Текст книги "Россия и русские в мировой истории."
Автор книги: Наталия Нарочницкая
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 46 страниц)
Двуединой Монархии>270.
Что же Англия? В ходе переговоров с С. Сазоновым посол
Дж. Бьюкенен заявил, что <интересы Англии в Сербии ничтожны и
""Сазонов С.Д. Воспоминания. М., 1996, (Париж, 1927), с. 231-232, 251, 279, 215-216. Сазонов ссылается на Австро-Венгерский сборник <Диплом. Док. 1919>, № 8, с. 33.
201
что война из-за этой страны никогда бы не была допущена английским общественным мнением>. Сэр Эдуард Грей за две недели до убийства эрцгерцога Франца Фердинанда, выступая в палате общин, заверял: <Если между европейскими державами возникнет война, то не существует таких неопубликованных соглашений, которые ограничивали бы или сковывали свободу действий правительства или парламента в принятии решения о том, следует ли Великобритании принять участие в войне>271.
<Великобритания, единственная страна, находившаяся в наилучшей ситуации, чтобы остановить цепь надвигающихся событий, колебалась, – признает Г. Киссинджер. – У нее практически не было интересов, связанных с Балканским кризисом, хотя она и была всерьез заинтересована в сохранении тройственного согласия. Боясь войны как таковой, она еще в большей степени опасалась германского триумфа. Если бы Великобритания ясно и недвусмысленно объявила о своих намерениях и дала бы Германии понять, что вступит во всеобщую войну, кайзер, возможно, и уклонился бы от конфронтации>272. Сазонов не без оснований подытоживал: <Если бы в 1914 году сэр Эдуард Грей, как я настоятельно просил его об этом, своевременно и недвусмысленно заявил бы о солидарности Великобритании с Францией и Россией, он, возможно, спас бы человечество от этого ужасающего катаклизма>.
Все подводит к заключению, что война была на руку Англии, у которой поначалу был шанс остаться в стороне и вступить в нее только для того, чтобы не допустить однозначной победы и усиления либо России, либо Германии, что в точности повторили США в ходе Второй мировой войны. Действительно, Германия была в полной уверенности, что Англия воздержится от объявления войны, и привела в действие план по нападению на Бельгию, рассчитывая захватить устья Шельды. Но это и спутало все ее планы, так как затронуло жизненный нерв Англии, которая именно этим шагом и была вовлечена в войну, хотя сначала заняла выжидательную позицию. Германия была в шоке, но в России понимали, что именно с нападением Германии на Бельгию участие Англии было обеспечено: <Не достигнув объявления лондонским кабинетом своей солидарности с нами, мы могли только радоваться, что сама Германия вынудила его вступить в ряды своих противников и таким образом добилась того, к чему мы тщетно стремились>273.
В любом случае европейская война всегда велась бы не на территории Англии, а в случае успеха планов произошло бы раздроб-
271 Цит по: Нарочницкий АЛ. Великие державы, восточный вопрос и Первая мировая война. См. Велике силе и Србща. пред Први светски рат. Београд, 1976, с. 50.
272 Киссинджер Г. Указ. соч., с. 188.
273 Сазонов С.Д. Указ. соч., с. 255, 267.
202
ление имперской Mitteleuropa, окончательный распад Оттоманской Турции, который уже был начат Балканскими войнами, на обломках Австро-Венгрии и Турции образовалось бы нечто вроде Дунайского союза и выделились бы слабые секулярные республики – Богемия, Моравия, Силезия, что затронуло бы и западные части Российской империи, как и предсказывал Дурново.
В первое десятилетие XX века, когда все шло к мировой войне, стали очевидными будущий распад Оттоманской империи и центробежные тенденции в Дунайской монархии. Британия помимо помощи младотурецкой революции с целью закрепления будущей англосаксонской ориентации Порты проявила и самое заинтересованное внимание к судьбе балканских славян. Размышления об их встраивании в международные отношения отчетливо показывают совершенно определенные планы, последовательно продвигаемые под разными названиями в течение всего XX века, завершившись идеей Пакта стабильности для Юго-Восточной Европы. Перед Первой мировой войной были заложены многие конфликты конца XX века
на Балканах.
Там из-за многовекового османского ига и западного Дранг нах
Остен естественный процесс собирания наций в едином государственном теле, то есть складывания национальных государств, еще не был завершен. Западная Европа пережила этот процесс двумя-тремя веками раньше, причем необычайно жестоко: ее границы в значительной мере начертаны кровью в ходе истребительных войн между католиками и протестантами. Но в анализе балканских проблем начала века заметна тревога по поводу любого проявления сербских национальных чаяний, которые после <Начертания> Илии Гарашанина 1844 года вот уже полтора века являются пугалом для Западной Европы, так как в случае объединения сербов новое государство изменило бы баланс сил между великими державами. Подобное развитие событий исключено из конструктивных парадигм как в британских работах, так и в докладе фонда Карнеги о Балканских войнах 1913 года. Наряду с явным скепсисом в отношении сербов и их национальных идей, названных в докладе плодом воображения экзальтированных <историков-дилетантов> (так же, как этим термином Ф. Энгельс именовал мифических авторов <панславизма>), заметно особое внимание к македонскому вопросу, который прежде всего осложнял взаимоотношения между потенциально крупными и главными самостоятельными субъектами балканской политики –
Болгарией, Сербией и Грецией274.
В британских университетах создаются Общество южных славян, Юго-Славянская библиотека, издающая доклады и работы. Было бы
274 The Other Balkan Wars. 1913 Carnegie Endowment Inquiry in Retrospect with a New Introduction and Reflections on the Present Conflict by George F. Kennan. Washington. D.C., 1993.
203
недобросовестно отказывать всем британским историкам в искренней симпатии к христианским подданным Порты. Так, М.Е. Дерхэм пишет об истории Старой Сербии (ныне Косово и Метохии) как о <непрерывном бедствии, начавшемся с приходом турок> и обреченном <продолжаться, пока те остаются>, и отмечает, что после того, как <в 1690 году невыносимая участь заставила более 37 тыс. сербских семейных кланов эмигрировать в Венгрию, албанцы распространились на оставленных землях, которые с тех пор им было позволено безнаказанно разграблять>275. Однако работы по проблеме будущей структуризации южных славян в международных отношениях четко проявляют именно британские интересы, направленные сразу и против австро-германского, и российского влияния. Все проекты ориентированы на объединение фрагментированных разнородных малых народов, иногда даже разделенных, но ни в коем случае не на консолидацию крупных однородных славянских наций в одном государственном теле. Хотя объяснялось это в течение всего XX века желанием не допустить межнациональные конфликты, истинную причину легко вскрыть. Задачей Британии было бы предупредить вхождение таковых наций и государств как в германскую, так в российскую орбиту, что неизбежно случилось бы при возникновении отдельных хорватского и словенского образований с католическим и австрийским вектором и, с другой стороны, сербского, болгарского, черногорского государств, которые при всем лавировании элиты не могли бы быть полностью изъяты из-под влияния России.
Уже упомянутые и другие работы Р. Сетона-Уотсона перед войной, а также в ее конце276, переизданные в последние десятилетия XX века в Англии и США, трактуют тему в общей парадигме британской политики, в которой <по крайней мере в течение двух столетий имелось три постоянных фактора: невозможность изоляции, неприятие гегемонии какой-либо одной державы и решимость поддерживать британскую морскую силу как единственную гарантию империи и основание Pax Britannica>217. Сетон-Уотсон эрудирован, объективен и умерен в суждениях. У него не найти претенциозных сентенций вроде маккиндеровской: <Русское господство в Сердцевинной земле… продвигалось к воротам Индии мобильной силой ее казацкой конницы>278. (Надо полагать, через Памир. – Н.Н.)
Сетон-Уотсону, историку классической школы, свойственна и уважительность к интересам оппонентов Британии в острейшем
"'См. Durham М.Е. Through the Lands of the Serb. London, 1904, p. 310.
276 Seton-Watson R.W. The Rise of Nationality in the Balkans. London, 1917; Rumania and the Great War. London, 1915.
277 Seton-Watson R.W. Britain and the Dictators. Cambridge, 1938, p. 13.
278 Mackinder H.J. Democratic Ideals and Reality. A Study… Wash. DC., 1996, p. 96.
204
Восточном вопросе. Его симпатии – на стороне <царефила Гладстона>, и его идеи, что главный вопрос не в том, поддерживать ли Турцию или Россию, а в том, чтобы поддерживать свободу Балкан против произвола Турции279. По его собственному признанию, он принадлежит <к тем, кто настроен наиболее критически к британской дипломатии на Востоке, прежде всего к Пальмерстону и Дизраели>. Однако и он далек от того, <чтобы полагать, что постоянство, с которым они оказывались вовлеченными в ближневосточные дела, было результатом лишь безумия или невежественности>. <Хотя они в корне неверно толковали устремления России и переоценивали сами ее возможности угрожать нашей Индийской империи, их пристальное внимание ко всему, что могло затронуть морские или сухопутные пути на Восток, нельзя назвать неоправданным>280.
Сетон-Уотсон предваряет свое исследование югославянского вопроса в связи с ролью Габсбургской монархии тезисом, что <будущая судьба сербохорватской расы – это судьба западной половины Балканского полуострова от залива Триест до болгарской границы, от равнин Южной Венгрии к горам Албании>, от которой <зависит баланс сил в Адриатике со всеми его следствиями для международной ситуации>. Однако и <объективный> Сетон-Уотсон не стесняется откровенно заявить о невозможности сочувствовать пансербским устремлениям, <триумф которых означал бы настоящее несчастье для европейской культуры>, ибо явится <победой восточной культуры над западной>, <что будет ударом по прогрессу и современному развитию на всех Балканах>. Британец говорит, что миссия представлять западную культуру на Балканах лежит на Австро-Венгрии, <которую, если бы ее не было, надо было бы создать>281. Мысли о необходимости сохранения Австрии встречаются у автора и в работе о межвоенных проблемах, написанной еще до аншлюса.
Мыслимое британцами объединение славян, в рамках ли Габсбургской монархии или независимое, должно было быть внутренне неоднородным. Тогда исторический и политический потенциал этих народов был бы нейтрализован и обезличен, превратившись в материал для маккиндеровского <яруса между Германией и Россией от Балтики до Средиземного моря> под контролем англосаксов. Современный оксфордский славист Дж. Берне признает, что именно желание ограничить влияние России на Берлинском конгрессе объединило другие великие державы с Турцией, что проявилось, в частности, в отказе Сербии получить Приштинский санджак, несмотря
279 Seton-Watson R.W. Disraeli, Gladstone and the Eastern Question. A Study in Diplomacy and Party Politics. London, 1935, p. 563.
280 Seton-Watson R.W. Britain and the Dictators. Cambridge, 1938, p. 18.
281 Seton-Watson R.W. The Southern Slav Question and the Habsburg Monarchy. London, 1911, p. vii, 337.
205
на прошения косовских сербов о воссоединении косовского вилайета с Сербией и изъятие у Болгарии по сравнению с Сан-Стефано части географической вардарской Македонии282. В 1913 году Флорентийский протокол установил границы между новообразованной независимой от Порты Албанией и ее соседями в пользу Албании, несмотря на то, что, как установила Конференция послов в Лондоне в 1912 году, в Албании оказалось около миллиона сербочерногорского и македонского населения. Албанцы, руководствуясь концепцией Призренской лиги, требовали еще более обширных границ, которые охватили бы половину сегодняшнего государства Македония, огромную часть Сербии и Черногории. Впечатляет прозорливость русского консула И.С. Ястребова, которому в конце 1990 годов в Сербии поставлен памятник. Он сугубо отрицательно для российских интересов оценивал создание и деятельность Призренской лиги и не был обольщен <албанским освободительным движением> против Турции, сообщая, что <в митингах и протестах с целью воспротивиться расширению границ Сербии и Черногории албанцами орудовало также турецкое правительство в их патриотических протестах против решений конгрессов, помогало им объединиться для составления протеста, снабдив их деньгами и ружьями новейшей системы>283. Советская литература по идейным и политическим канонам была обязана придать албанским движениям прогрессивную роль и объясняла, что тревога и <предвзятость в оценке сущности лиги в донесениях таких дипломатов, как, например, Ястребов, проистекали из того факта, что он, по всей видимости, чувствовал социальную опасность происходивших на Балканах… процессов для всех видов абсолютизма, каковыми были и империя Абдул-Хамида II, и тогдашняя самодержавная Россия>284. Ограничившись таким анализом, автор статьи <Документы АВПР о Призренской лиге> Н.С. Смирнова не раскрыла ни одного соображения Ястребова, но зато тщательно выбрала обрывочные и не дающие цельного представления цитаты из других документов, где упоминаются противоречия между албанцами и турецкими'властями.
Поскольку требования Призренской лиги перед Первой мировой войной поддерживала Австрия, заинтересованная с самого начала в антисербской роли Призренской лиги и вынашивавшая даже проект
282 Burns J.C. The Echoes of History Rumble on. All the
283 Донесение русского консула в Рагузе (Дубровнике) И.С. Ястребова товарищу министра иностранных дел Н.К. Гирсу. Балканские народы и европейские правительства в XVIII – начале XX века. Документы и исследования. М., 1982, с. 243-244.
284 Балканские народы и европейские правительства в XVIII – начале XX века… с. 224.
206
самостоятельного католического албанского княжества в области Мирдита, другие великие державы утвердили лишь половинчатый вариант, оставив, по выражению британского автора Дж. Суайра, <в сердце Балкан язву>, потребующую неизбежного кровавого хирургического вмешательства. Покидая Конференцию послов, албанская делегация пообещала <весной удобрить равнины Косова поля сербскими костями>. Дж. Берне сравнивает эти решения с Дейтонскими соглашениями и предложениями Холбрука. Так или иначе, именно в начале XX века были заложены конфликты его конца, а принципиальные западные установки сохранились в неизменности, как и контекст великодержавных интересов. Поэтому вряд ли можно согласиться с Г. Киссинджером, что у Британии практически не было интересов в балканских делах. Ее предназначение в <Согласии> в другом – не допустить подлинной победы той или другой стороны. Умелое балансирование между этими целями сулило Британии новую конфигурацию на Балканах, в которой можно было растворить бывшую Mitteleuropa.
Киссинджер именует сам <казус белли> случайным, обвиняет Сазонова в том, что он принадлежал к партии войны и подталкивал к всеобщей мобилизации. Но его труд вполне удовлетворяет характеристике, данной М. Кояловичем фундаментальному труду С. Соловьева: <борьба субъективизма> историка с добросовестностью эрудированного исследователя. Киссинджер сам приводит ход неумолимых явлений и событий, которые не давали возможности России оставаться в стороне: <Болгария, чье освобождение от турецкого правления было осуществлено Россией посредством ряда войн, склонялась на сторону Германии. Австрия, аннексировав Боснию и Герцеговину, похоже, стремилась превратить Сербию, единственного стоящего союзника России на Балканах, в протекторат. Наконец, коль скоро Германия воцарялась в Константинополе, России оставалось только гадать, не окончится ли эпоха панславизма тевтонским господством над всем, чего она добивалась в течение столетия>285. С. Сазонов обобщил в мемуарах, что с самого начала <европейская борьба приняла характер смертного боя>. <В случае торжества Германии Россия теряла прибалтийские приобретения Петра Великого, а на юге лишалась своих черноморских владений до Крыма включительно и оставалась… после окончательного установления владычества Германии и Австро-Венгрии на Босфоре и на Балканах отрезанной от моря в размерах Московского государства, каким оно было в семнадцатом веке. Польша при этом перекраивалась на новый лад и попадала в вассальные отношения к Австрии>286.
285 Киссинджер Г. Указ. соч., с. 186-188, 189.
286 Сазонов С.Д. Воспоминания. Репринтное воспроизведение с издания 1927 года. Париж, М., 1991, с. 273.
207
Ни одни провокации не имеют успеха без участия самих провоцируемых. Прусская военная истерия накануне войны и шовинистические требования в печати провести новую восточную границу Германии по Волге осуществлялись вовсе не английскими масонами, а десятками берлинских интеллектуалов. Нельзя забывать об украинских видах Германии и Дунайской империи, которые побудили даже к сотрудничеству венских стратегов отторжения <русской Украины> с большевистскими агентами. О заседании в Вене в 1914 году по украинским делам с участием представителей военного и внешнеполитического министерств Австро-Венгрии, а также митрополитауниата А.Шептицкого и самого Гельфанда-Парвуса писал русский генерал Ю.Д. Романовский. Эти данные теперь подтверждены новой работой Э. Хереш287.
Нельзя отрицать и недостаточное понимание Россией всего того, о чем предупреждал Дурново, и антинемецкую шовинистическую пропаганду в русских газетах. Кстати, Сазонов, которого Киссинджер причислил к партии войны, по-видимому, лишь за то, что тот проявлял во внешних делах, как пишет Михайловский, <достаточно широкую славянофильскую политику>, тем не менее полагал <немцеедство> печати <демагогическим шагом крайне правых и относился к нему весьма отрицательно>288. Однако невозможно игнорировать и тот факт, что судебное разбирательство по делу убийства наследника австрийского престола установило, что Гаврило Принцип являлся членом масонской ложи, от которой он получил оружие и предписание даты покушения. Этот факт важен, ибо показывает, что убийство эрцгерцога Франца Фердинанда было нужно вовсе не Сербии, которая вообще не могла ни с кем воевать в одиночку. Гаврило Принцип был боснийским сербом, то есть австрийским, а не сербским подданным, так что политическая эскалация убийства нужна была либо центральным державам, либо тем, кому требовались условия для устранения двух крупнейших держав и центров силы на Европейском континенте, а также уничтожения последних двух христианских династий. Все прямые и непрямые наследники Франца Иосифа умерли не своей смертью. В 1918 году при мистических обстоятельствах была умерщвлена и династия Романовых.
Для Австро-Венгрии невозможно было оставить убийство наследника престола без последствий (хотя в Хофбурге не было человека, который питал бы к нему симпатию, включая его венценосного дядю), не представить ультиматум и не объявить войну, <не вызвать на дуэль>. Для России делом чести (так выразился Киссинджер) было
287 Романовский Ю.Д. Украинский сепаратизм и Германия. См. Украинский сепаратизм в России. М., 1998, с. 303; см. также: Heresch Е. Geheimakte Parvus. Die gekaufte Revolution. Langen Muller, Wien, 2000.
288 Михайловский Г.Н. Записки… Книга 1. Август 1914-октябрь 1917. М., 1993, с. 69.
208 ответить мобилизацией. Далее события покатились сами собой. Текст Высочайшего манифеста Николая II почти буквально объясняет положение России: <Следуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и крови со славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно. С полным единодушием и особою силою пробудились братские чувства русского народа к славянам в последние дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии заведомо неприемлемые для державного государства требования. Презрев уступчивый и миролюбивый ответ сербского правительства, отвергнув доброжелательное посредничество России, Австрия поспешно перешла в вооруженное нападение, открыв бомбардировку беззащитного Белграда. Вынужденные в силу создавшихся условий принять необходимые меры предосторожности. Мы повелели привести армию и флот на военное положение, но, дорожа кровию и достоянием Наших подданных, прилагали все усилия к мирному исходу начавшихся переговоров. Среди дружественных сношений союзная Австрии Германия, вопреки Нашим надеждам на вековое доброе соседство и не внемля заверению Нашему, что принятые меры отнюдь не имеют враждебных ей целей, стала домогаться немедленной их отмены и, встретив отказ в этом требовании, внезапно объявила России войну… Мы непоколебимо верим, что на защиту русской земли дружно и самоотверженно станут все верные наши подданные. В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри, да укрепится еще теснее единение Царя с Его народом и да отразит Россия, поднявшаяся как один человек, дерзкий натиск врага>289.
Как сообщает С.Д.Сазонов в своих мемуарах, германский посол граф Пурталес, вручив ему ноту об объявлении войны, <заплакал, подняв руки>; <мы обнялись перед тем, как он вышел нетвердыми шагами из моего кабинета>290. Е.В. Спекторский очень точно определил этот эпизод как не простое куртуазное прощание двух дипломатов. <Это была не только разлука двух людей, которым, несмотря на предстоявшую войну между их государствами, ничто человеческое было не чуждо. Это был конец того мира всего Mipa, который поддерживала Россия, своею кровью искупая Европы вольность, честь и мир>291. Но именно против принципов и морального кодекса человека и государства-нации того мира, в котором честь дороже жизни, направлены общая философия и мировоззрение труда Киссинджера, который выступает в качестве протагониста того нового мирового порядка, который США и англосаксы в целом строили и оформляли идеологически в течение целого столетия, сняв маску в марте 1999 года. Когда Югославия отвергла очень схожие <непри-
289 Высочайший манифест Николая Второго//Образ. М,, 1995, № 4.
290 Сазонов С.Д. Воспоминания. М., 1991, с. 259.
291 См. Спекторский Е.В. Принципы европейской политики России… Любляна, 1936.
14-2528
209
емлемые для державного государства требования> и уже НАТО, а не Австрия <открыла бомбардировку беззащитного Белграда>, новая Россия, обученная в духе вильсонианской доктрины <мира как концепции> и козыревской – <мира вплоть до предательства>, не ответила с честью: <Ныне предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную Нам страну, но оградить честь, достоинство, целость России и положение ее среди великих держав>. То, что произошло в марте 1999 года, опрокинуло иллюзии, будто бы можно <оградить честь, достоинство, целость> страны, полагаясь на псевдогуманистическую фразеологию мирового правительства.
Подкупая читателя демонстративным нежеланием излишне демонизировать какого-либо из европейских участников событий 1914 года, Г. Киссинджер пытается доказать, что сама концепция мировых отношений, основанная на суверенитете и национальных интересах, на Realpolitik, ложна и антиисторична. Весь панорамный обзор мировой политики за три века понадобился Киссинджеру лишь для обоснования атлантической мондиалистской идеологии конца XX века, сделанного наиболее глубоко и умно по сравнению с инфантильной риторикой сахаровско-горбачевской школы, отталкивающей своим откровенным антинациональным пафосом идеологии адептов козыревского типа или воинствующе обнаженной ненависти к России да и Европе 3. Бжезинского. Основы этого учения в начале века, на исходе Первой мировой войны, посеявшей отвращение к смерти, были вложены в уста совсем не блестящего и совершенно несамостоятельного Вудро Вильсона, бросившего вызов Realpolitik: <Вильсон в корне отвергал подобный подход, и с тех пор Соединенные Штаты всегда этому следовали. С точки зрения Америки не самоопределение влечет за собой войны, а то положение, когда его нет; не отсутствие равновесия сил порождает нестабильность, а стремление к его достижению. Вильсон предлагал сделать фундаментом мира принцип коллективной безопасности. Исходя из этого принципа, для безопасности в мире требуется не защита национальных интересов, а признание мира в качестве правовой концепции. Определение того, был ли на деле нарушен мир, должно быть вменено в обязанность создаваемому в этих целях международному учреждению, которое Вильсон определил как Лигу Наций>. В выдержанной в европейском академическом тоне книге пафос появляется, лишь когда Киссинджер говорит о мондиалистских концепциях Соединенных Штатов: <Среди руин и крушения иллюзий в результате кровавой бойни… на международную арену выступила Америка, неся с собой уверенность, мощь и идеализм, немыслимые для ее изнуренных европейских союзников>292. Кто и что стояло за этим идеализмом, какова его религиозно-философская основа, как далеко в глубь
292 Киссинджер Г. Указ. соч., с. 196.
210
веков уходят корни этих идей, да и был ли это идеализм, и кем были истинные творцы новых катаклизмов XX века?
Узкий Восточный вопрос обнажил наличие мирового Восточного вопроса – противостояние России и Европы. Но XIX век привел также к обострению внутренних противоречий в самой Западной Европе. Как и предсказал Данилевский, прекратила существование как великая держава Австрия, не справившаяся со <своей германской задачей> – объединением немцев, и ролью подлинной империи и утратившая историческую роль преграды от турецкой экспансии для всего латинского Запада. Ужаснув мир чудовищной и иррациональной резней армян, Турция после Первой мировой войны на некоторое время утратила свою силу, чтобы вновь понадобиться англосаксам против славян.
Идеологическая цель Первой мировой войны – уничтожение последних христианских империй, антиклерикальная борьба за завершение задач французской революции, разрушение остатков христианских основ государственности в Европе – не была совокупно воплощена в одном национально-государственном субъекте и не была совмещена с геополитическим противостоянием. Запад сам оказался поделен на враждующие группировки. Часть их оказалась в геополитическом союзе с Россией.
Слишком велики были национально-государственные интересы внутри самого Запада и особенности составных частей Европы:
романского центра, где затухало влияние папского Рима, германского севера, особенно протестантской Пруссии, и, наконец, прибирающих к рукам нити мировой политики англосаксов. Если до войны в Европе их символизировала Британия, то крах прежнего равновесия вывел в мировую политику будущего лидера – США. В этом процессе еще в ходе Первой мировой войны формируются <особые отношения> США и Британии, в значительной мере сначала против Германии, затем и против Советского Союза. Качественно новый этап мирового Восточного вопроса начался с Версальского мира и занял все столетие.
