Текст книги "Игорь Северянин"

Автор книги: Наталья Шубникова-Гусева

Поэт много пишет, издаёт брошюры на свои средства и рассылает их по издательствам и частным лицам для отзыва. Только в 1908 году выходит восемь поэтических брошюр с именем Игорь-Северянин. «Не поэт, а какой-то поэтический пулемёт усовершенствованной конструкции», – писали критики в 1910 году о малоизвестном поэте, удивляясь его плодовитости. В статье Александра Измайлова за подписью «Аякс» в «Биржевых ведомостях» читаем «об одном современном стихотворце, почти регулярно каждый месяц издающем в свет по небольшой тетрадке стихов».

В каждой брошюре автор печатает объявления, которые служат рекламой для читателей. На обложке 16-й брошюры «На смерть Лермонтова» (1-е изд. СПб.: Типография И. Флейтмана, 1908. 4 с.) печатает объявление: «Весь сбор предназначен автором на сооружение памятника поэту». На четвёртой странице объявление о скором выходе в свет «новой книги стихов Игоря-Северянина “Лунные тени” (40 страниц). Продажа будет производиться во всех лучших книжных магазинах С. Петербурга, Москвы и других больших городов». На самом деле книга вышла в двух частях в 1908 и 1909 годах и в меньшем объёме.

Северянин вспоминал: «В 1908 г. промелькнули первые заметки о брошюрках. Было их немного, и критика в них стала меня слегка поругивать». Выходят брошюры Игоря-Северянина № 17 – «Зарницы мысли: 1-й сборник стихотворений»; «Сирень моей весны: 2-й сборник стихотворений»; «Злата (Из дневника одного поэта)», «Лунные тени. Часть 1», посвящённая К. М. Фофанову, и «Лунные тени: Часть 2», посвящённая Л. Н. Афанасьеву, и «Лазоревые дали». Все сборники вышли в Санкт-Петербурге в типографии И. Флейтмана.

В течение первого полугодия 1909 года выходят брошюры «Это было так недавно... Стихи» (СПб.: Типография И. Флейтмана, 1909. 8 с. 100 экз.; на 2-й стороне обложки «Посвящение Л. Н. Афанасьева» Игорю-Северянину [И. В. Лотареву] – ответ на стихотворение Северянина в брошюре «Лунные тени: Часть 2»; на 4-й стороне обложки объявление: «Портреты автора [4 позы] продаются в фотографии И. Здобнова [Невский пр., 10]») и «А сад весной благоухает!.. Стихи» (СПб.: Типография И. Флейтмана, 1909.8 с. 100 экз.).

В рецензии, опубликованной в 1909 году в «Биржевых ведомостях», на сборник № 24 «А сад весной благоухает!.. Стихи» говорилось: «Книжечка, заключающая в себе восемь страниц, посвящена “страстно скорбящим автором, благоговейно склонённым” памяти “почившей Мирры Лохвицкой”. <...> От культа бесплотного образа “царицы из цариц” г. Игорь-Северянин не прочь перейти и к более материальному культу. Некоей Зое Ч. он посвящает, между прочим, такие строки (она, очевидно, цыганка): “Вина, вина!..”». Другой рецензент отмечал: «То стихотворения его изысканны, грациозны, задушевны, то представляют из себя что-то дикое, кричащее. “Хабанера” – тяжело запутанный выкрик».

Отзывы современников о стихах Северянина, опубликованных в его брошюрах, являются первым собранием критики о раннем периоде творчества поэта. После отзыва Гриневской, который стал первым отзывом, помещённым автором в своей брошюре, публикация сделанных ему посвящений стала традиционной. Они служили рекламой начинающему поэту, который жаждал признания.

Наиболее пространным оказалось послесловие Владимира Вячеславовича Уварова-Надина, входившего в круг знакомых поэта, напечатанное им в брошюре «За струнной изгородью лиры» (1909) вслед за посвящённым Игорю-Северянину стихотворением Фофанова «Стрекоза»:

«– “Овому убо даде пять талант, овому же два, овому же един”, – говорит евангельская притча, аллегорически рисуя идею разумного, производительного пользования дарованиями, влагаемыми Творцом мира в нас.

И по этой теории Игорь-Северянин также должен дать прирост на свой лирический талант.

Хорошее начало в области поэзии он уже показал: его стихотворения дышат лучшими чувствами и светятся полной красотой мысли, образов, картин природы, явлений на фоне глубокой мечты.

Его лира, освежая от сентиментализма школы прошлых времён и не отражая в себе непонятного мрака стиля “nouveau”, является самостоятельной, оригинальной.

Будет время, когда поймут и оценят его и печать, и просвещённое русское общество. Ведь всё большое не сразу даётся разумению толпы.

И пророческий глагол большого нашего поэта К. М. Фофанова сбудется:

 
“Гряди и властвуй речью вольно,
Греми, преемник Елисей!” —
 

Как сказал он ему устами пророка Илии.

Гатчино. Весна 1908 г.».

В июле 1909 года выходит брошюра 26-я. «Интуитивные краски: Немного стихов» (СПб.: Типография И. Флейтмана, 1909. 16 с.), которой суждено было сыграть исключительную роль в судьбе поэта благодаря отзыву на неё Льва Толстого.

Глава третья
«МОЯ ДВУСМЫСЛЕННАЯ СЛАВА
И НЕДВУСМЫСЛЕННЫЙ ТАЛАНТ»

Начало «двусмысленной славе» Игоря Северянина положил Лев Толстой. Поэт не случайно послал свои стихи на отзыв Льву Толстому, которого считал державным «властелином литературы». Одно из своих ранних стихотворений под названием «Океану – капля (Посвящается Льву Толстому)» (1907) из 17-й брошюры «Зарницы мысли» Северянин посвятил этому писателю. Из содержания ясно, что он видел в Толстом великого человека и философа.

 
Сын мира – он, и мира он – отец.
Гигантское светило правды славной.
Литературы властелин державный.
Добра – скрижалей разума – певец.
 
 
Он мыслью, как бичом, вселенную рассёк.
Мир съёжился, принижен, в изумленьи.
Бичуя мир, он шлёт ему прощенье.
Он – человек, как лев. Он – лев, как человек.
 

Случилось так, что именно Лев Толстой первым выявил, а современники выставили напоказ тот диссонанс, который несла поэзия Северянина. Это случилось в самом начале 1910 года. В биографии Льва Толстого известен эпизод чтения ему книги Игоря Северянина 12 января 1910 года. Этот эпизод очень кратко и неполно изложен по книге Ивана Наживина «Из жизни Л. Н. Толстого» (1911) лишь в труде Николая Гусева «Летопись жизни и творчества Льва Николаевича Толстого (1891—1910)» (1960).

Николай Николаевич Гусев пишет о том, что Толстой слушал чтение сборника Игоря Северянина «Интуитивные краски», присланного автором. Он «много смеялся», особенно над стихотворением, начинающимся словами: «Вонзите штопор в упругость пробки, / И взоры женщин не будут робки». Но потом с грустью произнёс: «Чем занимаются!.. Это – литература!.. Кругом виселицы, полчища безработных, убийства, невероятное пьянство, а у них – упругость пробки!» Комментария нет. Не указано даже название стихотворения и других стихов, развеселивших Толстого. Не указано, знал ли Северянин об оценке Толстого и её последствиях и т. д.

Этот эпизод не упомянут в труде домашнего врача и друга Толстого Душана Петровича Маковицкого «Яснополянские записки» и в других воспоминаниях о Толстом. Не встречается имя Игоря Северянина и в Полном собрании сочинений Л. Н.Толстого.

В биографии Игоря Северянина эпизод с Толстым отражался полнее, но в изложении самого Северянина в автобиографическом очерке «Образцовые основы», написанном им 14 лет спустя в Эстонии (1924), имел уже некие легендарные черты.

По словам поэта, Лев Николаевич разразился «потоком возмущения по поводу явно иронической “Хабанеры”, об этом мгновенно всех оповестили московские газетчики во главе с С. Яблоновским, после чего всероссийская пресса подняла вой и дикое улюлюканье, чем и сделала меня сразу известным на всю страну!.. С тех пор каждая моя новая брошюра тщательно комментировалась критикой на все лады, и с лёгкой руки Толстого... <...> меня стали бранить все, кому не было лень». Позже, в стихотворении «Письмо Фёдору Сологубу» (1912) Северянин писал: «Своим безмозглым приговором меня ославил Лев Толстой».

Как выясняется, дело обстояло несколько иначе, чем излагал Игорь Северянин через 14 лет. До недавнего времени в литературе об Игоре Северянине событие, случившееся 12 января 1910 года и во многом определившее известность будущего короля поэтов, излагалось со ссылкой на петербургскую газету «Биржевые ведомости» (29 января 1910 года), где был напечатан очерк Ивана Наживина «В Ясной Поляне». Удалось установить, что на самом деле впервые очерк был напечатан в московской газете «Утро России» 27 января 1910 года и через два дня, 29 января, в этой же газете подробно откомментирован.

Газетный текст отличался от текста, впоследствии вошедшего в книгу Ивана Фёдоровича Наживина. Ему предшествовал анонс на первой странице: «Сегодня в номере читатели найдут интересный очерк известного писателя И. Наживина о последних новостях в Ясной Поляне. Автор только что побывал у Л. Н. Толстого и в живой форме описал своё посещение. Тут много интимного, искреннего, даже такого, с чем не все согласятся, но чего никогда не дают “собственные корреспонденты”, засылаемые в Ясную Поляну ради сенсаций».

Наживин отмечал, что «целый ряд “поэтов” спрашивает у Толстого мнения о стихах, которые они ему посылают, они вызывают один и тот же ответ у Льва Николаевича, бросьте, не пишите пустяков, займитесь делом...». В настоящее время мы не знаем имена поэтов, посылавших свои стихи на отзыв Толстому, но мы видим, что стихи Игоря Северянина были выделены Львом Толстым из множества полученных им для отзыва. Наживин пишет:

«Много смеялся он [Толстой] в этот вечер, слушая чтение какой-то декадентской книжки – не то “Интуитивные звуки”, не то “Интуитивные краски”, где, разумеется, был и “вечер, сидящий на сене”, и необыкновенная любовь какая-то, и всевозможные выкрутасы. Особенно всем понравилось стихотворение, которое начиналось так:

 
Вонзим же штопор в упругость пробки,
И взоры женщин не станут робки...
 

[цит. с искажениями].

Но вскоре Лев Николаевич омрачился. Чем занимаются!.. Чем занимаются!.. – вздохнул он. – Это литература! Вокруг – виселицы, полчища безработных, убийства, невероятное пьянство, а у них – упругость пробки!»

Из содержания очерка следует, что Лев Толстой прослушал ряд стихов из брошюры Северянина, точное название которой – «Интуитивные краски». Эта 26-я по счёту брошюра поэта объёмом 16 страниц вышла в свет в июле 1909 года. Появлялись и первые отзывы о поэте, «который себя окалошил, обрючил и оперчаточил». В Музее книги РГБ сохранилась брошюра «Интуитивные краски: Немного стихов» с вопросом Северянина (?) на обложке: «Ваш взгляд?»

В брошюру вошло всего 15 стихотворений. «Хабанера», которая привлекла особое внимание Толстого, была 10-й по счёту. Поэтому с большой вероятностью можно предположить, что «великий старец» прослушал как минимум десять стихотворений поэта. Подтверждением тому являются воспоминания Наживина, который описывает слышанные стихи о «необыкновенной любви какой-то, и всевозможных выкрутасах» (скорее всего, речь идёт о «Миньонетах»: «Твои уста – качели лунные...» и «Гудят погребальные звоны...»). Неточная цитата Наживина – «вечер, сидящий на сене» – относится к стихотворению «Весна», которое также прослушал Толстой с его окружением. Оно начинается словами:

 
Вечер спал, и ночь на сене
Уж расчёсывала кудри.
Одуванчики, все в пудре,
Помышляли об измене.
 

Из очерка Наживина следует, что Толстой не сразу стал ругать легкомысленные стихи Северянина. Стихи всем понравились, всех развеселили, особенно понравилась «Хабанера».

Даже после возмущённых слов о несвоевременности таких стихов Толстой, по словам Наживина, ещё раз упомянул об упругости пробки. А с «модных стихов о пробке» Лев Николаевич «как-то сразу перепрыгнул на дамские моды».

Очерк Наживина привлёк такое внимание читателей и газетчиков, что газета «Утро России» через два дня в номере от 29 января поместила стихотворение «Хабанера» полностью, уже с комментарием редакции в рубрике «Листки». Цитируем: «В очерке Ив. Наживина “В Ясной Поляне” (“Утро России”, № 58) упоминалось, между прочим, о декадентском стихотворении, вызвавшем и весёлость, и огорчение Л. Н. Толстого своей вычурной бессмысленностью. Приводим его целиком:

 
Вонзите штопор в упругость пробки, —
И взоры женщин не будут робки!..
Да, взоры женщин не будут робки,
И к знойной страсти завьются тропки...
 
 
Плесните в чаши янтарь муската
И созерцайте цвета заката...
Раскрасьте мысли в цвета заката
И ждите, ждите любви раската!..
 
 
Ловите женщин, теряйте мысли...
Счёт поцелуям – пойди, исчисли!..
А к поцелуям финал причисли,
И будет счастье в удобном смысле!..
 

Стихотворение это принадлежит перу г. Игоря Северянина, выпустившего уже два сборника “Интуитивные краски” и “За струнной изгородью лиры” (1910). Озаглавлено стихотворение “Хабанера” и посвящено “Синьоре Za”.

Ещё один перл того же автора, стихотворение “Миньонеты”:

 
Твой уста – качели лунные,
Качели грёзы...
Взамен столбов две ручки юные,
Как две берёзы.
Сольём в дуэте сердечки струнные
Виолончели...
Люблю уста, качели лунные,
Твой качели!
 

Не мудрено, – отмечалось далее в заметке, – что Л. Н. Толстой с горечью восклицал: Чем занимаются! Чем занимаются! И это литература!» Действительно, Толстой обратил внимание на очень важную, может быть, определяющую особенность поэзии начинающего поэта – острый диссонанс её образного и эмоционального строя с тяжёлой и трагической действительностью тех лет. Позже этот диссонанс будет возмущать и ставить в тупик многих критиков и писателей. Талантливая «несвоевременность» поэзии Северянина сначала возмутит, потом заставит задуматься и будет воспринята как современная.

Благодаря газете «Утро России» два стихотворения Северянина были опубликованы миллионным тиражом, а не в трёхстах экземплярах!!! Отрицательную часть отзыва Толстого с собственными комментариями вскоре цитировали многие газеты России, не упомянув того, что стихи Толстому понравились. Первым на отзыв Толстого отреагировал критик-фельетонист Сергей Яблоновский в фельетоне «Счастье в удобном смысле» в одесской газете «Южный край» (31 января 1910 года). Названием фельетона послужила цитата из стихов Северянина, которая вызвала бурю эмоций и внимания к их автору. Вслед за Яблоновским стихи Северянина осмеяли многие критики и поэты, положившие начало «двусмысленной славе» Северянина.

В «Секстине» («Я заклеймён, как некогда Бодлэр...», 1910) Игорь Северянин сравнивает общественную травлю себя как поэта с «одной из позорнейших и нелепейших страниц в истории Франции», судебным процессом против Бодлера. К слову, перевод «Из Шарля Бодлера: Креолки» был опубликован в брошюре «Интуитивные краски», с которой познакомился Л. Н. Толстой. Эпиграф на французском языке – начальная строка сонета Бодлера «Даме креолке» («А une Dame сгёо1е») из цикла «Сплин и Идеал» («Цветы зла»).

 
Где ласков луч, в стране благоуханной
Я знал под нежным куполом дерёв,
Где всё полно какой-то неги странной,
Царицу чар, креолку, дочь лесов.
 

Как писал академик Николай Иванович Балашов, «согласно эмоциональному высказыванию Якубовича-Мельшина “Цветы Зла” [Бодлера] были динамитной бомбой, упавшей в буржуазное общество Второй империи». Подобную реакцию, по мнению Северянина, получила и его собственная поэзия. В «Секстине» автор акцентирует внимание читателей на этом, называя имя Бодлера в каждой из шести строф стихотворения: «Я заклеймён, как некогда Бодлэр...»; «Цветами зла увенчанный Бодлэр»; «Поглубже вглубь: бывает в ней Бодлэр»; «Подумает, что пакостен Бодлэр»; «Почувствует (одобришь ли, Бодлэр?)»; «Я отомщу собою – как Бодлэр!»

Сравнение с французским поэтом Шарлем Бодлером (1821—1867) возникло ещё и потому, что Северянин особенно ценил его творчество. В автобиографической справке он назвал Шарля Бодлера среди любимых писателей. Был знаком с его биографией и творчеством. В «Поэзе вне абонемента» есть слова о том, «как двусложьем Мельшин / Скомпрометирован Бодлэр». Они связаны с псевдонимом поэта Петра Филипповича Якубовича (1860—1911) (Якубович-Мелынин), переводившего французских поэтов Бодлера и Сюлли-Прюдома.

Кроме того, близился юбилей поэта, к которому Северянин готовился заранее. Ещё летом 1909 года он начал переводить стихи французского поэта. Об этом он сообщил К. М. Фофанову в письме от 16 июля 1909 года: «Перевожу Бодлэра (при помощи maman); есть уже 8 сонетов из него». Северянину тогда было всего 22 года. Среди сонетов из книги Шарля Бодлера «Цветы зла» были: «Креолка», «Больная муза», «Отрезвление», «Музыка», «Цыгане в пути» (все 1909-го). Северянин переводил сонеты французских поэтов: вольные переводы из Анри де Ренье «Боги» («Колье принцессы», 1910) и «Пленница» («Электрические стихи», 1910) Поля Верлена, переводы из Шарля Бодлера и Сюлли-Прюдома с эпиграфами первой строки на французском языке, а также из Адама Мицкевича. Стали известными переводы Игоря Северянина из эстонских и югославских поэтов, сделанные им в 1930-х годах. Это особые страницы в биографии поэта, которым мы ещё уделим внимание. А сейчас вернёмся к «двусмысленной славе», которая настигла Северянина в начале 1910 года.

«В былые времена, – отмечал Роман Гуль в рецензии на книгу «Менестрель», – bon ton литературной критики требовал бранить Игоря Северянина. Его бранили все, кому было не лень, и часто среди “иголок шартреза” и “шампанского кеглей” в его стихах не замечали подлинной художественности и красоты. А она была, – вспомните: “Это было у моря”, “Быть может от того”, “Хабанера”, “Сказание об Ингрет”.

Со свойственной Северянину иронией он сумел отомстить собою как Бодлэр, обратив жалящую его критику в рекламный золотой пожар своей поэзии, посвятив этой самой критике свои яркие поэтические строки: “Секстина” (1910), “Поэза возмездия” (1913), “Сувенир критике” (1914), “Двусмысленная слава” (1918) и др., и показал её недальновидность: “Какая глупая в России критика!..”».

Можно сказать, что именно Лев Толстой и начавшаяся после его отзыва критическая кампания натолкнули Игоря Северянина на оригинальную злободневную и одновременно глубокую по смыслу метафору «О, критика – проспавший Шантеклер...» в стихотворении «Секстина» (1910, май) – впервые: «Предгрозье: 3-я тетрадь 3-го тома стихов» (СПб.: Типография И. Флейтмана, 1910. Осень) с подзаголовком «Увертюра», с датировкой «1910».

 
Я заклеймён, как некогда Бодлэр;
То – я скорблю, то мне – от смеха душно.
Читаю отзыв, точно ем «эклер»;
Так обо мне рецензия... воздушна.
О, критика – проспавший Шантеклер —
«Ку-ка-ре-ку!», ведь солнце не послушно.
 

Почему же Игорь Северянин называет пишущих о нём критиков «проспавшим Шантеклером»? Чтобы найти ключ к расшифровке этих строк, надо просмотреть множество газет 1910 года и изучить критические отклики на стихи Игоря Северянина.

Метафора имеет глубокий смысл. Северянин называет критику «Шантеклер» по имени главного действующего лица одноимённой пьесы французского драматурга Эдмона Ростана «Шантеклер» (в переводе с французского – «петух»), поставленной и изданной в 1910 году. В ней на материале животного эпоса изображаются человечество, современное общество и искусство. Пьеса Ростана стала чрезвычайно популярной в России, и параллель, сделанная Северяниным, напрашивалась сама собой.

Одновременно с отзывом Толстого о стихах тогда мало кому известного поэта в тех же газетах была опубликована сенсационная информация о первом представлении пьесы французского драматурга Эдмона Ростана «Chantecler» («Петух») в парижском театре «Порт Сен-Мартен». В петербургской газете «Утро России» заметка о первом представлении пьесы Ростана была напечатана рядом с отзывом Толстого о «модных стихах о пробке» и информацией «На первом представлении “Chantecler’a” с рисунком The Graphie, изображающим госпожу Симон в роли фазаньей самочки». Северянин не мог не обратить на неё внимание.

В переводе Татьяны Щепкиной-Куперник пьеса Ростана шла на сцене многих театров и варьете России, а также в многочисленных переделках. Содержание пьесы и её персонажи обыгрывались на страницах «Петербургской газеты» и «Биржевых ведомостей» (в фельетонах, пародиях, карикатурах): небольшой фельетон «Птичий двор (Из грёз драматурга)» – о незадачливом драматурге; маленький фельетон «Шантеклер (Солнцепевец)» Константина Фофанова; стихотворный фельетон на темы пьесы «Шантеклер» – «Российский карнавал» с карикатурами на видных общественных деятелей; «В ожидании кометы Галея. Бал-маскарад в Мариинском театре»; «Пародия на день свадьбы Шантеклера» и многие другие. Имя главного персонажа сатирической пьесы Ростана – петуха, который возомнил, что солнце восходит только потому, что он возвещает своим криком его восход, стало нарицательным. Но оно бы так и осталось для нас лишь яркой приметой тех далёких лет, если бы Северянин не обессмертил его в своей поэзии. И не случайно.

Пародии и фельетоны на пьесу Ростана «Шантеклер» регулярно появлялись в прессе одновременно с пародиями и фельетонами на стихи Игоря Северянина. Аналогия «шантеклера», проспавшего восход солнца, и критики, не заметившей прихода нового поэтического гения, была подсказана реальными обстоятельствами литературной биографии поэта. «Пустой как шантеклер» красавец встречается также в стихотворении Игоря Северянина «В лимузине» (1910, июль) – в нарицательном смысле как производное от имени главного персонажа пьесы Ростана «Шантеклер».

В сонете «Гурманка» из сборника «Электрические стихи» и из «Громокипящего кубка» с датировкой: «1910. Ноябрь» – упоминается французское вино шабли и есть фраза: «...петуха ты знаешь по Ростану» – намёк на множество ресторанов под названием «Шантеклер» по имени главного действующего лица одноимённой пьесы Ростана, которые открылись в Москве и в столице России в начале 1910 года. Самый просторный московский «курятник» был открыт в ресторане «Мартьяныч» на Красной площади. Эти рестораны были известны не только фирменными блюдами из дичи, но и тем, что устраивали инсценировки фрагментов из пьесы Ростана с живыми «шантеклерами». Таким образом, героиня стихотворения «Гурманка», оберегая свою фигуру, не ела жирное куриное и свиное мясо, но, посещая рестораны, знала петуха «по Ростану».

Одним из источников комментируемых строк могла послужить опубликованная в «Петербургской газете» реклама крупного магазина и гастрономической кухни в центре Петрограда, который Северянин упоминал в своих автобиографических произведениях:

«О-

ГУРМЭ,

“Шантеклер”!!..

всегда и к предстоящим праздникам в особенности все съедобные персонажи пьесы “Шантеклер” русского и заграничного происхождения в богатом ассортименте, а также представители животного и рыбного царства (в съедобном виде), кроме того для полноты праздничного стола: все деликатесы, закуски, овощи, фрукты, вина и т. д. и т. д.».

Широко была представлена реклама крупнейшего ресторана «Контан» в Петербурге, где с 13 по 27 февраля 1910 года проходили весёлые концерты «Карнавал в курятнике Шантеклера», а также реклама «самого просторного московского курятника у “Мартьяныча”, на Красной площади», куда приглашались «все московские шантеклеры и шантеклерши провести день памяти ростановского героя».

Нарицательное изображение критики, которая проспала приход в литературу нового таланта, поэта Игоря Северянина, не только внесло новые штрихи в творчество поэта и отразило характерные приметы времени, культурной ситуации в России и популярность пьесы известного французского драматурга, но и показало то заметное место, которое играла критика в литературном процессе тех лет.

И в последующие годы, даже после выхода книги «Громокипящий кубок», которая имела шумный и заслуженный успех, критики полярно оценивали творчество нового поэта и его сатирические «Хабанеры». Одни считали, что от них «несётся благоухание эпохи», другие утверждали, что «страсть не его стихия. Северянин выразителен и певуч в беспредметных мечтаниях, в царстве лунных теней и миражей».

В стихотворении «Сувенир критике» (1910) Игорь Северянин обвинял критику за то, что она не поняла «жалящей сатиры», содержащейся в «Хабанере»:

 
Ах, поглядите-ка! ах, посмотрите-ка!
Какая глупая в России критика:
Зло насмеялася над «Хабанерою»,
Блеснув вульгарною своей манерою.
В сатире жалящей искала лирики,
Своей бездарности спев панегирики.
И не расслышала (иль то – политика?)
Моей иронии глухая критика...
 

Называя себя возрождённым Бонапартом, покорявшим миры пером, Северянин писал в «Поэзе возмездия» (1913) о «Хабанере», ошибаясь в датировке (не в 1909-м, а в 1910-м!):

 
Моя вторая Хабанера
Взорвалась точно динамит.
Мне отдалась сама Венера, —
И я всемирно знаменит!
 
 
То было в девятьсот девятом...
Но до двенадцатого – дым
Всё стлался по местам, объятым
Моим пожаром золотым.
 

Позже Северянин в целом ряде стихотворений и очерке «Образцовые основы» упоминает имя Льва Толстого в ряду крупнейших и известнейших писателей и философов. Символом нравственности выступает его имя в «Поэзе о Иоланте» (1915). Отзыв Толстого по сути оказался ярчайшей рекламной акцией поэзии Северянина. Напомним, что Николай Гумилёв, например, впервые упомянул о Северянине в журнале «Аполлон» (1910, № 6) в связи с оценкой Львом Толстым стихотворения «Хабанера». Вскоре стихи Северянина приветствовали Александр Блок и Валерий Брюсов. Правда, настоящая и заслуженная слава пришла позже, в 1913 году, с выходом книги «Громокипящий кубок». Но у истоков критической традиции был отзыв Льва Толстого.