Текст книги "Сиам Майами"
Автор книги: Моррис Ренек
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)
Глава 27
Понурая Сиам сидела на пластмассовой скамеечке в углу людной вашингтонской конторы по прокату автомобилей. Вчерашнее успешное выступление не подняло ей настроения. Голова клонилась на руки, сложенные на голых коленях. В конторе толпились бизнесмены в летних костюмах, ожидающие ключей от машин. Они бесстыдно рассматривали ее, и Сиам тошнило от мысли, что, подняв голову, она увидит их выпученные глаза, полные эротической летаргии.
Сиам не находила себе места; напрасно она пришла сюда, чтобы дождаться Барни. Не натворил ли он непоправимых бед, пытаясь расчистить для нее путь? Она знала от Зигги, что вроде все обошлось: Барни так ничего и не рассказал. Но Сиам терзал страх, что Барни посмотрит на нее теперь другими глазами. Ей очень хотелось избавиться от внимания окруживших ее мужчин. Дверь то и дело распахивалась, выпуская одних и впуская других. Она чувствовала себя брошенной.
Перед ней стоял мужчина, от которого исходил смутно знакомый запах. Прежде чем она успела опомниться, мужчина поцеловал ее в шею. Она подпрыгнула, как распрямившаяся пружина. В следующее мгновение ее лицо расплылось в улыбке. Однако уныние покинуло ее не до конца, о чем свидетельствовал потухший взгляд. Барни нашел свою подопечную какой-то увядшей. Она прижала его к стойке. Желая исправить первое впечатление, наградила пылким поцелуем. Они вышли из конторы, держась за руки, описали круг по Дюпон-Серкл и побрели по Коннектикут-авеню в южном направлении.
– Ночью я не сомкнула глаз, – призналась она. – В кровати некуда было деваться.
Он обнял ее за плечи; просунув ладонь ей под мышку, привлек к себе и поцеловал. Она прижала его ладонь плечом, чтобы он не убирал ее. Гуляя по широкой авеню, они любовались современными кинотеатрами, книжными магазинами, магазинами грампластинок, поражаясь окружавшей роскошью. От витрины аудиоаппаратуры было невозможно оторвать взгляд. От такого изобилия становилось не по себе.
– А в каком смысле тебе не хватало меня? – осведомилась она.
– В смысле тепла.
Она осталась довольна ответом.
– Вчера, без тебя, я перестала узнавать окружающий мир.
Он крепче прижал ее к себе.
– Как прошло вчерашнее выступление?
– Двадцать минут вызовов на «бис».
– Потрясающе! А у меня для тебя сверток. Зигги велел захватить его из конторы.
Они по очереди попытались разорвать тесемку, но не добились успеха. Ему пришлось перепилить ее о край бордюрного камня. Сиам развернула обертку.
– Гляди, это я!
Это была афиша Сиам Майами – фотография в полный рост на белом фоне. Развевающиеся волосы закрывали лоб и одну щеку, она слегка подогнула колени, погруженная в пение.
– Глаз не оторвешь! – одобрил Барни. Фотография щедро демонстрировала ее стройные ноги; туловище было слегка повернуто, руки воздеты.
Вверху большими черными буквами было выведено ее имя. На уровне пояса через всю афишу шла надпись: «Секс… успех… очарование». Больше на афише ничего не было, не считая небольшого белого поля снизу, где впоследствии должны были появиться дата выступления, цена билетов и название стадиона. Афиша передавала сам дух ее исполнения; Барни и Сиам застыли в восхищении.
– Если по какой-то причине нам придется снова разлучиться, – сказала она, беря его за руку, – то давай условимся, чтобы разлука длилась не больше одной ночи. – Зашагав дальше, она задумчиво вскинула голову. – Если мы окажемся поблизости от Нью-Йорка, встречаемся в семь вечера в кондитерской возле моста Джорджа Вашингтона, где ты угощал меня яичным кремом.
Они поцеловались, скрепляя договоренность.
– Что тут еще?
В свертке оказалось много плотно сложенной бумаги.
– Это полотно анонса. Давай вернемся в твой номер и развернем его.
– Давай, – согласилась она.
– Что-то ты не очень радуешься.
– Что ты делал в Нью-Йорке? – тихо спросила она.
– Миссис Додж восхищается тобой.
– Зачем ты туда ездил? – Теперь она не отрывала глаза от тротуара.
– Чтобы помешать ее психованному супругу преградить тебе дорогу.
– Привлекать к этому ее несправедливо.
– Неважно. Что бы я ей ни наплел, с нее все как с гуся вода.
– Я рада, что ты ей так ничего и не сказал.
– Она и без меня все знает.
Сиам боялась на него смотреть.
– Что бы я ей ни сказал, она все равно знает не меньше меня.
Не поднимая глаз, Сиам покачала головой, отказываясь слушать дальше.
– Если эти люди не жалеют друг друга, то их ничем не остановишь, они и на нас поднимут руку.
Она знала, что за этим последует, и закрыла ему рот ладонью, чтобы не дать говорить.
– Молчи. Даже не думай об этом. Пожалуйста!
Она повисла на нем. Они молча прошли несколько кварталов. Вблизи отеля «Мейфлауэр» она оповестила его:
– У меня замерзли ноги.
Дальше они брели молча.
– Не думай, что со мной трудно иметь дело, раз у меня среди лета мерзнут ноги.
– Зайдем в кафетерий.
– У меня ноги замерзли. – Она пыталась его вразумить. – Я не голодна.
Он больше молчал на этой прогулке, потому что ума не мог приложить, как донести до Сиам все те изощренные безумства, которым им придется противостоять. Его молчание встревожило ее.
– Почему ты со мной борешься? – еле слышно спросила она.
Он знал, что вывел ее из себя, нисколько не убедив.
– Обещаю, что не стану больше об этом заговаривать, пока у меня не появятся конкретные предложения.
– Не хочу, чтобы ты об этом думал. – Ей требовались клятвы.
– Даю слово.
Он подвел ее к кафетерию в колониальном стиле.
– Почему ты меня не слушаешь? – Она уже сердилась.
Он взял поднос и сказал человеку по ту сторону прилавка:
– Шесть картофелин, пожалуйста.
– Шесть штук на ужин не полагается.
– Я прошу не ужин, а шесть картофелин.
– Одна порция – это одна картофелина.
– Тогда дайте мне шесть порций.
Повар выудил из чана шесть картофелин в мундире.
– В пакетике навынос, пожалуйста.
– Попросите у кассирши. Следующий! – рявкнул повар на плетущуюся за Барни Сиам.
– Ничего, – ответила она и сказала Барни: – Я не ем картошку. От нее толстеют. – Она злилась из-за того, что он ее полностью игнорирует.
– Кофе?
– Нет! – отрезала она.
– Два слабых кофе, – распорядился он.
У кассирши попросил самый большой пакет. Она сбегала в кухню и вернулась с мешком из-под сахара. Барни поманил Сиам к столику в углу. Она села с упрямым выражением на лице. Он подал ей кофе. Она не пожелала к нему притронуться. Он опустился на одно колено, схватил ее одной рукой за лодыжку, а другой снял с ее ноги туфлю.
– Что ты делаешь? – удрученно спросила она.
Он, преодолевая сопротивление, сунул ее логу в мешок.
– Ух! – Она разинула рот и прекратила сопротивление, почувствовав живительное тепло. Сбросила вторую туфлю и сунула в мешок другую ногу. – Восхитительно! Никогда больше не стану есть картофель.
Он встал с колен и сел с ней рядом. Она обвила руками его шею и поцеловала так крепко, что ее глаза сначала удовлетворенно затуманились, а потом закрылись. Открыв глаза и оторвавшись от его губ, чтобы отдышаться, она обнаружила за их столиком пожилую женщину с мясистым носом, помаргивающую глазами-бусинками. Она пялилась на них поверх двух огромных пакетов с покупками, которые с трудом умещались у нее на коленях.
– Я сидела одна вон там, в углу, и вдруг увидела вас, целующихся так, словно для вас никогда не наступит завтрашний день. Вот я к вам и подсела. Я уйду, если вы меня прогоните.
Сиам дотронулась до ее плеча, разрешая остаться.
– На стариков все равно никто не обращает внимания. Молодые смотрят сквозь нас, словно мы – пустое место.
– Принести вам кофе? – предложил Барни.
– Нет, благодарю. Занимайтесь, чем занимались. – Она втянула нижнюю губу, готовясь к продолжению дармового представления.
– А как насчет молока и пирожного?
– Не беспокойтесь. Знаете, что больше всего подходит беззубой карге?
– Пончик, – сказал Барни.
– Откуда вы знаете?
Барни встал, чтобы идти к стойке.
– Нет. – Она нахмурилась. – Я не стану есть теперешние пончики, хоть озолоти меня. Я не возражаю, чтобы пекари больше зарабатывали. Они этого заслуживают. Мука в легких, работа без конца – разве это годится для женатого мужчины? Сейчас они зарабатывают все больше, а гордятся своим ремеслом все меньше. Мой муж был пекарем. Я вышла за него, когда мне было сорок лет. Я только тогда почувствовала аппетит к любви. Вы знали, что возраст после тридцати пяти – самое время для уродливой бабы?
– Нет, – откликнулся Барни, пряча восхищенную улыбку.
– Я, конечно, не похожа на богиню секса. – Она откинула волосы с красного лица. – Но внешность обманчива. В сорок лет я была сексуальнее, чем в двадцать. Что вы на это скажете?
– По-моему, это радостное известие, – честно ответила Сиам.
Старуха радостно зафыркала.
– Да будет вам известно… – Она наклонилась над столом, даже похорошев от оживления. – Женщина никогда не должна позволять себе думать, что она уродина. Полюбуйтесь, как это повлияло на меня, – мужественно предложила она. – У меня ушло тридцать пять лет на то, чтобы взглянуть на себя так, как на меня должнысмотреть другие. Измены, разочарования, унижения, несдержанные обещания – все это муть. Женщине нельзя смотреться в кривое зеркало.
– Как вас зовут? – спросила Сиам, тронутая почти до слез ее последними словами. – Меня – Сиам Майами.
– Все называют меня Сейди. – Для убедительности она дотронулась до своего поношенного свитера. – Я обратила на вас внимание, как только вы вошли. Когда он сунул вашу ногу в мешок, мне показалось, что ко мне вернулись мои сорок лет.
Улыбка Сиам подзадорила Сейди.
– Женщина, какой бы она ни была, должна загребать жизнь обеими руками. Косоглазие, цыплячьи или ножки от рояля, плоская грудь, задница с кулачок, коровье вымя, кривая шея, косолапость, хромота, прыщи, заячья губа, нос, как хобот, торчащие зубы, лысина, усы – все мура. Жизнь надо хватать за задницу. Чудес не бывает. Мужчины предпочитают совершенных женщин. – Она фыркнула. – Что ж, любители совершенства получают по заслугам, так им и надо. Но, поверьте, когда женщина не теряет в жизни оптимизма, ей приходит на помощь сама природа. Как хотите, но после тридцати пяти лет прозябания в уродстве я обнаружила, что могу вызывать желание. Я выходила замуж с таким настроением, – она для убедительности приложила руку к сердцу, – что ни одна юная невеста не сравнилась бы со мной по пленительности. Я увидела, что вполне способна удовлетворить мужчину на десять лет моложе меня.
– Как поживает ваш муж? – спросил Барни.
– Он умер.
– О, простите…
– Не извиняйтесь. Я подарила ему лучшие годы в его жизни. Это вы меня извините, что я вам помешала.
– Мы так и так собирались уходить, – ответил Барни, чтобы не обижать ее, и поднялся.
Сиам вынула из-под стола сумку и взяла под мышку свою афишу.
– Я вас не напугала, юная леди?
– Что вы! – ответила Сиам. – Теперь буду с нетерпением ждать, когда мне стукнет сорок.
– Молодец! – одобрила старуха. Дождавшись их ухода, она взялась за кофе, к которому они не притронулись.
На улице Сиам раскинула руки и замахала ими, словно собралась взлететь.
– Что можно посмотреть в Вашингтоне?
– Купол Капитолия.
Они зашагали в сторону Пенсильвания-авеню.
– Только купол? – спохватилась она.
– Твид сказал мне, что венчающий его индеец повернут спиной к правительству – Он усмехнулся, представляя себе эту непочтительность.
– Он над тобой подшутил, – уверенно заявила она.
– Я тоже так думаю.
Она наслаждалась его простодушием.
– Там вообще торчит не индеец, а богиня свободы. Я прочла это на почтовой открытке, которую послала матери.
– Здорово я купился! – сказал Барни.
– Наверное, Твид каким-то образом заставил тебя поверить в эту брехню.
– Он сказал, что спекулянты скупили землю с той стороны, где полагалось вырасти Вашингтону. Чтобы не быть ограбленным, правительство расположило столицу с противоположной стороны.
– Не хочу этого видеть. – Сиам покачала головой и уставилась на тротуар. – Давай вернемся в отель.
– Что случилось? – Он ласково взял ее за руку, но она вырвалась.
– Мне не нравятся такие разговоры. Мой отец был бизнесменом. Но ему и в голову не приходило надувать правительство.
– Кто говорит о твоем отце?
– Ты.
– Я знаю о твоем отце только то, что слышал от тебя.
– Я – полная противоположность своему отцу.
– Сиам, что происходит?
– Возможно, мой отец был прав. Он умел жить. Поэтому он и добился успеха. Вместо того чтобы всю жизнь бороться и критиковать, он умел мудро уступать. А в итоге достиг вершин, – со значением закончила она.
– Мне не следовало рассказывать тебе, о чем я подумал после посещения миссис Додж.
– Не со всем можно и нужно сражаться, – не унималась она. – Ты должен принять это безумие как часть реальности и смириться с ним. И думать не смей о том, чтобы все бросить.
– Нельзя прожить жизнь, как раввин или какой-нибудь идиот, не задающий вопросов. Это не что-нибудь, а человеческая жизнь! С людьми повсюду происходят страшные вещи, и это потому, что они не ставят под сомнение истины, впитанные с молоком матери, всякие там общепризнанные правила. Когда Твид, зависящий от богатых спонсоров, говорит, что бизнесмены могут оказаться полной противоположностью патриотам, как бы они ни твердили обратное, то у меня все-таки возникает желание увидеть монумент их деяниям. Я ничего не имею против твоего отца. Он избрал свой путь и преуспел на нем. Но я не хочу идти по его стопам.
Она побежала от него, плача на бегу. Сообразив, что он не собирается ее догонять, она обернулась и крикнула:
– Куда ты?
– Пойду взгляну, правду ли сказал Твид.
– Я подожду здесь, – ответила она, замерев на тротуаре, перед роскошной витриной универмага Гарфинкеля.
На углу Пенсильвания-авеню рекламировал открытки с видами Вашингтона гид в белой фуражке. Барни спросил его:
– В какую сторону смотрит статуя на куполе Капитолия?
Гид почесал голову под фуражкой.
– Чего не знаю, того не знаю.
Как ни быстро шагал Барни, ему казалось, что он еле плетется. Он миновал здание архива, на стене которого красовался прекрасный девиз: «Прошлое есть пролог». Пенсильвания-авеню упиралась в Капитолий, но Барни не мог разглядеть на таком расстоянии, чем увенчан его сияющий белый купол. По небу плыли темные тучи, они все больше заволакивали голубое летнее небо. Статуя на шпиле купола была все еще освещена солнцем, но Барни никак не мог ее разглядеть. Он перешел на бег, обгоняя зевак и чиновников и не спуская глаз с купола. Солнце скрыла грозовая туча. Барни прибавил ходу.
У Национальной галереи искусств народу было меньше. Купол виден отсюда как на ладони. Барни пустился бежать по газону, раскинувшемуся перед восточным крылом Капитолия. Над деревьями маячила неясная фигура. Барни перешел на шаг. Фигура казалась укрытой плащом. Когда солнце снова проглянуло между облаками, Барни загородил глаза ладонью. Фигурка действительно походила на индейца, повернутого спиной. Спиной? Он подошел ближе. Сиам оказалась права: это была богиня свободы. Однако смотрела богиня в другую сторону. Она была повернута спиной к правительственным зданиям. Прав оказался Твид.
Торопясь обратно к Сиам, Барни чувствовал себя беспомощным и оплеванным. Он уже жалел, что докопался до истины, став узником собственной принципиальности. Закапал слабый дождик. Люди стали подниматься с травы и рассаживаться по машинам. Дождик превратился в ливень. Рядом с Барни притормозило такси, но он жестом отправил его дальше. Ему предстояло преодолеть немалое расстояние. Ливень загнал людей в магазины и в подъезды домов. Барни побежал, но не потому, что испугался дождя или хотел побыстрее добраться до Сиам, которая, как он считал, уже отправилась в отель. Он бежал, потому что после унизительного урока Твида просто не мог тащиться, точно кляча. Он обогнул угол, откуда уже сбежал гид, и перебежал через пустую улицу.
Вдалеке маячила прямо под дождем женщина в одном летнем платьице. Из-за потопа ее платье и бумажный пакет стали почти прозрачными. В пакете угадывались здоровенные картофелины. Сиам стояла на том же месте, где он ее оставил. Он метнулся к ней, пренебрегая лужами. Заметив его, она бросилась навстречу. Барни поцеловал ее в мокрые губы и ощутил под ладонью ее озябшую от дождя спину. Из промокшего пакета вывалилась картофелина, за ней еще одна.
– Моя картошка! – горестно воскликнула Сиам.
– Я куплю тебе еще.
Она побежала вдогонку за клубнями, но тут из размякшего пакета вывалились остальные и укатились в сточный желоб.
– Я достану те, что в стоке, – сказал он. Сиам устремилась за двумя картофелинами, откатившимися к витрине универмага.
Завладев беглыми клубнями, она до самого отеля не выпускала их из рук. Их остановил дежурный. Они решили, что он не хочет позволить им устроить лужу в вестибюле, однако дежурный всего лишь сообщил, что из Нью-Йорка пришло распоряжение переселить их в номера подешевле.
– Началось, – небрежно бросил Барни. – Ничего, мы им покажем, что двое могут стоить не больше, чем один. Дайте нам один хороший номер, такой же стоимости, как эти два, – сказал он дежурному.
– Вот из этого открывается прекрасный вид. – Дежурный вручил им ключи. – Мистер Мотли оставил для вас конверт.
Они вернулись в номер Сиам. Она закрыла дверь на щеколду и стянула мокрую одежду.
– Моя афиша! – Свернутая в трубочку афиша намокла по краям. Сиам заглянула в верхний ящик комода, нашла мозольные пластыри и прикрепила ими афишу к зеркалу. Потом, взывая о помощи, стала раскладывать куски бумаги, из которых состоял огромный плакат анонса. Барни был погружен в чтение письма Мотли, поэтому она продолжила свое занятие самостоятельно. – Вот какой у меня плакат! – восхищенно воскликнула она.
Наконец он пришел ей на выручку. Плакат-анонс оказался размером во всю стену. Он представлял собой увеличенную копию афиши.
В дверь постучали.
– Ваш багаж, мэм.
– Зайдите через несколько минут! – крикнула она. – Кстати, не могли бы вы отдать в чистку мокрые вещи?
– Разумеется, мэм.
Сиам отошла от стены, и на нее обрушились горы бумаги. Она доверила свою мокрую одежду Барни, который, с трудом миновав гигантский плакат, отдал ее коридорному.
– Ты где? – крикнула она ему из-за плаката. – Правда, чудесно? Надо будет все скрепить. Зигги говорил тебе, как удачно я выступила вчера?
– Они изменили программу, – сообщил Барни.
– Наверное, мы все лето проведем на Бермудах?
– Нет, концерт на Бермудах отменен. Вместо этого в программу включен Норфолк.
Она взяла у него письмо.
– Вот мерзавцы! – Сиам прошлась на прямых ногах по комнате и рухнула на кровать. – Вместо Майами нас ждет какой-то подвал в Чарлстоне, Южная Каролина, вместо Нового Орлеана – Джэксон, Миссисипи, вместо Лас-Вегаса – Падьюка, Кентукки, вместо Сан-Франциско – Эванстон, Индиана.
– Придется повоевать.
– В каком смысле? – испугалась она. – Ты только усугубишь положение.
Он направился к телефону, но Сиам схватила аппарат и утащила к себе в постель. Он попытался завладеть им, но она прижала его лицо к своему телу, и Барни упал на кровать с ней рядом.
– Если они нарушили твой контракт, то это значит, что ты свободна, – сказал он ей.
Сиам отдала ему телефон и сняла лифчик. Он перестал крутить диск.
– Продолжай, – потребовала она, прижавшись к нему.
Барни стал набирать номер с черепашьей скоростью, а потом положил трубку.
– Неправильный номер, – объяснил он.
Она улыбнулась, довольная своим успехом.
– Не хочу, чтобы ты воевал.
Он опять набрал номер.
– Зигги Мотли, – раздался в трубке властный каркающий голос.
– Говорит Барни, – сказал он упрямым тоном, вызвав у нее улыбку. – Я не возражаю против того, чтобы нас помещали в дешевые номера, но изменять программу незаконно.
– Это не я, – решительно возразил Мотли. – Это пакости Стью. А я вообще умываю руки. Отныне связывайся напрямую с конторой Доджа.
– Ты больше не занимаешься Сиам?
– Я не собираюсь больше участвовать в идиотизме Доджа.
– Разве он поступил по закону?
– Додж имеет право менять программу. Вот если бы это сделали вы, то нарушили бы закон.
– Какой справедливый закон!
– Когда ты обзаведешься деньгами, то у тебя появится больше возможностей добиваться справедливости, – заверил его Мотли. – Без денег у тебя есть одно право – переходить дорогу на зеленый свет.
Глава 28
Стояла жара. Чистое утреннее небо уже источало зной. Малейшее дуновение горячего ветерка заставляло задыхаться. Участок неба, на котором предстояло появиться солнцу, угрожающе пламенел, суля еще большее пекло. Они катили на юг, в самое пекло, вдоль юго-восточного побережья.
Огромное солнце, медленно выкатившееся из-за горизонта, испугало Сиам своей близостью. Она наблюдала рассвет по дороге в Норфолк из грязного окна старого, разболтанного автобуса. Пассажирами автобуса были моряки и бедные семьи белой и черной расы. Солнечный диск имел темно-оранжевую окраску и грозил расплавить все, что не было расплавлено накануне. Голова Сиам прыгала на плече Барни. На одном особенно злодейском ухабе на окраине Ричмонда она так сильно стукнулась о его плечо лбом, что он проснулся. Увидев это, она поспешно положила его руку на свое голое колено, обеспечив бессловесный контакт.
Это несколько ослабило удручающее впечатление от картины за окном. На тротуарах не было ни души, улицы по-прежнему оставались погруженными в дремоту. Все окна в жилищах были распахнуты настежь. На углу млела в жарких оранжевых лучах очередь из негритянок, спасавшихся от солнца с помощью огромных черных зонтов. Женщины дожидались автобуса, чтобы ехать на работу. Солнце уже оторвалось от линии горизонта, но еще оставалось оранжевым благодаря утренней дымке. Скоро ему предстояло приобрести убийственную желтизну.
В Ричмонде состав пассажиров несколько поменялся: семейств стало меньше, моряков больше. Они читали газеты и комиксы и распространяли запах конфет.
Улицы Норфолка были запружены моряками. Некоторые прогуливались в обществе девушек. На пилотках кавалеров, красующихся на волосах девушек, были нацарапаны названия школ. Отель располагался в центре города, вокруг теснились лавки с побрякушками и сувенирами: пепельницами, коктейльными бокалами, светящимися в темноте платками с профилями американских президентов с одной стороны и боевыми кораблями – с другой. Такси, в котором Сиам и Барни добирались до своего людного, но обветшалого отеля, еле ползло в людской каше, состоявшей из моряков.
Коридорный привел их в номер на втором этаже, рядом с винтовой лестницей, ведущей в холл. Под потолком номера зияла дыра, в которой красовались водопроводные трубы.
– А другого номера у вас нет? – спросил Барни.
– Отель полон, – ответил коридорный, поглядывая на дыру. – Рабочие появятся только в девять. Мы устанавливаем кондиционеры.
Барни и измотанная автобусом Сиам спустились вниз.
– Мне бы хотелось номер без дыры в стене, – мирно попросил дежурного Барни.
– По этой цене все занято, – был ответ.
– Я доплачу, если в номере будет целая стена.
Дежурный оценил степень их усталости и сделал вид, что проверяет ячейки свободных номеров.
– Есть номер-люкс. – Он назвал цену, вдвое превышавшую стоимость заказанного для них номера.
– Пошли отсюда, – сказал Барни Сиам.
– Нет, давай согласимся, – сказала она.
– Это грабеж! Они специально посылают клиентов в номер с дырой, чтобы вытянуть потом лишние деньги.
– Наплюй на них и согласись ради меня.
В люксе гудел кондиционер, зато на полу лежал вытертый красный ковер с узором в виде бесчисленных треугольничков, видимо, украшавший прежде фойе кинотеатра.
– Сначала я подремлю, а потом мы найдем славное местечко и перекусим, – решила Сиам.
– А я объеду редакции газет, телестанции и диск-жокеев.
Она повалилась на кровать прямо в одежде.
– Господи, и как долго нам здесь торчать?
– Три дня: пятницу, субботу, воскресенье.
Она покосилась на задраенное окно.
– Вот, значит, чем нам заменили Бермуды? Ладно, мне надо уснуть, иначе у меня в ушах так и не смолкнет автобусный рев.
Когда он закрывал за собой дверь, она уже мерно дышала засыпая.
Спустя несколько часов, выйдя из редакции газеты, он увидел Сиам, дожидающуюся его в такси.
– Как ты узнала, где я?
– Я обзвонила весь город. Эта газета оказалась единственным местом, где ты еще не побывал. Голод превратил меня в сыщицу.
– Отвезите нас в самое лучшее, самое шикарное место, где можно поесть, – попросил Барни таксиста.
– Что в этом городе смогло так тебя оживить? – спросила она.
– Не знаю, что этот псих сможет предпринять против нас, если гастроли будут проходить успешно. Он у нас завертится, как черт на сковородке, если мы добьемся положительных откликов. Я говорил с самым известным в городе ди-джеем, который слышал о тебе самые восторженные похвалы. Сегодня вечером он вставит тебя в программу, а завтра вечером возьмет у тебя интервью.
Она удовлетворенно вздохнула.
– Слава распространяется быстро. Издатель этой газеты готов услужить. Он обещал послать на твое сегодняшнее выступление опытного репортера. Если ты будешь блистать, с тобой будут вынуждены обходиться с почтением.
Сиам заразилась его настроением.
– Обожаю быть оптимисткой! Если побеждать, то только так, делом!
Они поели в заведении под навесом в нескольких милях от города, в окружении флотских офицеров и их жен.
– Какое удовольствие – есть среди людей, которые гораздо чище самой кухни! – воскликнула Сиам.
Она умолкла и на протяжении нескольких минут не открывала рта.
– О чем ты задумалась? – спросил Барни.
– Да вот удивляюсь, что у меня есть что-то общее со всеми этими людьми.
– Только когда ты поешь, дорогая.
Клуб, в котором предстояло выступать Сиам, представлял собой, по существу, переоборудованный слегка бар. В витрине стояли морские сигнальные флажки с надписями «Коктейль» на древках. Весь бар был погружен в темноту, освещена только стена слева от входной двери. На этой стене красовался подсвеченный шелковый американский флаг с золотыми кистями. По обеим сторонам от флага висели бесчисленные фотографии матросов, снятых поодиночке и группами. Все они улыбались, но были взяты в черные траурные рамки. Сиам и Барни печально прочли названия рубрик, под которыми размещались фотографии: Пёрл-Харбор, Батаан, Гуадалканал, Омаха-Бич, Анцио. Темнота только подчеркивала скорбность этой доски почета. Выпивать, сидя к ней лицом, было бы немыслимо, поэтому клиенты сидели спиной к фотографиям, лицом к не освещенной пока еще сцене.
Помещение было устроено так, чтобы здесь вольготно чувствовали себя моряки и их подружки. Углы тонули в темноте, некоторые столики отделялись от зала ширмами. Над головами висела сеть с пробковыми поплавками. Над стойкой красовалась намалеванная огромная грудастая русалка. Даже бесплатные соленые крендельки к пиву имели здесь форму якорей. Вечер только начался, но бар уже до отказа был забит моряками. Некоторые сидели в компании женщин, которых накачивали выпивкой. Женщины, те, что помоложе, боялись напиваться. Кое-кто из моряков, наоборот, успел набраться, и теперь они еле удерживались на стульях.
Владелец заведения напоминал очертаниями фигуры пивной бочонок, на который натянули синий пиджак. На его мизинце посверкивало синим огнем кольцо, и он нервно разминал пальцы в предвкушении, когда настанет пора вышвыривать отсюда особо надравшихся.
– Музыканты сидят на кухне. Можете дать им ноты, – сказал владелец Барни. Внешность Сиам, по всей видимости, произвела на него сильное впечатление. – Вы сыты? Ступайте подкрепитесь за мой счет.
– Мы ели, спасибо, – ответил Барни. – Где кухня?
Владелец приподнял черную штору у стойки.
– Здесь проскочите быстрее. – Барни поспешил было в указанном направлении, но владелец схватил его на ходу за локоть. – Мне позвонили из Нью-Йорка всего сутки назад. Прежнюю мою страшилу они отправили в отель на Бермудах. Я спросил парня в офисе Доджа, кого они пришлют мне взамен. Самую лучшую певицу, ответили мне. Я говорю: вы там учитывайте мой уровень, зачем мне самая лучшая? Он ничего не ответил, а только заявил, что мне повезло и чтобы я не вякал. Вот и проясните, сделайте милость: вы, часом, не преступники? Не на крючке у нью-йоркской полиции? Мне надо это знать. У меня законный бизнес. Моя клиентура – морячки, я не хочу быть замешанным в скандалах.
– Мы не беглые, – с улыбкой ответил ему Барни.
– Вас не разыскивает полиция?
– Нет.
– Верю вам на слово, – подозрительно проговорил владелец и еще раз приподнял для Барни штору.
Барни заторопился по отдающему сыростью проходу к кухне, навстречу запаху раскаленного жира.
Владелец повернулся к Сиам.
– Желаете выпить?
– Нет, спасибо.
– Мне бы хотелось, чтобы вы чувствовали себя здесь, как дома. Я поставил в вашей гримерной кровать.
– Мы остановились в отеле.
– Это напротив? Никудышное место. Вы из тех, кого даже не надо спрашивать, умеют ли они петь. А то знаете, какие бывают штучки? Корчат из себя невесть что, а завывают так, что уши вянут. А на вас достаточно разок взглянуть, чтобы понять: вот это – настоящая певица! – Он указал на свой нос, намекая на безошибочный нюх. – Я сразу смекнул: это тебе не шаляй-валяй, такая крышу снесет с твоей лавочки! Взял и догадался, что вы – ходячий динамит, хотя с виду леди, да и только. – Он снова показал на свой нос, а потом как бы невзначай добавил: – Тебе не сказали в Нью-Йорке, что я люблю, чтобы мои певицы после выступления подсаживались к гостям у стойки?
– Я пою, – отрубила Сиам.
– Да это не для меня вовсе. – Он прижал растопыренные пальцы к груди. – Это для них, для служивых. Им нужна компания. Будут рады тебя угостить.
– Я не пью.
– Да ладно! – Он по-дружески дотронулся до ее руки. Сиам убрала руку. – Пить не обязательно. Пускай пьют они, морячки. Ты просто закажешь виски со льдом, а получишь чаек. Против чая со льдом ты, надеюсь, не возражаешь?
– Я возражаю против навязывания выпивки клиентам.
– Э, нет. – Он укоризненно поджал губы. – Я не предлагаю тебе делать это бесплатно. Ты будешь получать по пятьдесят центов за каждую рюмку, которую тебе поставит морячок. Тут даже певичка с ларингитом не останется внакладе. Пойми, эти морячки сами напрашиваются, чтобы их облапошили. Им больше не на что расходовать жалованье. Попивая чаек со льдом, ты огребешь больше, чем за свое пение.
Барни вернулся и уселся позади владельца бара. Поза Сиам была расслабленной, владелец о чем-то ее упрашивал, так что Барни и в голову не могло прийти, что назревает скандал.
– Я здесь не для того, чтобы обирать моряков, – сказала Сиам.
Когда владелец занес правую руку, чтобы ударить Сиам, Барни растерялся. Он не подозревал, что дело примет такой дурной оборот. Только что он отдыхал, теперь же ему пришлось молниеносно принимать решение. Он обрушил кулак на владельца и заехал ему чуть пониже уха. Удар пришелся по шее, кожа оказалась жесткой, как покрышка грузовика, кулак Барни отскочил, точно мячик. Владелец даже не обернулся, чтобы расправиться с обидчиком. Его ярость была направлена на Сиам. Только когда она отпрянула, Барни увидел, что его удар не пропал даром – владелец бара рухнул на пол.
