил руку. В его ладонь упало кольцо.

– Вот, – Бран взял его за обод и поднял к свету. – Это кольцо моей матери. Когда отец на ней женился, он дал его ей. А я хочу его отдать тебе, Улла. Я тебя прошу: будь моей женой. Ты согласна?

Бран увидал, как распахнулись ее потемневшие глаза.

– Ты согласна? – повторил он.

Она кивнула. На глазах блеснули слезы. Придвинувшись поближе, Бран одел кольцо девушке на палец.

– Перед Великим Богом, Творцом Вселенной, я беру тебя в жены, по обычаю моего народа, – Бран прижал к груди Уллину ладонь. – Арнор, Грани, вы свидетели. Клянусь быть с тобой в горе и в радости, в здоровье и в болезни, всю жизнь, до самого конца. Отныне мы – одно целое, и только смерть может нас разлучить. "Квод эрго Деус конъюнксит, хомо нон сепарет… Что Бог сочетал, человек да не разлучает." Вот и все. Ты моя жена, свидетели меня слышали, – Бран мягко усмехнулся, – теперь я не смогу отговориться.

Стало тихо. Грани смущенно улыбался. Улла вскинула руку, золотой черненый ободок блеснул на тонком пальце. Она прикусила губы, и по щекам разлился румянец. Подавшись к Брану, Улла обняла его за шею, поцеловала горячо и жадно, совсем как раньше.

– Спасибо, – промолвила она.

– Я тебя люблю, – ответил Бран.

– Ну, а это, – сказал Арнор. – Бате-то будем говорить, или как?

– Это не секрет, – прижимая девушку к себе, Бран чувствовал биенье ее сердца. – Мы же не скрываем. Я и по вашему обычаю на ней женюсь, вот только она выздоровеет. Да, искорка?

– Как скажешь. Ты теперь мой муж, тебе решать.

– Здорово! – обрадовался Грани. – Давно свадеб не было, два года уж. Погуляем!

– Чего – два года, – возразил Арнор. – Прошлой весной была, ты чего, беспамятный?

– Когда это?

– Да как снег сошел!

– Чего ты сочиняешь? Не было!

– Была!

– Не было!

– А вот и была!

– Не было!

Бран и Улла перестали слушать.

– Видишь? – сказал Бран. – У тебя будет целых две свадьбы. Хотя эту и свадьбой-то не назовешь.

– Почему, мне понравилось, – Улла любовалась на кольцо. – Это было… неожиданно.

– Ты рада?

Девушка откинулась, держа его за шею. Глаза сияли, на щеках алел румянец. Она сказала:

– Да. Я рада. Я очень этого хотела… и ждала.

– Вот и хорошо. Один раз мы поженились, скоро поженимся и во второй. Только я хочу отца дождаться. Ты не против?

Улла покачала головой.

– Тогда я поговорю с Сигурдом, – сказал Бран. – Если он не станет возражать, то так и сделаем.

Сигурд согласился.

Утром следующего дня Бран все-таки уговорил Уллу выйти наружу. Она заметно повеселела, словно ей стало легче. Бран наблюдал, и ему казалось, что печальные мысли оставили ее.

На дворе было тепло, светило солнце. Выйдя за порог, Улла зажмурилась и пару раз глубоко вздохнула. Бледные губы тонула улыбка.

– Теплынь какая, – сказала она, – и пахнет хорошо.

Раннвейг фыркнула:

– Коровы постарались.

Улла снова улыбнулась. Бран взял ее за руку.

– Пойдем? – спросил он. Она кивнула. Втроем они не спеша зашагали по двору. Это была короткая прогулка, но и она утомила Уллу. Возле сараев она остановилась, сказала, задыхаясь, прижав ладонь к груди:

– Ох, не могу, устала… Давайте отдохнем маленько.

– Идем, сядем на поленницу, – Бран подхватил девушку на руки. Раннвейг подбежала к бревнам и отряхнула снег. Скинув плащ, Бран усадил на него Уллу, сел рядом, а Раннвейг вскарабкалась с другой стороны.

Они молчали. От бревен шел смолистый запах. У распахнутых настежь дверей сарая кудахтали, копошились куры, чуть поодаль раздавались приглушенные голоса – а здесь, в углу, стояла тишина. Ласковое солнце касалось лиц, воздух был мягкий, совсем весенний. Они пригрелись, и шевелиться не хотелось. Уллина ладошка пробралась Брану в ладонь, голова легла на плечо.

– Я сейчас засну, – она вздохнула.

– И хорошо, – Бран обнял ее. – Спи.

Ее веки опустились. Раннвейг откинулась на бревна, заложив руки за голову. Куры скреблись, шелестя соломой. Бран не двигался. Смотрел на Уллу, слушал ее спокойное дыхание, держал теплую маленькую руку.

В сарае вдруг раздался громкий шорох, визг, а потом тоненький, звенящий голосок залаял:

– Тяв-тяв-тяв!

Из темного нутра сарая выбежала большая щенная сука. Вымя свисало едва не до земли, шерсть на худых боках свалялась комьями. Следом за ней, точно колобки, катились три крохотных щенка. Увидав людей, сука прижала уши, завиляла хвостом и растянула пасть в улыбке. Извиваясь тощим телом, собака кинулась к поленнице.

– Ой, какие щеники! – восхитилась Раннвейг.

До собаки, казалось, дошел смысл ее слов. Взяв щенка, она ткнула его в колени Улле. Щенок подслеповато таращил мутные глазенки-пуговки, из приоткрытого рта торчал розовый язычок.

– Хорошенький, правда? – Раннвейг улыбалась. Щенок закопошился, и Улла перехватила его поудобней. Толстая мордочка очутилась вблизи ее лица. Щенок закряхтел, потянувшись носиком к Уллиным губам.

Брови Уллы надломились. Судорожно притиснув детеныша к себе, она зажмурилась, и на ресницах блеснули слезы. Бран забрал у нее щенка, передал Раннвейг. Улла ткнулась лбом ему в плечо, и Бран обхватил ее руками.

– Ой! – внезапно выдохнула Раннвейг. Бран вскинул голову – и увидел Асу. Та стояла поодаль, у сарая, глядя на них во все глаза. Улла тоже заметила сестру. Вздрогнув, прижалась к Брану.

– Доброе утро, – проговорила Аса. Ни Улла, ни Бран ей не ответили. Раннвейг отозвалась вместо них:

– Ну, и тебе того.

Аса мялась подле двери: Видно, хотела, да не решалась подойти. Наконец она пробормотала:

– А я зашла узнать, это… ну, в общем, как дела.

– По-маленьку, – ответила Раннвейг. Улла молчала и смотрела на сестру, смотрела так, будто перед ней стояло опасное, враждебное, таящее угрозу существо.

– Можно с тобой поговорить? – обратилась Аса к Брану.

– Это о чем же? – он сощурился.

– Ну… обо всем, – быстрый взгляд на Уллу. Неопределенный жест рукой. Бран резко ответил:

– Обо всем с тобой толковать у меня времени нету. Кроме того, ты уже все сказала, чего хотела, можешь гордиться. Ты отомстила. Все? Довольна? До свидания!

– Я вовсе не этого хотела, – растерянно, торопливо заговорила Аса. – Не такого! Я… я не думала, что он так взбесится!

– А, не так? А как? Ты думала, он как взбесится?

– Я думала, будет орать, ну, стукнет пару раз. Я же не знала, что он такое устроит, да еще перед людьми!

Улла съежилась, и Бран обнял ее крепче.

– Тю! То ли дура, то ли прикидывается, – фыркнула Раннвейг. Аса вспыхнула:

– Я не с тобой разговариваю!

– Не хватало мне! – отозвалась девочка.

– Не лезь, соплячка! Ты мне пока что не сестра!

Подбоченясь, Раннвейг склонила голову к плечу.

– Да если б ты была моей сестрой, я давно бы удавилась! – ответила она. Аса сжала кулаки:

– Вот зараза, я тебе морду разобью!

Раннвейг это ничуть не испугало:

– Смотри, красавица, не шибко разоряйся, а то схлопочешь парочку фингалов, чего тогда от твоей красоты останется?

– Жирная корова! Да ты…

– Коряга колченогая, – Раннвейг спрыгнула с поленницы. – Деревяшка! Бревно с глазами!

– Тихо! – рявкнул Бран. – Тихо, я сказал! Заткнитесь обе!

Девушки умолкли. Бран повернулся к Улле. Та сидела, тяжело дыша, взгляд казался вбитым в землю.

– Замолчите, – сказал Бран. – Если так приспичило, ступайте за сарай, а здесь нечего разоряться.

Он накрыл рукой Уллины пальцы. Сказал, обращаясь к Асе:

– Ну, вот что, дорогая, проваливай. Я так понимаю, ты уже все нам выложила? Тогда – скатертью дорога. Тебя здесь никто не держит.

– Дурак! – с обидой отозвалась та. – Я, может, вовсе не к тебе пришла.

– Неужели! И к кому же?

– Может, к ней, – сказала она, кивнув на Уллу.

– У нее, между прочим, имя есть, – рассердился Бран. – Запамятовала?

– Без тебя знаю, молчи!

– Ладно. Молчу, – Бран пожал плечами.

Тишина. Аса подошла, села на поленницу чуть поодаль от Уллы.

– Ты как вообще? – спросила она. Улла подняла глаза.

– Нормально, – сказала – и тут же опустила взгляд.

– Я слышала, ты сильно болела?

– Да.

Аса помолчала, покосилась на сестру, потом сказала с виноватым видом:

– Я правда не представляла, что отец такое сделает. Я думала, он тебя как обычно… Кто же знал, что он может вот так… да перед всем народом! Прогнать их, что ль, не мог? Прям как свихнулся! Я аж испугалась. Так избить, ужас! Теперь, небось, шрамы останутся, да?

– Тебя-то это чего так волнует? – хмуро осведомился Бран.

– Она все ж таки моя сестра! – Аса блеснула сердитыми глазами. – Я что, по-твоему, деревянная?

Сухо усмехнувшись, Бран смерил ее взглядом и сказал:

– Я лучше промолчу.

– Вот и молчи! – огрызнулась Аса. Собака тыкалась ей в руки, виляя хвостом. Девушка сморщилась и отпихнула ее ногой.

– Отец теперь сам не свой, – произнесла она. – Ходит, дуется на всех, жалеет, видать, что тогда не остановили. Если бы не Харалдсон, он бы тебя, чего доброго, до смерти запорол. А эти хороши, стояли да таращились, мужики, тоже мне! Ишь, обрадовались! Стыдобища! Но и ты тоже не совсем права.

Бран резко выпрямился. Аса продолжала:

– Зачем призналась-то? Еще и кричать стала на него. Не надо было признаваться. Не призналась бы – глядишь, ничего б и не случилось.

– Ну, давай, – обрезал Бран, – обвини ее теперь во всем. Давай!

– А я не обвиняю. Я просто говорю, что на рожон не надо было лезть. Что, не так? Она ж отца знает, чего было нарываться?

Аса снова оттолкнула от себя собаку.

– Теперь вон дела какие, – она развела руками. – В поселке наши сплетники языки уже сточили, стыда не оберешься. Вы там скажите Сигурду, чтобы слуг своих придержал, звонят на всю округу! Про выкидыш повсюду растрепали, бессовестные, глухие только не слышали. Это ты, видать, об лавку животом ударилась, когда упала. Ох, жуть, да и только. Хорошо хоть, не переломалась, кости целы. Да ты не жалей, что выкидыш, подумаешь, сроку-то всего ничего. Там еще и ребенка не было, так, мяса немножко.

Сука, изловчившись, впихнула ей щенка. Вздрогнув, Аса отдернула руки и крикнула с досадой:

– Да брысь ты, паршивая! Тьфу, пакость! Вот привязалась, убери от меня своего выродка! – Аса отшвырнула щенка прочь. Тот, завизжав, упал на снег, беспомощно заболтал в воздухе толстенькими лапками.

Сорвавшись с места, Улла бросилась на Асу и ударила по лицу. Аса рухнула с поленницы. Улла очутилась сверху – и принялась лупить сестру по чему попало. Аса пыталась защищаться, но Улла вдруг осатанела, сделалась необычайно сильной. Кулаком угодила Асе по носу. Брызнула кровь, и та закричала.

Подскочив к ним, Бран оторвал Уллу от сестры. Девушка молча забилась у него в руках, пытаясь вырваться. Бран едва сумел оттащить ее прочь.

Аса села и провела ладонью по лицу. Увидав на пальцах кровь, заплакала.

– Дура! – взвизгнула она, утираясь рукавом. – Змея! Стерва! Так тебе и надо, тварь такая! Очень хорошо, что отец тебя отлупил, мозги на место вставил!

Кровь капнула у девушки из носа, окрасив снег. Аса снова вытерлась рукой и, всхлипнув, стала подыматься.

– Мало тебе! – ее голос срывался и дрожал. – Чтоб у тебя всю жизнь одни выкидыши были! Чтоб тебе урода родить! Чтоб ты сгнила, сука! Мало отец тебе врезал! Надо было тебя нагишом по всему поселку протащить, чтоб все полюбовались! У столба нужно было выставить! Да только у тебя и смотреть-то не на что! Уродка дохлая! Теперь все видели, какая ты уродка!

– Заткнись! – заорал Бран, удерживая Уллу. – Заткнись, ты, сука! Раннвейг, заткни ее!

– Что, не нравится правда-то? – губы Асы прыгали от бешенства. – Не нравится, да?! Я вам еще не все…

Раннвейг подлетела к ней, и девушки сцепились. Из-за сарая показался Эйвинд, следом выбежали Грани и еще двое. Изловчившись, Аса оттолкнула Раннвейг.

– И вы тут? – крикнула она. – Послушайте, послушайте, полезно! Вы же прям горой за эту сучку проклятую! Всю семью опозорила!

Улла вдруг обмякла в объятиях у Брана. Он подхватил ее, не дал упасть. Аса все не унималась:

– Ты и кутька облезлого не родишь, потаскуха! Шалашовка! Правильно отец сказал, что твое место у свиней! Тебя и свиньи испугаются! Да ты…

Эйвинд шагнул вперед и отвесил Асе оплеуху. Она покачнулась, прижав ладонь к щеке. Эйвинд глядел на нее в упор, глаза потемнели, а брови сдвинулись. Аса попятилась назад.

– Ты чего? – пробормотала она.

– А ну, заглохни, – велел Эйвинд. – Чтоб я твоего голоса не слышал, ясно?

– Ты… как ты смеешь? Я отцу скажу! Я – твоя невеста!

– Лешему ты невеста, – бросил Эйвинд. – На кой ляд ты мне сдалась? Чтоб я с такой сукой жил? Да я лучше удавлюсь. А ну, вали отсюда. Кому сказал? – Он толкнул ее в плечо, и Аса отшатнулась.

– Иди! – приказал Эйвинд. Аса поглядела в его гневное лицо и не посмела спорить. Отошла, остановилась у сарая и, обернувшись, крикнула:

– Козлы! Семья дебилов! Мы вам еще покажем! Отец вам еще даст! И этой уродке – тоже! Еще так выдерет, что ей и не приснится! Налысо обреет!

Эйвинд выдернул кинжал, и Аса с визгом кинулась прочь, скрывшись за сараем.

Сидя на корточках, Бран держал Уллу. Она была в сознании, но словно неживая. Эйвинд опустился рядом.

– Чего эта дура сделала? – спросил он Брана. – Ударила ее?

– Да нет, – Бран покачал головой. – Наоборот, Улла ей всыпала. Эта здесь такого наболтала…

– Сука, – процедил Эйвинд, – змеиное отродье. Покуражиться явилась, мало ей того, что натворила.

– Нет, – ответил Бран. – По-моему, она пыталась извиниться. Эх, и дура же! Ну, что за дура.

Улла шевельнулась, и Бран помог ей сесть. У нее был вид, как у сомнамбулы.

– Ничего, – Бран погладил ее по щеке. – Плюнь на нее, эту идиотку, у нее и мозгов-то нет, одна солома. Язык без костей, вот и молотит. Ну, пойдем? Нет? Хорошо, родная, хорошо, посиди. Тебе не холодно?

Улла не ответила. Щенки, будто меховые мячики, подкатились к людям, кряхтя, принялись карабкаться девушке на руки. Улла вздрогнула, Брана испугал ее неподвижный взгляд. Он попытался отогнать щенков, но не сумел. Один забрался Улле на колени и ткнулся мордочкой в живот.

Улла разрыдалась.