Текст книги "Призрак гнева (СИ)"
Автор книги: Нелла Тихомир
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 35 страниц)
Глава 5
На другой день Улла отказалась выходить из дома.
До самого обеда она просидела на постели. Бран и Раннвейг оставались с ней, разговаривали, пытались развеселить, но из Уллы слова невозможно было выжать. Она ни разу не улыбнулась, сидела, молчаливая и тихая, забившись в угол. Брана приводило в отчаянье ее неподвижное лицо.
Обедать начали в сумерки. Улла не хотела выходить к столу, Хелге наполовину уговорила, наполовину заставила ее. Девушка села между Сигурдом и Бранном, однако почти не ела. Когда к ней обращались, невпопад кивала головой. Она не разговаривала, да и другие тоже, сидели, уткнув глаза в тарелки. Уж чего-чего, а веселья за столом и вправду было мало.
– Ты посты проверил? – спросил Сигурд Эйвинда.
– Да, батя, – ответил тот.
– Видар не объявлялся?
– Нет. Но он в поселке.
– Откуда знаешь?
– Друзья сказали.
Сигурд положил нож.
– Ты вот што, – внушительно промолвил он. – Ты приятелям накажи, штоб не больно его слушали, в рот ему штоб, слышь-ка, не смотрели, не то беда будет. Ему, знамо дело, только одно и надобно, волчаре. Да только то, што надобно ему, не надобно нам. Понял, нет?
– Понял, батя.
– Вот и ладно.
Они замолчали. Сигурд покосился на Уллу. Та медленно водила ложкой по тарелке, опущенные глаза уперлись в одну точку.
– Ты совсем не ешь, – укорил Сигурд. – Можно ль так?
– Я ем, дядечка, – ее голос звучал тускло.
– Где ж ты ешь. Вон, ничего не тронула… Што ты, а? Ведь заболеешь.
Улла промолчала, осталась в прежней позе. Казалось, слова отскакивают от нее, будто камни от стены. Сигурд ничего больше не сказал, лишь вздохнул, качая головой.
Чуть погодя у дверей послышалась возня, и Сигурд выпрямился. Все обернулись.
Трое дружинников показались на пороге, прошли прямо к очагу. Один из них поклонился Сигурду, и ярл склонил голову в ответ. Спросил:
– Иль случилось што, Атли?
– Человек тут от конунга пришел, – отозвался воин. – Сказывает, дело есть к тебе.
– Это какое?
– Не открыл, слышь. Тебя хочет видеть. Сигурду, говорит, скажу, кому другому – ни-ни. Конунг не велел.
Сигурд погладил бороду.
– Ладно, – молвил он. – Пускай заходит.
Через пару минут дружинник воротился с послом, молодым русобородым ярлом. При его появлении Сигурд поднялся, и ярлы поклонились один другому.
– Вот уж не ведал, што это ты, Олаф, – Сигурд щелкнул пальцами. Раб принес стул. Усадив посланника, Сигурд опустился в свое кресло.
– Што слышно, родич? – спросил он.
– Да так, по-маленьку, – ярл стрельнул любопытным взглядом в Уллу. Перевел глаза на Брана. Отвернулся. – У меня новостей особых нету.
– Как жена?
– Ничего.
– Обедать будешь?
– Благодарствую, только что с обеда. Ты это, вот чего… конунг ведь меня к тебе послал.
– Знаю. Зачем?
– Обсудить с тобой хочет это, ну, положенье, – снова быстрый взгляд на Уллу. Та застыла, стиснув руки. – Зовет вас, стало быть, к себе. Всех.
– Всех?
– Он сам мне так сказал, – Олаф пожал плечами. Посмотрел на Брана, и тот нахмурился.
– Когда? – спросил Сигурд.
– А прям завтра, с утречка.
– В дом к нему мы не пойдем.
– Ясное дело. Да он и не думал в дом вас приглашать, чтоб не посчитали, будто заманивает. На площадке соберемся, возле капища. Придешь?
– Приду, чего ж не прийти? Придем непременно. Всем семейством и заявимся, – Сигурд усмехнулся. – Послушаем, што он желает нам сказать.
Олаф не ответил.
– Што еще он велел передавать-то? – спросил Сигурд.
– Больше ничего.
– Ну, ничего, так ничего. Да што ж ты, Олаф, право слово, будто неродной! Хоть браги выпей. Или квасу, подать тебе квас? Хозяйка делала. В другом месте ведь такого не сыщешь.
– Эх! – ярл махнул рукой. – Давай. Лопну, так лопну!
– Давно бы так, – Сигурд сделал знак рабыне, и перед гостем поставили тарелку и кувшин. За столом зашевелились, все снова принялись за еду. Улла сидела без движения и казалась каменной. Ладони были крепко сжаты, так, что побелели пальцы. Бран положил ей руку на колено. С тем же успехом он мог коснуться статуи: девушка не шелохнулась, словно даже не почувствовала.
Через пару минут Брана окликнул Эйвинд. Покуда они разговаривали, Улла встала, вернулась на постель. Полог задернулся, и Бран перестал ее видеть.
– А ты чего, вправду их обженишь? – спросил Олаф. Хоть ярл старался говорить тихо, Бран услышал и сдвинул брови. Олаф, кажется, смутился.
– Конешно, – сказал Сигрурд. Он сидел, откинувшись в кресле, и тянул из кружки пиво. – Да еще как!
– Торгрим, слышь, ни в жизнь согласия не даст, – понизив голос, молвил Олаф.
– То его дело, – Сигурд обтер усы. – А только свадьба у нас будет, и точка. Я тебя тоже приглашаю, коль не сдрейфишь.
– Ох, родич, с огнем играешься…
– Вот уж нет, – возразил Сигурд, – не играюсь. Не до игр. Я делаю то, што считаю правильным. Всю жизнь, слышь, так поступал – и впредь собираюсь, и тебе советую.
– Смотри, а ну, как Торгрим взбеленится? Ты его знаешь. Закусит удила – и перед войной не остановится.
– Ничего, авось одумается. А нет, – Сигурд поднял бровь. – Ему же хуже.
– Ой ли? Тогда всем худо будет.
– Поглядим.
– Как бы поздно не было.
– Што ты, родич, будто старик, все причитаешь! – Сигурд хлопнул Олафа по плечу. – Оставь чего и на завтра. Этих песнопений мы и завтра досыта наслушаемся, а, сынок? – Сигурд подмигнул Брану. Тот ничего не сказал.
– Не по закону ты заместо отца-то решаешь, – заметил Олаф. Сигурд нахмурился и ответил:
– Я закон не преступал. По закону приемная дочь – все одно, што родная. Скажешь, нет? Вот то-то! Он от нее отказался? Отказался. Оба раза, и при всех, все слышали. Он бросил – я подобрал, стало быть, мое. А до моего пускай не касается, руки выдерну, – Сигурд потемнел лицом, и глаза сверкнули. За столом стало очень тихо. – Довольно я ему прощал, хватит, надоело. Я не мальчонка пятилетний, в углу сидеть. По углам отродясь не прятался, и уж, конешно, не от него. Привык кулаком на всех стучать, так я ему…
– Тише, – остановила Хелге. – Чего развоевался?
Повернувшись, Сигурд встретил ее твердый взгляд.
– Я одно тебе скажу, – промолвила она. – Коль ты в таком настроеньи завтра туда собираешься идти, так уж лучше вообще не ходи.
Все молчали. Сигурд с шумом передохнул и, запустив пальцы в бороду, смущенно улыбнулся:
– Твоя правда, мать. С перепою, не иначе. Глянь-ко, а? Не хужей конунга, – усмехаясь, он толкнул Олафа в бок.
– Да уж, – сказал тот. – Если ты с ним так и завтра…
– Ладно, ладно, – перебил Сигурд, – не жужжи. Это я только спьяну такой. А трезвый-то я тихий, верно, мать?
– Тихий, – ответила Хелге. – Вас, мужиков, как напьетесь, впору в хлев запирать от греха подале, пуще боровов ревете. Ладно, час уж поздний. Коль все наелись, пора со стола убирать, – Хелге встала. Остальные тоже начали подыматься. Встал и Олаф.
– Спасибо, хозяйка, за хлеб-соль, – он поклонился Хелге. Та поклонилась в ответ:
– Не на чем. Заходи, редко у нас бываешь.
– Благодарствую.
– Идем-ка, я тебя провожу, – Сигурд поднялся. Его качнуло, и он смущенно покосился на жену. Та лишь усмехнулась.
Вскочив из-за стола, Бран обогнул очаг. Приблизился к Уллиной постели, отодвинул занавеску. Внутри было темно, и Уллы не было.
Бран огляделся. Служанки возились около стола, Хелге стояла за очагом, и Раннвейг с ней, а вот Уллы он нигде не увидал. Подойдя к Эйвинду, сидящему на лавке, Бран в полголоса спросил:
– Эйвинд, ты случайно не заметил, Улла выходила?
– Не замечал, – ответил тот. – Чего, ее нету?
– Нет, – Бран прикусил губу и снова зашарил взглядом по дому.
– Ладно, – сказал Эйвинд. – Сейчас поищем. Шуму пока не подымай, может, просто на улицу вышла.
Эйвинд позвал Арнора и Харалдсонов. Ничего никому не говоря, они отправились наружу.
Выйдя за порог, пятерка разделилась. Каждый пошел в свою сторону. Минуло, может, с полчаса, прежде чем они опять собрались возле входа в дом. Последним прибежал Грани.
– Чего, нету? Не нашли? – запыхавшись, спросил он. Никто не ответил, все и без того было ясно.
– Куда ж она могла деваться? – выговорил Бьорн. Остальные молчали, Бран кусал ноготь.
– А вдруг она пошла туда? – Грани кивнул в направлении конунгова двора.
– Этого я и опасаюсь, – Эйвинд взглянул на Брана. – Сдается мне, она это может.
– Думаешь, конунг опять ей чего-нибудь сделает? – в голосе Грани прозвучал испуг.
– Кто ж его душу знает.
– Тогда чего ж мы тут торчим! – возмутился старший Харалдсон. – Пошли скорей к нему! Вдруг она и впрямь ему в руки попадется, тогда што станем делать?!
– Не кипятись, – осадил друга Эйвинд. – Нарваться не терпится? Мы ведь не знаем, где она. Может, просто где-нибудь спряталась.
– Чего ей прятаться, – рассердился Харалдсон. – Мы ей, чай, не враги!
– Причем здесь – враги, не враги. Человеку иногда надо побыть одному. Тем более после… такого.
– По-моему, лучше сказать отцу, – подал голос Арнор. – Беда бы не стряслась.
Эйвинд кивнул:
– Верно. Пойди, позови его. Только тихо, чобы мать не слышала. Не стоит шуму поднимать, может быть, ничего еще и не случилось.
Арнор взялся за ручку двери, но Бран остановил:
– Погоди. Не надо. Не зови, – он поймал их выжидающие взгляды. Помолчал, а потом сказал:
– Не нужно звать. Я… я знаю, где она.
– Так она тебе сказала? – удивился Грани.
– Если бы сказала, я что, стал бы тут всем головы морочить, по-твоему? – нетерпеливо ответил Бран. – Ничего она не говорила. Я даже не видел, как она ушла. Просто… ну, просто я знаю. Ну, вот как тогда, в лесу, я знал, что медведь возвращается, помнишь?
Грани кивнул, и глаза стали круглыми. Остальные тоже вытаращились, словно увидали привидение.
– Идем, – Бран повернулся и зашагал со двора.
Сказав им, будто знает, где сейчас Улла, Бран сказал неправду, он этого не знал. Ему просто не хотелось объяснять. Как было описать им то чутье, что гнало его вперед, вело по следу, как охотничьего пса? Он давно понял, насколько это безнадежно: объяснять людям свое шестое чувство.
Они шли очень быстро. Выйдя со двора, миновали пост. Их окликнули, и Эйвинд отозвался, Бран увидал костер, но не замедлил шага. Ноги вели его вперед – только не к дому конунга. На пустыре за домами он побежал. Было темно, ущербная луна почти не давала света. Ледяной ветер дул в лицо, но Брану было жарко. Сердце громко колотилось, тревога мертвой хваткой держала за горло. Он ощутил, как волосы шевелятся на голове.
(…что-то случилось…)
– Ох, Господи, – он ринулся вперед, не разбирая дороги, позабыв обо всем на свете. Осталась единственная мысль: что с Уллой?!
Они выбежали к капищу. Стражи здесь не было: святилище принадлежало обеим семьям. Бран мчался, словно за ним гнались. Не замедляя хода, подлетел к двери, не удержался и упал на лед. Его так ударило о стену, что вся постройка загудела. Он потянул за ручку. Ноги скользили, и Брану не сразу удалось пробраться внутрь.
Дверь за ним захлопнулась. Тишина и темнота. Он позвал:
– Улла?
Никто не ответил. Бран подождал, покуда к глазам вернется зрение. Вокруг громоздились изваяния богов. Прямо напротив была статуя Фрэи, и Бран заметил у ног богини неподвижную скорченную фигурку.
Он упал возле Уллы на колени. Девушка сидела, прижавшись к идолу, ее лица Бран не увидел.
Бран схватил Уллу и повернул к себе. Та вскрикнула, рванулась у него из рук.
– Улла, что? – Бран держал ее за плечи. – Ты ранена?!
Девушку трясло, и Брану почудилось, будто она его не узнает.
– Что с тобой? Что? – Бран принялся лихорадочно осматривать ее. – Тебя кто-нибудь посмел тронуть? Что случилось?!
Вопрос остался без ответа. Улла, вздрагивая, смотрела на него. На ней было одно лишь платье – ни накидки, ни плаща. Длинные косы растрепались, расплелись. Но, оглядев ее, Бран понял: она не ранена.
– Ты замерзла, – сняв плащ, он укутал в него Уллу. – Дрожишь вся. Да что с тобой такое?
Снаружи раздался шум, и заглушаемый стеною голос произнес:
– Вроде он сюда вошел.
Дверь скрипнула. Шелест, стук, возня и сдавленное чертыханье. Возглас Грани:
– Не пихайся!
– Да не пихаюсь я! – огрызнулся Арнор. – Просто скользко, и темно.
– Эй, Бран, – это был Эйвинд. – Ты тут?
– Тут, тут.
Улла втянула голову в плечи. Глаза походили на черные провалы. Она прильнула к ногам статуи, точно ждала от идола защиты.
– Мы тут, возле Фрэи, – ответил Бран. – Не орите… чего разорались-то?
Эйвинд двинулся на звук, Бран смотрел, как он идет. Лишь приблизившись вплотную, Эйвинд их заметил. Присев на корточки, сказал:
– Сестра, ты что? Что с тобой? Чего с ней такое, а?
– Да ничего, – ответил Бран. – Просто замерзла.
– Ты зачем одна пошла? Разве не понимаешь, что это опасно? – Эйвинд пододвинулся, и Улла отстранилась.
– Не надо, Эйвинд, – удержал Бран. – Перестань. Оставь ее.
– Пойдем отсюда, а? – предложил Грани. – Еще припрется кто.
– Правильно, – сказал Бран Улле. – Пойдем. Ты можешь встать? Дай, я помогу, – он потянулся к ней, но Улла отбросила его ладонь.
– Идем же, – позвал Бран.
– Не пойду, – у нее был хриплый голос.
– Идем, милая, – Бран дотронулся до девушки, и тут же получил удар по руке.
– Отстань! – крикнула она. – Отвяжись! Убирайся!
– Успокойся! С ума сошла?! – Бран встряхнул ее, схватив за плечи. Она взвизгнула, заслоняясь руками. Он привлек ее к себе и закутал в плащ.
– Прости, – сказал он. – Прости, пожалуйста.
Она была как камень. Руки уперлись Брану в грудь, их, казалось, свело судорогой.
– Ну, что ты? Улла, детка, ты что? Не надо так, успокойся. Тише… тише… Ведь это я. Это я! Что случилось, а? Что такое? Ну, иди ко мне, иди сюда. Расскажи, что случилось, родная?
Руки девушки упали. Она прижалась к Брану, застонала, всхлипнула… Бран гладил ее по голове.
– Ты совсем замерзла, – он обнял ее ласково и крепко. – Вон, вся дрожишь. Не одела ничего… Ты ведь можешь опять заболеть. И ушла одна – разве так можно, а? Ведь тебе же опасно одной ходить, надо было позвать кого-нибудь.
Улла затрясла головой.
– Нет, – услыхал Бран ее шепот.
– Ну, как же нет, родная. Мы за тебя боимся. В другой раз захочешь куда-нибудь пойти, позови меня, или Эйвинда, или еще кого. Одной тебе ходить не надо. Ладно? Договорились?
Улла ответила не сразу.
– Но я должна была быть одна, – у нее был надтреснутый, совсем больной голос. – Должна…
– Почему?
– Я… я молилась.
Бран молчал. Обнимал ее, гладил по волосам, кусая губы. Он уже знал, что она сейчас ему скажет.
– Я молилась за ребенка, – промолвила она. – Чтобы боги… взяли его душу к себе… ведь он же… он же…
Бран захрустел зубами.
– Перестань! – взмолился он. – Прошу тебя, перестань! Хватит же! Не надо!
Улла затихла, сжалась в комок. Бран прошептал:
– Ма сторан, мы ничего не можем сделать. Его нет. Мы не можем его вернуть. Пойми, что мы не можем. И никто не может! Перестань. Остановись, пожалуйста! Не мучь себя… и меня тоже. Я больше не могу. Ведь мы же не виноваты, что так случилось! Мы с тобой не виноваты.
Молчание. Бран закрыл глаза и ткнулся лицом ей в волосы.
– Просто не думай об этом, ладно? – сказал он. – Забудь. Поверь, это еще не конец света, любимая моя. Будут другие дети. Мне тоже очень жаль, но что ж теперь? Жизнь на этом не закончилась! Что толку себе сердце рвать? Надо жить дальше. Разве нет?
Она молчала.
– Разве нет, Улла? – спросил Бран – и опять не получил ответа. Ее ладони уперлись ему в грудь. Она освободилась из объятий, и у нее сделалось закрытое, отчужденное лицо.
Бран стиснул зубы, поднялся и сказал, протягивая руку:
– Ладно. Вставай. Идем домой.
Улла смотрела в сторону. Словно не заметила его руки. Тяжело, неловко поднялась. Парни молча глядели на нее.
Мимо всех них Улла пошла к двери.
Глава 6
Утром следующего дня поселок оживился.
На пустыре за домами, недалеко от капища, рабы расчистили площадку. Принесли туда длинные скамьи и составили рядами: по одну сторону – для конунговой семьи, по другую – для семьи Сигурда. Между ними, сбоку, было место для старейшин.
Лишь взошло солнце, к святилищу потянулся народ. День обещал быть довольно теплым. Домочадцы конунга рассаживались на своей стороне: мужчины были поближе к центру, а женщины заняли оставшиеся места, в самом конце. Те, кому мест не хватило, остались стоять. Народ болтал, гомонил, смеялся, многие лузгали семечки, дети с визгом носилилсь меж скамей. Чуть погодя пришли старейшины и чинно, не торопясь, уселись посередке. Солнце уже было высоко. Ждали только конунга и Сигурда с семьей.
А у Сигурда спозаранку все были на ногах. Собирались быстро, но без суеты, Раннвейг у стола причесывала Уллу. Та была бледна, молчала, не подымала глаз. Сигурд казался спокойным и уверенным, как обычно, однако, стоя рядом с ним, Бран ощущал его тревогу. А своей тревоги Бран был не в силах скрыть.
Они выступили из дому, будто войско: впереди шел Сигурд, за ним Хелге с сыновьями, Раннвейг, Бран и Улла. Видар с десятком друзей примкнул к процессии. Хелге, прямая, гордая, суровая, и впрямь казалась королевой. Бран обернулся к Улле, посмотрел на ее опущенные ресницы. Взял ее ладонь, сжал тонкие вздрагивающие пальцы. Она не среагировала, лишь губы шевельнулись. И до самого конца, покуда не добрались до места, Бран не выпускал ее руки.
Их встретили дружным гомоном, чтобы лучше видеть, многие вскочили со скамей. Стоя в центре расчищенной площадки, конунг хмуро наблюдал, как старейшина подходит к Сигурду, как они кланяются друг дружке. Как вся Сигурдова семья складывает оружие и рассаживается на приготовленные лавки: Сигурд – в середине, Хелге – справа от него, слева – Бран и Улла. Бран поймал взгляд конунга, злой, холодный и враждебный. "Ах, гаденыш!" – думал конунг. Сжав зубы, Бран отвернулся.
Конунг подождал, покуда все усядутся, вскинул руку, и шум сразу стих. Он сделал шаг вперед.
– Спасибо, Сигурд, что пришел, – громко молвил Торгрим, – уважил мою просьбу.
– Почему не уважить, брат? – отозвался ярл. – Ведь родичи, всегда в согласии жили.
– Ты давеча сказал, что нам надо все обсудить, – выговорил конунг.
– Истинно так, – кивнув, ответил Сигурд. Конунг сдвинул брови:
– Я согласен. Ссориться нам нельзя, не в том мы положении. По одиночке нас прихлопнут. Не для того наши отцы все это строили, чтобы нам теперь из-за какой-то ерунды Венделтинг по ветру пустить. Так что надобно мириться. Согласен, родич?
Сигурд погладил бороду:
– Это завсегда.
Конунг смотрел на Сигурда, а Сигурд – на него. Помедлив, конунг произнес:
– Хорошо. Говори свои условия, я слушаю.
Ярл выпрямился на лавке.
– Условия? – выговорил он. – Што ж, ладно. Можно и условия. А условия простые. Дочь ты больше требовать не станешь – это раз. Она будет жить где и с кем захочет – это два. Женим их – это три. Ты дашь перед всеми слово никого из них не преследовать – это четыре. Вот и все мои условия, брат. По-моему, справедливые.
Стало очень тихо, все головы повернулись к конунгу. Кто-то громко сплюнул шелуху.
– Всё? – хмуро спросил конунг.
– Всё, – ответил Сигурд.
В зрачках у конунга блеснуло негреющее солнце.
– А если я не соглашусь? – осведомился он.
– Тогда мы встанем и пойдем себе, – сказал ярл. – Только и всего.
Конунг тихо произнес:
– Что же, воевать со мной начнешь из-за нее? Так, что ли?
– Уж это тебе решать, брат, – ответил Сигурд. – Я в бой не рвусь, но и от боя не бегу. Ты меня знаешь.
И снова тишина.
– Ушам не верю. Из-за этой вот резню устроишь? – конунг резким жестом указал на Уллу. Та сидела бледная, прямая, опустив ресницы. Бран взял ее за руку. Пальцы Уллы были холодными, как лед.
Сигурд сдвинул брови и сказал:
– Ты на нее чужие грехи не перекладывай, незачем девчонку без вины виноватить. Мы люди взрослые, што к чему, сами разумеем. Ты меня спросил, я тебе ответил. Не согласен – до свидания. А Уллу не след без конца трепать, она не громоотвод.
Сигурд замолчал. С полминуты оба мерились взглядами, потом конунг произнес:
– Так, значит, это твои условия?
– Они самые.
– Ну, что же. Не могу сказать, что мне они подходят.
Сигурд повел плечами:
– Твое дело. Решай, – голос ярла звучал сухо. Конунг сверкнул гневными глазами.
– Я не выдам свою дочь замуж за раба, – бросил он.
– Он не раб, – ответил Сигурд. – Он свободный.
– Он что, ярл? – произнес конунг.
– Нет.
Конунг проткнул Брана взглядом, в котором явственно читалось отвращение. Тот вспыхнул. Тяжелая рука Сигурда легла на его плечо.
– И ты считаешь, что дочери конунга пристало иметь такого вот мужа? – осведомился конунг.
– Дочери конунга, – ответил Сигурд, – пристало иметь мужа, который ее любит. И которого она любит… родич.
– Хороша любовь – в сарае обжиматься.
– Когда промеж людьми любовь, слышь, и сарай – хоромы.
В толпе послышались смешки. Конунг нахмурился.
– У нас тут такой любви под любым кустом навалом, – парировал он. – Но никто ей почему-то не кичится.
– А это потому, – сказал Сигурд, – што народ-то различает, когда любовь, а когда просто, поссать зашел.
Снова смех, дружней и громче.
– Тихо! – рявкнул конунг. – Вам тут чего, балаган? Замолчите!
И, поворотившись к Сигурду, промолвил:
– Тебя послушать, так любой блуд можно оправдать. Так, что ли? Любовь, мол, и вся недолга!
– Э-э, нет, брат, ты меня на слове не лови. Любовь от блуда отличается. Блуд – это когда поиграл, да и за щеку. А с любовью оно не так. Любовь как оружие, даже слабого сильным может сделать. С ней и сквозь засады прорвешься, и врага одолеешь. Человек, коли любит, по своей воле на костер взойдет. А ты кого видал ли, штоб за ради блуда – да на костер? – Сигурд усмехнулся. – Я тебе, брат, вот што скажу: у этих двух детишек, – Сигурд кивнул на Брана с Уллой, – она есть, любовь-то. Большая. Крепкая. Уж это оно так, ничего тут не попишешь. По-твоему, зыкнул "нет", и дело с концом? Любовь – ее палкой не прогонишь. Так што я тебя прошу, брат. Не за себя прошу, за дочь. Твоя ведь она дочь, твоя кровь! Подумай о ней. Ты ж отец, кому, как не тебе, о ней заботиться. Отродясь тебя ни о чем не просил – а теперь прошу: одумайся. Пожалей ты ее. Головой клянусь, што они и впрямь друг дружку любят.
Над пустырем повисла тишина. Люди перестали щелкать семечки, многие женщины утирали слезы. Улла сидела, будто статуя, неподвижная, белая, окаменевшая. Бран хмурился, кусал губы, не таясь, держал ее за руку, чувствуя на себе многочисленные взгляды.
Конунг произнес:
– Звучит, конечно, складно, – он прошелся вдоль скамьи. Обернулся к Сигурду и продолжил:
– Да только хотел бы я посмотреть на тебя на моем-то месте! Ну, вот, положим, Раннвейг твоя чуток подрастет. Придет к тебе в один прекрасный день под ручку с каким-нибудь батраком и скажет: так и так, папаша, дорогой, а я его люблю, и жить без него не могу. Выдавай, скажет, меня за него замуж, и поживей! Чего тогда сделаешь, а?
Сигурд, усмехаясь, покачал головой и глянул на жену. Та смерила конунга холодным взглядом. Сигурд отозвался:
– И впрямь тяжелая задача. Чего сделаю, говоришь? Да што ж тут сделаешь, – он развел руками. – Подожду маленько. Посмотрю, взаправду ль он ее любит, или только так, приданое желает получить. Ну, а коли любит, – Сигурд улыбнулся и вздохнул, – тогда выдам, што уж тут поделаешь.
Конунг прищурился:
– Это ты сейчас так думаешь. Если дойдет до дела – волком взвоешь, не хуже моего. Кроме того, откуда мне знать, что этот вот, – он ткнул пальцем в Брана, – не за приданым гонится? У него на лбу не написано.
Кровь бросилась Брану в лицо.
– Мне ничего от тебя не надо! – крикнул он. – Я ее без всего возьму! Мне она нужна, она, а не…
– Погоди, сынок, – остановил Сигурд. – Погоди, я сам.
И, обращаясь к конунгу, сказал:
– Уж тебе-то грех про него такое говорить, брат. За то, што он для всех для нас тут сделал, он с тебя много платы стребовал? А он ведь жизнью рисковал. Задумайся. Вот, может, и отплатил бы ты ему, разрешил на дочери жениться.
Конунг сверкнул глазами. Рявкнул так, что все остолбенели:
– Моя дочь не разменная монета! – он остановился перед Сигурдом, стиснув кулаки. – Я ее на торги не выставлял! Детей на продажу не делаем, уж не обессудь! Так и дочерей не напасешься, за всякое быдло их выдавать!
От его крика Улла вздрогнула, а Бран, не выдержав, вскочил.
– Я тебе не быдло! – заорал он конунгу в лицо. Сигурд дернул Брана вниз, так, что тот почти упал на лавку.
– Сядь, я сказал, – велел Сигурд. Встал, выпрямился во весь немалый рост.
– Ты, родич, не кричи, – промолвил ярл, – глухих здесь нету, и быдла, кстати, тож. Я говорил – но повторю: я сюда затем пришел, штоб это дело уладить миром. Не хочу меж нашими домами усобицу сеять. Но ты одно заруби себе, родич: коли я девять лет молчал, то отныне молчать не буду. Я молчал за-ради мира, а не за-ради страха. Богов я боюсь, тебя – нет.
Отступив, конунг процедил сквозь зубы:
– Хочешь драться?
– Нет, – ответил Сигурд, – не хочу. Не хочу богов гневить, кровь родную проливать. Да только, брат, я ведь не железный. До поры терплю, опосля – уж не прогневайся.
– Ты мне угрожаешь?
– Нет. Предупреждаю.
– Думаешь, я тебя боюсь? Думаешь испугом взять, что ли? Я не мальчик, пугать не надо!
– Я тебе не пугало – пугать тебя, – отозвался Сигурд. – Гляди, сам себя не испугайся.
Конунг набычился, багровея.
– Пожалеешь, родич, – сказал он. – Пожалеешь, что так со мной.
– Я уж давно пожалел, што я с тобой, слышь, – угрюмо, раздельно выговорил Сигурд.
Ладони конунга сжались в стальные кулаки. Он шагнул вперед. Эйвинд и Бьорн Харалдсон вскочили, в толпе возникли ропот и движение.
С лавки старейшин поднялся ярл, седобородый, высокий и сухой. Он неторопливо вышел на середину, из-под седых бровей глядели острые поблекшие глаза.
– Постыдились бы! – зычно выговорил он. Все замерли, а конунг обернулся.
– Эх! Уж постыдились бы! – повторил старик, качая головой. – Ведь, чай, не дети малые. Чего перед всеми позоритесь? Не можете говорить – разойдитесь от греха. А так-то зачем? Доведете до беды. Мириться пришли, не собачиться. Коли вы так начнете, чего ж об остальных-то? Оглянитесь вокруг, какой пример всем подаете? Богами заклинаю, не начинайте войны, все пропадем, всему роду конец будет. Об роде подумайте! Чего вам друг перед дружкой куражиться, храбрость свою доказывать? Ее все знают, вы ее давно уж доказали! Вы – первые в роду, опора ему, а не погибель! Помиритесь. Уступите, богами просим вас! Уступите вы друг дружке!
Старик низко поклонился. Другие старейшины, встав с лавки, поклонились тоже.
– Уступите… не доводите до беды… боги прогневаются… – говорили они вразнобой.
Конунг отвернулся, отошел туда, где были его домочадцы. Сигурд сел, за ним и остальные. Довольно долго конунг с Сигурдом молчали, потом наконец конунг произнес:
– Извольте, я ведь тоже ссоры не ищу. Но уж если уступать, то не только мне. Ты тоже уступи, Сигурд.
– Я готов, – ответил ярл.
Улла побледнела до синевы, и глаза закрылись. Покачнувшись, она едва не упала с лавки. Поддержав ее, Бран испуганно взглянул на Сигурда.
– Я готов, – повторил Сигурд. – Говори, я слушаю.
– Так вот. Я на все твои условия согласен, будь по-твоему. Кроме одного. За колдуна замуж она не выйдет. Я ему за работу заплачу, и пускай убирается, нечего ему тут делать. Жить она пускай живет, где хочет. Преследовать я никого не стану, а уж тем более ее. Захочет, может вернуться домой, милости просим. Но – без него, его я здесь не потерплю. Я их блуд прикрывать не намерен, в моей семье такого зятя не будет. Я сказал.
– Все? – спросил Сигурд.
– Все, – ответил конунг.
Сигурд поднялся и обвел взглядом молчавшую толпу.
– Так вот што, брат, – сказал Сигурд, – и вы все, родичи. Уж простите великодушно, а только ничего не выйдет. Коль я на это соглашусь, Улла руки на себя наложит. Так и случится, можете поверить. А она мне дочь, хошь и нареченная. Я палачом отродясь не был – и не стану, уж не обессудьте. И ты тоже, брат. Умом я тебя понять могу, да только и ты меня пойми. Дочка мне она. Ну, не могу я просто взять и к смерти ее приговорить. Не могу. Простите, родичи. Вот все мои резоны, судите, рядите, а мне деваться некуда. Я свое сказал, боле нечего добавить.
Зрители поразевали рты. В полной тишине конунг произнес:
– Эх, и до чего же ты упрямый!
Сигурд согласно нагнул голову:
– Семейное, видать.
Они стояли и смотрели друг на друга. Потом конунг бросил:
– Ну, и зря. Ничего с ней не случится, переживет. В ее-то возрасте по сту раз влюбляются, подумаешь!
– Не скажи, – ответил ярл. – Дело не так просто. Можешь верить, можешь нет, а только я за ними уже две недели наблюдаю. Вижу я, глаза-то есть. Да сам взгляни на них, неужто не заметно?
Зрители, как по команде, повернулись, шесть сотен любопытных глаз уставились на Уллу и на Брана.
Улла вдруг обмякла, словно из нее выдернули стержень, и начала сползать на снег. Бран схватил ее, вместе с ней повалился на колени, Арнор и Раннвейг кинулись к нему… Толпа заколыхалась. Люди вытянули шеи, пихались, желая посмотреть. Шум нарастал, народ начал напирать на лавки.
– Доча, што ты? – Сигурд растолкал не в меру любопытных. Крикнул, отгоняя их от Уллы:
– Да не нависайте вы! Што вам, представление?! Воздуху ей дайте!
Хелге и Бран привели Уллу в чувство. Она повела вокруг затравленным взглядом, заслонила ладонями лицо. Бран обнял девушку, стараясь собой отгородить от публики.
Сигурд глядел на конунга. Тот хмурил брови. Сигурд сказал:
– Будь человеком. Ты ж ей отец. Сам ведь говорил, што не отрекаешься!
Конунг отвернулся. У него было упрямое и жесткое лицо.
– Ведь ты не камень! – крикнул Сигурд. – Я тебя знаю! Эх, да што же это…
Отвернувшись, Сигурд склонился к Улле:
– Сядь, доченька, сядь. А вы отойдите, живо, ну? Не лезте!
Его никто не слушал, люди с горящими глазами толкались возле Уллы. Сигурд выхватил кнут.
– Гоните их! – крикнул он своим. – Живо!
Его семья вскочила с лавок, Видар с приятелями – тоже. Возникла свалка, давка, и прошло несколько минут, прежде чем им удалось оттеснить любопытных. Все это время конунг стоял в стороне. Когда площадка наконец очистилась, Сигурд произнес:
– Ладно, родич, с тобой, как видно, каши не сваришь. Думай, время у тебя есть, до свадьбы ихней. После – не прогневайся. А мы уходим. – Ярл сделал знак рукой, и его домашние задвигались.
– Погоди, – в спину Сигурду негромко молвил конунг.
Сигурд остановился. Конунг молчал и хмурил брови.
– Што? – спросил Сигурд.
В ответ – ни звука.
– Да чего молчишь-то?! – воскликнул ярл.
– А это у него манера такая издеваться над людьми! – громко сказал Видар.
Сигурд и конунг обернулись. Видар выступил вперед. Он ухмылялся, синие глаза блестели, будто льдинки. Сигурд произнес:
– Уж хоть бы ты не вмешивался, а?
Видар будто не услышал.
– Ну, чего, папаша? – он скрестил руки на груди. – Веселишься? Развлекаешься? Настроение себе подымаешь?
– Иди отсюда, – бросил конунг. – Не до тебя.
– Ну, не-ет, – Видар усмехнулся. – Я, может, тоже повеселиться хочу, чего же все тебе одному.
