Текст книги "Сиам Майами"

Автор книги: Моррис Ренек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц)

– Даже лучше. Потому и стоит таких денег – у меня этим занимается настоящий художник.

Менеджер одобрительно оглядел тело на шкуре. Видимо, его грела мысль, что дополнительные деньги будут истрачены не зря. Внезапно его лоб прорезала глубокая морщина.

– А как насчет волос на лобке? Лентяйка отказалась их сбривать. Я не хочу, чтобы фотография получилась неприличной.

– Тоже закрасим! – Грязные мысли менеджера вызвали у Рудольфа негодование. Он схватил с полки белую чашечку с холодным кофе и испачкал себе рот.

– Она не бледновата для цветного фото? – Менеджер оглядывал свой материал критическим оком. – Кожа у нее какая-то не такая, никак не загорает.

Рудольф потянулся за сандвичем с тунцом.

– Можем сделать ее любого цвета, на ваше усмотрение. Секретарь показала вам выбор цветов?

– Какой цвет вы рекомендуете?

– Ростбиф с кровью. – Рудольф впился зубами в сандвич.

Менеджер задумался.

– На этот оттенок большой спрос?

– Никогда не знаешь, чего могут затребовать, – посетовал Рудольф. – Почему бы не попробовать розовый, «Лососина из Новой Шотландии»? Хороший национальный оттенок.

– Видал я таких – слишком молодит. – У менеджера были собственные четкие представления, хоть он и задавал свои вопросы подобострастным тоном.

Рудольф и глазом не моргнул. По привычке просто не стал подливать масла в огонь.

– Решайте сами, – был его ответ. – Какой цвет считаете перспективным вы? Скажем, десять лет тому назад в моде был мертвенно-белый.

– Можете сделать ее нейтральной?

– Нейтральный оттенок сейчас не в ходу, – решительно ответил Рудольф. – Сейчас людям подавай национальную принадлежность. Им хочется отождествлять себя с ней. Она должна походить на не расплавленную частичку из плавильного котла. – Он открыл киношный журнал с фотографией резвящихся на пляже девиц. – Вот любимый национальный оттенок – матово-шоколадный. С ним она будет выглядеть здоровой любительницей воздушных ванн. С ее платиновыми волосами получится настоящий скандинавский тип. Скандинавские женщины – наше будущее. Они свободны, безудержны, готовы к сексу. Таков будущий образ жизни для среднего класса.

– Да, ориентир на средний уровень – самый правильный подход, – согласился менеджер. – А сможете вы добиться, чтобы она выглядела эротичной, но не развратной?

– Да тут нечего делать. – Рудольф взмахнул сандвичем с тунцом. – Пускай откроет рот.

– Детка, – велел ей менеджер с сержантскими нотками в голосе, – открой рот.

– А-а-а-а-а! – раздалось со шкуры.

– Не так громко! – грубо одернул он ее. В его извинении, обращенном к Рудольфу, звучала гордость за свою собственность. – Вот в чем ее слабость – в навязчивости.

– Скажите «душ», – предложил ей Рудольф. – И не закрывайте рот.

– Д-у-у-уш, – сказала девушка и зашипела.

– Потрясающе! – восхитился менеджер. – Мистер Рудольф, вы гений. У нее даже глаза зажглись.

– Ремесло, как любое другое, – потупился Рудольф.

Менеджер находился под впечатлением.

– Вы так тонко отслеживаете рынок, мистер Рудольф! Как вы считаете, голая натура имеет будущее или рынок уже насытился ею?

– Голую натуру ждет блестящее будущее! – Рудольф тщательно пережевывал пищу. – Главное, чтобы у Детройта возникли трудности с новыми стильными моделями автомобилей.

– Никогда об этом не думал.

– Для сбыта машин всегда привлекали сексуальных женщин. Чем мощнее двигатель, тем сексуальнее модель. А чем машина дешевле и практичнее, тем больше рекламирующая ее женщина смахивает на вашу жену.

– Пока вроде понятно.

– Смотрите, как только возникнет заминка с новыми образцами, в рекламах замелькают голые красотки.

– Никогда не связывал голое тело со спадом в промышленности.

– Конечно, ведь вы не занимаетесь финансами. Я постоянно твержу парням с Мэдисон-авеню, – Рудольф отхлебнул кофе, – что женщины так же полезны для торговцев автомобилями, как запланированный моральный износ моделей. – Рудольф потрогал свой висок. – Но на Мэдисон-авеню глухи к здравому смыслу. Реклама тонет в океане статистики.

– Никогда не размышлял под этим углом зрения.

– Хотите, подскажу, где Спрятана настоящая глубинная бомба?

– Почему бы и нет?

– Вот ответьте, что, по-вашему, важнее всего? – Рудольф ткнул в него пальцем с обличительным видом.

– Приличное или неприличное?

– Неважно, главное, чтобы это казалось вам важным.

– Надо будет поразмыслить.

От воодушевления Рудольф вытаращил правый глаз больше, чем левый.

– Как насчет покупки одного и того же в одном и том же месте?

– Да, – сказал менеджер уверенно. – Согласен.

– Когда мужчине надо сменить масляный фильтр или бальзам для волос, он думает о секс-модели, представляющей ту или иную марку.

– И что дальше?

– Вот и представьте, как возрастет значение женщин, когда они превратятся в главное связующее звено, в некий центральный образ, скажем, сердцевину, зерно, положительный заряд, управляющий мужчиной при каждой такой покупке.

– Да, это будет посильнее, чем торговля статуэтками Джорджа Вашингтона в день его рождения.

– Верно. За продажей новых машин, карбюраторов, гелей для волос, мужских дезодорантов, чехлов для сидений – чего угодно, чем определяется ваше благополучие, – будет маячить женщина. Помните, как на чикагских бойнях научились продавать буквально все, чтобы ничего не отправлять в отходы? Так вот, счастливое будущее для женщин только начинает приоткрываться.

Барни вежливо извинился и покинул студию. Женщины, полные надежд, терпеливо ждали своей очереди. Сейчас они выглядели более сексуально, чем потом, в студии, где их внутреннее содержание не будет иметь никакого права голоса, уступив место наготе.

С Ист-Ривер дул прохладный ветерок. Красные облака в небе говорили о том, что наступает вечер. Из всех дверей вырывались и устремлялись в сторону заката людские толпы, словно близилось светопреставление. Молодые и старые сбивались на тротуарах в плотный поток, потом разветвлялись и исчезали в провалах подземки, заполняли автобусы, кто-то ловил такси. Труженики разбегались по домам. Они спасались бегством из своих кондиционированных контор, словно там свирепствовала чума. У входов в метро возникали пробки. На бегу люди покупали газеты, журналы, шоколадки. Приобретя желанный товар, они снова вливались в людской поток. Не сумев поймать такси, Барни ввинтился в автобус и поехал на свидание с Сиам, чтобы сообщить ей, что их ждут нелегкие времена.

Глава 11

Чтобы обеспечить Сиам успех, не прибегая к ловкачеству, Барни пришлось бы изрядно помучаться. Чем дольше будут длиться гастроли, тем больше она будет страдать. Ловкость могла бы послужить опорой таланту. Ведь Сиам по-настоящему талантлива. Все дело в том, чтобы ее наконец заметили и оценили. На долгом, тернистом пути к успеху талант поджидают разные неожиданности, тут нечего рассчитывать на справедливость. Барни чувствовал это кожей. Им требовалась удача, прорыв. Люди, прибегающие к ловкачеству, эксплуатируют именно несправедливость. Мало кто в шоу-бизнесе наделен инстинктом и отвагой, чтобы самостоятельно пробить на большую сцену одаренную исполнительницу, не привлекая к этому других и ни разу не усомнившись в собственной оценке. Средний покупатель таланта, даже наделенный этим самым инстинктом, редко умеет отсечь бездарность. Барни начинали приоткрываться важнейшие навыки этого ремесла. Все обычно раз за разом ставят на неудачников и в итоге перестают доверять собственному вкусу.

Барни чувствовал, что им необходимо обогнать время. Еще он думал о том, какой очаровательной женщиной становилась Сиам, когда соскребала с себя защитную коросту и демонстрировала присущие ей ум и честность! Красота не исчезала, никуда не девалась, несмотря на затвердевшую внешнюю скорлупу, на ужас в глазах.

Он успел прийти к мосту вовремя. Дорогу ему, правда, преградили марширующие бойскауты с рюкзаками за плечами. Сиам помахала рукой и поспешила навстречу. У нее была оживленная походка, гордый вид, она глубоко дышала. На ней были мохнатый свитер-водолазка и шерстяная юбка. Лицо сияло без грима. Волосы зачесаны назад. Казалось, она приготовилась к партии в теннис.

– Ты что, увидел привидение? – Сиам врезалась в него своим плоским животом.

– Не совсем, – польстил он ей.

– Понюхай меня.

Он наклонился и понюхал ее ухо.

– Нет, не ухо, дурачок.

Не дожидаясь указаний, он понюхал ее шею.

– И не шею. – На них уже обращали внимание бойскауты. – Ты меня смущаешь. Прекрати!

Он растерянно развел руками.

– Я готов нюхать что угодно.

Рассмеявшись, она приказала:

– Нюхай подмышки.

– Ты сумасшедшая!

– А ты желторотый юнец!

Они старались побыстрее миновать строй бойскаутов.

– Что могло случиться с твоими подмышками?

– Ну, если тебе не интересно…

Он оглянулся и, загородив ее от бойскаутов, обнюхал с обеих сторон.

– Ничего не чувствую.

– Вот именно! На подготовку к встрече с тобой у меня ушел целый час. А взгляни на мой бюстгальтер!

Он полагал, что ее оживление переходит все границы приличия. Однако она не позволила ему самостоятельно решить, заглядывать туда или нет. Схватившись за свой ворот, она оттянула его далеко вниз. Он заглянул ей за ворот, хотя это напоминало акробатический номер. Бюстгальтер сиял белизной. Он продолжал вышагивать рядом. Она наконец оставила в покое ворот.

– Чем ты занимался в городе?

– Одними глупостями.

– Например?

– Помнишь наш вчерашний разговор о том, что надо добиться, чтобы на тебя обратили внимание?

– Я сказала, что ты сделаешь это, если захочешь.

– Я побывал у знакомого фотографа с целью договориться о съемке в голом виде для рекламы. Хочу поснимать тебя.

Она немного поколебалась, мельком заглянула ему в глаза и ответила:

– Я согласна.

Он улыбнулся, видя, что согласие далось ей с трудом.

– А я нет.

– Почему? – Его внезапный отказ эксплуатировать ее тело ставил ее в неловкое положение.

– Я посмотрел, как это делается, и решил, что это негуманно.

Больше он ничего не сказал. Она отвернулась. Он заглянул ей в лицо и был удивлен тем, как на нее подействовал его отказ. Хотя она казалась ему красавицей даже в слезах.

Сиам вытерла слезы дрожащей ладонью. Взяла его за руку и крепко прижала ее к себе.

– Давай попробуем твой яичный крем.

Они достигли Бродвея и вошли в первую попавшуюся кондитерскую. На прилавке с газетами продавались издания на идише, испанском, немецком, русском и греческом языках. Магазинчик был маленький, но у щербатой мраморной стойки торчало несколько высоких вращающихся табуретов. Свет проникал только через витрину.

Старичок с двухдневной седой щетиной на щеках отошел от витрины с товаром и обратился к Сиам:

– Я вас слушаю.

Она замялась.

– Валяй, – подбодрил ее Барни, – заказывай сама.

Она залезла на табурет, выпрямила спину и осторожно проартикулировала:

– Яичный крем.

Продавец понял, что имеет дело с несведущей клиенткой.

– С чем?

Она опять замялась.

– Ваниль, шоколад? – Он сжалился и предоставил ей выбор.

– Ваниль, – решилась она.

– Мне то же самое, – сказал Барни.

Сиам перегнулась через стойку, чтобы понаблюдать за действиями старика. Он был польщен.

– Это сельтерская, дорогая моя. Знаешь, что такое сельтерская?

– Содовая.

– Да ты красавица! – сказал он, с восхищением глядя прямо ей в лицо.

Шшш! Сельтерская с шипением ударила из крана в высокий стакан и перелилась через край. Старик размешал длинной блестящей ложкой ванильный сироп и молоко. Белая пена поднялась до краев.

– Прошу, дорогая моя.

Она пригубила напиток.

– Как вкусно!

– Это специально для тебя. Я, случайно, не видел тебя раньше?

– Вряд ли.

– Даже по телевизору?

– Это была не я.

– А ты такая естественная!

– Спасибо, – ответила она смущенно, но довольным голосом.

Внимание Барни привлекла одна из книжек на стеллаже у двери.

– Чего ты улыбаешься? – спросила она.

– Вот книжка, которую я тебе почитаю. – Он потянулся за книгой. – С ней ты сможешь веселиться, даже когда за окном будет Хобокен.

Она перевела встревоженный взгляд с книги на него. Он самым вульгарным образом злоупотреблял теперь ее доверием.

– Как я погляжу, ты ее не читала. – Он уплатил за «Сокровенного» Генри Миллера. – Здесь есть одно место о хлебе, питательное, как сама пшеница.

– Видишь, как он в тебе уверен, – сказал старик Сиам. – Если он начнет дурить, снова веди его сюда.

Уходя, она обернулась и от души сказала старику, оставшемуся стоять возле витрины:

– Вы готовите восхитительный яичный крем!

– Спасибо, красавица. – Старик помахал красной от холодной воды рукой. – Будешь здесь еще, обязательно заходи.

Они ступили на мост. В небе разлилась нежная вечерняя синева, на горизонте затухало солнце. Мост был забит медленно ползущими прочь из Нью-Йорка мощными машинами. Зато речная артерия была свободна от движения, можно даже разглядеть, в какую сторону течет вода.

– Как мило с его стороны – назвать меня естественной! Хотела бы я, чтобы меня не умиляла чужая доброта. – Она оперлась о его плечо, он взял ее за руку, которая сразу стала теплой.

Он открыл книжку и стал читать отрывки из главы «Опора жизни».

– Слушай, что пишет Генри Миллер об обыкновенном ресторане: «На свете нет ничего более неаппетитного, анемичного, чем американский салат. В лучшем случае, он напоминает подслащенную блевотину».

Она помимо воли прыснула.

– «Листовой салат – вообще насмешка: к нему отказалась бы притронуться даже канарейка. Подается это блюдо, между прочим, сразу, а с ним кофе, успевающий остыть до того, как вы будете готовы его пить. Едва только вы усядетесь за столик в обычном американском ресторане и начнете изучать меню, официантка сразу осведомится, что вы будете пить. (Если вы случайно скажете «какао», вся кухня встанет на дыбы.) На этот вопрос я обычно отвечаю: «У вас есть что-нибудь, кроме белого хлеба?» Если в ответ не звучит просто «нет», то говорится: «У нас цельномучной» или «грубого помола». Тогда я обычно бубню: «Ну и засуньте его себе в задницу».

Сиам рассмеялась и прикрыла ладошкой рот.

– «На ее: «Что вы сказали?» я: «У вас, случайно, нет ржаного?»

Сиам широко улыбалась, но улыбку скрывали волосы, разметавшиеся по лицу из-за ветра.

– «И прежде чем она ответит «нет», я пускаюсь в пространное объяснение того, что под ржаным я имею в виду не обыкновенный ржаной, который не лучше пшеничного – грубого помола или цельномучного, а хорошо пропеченный, вкусный, темный, грубый ржаной хлеб, вроде того, что едят русские и евреи. При упоминании этих двух подозрительных наций она морщится…»

Сиам благодарно ухватилась за руку, в которой он держал книгу.

– «Пока она отвечает саркастическим тоном, что сожалеет, но у них нет этого сорта ржаного хлеба и вообще ржаного, я начинаю спрашивать про фрукты: мол, какие фрукты, из свежих, они могут предложить, отлично зная, что у них ничего подобного не водится».

От порыва ветра волосы на ее лице разлетелись, и он увидел, как она довольна его чтением.

– «В девяти случаях из десяти она отвечает: «Яблочный пирог, персиковый пирог. («В задницу!») Простите?» – говорит она».

Сиам опять прыснула.

– «Да, фрукты – ну, те, что растут на деревьях: яблоки, груши, бананы, сливы, апельсины, со шкуркой, которую можно очистить». Ее осеняет, и она спешит сообщить: «У нас есть яблочный соус! («Подавись ты своим яблочным соусом!») Простите?» Тут я лениво оглядываю ресторан, смотрю на витрину с пирогами, мой взгляд останавливается на блюде с искусственными фруктами, и я радостно восклицаю: «Вот такие, как те, только настоящие!»

Барни захлопнул книжку в бумажной обложке и сунул ее в карман.

– Как я могла понравиться продавцу в кондитерской, если он меня совсем не знает?

Он посмотрел на Сиам. Она смущалась и нервничала. Барни положил руку ей на затылок, она ласково сняла ее и поцеловала.

– Не надо. Пожалуйста, не надо.

То, что он был сейчас с ней, и этот ее поцелуй – все вселяло уверенность, что их будущее будет светлым. Он смотрел на нее с ожиданием радости, а она отвечала странной, покорной улыбкой. В этой улыбке была доброта. Тут-то и крылась ошибка.

Прежде чем она опять взглянула на его руку, он понял, что его улыбка сбивает ее с толку, действует ей на нервы, кажется, его общество начинает тяготить ее.

– Не хочу, чтобы ты ходил такой счастливый оттого, что ты меня знаешь, – сказала она. – Меня это пугает. Пожалуйста, не ожидай слишком многого. Не сейчас. – Она схватила его ладонь обеими руками и посмотрела на него. – Это невозможно.

– Что?

Она почувствовала, как печаль наполняет душу, и улыбнулась.

– Только не рассказывай, что тебе опять надо прополоскать рот содовой.

– Нет. – Сиам с улыбкой покачала головой.

Он чувствовал, как она отдаляется от него, хотя они находились совсем близко друг от друга. Он обнял ее за плечи и понял, что она дрожит. Сиам позволяла ему обнимать себя за плечи, хотя ей этого не хотелось. Другой рукой он обнял ее за талию, и она заплакала.

– Я ужасная. – Сиам задрожала сильнее. – Ужасно, что я ничего не забываю. Постоянно помню.

Он неторопливо отпустил ее.

– Кого?

– Тебя это не касается. А вообще-то касается. – Она ткнулась лбом в его щеку.

Он снова обнял ее за талию.

– Не надо, – взмолилась Сиам, – иначе у меня сегодня ничего не выйдет.

Он привлек ее к себе, и они поцеловались – свободно, с охотой, порывисто. Еще во время поцелуя она разрыдалась. И скользнула губами по его щеке, глотая воздух.

– Это невозможно.

Он не отпускал ее.

Она помотала головой, давая понять, что пора ее отпустить. Потом сама поцеловала его. Теперь Сиам обнимала его за шею, прижималась к нему всем телом, даже оторвалась ногами от земли. Ее сотрясали рыдания.

Он приподнял ее лицо. Рот у нее был перекошен от плача. Она покачала головой. Ветер трепал ее волосы. Такая, старающаяся преодолеть себя, она влекла его еще больше.

Сиам вдруг вырвалась и побежала от него по узкому тротуару моста. Он догнал ее.

– Нет, оставь меня.

– Не могу. Такой я не могу тебя оставить.

Она в смятении посмотрела на него.

– Я сама о себе позабочусь! – крикнула Сиам. – Понимаешь? Я делаю это по-своему.

Она пыталась пронять его своим отчаянием. Потом резко отвернулась и побежала.

У него потемнело в глазах, но он заставил себя прийти в чувство. Она бежала прочь так быстро, словно за ней гнались. Ее стремительность подсказала ему, что ее подмывает вернуться. Впрочем, он не был в этом уверен. Ее фигурка делалась все меньше, пока окончательно не растаяла в вечерней мгле. Он медленно шагал за ней следом, а она все больше удалялась от него. Он давно потерял ее из виду, но еще долго слышал поспешные шаги по мосту.

Перейдя через мост, спохватился, Что должен сообщить Мотли о неудаче с Доджем. Иначе Мотли позвонит в кабаре и, застав там одну Сиам, почует неладное.

Глава 12

Когда Мотли вернулся в свою контору после кинопросмотра и обязательного коктейля, уже наступил вечер. Он по памяти нашел в двери замочную скважину, сунул туда ключ, но не смог его повернуть. Странно… Джинджер давно ушла. От неспособности отпереть собственную дверь он похолодел. Еще одна попытка. Дверь, определенно, заперта изнутри. Он тихонько отошел от двери и направился к лифту.

Услыхав за дверью какой-то звук, неслышно вернулся. К его ужасу, замок на этот раз поддался первому же повороту ключа. Мотли распахнул дверь.

Не успев зажечь свет, он увидел язык пламени. Огонь перелетел через темный кабинет и запылал на письменном столе. Мотли бросился к столу, забыв об опасности, и стал сбивать пламя рукавами пиджака.

Вместо него свет включил взбешенный Додж. Мотли уставился на него, весь в дыму.

– Ты свихнулся? – заорал он, дуя на подожженный коробок спичек.

– Смотри, в один прекрасный день так же полыхнет все твое дело.

Зигги пинком распахнул дверь.

– Выметайся отсюда к чертовой матери!

– Учти, прогоришь! – Додж захлопнул дверь. – Даром, что ли, я столько лет заботился о своем добром имени? А тут какой-то вонючий диск-жокей смеет обвинять меня в том, что не получил на лапу. Что за халтура? Почему твой помощник не подмазал этого паскудника? Ты решил сэкономить?

– Нет. – Зигги готов был испепелить его взглядом, но уже начал оправдываться. Додж говорил по существу.

– Ты что, поставил на этом ди-джее крест?

– Нет, он по-прежнему работает на нас.

– Значит, твой паренек прикарманивает наши денежки?

– Все может быть. – Зигги сгреб обгоревшие бумажки и отправил их в корзину. – Только я в это не очень верю.

– А ты поверишь, что вчера вечером он напоил Сиам? После концерта она не стояла на ногах.

– Не поверю.

– Кажется, ты впал в детство и начинаешь верить детским сказочкам.

– Ты сам не свой от похоти, Стьюи.

– Пускай моя похоть тебя не волнует, Зигги. Если из-за него она пойдет вразнос…

– То ты потеряешь миллионы. Лучше расскажи, что случилось в клубе?

– Тоже мне замысел! – Додж кипел. – Размножить ее фотографию в голом виде!

– Он позвонил мне среди ночи. – Мотли сел. – Он беспокоится о ее славе. Где ты еще найдешь людей, которые так заботились бы о нашей собственности? Нигде, сам знаешь.

– Он наделал бед со стариком Пайлсом из газеты.

– Откуда ты знаешь?

– Я звонил Пайлсу. Думаешь, я отпустил бы такую конфетку, как Сиам, на гастроли без ежедневной проверки? Я спросил Пайлса, как с ним обошелся этот новичок. Какое он произвел впечатление? В общем, он ему не понравился. Мне надо заботиться о своей репутации. Всего один день гастролей – а он не дает на лапу, не производит должного впечатления на прессу. Да еще позволяет Сиам присасываться к бутылке. Зигги, я хочу, чтобы ты его уволил.

– В свободной стране к любому вопросу подходят с двух сторон.

Зазвонил телефон. Зигги схватил трубку:

– Барни? Разговор как раз о тебе. Плохо дело! Дай мне Сиам, я хочу поговорить с ней.

– Ее здесь нет.

– Что случилось?

– Ничего.

– Как это «ничего», если ты не рядом с нею? Слушай, ты подмазал того ди-джея?

– Нет.

– Ты не дал ему взятку? Думаешь, что тебе все обязаны, да? – Мотли разошелся было, но вдруг удивленно посмотрел на Доджа. – Повесил трубку.

– Что он сказал?

Мотли махнул рукой – мол, есть дела поважнее – и стал накручивать диск.

– Позже расскажу. Ничего для тебя нового… Хэлло! – крикнул он в трубку. – Соедините меня, пожалуйста, с мисс Майами. Вы звоните ей? Продолжайте звонить. Вы уверены, что она у себя? Что?! Прибежала в слезах? Закрывала лицо руками? Тогда перестаньте названивать, лучше поднимитесь к ней и постучитесь. К черту вашу стойку! Если у вас пропадет виски, я оплачу. Ладно, подожду.

Мотли достал из тесного брючного кармана платок, вытер трубку, промокнул лоб. Додж мучался подозрениями.

– Недавно она прибежала вся в слезах. Волосы растрепаны, прямо лица нет. И еще закрывала лицо ладонями, чтобы никто не видел, как она выглядит. Теперь у себя в номере плачет в три ручья. С чего такие слезы? Была такая веселая, когда звонила мне сегодня в последний раз!

Додж поморщился. Мотли стало нехорошо.

– Точно так же было в прошлый раз. – Додж забарабанил пальцами по столу. Мотли сделал жест регулировщика, призывая его уняться. – Эти приступы слез! – Додж не обратил внимания на запрещающий сигнал. – Растрепанная башка! Начинается знакомый кошмар. Твой любимчик не продержался и дня. Всего один день! Уволить!

Мотли прикрыл трубку ладонью.

– Сегодня же доставлю к ней Валентино, пускай приведет ее в чувство.

– Я поеду с тобой.

– Хочешь все испортить?

– Я буду держаться в сторонке. Так ты его прогонишь?

– Если Сиам сойдет с дистанции, я дам ему коленом под зад, – громко сказал Мотли, чтобы унять Доджа.

– Этого мало. Сам знаешь, она может продолжать выступать. Проедет полстраны, заливаясь слезами.

– Если она не в себе, я прогоню Барни. Чего ты еще от меня хочешь?

Додж был удовлетворен этой уступкой. Он собирался что-то сказать, но его отвлек голос Мотли, обращенный к трубке:

– …Должна ответить! Вы припугнули ее, что отопрете своим ключом? Вы что, боитесь женщину? Послушайте, главное, не давайте ей посылать за выпивкой. Как бы щедро она ни заплатила, я дам вам больше. Когда вернется ее администратор, скажите ему, чтобы отвел ее в китайский ресторан, даже если она этого не ест. Это для него приказ. До свидания. Спасибо за помощь.

Мотли положил трубку обеими руками, словно та потяжелела после всего услышанного, точно гиря.

– Отказывается выходить? – Лицо Доджа покрылось морщинами.

– Вообще не откликается.

– Тогда откуда он знает, что она в номере? – Додж ничего не принимал на веру, этим отчасти и объяснялась его сила.

– Когда портье предупредил ее, что будет стучать, пока она не отзовется, она разок отозвалась – обругала его сволочью.

– Значит, она там, – смекнул Додж.

– Видна птица по полету. – Мотли опять крутил диск. Сначала он слушал длинные гудки и закатывал глаза, потом ласково заговорил с секретарем: – Где доктор Гуго Шидлиц? Какой прием? Напомните ему, что у меня абонемент на его услуги и что я жду у телефона. Не надо рассказывать мне о профессиональной этике, дорогая. Вы только скажите Валентино… то есть доктору Шидлицу, обо мне, и он бросит своего пациента.

Пока он говорил, зазвонил телефон на столе у Джинни. Мотли не шелохнулся.

– Я бы не стал прерывать психиатра, – упрекнул его Додж.

Телефон не умолкал.

– Минутку. Прошу тебя, Стью, возьми трубку и скажи, что я вышел. Сейчас я ни с кем не могу говорить, даже с Белым домом. Сообщите Гуго, что вечером его ждет пациентка, – сказал он в трубку. – И ужин. Пациентка особенная. Мне надо, чтобы он был во всеоружии. Не рассказывайте мне о профессиональных навыках, никаких стандартов, дорогая. Во всеоружии – и точка. Так ему и передайте, он поймет. Мне надо, чтобы он вырабатывал электричество, мне необходим его личный магнетизм. Халтура тут ни к чему. Я заберу его ближе к восьми часам. Пациентку зовут Сиам Майами. Кстати, пускай не надеется на двойной сеанс. Для того чтобы полностью поставить ее на ноги, у меня нет времени. Подлатать – только и всего.

Стоило Мотли бросить трубку, как Додж привлек его внимание щелчком пальцев.

– Возьми другую трубку.

– Я же сказал, – гаркнул Мотли, – ни с кем не соединять! Нам надо поторопиться. Переоденемся, побреемся и…

Додж помахал ему трубкой и, накрыв ее ладонью, пояснил:

– Это он.

– Самый что ни на есть?

Додж кивнул.

Зигги расцвел и защебетал:

– Гарланд, вам нужна способная певица для большого бродвейского мюзикла за доллар двадцать пять в час? Что делает у меня Додж? Мы с ним смотрим порнофильм из жизни кенгуру. Что вы слышали? Где? Импресарио в Джерси? Сказал, что Сиам Майами будет звездой? Прослезился? Вот это новость! Нет, я вас не дурачу. Сиам – молодчина. Она вполне сгодится для ваших мюзиклов. У нее уже есть предложения сниматься в кино и на телевидении. Знаете, «пакеты» по десять миллионов. У меня голова идет кругом. Вам полный приоритет. Но я не хочу, чтобы вы слушали ее сегодня. Пожалуйста, только не сегодня. Вовсе я не вожу вас за нос! Никакой очереди. Вы пока единственный продюсер. Только подождите, сегодня она не в форме. Женские проблемы. Через пару дней я сам вам ее покажу. Я отправлю вам официальное письмо, предоставляющее право первого выбора. Да, со своей подписью. Почему вы мне не верите? Тогда включите магнитофон. Я прямо по телефону гарантирую вам право первого выбора. Включайте. Я, Зигги Мотли, клятвенно обещаю. Почему вы мне не доверяете? Вы сможете ее прослушать через несколько дней. Важно увидеть ее в лучшей форме. Импресарио из Джерси сказал, что ей и сейчас нет равных? Я знаю, вы умеете ставить долговечные мюзиклы. У вас они держатся подолгу. Вы из сил выбиваетесь. Вы хотите обеспечить ей известность выступлением на стадионе в Форест-Хилл? Это мне по душе. Нет, Гарланд, я не параноик. Только сегодня не надо. Сегодня она не готова. Ну что еще сказать?

Мотли грустно положил трубку и потер лицо.

– Твид хочет увидеть ее прямо сегодня.

Додж рассердился.

– Почему ты не сумел его отговорить?

– Ты все слышал. Твид почуял жареное.

– Обязательно прямо сегодня…

– Это же Гарланд Твид, – гордо ответствовал Мотли.

– Давай посидим здесь и покумекаем, как не дать ему нагрянуть. – Додж не сомневался, что это осуществимо.

– У меня нет времени. – Мотли встал и направился к двери. – Мы должны побыстрее прибыть туда и привести ее в чувство. – Он ударил мясистым кулаком по своей ладони. – Барни, мерзавец, почему ты не продержался и одного дня?