Текст книги "Игорь Северянин"
Автор книги: Наталья Шубникова-Гусева
Соавторы: Наталья Шубникова-Гусева
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)
Поэзоконцерты как особый жанр выступлений поэтов с чтением своих стихов связан с именем Игоря Северянина. Поэзоконцертам была свойственна особая атмосфера театральности костюмов, мелодекламация, продуманная режиссура: кроме чтения стихов их автором, с декламацией выступали известные артисты. Важной частью концерта, имеющего развёрнутую программу, были доклады известных критиков или поэтов с яркими докладами о поэзии. Использовались различные приёмы пропаганды поэзии, вплоть до цветных листовок-«летучек» с текстами наиболее популярных стихов. Но главной фигурой поэзоконцерта был «шикарный денди-поэт», «инкогнито-принц», «лев сезона», как его называли критики и поэты.
Позднее, в 1939 году, поэт подсчитал, что всего за пять лет, с 1913-го по 1918-й, выступил около 130 раз, из них в Петербурге – 55, в Москве – 26, в Харькове – десять, в Тифлисе – четыре, а также во многих других городах.
Необычная обстановка поэзоконцертов Северянина запомнилась многим современникам. Всеволод Рождественский отмечал:
«Поэт появлялся на сцене в длинном, узком в талии сюртуке цвета воронова крыла. Держался он прямо, глядел в зал слегка свысока, изредка встряхивая нависающими на лоб чёрными, подвитыми кудряшками. Лицо узкое, по выражению Маяковского вытянутое “ликёрной рюмкой” (“Облако в штанах”). Заложив руки за спину или скрестив их на груди около пышной орхидеи в петлице, он начинал мертвенным голосом, всё более и более нараспев, в особой, только ему одному присущей каденции с замираниями, повышениями и резким обрывом стихотворной строки разматывать клубок необычных, по-своему ярких, но очень часто и безвкусных словосочетаний. <...> Заунывно-пьянящая мелодия получтения-полураспева властно и гипнотизирующе захватывала слушателей».
Своим чтением, его мелодичной напевностью он буквально завораживал и околдовывал публику. Друзья и недруги поэта оставили яркие записи о чтении или пении Северяниным своих стихов. Вот строки из воспоминаний Абрама Марковича Арго:
«Как правило, актёрское чтение стихов существенно отличается от авторского. <...> Поэты по большей части перегибают палку в сторону напевного произнесения, жертвуя смыслом, содержанием и сюжетом своих стихов во имя благозвучия и напевности. По свидетельству современников, именно так читал свои стихи Пушкин, а до него многие поэты, начиная с Горация и Овидия. <...>
Так же распевно, пренебрегая внутренним смыслом стиха, совершенно однотонно произносил свои произведения Игорь Северянин, но тут была другая подача и другой приём у публики. Большими аршинными шагами в длинном чёрном сюртуке выходил на эстраду высокий человек с лошадино-продолговатым лицом; заложив руки за спину, ножницами расставив ноги и крепко-накрепко упирая их в землю, он смотрел перед собою, никого не видя и не желая видеть, и приступал к скандированию своих распевноцезурованных строф. Публики он не замечал, не уделял ей никакого внимания, и именно этот стиль исполнения приводил публику в восторг, вызывал определённую реакцию у контингента определённого типа. Всё было задумано, подготовлено и выполнено. Начинал поэт нейтральным “голубым” звуком:
Это было у мо’о’оря...
В следующем полустишии он бравировал произнесением русских гласных на какой-то иностранный лад, а именно: “где ажурная пе’эна”; затем шло третье полустишие: “где встречается ре’эдко”, и заключалась полустрофа двусловием: “городской экипаж” – и тут можно было уловить щёлканье щеколды садовой калитки, коротко, резко и чётко звучала эта мужская зарифмовка. Так же распределялся материал второго двустишия:
Королева игра’а’ала
в башне замка Шопе’э’на,
И, внимая Шопе’эну,
полюбил её паж!
Конечно, тут играла роль и шаманская подача текста, и подчёркнутое безразличие поэта, и самые зарифмовки, которым железная спорность сообщала гипнотическую силу: “пена – Шопена, паж – экипаж”. Нужно отдать справедливость: с идейностью тут было небогато...»
30 марта 1914 года состоялось одно из самых крупных выступлений – поэзовечер Игоря Северянина в Москве в Политехническом музее. Вечер состоял из четырёх частей: «полное собрание сочинений Игоря Северянина, доклад В. Ф. Ходасевича, декламация Игоря Северянина и декламация остальных». «Остальные» – московские актрисы Вера Ильнарская и Лидия Рындина. В одном из отчётов о вечере в журнале «Рампа и жизнь» говорилось: «У Игоря Северянина есть ряд оригинальных стихотворений чисто бытового характера, написанных в стиле чуть модернизированной народной речи. В. Н. Ильнарская нашла в прочитанной ею “Chanson russe” тот огненный, ярко бытовой тон, какой диктовался захватывающим, плясовым ритмом стиха».
Обычно вечера по одной программе повторялись в Петербурге и Москве, иногда участники поэзоконцерта сменялись. Так, 15 апреля 1914 года прошёл ещё один поэзовечер в Политехническом музее. В первом отделении реферат о футуризме и Игоре Северянине читает Владислав Ходасевич. Во втором отделении стихотворения из сборника «Громокипящий кубок» исполняют артистки Е. А. Уварова, Л. А. Ненашева, В. В. Макарова. В третьем отделении «поэзы Игоря Северянина» читает автор.
Интересным было выступление 25 января 1915 года вместе с Анной Ахматовой и Александром Блоком на вечере «Писатели – воинам» на Бестужевских курсах (у Петрова – в Александровском зале Государственной думы на концерте в пользу «Лазарета деятелей искусств» вместе с Ахматовой, Блоком, Сологубом, Тэффи, Евгением Чириковым, Михаилом Кузминым).
Один из характерных поэзовечеров состоялся 31 января 1915 года в Политехническом музее. В афише обозначено:
«Реферат Семёна Рубановича “ Поэт-эксцессер”.
Чтение стихов Игоря Северянина в исполнении
киноартиста Ивана Мозжухина, Л. И. Самборскои и др.
В третьем отделении выступает Игорь Северянин».
Семён Рубанович говорил о поэте:
«Эксцессерство... <...> его кажется подозрительной публике красным плащом тореадора, и, боясь стать разъярённым быком, она подымает на смех поэта. “Паяц” – кричит толпа. И эту кличку принимает Игорь Северянин, но с такой грустной гордостью, что в его устах она звучит “как королевский титул”. <...>
И под личиной паяца он становится шутом-сатириком, смеющимся над смехом публики, как смеются над человеком, который не замечает, что его держат за нос».
В газетном отчёте были отмечены несомненный дендизм и эмоционализм Северянина, музыкальность исполнения им своих стихов. Громкий успех имел И. И. Мозжухин, читавший поэзы в «развязной, почти кафешантанной манере».
Впечатление от выступлений сохранилось в дневниковой записи будущего театрального критика П. А. Маркова, присутствовавшего на концерте:
«Вчера зал Политехнического музея был совершенно переполнен: “яблоку было негде упасть”.
Успех поэт имел громадный. Зала стонала и ревела от восторга, полученного от заунывного чтения “божественного” Игоря».
Другой по составу участников и заявленной теме поэзоконцерт прошёл 6 февраля 1915 года в Петрограде в зале Петровского училища:
«Доклад Андрея Виноградова “Поэзия и мировая война ”. Участвуют: Игорь Северянин со стихами из книги “Златолира ”, Виктор Ховин, Александр Толмачёв, Александр Корона, Александр Тиняков».
Из отчёта о вечере в «Петербургском листке» (февраль 1915 года):
«Переполненный до последней возможности зал. Набитые молодёжью проходы между креслами. Оживлённые, ожидающие лица.
Пожилые, солидные люди, военные – раненые и здоровые, молодёжь в смокингах и в чёрных косоворотках, шикарные дамы и скромные курсистки...
“Златоцвет” этой компании – Игорь Северянин публично отрёкся от всяких эго– и неофутуристов и окружил себя новыми поэтами земли русской, которые величают его за это в своих докладах “сребролучным солнцем” и ещё чем-то в том же духе. Он является апостолом какой-то новой школы, имя которой ещё неизвестно...»
О созвучии стихотворений поэта настроениям и ожиданиям собравшихся слушателей свидетельствуют журналисты:
«Игорь Северянин, с зелёной розой в петлице, певучим голосом прочёл ряд своих поэз, из которых стихотворение “Я, призывающий к содружью и к радостям тебя, земля, я жажду русскому оружью побед, затем, что русский – я” вызвало бурю аплодисментов...»
Совершенно особый поэзовечер проходил 31 января 1916 года в Москве в концертном зале Синодального училища. Алексей Масаинов произнёс доклад «Великие фантазёры». По сообщению газеты «Раннее утро» от 31 января, «Игорь Северянин прочитал несколько новых поэз. Поэту был поднесён огромный венок с надписью “Игорю Северянину от москвичей”. На вечере преобладала молодёжь».
Владимир Маяковский сообщал читателям газеты «Новь» о поэзоконцерте в Политехническом музее:
«Публики для военного времени много. Нетерпеливо прослушан бледный доклад Виктора Ховина [“Футуризм и война”]... После вышел “сам”. Рукоплескания, растущие с каждым новым стихотворением. Ещё бы: “это – король мелодий, это – изящность сама”. Увлекаются голосом, осанкой, мягкими манерами, – одним словом, всем тем, что не имеет никакого отношения к поэзии. Да в самом деле, не балерина ли это, ведь он так изящен, ну, словом —
Летит, как пух из уст Эола:
То стан совьёт, то разовьёт
И быстрой ножкой ножку бьёт».
Вечера в Харькове в зале Общественной библиотеки, где доклад «Перепутья русского футуризма» читал Виктор Ховин, а Северянин исполнял поэзы разных лет, вновь дали повод к сравнению поэта с Оскаром Уайльдом.
Последний, общедоступный поэзовечер Северянина в Харькове, в зале литературно-художественного кружка, был предварён специальным докладом «Фанатик в пурпуровой мантии (Оскар Уайльд)», с которым выступил Виктор Ховин, Александр Толмачёв читал свои «Рондели», посвящённые Игорю Северянину.
Другой серией вечеров Северянин откликнулся на события и настроения в дни Первой мировой войны. Поэзовечер в Ростове-на-Дону, в помещении театра, открывался докладом «Футуризм и война» Виктора Ховина.
Ховин, по сообщениям газет, «...бегло изложив разрушительную сущность итальянского футуризма, тоскующего по великой войне, отрицает его поэтическую ценность... В мечтательной поэзии сегодняшнего дня, выразителем которой явился Игорь Северянин, преломляется угарная, пряная, как сгёгпе de violette, современность с её шантанами и демимонденками... Во втором отделении выступал Игорь Северянин со своими поэзами. Вначале странная манера декламации вызывала сдержанный смех публики, но затем публика прислушалась, стала внимательной и дружно аплодировала поэту. Большинство прочитанных им поэз – поразительно красивы и музыкальны по форме. Благоуханная прелесть его поэз покорила публику».
Поэзовечер в Одессе в Драматическом театре запомнился многим. Программа вечера включает:
«Отделение I
Доклад Шенгели на тему “Поэт вселенчества”.
1) Символизм и символисты.
2) Стремление за пределы предельного.
3) Вампука “достижений”.
4) Кризис символизма и оскудение поэтов.
5) Бальмонт, Брюсов, Блок, Белый.
6) Значение новой поэзии.
7) Город и его поэзия.
8) Брюсов как урбанист.
9) Индивидуализм и особенность.
10) Аксиома индийской мудрости.
11) Мир высохших измерений.
12) Космическое сознание.
13) Два пути проявления космического сознания.
14) Игорь Северянин и космическое сознание.
15) Время и “Монументальные моменты”.
16) Влюблённость, пределы реального мира.
17) Критика и ресторанные поэты.
18) Поэзия жизни, как таковой.
19) Общечеловеческие чувства.
20) Букет переживаний. Поэзо-антракт.
Отделение II
1) Поэзо-солистка Балькис-Савская исполнит неизданные поэзы Игоря Северянина.
2) Г. Шенгели исполнит свои поэзы. Поэзо-антракт.
Отделение III
Игорь Северянин исполнит поэзы из сборников “Златолира”, “Ананасы в шампанском”, “Тост безответный” и неизданные поэзы».
Юрий Олеша вспоминал об этом: «Это было в Одессе, в ясный весенний вечер, когда мне было восемнадцать лет, когда выступал Северянин – маг, само стихотворение, сама строфа...»
Поэзовечер в Москве в Никитском театре: реферат о творчестве Северянина «Поэт мечты» читал поэт Владимир Королев (впоследствии взял псевдоним Влад Королевич). Свои стихи исполняли Игорь Северянин, Алексей Масаинов и Андрей Виноградов.
Поэзовечер в Петрограде в Александровском театре городской думы: Алексей Масаинов прочитал доклад «Поэты и толпа», Виктор Ховин – лиро-критический отрывок «Сквозь мечту». Свои стихи исполняли Игорь Северянин, Алексей Масаинов и Андрей Виноградов, Александр Толмачёв и др.
Давид Бурлюк подчёркивал тот факт, что Северянин подбирал своих «оруженосцев» из малоталантливых поэтов, этим оттеняя своё превосходство. Вспоминая свои встречи с Северяниным, он писал:
«Во время моего визита одиннадцатого февраля 1915 года Северянин видел во мне, очевидно, человека, с которым, даже не споря, он всё же был во внутреннем раздражении: он написал мне в тетрадь две строки:
Да, Пушкин мёртв для современья,
Но Пушкин пушкински велик.
Северянинских стихов я не учил по книге, некоторые из них приходилось слышать по несколько раз в его чудесном исполнении, было это в аудитории московского Политехнического музея, переполненной юным воодушевлением молодёжи, горящими глазами девушек, впечатлением совершающегося праздника красоты; случалось и в обстановке более интимной. И характерно, что аудитория Северянина, поклонники его, не критикующие, а наслаждающиеся, это юные, бодрые духом. Один или два шкафа с книгами, не то кушетка, не то кровать, на столе, кроме чернильницы и нескольких листов бумаги, нет ничего, а над ним висит в раме под стёклами прекрасный, схожий с оригиналом, набросок углём и чернилом работы Владимира Маяковского, изображающей Игоря Васильевича.
Сам Игорь Васильевич сидит за столом, Виноградов, “оруженосец” Северянина, ходит по комнате. При Игоре Васильевиче всегда, долгое время или кратко, любимый им молодой поэт.
Северянин держит их при себе для “компании”, они – тот фон, на котором он выступает в своих сборниках и во время поэзных вечеров своих. За десять лет Северянин сменил много имён: здесь и зарезавшийся бритвой Игнатьев, и Сергей Клычков, и несчастливый сын Фофанова Олимпов, у которого Северянин – всё же надо отдать справедливость – многое позаимствовал, правда, усилив и по-северянински подчеркнув.
Издатель “Очарованного странника”, Александр Толмачёв, один молодой поэт с Кавказа Шенгели и, наконец, в 1918 году неразлучный с Северяниным какой-то серый блондин, которого Северянин нежно называл перунчиком. Перунчик мрачно пил водку. Северянин никогда не держал около себя людей с ярко выраженной индивидуальностью.
Это были “субъекты”, годные для (необходимых Северянину) случаев, это были хладнокровные риторы, далёкие живости северянинской музы. Ходивший по кабинету Виноградов написал мне как-то несколько удачных строк, характеризующих, конечно, случайно мою мысль.
Моя душа чужда экзотики,
Где ярких красок пестрота.
В искусстве важен принцип готики —
Взнесённость, стройность, острота.
И вот во всём, что делали “эстетические оруженосцы” Северянина, взнесённость была, стройность тоже, но поэзии, увы! – Мало».
Однако нельзя не отметить и помощь, поддержку, оказанную Северяниным начинающим поэтам, которых он представлял публике на своих поэзовечерах.
Георгий Шенгели вспоминал, что читал стихи из собственной книги «Гонг» и «вызвал овацию, бисировал четырнадцать раз; в антракте несколько сот экземпляров “Гонга” были раскуплены (в фойе стоял столик с книгами Северянина и моими), и в “артистическую” ломились юноши и девушки с белыми томиками в руках, прося автографов».
На поэзовечерах обычно разбрасывались цветные листовки-«летучки» (размером 6x10 сантиметров) с короткими текстами северянинских поэз: «Твоя дорога лежит безлюдьем, / Твоя пустыня – дворца светлее» или «Пойте, пойте / О любовной весне, / Об улыбке лазоревой, девичьей».
Российский Оскар УайльдИгорь Северянин не только собирал переполненные залы, но и слыл российским Оскаром Уайльдом. Не случайно Чеботаревская назвала его собратом Уайльда, подарив ему книгу «Афоризмы Оскара Уайльда», а критик Александр Редько заметил, что Северянин «хочет быть сокращённым российским изданием английского эстета Оскара Уайльда». Василий Каменский вспоминал:
«Но всё-таки всех “кудесней” был сам поэзоконцертант: высокий, чёрный, кудрявый, с “лицом немым, душою пахотной”, в длинном сюртуке, с хризантемой в петлице, ну, словом, русский Оскар Уайльд.
Северянин метался от:
Вы такая эстетная, вы такая изящная,
Но кого же в любовники?
И найдётся ли пара вам?
Ножки пледом укутайте дорогим, ягуаровым...
до “восторженной поэзы”:
Но пока молодёжь молода,
Не погаснет на небе звезда,
Не утопится солнце в воде, —
Да весенятся всё и везде!
И смотрю я в сплошные глаза:
В них – потоп, а в потопе – гроза».
Не каждому слушателю удавалось приблизиться к поэту-грёзэру. Александр Дейч, живший в Одессе, вспоминал, как вначале познакомился с ним по книге «Громокипящий кубок», а затем, во время гастролей Северянина в Одессе, пришёл на его концерт:
«...Горели хрустальные люстры, обливая молочно-белым светом красивый зал Купеческого собрания. На эстраде – Игорь Северянин в хорошо скроенном чёрном костюме с белой хризантемой в петлице. Теперь ещё больше походил он на Оскара Уайльда. Только вот, помнится, по описаниям, во время турне по Америке выходил с жёлтым подсолнечником в бутоньерке.
Манера чтения стихов была у Игоря Северянина особенная. Сколько бы её ни описывали, – а это делали многие, – тому, кто не слыхал поэта, трудно её представить. Кажется, не сохранилось записей его голоса, по крайней мере, мне не приходилось слышать таких записей. Это не было декламацией, построенной на нарочитой напыщенности, не было в его чтении и обычных в то время “завываний”. Он произносил стихи нараспев, находя для каждого из них свою мелодию. Полупение-получтение – так можно определить его манеру. Удивительнее всего, что даже малозначительные его “поэзы” воспринимались всерьёз и волновали слушателей, особенно же слушательниц. По прошествии полувека большинство тогдашних стихотворений Игоря Северянина выглядят манерными и вышедшими из моды, даже немного смешными:
Я вскочила в Стокгольме на летучую яхту,
На крылатую яхту из берёзы карельской,
Капитан, мой любовник, встал с улыбкой на вахту,
Закружился пропеллер белой ночью апрельской. <...>
Я, гений Игорь Северянин,
Своей победой упоён...
Или:
Я прогремел на всю Россию,
Как оскандаленный герой...
Литературного мессию
Во мне приветствуют порой;
Порой бранят меня площадно;
Из-за меня везде Содом!
Я издеваюсь беспощадно
Над скудомысленным судом.
Какой благодарный материал давал поэт разозлённым фельетонистам и растревоженным обывателям! И этим он пуще привлекал внимание, собирал переполненные залы своими поэзоконцертами и слыл российским Оскаром Уайльдом.
Он и в самом деле по внешнему облику походил на знаменитого английского эстета. Так, по крайней мере, мне сразу показалось, когда я увидел перед собой высокого, молодого ещё человека, стройного, с крупными чертами несколько асимметричного лица и большими, но полузакрытыми глазами».
Современники находили Игоря Северянина даже внешне похожим на Оскара Уайльда. Правда, некоторые относились к этому скептически. «Уайльд с Подьяческой» – так иронически обращались к Северянину, сходство которого с английским денди отмечали критики. Всеволод Рождественский видел в нём «провинциальную карикатуру на портреты Оскара Уайльда». Бенедикт Лившиц вспоминал: «Он, видимо, старался походить на Уайльда, с которым у него было нечто общее в наружности. Но до чего казалась мне жалкой русская интерпретация Дориана!» Северянин относился отрицательно к подобным сравнениям: «Люди, уверяющие меня, что я похож на Оскара Уайльда, говорят мне дерзость: я очень люблю Оскара Уайльда, но с меня достаточно быть похожим на себя». «Иронящий Уайльд» привлекал поэта, он написал стихотворение «Афоризмы Оскара Уайльда» (1918).
Образ Оскара Уайльда в глазах современников настолько слился с Игорем Северяниным, что был увековечен в жанре «кинопоэзы». Вот как журнал «Пегас» в свойственном ему ироническом тоне рассказывал о кинопоэзе Игоря Северянина, снятой по мотиву поэзы «Ты ко мне не вернёшься...»:
«Надпись на экране перед портретом автора кинопоэзы:
Я – гений, Игорь Северянин,
Своей победой упоён!
Я повсеградно оэкранен,
Я повсесердно утверждён.
И. С.
Портрет автора на экране – дважды, в начале и в конце картины. Фигура под Оскара Уайльда. Взмах головы – гения».
Здесь всё не случайно: и цитата, и фигура автора, и сравнение с Уайльдом. Северянин проявлял особый интерес к кинематографу. Его поэза «М-me Sans-Gene. Рассказ путешественницы» навеяна пьесой французских драматургов Викторьена Сарду и Эмиля Моро «Madame Sans-Gene» (поставлена в 1893-м, издана в 1907-м, русский перевод – 1894-й), которая была инсценирована для кинематографа обществом «Фильм д’Ар».
Одно из его стихотворений, «Июльский полдень» (1910), носит подзаголовок «Синематограф». Синематограф – кинематограф – принятое в 1910-х годах XX века обозначение кино; выносилось как подзаглавие в рекламах и либретто видовых и игровых фильмов так называемых электротеатров. В первой строке текста «Элегантная коляска, в электрическом биенье / Эластично шелестела по шоссейному песку...» «электрическое биенье» – не только указание на «электротеатры», но и эстетически осмысленный эффект шума кинопроектора.
Мягко льётся серенада,
На экране жизнь идёт.
И проэктор, как цикада,
Песню ровную поёт.
Подобное восприятие кинематографа было характерно для читателей этого времени. «Можно предположить, – пишет Юрий Цивьян в статье «Кинематограф у Северянина», – что акустический лейтмотив “Июльского полдня” – шелест шин по шоссе – результат ассоциации того же порядка: непроизвольное наложение шума кинопроектора на изображение бегущего автомобиля привело звук и изображение в состояние взаимной мотивированности. <...> Не вполне “коляска” и не совсем “мотор”, “шаловливый экипаж” в заключительной строфе приобрёл у Северянина] черты экипажа призрачного, не то небесного, не то морского:
...Шелестел молниеносно под колёсами фарватер
И пьянел вином восторга поощряемый шофёр.
Что же касается экранизации поэз Игоря Северянина – кино-поэз – это тема новая и неисследованная. И хотя анонимный рецензент “Пегаса” счёл, что “постановка кино-поэзы ‘Ты ко мне не вернёшься...’ не прибавила лавров г-ну Иванову-Гай”, зрителей не могли не тронуть слова из этой поэзы и фигура автора “под Оскара Уайльда”».
Виктор Ховин в статье «Сквозь мечту» пояснил, чем был близок Оскар Уайльд Северянину:
«– Он был первым, кто сказал – живите, как цветы полевые, писал Оскар Уайльд о Христе, и Он же признавал, что душа каждого должна быть как девочка, что резвится и плача, и смеясь.
Мечта Уайльда о торжестве бесплодных эмоций над практицизмом, творческой лжи над будничной правдой действительности нашла себе воплощение в сладостной и пламенной легенде бездомного художника, бежавшего от городской культуры в дебри варварской природы острова Таити».
