Текст книги "Призрак гнева (СИ)"

Автор книги: Нелла Тихомир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 35 страниц)

Глава 3

За ужином почти не разговаривали.

Буря по-прежнему бушевала снаружи. Домочадцы конунга сидели у длинного соснового стола. Угрюмый свет напольных ламп едва справлялся с темнотой, из-за полумрака и позднего часа у людей слипались глаза, и некоторые уже вовсю клевали носом.

Во главе стола конунг совещался с Сигурдом. Отрезая куски мяса, ярл запихивал их в рот. На нарах у стены устроилась старшая конунгова дочь. Положив подбородок на ладонь, она сонно ковыряла ножом в тарелке, пламя жировых плошек отбрасывало причудливые блики на ее прекрасное лицо с правильными и тонкими чертами. Распущенные волосы, стекая на спину, покрывали девушку, как драгоценный золотой плащ. Молоденькая рабыня расчесывала их костяной узорчатой гребенкой.

Повернув голову, Железный Лоб взглянул на дочь. Его лицо прояснилось, стало почти ласковым.

– Эй, дочка, – позвал он. – Аса! Да ты ведь спишь. Иди-ка, ложись.

Его сын за другим концом стола фыркнул, будто рысь, но конунг точно не услышал. Аса сонно улыбнулась.

– Что ты, папочка, – пробормотала она. – И вовсе я не сплю. Я тут еще маленько посижу, хорошо?

– Хорошо, дочка, хорошо, – конунг снова обернулся к Сигурду. Тот тянул пиво из пузатой деревянной кружки.

– Слышь, Сигурд, – выговорил конунг. Посветлевшее лицо приобрело обычное хмурое выражение, лоб между бровями вновь прорезала глубокая морщина. – Так сделай, как договорились, иначе и до весны из этого дерьма не выпутаемся.

Сигурд оторвал от губ кружку. Пиво потекло по русой бороде.

– Не боись, брат, – ярл вытер губы рукавом. – Сделаем в лучшем виде.

– Папочка, – позвала Аса.

– Чего, дочка?

– Папочка, а покажи меч, который вы у шпионов у этих отобрали. Страсть как посмотреть охота.

Конунг улыбнулся. На миг разгладилась жесткая складка меж бровей.

– Эй, Кнуд, – окликнул он, – поди-ка сюда.

– Я тут, хозяин, – молодой темноволосый раб, хромая, возник из тени и проворно подбежал к столу.

– Поди, возьми у меня на кровати меч и принеси сюда, – велел конунг. Люди оживились, всем хотелось поглядеть на чужеземную диковинку.

Раб скоро вернулся. Сняв тонкую кожу, обертывающую меч, Железный Лоб поднял его над головой. Клинок сверкнул, как стальная молния. Казалось, он не отражает свет, а сам излучает его.

– Ишь ты, – буркнул Сигурд. – Прям светится, гляди-ка. Может, эти чужаки его из Валхаллы сперли?

– Богов побойся, – конунг поднял бровь. – Чего лепишь-то, соображаешь?

Торгрим повернулся к дочери.

– На, дочка, гляди, – сказал он иным, смягчившимся голосом. – Да не обрежься, острый он.

Подобравшись поближе, Аса приняла меч из рук отца. Люди придвинулись, толкая друг друга, некоторые даже встали и перегнулись через стол. Сын конунга остался, где сидел.

– Не налегай, не налегай, – Сигурд отпихивал любопытных. – Ишь, прет, как бык. Шею мне поломаешь.

Аса провела пальцем по зеркальной поверхности клинка, дотронулась до длинной рукоятки, покрытой бархатистым материалом. Гарду, сработанную из матового белого металла, опутывало кружево неизвестных рун, прозрачный, словно родниковая вода, круглый камень венчал эфес. Он, казалось, ничем не был закреплен, и не понять было, каким колдовством он держится. В его кристальной глубине рдела багровая искра.

– Вона, – один из дружинников коснулся рукояти. – Никак, написано чего, а?

– Не по-нашенски, – ответил другой, нависая у Асы над плечом. – Руны непонятые, ничего не разберешь.

– Да по-брисинговски это, – молвил Сигурд. – Я это дело сразу просек. Люди такого сковать не сумеют, брисинговских рук дело.

Аса провела ладонью по узорной рукояти.

– Красивый, – промолвила она. – Какой красивый. Так, кажется, из рук и не выпускала бы.

Конунг поднял голову:

– А где Улла? Где она?

– Спит, должно, – отозвался Сигурд. – А на што она тебе?

Торгрим не ответил. Окинул взглядом нары, стоявшие вдоль стен, однако люди у стола и полумрак огромного дома мешали что-либо разглядеть. Конунг поманил к себе раба:

– Эй, ты, как тебя там. А ну, найди Уллу, живо.

– Да на што, – буркнул Сигурд. – Пущай себе спит девчонка.

Конунг промолчал и сел. Сигурд насупился, но больше не сказал ни слова. Поворачивая клинок, Аса рассматривала руны, выдавленные на его сияющей поверхности.

– А по-моему не к добру это, – подал голос старый ярл по имени Бьорн. – Колдовством попахивает. Вот сколько лет живу, а такой штуки отродясь не видывал. Ну, хто, по-вашему, может такой клинок сковать? В нормальной печи ведь такого не выкуешь. Не иначе, колдовство, уж помяните мое слово.

– Ат, – Харалд повел богатырскими плечами. – Завел свое. Тебя послушать, так везде одно колдовство, хоть ложись да помирай, одно слово.

Рядом кто-то усмехнулся.

– Ну ты, знамо дело, ни в сон, ни в чох не веруешь, – рассердился Старый Бьорн. – Тебе хоть кол на голове теши, со своего не слезешь. Тут рядом с тобой, можно сказать…

– Хозяин, – прервал раб, – госпожа Улла пришла.

Все замолчали. Сигурд помрачнел, а конунг обернулся. Невысокая и хрупкая темноволосая девушка, почти девочка, приблизилась к столу, зябко кутаясь в малиновую шаль. Большие карие глаза, скользнув по лицам, замерли на конунге.

– Ты меня звал? – тихо спросила она.

– Звал, звал, – буркнул конунг. Подняв голову, Аса уставилась на Уллу.

– А этой чего тут надо? – спросила она. – Чего она тут делает?

– Помолчи, – велел конунг. – Я ее позвал. И потом, она, кстати, твоя сестра, если ты вдруг позабыла. Подай мне меч.

Аса надула губы, но не посмела ослушаться. Конунг взял меч за рукоять.

– Видишь? – сказал он младшей дочери. – Игрушка этих чужаков. Только сдается мне, брехня всё это, то, что давеча седобородый тут молол. Шпионы они. Вот я и хочу узнать, чьи. Возьми, – Торгрим протянул Улле меч. – Возьми и скажи, кто они такие.

Девушка отшатнулась, и глаза расширились.

– Нет, – шепотом взмолилась она. – Я не хочу…. не надо…

Конунг сдвинул брови:

– А я говорю, возьми! Чай, не сахарная, не растаешь. Я твой отец, и я тебе приказываю.

– Да ладно тебе, – вступился было Сигурд, но конунг треснул кулаком по столу. Подпрыгнули вверх тарелки, ножи и кувшины.

– Это мое дело! – рявкнул Железный Лоб, выкатывая ястребиные глаза. – Мое дело, ясно? Не лезь, куда не просят!

Сигурд потемнел лицом, но смолчал и отвернулся.

– А ты делай, что говорят, – обратился конунг к дочери. – Я дважды повторять не стану!

Улла прижала ладони к груди.

– Положи его на стол, – промолвила она. Конунг подчинился.

Стало очень тихо. Под застрехой стонал и плакал ветер.

Улла впилась в меч жадными, испуганными глазами. Она смотрела на меч, а люди смотрели на нее. В полутьме клинок сиял холодным лунным светом.

Медленно, как во сне, Улла протянула руки. Пальцы коснулись меча. Девушка пошатнулась, будто от удара, задохнулась, ахнула. Застонала. Ее глаза, широко открытые, немигающие, были устремлены на конунга, но было ясно, что не его, вовсе не его она видит перед собой.

Клинок сиял. Блик призрачного света пал Улле на лицо.

– Солнце, – низким голосом промолвила она. – А-ах, какое яркое солнце… солнечный огонь. Небесное пламя. Белое… пламя богов. Не прикасайся к небесному огню… он сожжет дотла… – стон вырвался из ее груди, и лицо исказилось. На глазах изумленных зрителей клинок наливался белым огнем. Его свет становился сильней и явственней, сделавшись похожим на сияние полной луны.

– Пламя. Пламя… – простонала Улла. Глаза закатились, по телу пробежала судорога. – Как больно… Глупцы… Вам ли… бороться с божественным огнем? Он сожжет, он превратит вас в пепел! Жалкие твари! Вам ли бороться против силы богов? – голос девушки окреп.

Клинок сиял, как факел. Цепляясь друг за друга, люди отодвинулись в стороны, а конунг застыл, окаменев.

Улла открыла незрячие глаза.

– Не играй с огнем, тварь! – промолвила она. – Ты умрешь. Не трогай чужестранца. Он не твой, в нем сила бога!

– Ты про седобородого? – спросил конунг, подавшись вперед. – Ты про него говоришь?

Ясновидящая судорожно вздохнула.

– Он не принесет добра, – отозвалась она. – Мы не принесем… друг другу добра. Будет только боль. Только смерть. О, боги… будет только смерть! Отпусти его. Прогони его… Нам нельзя… нельзя…

Ноздри конунга раздулись.

– Он – колдун? – перебил он ясновидящую.

– В нем сила богов, – словно эхо, отозвалась Улла. – Дай ему уйти…

– Он от Краснобородого сюда заявился? – не унимался конунг. – Он – колдун Краснобородого? Его имя – Дэмай? Да? Это он? Отвечай мне, это он?!

– Дэ… Дэвайн, – проговорила ясновидящая. – Дэвайн, так его зовут. Но он не… он не… Это не…

Клинок вдруг вспыхнул, как костер. Улла взвизгнула, пальцы оторвались от меча. Взмахнув руками, девушка рухнула на пол и забилась в припадке. Конунг вскочил с места. Клинок медленно погас, будто угли под сильным ветром.

– Я так и знал, – конунг хлопнул ладонью по столешнице. – Так и знал! Это шпион Краснобородого. Но каков, собака, а? Нет, каков! Почти ведь обдурил меня. Эй, Харалд, – конунг вышел из-за стола. Его дочь билась в судорогах на полу, но Железный Лоб даже не взглянул в ее сторону.

– Харалд, возьми двоих людей, – велел конунг. – Притащите мне сюда этого колдуна. Живо! Уж я с ним разберусь, он у меня попляшет.

– Слушаюсь, – буркнул Харалд. – Олаф, Хёдин, и ты, Бьорн, сынок… Айда за мной. Мечи берите, мало ли чего. Бьорн, и собак прихвати, пожалуй.

Их голоса затихли. Скрипнула дверь, и с улицы резко потянуло ледяным дыханием метели.

Поднявшись с лавки, Сигурд молча подошел к Улле, лежавшей на полу. Наклонился, поднял ее, как младенца, и все так же молча зашагал прочь, не глядя по сторонам.

Глава 4

– Ты колдун, – сказал Торгрим Железный Лоб старшему пленнику. Тот стоял перед ним со связанными за спиной руками. – Ты – шпион Краснобородого!

Пленник не ответил.

Была уже глухая ночь, и буря снаружи унималась. Железный Лоб сидел в кресле у стола, вертя в руке кинжал с золотой рукояткой, и пристально глядел на пленника.

А тот молчал.

– Неплохо ты дурочку валял, – промолвил Торгрим. – Любому шуту впору. Думал меня обдурить, а? Да? Чего молчишь, колдун? Отвечай, ну?

– Чего говорить? – пленник пожал плечами. Его речь не была больше ломанной, остался легкий акцент, но слабый, едва уловимый. – Что ты хочешь, чтобы я сказал?

– Да ты и сам знаешь, колдун. Ишь, торговец из славный город… как его там… Эта сволочь Краснобородый за дурака меня держит. Ну, надо же, колдуна ко мне шпионом заслать, – лезвие кинжала прочертило в столешнице глубокую борозду. – Я тебя слушаю, колдун. Что у тебя есть сказать, прежде чем я решу, на каком суку тебя повесить? Я тебя внимательно слушаю.

– Ну, если уж на то пошло, – пленник посмотрел конунгу в глаза. – Если дело так пошло, я скажу три вещи. Во-первых, я не колдун. Во-вторых, не шпион. А в-третьих, я не думаю, что ты действительно собираешься меня повесить.

Губы конунга скривила ухмылка. Рукоять кинжала блеснула у него в руке.

– Смотри-ка, – промолвил Торгрим. – Вот уж действительно сказал как отрезал. Ну, насчет последнего ты, может, и прав. Я еще действительно не решил, стоит ли тебя вешать. Можно ведь и голову отрубить, а можно и мечом. Там посмотрим. А вот насчет первых двух – тут ты врешь. Колдун ты, и твое имя – Дэмай. В наших краях ты один такой, и приехал ты от Краснобородого. Можешь не отнекиваться, источники у меня достоверные.

– Я и не отнекиваюсь, – отозвался пленник. – Меня действительно зовут Дэвайн, Демай, как вы тут говорите, и я действительно живу в Бергене. Но я не колдун, конунг, а врачеватель. И шпионажем не промышляю.

– Такого вруна, как ты, я еще не встречал, колдун.

– А я не вру. Ну, допустим, "колдуна" я тебе подарю, так и быть.

– Ишь, какой щедрый, – перебил конунг, но Дэвайн не обратил на его слова внимания. Он продолжал:

– Я уж убедился, что люди колдуна от врачевателя не слишком отличают. Хорошо, пускай будет колдун, если тебе так больше нравится. Но вот шпионаж… Я не шпион, конунг. И если хочешь, это для меня оскорбление.

Длинный кинжал вонзился в дерево стола.

– Может, мне у тебя прощения попросить, колдун? – осведомился Железный Лоб. – На коленях поползать? Скажи спасибо, что ты еще жив. И ты, и твой дерзкий щенок. А если не хочешь подохнуть, так держи за зубами свой длинный язык, не то я его живо укорочу.

Дэвайн не ответил. В очаге потрескивали угли, а на нарах у стены сопел носом Старый Бьорн. Он сидел, подперев кулаками щеки, и вид у него был сонный и недовольный. Воины у стола тоже боролись со сном, один лишь конунг был свеж и бодр. Он разглядывал пленника, и глаза его блестели.

– Так что ж ты намеревался у меня выведать-то, колдун? – спросил конунг. – Чего у меня есть такого, что твоему господину еще не ведомо?

– Послушай, конунг, – отозвался Дэвайн. – Краснобородый мне не господин. Я никому не служу, и он мне не приказывает. Я не стал бы для него шпионить даже под страхом смерти, у меня и своих дел хватает.

– Врешь!

– Не вру. Какой смысл мне врать?

– Врешь, собака! – конунг грохнул кулаком о стол. – Я уже устал от твоего вечного вранья!

– Да не вру я, не вру! – закричал пленник, наклонясь вперед, и дружинники сразу встрепенулись. – Черт подери, не вру я! Думаешь, мне жизнь не дорога? Мой сын у тебя в заложниках, я сам у тебя в заложниках – и я начну врать? Я что, по-твоему, на сумасшедшего похож?

Конунг смерил Дэвайна взглядом. Сказал – и голос прозвучал спокойно:

– Ты, наверное, здорово саги сочиняешь, колдун. Тебя послушать, соловьем разливаешься. А только не верю я тебе, и ни за что не поверю, и знаешь, почему? Потому что ты врешь, колдун. Врешь подло и бессмысленно. Я таких, как ты, много повидал. Такие, как ты, всегда сперва орут: я не шпион, но потом все равно сознаются. Я умею языки развязывать, будь спокоен. Сознаешься, как миленький. Только на твоем месте я бы до этого не доводил. Я ведь не только тебя пытать стану, я и сына твоего не помилую, с живого шкуру сдеру, кровью умоетесь. Подумай, колдун, хорошенько подумай, не вынуждай меня.

Дэвайн помолчал, потом ответил:

– Ты хочешь, чтобы я сознался в том, чего нет? Пожалуйста. Я сознаюсь. Я во всем на свете готов сознаться, только сына моего не трогай. Он ни при чем. Это все я. Со мной и разбирайся, а его не трогай.

– Ага! – воскликнул конунг. – Значит, сознаёшься? Все вы так, стоит вас прижучить, сразу хвост поджимаете. А теперь говори, колдун: будет Краснобородый воевать?

– Конечно, будет, – пленник пожал плечами. – Думаю, ты это и сам понимаешь. Сколько можно эти грабежи на границах терпеть?

– Синий Нос с ним?

– У конунга Хакона в землях лихорадка. Туда, кстати, мы и ехали, если тебя интересует правда. Насчет его планов ничего сказать не могу.

Конунг помолчал.

– Так ты брешешь, будто его людишек ехал лечить? – выговорил он.

– Я не брешу. Так и есть на самом деле. Я даже уверен, что ты знаешь о лихорадке, конунг.

Лицо конунга повеселело.

– Так ты что же, собирался их той гнилью лечить, что я давеча из твоей котомки вытряхнул? Эх, жаль, колдун, что я тебя поймал, ты бы там за неделю всех людишек перетравил.

Запрокинув голову, конунг расхохотался. Никто из домочадцев его не поддержал: половина спала, остальные клевали носом.

– Стало быть, ты, колдун, у меня подзадержишься, – объявил он пленнику. – Это надо же, как все кстати, а?

– Ты что, не понимаешь? – Дэвайн нахмурился. – Ведь это лихорадка, от нее умирают. Им помощь нужна, конунг.

– Ну, а я чего говорю? Мне с Синим Носом войны не надо. Ты, я слыхал, хороший лекарь, колдун. Ну, и погостишь у меня. А там, глядишь, коли мор до весны протянется, так Синий Нос из своей норы и не вылезет.

– Я должен там быть, конунг, – возразил чужак.

– Ну, это теперь мне решать, чего ты должен, а чего не должен, колдун.

Дэвайн поднял брови:

– Прости, великий Один, а я-то тебя сразу и не признал, – в его голосе послышалась насмешка.

– Ты, колдун, мне лучше не дерзи, – конунг сдвинул брови. – Я ж ведь с тобой церемониться не буду. Ты вон, говорят, Краснобородому вроде приятеля. Интересно, а если ему сообщить, где теперь его дружок?

– Ты думаешь, что он из-за меня станет с тобой торговаться? – пленник усмехнулся. – Да таких приятелей, как я, у Эйрека хоть пруд пруди. Отпусти меня, конунг, я должен быть во Флатхолме. Пойми, ведь я же – врачеватель, меня там ждут. Отпусти под честное слово! Я потом сразу к тебе вернусь.

– Ну да, конечно, – отозвался конунг. – Уже поверил, как же. Никуда я тебя не отпущу, колдун. Ты может, мне и самому нужен.

– Нужен? Это для чего же?

Конунг помолчал. Поиграл кинжалом.

– Там узнаешь, колдун, – буркнул он, отводя взгляд. – Там узнаешь.

Глава 5

Ночь прошла, настало ледяное утро.

Младший пленник проснулся на дне земляной тюрьмы, трясясь от холода. Комья промороженной земли впились в бока, а тело болело, точно его отлупили палками.

С трудом сев, юноша плотнее закутался в плащ. Зубы выбивали дробь. Рука потянулась к груди, и пальцы нащупали крупный прозрачный камень на цепочке. Юноша зажмурился. Камень медленно налился теплом, которое передалось руке и начало проникать в тело.

Через некоторое время, перестав дрожать, он убрал ладонь и открыл глаза. Дотронулся до скулы, до места, где был свежий шрам, и сморщился, хоть боли не почувствовал. Отец не вернулся. Интересно, почему? Юноша знал, что отец жив, что ничего с ним не случилось, но тревога все равно не оставляла.

Он запрокинул голову. Сквозь круглое отверстие, забранное решеткой, сочился мутный серый свет.

Что же делать? В одиночку отсюда не выбраться. Но даже если бы и выбрался – как я освобожу отца? Но оставаться здесь нельзя. Кто знает, чего там у этого Железного Лба в его каменной башке?

– Что этот козел удумает с нами сделать? – выговорил юноша – и нахмурился. Собственный голос показался неприятным. Растерянным. Испуганным.

Но ведь я не боюсь? Или…

Наверху послышались шаги, заставив его замереть. Чуть погодя низкий и хриплый голос произнес:

– Ну-ка, гляну, как там этот колдуненок. Можа, уж того, скопытился.

В отверстии показался силуэт.

– Ну, што? – нетерпеливо спросил другой. – Живой, али как?

– Живой… ишь, глядит, – силуэт исчез. – Вот ведь ведьмино отродье, не замерз в метель-то. А я уж думал, он там окостенел.

– Колдуны, знамо дело, – отозвался другой. – Их ничего, слышь-ка, не берет. Их вон даже ежели зимой на морозе водицей окатить, так оне…

– Эй, вы там, – перебил юноша, – философы! Вы меня тут как, голодом решили уморить? Я, может, и колдун, так ведь все равно живой человек, воздухом питаться не умею.

Молчание.

– Вишь ты, – тихо сказал первый. – Разговаривает…

– А я что, по-твоему, волком выть должен, что ли? Чего, совсем дурак?

– Сам ты дурак, – буркнул тот же голос. – Гавкает еще, щенок. Нам, слышь-ка, кормить тя не велено.

– А чего тебе велено, бревно? – глядя вверх, осведомился юноша. Человек отозвался:

– От бревна и слышу. Щас собак посадим тя стеречь, и до свиданьица. Вот нам чего велено.

– А хочешь, я тебя в жука превращу? – юноша прикусил губу, чтобы не рассмеяться.

– А хошь, я тя щас каменюкой по башке садану? – отозвался человек, не слишком, однако, уверенным голосом.

(…боится…)

– Ах, ты так? – крикнул юноша – и начал таинственным тоном:

– Ин принципио эрат Вербум ет Вербум эрат апуд Деум…

Наверху послышалась торопливая возня. Ноздри юноши затрепетали от сдерживаемого смеха.

– …ет Деус эрат Вербум. Хок эрат ин принципио апуд Деум. – продолжал он, подвывая. – Омниа пер ипсум факта сунт ет сине ипсо фактум эст…

Тихая перебранка, собачий визг. Юноша возвысил голос:

– …нихиль куод фактум эст!![3]3
  В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог… – латынь. Цитата из Евангелия от Иоанна. В дальнейшем в тексте будут отрывки из латинских католических молитв, поскольку ирландцы – католики


[Закрыть] – он выкрикнул последние слова. Услышал топот ног: то слуги конунга, привязав волкодавов, побежали прочь. Следом из ямы полетел звонкий смех.

Отсмеявшись, пленник почувствовал, что окончательно согрелся. Все это, однако, хорошо, но вот воды бы не мешало. А может, эта скотина Железный Лоб…

Хмурясь, он прислушался. Снаружи было тихо. Он посвистел, и ответом было грозное рычание. Так, сколько же их там…. Он нагнул голову. Три… нет, четыре. Четыре пса. Видал я этих волкодавов, здоровенные. Железный Лоб, видать, думает, я летать умею. Взмахну крылышками, и выпорхну отсюда! Запрокинув лицо, он посмотрел наверх. Эх, не сделал бы он чего отцу, пока я тут прохлаждаюсь. Ведь этот тип, похоже, на шпионах помешался. И ведь угораздило же нас попасться! Глупость какая!

Пленник ударил кулаком по стенке ямы – и скривился от боли. Облизал окровавленные пальцы. Надо успокоиться. Я все равно ничего не смогу поделать. Придется ждать. Черт знает, как теперь выбраться отсюда?

Он сел на землю. Как, интересно, этот тип докопался, кто мы такие. Ведь сначала-то он поверил, я знаю. Как он мог нас так быстро раскусить? Не понимаю.

Время потянулось медленно, в голову лезли невеселые, тревожные мысли. Сидя, юноша начинал замерзать уже через минуту. Он вскакивал, пытался двигаться, но в тесной яме нельзя было сделать и пары шагов.

Перевалило за полдень, когда наверху зарычала собака. Он прислушался, однако было тихо. Тогда он заслонил ладонью глаза. Сперва сделалось темно, но после, как обычно, он увидел.

Снаружи был человек. Один. Это был свой, потому что собаки перестали рычать. Человек двигался. Пленник уловил его иным, внутренним зрением, словно изнутри него глядели невидимые глаза. Он давно к этому привык, сколько он себя помнил, всегда было так. Одни люди называли его дар колдовством, а другие – шестым чувством, только все названия значили одно: он умел видеть и чувствовать то, чего не видят и не чувствуют другие.

Над отверстием раздался громкий шорох, и пленник убрал ладонь.

Кто-то смотрел сверху, голова и плечи человека вырисовывались в круге света. Юноша молчал, и тот, второй, молчал тоже.

Наконец пришелец сказал:

– Эй, ты… ты живой?

Это была женщина. Со дна, из темноты ямы, сколько ни силился, пленник не мог рассмотреть ее лица. Довольно долго оба молчали.

– Ты кто такая? – спросил он наконец. Она оперлась о решетку, очень длинная темная коса соскользнула вниз. Женщина схватила ее и дернула к себе.

– Я? – ответила она. – Я просто хотела посмотреть, как ты тут. Ну, и вообще…

– Что – вообще?

Женщина помолчала, сквозь толстые прутья он видел ее четкий силуэт.

– Ой, я и забыла, – сказала она. – Я тебе тут поесть принесла. Погоди, сейчас, только решетку открою.

Силуэт исчез, заскрежетали засовы, и в круге света появилась тонкая рука. Женщина медленно подняла, откинула тяжелую решетку, в отверстии опять показалось ее лицо.

Она оказалась очень молода, попросту, совсем девчонка, лет, наверное, четырнадцати или пятнадцати. С детского личика смотрели огромные темные глаза. Она была прехорошенькая, только выглядела напуганной.

– Я тебя в доме вчера не видал, – промолвил юноша. Она пожала плечами. Темные косы снова соскользнули вниз, такие длинные, что юноша мог бы дотянуться до них рукой. На этот раз она не стала их прятать.

– Я там была, – ответила она. У нее был глубокий низкий голос. – Ты просто не заметил, тебе же было не до того. Тем более что…

– Что?

– Так, ничего. – Взгляд ее огромных глаз скользил по нему, и выражение показалось испуганным. Уж не меня ли она боится? Ведь они же считают, будто мы колдуны.

– Слушай, – сказал он. – Ты не бойся, я ничего тебе не сделаю.

– Я и не боюсь, – ответила она, но то была неправда. Она действительно боялась, и он это чувствовал.

– Я думала… – тихо промолвила она.

– Чего?

– Я думала, что приду, а ты здесь уже мертвый.

– С чего бы мне умирать, – возразил он. – Я колдун, ты что, позабыла?

Она не ответила, лицо как-то сразу замкнулось. И зачем я ее дразню, человек помочь хочет, а я…

– Ладно тебе, – сказал он, – я пошутил. На самом деле, никакие мы не колдуны. Просто… ну, просто, бывает, что человек таким рождается. Что он умеет делать всякие… всякие штуки.

– Фокусы? – спросила девушка.

– Причем здесь фокусы! Фокусы это дело для шутов. Я имел в виду другие вещи. Ну, вот как, к примеру, ясновидящие. Ты же слыхала о ясновидящих, правда? В ваших краях их много, и даже бывает, что они по-настоящему кое-что умеют.

Она отвела взгляд и промолчала. Черт, да она мне не верит, что ли?

– Противно, когда тебя все боятся, – сказал он. – Вот и ты… Чего я тебе сделал? И откуда вы вообще узнали, кто мы такие? Шлепнуть бы того, кто нас заложил.

Ее губы дрогнули, юноше почудилось, будто она что-то говорит.

– Что? – спросил он. – Не слышу, говори громче.

– Это… – сказала она. – Это случайно вышло. Я не хотела. Я совсем не… – ее голос сорвался.

– Но причем тут ты? Я тебя не знаю. Ты ведь наверняка у Эйрэка в Бергене ни разу не была. Откуда же ты можешь нас знать?

– Я… Просто я тоже… умею… Я взяла ваш меч, и случайно узнала, что… Я не хотела. Извини.

– Ничего не понимаю. При чем тут меч? Ты ведь не могла прочесть… Словом, ты меня запутала. Объясни по-человечески!

– Я – ясновидящая, – подняв голову, промолвила она. – Иногда, когда я дотрагиваюсь до разных предметов, я иногда вижу… всякие вещи. Ну, вот, я дотронулась до этого меча, и… – она закуталась в шаль, словно ей стало холодно.

Юноша уставился на нее. Помолчал, а потом спросил:

– А ты не врешь? Ну, то есть, я хотел сказать… Просто некоторые думают, будто они на самом деле чего-то там умеют, и доводят себя до истерики. У вас ведь тут ясновидящие в почете.

– Ты так считаешь? В почете, да? Мне уже от такого почета… – девушка смолкла, кусая губы. Может, она и не врет. В любом случае она не выглядит, как человек, гордящийся собой.

(…она не обманывает это не обман она верит в то что говорит она…)

– Не обижайся, – сказал он. – Ты не врешь, я знаю. И я тебе верю, потому что и сам такое умею.

– Правда? – голос девушки был тихим. – Правда? Значит, ты не сердишься?

– Нет, конечно. Ты же, наверное, не умеешь с этим совладать? Ну, я имел в виду, это у тебя может получиться, даже если ты того не хочешь, правда?

– Да, это действительно… Я действительно иногда…

– Понимаю. Я тоже почти не умею этим управлять. Кстати, я, между прочим, слыхал, что у вас тут в Венделтинге есть ясновидящая, только не верил. Я их столько повидал, и почти все или вруньи, или истерички. Ты ведь дочь Желез…. ну, то есть, конунга?

– Да.

– Как тебя зовут?

– Улла.

– А меня – Бран.

– Как?

– Бран.

Девушка пошевелила губами, точно пробовала имя на вкус.

– Слушай, Улла, – сказал Бран. – Воды у тебя случайно нет? Ужасно хочется пить.

– Ой! – она всплеснула руками. – Что же я! Болтаю, болтаю, даже позабыла, зачем пришла. Сейчас, погоди.

Отодвинувшись, от края, она немного повозилась наверху, а потом над отверстием снова возникло ее лицо.

– Держи, – ее глаза блеснули в полутьме. – Я тебе сейчас его спущу.

Вниз скользнул узелок, привязанный к веревке. Бран поймал его и принялся распутывать узлы.

– Оставь это там, – сказала Улла. Бран поднял голову. Сквозь зубы, занятые веревкой, пробормотал:

– А тебе потом не влетит?

– Мне? За что?

– Ну… – Узел наконец поддался. – Тебе ведь, наверное, никто не велел сюда приходить?

– И что? – Улла дернула плечом. – А я вот захотела и пришла.

Бран развернул платок и достал небольшой кожаный бурдюк. Услыхав глухое бульканье, он лишь теперь почувствовал, до чего хочется пить.

Когда он оторвался от воды и поглядел наверх, девушка была там. Бран ладонью вытер губы.

– Слушай, – сказал он. – Где мой отец? Ты, может, его видела?

– В доме, – отозвалась Улла.

– Чего он там делает?

Она пожала плечами. Ее лицо изменилось, словно внутри захлопнулась невидимая дверь.

– Его твой отец там держит, да? – спросил Бран.

– Да.

– Чего он хочет?

Она молчала. Бран ощутил, как между ними подымается стена.

– Чего хочет твой отец? – возвысив голос, спросил он. – Слышишь, или нет? Говори!

Она, казалось, превратилась в камень. Бран постарался взять себя в руки. Нужно было лишь заглянуть в ее мысли, и…

Но в ее мыслях он увидел только страх. Страх и замешательство.

– Да не молчи же! – взорвался Бран. – Ты чего, онемела? Мой отец жив? Жив?! Отвечай мне, лен арь! Черт возьми! (Далее по тексту ирландские слова и выражения в основном будут дублироваться русским переводом.)

Она закрыла ладонями лицо и отодвинулась от края. Стало очень тихо.

– Эй, – остывая, окликнул Бран. – Улла, ты здесь?

Он подождал, но она не отвечала. Тогда он вновь заговорил:

– Я тебя обидел, да? Извини, я нечаянно. Просто я очень волнуюсь за отца. Пойми меня, пожалуйста. Я не хотел вот так с тобой, честное слово. Не уходи, прошу. Улла, слышишь?

Шорох. Из-за края выглянуло ее бледное лицо.

– Не уходи, – повторил Бран. – Ладно?

– Больше не кричи на меня, – вздрагивающим голосом проговорила она. – Никогда на меня не кричи… пожалуйста.

– Я не буду. Прости, не буду. Не сердись.

– Я и не сержусь, – она провела ладошкой по глазам. – Я же понимаю, почему ты… Просто ты нервничаешь, так?

– Да. Я ведь даже не знаю, жив он, или…

– Жив, не бойся. И можешь не волноваться, мой отец его ни за что не убьет.

– С чего ты так уверена?

Глаза девушки сверкнули, как черные огоньки. Она произнесла:

– Я это знаю.

– Откуда? Тебе что, твой отец сказал?

– Он мне ничего не говорил, но только это так.

– Слушай, чего ты крутишь? – выговорил Бран. – Тебе что, нравится меня изводить, что ли?

Она замотала головой:

– Я и не думала тебя изводить. Я просто… ну, это просто… – она огляделась. Свесила голову в яму и произнесла:

– Если скажу, ты меня не выдашь?

– Нет.

– Гляди, не проболтайся.

– Да что такое-то? – спросил он. – В чем дело?

– Понимаешь, мой отец твоего убить не может.

– Это я уже слышал, только ты не сказала, почему.

– Потому, что твой отец моему нужен.

– Нужен? Но зачем?

– Зачем? – Улла снова огляделась. – А вот слушай, и тогда поймешь, зачем.