Текст книги "Детство Скарлетт"
Автор книги: Мюриэл Митчелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)
Часть III
Скарлетт O'Xapa
Глава 1
Год проходил за годом, похожие один на другой.
Дети росли.
Джеральд О’Хара и его жена Эллин не успели оглянуться, как старшей дочери Скарлетт исполнилось восемь лет.
Климат Джорджии, благоприятный во всех отношениях, способствовал урожаю, а неутомимая работа тоже приносила свои плоды.
Состояние Джеральда О’Хара увеличивалось не очень быстро, но неуклонно.
Он мог позволить себе смотреть на многих своих соседей свысока. Даже гордые и надменные Макинтоши относились к нему с неизменным уважением и восхищением.
Правда, Джеральд О’Хара, прожив столько лет в Таре, ни на йоту не изменил своих привычек. Он был также груб в разговоре, мог оборвать на полуслове своего собеседника. Но теперь многое ему прощалось.
Ведь тут уважали человека не столько за его благородное происхождение, сколько за умение делать деньги.
Он был так же шумен, так же любил играть в карты, а, выпив иногда, любил попеть песни своей родины.
И тогда над холмами Джорджии разносились гортанные звуки ирландских песен.
Но счастье и удача никогда не бывают вечными. И в жизни Джеральда О’Хара случались черные дни.
Однажды вечером Скарлетт, воспользовавшись тем, что Мамушка ушла на кухню распекать новых кухарок и совсем молодого поваренка, спустилась в гостиную.
Еще на пороге она услышала возбужденные голоса своего отца и управляющего поместьем Джонаса Уилкерсона. Скарлетт была сообразительной девочкой и сразу же поняла, что отец отошлет ее, чтобы она не слушала разговоры взрослых, а ей было чрезвычайно любопытно, хотелось послушать, о чем же говорит отец с управляющим.
Она остановилась на пороге возле дверей и опустилась на маленький пуфик, который использовал Джеральд О’Хара, когда Порк снимал ему сапоги.
Джеральд и Джонас сидели за столом, между ними стояла бутылка виски, два стакана и ваза с уже засохшими цукатами, которыми мужчины закусывали крепкий напиток.
Лицо отца уже покраснело от выпитого, но в глазах не читалось обычное для таких случаев веселье.
Джеральд выглядел уставшим и озабоченным.
Управляющий поместьем Джонас Уилкерсон тоже не лучился счастьем, он то и дело подливал себе виски, нервно пил спиртное мелкими глотками, а потом, откашлявшись, говорил:
– Мистер О’Хара, я знаю, это настоящая напасть.
Джеральд согласно кивнул головой и отпил виски из своего стакана.
Скарлетт не поняла, о чем идет разговор. Она думала, что в здешних краях появилась какая-нибудь болезнь скота, завелся какой-нибудь вредный жучок. Взрослые часто говорят о такой ерунде и при этом еще спорят, пытаются друг другу что-то доказать.
Она не понимала, почему так серьезен отец и почему так озабочен управляющий.
– Да, мистер О’Хара, – продолжал управляющий, – это настоящая напасть. Уж можете мне поверить, я не впервые вижу подобное.
Джеральд почесал затылок и вновь приложился к стакану с виски.
– Да, Джонас, но в наших краях такое случается не часто. За то время, что я здесь, они никогда не прилетали. В соседнем графстве, я слышал, случалось подобное. Они съели двести, акров хлопка.
Ну, двести акров это немного, мистер О’Хара. Это, почитай, что капля в море. Ведь урожай остался цел.
И Джонас Уилкерсон подпер голову руками.
Скарлетт никак не могла взять в толк, о ком же говорят взрослые. Кто-то съел двести акров хлопка. Что же это за чудовище такое? Ей вспомнились сказки Мамушки о страшных людоедах, о черных пауках, о всякой чертовщине и нечисти.
Она уже представляла себе огромное крылатое страшилище, которое прилетело ночью на плантацию и сожрало на корню весь хлопок.
От таких мыслей у девочки побежали мурашки по спине. И она с еще большим интересом стала прислушиваться к разговору отца и управляющего поместьем.
Управляющий глубоко вздохнул и, словно бы решившись, ударил кулаком по столу.
– Мистер О’Хара, последний раз саранча в Джорджии появлялась двадцать лет тому назад.
– Двадцать лет, – покачал головой О’Хара, – живя на побережье, мы ничего не слышали об этом.
– Вот именно, двадцать лет, благодатные места, – задумчиво и мечтательно произнес управляющий, – а там, где приходилось бывать мне, саранча появлялась каждые четыре года с завидной регулярностью. Даже случалось, стаи налетали по два раза на год. Как раз тогда появились новые переселенцы из Европы. Цены на хлопок сильно поднялись, и они все мечтали сколотить огромное состояние.
Управляющий громко засмеялся, вспоминая свое далекое прошлое.
– Но ведь Аргентина, это черт знает где, – не церемонясь в подборе выражений, сказал подвыпивший Джеральд О’Хара.
– Ну, не только черт, но и я знаю, где это. И в конце концов, мистер О’Хара это в Америке, а не в Европе.
И вот, когда все уже подсчитывали барыши от проданного урожая, когда были заключены выгодные контракты и даже выплачены деньги вперед, появилась эта нечисть. Она сожрала весь урожай на корню. На полях остались лишь нераскрывшиеся коробочки с хлопком и стояли голые черные стебли, как после пожара. Это ужасно, сэр.
Мой хозяин, у которого я служил, просто плакал. Он упал на колени и рыдал посредине поля, словно бы у него кто-то из родственников умер. А ведь он взял огромный кредит под свой урожай и часть его успел потратить на новый инвентарь, на рабов. И достался ему этот кредит чрезвычайно легко, ведь урожай обещал быть просто фантастическим.
И вот представьте себе, мистер О’Хара, что случилось с этими европейцами. Они все убежали домой, бросив землю, продав ее за бесценок. Остались лишь крепкие люди.
– А твой хозяин? – спросил Джеральд О’Хара, глядя куда-то поверх головы своего управляющего.
– Он тоже уехал куда-то в Европу со своими сыновьями.
– Слабак, – сказал Джеральд О’Хара с явным осуждением в голосе и сделал большой глоток, давая понять, что он сам никогда бы не бросил землю.
Джонас Уилкерсон тяжело вздохнул.
– И мне пришлось перебраться в эти края. Но, слава богу, это моя родина.
– Ну, давай выпьем за нашу милую родину, – и Джеральд О’Хара поднял стакан, посмотрел сквозь стекло на своего управляющего.
Тот морщил лоб, то и дело прикрывал глаза руками, словно бы из них вот-вот готовы были политься скупые мужские слезы.
– Как вспомню, мистер О’Хара, то делается страшно. Я никогда ничего более жуткого не видел. Хотя пережить мне пришлось, поверьте, достаточно.
– Расскажи, Джонас, и тебе станет легче.
– Это было в середине июля после уборки, – довольно спокойно начал управляющий, словно бы рассказывал о том, что произошло с кем-нибудь, а не с ним. – Хуже всего, если саранча появляется между октябрем и январем, когда хлопчатник уже отцвел, а для нового сева уже поздно.
– Говоришь, когда хлопчатник уже отцвел? – изумился Джеральд О’Хара.
– Да, это самое страшное время, если случается нападение саранчи, в это время в Аргентине она устремляется на юг, на пшеницу и на апельсины. Одно насекомое, их называют лангоста, откладывает от девяноста до сотни яиц, и каждое величиной с рисовое зернышко. Такое маленькое яичко, но их жутко много, и из каждого вылупится прыгунчик.
Джеральд О’Хара задумчиво покачал головой. Он явно пытался вообразить, как выглядит молодая саранча.
Скарлетт смотрела сквозь застекленные двери на своего отца и ей было страшно, что он вот-вот обернется, и тогда ей не удастся дослушать про страшных попрыгунчиков.
Но отец был так озабочен рассказом управляющего, что даже и не думал оборачиваться.
– И вот, сэр, – продолжал Джонас Уилкерсон, – через восемнадцать дней, после того, как отложены яйца, появляется молодняк, попрыгунчики. Их не берет, ничто, мистер О’Хара. Был случай, когда земля была полностью покрыта этой дрянью – и настали морозы. Мы с хозяином обрадовались, что мороз нас спасет. Однако в полдень все равно весь этот поток выступил в поход. Их не погубил даже мороз, а ведь вода ночью заледенела.
– Представляю, – покачал головой Джеральд О’Хара, – это в самом деле, мерзость.
– Когда они молодые, то зеленого цвета, – продолжил управляющий, – в это время у них еще нет крыльев и поэтому с ними еще можно бороться.
– А что вы делали? – поинтересовался плантатор.
– Мы строили против них плотные заборы, ставили сплошные барьеры по несколько миль в длину. Работали все, все, кто был на ногах. Вдоль забора мы выкапывали ямы, и саранча молодая, которая еще не умела летать, падала в эти ямы, заполняла их. Мы тут же сжигали их или заполняли землей.
– Сколько же их было? – спросил Джеральд О’Хара.
– А разве можно посчитать звезды на небе? А саранчи еще больше. Их целые полчища, миллионы. Мы копали ямы днем и ночью, все, у кого были руки, даже дети. Мы выкапывали ямы шириной в три ярда и в длину столько же, а в глубину почти в человеческий рост, ярда два. В такой яме, сэр, человек может стоять, совершенно свободно выпрямившись. А через час ямы были полны, а саранча все еще ползла.
– В это трудно поверить, Джонас, – сказал Джеральд О’Хара.
– Конечно, поверить трудно. Но если видишь ее своими глазами, вот этими руками сгребаешь ее с поля, то забыть это невозможно.
– Говорят, ее можно пугнуть, даже тогда, когда она сядет на хлопок.
– Да, сэр, иногда это помогает. В поле выгоняют тогда все живое, лошадей, собак, рогатый скот. Саранча иногда поднимается и опускается рядом на поле соседа.
Джонас Уилкерсон засмеялся, но взглянув на лицо хозяина, смолк. Джеральд сидел, прикусив губу и думал.
– Я понимаю, это смешно, если саранча съела поле твоего соседа, – сказал он, – но представь, прилетит саранча, сядет на поля Макинтошей, они выгонят всех своих лошадей, рабов, собак. Саранча поднимется и опустится на мои поля, а, Джонас? Что ты тогда будешь делать?
– Мне, наверное, придется вернуться в Аргентину, – горько пошутил управляющий.
Но Джеральду О’Хара не понравилась его шутка. Он молча налил стакан себе и Джонасу Уилкерсону. Ведь он считал своего управляющего толковым и расторопным. А потерять такого, можно сказать, товарища было бы непростительной оплошностью.
– Так говоришь, ее уже видели в Джорджии? – с раздражением в голосе спросил Джеральд О’Хара, так, словно бы это его управляющий был виноват в появлении насекомых.
– Да, она идет с юга, – заметил Джонас Уилкерсон.
Тут неожиданно рассмеялся сам Джеральд О’Хара.
– Наверное, эта саранча – это единственное, в чем нельзя обвинить янки. Может, она все-таки пролетит мимо?
– Сэр, я думаю, лучше приготовиться к ее нашествию, хотя это мало что изменит.
Скарлетт уже невмоготу было сидеть, скорчившись под дверью, и девочка встала.
Отец, услышав шорох, обернулся. Но Скарлетт прижалась спиной к стене и замерла.
Джеральд недоуменно пожал плечами и вновь поднял стакан с виски.
– Так ты говоришь, Джонас, что это очень страшно?
– Да, сэр, большего страха я не испытывал. Однажды мы с двумя работниками поехали в один небольшой поселок. Это было там, в Аргентине. Поселок, как сейчас помню, назывался Токураль.
– А зачем вы туда поехали? – осведомился Джеральд О’Хара, прикладываясь к стакану.
– Я уже, честно говоря, не помню зачем. Были какие-то дела. Но вот когда мы ехали туда, то на горизонте появилась темная туча. Было почти безветренно, солнце уже давно перешло в зенит. На дороге были длинные тени от деревьев. И где-то через час стало понятно, что это не простая туча. Я тогда видел саранчу впервые. А вокруг, самое интересное, небо было совершенно ясное, и я еще тогда подумал: какой величины должно быть стадо животных, если оно подняло столько пыли, чтобы закрыть половину горизонта? Солнце вдруг исчезло и сейчас же раздались какие-то странные звуки, странный скрежет. От этого сухого шелеста, жужжащего треска и гудящего шума, мгновенно заполнившего все вокруг, у меня мороз пробежал по коже. В одну секунду вокруг вся земля была покрыта темно-зелено-коричневой массой крылатых насекомых. Деревья исчезли под их покровом. Саранча окутала все.
– Что, действительно это было, как дождь? – спросил Джеральд О’Хара.
– Да, можно назвать это дождем, но это страшный дождь, смертельный. Знаете, сэр, некоторые люди смертельно боятся мышей. Я знаю женщин, которым стоит показать маленькую мышь, и она тут же упадет в обморок, свалится как подкошенная. Представляю, как бы бедняжек женщин пугал во сне вид этой марширующей мерзости! Куда ни глянешь, все в движении, какой-то саранчовый генерал дал приказ выступить в поход – и все двинулось, не считаясь с препятствиями, через горы, реки, долины… Все эти маленькие насекомые полезли друг через друга, наступая на головы товарищей, неуклонно двигаясь вперед, покрывая дюймы пути. Как ни странно, сэр, в этом увлечении маршем животные не думают об обеде. Если на мгновение остановишься, то все это лезет по твоим ногам, падает со штанин, а потом продолжает двигаться. Сделаешь шаг – зелено-коричневая каша крыльев и тонких ног расступится на метр от тебя, но в тот же момент пустота снова заполняется, смыкается вокруг.
Скарлетт, стоя за дверью, уже представляла себе, как движется копошащаяся шелестящая масса насекомых. Саранча ей казалась огромной, величиной с ладонь, а с растопыренными крыльями еще больше.
– Какая же это мерзость! – сама себе сказала девочка.
Но в то же время ей хотелось увидеть хотя бы одно насекомое. Ей очень не терпелось расспросить отца о том, как же конкретно выглядит саранча. Но она пока еще не решалась войти в гостиную и прервать мужчин. Ведь теперь она уже понимала, что для того, чтобы ее считали воспитанной и умной девочкой, ни в коем случае нельзя перебивать взрослых, даже если тебе очень хочется и очень не терпится задать вопрос.
– А потом, где-то через полчаса саранча вдруг медленно поднялась и полетела. И самое интересное, что все осталось таким, как и было до ее прилета: нетронутой была трава, кусты, деревья, камни – все осталось абсолютно целым.
– Неужели, такое бывает? – воскликнул Джеральд О’Хара.
– Да, если бы я не видел это своими глазами, то, возможно, и не поверил бы. Но я все это пережил. Но знаете, сэр, такое чудо случается редко. Иногда она после продолжительного полета нуждается в отдыхе. Но если бы вы только видели, что она оставляет после себя, когда голодна! Настоящее пожарище!
– Представить мне это, Джонас, тяжело, ведь я никогда не видел нашествия саранчи. И слава богу, – сказал Джеральд О’Хара, подливая виски своему управляющему.
– Потом, где-то через неделю, я побывал в соседней провинции, как раз там, куда опустилось это облако саранчи. Боже, что там было! Казалось, саранча уничтожила все, что только возможно. Было съедено все – трава, кусты, листья на деревьях, весь урожай. Она съела тысячи акров хлопка.
– Это ужасно! Упаси нас бог от этой нечисти! – сказал Джеральд О’Хара.
Скарлетт сделалось невтерпеж. Она зашла в гостиную.
Но тут же, обернувшись, Джеральд замолчал. Ему не хотелось пугать дочь разговорами о страшной саранче и поэтому он, улыбнувшись, спросил:
– Ну, как дела, Скарлетт? Чем занимаются твои сестренки?
Скарлетт немного виновато улыбнулась, потому что оставила своих сестер одних. А ведь те всегда любили играть с ней и рассказывать ей свои секреты.
– Они заняты куклами, отец, – ответила Скарлетт.
– Ну что ж, это хорошо.
Джеральд О’Хара вытащил часы, щелкнул крышкой и долго всматривался в циферблат, словно бы не мог сообразить, который сейчас час.
Тогда ему на помощь пришел управляющий. Он тоже вытащил часы и посмотрел на них. Правда, часы у него были куда попроще, чем у хозяина, не золотые, а серебряные.
Джеральд О’Хара рассмеялся.
– Мы выглядим с тобой, как дураки. Оба смотрим на часы – и никто не может сказать, который час, а ведь времени, дорогая, уже достаточно, чтобы ты была в постели.
– Извини, отец, но подходя к гостиной, я слышала, вы говорили о саранче.
Джеральд О’Хара тут же сделался мрачным.
– Лучше тебе, дочь, о ней совсем ничего не знать, дай бог, стая пролетит мимо.
– А мне бы хотелось посмотреть на нее, – призналась Скарлетт.
И мужчины рассмеялись, понимая любопытство девочки.
– Она такая же, как кузнечик, – сказал Джонас Уилкерсон, – только немного больше и куда прожорливей.
– Но ведь кузнечики совсем не страшные, их тоже много скачет в траве, и они не приносят никакого вреда.
– Каждый из них что-то ест, – сказал управляющий, – а когда их миллионы, они сжирают все.
Джеральд О’Хара вновь напомнил дочери, что ей пора спать.
– Где это Мамушка? – разозлился он. – Почему я должен думать о распорядке в доме?
И тут же, схватив колокольчик с каминной полки, Джеральд принялся отчаянно звонить так, словно собирался разбудить спящих.
И буквально тут же на пороге гостиной возникла Мамушка, хотя она прямо-таки бежала по всему дому, чтобы поспеть на вызов своего хозяина. Но за несколько шагов до двери, она перешла на степенный шаг.
– Слушаю вас, сэр, – сказала негритянка.
– По-моему, Мамушка, Скарлетт уже давно пора спать, – язвительно сказал Джеральд О’Хара.
Но служанка и не собиралась извиняться и просить прощения.
– Да, сэр, – просто ответила она.
А Скарлетт не дала отцу дальше делать замечания своей воспитательнице. Она хоть и была уже довольно большой девочкой, схватила Мамушку за руку и потащила ее из гостиной.
Уже на лестнице, не утерпев, Скарлетт спросила у Мамушки:
– А это правда, что к нам летит саранча?
– Не дай бог, милая, – ответила негритянка, – не дай бог, чтобы она прилетела в наши края.
– А это очень страшно? – спросила Скарлетт.
– Страшнее и не бывает.
Девочка и женщина медленно поднимались по лестнице.
Скарлетт остановилась на повороте лестничного марша у окна и посмотрела за залитое чернотой стекло. Лишь слегка угадывались силуэты холмов и ровные ряды на хлопковом поле. Скарлетт казалось, что в этой темноте таится какая-то скрытая угроза, готовая вот-вот вырваться наружу.
Она вся сжалась и прильнула к Мамушке.
– А с нами ничего не случится?
– Нет, дорогая, с нами будет все в порядке, но урожай может погибнуть, – голос Мамушки задрожал.
Ведь все благополучие в Таре держалось урожаем хлопка и табака. И Мамушка прекрасно понимала, что, не дай бог случится какое-нибудь несчастье, всем рабам придется голодать и ждать следующего урожая.
Но женщина также понимала, что как бы плохо ни пошли дела, мистер О’Хара все равно не позволит себе продать ни одного раба. Ведь сколько она уже жила в Таре, а ни один раб не был продан с торгов. Только однажды хозяин, разозлившись, приказал выпороть нерадивого раба за то, что тот не досмотрел как следует лошадь после того, как он вернулся с охоты, и лошадь заболела. Да и то это случилось лет шесть тому назад, и это оказалось хорошим уроком для всех остальных рабов и слуг в поместье Тара.
Мамушка обняла Скарлетт и повела ее наверх, где располагалась ее спальня.
– Идем-идем, дорогая, а то твой отец будет сердиться.
– Он меня любит и не будет сердиться.
– Да, дорогая, но он будет сердиться на меня, ведь ты этого не хочешь?
– Тогда пошли, – и Скарлетт сама уже повела Мамушку в свою спальню.
Когда Мамушка раздела Скарлетт, а та устроилась в постели, девочка посмотрела на свою служанку и попросила ее:
– Мамушка, расскажи мне сказку, как раньше. Ведь ты же мне всегда рассказывала сказки.
– Хорошо, Скарлетт, – старая негритянка явно обрадовалась. – Ложись-ложись поскорее, а я расскажу тебе сказку про черного паука.
– О, про черного паука? Я очень люблю сказки про пауков. Мамушка, а кто страшнее – черный паук или саранча?
– Ну, саранчи-то я в общем, не видела, только слышала о ней.
– А пауков ты видела?
– Конечно, – очень весомо призналась служанка, хотя по ее лицу было не трудно догадаться, что пауков она тоже не видела, тем более, легендарных пауков, о которых она любила рассказывать сказки своей воспитаннице.
– Ну давай же, я жду, – наставительным тоном произнесла девочка.
– Ладно, я расскажу тебе сказку про черного паука и его детей.
– Хорошо, – кивнула головой Скарлетт, удобнее устраиваясь в постели.
«Это было очень давно. И случился тогда на всей земле большой голод».
– А что значит большой голод, Мамушка?
– Это значит, что людям совсем нечего было есть.
«А у паука в то время было очень много пищи. У него, и у его соседа по участку все хорошо уродилось».
– Это как у нас и Макинтошей?
– Ну да, можно сказать и так.
«Но паук был очень жадным до денег и не хотел заботиться о своих детях. А их народилось у него так много, что невозможно было всех сосчитать. И когда он продал то, что собрал на своем поле, у него оказалось очень много денег.
Но в это время голод уже подкрадывался к его семье».
– Мамушка, а как это голод может подкрадываться?
– Просто наступил голод, есть становилось нечего.
«Тогда взял паук деньги и пошел к своему соседу, чтобы купить у него еду. Но тот отказался продавать ему. Паук очень опечалился и стал размышлять, как бы раздобыть пищу. А детям своим он сказал, чтобы они похоронили его, когда он умрет, на старом поле, в таком большом гробу, чтобы в нем можно было стоять во весь рост, и чтобы в гроб положили огонь, воду, соль, жир, горшок для варки пищи, деревянную ложку, ступку и пестик».
– Зачем ему все это, Мамушка?
– Скарлетт, я тебя просила никогда не перебивать старших. Скоро ты все поймешь.
– Ладно, – согласилась девочка, с еще большим вниманием и восхищением глядя на свою служанку.
«И вот, через несколько дней, паук притворился мертвым, и дети похоронили его как он приказал им. Когда наступила ночь, паук выбрался из гроба, пошел на поле своего соседа, накопал ямса, вернулся в гроб, сварил еду и съел. Так он делал много раз, пока не съел все, что было на поле у его соседа. Не съел он только семь стеблей ямса».
– Мамушка, что такое ямс? Я у тебя уже спрашивала, но забыла.
– Ямс – это такие корни, их можно есть.
– Они вкусные? – воскликнула девочка.
– Конечно, они очень сладкие.
– Хорошо, рассказывай дальше.
«Опечалился хозяин поля, стал думать, кто же все-таки сделал это. Думал он думал, потом вырезал фигурку человека, обмазал ее клеем, поставил на поле и велел бить в барабан. Вот пришел паук снова на поле, выбравшись из гроба, увидел барабанщика и начал плясать, пока не приблизился к нему».
– А зачем он плясал? – спросила Скарлетт.
– Как зачем, услышал музыку и начал танцевать. Вот как наши работники – как только услышат музыку, сразу же танцуют, песни поют. Так и черный паук.
– А-а, – произнесла Скарлетт, потерла кулачком щеку и с вниманием посмотрела на рассказчицу.
А Мамушка тоже оперлась на подлокотники кресла и начала рассказывать дальше:
«Захотел паук поздороваться с этим человеком, который так хорошо гремит в барабан. Протянул руку, а рука и приклеилась к ладони барабанщика. Хотел паук освободиться, но клей держал очень крепко. До самого утра паук пробыл на поле, а утром пришел владелец, увидел паука и спросил, не его ли это проделки. А паук заплакал и попросил освободить его. И как только его освободили, паук тут же убежал и спрятался у своего соседа под самой крышей. Там он сидел и нюхал запах супа, которые варила жена хозяина дома. И это так понравилось пауку, что он сидит там до сих пор».
– Как сидит до сих пор? – воскликнула Скарлетт.
– Сидит, – ответила Мамушка, – больше не ходит на поле и не ворует чужой ямс. Сидит себе под крышей, живет.
– А-а, вот почему пауки живут в старых сараях, – обрадованно произнесла Скарлетт.
– Да, именно поэтому, – сказала Мамушка.
– А если бы к нам на плантацию пришло много-много больших черных пауков, что бы мы с ними делали?
Мамушка задумалась, но потом засмеялась.
– Наверное, мы бы вышли и начали бить в барабан и танцевать. И все пауки, испугавшись, спрятались бы под крыши.
– Значит, так надо будет сделать и с саранчой. Все мы выедем на поле, когда она будет прилетать, и начнем громко-громко петь песни, кричать… Саранча испугается и улетит от нас.
– А теперь спи, – как обычно сказала Мамушка.
Она погладила Скарлетт по голове, и та прикрыла глаза. Но старую служанку было трудно обмануть. Она прекрасно себе представляла, что девочка и не собирается спать, и лишь только она выйдет из комнаты, тут же сядет, зажжет свечу и примется читать.
И Мамушка пошла на уловку. Сделав вид, что уходит, она, не прикрыв за собой дверь, остановилась за порогом.
Лишь только она услышала, как Скарлетт садится на кровати, она вошла в спальню.
– Зачем ты меня обманываешь, милая? – спросила Мамушка, но в ее голосе не было и тени упрека.
Скарлетт растерянно смотрела на Мамушку, она не ожидала от нее такой хитрости.
– Ты почему не спишь? – строго спросила Мамушка.
Скарлетт пожала плечами.
– Не знаю, мне не хочется спать, вот и все. Я все время думаю про эту саранчу, прилетит она или нет.
– Нашла, о чем думать. Сколько ни думай, это все равно ничего не изменит. Лучше удобней укладывайся, закрывай глаза и спи.
– Я могу закрыть глаза, – сказала Скарлетт, – но все равно не засну.
– А вот если не будешь спать, – наставительно сказала Мамушка, – то не будешь и расти.
– Как это? – изумилась Скарлетт.
– Человек растет только во сне.
– Я этого не знала, – растерялась девочка, – ты меня не обманываешь?
– Нет, – абсолютно серьезно сказала Мамушка, ведь и она сама свято была уверена в том, что человек растет только во сне.
Но Скарлетт боялась, что ее пытаются провести. Она сперва задумчиво терла лоб, а потом все-таки сказала.
– Ты меня обманываешь.
– Я никогда и никого не обманываю, – сказала Мамушка.
– А вот и обманываешь, – рассмеялась Скарлетт, – ведь взрослые тоже спят, но они же не растут?
Мамушка растерялась. Она никогда не задумывалась над подобными вещами. Но ее трудно было сбить с толку.
– Если бы они не спали, когда были маленькими, то никогда бы не выросли.
– Так что, если все время спать, то и будешь расти? И я смогу вырасти выше всех? Но ведь ты же, Мамушка, не растешь, когда спишь? И мама не растет, отец и Порк… Никто-никто не растет, только я расту.
Негритянка заулыбалась.
– Конечно, милая, но тебе все равно надо спать, иначе не вырастешь.
– Так я уже и так большая.
– Но ты же, милая, хочешь носить такие платья, как носит твоя мать? А на маленьких девочек таких платьев не шьют.
– Конечно же хочу, и я обязательно вырасту большой и буду такая же красивая, как моя мама.
– Ты будешь еще красивее, – тихо сказала Мамушка и было непонятно, к кому она обращается – то ли к Скарлетт, то ли к самой себе.
– Мамушка, а ты тоже была красивой?
– Я всегда была такой, – ответила негритянка.
Она и в самом деле, казалось, не могла вспомнить себя молодой. Она уже так привыкла находиться в услужении, что не могла представить себе другой жизни.
– А почему у тебя нет мужа, нет детей? – спросила Скарлетт.
– Потому что у меня есть ты, твои сестры, есть твоя мама. Неужели мне кто-нибудь еще нужен?
– Вообще-то да, – сказала Скарлетт, – ты у меня самая любимая.
Растрогавшись от этих слов девочки, негритянка приложила край передника к глазам, чтобы промокнуть слезы.
– Что ты плачешь, Мамушка, разве я тебя обидела?
– Нет, ты очень хорошая девочка, – сказала служанка, – и самая умная и послушная.
– Но ведь ты сама говоришь мне, что я плохо себя веду.
– Но ты же не со зла, Скарлетт, ты же не специально это делаешь?
– Да, я сама не знаю иногда, что со мной происходит, – призналась девочка. – Посиди со мной еще немного, Мамушка, пока я ни усну.
– Но ведь ты уже большая, ты должна засыпать одна.
– А мне хочется.
– Ну что ж, только ты не говори, а то меня будут ругать, – сказала негритянка, устраиваясь возле кровати Скарлетт.
Та закрыла глаза и изо всех сил попыталась заснуть.
Но невозможно уснуть специально. Сколько ни старалась девочка, сон так к ней и не шел. Она ворочалась с боку на бок.
– Не можешь заснуть? – сочувственно спросила Мамушка.
Скарлетт кивнула.
– Тогда я спою тебе, и ты заснешь, – и Мамушка принялась петь какую-то совсем незнакомую Скарлетт песню.
Она не понимала слов, но мелодия убаюкивала ее. Протяжная, немного заунывная, она казалась очень грустной, но в то же время спокойной. Девочка забыла все свои страхи и опасения.
А Мамушка сидела возле своей воспитанницы, положив ей свою горячую ладонь на голову. Она ощущала своими загрубевшими пальцами шелковистую мягкость волос девочки и спокойно пела. Она пела песню, услышанную ею от матери. Мамушка редко вспоминала, что у нее когда-то были родители, что и она сама когда-то была маленькой девочкой, впервые познавала мир.
А Скарлетт, убаюканная колыбельной, постепенно засыпала. Звуки песни доносились до нее, словно издалека. Казалось, кровать под ней слегка раскачивается…
Наконец, уверившись, что Скарлетт заснула, Мамушка убрала ладонь с ее головы. Она еще долго сидела возле кровати девочки, глядя на ее темные волосы, рассыпавшиеся по высокой подушке.
– Спи, моя милая, – шептала Мамушка, – спи, и пусть тебе снятся хорошие сны – будь счастлива, пусть все у тебя будет хорошо.
Нежность захлестнула старую служанку, и она даже заплакала. Ей было хорошо, что она сидит в темной комнате и никто не видит ее слез. Она желала своей воспитаннице всего, что только можно пожелать дочери богатых родителей. Она желала ей хорошего мужа, здоровых детей, как будто уже завтра Скарлетт предстояло выйти замуж и одеть белое подвенечное платье.
Мамушка даже заулыбалась, представив себе Скарлетт в белом подвенечном платье, стоящую перед алтарем. Но как ни старалась Мамушка, она не могла представить себе лица жениха своей воспитанницы. Она не знала ни одного человека, достойного стать мужем Скарлетт.
Но, наконец, Мамушка тяжело поднялась.
– Это будет еще так не скоро, – вздохнула женщина, – и неизвестно, доживу ли я до этого дня…
