Текст книги "Детство Скарлетт"
Автор книги: Мюриэл Митчелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)
Тот стоял в дверях таверны. На его лице была злость, растерянность и негодование одновременно.
Но Батлер сразу же понял, что этот мужчина слаб, слаб, чтобы бороться за свое счастье, слаб, чтобы победить такого, как Рамон Рохас. И Ретт Батлер в душе пожалел этого несчастного. Он всегда не любил слабых людей потому, что сам был совсем иным.
Ретт Батлер никого и ничего не боялся. Он был всегда готов умереть, но при всем этом он не хотел задешево отдавать свою жизнь.
Казалось, что его лицо окаменело от того, что он увидел на площади.
А Морисоль, как будто сбросив со своих плеч какую-то тяжелую ношу, целовала своего сына:
– Мой мальчик! Хосе! Малыш мой! Как я тебя люблю. Ты помнишь меня?
– Да-да, – отвечал ребенок, – Мама, мамочка!
Его крохотные ладошки гладили женщину по мокрым от слез щекам, а та вздрагивала, рыдала, целовала своего ребенка. Казалось, что это единственное, что есть у нее в жизни, что это единственное сокровище, за которое она готова отдать жизнь.
Ее глаза были полны слез, слезы катились по щекам, руки дрожали, она прижимала к себе ребенка, готовая броситься на всякого, кто посмеет прикоснуться к нему.
Вся эта странная сцена посередине пыльной площади что-то напоминала Ретту Батлеру, но как он ни напрягал свою память, не мог вспомнить, что именно.
Сын Бакстера проехал на своей лошади рядом с Морисоль, склонившейся над ребенком, и его конь замер рядом с Джоном Бакстером и супругой.
Антонио освободил ногу от стремени и спрыгнул на выжженную солнцем площадь.
– Мама, вот и я, – обратился он к женщине, склонившись к ее плечу.
Та тоже вначале склонила голову на плечо сыну, но потом отстранилась на полшага, правая рука взметнулась в воздух и над площадью разлетелся звук звонкой оплеухи.
Антонио вздрогнул.
– Мерзавец, – прошептала женщина.
А над Сан-Мигелем в безоблачном ярко-синем небе висел слепящий диск солнца. Солнце взирало на все, что происходит под его горячими лучами, абсолютно равнодушно.
Будут на этой земле люди убивать друг друга или целовать и обнимать, будет кто-нибудь страдать или радоваться – солнцу все равно.
Короткие тени лежали у ног участников всего этого странного спектакля.
Хулио, муж Морисоль, не выдержал, он распахнул дверь таверны и бросился через всю площадь к своей жене и своему ребенку.
– Хулио! – воскликнула женщина, увидев своего мужа, тот упал на колени рядом со своей женой и ребенком и, крепко обняв их, прижал к своей груди.
Мальчик обрадованно воскликнул:
– Отец! Отец! Мама, мамочка! Мы вместе!
Хулио прижимал женщину к своей груди и слышал, как бьется ее сердце, слышал, как горячие слезы падают ему на шею.
А ребенок, вздрагивая, повторял:
– Отец, мамочка, мы все вместе.
Он своими крохотными детскими ручонками обнимал за шею одновременно мужчину и женщину, пытаясь связать в единое целое.
Рамон Рохас, увидев эту сцену, негромко приказал:
– Взять Хулио!
Его приказ разнесся над молчаливой площадью. И один из его людей, дернув поводья лошади, направился к Морисоль, Хулио и их сыну, стоящим посредине площади.
– Хулио, мы предупреждали тебя, – произнес всадник абсолютно бесстрастным голосом, – чтобы ты убрался из этого города раз и навсегда. А теперь тебе придется за это заплатить.
Но ни всадник, ни Рамон, ни даже Ретт Батлер не заметили, как хозяин таверны бросился в помещение и выскочил на крыльцо с карабином в руке. Он взвел курок и направил ствол своего оружия на всадника, склонившегося над Хулио, Хесусом и Морисоль.
– Ты заплатишь, – повторил всадник и его рука легла на рукоятку револьвера.
– Если ты сделаешь хотя бы еще одно движение, то я выстрелю. Оставь его в покое! – срывающимся голосом проговорил седоусый хозяин таверны. – Оставь, я тебя прошу.
Мужчина и без того понял, что еще одно движение, и палец хозяина таверны мягко нажмет на курок, и в его грудь вопьется пуля. Он поднял правую руку, показывая, что не собирается выхватывать из кобуры свой револьвер.
Все люди на площади, казавшиеся до этого парализованными, вздрогнули и повернулись к крыльцу таверны, все взоры устремились на оружие седоусого мужчины.
Глаза Рамона Рохаса налились кровью, страшно засверкали. Он уже готов был вскинуть свой карабин и выстрелить в хозяина таверны, но заметил, как Ретт Батлер спиной оттолкнувшись от шершавой стены, широко расставив ноги, замер на месте, он заметил, как правая рука Ретта Батлера зависла над рукояткой револьвера, и понял, что американец шутить не будет. Янки раньше успеет выхватить свой револьвер, чем он поднимет ствол карабина, рисковать Рамон не хотел, умирать ему совсем не хотелось.
И в этот момент глаза Ретта Батлера встретились с голубым взглядом Морисоль. В ее взгляде была благодарность.
Она как бы обещала Ретту Батлеру все, что он пожелает. Она молила и благодарила за помощь.
Ретт Батлер едва заметно кивнул головой, но взгляд его остался таким же бесстрастным и проницательным.
Он ловил малейшее движение любого участника этого спектакля на площади Сан-Мигель.
Женщина в последний раз склонилась над своим сыном, крепко прижала его к себе и зашептала:
– Хесус, Хесус, мальчик мой, не волнуйся. Мы еще с тобой обязательно встретимся, мы будем жить с тобой вместе. А сейчас иди, иди от меня.
Но ребенок никак не хотел отпускать свою мать. Он гладил ее по лицу, обнимал за шею.
– Иди, иди, – легонько отталкивая от себя ребенка, произнесла женщина и встала с колен.
Ретт Батлер видел, как площадь пересек Рамон Рохас. Ретт видел, как крепко его пальцы сжимают ложе карабина.
– Морисоль, иди к Рамону, он тебя ждет, – каким-то странным отчужденным и холодным голосом сказал Ретт Батлер.
И женщина поняла, что сейчас она должна покориться, сейчас она должна поступить именно так, как сказал этот янки, этот странный человек, неожиданный в их городке, богом и всеми забытом.
Она отряхнула пыль со своей юбки и неспешно отошла на несколько шагов от своего ребенка.
– А ты, – обратился Ретт Батлер к Хулио, – увези мальчишку домой. Его место там.
Он говорил негромко, и Рамон Рохас не мог услышать этих слов.
Мужчина вздрогнул, обернулся к Ретту Батлеру, встретился с ним взглядом и тоже понял, что приказ этого странного человека он должен выполнить.
Он обнял мальчишку, взял его на руки и, тяжело ступая по выжженной солнцем площади, побрел к таверне.
А Рамон, гарцуя на лошади посреди площади, смотрел то на Ретта Батлера, то на хозяина таверны, то на Морисоль, которая стояла, опустив голову.
Ретт Батлер неспешно вытащил из нагрудного кармана сигару, сунул ее в рот, потом языком сдвинул ее уголок и криво улыбнулся.
Но его взгляд остался таким же уверенным и холодным, таким же расчетливым и твердым.
А посреди площади Рамон Рохас, склонившись в седле, протянул руки к Морисоль, приглашая ее сесть в седло.
Женщина на мгновение вскинула голову, взглянула в глаза Рамону, потом опустила голову и, тяжело ступая, также как и ее муж, побрела по пыльной площади в сторону дома Рохаса, туда, где стояли до зубов вооруженные мужчины, туда, где ее уже ждали.
Весь этот спектакль был затеян ради того, чтобы обменять Морисоль на неудачника Антонио, на незадачливого бандита, который решил потягаться силами с братьями Рохасами.
Морисоль тяжело брела по площади, а рядом с ней гарцевал Рамон на пегом в яблоках жеребце. Жеребец дергал головой, косил налитым кровью глазом на медленно бредущую Морисоль, грыз удила и, вскидывая точеную ногу, ступал на песок, поднимая фонтанчики пыли.
Ретт Батлер понял, что спектакль окончен.
Он развернулся и подался в таверну, туда, куда за несколько минут до него вошел хозяин.
Ретт Батлер вошел в полутемное помещение и остановился, потому что после яркого света таверна показалась ему мрачной и темной.
Но наконец, его глаза привыкли к сумраку, и он разглядел седоусого хозяина, который стоял за стойкой, откупоривая бутыль с виски.
Ретт Батлер подошел и, облокотившись локтями на стойку, посмотрел на улицу, туда, где еще продолжался спектакль, финал которого был абсолютно ясен.
– Свинья, этот Рамон, – выдернув пробку и наполнив стакан, произнес хозяин таверны, – свинья.
Ретт Батлер ничего не ответил, только повернул голову, скосил взгляд на наполненный стакан и, глубоко затянувшись сигарой, выдохнул голубоватую струйку дыма, которая тут же растворилась в полумраке таверны.
– А при чем тут Рамон? – спросил Ретт, не вытаскивая сигары изо рта.
Хозяин быстро поднял стаканчик с виски и осушил его.
– Так я у тебя спросил, при чем здесь Рамон?
Хозяин опустил стакан на стойку и принялся вертеть его в руках.
– Знаешь, Батлер, эта история стара в наших краях, как мир.
– Но если она такая старая, то, наверное, я ее знаю.
– А может быть, нет, – воскликнул хозяин, ударяя донышком стакана о дубовую стойку.
– Может и не знаю, тогда расскажи.
– Рассказать? Слушай. Была счастливая семья, муж, жена и ребенок. И пришла беда…
– Ты говоришь, пришла беда? – вполоборота взглянув на хозяина, произнес Батлер и перебросил сигару из одного угла рта в другой.
– Да-да, пришла беда и зовут ее Рамон. Муж Морисоль сел играть в карты с Рамоном и обыграл его, но при этом Рамон сказал, что Хулио шулер и обманывает…
– Ну и что? Действительно, эта история стара как мир.
– Дело в том, – продолжал хозяин таверны, – что после того, как Рамон обвинил Хулио, что тот мошенник и что нечестно его обыграл, он умудрился забрать у него жену, забрать Морисоль в заложницы.
– Что? – на этот раз вздрогнул Ретт Батлер.
– Да, да, он забрал Морисоль в заложницы и сказал, что если Хулио что-нибудь предпримет, то люди Рамона убьют ребенка, убьют Хесуса.
– Да, страшная история, – покачал головой Ретт Батлер, так и не дав понять хозяину таверны своего отношения ко всему услышанному.
– Получается, что этот Рамон дьявольски умный человек, – сказал Ретт Батлер, вытащил сигару изо рта и, не оглядываясь, отправился к двери.
– Батлер, куда ты идешь?
Тот замер в двери и, обернувшись, бросил:
– Иду к Рохасам. Искать работу.
И вышел за дверь.
Хозяин таверны резко поднял свой стаканчик, выпил его и плюнул вслед Ретту Батлеру.
– Будь ты проклят, сумасшедший.
Но Ретт не слышал проклятия, посланного пожилым мужчиной, он пересекал площадь, направляясь к дому Рохасов.
Ретт Батлер знал, что предложат братья Рохасы, знал, о чем будет разговаривать с ними, он даже предугадал выражения их лиц.
И действительно, в доме Рохасов его встретили с распростертыми объятиями. Все были рады, что американец пришел к ним, к Рохасам, а не пошел к заклятым врагам, к Бакстерам.
Значит, силы Рохасов приумножатся, коли с ними будет сражаться Ретт Батлер.
А ведь все в Сан-Мигеле уже знали, что в искусстве метко стрелять потягаться с Реттом Батлером мог только Рамон Рохас, да и то многие просто побаивались Рамона, а вот Ретта уважали, особенно после того, как он лихо расправился с четырьмя людьми Бакстера. Один сразу с четырьмя.
Люди Рохаса переговариваясь и показывая пальцем на Батлера, говорили:
– Этот парень уложил сразу четверых, представляешь?
– Да что тут говорить, такого я никогда не видел. И наверное, никогда бы не поверил, если бы кто-нибудь рассказал, но я сам видел четыре трупа. Никто даже револьвер не успел выхватить из кобуры.
– Да, этот парень не промах. Он кого хочешь уложит в могилу.
– Но самое главное, что он теперь с нами.
Люди Рохаса бросали короткие довольные взгляды на Батлера.
А тот чувствовал себя довольно непринужденно, он спокойно расхаживал среди братьев, обменивался с ними предложениями, похваливал то Рамона, то Мигеля, то Эстебана.
И братья улыбались, им была приятна похвала этого немногословного янки. Хотя они все, как настоящие мексиканцы, недолюбливали людей с белой кожей. Но этот янки им был по нраву.
Здесь в Сан-Мигеле больше всего ценилось только одно искусство – искусство быстро выхватывать из кобуры тяжелый револьвер и нажимать на курок. Но самое главное, чтобы пуля попадала в цель.
А все в Сан-Мигеле видели, что все четыре пули, выпущенные янки, попали в цель. И никто после его выстрелов даже не шелохнулся, не двинул рукой.
Единственный, кто обрадовался четырем удачным выстрелам Батлера – это седобородый старик-гробовщик. Ведь ему прибавилось работы, и он смог заработать несколько долларов.
Дон Мигель подошел к Ретту Батлеру, положил ему руку на плечо и, дыша ему в лицо перегаром виски, тихим голосом произнес:
– Хорошо, парень, что ты с нами. У меня сразу как-то на душе стало спокойнее. Если бы ты перекинулся к Бакстерам…
– Что вы, дон Мигель? – воскликнул Ретт Батлер, явно польстив своими словами среднему Рохасу, – разве я могу пойти к этим идиотам, Бакстерам? Ведь я уложил четверых людей Бакстера и теперь мне, по-моему, там не место.
– Конечно, конечно, янки, твое место только с нами. Такой человек должен быть в нашей компании и тогда мы будем непобедимы.
– Насчет этого я не знаю, – резко заметил Ретт Батлер, дернул плечом, и рука Мигеля Рохаса упала, – мне кажется, вы немного преувеличиваете, дон Мигель, мои возможности.
– Нет-нет, Батлер, ваши возможности просто замечательные. Тем более, если мы будем все вместе, все вместе против Бакстеров.
– Ну что ж, вместе так вместе, – сказал Ретт Батлер, отходя в сторону, явно заскучав от бесполезных разговоров и комплиментов.
Глава 6
Через час внизу в гостиной дома Рохасов уже было настоящее пиршество. Все радовались, упивались победой над Бакстером. Вооруженные до зубов мужчины наполняли стаканы и пили виски.
В огромном, в полстены, камине, обложенном диким камнем, жарились свинья и теленок.
Эстебан Рохас подошел к туше, медленно вращающейся на вертеле, движением руки приказал подручным остановить и, отрезав большой кусок мяса, подошел к среднему Рохасу.
– Мигель, по-моему, хорошо, что этот янки с нами.
– Да, – Мигель согласно закивал головой, – хуже было бы, если б он был на стороне Бакстера. А то, что он с нами – гораздо лучше. Ведь возможно, вскоре появятся солдаты. Они начнут разбираться, куда и как исчез фургон с золотом. А американец поможет нам победить.
– Да, Мигель, – сказал Эстебан, жуя сочное мясо, – нам придется мобилизовать всех людей, мы должны выиграть эту схватку, и тогда Бакстеры будут вынуждены покинуть Сан-Мигель.
– Ты правильно говоришь, Эстебан. Если мы победим в этой схватке, тогда только мы будем царствовать в этом городке и его окрестностях. И вся контрабанда, вино, оружие, золото пойдет только через нас. И мы, действительно, сможем разбогатеть.
– Брат, как я хочу разбогатеть, – Эстебан вытер жирные руки о свой сюртук, – я хочу, чтобы у нас было много золота, очень много. И чтобы только мы были хозяева на этой земле.
– Что ж, брат, так оно и будет, – сказал дон Мигель, пряча свою ехидную улыбку в черные усы.
Двое подручных поднялись в кабинет дона Мигеля и приволокли средневековые доспехи.
– Куда нам его? – обратился один из людей.
– Да ставьте вон туда, – и Эстебан швырнул кусок недоеденного мяса в угол гостиной.
Мужчины потащили доспехи в то место, которое указал Эстебан Рохас. Они опустили доспехи рыцаря на пол и разбежались в разные стороны.
Вся присутствующая публика оживилась.
– Ха, смотрите, какой рыцарь!
– Смотрите, ведь он весь из железа. Он, наверное, думает, что его невозможно достать револьверной пулей.
Ретт Батлер, который делал вид, что он куда более пьян, чем на самом деле, неспешно вытащил из кобуры свой кольт сорок пятого калибра, взвел курок и, почти не целясь, трижды выстрелил. Кусок лат с грохотом отвалился на каменный пол.
Публика радостно заржала и принялась аплодировать.
– О, этот янки классно стреляет. Наверное, среди нас ему нет равных! – кричал один чернобородый мужчина, все время бросая взгляды на кольт Ретта Батлера.
Ретт Батлер встал со своего места, сунул револьвер в кобуру и, держа недопитый стакан виски в руках, направился к доспехам посмотреть результат своей стрельбы.
Когда до лат осталось шагов шесть, сзади прозвучало четыре выстрела карабина.
Ретт Батлер замер на месте, пули просвистели у самого его виска. Он даже немного втянул голову в плечи, но обернулся Ретт медленно и посмотрел на стреляющего.
На ступеньках, которые вели к галерее, стоял Рамон Рохас, сжимая в руках свой неизменный карабин. Он передергивал затвор и нажимал на спусковой курок. Пули одна за другой впивались в доспехи, как раз в то место, где должно было быть сердце человека, закованного в латы.
Уже четыре маленьких аккуратных отверстия были одно рядом с другим. Еще одно нажатие указательного пальца, и пуля впилась в металл, разрывая его. Все пули легли как раз в сердце, нарисовав незамысловатую фигуру, похожую на те, что художники изображают на картах и рисуют девушки, воображая, что она похожа на сердце, а юноши рисуют эту же фигуру, проткнутую стрелой.
Рамон Рохас несколько мгновений помедлил, потом сошел на несколько ступенек вниз, вскинул карабин, прижав приклад к плечу, прицелился и выстрелил последний раз.
Последний выстрел абсолютно точно дорисовал фигуру сердца на груди латника.
– Вы хорошо стреляете, вы очень хорошо стреляете, – вежливо заметил Ретт Батлер, обращаясь к Рамону Рохасу.
– Знаешь, приятель, когда хочешь убить человека, то нужно стрелять в сердце, только в сердце. И тогда считай, что твоя жертва мертва.
Рохас помедлил и сказал.
– И еще. Самое лучшее оружие – карабин.
– Возможно, – ответил ему Ретт Батлер, – но я предпочитаю кольт сорок пятого калибра.
И он положил ладонь на рукоятку своего револьвера.
Рамон Рохас подошел к рыцарю, провел пальцем по отверстиям, сделанным пулями его карабина и удовлетворенно хмыкнул.
Ретт Батлер поднял недопитый стакан и сделал маленький глоток виски.
– Знаешь, друг, когда человек с кольтом сорок пять встретится с человеком, в руках у которого винтовка, то тот, который с кольтом – труп. Так гласит мексиканская пословица.
– Возможно и так, – пожал плечами Ретт Батлер, не снимая руку с рукоятки своего револьвера.
Рамон Рохас бросил свой карабин подручному. Тот ловко поймал его, прижал к груди, как ребенка и направился наверх на галерею.
А сверху в гостиную спустилась Морисоль. Ее лицо было грустным, но взгляд оставался каким-то непримиримым.
Она посмотрела на Батлера, но тот еще раз пожала плечами, сделав вид, что первый раз в жизни видит Морисоль.
Рамон Рохас обратился к одному из своих людей.
– Хулио, возьми пять человек и проводи Морисоль в маленький дом. И смотри, чтобы все было в порядке, иначе тебе несдобровать.
– Слушаюсь, – ответил подручный.
Рохас подошел к женщине, схватил ее за голову, крепко сжал подбородок, повернул к себе и буквально впился своими крепкими зубами в ее губы.
Морисоль стояла с опущенными руками, абсолютно неподвижная, бесстрастная, как мраморная колонна.
Наконец, Рамон оторвался от ее губ и несильно оттолкнул Морисоль.
– Ступай в маленький дом. А мне нужно будет сделать кое-что. Как там, экипаж готов? – крикнул он безадресно.
– Да, готов, – тут же ответили ему.
– Тогда отправляйтесь! Всем приятного аппетита, – крикнул Рамон, пересекая зал и выходя через черный ход.
Вся толпа пьянствующих и обжирающихся радостно загалдела, приветствуя Рамона Рохаса.
Один Ретт Батлер остался спокойным. Он посмотрел на то, как медленно удаляется женщина в сопровождении вооруженных мужчин, и на его губах мелькнула едва заметная злорадная улыбка.
Но никто из присутствующих, даже из тех, кто наблюдал за Реттом Батлером, так и не понял, что означает эта его едва заметная улыбка.
А лицо Ретта Батлера снова сделалось непроницаемым. Он развернулся, направился к столу и наполнил почти до краев бокал виски. Он поднял бокал, посмотрел на Мигеля Рохаса и подмигнул:
– Вы слышали, что сказал Рамон?
– Да, да, – радостно загалдели сидящие за столом.
– Тогда будем веселиться, – и Ретт Батлер выпил половину бокала.
А через час мертвецки пьяного Ретта Батлера двое подручных Рамона Рохаса, взвалив на плечи, волокли наверх в ту комнату, куда когда-то его поселил один из братьев Рохаса.
Мужчины тяжело дышали.
– Фу, чертовски тяжелый этот янки! Весит не меньше центнера, как свинья, – говорил небритый широкоскулый мужчина с длинными сальными волосами.
– Тащи, тащи. Это наш напарник. Один из самых надежных людей Рохасов, как говорит дон Мигель.
– Надежный? Кто его знает, какой он там надежный, – проворчал небритый. – Придет время, и мы посмотрим, какой он верный.
– Слушай, ты слишком много рассуждаешь. Тащи, тебе приказали – и тащи.
– Дьявол, как этот янки напился. Он совсем не умеет этого делать, а еще собирался посостязаться с доном Мигелем.
– Дон Мигель это еще что. Вот Рамона, наверное, никто никогда не сможет перепить. Вот это уж точно, он пьет лучше всех в округе и не пьянеет.
– Видал я людей, которые пьют получше Рамона.
– Ну-ну, ты попридержи язык. Лучше Рамона вообще пить невозможно.
– Не-е, есть люди, которые умеют пить.
– Ты еще скажи, что кто-нибудь стреляет лучше Рамона.
– А вот этого я не скажу, потому что не видел. Разве что вот этот янки, – и мужчина похлопал беспомощно обмякшее тело Ретта Батлера по плечу, – да и то после такой дозы навряд ли он сможет уверенно нажать на курок и выстрелить, не целясь.
– Этот, наверное, завтра вообще едва будет стоять на ногах, – сказал второй мужчина, помогая внести Ретта Батлера в комнатку.
Подручные Рамона Рохаса бросили Ретта на широкую постель.
– Уж и нализался этот янки. А весит, наверное, целую тонну.
– Да, ладно тебе, сам-то он ходить не может, ноги-то не держат. Вот пришлось его нести.
– Точно уж, пришлось, – вытирая вспотевшее небритое лицо, ответил мужчина, и они неторопливо покинули комнату Ретта Батлера.
Едва захлопнулась дверь и смолкли шаги на деревянных ступенях лестницы, Ретт Батлер открыл глаза. Его взор был ясным и спокойным, а на лбу образовалась вертикальная складка, которая показывала, что Ретт Батлер сосредоточенно о чем-то думает.
Через несколько минут бесцельного созерцания облупленного потолка Ретт Батлер вздрогнул, сжал кулаки и резко поднялся с кровати.
Он помассировал себе затылок, потряс головой, приходя в себя, потом подошел к тазу с кувшином, налил воды, плеснул себе в лицо и удовлетворенно крякнул.
– Наконец-то, я один, не надо притворяться.
Он растер лицо и шею белым чистым полотенцем, сел на кровать, вытащил из кобуры револьвер и быстро зарядил барабан патронами.
Сжав в руках оружие, Ретт Батлер почувствовал себя настоящим человеком, абсолютно трезвым, спокойным и уверенным в своих силах.
– Ты со мной, – погладил мужчина рукоятку кольта сорок пятого калибра, – значит, все будет в порядке.
Он приложил холодный ствол к своему горячему лбу, блаженно улыбнулся, потом прокрутил револьвер вокруг указательного пальца и опустил в кожаную кобуру.
Подойдя к окну, Ретт распахнул его и глянул в темное ночное небо.
Тускло светили звезды, плыли прозрачные белесые облака, а луна казалась начищенным медным тазом.
«Господи, как она сияет, – подумал Ретт Батлер, – вот бы взять и выстрелить в нее».
Но он прекрасно понимал, что никакая пуля не в силах долететь до этого сияющего диска и причинить ему хоть малейшее беспокойство.
«Да, какие-то странные мысли приходят мне в голову», – Ретт Батлер накинул пончо на плечи, встал на подоконник и тихонько опустился на руках во внутренний дворик.
Потом выбрался из двора, нашел свою лошадь, привязанную к коновязи, и та сразу же заржала, застригла ушами, узнав хозяина.
Ретт Батлер нежно похлопал ее по шее, погладил гриву.
– Спокойно, спокойно, родная. Сейчас мы с тобой поскачем. Только веди себя тихо.
Он стремительно вскочил в седло, натянул поводья и лошадь, покорная каждому движению рук хозяина, помчалась по темным безлюдным улочкам Сан-Мигеля, туда, куда направляла ее рука Ретта Батлера.
Хозяин лошади прекрасно знал, куда им надо попасть. Он спешил на окраину городка, но ехал безлюдными местами к маленькому белому домику. К тому домику, у которого он проезжал, когда впервые появился в Сан-Мигеле.
Единственный, кто услышал, как проскакала лошадь Ретта Батлера – был маленький Хесус, сын Морисоль. Он подбежал к двери и посмотрел на белый дом, который находился на другой стороне в конце улицы.
Дом, где была его мать, которую он не мог видеть.
– Папа, папа, – воскликнул мальчик, – обращаясь к Хулио, – а почему я не могу увидеть мою маму? Почему, ответь.
– Не можешь и все. Нельзя.
Но мальчик стоял у распахнутой двери и смотрел на улицу, залитую лунным светом.
– А почему тот человек может видеть маму, а я не могу.
Хулио подошел к сыну, поднял его на руки.
– Тот человек? Не знаю, – Хулио пожал плечами. – Пойдем в дом, на улице холодно, ты можешь заболеть, а это совсем ни к чему. Да ты еще и не ужинал. Садись за стол. Еда остывает.
Мальчик покорно согласился и, взобравшись на высокий стул, уселся к столу и начал есть.
А Ретт Батлер стоя на другой стороне улицы, всматривался в щель, пытаясь разобрать, что происходит в гостиной дома, где Рамон Рохас спрятал Морисоль.
Он видел мужчин, сидящих за столом, те играли в кости. Радостно вскрикивали, когда кости выпадали, огорченно кривились и грязно ругались, когда игра не шла.
Ребенок вновь соскочил с высокого стула.
– Отец, я хочу к маме.
– Нет, Хесус, вернись на место. Нам нельзя даже показывать, что мы здесь. Никто не должен знать, что мы прячемся в этом доме. Абсолютно никто.
Ретт Батлер вытащил из нагрудного кармана сигару, привычным движением вставил ее в рот, сдвинул из одного угла рта в другой.
Потом зажег спичку, поднес яркий язычок пламени к сигаре, раскурил, жадно затянулся и взглянул в ночное небо.
Над ним была россыпь тускло поблескивающих, недосягаемых звезд. А в самой середине неба висел тяжелый диск луны.
«Господи, он действительно похож на медный начищенный таз, – вновь подумал Ретт Батлер, – И как жаль, что нельзя вот сейчас выхватить револьвер и выстрелить в этот медный таз и сбить его с неба. Мне ведь так надо, чтобы все вокруг погрузилось в темноту. И чтобы эта чертова луна не заливала весь Сан-Мигель своим призрачным светом».
Он жадно затягивался горьковатым дымом, выдыхал его, смотрел на то, как дым растворяется в прохладном вечернем воздухе.
Наконец, он решился.
Его правая рука опустилась на рукоятку револьвера, а большой палец медленно взвел курок. Механизм едва слышно щелкнул.
Ударом ноги Ретт Батлер распахнул дверь и переступил через порог ярко освещенной комнаты.
– Привет! – произнес он.
Все мужчины вздрогнули и замерли, а их в комнате было пятеро. Один, который стоял ближе всех к Ретту Батлеру, резко повернувшись на месте, потянулся к своему револьверу.
Но Ретт Батлер успел нажать на курок раньше, и мужчина, судорожно взмахнув руками, перекрутился на одной ноге и рухнул на пол.
Остальные вскочили со своих мест и потянулись к оружию.
Но Ретт Батлер стрелял без промаха. И все четверо остались на своих местах. Пороховой дым заполнил небольшую гостиную.
Один из мужчин, лежащий у самой стены, вздрогнул и попытался приподняться. Но Ретт нажал на курок и мужчина замер, растянувшись на полу.
В доме Рохасов, услышав шесть выстрелов, выскочили на балкон.
– Где это стреляют? – спросил дон Мигель, обращаясь к одному из своих подручных.
– По-моему, в той стороне, – сказал небритый мужчина и указал в ту сторону, где располагался маленький белый дом.
– Черт! Надо сказать Рамону.
– Но ведь Рамона нет, – ответил Эстебан, выскакивая на балкон. – Он поехал с экипажем.
– О, дьявол! – воскликнул дон Мигель и, перегнувшись через перила, закричал. – А ну, быстро седлайте лошадей. Едем к маленькому дому. Скорее!
Эстебан Рохас уже поправлял пояс с револьвером, сбегая вниз по ступенькам.
Все мужчины в доме уже вскочили в седла и кавалькада помчалась в направлении к маленькому дому на окраине Сан-Мигеля.
А Ретт Батлер расхаживал по комнате, смотрел на застреленных им людей и не чувствовал ни малейшего угрызения совести. Казалось, что души всех убитых отправились в иной мир.
Взгляд Ретта упал на мачете, воткнутое в деревянную лавку. Он вытащил его, взвесил в руке и перевернул стол.
«Надо сделать в этом маленьком доме беспорядок. Пусть Рамон Рохас, когда появится здесь, подумает, что мужчины перестреляли друг друга, не поделив деньги при игре в кости».
Ретт сбросил на пол посуду, разбросал одежду. Он так был поглощен этим занятием, что не заметил, как один из мужчин шевельнулся и, тяжело приподнявшись, потянулся к револьверу, который лежал в нескольких дюймах от его руки.
А Ретт Батлер сбрасывал с полок посуду, перерубал вязанки перца и лука, сбрасывал бутылки, переворачивал мебель.
Дверь с соседнюю комнату распахнулась и на пороге появилась Морисоль, она была в белой ночной рубашке, на плечах – черная вязаная шаль. Она с изумлением смотрела на Ретта Батлера. На ее лице было недоумение.
И вдруг Морисоль увидела, что мужчина в черном плаще и белом сомбреро медленно встал, с трудом поднял револьвер и нацелился в спину Ретту Батлеру.
Женщина иступленно прижала руки к груди и закричала:
– Берегись!
Ретт Батлер, вполоборота скосив взгляд, заметил нацеленный на него вороненый ствол револьвера и, не разгибаясь, швырнул тяжелое мачете.
Лезвие ножа вошло в грудь мужчины, револьвер выпал, мужчина схватился за мачете, пытаясь вырвать его из своей груди, но ноги его подкосились и он грудью рухнул на пол. Лезвие мачете, пробив тело мужчины, вышло со спины.
«Странно, что лезвие так сверкает и на нем совсем нет крови», – равнодушно подумал Ретт Батлер, глядя на неподвижно лежащий труп.
Ретт подбежал к Морисоль, схватил ее за руку. Та непонимающе смотрела на мужчину, ее взгляд выражал полное недоумение. Она никак не могла сообразить, чего же хочет от нее этот странный американец. Чего добивается?
– Пошли, – едва слышно прошептал Ретт Батлер, выплюнув на пол окурок сигары. – Пошли скорее.
Морисоль одновременно упиралась и покорно следовала за ним.
По пути Ретт Батлер опрокинул еще полку с посудой.
А в это время к маленькому домику на окраине Сан-Мигеля уже спешила кавалькада всадников. Эстебан Рохас мчался, размахивая над своей головой револьвером, рядом с ним скакал дон Мигель.
Лошади вздымали пыль, люди мчались туда, откуда услышали выстрелы, туда, где Рамон Рохас спрятал свою возлюбленную Морисоль.
– Неужели это чертовы Бакстеры решились напасть на маленький дом и выкрасть Морисоль? – шептал себе под нос в черные усы дон Мигель. – Нет, они бы на это не отчаялись… но если это они, то тогда… всем Бакстерам смерть. Всем до единого!
– Скорее, скорее! – кричал Эстебан, – Надо спешить! Иначе Бакстеры уйдут.
И он пришпорил своего скакуна.
Его лошадь помчалась во весь опор.
И Эстебан Рохас вырвался из всей кавалькады и понесся впереди, вздымая клубы желтоватой пыли, которая почему-то светилась в лунном свете.
