Текст книги "Сиам Майами"
Автор книги: Моррис Ренек
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 31 страниц)
– Меня не сжигает лютое честолюбие – я защищена от людей, стремящихся меня эксплуатировать. В этом мое преимущество. Но я завидую Сиам и все же не хотела бы оказаться в тюрьме по ее милости. – Она смотрела на Зигги прямым, все понимающим взглядом.
Он погладил ее руку. В его порыве не было чувственности. Просто он хотел убедить ее, что его деловое предложение стоит как следует обдумать.
– Я скажу Гарланду, что вы еще не приняли окончательного решения, но в конце концов обязательно согласитесь.
Она отняла у него руку, хотя его нахальство показалось ей забавным.
– Вы невозможный! – Далее последовала неожиданная уступка: – Если Твид позвонит, я отвечу, что обдумываю ваше предложение.
– Это все, что мне нужно. – Он встал, наклонился к ней и благодарно поцеловал в щеку. Она импульсивно обняла его за шею. Он увидел ее грудь, едва не потерял самообладания, но вовремя вспомнил о главном. – Который час?
Она взглянула на часы на противоположной стене.
– Десять тридцать.
– Мне пора.
Она игриво улыбнулась, озадаченная его неисчерпаемой энергией и покоренная ею. Обычно ей не нравились чересчур напористые мужчины, ибо она подозревала их в неумении любить. В Зигги же, несмотря на его внешнюю порывистость, присутствовала человечность, на которую она не могла не отреагировать. Он был до того уверен в ее влиянии на всесильного Твида, что ей становилось смешно. Одновременно она начинала гордиться собой и больше в себя верить. В тот момент, когда он взялся за дверную ручку, она налегла на него сзади всем телом и чмокнула на прощание в щеку.
– Я довольна вашим утренним посещением. Мне требовалось именно ваше общество.
От прикосновения ее груди к своей спине Зигги запылал. Ее теплое лицо касалось его шеи. Он обернулся и оглядел ее обтянутое шелком тело с головы до ног. Однако не решился дотронуться до нее – это было бы непозволительным риском. Так он мог загубить наклевывавшуюся сделку. Главное было достигнуто: она обещала сказать Твиду, что поразмыслит. Большего ему пока и не требовалось. Как ни велико было сейчас его желание, потребность в сделке была еще больше.
– Спасибо за помощь, – сказал он ей. Выходя за дверь, он надеялся сохранить ее тепло, передавшееся ему.
Глава 20
Зигги знал, что летит к Твиду, как бабочка на свечу, однако внутреннее побуждение – он чувствовал, что это гордыня! – не давало ему остановиться. Он уже понимал, что нерешительный ответ Селесты вряд ли сможет ему помочь. Для Твида не существовало того, что не лежало в банковском сейфе. Теперь Зигги хотелось как можно быстрее покончить с этой встречей, так как он знал, что у него на руках нет козырей.
Он не рискнул лезть в автобус. Толкучка только усилила бы его пессимизм. Такси поблизости не оказалось, поэтому он отправился пешком. Ощущение собственной беспомощности при наличии такого богатого опыта было настоящей пыткой. Выходит, он так и не овладел ремеслом, которому посвятил жизнь! Если бы он продолжал заниматься стихосложением, то у него по крайней мере случались бы моменты глубокого личного удовлетворения. Он слепо шагал вперед, не различая встречных лиц, хотя кое-кто из прохожих оглядывался и смотрел ему вслед. Он не говорил сам с собой, но напряженное выражение его лица не могло остаться незамеченным.
Он вспомнил, как впервые повез сына на метро. Мальчик спросил, что написано на рекламных плакатах. Его заинтересовала надпись: «Чудесная, восхитительная, супербелая зубная паста!» Зигги ответил, что там написано, дескать, паста белая. Сын засмеялся. Отец был горд сыном. Между прочим, продолжал он; зубы чистит не паста, а щетка. Сына еще рано было посвящать в то, что люди, сочиняющие подобную ерунду, призванную его оболванивать, получают в три-четыре раза больше, чем учитель, который будет учить его грамоте. Хорошо, что дети не умеют читать между строк; потом становится уже поздно, и они незаметно погружаются в окружающую жизнь вместе со взрослыми.
Он все же окликнул такси и прибыл к конторе Твида на 15 минут раньше назначенного срока. Все окна здания, выходившие на Бродвей, были загорожены колоссальным рекламным панно.
– На четвертый, – сказал он лифтеру, который выглядел так, словно страдал несварением желудка.
– Вы – мистер Мотли?
– Он самый.
– Вас желает видеть диспетчер. Он отлучился на минутку за сигаретами.
– Я повидаю его на обратном пути.
– Я не могу вас поднять, пока вы с ним не поговорите.
Появился диспетчер, открывавший пачку.
– Мистер Мотли! – крикнул ему лифтер, и диспетчер подбежал, всем своим видом изображая почтительность. Мотли понял, что ему прибавила прыти хорошая взятка.
– Вас желает видеть мистер Додж. Он ждет в баре «Сарди».
Мотли пожал плечами и вышел. В том же здании располагался кинотеатр. Мотли думал о том, как это унизительно – выходить из здания в растрепанных чувствах и сталкиваться с безразличными субъектами, идущими в кино на утренний сеанс. Ему на глаза попался важный господин с атташе-кейсом, собиравшийся убить день в кинозале.
Зигги заторопился по бродвейскому тротуару, свернул налево и влетел в тесный бар «Сарди», стены которого были увешаны портретами знаменитостей. Додж сидел в дальнем углу. Стоило Мотли приблизиться, как Додж сказал тоном самоубийцы, увидевшего человека, еще проворнее, чем он сам, продевающего голову в петлю:
– Тебе нельзя сегодня к Твиду. Он сотрет тебя в порошок. – Покосившись на часы, он вознегодовал: – Зачем ты прешься к нему так рано?
Мотли тяжело опустился на соседний табурет и ничего не ответил. Он готов был признать, что на этот раз действительно выглядит взволнованным.
– Что случилось? – спросил он у Доджа еле слышно.
– Агенты театральных бенефисов собираются поднять тарифы на семь с половиной процентов.
– Твида не волнуют маневры этих дам. Он так зависит от них как от гарантированной аудитории, что готов принять любой прейскурант.
– Вдобавок у Гарланда провал на гастролях и провал на репетиции.
– Это с него как с гуся вода, – отмахнулся Мотли, хотя понимал, насколько это дурная новость.
– Неужели ты добровольно взойдешь на эшафот?
Мотли сполз с табурета.
– Пока.
– Валяй, прыгай с моста. – Додж усмехнулся, отчего сразу помолодел. – Наверное, скрываешь хорошие новости?
– Какие?
– Ты ведь был у Селесты.
Мотли кивнул.
– Раз ты так осведомлен, значит, для тебя не тайна, чем это кончилось.
– Она подписала?
– Почти. Она скажет Твиду, что колеблется.
– Колеблется? – Додж схватил Мотли за руку. – Сумасшествие! Как можно колебаться, когда ей предлагают стать звездой? – Додж бросил руку Мотли, потянулся за стаканом и опрокинул содержимое себе в рот. – Ты ей сказал, что между Сиам и твоим администратором ничего нет?
– Она знает, что есть.
– Почему твой парень оставил ее сегодня ночью?
– По сугубо личным причинам.
– Какие еще личные причины, если тебе они известны? – разъярился Додж.
– Они не для твоих ушей. – Мотли посмотрел на часы, по которым театралы проверяли, не пора ли бежать на пьесу или мюзикл, и засеменил прочь из бара.
– Зигги! – Додж не верил собственным глазам. – У тебя что, приступ негативизма? Зачем тебе нарываться на неприятности?
– Мне не нравится, когда встреча с Твидом нависает надо мной, как топор.
Додж последовал за ним на улицу.
– Зигги, ты не обладаешь монополией на неудачные дни. У меня выдаются целые неудачные недели! Случалось, что, побывав с утра в уборной, я пакостил себе весь предстоящий день. Но мне удавалось выстоять. Вот я и советую тебе: пережди шторм. Найди предлог, извинись и посети Твида завтра или послезавтра, когда у тебя пройдет приступ негативизма.
Зигги зашагал быстрее.
– Что меня убивает, так это то, что в нашем распоряжении настоящий талант, мы знаем, что это верняк, но все равно пресмыкаемся перед Твидом.
– Остынь, Зиг.
– Со мной ее ждет успех.
– Не то слово, Зиг, не то слово!
– Вот и оставь меня в покое. Я протолкну ее, протолкну любым способом. Для тебя она всего лишь тело, а для меня – вся жизнь.
Видя, что ему не остановить Зигги, Додж попросил:
– Сообщи мне счет матча.
Зигги кивнул в знак согласия. Стоило ему войти в здание и остановиться перед лифтом, как он понял, насколько прав Додж. Он отдавал себя на заклание, что было совсем не в его духе. Не в его духе? Селеста заставила его усомниться в самом себе. Ему не хотелось быть тем бесчувственным бизнесменом, каким ей казался. Однако он именно таким и был. В нем происходила внутренняя борьба. Он заметил, что непроизвольно трет лоб. Убрал руку в карман. Тогда другая рука принялась скрести в затылке. Он убрал в карман и ее.
Значит, у Твида проблемы с дамами-благотворительницами? Их ассоциация продавала в год на семь миллионов билетов, то есть десятую часть всего количества. Чего ради он потащится к нему в такой неблагоприятный момент? Он стал чесать нос. Дамочки могли скупить огромную часть зала или даже весь зал за месяц до премьеры. Они были могучим оружием в борьбе с критикой. Они были надежнее, чем деньги в банке. Они ссужали Твиду деньги, он, орудуя ими, как залогом, занимал еще, когда ни одна живая душа даже не была знакома с пьесой. Бенефисы помогали продюсеру и сводили с ума звезд. Благотворительные билеты стоили так дорого, что раскошелившаяся на них публика проявляла скупость на аплодисменты. Таллула Бенкхед говаривал, что аудиторию на бенефисе не растопить и газовой горелкой. Роджерс и Хаммерштейн сумели избежать бенефисов при первых показах «Саут Пасифик». Сиам придется привыкнуть к холодному приему, который будут оказывать слушатели-благотворители, иначе ей не добиться признания.
Перед дверью конторы Твида Мотли показалось, что он слышит крик своего первого ребенка, мучавшегося по ночам кошмарами. Он подбегал к колыбели и бесился от неспособности ему помочь.
Контора Твида была разделена фанерными и стальными перегородками на клетушки. В углу каждой клетушки восседал за столиком клерк мужского или женского пола, просчитывавший на арифмометре счета от гастролеров и аттракционов. В клетушках стояла тишина, иногда нарушаемая металлическим лязгом. Шум от арифмометров напоминал шум, поднятый стаей испуганных куликов, взлетевшей с земли. Он распространялся по конторе волнами, в середине был громче, по углам тише. Время от времени наступала полная тишина. В такие моменты в ноздри посетителю ударял сухой запах пыли, покрывавшей зашарканный дощатый пол.
Зигги прошелся по скрипучему полу с блестящими шляпками гвоздей и просунул голову в маленькое отверстие в обшитой жестью стене. Молодая девушка с профессионально напудренным личиком управляла коммутатором, а в промежутках печатала письма.
– Зигги Мотли, к вашему боссу.
– Вам назначено? – спросила секретарь, не поднимая головы.
– Спросите у него.
– Он говорит с другим городом. Следующий разговор с Биверли-Хиллз. Не желаете присесть?
Зигги сел на скамью, обтянутую потрескавшейся черной кожей. В трещинах виднелись оранжевая набивка и ржавые пружины. Больше в этой тесной приемной без окна сесть не на что. Здесь было голо, как в проходной фабричного склада, если не считать длинную полку над скамьей, грязный обогреватель у стены и стопки сценариев высотой в добрых три фута. Когда-то они радовали глаз пестротой обложек, теперь изрядно поблекли. В свое время их доставили к Твиду курьеры. Слой пыли на сценариях был пропорционален энтузиазму, с которым они создавались. Нижние успели побуреть от времени; чем выше лежал сценарий, тем светлее его страницы; в верхних папках они были девственно белы. Все папки пропылились, так как каждая успела побыть верхней. Многим была известна манера Твида держать эти сценарии на видном месте как доказательство его крайне низкого мнения о качестве текстов, присылаемых ему крупнейшими агентами Нью-Йорка, Биверли-Хиллз и Лондона.
Зигги стало любопытно, не узнает ли среди этих папок знакомые, но он быстро отвел глаза от пирамиды, усмотрев в этом тоскливом зрелище дурное предзнаменование. Впрочем, даже усевшись к сценариям спиной, он не мог о них забыть. Хорошо помнил, как лет десять тому назад тщеславно рылся в этой стопке. Ведь это были плоды напрасных трудов. В итоге он пал духом. Здесь не оказалось любительской чепухи. Авторы сценариев были виднейшими фигурами американского театра. В 20-х и 30-х годах имена, выведенные на нижних папках, гремели; теперь эти сценаристы ушли на покой, а то и в могилу. Некоторые были лауреатами Пулитцеровской премии. В середине пирамиды находились творения новичков, забытых после одной-двух пьес. Сверху собирали пыль молодые сценаристы, потерпевшие более или менее сокрушительное фиаско или добившиеся всего лишь похвал критиков, что не помешало кассовому провалу. Агенты утверждали, что тратят по несколько тысяч долларов в год, чтобы выцарапать сценарии обратно.
– Зигги, у вас страшная депрессия! – Низкий, вежливый голос Твида показался Мотли ударом грома. Твид застал его за раздумьями. Зигги меньше всего хотелось, чтобы их встреча началась таким образом. – Любуетесь кладбищем? – Твид подмигнул, и Зигги инстинктивно расценил его дружелюбие как зловещий признак. – Заходите.
Он повел Мотли мимо клетушек. Ярко освещен был только кабинет главного бухгалтера. Стены здесь свежевыкрашены, на полу лежал голубой ковер. Самой грязной была похожая на шкаф конура, где помещались двое агентов по связи с прессой. Мотли почувствовал, как они напряглись при приближении шефа.
Кабинет Твида был единственным помещением с дверью. Ему нравилось изящно распахивать и затворять ее, демонстрируя свое руководящее положение. Он вежливо предложил Мотли войти первым. Кабинетик маленький, чистенький, на полу – голубой коврик, такой же, как у бухгалтера, только меньше. Единственное окно распахнуто. Оно выходило на белую изнанку колоссального рекламного панно, нависающего над Бродвеем. Сюда долетал бродвейский шум, но панно ничего не позволяло рассмотреть, кроме собственного деревянного скелета.
– Рад, что эти сценарии огорчают вас не меньше, чем меня, – молвил Твид. – Сигару?
Зигги вынул из протянутой коробки толстую пятидесятицентовую отраву и сел. Зазвонил телефон. Твид сразу схватил трубку.
– Я же предупреждал: никаких звонков! Хорошо. – Он обернулся к Зигги. – Один разговор – и все. – Твид опять уставился на белую изнанку панно. – Ты сказал ему, чтобы он остановился именно в этом отеле, а не в другом? Хорошо. Он ставит второй акт так, как я велел? И получается ерунда, как я и думал? Ну, так сожри его. У него нет воображения. Нет, увольнять его я не желаю. Хочешь испортить мне репутацию? Сожри его! Сделай его жизнь невыносимой. Донимай его из-за каждого цента. Ставь под сомнение его вкус. Заставь его уволиться. Это тебе на десерт.
Твид повесил трубку, крутанулся в кресле и оказался лицом к лицу с Зигги.
– Я послал этого кретина режиссера работать с отличным сценарием, а он оставил от него рожки да ножки. Сначала я искал ему актрису, потом пришлось специально для нее переписывать сценарий. Я пригласил другого режиссера, лучше первого, но он предложил собственное прочтение. Десять дней гастролей – и отличная пьеса уничтожается самими специалистами!Никто толком не знает, в чем дело: тут исправили, там подлатали. А где в итоге купленный тобой сценарий?
Твид достал из ящика спичку и зажег ее о днище стола.
Мотли прикурил от зажигалки, наблюдая, как на глазах черты лица Твида становятся жестче. Твид был слишком разгневан, чтобы говорить, даже чтобы зажечь сигару. В конце концов спичка стала жечь ему пальцы. Твид был так зол, что не обратил внимания даже на это. Мотли волновался, но не из-за пальцев Твида, а из-за его состояния, представление о котором давала эта горящая спичка. Когда огонь лизнул кожу, Твид поплевал себе на большой и на указательный пальцы, перевернул спичку и умудрился зажечь сигару от изогнувшейся почерневшей загогулины. Одновременно он левой рукой достал из ящика контракт Сиам и бросил его на стол.
Зигги ждал, что Гарланд подаст ему контракт, но тот больше к нему не прикасался. Эта нарочитая неучтивость была оскорбительной. Она ставила целью сломить Зигги. Зигги не собирался изучать контракт, пока документ не подадут ему в руки. Он слегка пригнул голову и сжал зубы, чувствуя себя оплеванным. Теперь Твиду придется извиниться, иначе Мотли не пошевельнется. Однако вместо извинений Твид прибавил еще одно оскорбление, и Мотли понял, что ему некуда деваться.
– Обсуждению не подлежит, – заявил Твид, дуя на черную обгоревшую спичку. – Либо так, либо никак.
– Контракты всегда сначала обговаривают, а потом заключают! – агрессивно выпалил Мотли, стараясь все-таки не выдать голосом обиды. Он заранее готовился к худшему, однако не ожидал от Твида подобной черствости. Твид отказывал ему в праве вести переговоры! Теперь он понимал, почему Твид вызывает такой страх. Твид не боялся застигать партнера врасплох и ощипывать, как дохлую курицу.
– Это мое окончательное слово, – пояснил Твид, глядя на одиноко лежащий на столе контракт.
Мотли улыбнулся, воспринимая бумагу как живое существо. Контракт представлял собой несколько скрепленных листков с текстом на обеих сторонах. Контракт был необходим ему как воздух, однако Зигги медленно поднялся, так и не потянувшись за ним.
Твид не шелохнулся. Он был до омерзения спокоен.
– Вы даже не взглянете?
Мотли чувствовал, как сочится яд из уст Твида. Он пытался закрепить свое могущество. Мотли не собирался ему поддаваться. Нет, он не доставит ему такого удовольствия!
Твиду все же пришлось встать и самому взять со стола контракт.
– Приношу извинения за то, что не подал его вам. Прежде чем уйти, может, все-таки прочтете? – Он протянул контракт Зигги. – Полезно знать, от чего отказываешься.
Мотли был готов придушить Твида за его настырность, за его стремление ухватить свое даже в ситуации, когда с его властью отказываются мириться.
Твид сам открыл первую страницу контракта. Зигги не мог не увидеть предлагаемых ему процентов. Его глаза недоверчиво расширились.
– Вот мерзавец!
– Будут еще комплименты? – Твид улыбнулся своей кривой улыбкой.
Мотли схватил контракт и пробежал глазами еще пару страниц.
– В жизни не видел такого щедрого контракта. – Зигги не знал, ликовать ему или мучаться подозрениями. – Почему?
– Все дело в условиях, о которых я только что вам говорил. Мне нужна звезда, способная гарантировать сборы при самой отвратительной режиссуре и сценарии. Такие, как Сиам, мне по вкусу. Слушая ее, можно переполняться чувствами. – Твид протянул руку. – Ну, что скажете?
Мотли поспешно пожал ему руку, скрепляя договоренность.
– У вас сигара потухла, Зигги. – Твид обошел стол, чтобы зажечь спичку и поднести ее к сигаре Зигги. Тот пыхтел сигарой и ликовал. Наконец-то он добился своего! Он уже грезил наяву. Осуществлялась самая его светлая мечта. Он аккуратно сложил контракт, положил его в карман пиджака и похлопал себя по карману на счастье.
Твид проводил его к двери.
– Первое, что от вас требуется, это чтобы Сиам вернулась с гастролей такой же счастливой, какой она была вчера.
– Конечно! – машинально ответил Зигги.
– Никаких «конечно»! – Твид нахмурился, подчеркивая серьезность задачи. – Не должно случиться ничего, что вывело бы ее из равновесия.
Зигги почувствовал себя уже не таким счастливым. Душа стала уходить в пятки, короткая радость забылась. Знает ли Твид о давлении, которое захочет оказать на Сиам Додж, как только услышит о контракте?
– Пускай Додж удавится, – выдавил Мотли.
Этот ответ не показался убедительным даже ему самому. Теперь, когда у Сиам был контракт, Додж получал право спросить, желает ли она его лишиться.
На улице, переполненный радостью и одновременно ужасом, Зигги почувствовал, что Твид проявил не щедрость, а простую реалистичность. Он уже догадывался, что это было признаком колебаний. Чем дальше он отходил от конторы Твида, тем сильнее его настигала волна неуверенности. Твид колебался точно так же, как сам Зигги. Впервые в жизни он разглядел в Твиде человека. Зажмурившись, Мотли пожалел, что начинает видеть в партнере человека только тогда, когда тот проявляет слабость.
Глава 21
Голая и удовлетворенная Сиам лежала на матраце посреди комнаты. Телефон звонил уже давно, но его звонки казались далеким, вульгарным, ненужным звуком, не имеющим никакого отношения к ее жизни. Сиам улыбалась, нежась в объятиях Барни на залитом солнцем полу. Солнечный свет был мягок и навевал сон. Она не знала точно, спит или бодрствует. Неуемный телефон склонял ее ко второму ответу. Однако на сей раз звонки телефона утратили для нее значение, из чего она заключила, что наконец-то обрела покой.
– Ты не собираешься подойти к телефону? – пробормотал он.
– Ну его к черту! Он ограничивает мою свободу.
Он поцеловал ее в бок и дотянулся до своего башмака. Бросок в телефон – промашка. Телефон, однако, угомонился, и они дружно улыбнулись.
Она привалилась к нему и сказала:
– Самое лучшее в сексе – сон.
– Я хочу есть.
– Я так радуюсь, когда произношу твое имя: Барни. Такое глупое имя! Гораздо глупее моего. Однако мне нравится произносить наши имена вместе. После того, как я назвалась Сиам Майами, мое настоящее имя стало для меня совершенно чужим. Раньше я плелась за своим именем, теперь мое имя означает лишь то, что я собой представляю. Ты так не считаешь?
– Где ты набралась такой премудрости?
– В постели, – ответила она.
– По-моему, ты можешь подмять под себя любое дурацкое имя, в этом и заключается твое…
– Ну, говори.
– Сейчас.
– Не бойся.
– Очарование.
– И это все?
– Я боюсь тебя восхвалять, когда ты раздета. В таком виде ты мне не веришь.
– Постепенно приучаюсь верить.
Телефон снова принялся звонить. Сиам потянулась через Барни за вторым его башмаком, прицелилась и произвела бросок. Бросок оказался метким – башмак сковырнул трубку с рычага.
– Здорово! – хором крикнули оба.
– Мне всегда хотелось это сделать. – Она очень гордилась собой.
В трубке послышался знакомый голос:
– Алло! Алло!
Барни зацепил шнур и подтянул аппарат к матрацу.
– Да, – отозвался он.
– Почему не отвечаешь?
– Хэлло, Зигги. – Услыхав, с кем он говорит, Сиам налегла на него, чтобы послушать.
– Братцы, у меня отличные новости. Твид подписал с нами роскошный контракт! Сиам выступит с концертом. К концу лета она превратится в звезду. Где она?
– Так и не вернулась от гинеколога. У нее внутри обнаружили какую-то косточку, которая может привести к излишествам.
Сиам ткнулась губами в плечо Барни, чтобы заглушить смех.
Зигги возликовал.
– Это она смеется? Сиам смеется? Это такое же чудо, как если она не забеременеет.
– Почему бы ей не смеяться? – удивился Барни.
– Сиам, поздоровайся с дядей Зигги.
– Привет, ворчун, – послушно отозвалась Сиам, все еще борясь со смехом.
– Ребята… – Такое количество радости казалось Мотли явным перебором. – Вы сами знаете, не мне вам говорить… Работящую девушку стерегут не небеса, а контрацепция. Простите, если я вам помешал. Но знайте, ребята, бизнес есть бизнес, а удовольствия могут и подождать. Сиам, записывай свою температуру. Ты меня слышишь? Учти, Барни, некоторые мужчины умеют улавливать на слух, когда у их жен происходит овуляция. Постарайся выяснить, как это делается.
Сиам словно смешинка в рот попала.
– Кто это так хохочет?
– Сиам.
– Я не запрещаю вам забавляться. – Самому Зигги было не до забав. – Но существуют и другие развлечения. Оглядитесь по сторонам. На гастролях можно найти много любопытного. Посещайте торговые центры. После них вам будет уже не до чего. Смотрите телевизор. Не ешьте мясо с горчицей. Принимайте холодный душ.
– Как насчет жевательной резинки? – спросила Сиам.
– Держись подальше от резинки, Барни, – спохватился Мотли. – Я присмотрел для тебя кабинетик. Прямо на Пятой авеню, окнами на Плазу около Центрального парка.
Это произвело впечатление. Сиам поцеловала Барни.
– Спасибо, Зигги, – сказал Барни.
– Запиши свой новый номер телефона, – приказал Мотли, отметая благодарность.
– Секунду, сейчас запишу.
Бумаги не нашлось. Сиам пошарила позади себя и подала Барни свой белый лифчик.
– Что это такое? – не понял Барни.
– Моя записная книжка. – Она порылась в сумке и нашла карандаш для бровей.
– Давай, – согласился Барни.
Мотли продиктовал номер телефона. Барни зафиксировал его на левой чашке лифчика.
– Готово.
– Желаю вам обоим удачи, – сказал Мотли с некоторой тревогой. – Учтите, когда я желаю удачи, это значит «смотрите мне!».
– Мы ограничимся торговыми центрами, телевизором и холодным душем, – сказала в трубку Сиам.
– Кстати, – как бы между прочим вспомнил Зигги, – выступление в Уилдвуде отменяется. Вам предоставляется день отдыха. После небольших каникул, ровно через сутки, вас ждут в Вашингтоне.
Барни положил трубку. Сиам крепко обняла его.
– Победа! – крикнула она. – Победа! Давай навестим мою мать. Вот она удивится! Самолетом до Чикаго, поездом до Хинсдейла. К ужину будем там.
Он опрокинул ее на матрац.
– Лучше полетим в Чикаго, – слабо запротестовала она.
Он проснулся первым. Ее щека была прижата к его уху, и он услышал собственное громкое сердцебиение, хотя лежал неподвижно. Он обхватил влажной рукой ее талию, она сонно обняла влажной рукой его мокрую спину. После судорог и слез ее лицо осталось припухшим, но очень счастливым. Слезы оставили на щеках полоски. Его губы тоже распухли от ее укусов. Почувствовав его внутри себя, она впилась зубами в его губы. Страсть сделала ее лицо незнакомым. Потом тело сотрясли судороги и полились слезы, а после к ней вернулась красота. Ее губы отпустили его рот и раскрылись, она ловила воздух ртом, голова стала клониться набок. Она потеряла над собой контроль, что только усиливало его возбуждение. Ее глубокие, тяжкие вздохи, стоны, которых она сама не слышала, – это и было настоящей жизнью, все остальное – подделкой под жизнь…
Тишину нарушил непроизвольно изданный ею непристойный звук. Ей стало неловко, но это длилось недолго. Она крепко прижалась к нему и с любовью в голосе прошептала:
– Природа – великая вещь, да?
Они начали на кровати, но старая кровать так звучно и бесстыдно заходила под молодыми телами, что они испугались, что снова обрушат потолок и перебьют новую сотню бутылок. Матрац перекочевал на пол, к окну. Он запустил руку внутрь ее косо застегнутого жакета, и она закрыла глаза. Они так поспешно набросились друг на друга, что ему пришлось раздевать ее, уже сжимая в объятиях.
Сейчас она просыпалась у него в объятиях.
– У меня нет травки, – сообщила она, не открывая глаз. – Давай перекусим и слетаем в Чикаго.
– А что у тебя есть? – спросил он, не отпуская ее.
– Сандвичи с помидорами и салатом. Молоко. – Она заулыбалась и только после этого распахнула глаза. Неяркий солнечный свет заворожил ее. Она зачарованно села и стала собирать одежду. – Тебе не нужен телефонный номер?
– Я знаю, где он записан.
Она медленно встала и побрела к окну, держась одной рукой за стену.
– Свет прямо как от свечи. – Она не смела прикоснуться к запотевшему окну. Потом прильнула щекой к пузырькам влаги на стекле. – Неужели это наша работа? – Она широко улыбнулась. – Посмотри на эту испарину на окне. Неужели это сделали мы?
– До твоего появления окно было чистым.
– Значит, мы, – тихо заключила она, любуясь запотевшим стеклом. – Мы – часть природы, часть естественного мира. О Боже всемогущий, мы – любовники! Из-за нас запотевают окна.
