Текст книги "Россия и русские в мировой истории."
Автор книги: Наталия Нарочницкая
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 42 (всего у книги 46 страниц)
Глава 14. Россия, Mitteleuropa и Балканы в англосаксонской <геополитической оси> современной истории
Рассмотрение событий 1990 годов на фоне международных отношений всего столетия обнаруживает в последнем, казалось бы не имеющем аналогов периоде, классические геополитические константы. В области структурной реорганизации евразийского пространства после самоустранения России проявилась старая цель – взять под контроль Восточную Европу вместе с выходом к Балтийскому морю на севере и к Средиземному и Черному морям на юге – и опять Восточный вопрос: контроль над Средиземноморьем, Проливами и Черноморо-Каспийским регионом, где развивались глобальные противоречия между Россией и Англией на рубеже XIX-XX веков и где к ним добавились не менее глобальные интересы в области геоэкономики и направления потоков углеводородов.
На рубеже 90-х годов Россия сдала свои геополитические позиции, отреклась от своих традиционных установок и ушла из Восточной Европы, <организатором> которой всегда была либо она, либо Германия. Именно для предотвращения попадания Восточной Европы в их сферы влияния и возникла установка английской европейской стратегии: создание яруса лимитрофов между Германией и Россией. После краха СССР Западная Европа оставалась <ялтинской> и к тому же консолидированной в НАТО. Но <социалистическая Восточная Европа>, выйдя из под российского контроля, рассыпалась в постверсальский ярус мелких и несамостоятельных государств от Балтики до Средиземного моря. На глазах возникла пока еще только географическая, но потенциально политическая Mitteleuropa, организатором которой могла возомнить себя Германия, чьи интересы к самостоятельной роли грозили проснуться. Эту постверсальскую Восточную Европу надо было срочно инкорпорировать в западный постялтинский каркас под англосаксонским контролем. В этом <втором Версале> расширение НАТО планировалось прежде всего как один из инструментов, гарантирующих незыблемость прежней западной структуры, а также удержание в ней Германии в той обезличенной роли, в какой она пребывала после Второй мировой войны. Граница этой структуры – атлантической постялтинской Европы – проходила по маккиндеровскому меридиану – Берлину. Для англосаксонских архитекторов Европы предоставлялся
476
якальный шанс, уже держа Германию в прочной узде, точно в этветствии с учением британской геополитики отделить Восточ(ую Европу от России – <Хартленда>, <Континента>, без которой .К> неизбежно утрачивала роль системообразующего элемента еврай(йского пространства. Это сулило организацию первой успешной
Ыистемы территориального владения <от моря до моря> в меридиоilanbHOM направлении от Балтики до Средиземноморья, о которой
йисал В. П. Семенов Тян-Шанский.
– Американский <Университет национальной обороны> (The U.S.
знакомых с политической географией.
Но на южном (балканском) фланге, который обеспечивал выход
по меридиану к Средиземноморью в месте, где Вардаро-Моравская долина с Косовым полем – единственной природной равниной на Балканах – соединяет в военно-стратегических параметрах Западную Европу с Салониками в Эгейском море, на том самом фланге, за который велись дипломатические битвы между Молотовым и Бирнсом на сессиях СМИД, Югославия на глазах превращалась из противовеса СССР и Варшавскому пакту в антиатлантическую силу. Процессы разложения коммунистических структур в Югославии, общие для всех восточноевропейских стран, спровоцировали в этой <варварской> славянской стране, в отличие от Варшавы, Праги, Будапешта и денационализированной Москвы, не столько либеральный, сколько национальный подъем, который не исключал распад федерации с перспективой хотя бы частичного объединения сербов, что сделало бы небольшую, но стратегически важную территорию недоступной для проектов реорганизации постверсальской Mitteleuropa. Тем более тревожным был национальный подъем в Югославской народной армии.
О потенциальном стремлении Германии к более самостоятельной роли свидетельствовала резкая активизация связей с хорватами
Mackinder Н. Democratic Ideals and Reality: A Study in the Politics of Reconstruction, W. D.C., 1996, p. 4.
477
и словенцами с самого начала кризиса федерации в Югославии. В то время как Вашингтон, преследуя извечную британскую цель связать прорусских и прогерманских славян в одном государстве, придерживался концепции преобразования СФРЮ в мягкую конфедерацию, Германия настойчиво вела дело к признанию Хорватии и Словении и практически навязала его Евросоюзу, чем были весьма недовольны в Лондоне и в Париже. Многим это напомнило, что Хорватия воевала на стороне Гитлера, что эта часть Балкан всегда была в орбите центральных держав. Еще более серьезным симптомом было влияние на канцлера Г. Коля президента <Дойче Банк> А. Херхаузена, сыгравшего немалую роль в объединении Германии. Этот процесс был в его видении частью широкой перспективы будущего Европы. В ней <интеграция России в мировое сообщество и мировую экономику> произошла бы через привязывание рубля не к доллару, но к марке. Херхаузен предлагал даже погасить долги России. Такая основа создавала качественно иную перспективу взаимоотношений Германии с Россией и с восточноевропейскими странами. Но и будущее Европы от Атлантики до Урала становилось делом уже не США, а самих Европы и России. Вместе они представляли бы мощную геополитическую и экономическую силу. Атлантическое сообщество могло испытать кризис самой идеи. В такой гипотетической Европе, менее нуждающейся в атлантической эгиде, лидером неизбежно становилась Германия.,
Загадочное убийство А. Херхаузена, одной из крупнейших фигур европейского финансового мира, названное одним немецким автором <убийством как средством геополитики>566, было увязано с действиями <красных террористов> и замято поразительно быстро. Можно предположить, что уже в начале 90-х годов США стали поддерживать идею смены политического истэблишмента в Германии и во всей Европе, нужной для перехода от панъевропеизма к глобализму, который во всех его обличьях является сугубо левой идеей. Напомним, что в начале XX века осуществлению как вильсонианской, так и большевистской доктрины мешала полумонархическая и национальноконсервативная Европа, которая была сокрушена Первой мировой войной, установившей в России коммунистическую, а на Западе – <либеральную> систему, которые начали соперничество за глобальное сверхобщество. Для осуществления нового Grand Design, растворяющего в <едином> мире уже <единую> Европу, Вашингтону опять потребовался сдвиг влево западноевропейского исторического сознания.
Левое универсалистское мышление очень хорошо характеризуют программные статьи О. Лафонтена, бывшего председателя СДПГ и
"Rudiger R. Das Attentat auf Alfred Herrhausen: Mord als Mittel der (Geo)politik. Eirna-Studie. Die verpasste historische Chance von 1989. Wiesbaden, 1998.
478
Цяинистра финансов Германии, и Массимо дАлемы, лидера итальянЬких коммунистов и бывшего премьер-министра Италии. Выступая Еедновременно на одной полосе газеты
Бывшие <товарищи> (camaradas Solana, dAlema и Genosse Fischer) принадлежали к сугубо космополитическим леволиберальным кругам, воспринявшим идею мирового глобального сверхобщества еще в своем <розовом> социал-демократическом, <красном коммунистическом> или ультралевацком прошлом. Частью этой программы стали расширение НАТО, необходимого для соединения европейского процесса с атлантической эгидой, и план реорганизации Юго-Восточной Европы в соответствии с параметрами давно
известной дунайской конфигурации.
О сербском <национализме> свидетельствовал демарш Сербской академии наук и искусств, подготовившей в 1985 году фундаментальный доклад о положении нации и страны. Так называемый <Меморандум академии> робко, со всевозможными экивоками, свойственными интеллигенции, прошедшей школу пролетарского инL тернационализма, впервые открыто поставил вопрос о разделенном положении сербской нации в федерации, о последовательной установке <титовской> Югославии на развитие производства не в пользу Сербии, на вывод из нее промышленности, на постоянное перераспределение национального дохода и финансирования в пользу дру гих субъектов федерации, на административную и финансовую дис? криминацию в области культуры с целью растворения исторического сербства. Был указано и на нарушение прав человека в Косово,
567 El Pais. 1 noviembre de 1998.
479
откуда сербов систематически вытесняли. В ответ был обрушен шквал обвинений со стороны хорватов и словенцев и западного общественного мнения568. Именно сербский дух и ЮНА стали объектами идеологической демонизации и стратегии расчленения. Война в Боснии и косовский кризис были вписаны в общие планы вместе с расширением НАТО, поскольку югославский антиатлантический анклав с выходом на Средиземноморье был недостающим элементом мозаики, в которой все побережья Западной Европы должны были быть под <политическим контролем Англии>. Югославский кризис на всех своих этапах освещен в фундаментальной работе Е.Ю. Гуськовой569, издавшей и ценнейшие сборники документов по этой теме.
Расчленение СССР и драма в Югославии дали импульс новым направлениям политике Запада, что сказалось в полной мере в конце 90-х годов. Это усиленное выдвижение глобалистских концепций международного права, подрывающих суверенитет, и попытка привлечь к новым задачам существующие международные организации и многосторонние механизмы, на создание которых были затрачены в свое время огромные материальные и политические ресурсы. Реализацией общего замысла стала многоступенчатая программа распространения контроля НАТО над новыми пространствами, которая включала как формальное расширение, так и создание вспомогательных инструментов вроде программы <Партнерство во имя мира> и Пакта стабильности для Юго-Восточной Европы.
Пока крупные международные структуры отражали баланс сил в международных отношениях, являясь их надстройкой, одностороннее давление было затруднено. Все уставы, хартии и резолюции содержали толкование проблем с позиции многокачественного мира, что исключало при надлежащей политической воле давление на национальный суверенитет. Запад давно создавал параллельные механизмы, особенно в неправительственной сфере, закладывая в них свою систему критериев. Роль этих органов росла от консультативных к координирующим и указующим, что очевидно на примере Совета Европы, превращенного в могущественного наднационального арбитра. Россия, потеряв волю и инициативу, стала заложницей глобальной машины.
ООН и ОБСЕ немедленно отреагировали на отказ от преемственной внешнеполитической линии и последовавшего немедленного ослабления России. В период своего становления Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе после многолетних согласований отразило совершенно определенные взаимные обязательства. СССР получил от Запада искомое подтверждение Ялтинско-Пот-
Mihailovic К., Krestic V. MEMORANDUM of the Serbian Academy of Sciences and Arts. Answers to criticisms. Belgrade, 1995.
Гуськова Е.Ю. История югославского кризиса. 1990-2000. М" 2001.
480
<дамской системы – признание законности границ и территориальной целостности послевоенных европейских государств, прежде f всего своих, а также границы по Одеру-Нейсе. Это означало приг знание Западом в хельсинкском Заключительном акте восстановления территорий исторической России, утерянных в ходе революции и Гражданской войны. Из Заключительного акта СБСЕ вытекало, что Прибалтика признается частью СССР (США единственные сделали оговорку). Запад получил от СССР искомое согласие на сокращение вооруженных сил и вооружений в Европе, реализованное затем в Договоре об ОВСЕ. Из этих взаимных обязательств выполненными
остались лишь российские.
ООН и ОБСЕ открыто проявили двойной стандарт в отношении
России и Сербии. Для поспешного признания расчленения СССР и Югославии – государств-основателей ООН и участников Хельсинкского акта (их территориальную целостность, а не субъектов их федераций гарантировали 35 подписавших Акт стран) было применено положение о мирном изменении границ. Но территории Украины, Грузии, Молдавии, Боснии и Герцеговины, Хорватии были объявлены не подлежащими изменению. Их внутренние административные границы провозглашены международными и неприкосновенными на основе того же Акта со ссылкой на принцип нерушимости границ. Налицо двойной стандарт и в эксплуатируемой в политических целях сфере <прав человека>, под флагом которых избирательно осуществляется шантаж суверенных государств. Нарушение прав русских и сербов не вызывало протеста. Даже когда происходил невиданный в XX веке массовый исход сербов из Крайны, мировое сообщество комментировало это как обычную <гуманитарную> проблему.
ООН немедленно отразила новое соотношение сил. Поскольку
стратегия США заключалась в использовании моральной капитуляции России для превращении <универсальной> международной организации в подобие <мирового правительства>, то именно в этом направлении действовали новые тенденции в работе Совета Безопасности. Прецедентом стало обсуждение решения Верховного Совета РФ <О статусе города Севастополя>. Совершенно абстрагируясь от содержательной стороны вопроса и перипетий внутриполитической борьбы, приходится отметить, что объявление Советом Безопасности (даже в виде заявления Председателя, а не резолюции) решения высшего законодательного органа суверенного государства не имеющим юридической силы было беспрецедентным актом, выходившим за рамки полномочий ООН и открывавшим путь к превращению ООН в мировое правительство, что сулило опасные последствия для
международных отношений.
В этом ключе надо рассматривать и попытку использования ООН как наднационального и единственного универсального органа для
31-2528 481
легитимизации действий НАТО, которую сделали США на первом этапе в ходе <миротворчества> в югославской драме. Первопричиной трагических событий в самой Югославии является скоропалительное признание субъектов Югославской Федерации вопреки духу и букве Заключительного акта Хельсинки, а в случае с Боснией и Герцеговиной – вопреки самой боснийской Конституции, которая допускала изменение статуса республики только при единогласии отдельно опрошенных трех общин – сербской, хорватской и мусульманской. Это лишило права на самоопределение сербов, ставших, как и русские, народом, разделенным на своей исторической территории на шесть квазигосударств. Боснияи Герцеговина – искусственное порождение коммунистического государственного строительства – немедленно взорвались в момент разрушения союзной Югославии. На этапе, когда у США и НАТО еще не созрело окончательно решение открыто вторгнуться в конфликт военными действиями, в самой НАТО признавали опасность предыдущих решений. Эти сомнения отражали реминисценции этики холодной войны, управляемого и предсказуемого периода международных отношений, в котором блоковые противостояния регулировались дозированным реагированием как спектакль.
В целом эволюцию американского отношения к югославскому кризису следует рассматривать в контексте многоуровневого продвижения на Восток, превращения нынешней Восточной Европы в Западную, а западных регионов исторического государства Российского – в <Восточную Европу>, что предупреждало возрождение Центральной Европы как соблазна для германской политики, получавшей огромные возможности, впервые не связанные с агрессией и захватом. Поэтому безопасность атлантического мира трактовалась не столько в военных измерениях, сколько в смысле геополитических границ (контроль за подступами к важнейшим выходам к морям) и как гарантия окончательного втягивания новых территорий в цивилизационный леволиберальный мир, который когда-то был <Европой Петра>. К тому же НАТО действительно стояла перед дилеммой: либо расширение и ответ на новые реальности, либо роспуск, как писал 3. Бжезинский570.
На рубеже 90-х годов, когда Вашингтон еще следовал классической дипломатической этике и не осмеливался объявлять части СССР зоной своих прямых интересов, сторонники американской доминирующей роли в мире уже отстаивали мнение, что Соединенные Штаты не должны оставить этот регион без участия, не должны предоставить России монопольное право на поддержание безопасности в соседних с ней государствах. Из предназначенных для внешнего
""Brzesinski Z. NATO – Expand or Die? The New York Times. 1994, Dec. 28.
482
потребления аргументов выдвигались опасность возможной эскалации конфликтов в бывшем СССР и серьезные проблемы перед НАТО и США, если Иран и Турция окажутся вовлеченными в один из конфликтов в Центральной Азии и на Кавказе; рост конфликтогенности в России, на Украине, в Казахстане, обладающих ядерным оружием, что представляет прямую угрозу Западу; стремление России провозгласить протекторат над бывшими республиками. Указанную точку зрения активно защищал влиятельный в Государственном департаменте бывший посол США в России Дж. Мэтлок, полагавший невозможным для США уйти из Европы и <отдать под контроль России территорию бывшего СССР>, <так как хранящиеся в этом регионе арсеналы всех видов оружия являются самым опасным источником нестабильности и требуют от Запада строжайшего мониторинга всего происходящего>. Контроль территории бывшего СССР, по Мэтлоку, должен был перейти к США. Такое косвенное объявление о стратегических интересах США в этом регионе проявилось в полной мере в последующий период. Зависимость интересов США от их глобальной вовлеченности подчеркивал бывший министр обороны Дж. Шлезингер: <Соединенные Штаты как великая держава взяли на себя задачу поддержания международного порядка. Отказ от основных обязательств невозможен, так как это не позволит США выполнить
свою основную задачу>.
Политологи <неоизоляционистского> толка упрекали Вашингтон в том, что США находятся в плену идеи роли верховного арбитра и, несмотря на непомерные расходы, не желают отказаться от соблазна обрести неоспоримое доминирующее влияние в мире, опасаясь неизбежного роста роли Германии и Японии в решении мировых и региональных проблем. Однако некоторые аналитики, в том числе из администрации Клинтона, критически высказывались против лидерства США как единственной сверхдержавы после окончания холодной войны. К. Лейн из Института Като в Вашингтоне считал, что в новом мире США должны вести себя лишь как одна из великих держав со своими интересами и сосуществовать вместе с другими великими державами. Лейн противопоставлял идею <достаточности> сугубо американских интересов концепции <поддержания мирового порядка как национального приоритета>, которая и рождала аргумент <чувства угрозы> для безопасности США, не существующей в реальности571. Ч. Мейнс, который неоднократно критиковал политику администраций Буша и Клинтона, не поддерживая в целом идею <мессианской роли> Соединенных Штатов, высказался, что в изменившихся международных условиях необходимо разделить сферы влияния между ведущими державами. США сохранят доминирующее положение среди стран Запада, Россия займет аналогич-
571 Foreign Policy, Fall 1993, ? 92, ?. 19.
31*
483
ное положение на территории бывшего СССР, Индия станет лидером в Южной Азии, а Китай и Япония – на остальной части Азиатского континента. Такой порядок, по мнению Мейнса, гораздо более соответствует новым реалиям современного мира, и прежде всего тенденции к формированию коллективных подходов по разрешению и урегулированию конфликтов, укреплению международных организаций и расширению их функций"2.
Исследование международных реалий и дискуссии по этому вопросу в американских правящих кругах и в общественном мнении и сопоставление этих данных с анализом внутренних аспектов российской внешней политики отчетливо показывают: в окончательном решении США о расширении НАТО значительную роль сыграла эйфористическая позиция вхождения в мировую цивилизацию и поэтому пораженческая позиция России. Однако втягивание России в дискуссию и создание у России впечатления, что и она может рассматриваться в качестве кандидата на вступление, было одним из важных тактических приемов американской стороны, чтобы скрыть тот очевидный факт, что расширение НАТО изначально имело антироссийскую направленность573. Как пишет знаток этой проблемы Д. Глинский-Васильев, американские сторонники расширения и евроатлантисты изначально не слишком даже и скрывали, против кого направлены их планы, и выступали против какого-либо участия России в структура> альянса, в то время как сторонники на определенном этапе <стратегического партнерства> с Россией С. Тэлботт и У. Перри оказывались в меньшинстве по ряду вопросов, связанных с расширением574. В целом же внутриполитическая дискуссия в США показывала, что и оппоненты, и адвокаты этого проекта были едины в своем желании сдерживания России и расходились лишь в том, будет ли расширение служить этой цели наилучшим образом.
В Кремле и в МИД при А. Козыреве исходили из того, что этот вопрос уже решен в США без учета мнения России, что было чрезвычайной недооценкой потенциального воздействия твердой позиции России на США. В дальнейшем этот фактор, естественно, играл все меньшую роль. Как и следовало ожидать, США и НАТО использовали пресловутые опрометчивые решения СБ ООН для запланированного вторжения своей военной машины на Балканы. К этому моменту в американской администрации уже четко формируется стратегия, в которой <проблема политики и отношения США к событиям в бывшей Югославии, в частности Боснии и Герцеговине, важна не
572 Foreign Policy, Winter 1993-1994, p. 8-9.
573 См. Goldgeier J. Not Whether But When: The US Decision to Expand NATO. Wash. D.C. Brookings Institution Press, 1999, p. 32.
См. Глинский-Васильев Д. Между утопизмом и фатализмом // <Россия XXI>. Геоглобалистика. М., 2000, № 1, с. 7.
484
а по себе, а как та роль, которую США будут играть в мире в иод после окончания холодной войны – так это было сформулировано на слушаниях в сенате осенью 1992 г.>575 Такая позиция ррямо вытекала из провозглашенного Дж. Бушем <нового мирового порядка>. Происходила интернационализация конфликта в обстановке, когда Россия не имела серьезного веса, а значит, этот процесс
неизбежно возглавили США.
Бомбардировки НАТО сербских позиций в Боснии являлись нарушением самого Североатлантического договора, ибо ни одна из сторон конфликта не находилась в состоянии войны ни с одним членом НАТО и не угрожала ей. В сухих понятиях международного права это был акт международного терроризма, как и бомбардировки Ирака, свидетельствующий о серьезнейшем отступлении мирового сообщества от принципа невмешательства. Готовность извращать эти принципы и отказывать в них отдельным нациям, подвергаемым <демонизации> и сначала моральному, затем и физическому, уничтожению, говорила не только о нравственном состоянии общественного сознания, но и об изменении идейной концепции международного права.
Опаснейшие и далеко идущие последствия заключались в том,
что ООН взяла на себя совершенно не принадлежащее ей по Уставу право давать мандат НАТО, не являющейся структурой ООН, осуществлять во внутреннем конфликте какого-либо государства военные операции, которые выходят за рамки действия и географической зоны Североатлантического договора. Последовавшие события свидетельствовали уже не только о тревожных симптомах, а о фактическом формировании глобальной наднациональной структуры принятия решений, легализующей привилегированное положение США и других западных держав и их теперь уже ничем не маскируемые претензии на диктат в отношении суверенных субъектов мирового сообщества. При этом НАТО – военная организация этих стран, которая вела себя в рамках права в годы холодной войны, превращалась в мирового жандарма, действующего сначала под эгидой универсальной международной организации – ООН, затем, когда Россия перестала это санкционировать, под эгидой <мирового цивилизованного сообщества>. На каждом этапе югославской драмы США и НАТО пытались вовлечь Россию в западные проекты для Югославии, чтобы добиться капитуляции ее политической воли, втягивания ее в <мировое общество> избранных, которому она, бывший оппонент, должна была придать видимость универсальности. Российская политика, находясь в фарватере американского курса, на том этапе немало способствовала практическому разрушению
575 Hearings before the Comission on foreign relations. U.S. Senate. 102d Congress. 2d session. September 1992. Washington, Gov. pr. off. 1993.
485
основополагающих принципов международных отношений и суверенности ее субъектов, о чем свидетельствует, в частности, совместное заявление США и РФ на встрече Совета министров СБСЕ 14 декабря 1992 г. В этом документе стороны обратились к Сербии накануне выборов в ней, назвали ее законное и всеми признаваемое правительство <нынешним режимом>, что было вопиющим нарушением дипломатической этики и принципа суверенного равенства государств, и пообещали <создать условия для ослабления санкций>, если <будет сделан правильный выбор> и <за ним последует радикальная смена политики>576.
Результатом было сокращение российского влияния на Балканах и постепенное ужесточение американских планов урегулирования, все более принимавших промусульманский и антисербский характер. Дейтонский механизм, преподносимый на Западе в качестве достижения, стал закреплением и узакониванием достигнутого с помощью грубой военной силы расчленения сербской нации.
Международное право впервые санкционировало вмешательство во внутренние дела Пале (Республика Сербска). <Гаагский трибунал> имеет весьма сомнительную легитимность, что блестяще доказал в фундаментальном анализе с привлечением колоссального юридического материала один из крупных греческих юристов-международников Панайотис Харитос, председатель коллегии адвокатов Додеканезских островов"7. Однако этот, по мнению П. Харитоса, <карательный орган мирового сообщества> объявил несколько военных чинов боснийцев и хорватов и только сербского государственного лидера Р. Караджича военными преступниками, даже использовав наказание из арсенала <революционной законности> Стучки – <поражение в правах> – изгнание из общественной жизни. Действия гражданского главы государства объявляют военными преступлениями, лишь когда хотят вынести вердикт вины <неправой> стороне. Запад объявил именно сербов агрессором.
В Югославии во всей своей обнаженности был продемонстрирован тезис об <экспорте или проецировании стабильности>, который якобы стал главным содержанием <изменившейся стратегии> НАТО.
Анализ событий, геостратегических и международно-правовых тенденций в политике консолидированного Запада за последнее десятилетие побуждает рассматривать формальное расширение НАТО лишь как один из тесно взаимосвязанных уровней стратегии.
576 См. Югославский кризис и Россия. Документы, факты, комментарии. (1990-1993)//Современная история Югославии в документах. М., 1993, т. 2, с. 128.
577 Panayotis С. Conflict of Civilizations in the Balkans and the Role of International Law. In: Encounter or Conflict of Civilizations on the Balkans. International Scientific Conference. Historical Institute. Belgrade, 1997, p. 528.
486
Йо-первых, формальное членство в НАТО в сегодняшней обстановке уже не является принципиальным, поскольку созданы многоуровневые неформальные механизмы втягивания сопредельных государств в ее орбиту. Само по себе расширение НАТО без размещения ядерs цого оружия на новых плацдармах не может кардинально увеличить военную угрозу для России. Гораздо большее значение имеет включение в цивилизационный и стратегический ареал Запада под эгидой англосаксов выходов к морю (Прибалтика) и потенциальная эрозия полноценного участия в контроле международных водных путей в Европе (дунайское судоходство). Реальный итог стратегии расширения – претензии НАТО на вооруженное вмешательство во внутренние дела суверенных государств, никак не угрожающих членам
альянса, уже с успехом опробованы в Югославии.
Кроме очевидной основной цели – контроля США через атлантические структуры над Восточной Европой, затем западными и южными частями СССР, что дает доступ к Черноморскому бассейну, расширение НАТО имело и по-прежнему имеет антиевропейский аспект. К нему в начале 90-х годов проявляла чувствительность Франция, а в последние годы – и определенная часть национально и антиглобалистски ориентированной немецкой элиты. Неслучайно в начале 90-х годов в Европе всплывали идеи реанимации Западноевропейского союза (ЗЕС) – последнее проявление самоидентификации Западной Европы как отдельной от США геополитической и исторической величины. Эти рудименты европейского сознания не вписывались ни в американские планы, ни в доктрину <единого мира>, и превращение НАТО под эгидой США в военнополитический каркас ойкумены от Атлантики до Урала было ускорено. Именно соединенное в одном стратегическом импульсе расширение Европейского Союза и НАТО способствует атлантизации европейского процесса, который мог бы иметь куда более автономный облик с потенциальным усилением политической роли объединенной Германии, не всегда совпадающий с англосаксонскими планами. Общеевропейское видение интеграционных процессов, более приемлемое для России, в чрезвычайно осторожной форме все еще выражают некоторые немецкие политологи, признавая, как Эгберт Ян, что интеграция <как перспектива прочного государственного союза или даже федеративного государства, ответственного за всех, кто входит в союз>, воспринимается в России как конфронтационная. Он допускает <возникновение различных, переплетающихся между собой, интеграционных зон и интеграционных организаций на пространстве интеграционной конкуренции>578. Однако влияние глобалист-
