Текст книги "Призрак гнева (СИ)"

Автор книги: Нелла Тихомир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 35 страниц)

– Поговорите опосля, – попытался образумить Сигурд. – Дай нам закончить.

Видар сощурился:

– Это, значит, вы тут судьбы вершить будете, а я стой в стороне? Вот уж дудки. Я тоже хочу участвовать, не тебе же одному над всеми изгаляться, – Видар подмигнул отцу.

Конунг потемнел, как небо перед бурей. Он старался держать себя в руках, но было заметно, что это стоит ему невероятного труда.

– А я говорю, проваливай, – отозвался он. Сигурд подошел ближе и сказал:

– Слышь, Видар, уйди ты от греха. Ну, я прошу! – ярл повернулся к конунгу:

– Охолони! Ты што, не видишь, он нарошно тебя заводит!

И снова Видару:

– Ступай отсель. Не время тут, не место счеты сводить, народ ведь смотрит.

– И отлично, – Видар обвел взглядом все еще шумевшую толпу. На лице были насмешка и презрение. – Делать им нечего, вот и смотрят. Мне-то что? Я секретов не держу, в отличие от некоторых. Верно, а, папаша?

– Заткнись, щенок, – ответил конунг. – Заткнись и убирайся. Не смей встревать, когда старшие разговаривают.

– Почему бы мне не встрять? Это всё и меня тоже касается.

– Каким же боком оно тебя касается, а-а?

– Да вот этим, – Видар хлопнул себя по заду. – Ты чего же думал, я в стороне останусь стоять, покуда ты тут будешь над людьми измываться, так, что ли? Ну, уж нет, папаша, это времечко прошло. Я ведь тоже мальчик взрослый. Хрен ты теперь от меня дешево отделаешься.

– Эй-эй! – остановил Сигурд. – Угомонись-ка! Это што еще такое?

Видар перевел на ярла взгляд. Прозрачные глаза смотрели холодно, со злостью.

– Ты бы лучше не вмешивался, родич, – посоветовал юноша. – Иди своим сыновьям указывай, чего им говорить, а это мой отец, и я уж сам разберусь, как с ним обращаться.

Сигурд насупился, открыл было рот, но не успел вымолвить ни слова, потому что конунг опередил.

– Дожились, слава Одину, – тихо, яростно выговорил он. – Этот сопляк уже решает, как ему разговаривать с отцом. Вот еще поганка! Да я с тебя сниму штаны и выдеру, засранец. Говно сопливое! Выдеру, как сидорову козу! – конунг сделал движение, будто собирался подойти. Видар не шелохнулся. Глаза были как ледяные щелки, на виске набухла жила, а ноздри раздувались. Казалось, будто шерсть встает у него дыбом на загривке.

– Охота посмотреть, как ты это сделаешь, – процедил он. – Ты, может, думаешь, я пацан? Или малявка зим пятнадцать, тебе ростом под плечо? Ну да, с такими-то ты храбрый, прям орел, без страха и упрека шкуру спустишь, ни на что не поглядишь. Да только ты немножечко ошибся, папаша дорогой. Я уж не мальчонка. Иди, попробуй, тронь. Руки оторву!

– Слушай, брат, – сказал Сигурд конунгу. – Пошли отсюдова. В другом месте докончим, право слово!

– Нет уж, погоди, – конунг так смотрел на Видара, будто увидел в первый раз. – Это что же ты, поганец, угрожаешь мне? Да? Угрожаешь ты мне, что ли?!

Видар склонил голову к плечу:

– Ты, слава богам, вроде не глухой. Разуй уши, да прислушайся.

– Ты как с отцом-то разговариваешь, бесстыдник? – сказал Сигурд. – Не совестно тебе?

Видар вновь заговорил, и голос звенел от сдерживаемой ярости:

– Значит, мне должно быть совестно, да? А он? А ему не совестно? А он – как он разговаривает с нами? Какие слова он нам говорит? У него какое есть на это право? Почему он может себе позволить унижать и обзываться? Почему? По какому такому закону? Кто ему такое право дал? Ты? Или, может, боги?!

– Я твой отец! – рявкнул конунг.

Видар сжал кулаки.

– Вот именно! Отец! – от крика юноши толпа притихла. – Раз ты отец – так объясни, для чего нужны родители? Чтобы топтать своих детей? Отыгрываться на них? Тогда бы лучше не рожали! Заведи себе вон шавку, да шпыняй! Так ведь даже шавка может огрызнуться! Но мы не шавки. Мы люди, как и ты. У нас тоже души есть, и чувства! – Видар вдруг умолк. Оглядев отца с головы до пят, сказал почти спокойно:

– Хотя – тебе же наплевать. Мы для тебя куклы. Чурбаки. Плевать ты хотел, чего мы там чувствуем. Гад ты, конунг, вот ты кто такой. Обыкновенный ползучий гад.

Было тихо. Конунг стоял, остолбенев. Сигурд хмурил брови.

– Ну, что ж, сынок, – выговорил конунг, – ты достаточно сказал. Давно я знал, как ты меня любишь, но…

– Не больше, чем ты меня, – перебил Видар. – Как аукнется, так и откликнется, слыхал, может?

Конунг молчал, сжимая зубы. Сигурд тяжело вздохнул:

– Э-эх… Да прекратите вы, за ради всего святого. Хватит! Люди же кругом! Людей хоть постыдитесь!

– Мне стыдиться нечего! – фыркнул Видар. Сигурд сказал:

– Замолчал бы уж!

Видар принужденно усмехнулся:

– А если замолчу, что, всё будет в порядке? Если молчать – значит, все в порядке? Так, что ли, по-твоему? Все в доме хорошо, говорить не о чем… тишь да гладь. А то, что мы из углов друг на дружку косимся – это не в счет? А то, что отец собственную дочь, как собачонку, кнутом до полусмерти отстегал – не в счет? Как же, он отец, ему виднее. Главное, помалкивать, и всё в порядке. У нас все хорошо, идиллия. А кто рот откроет, гадом будет!

Мгновенье было тихо. Потом конунг произнес:

– Все сказал?

– Нет.

Конунг отвернулся.

– Ну, продолжай, – промолвил он. – Я подожду.

– А смысл? – ответил сын. – Ты ж глухой, как дерево. У тебя в одно ухо войдет, в другое выйдет. На кой хер мне разоряться? Ты все равно не слушаешь. Я же не эта твоя любимая дочь, твоя шлюха подзаборная.

Как ужаленная, Аса вскочила с лавки.

– Заткнись, козел! – взвизгнула она. Покраснев, тут же опустилась на место.

– Прекрати нести гадости про сестру! – зарычал конунг.

– Ох ты, ох ты! – ответил Видар. – Как сразу взвился-то, а? Любимое задели!

– Что ж, и любимое! Тебе разве понять, засранец! Да она единственная из вас меня уважает! Не льет на отца грязь! Не позорит перед людьми! Не таскается по кобелям!!

Видар побледнел, и глаза сузились.

– Само собой, ей ведь некогда, – все еще стараясь сдерживаться, выговорил он. – Она же занята другим.

Аса опять вскочила, сжимая кулаки:

– Свинья! Ты подлая свинья! Заткнись!!!

Видар заорал, перекрывая сестрин вопль:

– Не верещи, сучка! Доверещишься у меня! Подстилка грязная!!! – и, обратившись к отцу, бросил:

– Да уж лучше б эта тварь по кобелям таскалась, я бы слова не сказал. Ты вон малую в позоре обвиняешь, а сам? Сам-то ты чего выделываешь, скажи? Вот где истинный позор! Вот где он, позор! – голос Видара сорвался. Он тяжело дышал, лицо пылало, будто кто-то надавал ему пощечин.

Аса подлетела к Видару, скрюченными пальцами, будто когтями, попыталась вцепиться в братнино лицо. Тот размахнулся, влепил ей оплеуху, и девушку отбросило в сторону. Навзничь она рухнула на снег.

Шагнув к сыну, конунг дал ему пощечину. Видар схватил его за горло, и они закружились, рыча, как дерущиеся псы. Сигурд рванулся к ним, попытался растащить, но безуспешно. Лежа на снегу, Аса плакал навзрыд. Толпа придвинулась, сверкая возбужденными глазами. Сигурд повернул к людям красное от усилия лицо.

– Да помогите, што ль! – рявкнул он. – Помогите мне!

Эйвинд, Бьорн Харалдсон, еще несколько ярлов сорвались с места. Им удалось разнять дерущихся, растащить, отгородить живой стеной. Видар порывался к отцу. Тот смотрел на сына бешеными, побелевшими глазами. Сигурд крикнул:

– Леший вас задери! Белены объелись?! Успокойтесь немедля!

– Пускай эти оба сдохнут, тогда я успокоюсь! – выдавил юноша.

Оттолкнув Сигурда, конунг снова влепил Видару пощечину. Тот взревел. Рванувшись, вырвался и, как зверь, в прыжке, бросился на отца. Они упали, покатились по снегу. В воздухе мелькали кулаки, белый снег окрасился их кровью.

Сигурд кинулся на них, вцепился в конунга и потащил в сторону. Эйвинд и Бьорн потащили Видара.

– Утихните, проклятые! – Сигурд был взбешен не хуже их двоих. – Да это што ж такое, а?! – он отодрал конунга от сына, навалился на него, грубо, как медведь, схватил за плечи.

– Утихни, говорю! – заорал ярл ему в ухо. – Хоть богов побойся!

– Уйди… уйди… – конунг старался освободиться. – Я убью этого щенка!

– Подавишься! – фыркнул Видар. Конунг прохрипел:

– Клянусь богами…

Видар так рванулся, что Эйвинд и Бьорн Харалдсон едва не выпустили его.

– Хоть бы богов не приплетал! – заорал юноша. – Ведь услышат!

– Щенок! – ответил конунг. – Не смей пасть разевать! Я запрещаю!

– Срал я на тебя, ты мне не указка! Сам заткнись!!!

Конунг выдохнул, тяжело дыша:

– Ты… ты… Чей ты сын, мерзавец? Чей ты сын?!

– А чего же ты меня-то спрашиваешь?! – отозвался Видар. – Ты б мать спрашивал!

Глаза конунга налились кровью, и он закричал:

– Не трогай мать, поганец! Не смей трогать мать! Даже упоминать ее не смей! Тебя волчица родила, не мать! Волки твои родители!

– Да уж лучше б так! – ответил Видар, – и то грязи меньше! Волки побольше твоего стыда имеют! Они, небось, не трахаются с собственными дочерьми!

Все вокруг остолбенели. У Сигурда отвисла челюсть. Стало так тихо, что слышно стало, как дышат люди. Приподнявшись, конунг сел на снегу и почти шепотом произнес:

– Что? Что? Это… это ты о чем?

– Об нем об самом! Да чего ты дурачка-то корчишь?! Ведь вся округа знает, что ты спишь с этой шлюхой!!! – Видар ткнул пальцем в Асу.

– Неправда! – закричала та. – Это неправда! Не слушайте его, он врет! Это неправда! Неправда… – она заплакала, прижав к глазам ладони. Конунг перевел дух.

– Да ты… ты в своем уме? – спросил он сына. – Ты это что?!

Видар ощерился:

– Я-то в своем! А вот ты – в своем ли?!

– Опозорить меня взялся? – конунг возвысил голос. – Этого ты хочешь, да?!

– Да ты и сам хорошо справляешься! Без посторонней помощи!

– Бесстыдник! Ты все это сам придумал? Или кто помог?

Видар усмехнулся непослушными губами.

– Это ты у нас великий придумщик! – в тон отцу ответил юноша. – Надо же, и не покраснеет! Вы – две самые отвратительные гнидятины на свете, ты и эта твоя мразь. А еще меня бесстыдником обзывает. А еще малявку в блуде обвинил! Да мы рядом с вами тут святые! Рядом с вами двумя даже свиньи, даже псы – и те святые! Это вы и есть позор семьи! Паскуды грязные!!!

На секунду стало тихо. Потом вдруг конунг кинулся вперед. Сигурд, застигнутый врасплох, не сумел его сдержать.

Отец и сын сцепились, упали в снег. Оскалившись, они рвали один другого, будто псы. В ход пошли зубы. Их пытались разделить, но безуспешно, ненависть прибавила им сил. Казалось, ничто не заставит их остановиться.

– Да што ж это такое! Што ж за горе-то такое! Ах, вы… – Сигурд набросился на них, чугунные кулаки молотили по кому и по чему попало. Бьорн Харалдсон начал помогать. Хоть и не сразу, им удалось разнять дерущихся.

Общими усилиями ярлы растащили сына и отца.

– Если вы сей же час не прекратите, клянусь, я вас обоих зарублю! – рявкнул Сигурд. – Вот этими руками! Хватит! Довольно!

Те будто не слыхали, их взгляды не способны были разойтись. Видар усмехнулся. Улыбка вышла похожей на оскал.

– Это не дети, – молвил конунг. – Это кара богов. Кара божья! Наказание!

Сплюнув кровь, Видар облизал разбитые губы и ответил:

– Ты еще не видел, что это такое, кара богов. Ты ее еще и не нюхал. Ну, ничего. Ничего! Я тебе покажу. Я тебе устрою кару богов, посмотришь! Клянусь, что ты ее еще увидишь, божью кару! Вы все – свидетели! Боги свидетели! Я покажу этим гадам кару богов!

Конунг дернулся к нему, но ярлы держали крепко.

– Кару богов… – за спиной у них вдруг молвил тихий голос, и они обернулись.

Улла встала со скамьи.

– Милая, ты что, – Бран поймал ее ладонь, но Улла не ответила. Отняла у Брана свою руку и медленно двинулась вперед. Бран с тревогой следил, как она выходит к центру круга.

Там Улла замерла. Неподвижные, невидящие глаза уперлись в Видара. По лицу скользнула судорога, брови заломились, и она еле слышно произнесла:

– Кара богов. Боги… Ох… боги… великие боги…

Она вдруг резко изогнулась, напряглась всем телом. Голова запрокинулась, пальцы сжались в кулаки. Бран вскочил. Над пустырем повисла тишина, даже конунг с Видаром, казалось, забыли друг о дружке.

Улла застонала.

– Какую же придумать кару, – молвила она. – Я говорю, а вы не слышите. Какую кару отыскать… В уши вам кричу, а вы не слушаете. Не слышите. Не понимаете меня. Черен снег под ногами… черным-черно. Черным-черно! Кровь и грязь. Сплошная грязь! – внезапно выкрикнула Улла. Ее голос набрал силу, в нем зазвенел металл, незрячие глаза впились в толпу. Дрогнув, люди попятились под страшным, окаменелым взглядом.

– Какие кары вам еще нужны?! – вопль ясновидящей взвился над пустырем. – Почему вы клянетесь великими именами? Вы разве боги? Вы разве боги?! Нет! Только грязь. Одна трясина. Вы слепы, а боги видят. Вы глухи, а боги слышат! Вот! Вот, смотрите же! Боги глядят на вас! Они разговаривают с вами! Откройте уши, и услышите! Прозрейте – и увидите их! Вот они! Вот они, рядом с вами! Ходят среди вас, так смотрите же на них!!! – Улла ткнула пальцем в оцепеневшую толпу. Ее лицо было белее снега, а глаза – как угли. Толпа качнулась, по ней пронесся вздох ужаса. Люди втянули головы в плечи и стали озираться.

Ясновидящая снова застонала, опустила руки, пошатнулась. Было тихо. Народ глядел на нее, а она глядела на что-то, видное лишь ей.

Прошла минута, за ней другая. Улла вдруг вскинула ладони, и бледное личико исказилось мукой. Она склонила голову к плечу. Губы дрогнули.

– Что сказать этим людям, – усталым, низким, тусклым голосом выговорила она. – Что сказать им. Впотьмах родились, впотьмах живут, впотьмах умрут. Что сказать этим людям, когда они не желают слушать гласа моего, не желают видеть моего лица, только злость свою и похоть. Стану бить их жезлом, но не подымут головы. Упорные… жестокие… несчастные! Призрак гнева бродит здесь, разве вы не видите? Нет… нет, вы не видите. Не понимаете, вы слепы. Что сделать этим людям, тварям неразумным? Что они знают… что поймут. Совсем отступились от меня. Как же вы, слепые, жалкие, клянетесь именем моим? Руки по локоть грязью замарали! Нет чистого места, чтобы вас коснуться! Каков петух, такие и птенцы! Черные перья… черная кровь на снегу. Ходящий по пути греха! Ты сам накликал эту смерть! Ты ее еще не видишь, но она крадется в темноте. Черная тень из черного леса. Это он. Это призрак. Призрак ярости и гнева! Дух мщения. Я приду, он так сказал. Приду – и напою снег вашей кровью. Кровь за кровь, сказал великий бог, смерть за смерть. Ночь войдет в твою дверь, и ты не захочешь видеть утро. Проклянешь ту землю, на которой стоишь. Проклянешь день, когда родился! А ты, беспутная дочь безумного отца… бедная… ох, бедная… Куда глаза твои смотрят? Не смотри на него! Он – смерть!!! Вот кровь течет, стекает по клинку… Гляди же, это твоя кровь, твоя. Рек ею не наполнить, крови мстителя не воротить. Кровь, кровь… не отмыть ничем… Ох, не надо! – Уллу снова зашатало. Глаза были закрыты, на лице – страдание и боль. Она сделала движение, словно пыталась стереть что-то с руки. Опять заговорила:

– Куда идешь ты, мститель, мститель, ночь так темна, душа в потемках заблудилась, черный призрак за спиной… Он жаждет крови. Он ненасытен, его не остановишь. Несчастная… глупая… беги же ты, спасайся, ты еще сумеешь убежать! Беги на край света, там он тебя не сыщет, спасай свою душу, спасай!

Она упала на колени. Распахнула черные глаза. Обернулась к сестре, посмотрела на нее – и сквозь нее, протянула руку.

– Беги же! – взмолилась ясновидящая. – Может, ты успеешь. Как ночь темна, а в ночи – черный призрак. Придет – и отомстит тебе за месть. Жизнь твою возьмет, и не откупишься.

– Дура! – завизжала Аса. – Замолчи!!!

Но ясновидящая не слышала. Продолжала говорить:

– Кровь на снегу – расплата мстителю. Твоя могила – пепел, а курган – огонь. Курган до неба… до ночного неба… к звездам, через облака.

– Заткнись, заткнись, ты, тварь! – Аса бросилась на Уллу и наотмашь ударила по голове. Ясновидящая упала, будто срубленная, не издав ни звука. Аса принялась хлестать ее по чему попало.

– Заглохни! – вопила Аса. – Это ты нарочно! Ты нарочно! Заткнись!!!

Бран подбежал и, схватив Асу за плечо, отшвырнул от Уллы. Опустился на колени. Улла лежала лицом кверху, быстро, тяжело дышала, глаза были широко раскрыты. Неподвижные, черные, слепые, ее глаза смотрели в пустоту. В них отражалось ледяное небо.

Бран осторожно поднял девушку. Она казалась мертвой, висела в его руках, словно тряпичная кукла. Лишь по тому, как Улла вздрагивала, Бран ощущал, что она живая. Он посмотрел на Сигурда. Тот молчал, и остальные – тоже. Бран обвел их взглядом. Никто не шелохнулся. Он поплотней закутал Уллу в плащ и глухо проинес:

– Эйвинд, забери потом мой меч.

Бран не получил ответа, да он его и не ждал. В тишине был слышен лишь отчаянный плач Асы.

Бран поднялся. Вскинул Уллу на руки и унес с площадки прочь.

Глава 7

Она очнулась ближе к вечеру.

Бран как раз шел к дому, когда ему навстречу выбежала Раннвейг.

– Ох, – запыхавшись, выпалила девочка. – Вот ты где, а я тебя ищу. Идем скорей, очнулась она.

Бран нашел Уллу на постели. Занавес был задернут, а она лежала без движения. Когда Бран появился, посмотрела на него, и сразу отвела глаза. Пальцы медленно расплетали косу.

Бран сел рядом. Улла молчала и глядела в пространство.

– Как ты, детка? – Бран коснулся ее колена. Улла не ответила. Ее рука медленно двигалась, высвобождая волосы: прядь, еще прядь, за ней другая… Бран сказал:

– Хочешь пить?

Молчание. Монотонное движение руки.

– Улла, поговори со мной, – Бран наклонился. – Слышишь?

Ни звука, никакой реакции, одно лишь шевеление ладони. Бран остановил ее руку:

– Погляди же на меня! Ты меня слышишь?

Темные глаза переместились.

– Слышу, – ответила она.

– Как ты, а?

– Хорошо, – она почти силой отняла у него свою ладонь. Скрестила руки на груди.

– Дать воды?

– Нет, – сказала Улла.

– Голова болит, да?

– Нет.

– А что у тебя болит?

– Ничего, – она отвернулась. Пальцы снова принялись теребить косу. Бран беспомощно наблюдал за ней.

– Искорка, ну, что ты, а? – спросил он. – Чего ты?

– Она уже почти час вот так, – из-за его спины сказала Раннвейг. – Как услыхала про то, чего было нынче утром, так и…

Бран подпрыгнул, как ужаленный:

– Она узнала? Кто ей сказал?!

Раннвейг опустила голову.

– Я, – почти шепотом ответила девочка.

– Ты чего, совсем? Зачем ты это сделала?!

– Не кричи. Это я попросила, – негромко выговорила Улла. Бран притих и обернулся. Она перебирала косу. Глаза казались совсем больными.

– Все равно, зря она рассказала, – промолвил Бран.

Брови Уллы сдвинулись, и она ответила:

– Я имею право знать. Я сама этого хотела. Я не младенец, чтобы меня постоянно нянчить.

– Не сердись, чего ты, – Бран взял ее ладонь. – Малышка, я вовсе не собирался…

– Я не малышка, – выдернув руку, Улла села на постели, глаза сверкнули гневом. – Никакая я тебе не малышка! Перестань меня так называть!

– Хорошо, – пробормотал он. – Не буду, только не волнуйся.

– Оставь меня в покое, – Улла натянула покрывало и отвернулась к стене.

– Уходи, – услышал Бран. – Вы оба уходите. Я хочу быть одна.

– Мы уходим, – ответил он ей в спину. – Не сердись.

Она не обернулась. Понурив голову, Бран встал и отодвинул полог. Сигурд сидел у стола, Бран встретил его взгляд. Опустив глаза, пошел к двери.

Снаружи было темно и холодно. Бран сел на настил около порога, прислонился спиной к корявым бревнам, и сидел так, покуда мороз не прохватил до костей. Лишь тогда он вернулся в дом.

Здесь уже все улеглись по лавкам. Слуга тушил огни. Бран пробрался на свое место и скинул плащ. Убедившись, что никто не наблюдает, привстал и поглядел на Уллину постель. Полог был по-прежнему задернут. Надо к ней пойти. Он поднялся – и снова сел на место. Нет. Подожду, пусть успокоится.

(…а заодно и дуться перестанет…)

Он лег на лавку. Через пару минут лампы погасли, остался гореть единственный светильник возле двери. Заложив руки за голову, Бран смотрел на огонек, слушал шорохи и вздохи засыпающего дома. На душе лежала каменная тяжесть. Вспомнилось все, произошедшее сегодня утром. Эх, зря ей Раннвейг рассказала. Хотя – все равно ведь проболтались бы. Да, похоже, плохо дело. Вот, значит, с чего Видар постоянно так бесился. Господи, неужто это правда?!

По соломе прошелестели легкие шаги, и не успел Бран опомниться, как Улла очутилась рядом. Вспрыгнув на лавку, обхватила его руками, уткнулась в грудь, да так и замерла.

– Искорка, – Бран сел и обнял девушку. Рука коснулась шелковистых распущенных волос. – Ма сторан…

– Прости, – прошептала Улла. – Прости меня. Пожалуйста.

– Ну, что ты. Что ты, все хорошо.

– Ты не сердишься?

– Конечно, нет. Почему ты так решила?

– Ты не пришел… я думала, ты обиделся.

– Нет. Я просто думал, может быть, ты спишь.

Улла посмотрела ему в глаза.

– Ты босиком, – сказал Бран. – Замерзнешь, – он накинул на нее плащ. Она не отводила взгляда.

– Я… Мне Раннвейг все рассказала, – проговорила Улла. – Ну, про то, что было.

– Я знаю.

Она помолчала, глаза мерцали слабым светом. Лицо у ней было грустное и замкнутое.

– Ты считаешь, я сумасшедшая? – спросила она.

Бран коснулся пальцем ее щеки:

– Конечно. Такая же, как я. Мы с тобой – пара сумасшедших. Что поделаешь.

Она опустила голову. Бран привлек девушку к себе.

– Что ты, искорка. Ну, что ты. Ты ни в чем не виновата. Ты такая родилась, и я тоже. И я… я очень рад, что ты именно такая. За то, что ты именно такая, я тебя и люблю.

Улла запустила руку Брану в волосы, принялась перебирать длинные пряди.

– Да? Любишь? – тихо молвила она.

– Конечно, люблю.

– Правда любишь?

– Правда. Очень-очень. С каждым днем все больше. Ты – мой самый любимый на свете человек.

– Значит, ты все еще хочешь на мне жениться?

– Ясное дело! Да мы с тобой и так женаты.

– А свадьбу ты ждешь? Только честно!

– Жду. Да, жду.

– И ты действительно хочешь все это продолжать?

– Господи, искорка, да что с тобой такое?

– Нет, пожалуйста, миленький, ответь. Ответь, мне это очень важно.

– Хорошо, – сказал Бран. – Хорошо, отвечу. Да, я хочу все это продолжать. Хочу, чтобы была свадьба. Я хочу видеть тебя рядом с собой, потому что я тебя люблю. Перед Богом ты все равно моя жена. Если бы я этого не хотел, разве бы я дал тебе кольцо? Не грусти, все будет хорошо, увидишь. Мы уедем. Все забудется. Ты будешь счастлива. Я очень постараюсь, чтобы это было так, клянусь. У нас с тобой все будет хорошо, вот как в сказках, – он мягко усмехнулся. – Будем с тобой жить долго и счастливо, и умрем в один день.

Улла придвинулась, прижалась к Брану очень тесно. Положила ему голову на грудь.

– Обними меня, – сказала она.

Бран обнял.

– Крепче.

Он обнял крепче.

– Еще крепче.

Он обхватил ее руками, как кольцом. Ощутил биенье ее сердца, ее тепло и тихое дыхание.

– Если бы ты мог никогда меня не отпускать, – прошептала Улла. Помолчала, а после произнесла:

– Скажи…

– Да, родная.

– Если бы… если бы я тогда умерла, ты бы смог полюбить другую?

– Что ты… ну, что ты. Не говори так, ведь ты не умерла!

– Нет… Но – если бы?

– Даже думать об этом не хочу! – Бран уткнулся в ее волосы. – Перестань, ты что? Ты не умерла, и не умрешь, я не позволю. Я всегда буду тебя любить, слышишь? Всегда.

– Всегда?

– Всегда!

Она снова замолчала.

– И… никогда не разлюбишь? – чуть погодя спросила Улла.

– Нет. Нет. Никогда.

– И не бросишь?

– Ни за что!

– И тебе не важно, что может случиться?

– Нет. Не важно.

Они сидели, обняв друг друга. Слушали, как дышит спящий дом. Прошла минута. Улла произнесла:

– А что должно произойти, чтобы ты меня бросил?

– Господи, да что с тобой?! – изумился Бран. – Что за вопросы?

– Нет, ответь, пожалуйста.

– Как я могу ответить? Я не знаю. Ничего. Потоп, землетрясение… да я и тогда тебя не брошу. Вот разве что…

– Что?

– Разве что – если ты сама меня разлюбишь. Если только ты действительно захочешь, чтобы я ушел. Но ведь этого не случится, правда? Ты этого не сделаешь?

Улла промолчала. На своей спине Бран ощутил движение ее руки. Ее пальцы сжались, точно их внезапно свело судорогой.

– Ты в порядке? – спросил Бран.

– Да, – ответила Улла.

– У тебя что-нибудь болит?

– Нет.

– Все будет хорошо, – сказал он, – вот увидишь. Все будет хорошо. Я тебя очень люблю. Ты поправишься. Только не грусти. Скоро наша свадьба. А снег сойдет – мы с тобой уедем. Куда захочешь, обещаю, уедем далеко-далеко. И все у нас будет хорошо. Да?

Улла не ответила. Бран погладил ее по волосам.

– Да ты совсем спишь, – отодвинувшись, он увидал ее лицо. Ресницы были опущены. – Давай-ка ложиться. Пойдешь к себе, или…

Она вскинула глаза и посмотрела на Брана долгим взглядом. Ладошкой коснулась его губ. Поцеловала свои пальцы. Легла на лавку и сомкнула веки. Бран укрыл девушку плащом, обнял, лицом зарылся в волосы… Его глаза закрылись. Скоро он уснул.

Когда Бран проснулся, стоял ужасный шум. Приподнявшись на локте, ничего не понимая, он начал озираться. Уллы подле себя не увидел. У очага было полно народу. Бран услыхал, как Сигурд произнес:

– Говори толком, куда она пошла?

И женский голос в ответ, с плачем, задыхаясь:

– Да к конунгу! В евонный дом…

Бран сел. На лавках было пусто, все сгрудились около стола. Он вскочил и подошел к собравшимся.

Сигурд стоял впереди. Перед ним была Коза. Лицо распухло от слез, а рыжие косы растрепались. Ее колотило так, что зуб на зуб не попадал.

– Сама она туда пошла? – Сигурд хмурился. – Иль кто ее силой уволок? Да говори уже!

– Я не знаю, хозяин, не знаю, – рабыня, всхлипнув, утерлась рукавом.

– Да может, это не она была?

– Она! Она, хозяин! Только… только такая, будто… Я ее такой никогда досель не видела! Ох, батюшки…

– Что случилось? – Бран протиснулся ближе, и Сигурд обернулся. В его глазах Бран увидал тревогу.

– Улла у отца, – только и выговорил ярл. Откачнувшись, Бран посмотрел на него, на Козу… сорвался с места и кинулся к порогу.

Сигурд нагнал его у сараев. Схватив за плечо, остановил. С Сигурдом был десяток вооруженных ярлов – и Хелге.

– Погодь-ка, – велел Сигурд. – Вместе пойдем.

Больше он не сказал ни слова. Они быстро зашагали в направлении конунгова двора.

У крайнего дома дорогу преградил патруль. Дружинники конунга вынули мечи. Те, что были с Сигурдом, тоже.

– Стойте! – ярл ступил вперед. Поворотившись к своим, велел:

– Убрать оружие.

Потом сказал ближнему дружиннику:

– Дай пройти, Рагнар.

Воин насупился.

– Пущать не велено, – угрюмо буркнул он.

– Перед кем стоишь? – Сигурд нагнул голову, потемневшие глаза блеснули. – Не видишь, кто я?!

– Вижу, – дружинник хоть и смутился, однако не отступил. – Потому и говорю. Тебя, стало быть, как раз и не велено впускать.

– А ну, с дороги! – крикнул Бран, рванувшись к постовым.

– А тебя, слышь, и подавно не пущу! – дружинник поднял меч, Бран выхватил свой. Люди Сигурда сомкнулись, раздался лязг клинков.

– Не пустишь миром – войдем силой, – Сигурд удержал Брана за плечо. – Я ведь два раза не повторяю. Лучше уходите с дороги, добром прошу.

– Куды ж мы уйдем? – возразил страж. – Нас конунг тут поставил.

– Тогда пойди к конунгу и скажи, што я здесь. Да поживей, мне недосуг.

– Дак ведь рано еще, – ответил дружинник. – Ведь он же нам башку открутит!

– Чего мы с ним торгуемся! – Бран ринулся вперед и ударил клинком по клинку противника. Сигурд не позволил им сцепиться, отодвинул Брана прочь.

– А ну, постой, – велел он, и снова – к конунговым стражам:

– Вы чего же это, а? Я вам што сказал? Ступайте к конунгу, у нас терпенье не стальное. Сколько еще ждать? Иль сей же час доложите – или мы войдем. Войдем и через вас перешагнем. Не доводите до греха!

Стражи переглянулись.

– Дак мы чего ж, – сказал один. – Мы ж не супротив, вот только не озлился бы.

– Ступай, – перебил Сигурд. – Нам с тобой балакать некогда. А ну, живо! Одна нога здесь, другая…

Он не договорил. Хелге положила ладонь ему на локоть и с расширившимися глазами указала пальцем на что-то впереди, за спиной у стражей. Те быстро обернулись…

У входа в дом стояла Улла. Она была одета в какую-то рвань, едва ли не в мешок, подпоясана веревкой. Тонкие руки, будто веточки, высовывались из драных рукавов, босые ноги по щиколотку увязали в снегу. Она стояла, обратив к ним неподвижное лицо. У нее были белые губы, почерневшие, огромные глаза.

А длинные косы были обрезаны под корень.

Люди пооткрывали рты. Улла опустила голову, короткие темные пряди упали на лицо. Она взялась за ручку двери и, переступив порог, шагнула в дом.

Воины дружно повернулись к Сигурду, будто ждали объяснений. Ярл молча отодвинул их рукой, зашагал вперед, и остальные – следом.

Когда они появились в доме, настала тишина. Ни на кого не глядя, Сигурд вышел к свету. Улла стояла за очагом. Растрепанные волосы скрывали лицо, маленькие босые ноги побагровели от мороза. Бран подбежал и, едва дыша, дотронулся до Уллиного локтя. Она не шелохнулась. Она была точно идол.

– Искорка, – пальцы Брана коснулись ее остриженных волос. Задохнувшись, он поднял взгляд – и увидел конунга. Тот был около стола, смотрел, и глаза блестели. Бран уставился на него, как завороженный, хотел, но не мог вымолвить ни слова.

Это сделал Сигурд.

Ярл быстро подошел, схватил конунга за рубаху на груди и бесцеремонно тряхнул.

– Это што же, а? Ты што же сделал с ней такое? Я думал, человек ты, – голос Сигурда стал хриплым. – А ты… ты… Ты даже не бревно, ты хуже зверя. Зверь на родную дочь не станет руку подымать! Убить тебя мало!

Сигурд оттолкнул его и выхватил кинжал. К ним тут же бросились дружинники.

– Стойте! – конунг вскинул руку. – Стойте, не трогайте его.

Он повернулся к Сигурду и тихо произнес:

– Клянусь, я к ней не прикасался. Я и сам… не меньше твоего… Я не знаю, кто это сделал, клянусь тебе. Она только сейчас сюда пришла.

– Ложь! – Сигурд, черный от гнева, не убрал оружия. – Коза на твоем дворе ее уже с час назад повстречала!

– Я говорю правду. Мне ничего об этом не известно. Да ты сам ее спроси, пускай скажет.

Они повернули головы. Улла замерла на месте. Бран и Хелге стояли около, но она, казалось, их не замечает.

– Дочка, – позвал Сигурд. – Доченька, милая, што случилось?

В ответ молчание.

– Она замерзла вся, – Бран попытался укрыть девушку плащом, но она проворно отстранилась, отступила в сторону. Глаза блеснули из непокорных зарослей волос.

– Кто тебе это сделал? – спросил Сигурд. – Кто? Скажи, доча, не бойся.

– Никто, – отозвалась Улла. Голос был глухой, негромкий, будто сонный. – Никто не сделал, я сама.

– Как, то есть, сама? – Сигурд глянул на жену. Хмурясь, та сказала:

– Если ты боишься, то не бойся, мы тебя никому в обиду не дадим.

– Я не боюсь, – монотонно отозвалась Улла. – Я это сделала сама. Вы идите, я теперь буду тут.

– Тут, доча? – Сигурд подошел, с высоты своего роста склонился к девушке. – Што тебе тут делать? Пойдем домой, родимая моя. Вона, ты вся синяя, замерзла. Пойдем.

– Нет, – Улла качнула головой. – Нельзя. Вы идите, я останусь.