Текст книги "Сиам Майами"
Автор книги: Моррис Ренек
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц)
Глава 3
Лавируя в хорошо одетой бродвейской толпе, под огромными рекламными панно – подмигивающими, мерцающими, пускающими дым, обещающими все удовольствия мира, – Барни не мог отделаться от ощущения, что весь этот респектабельный люд происходит из одного с ним гетто. Самое трудное для жителя гетто – вырваться на волю. Оказавшись за стенами убогого жилища, где ты вырос, нельзя не проникнуться ненавистью к несправедливости, которая тебя окружала. А борясь со всеми несправедливостями мира, в жизни не преуспеешь.
Он слышал, что американцам невдомек, кто они такие. Они не умеют распознавать в ближнем родство с ними. Барни считал это хорошим свойством характера, оно обеспечивало человеку моральное здоровье. По крайней мере они знают, что человек напротив – не то же самое, что мы или они. Память предохраняет нас от участи трупа.
После вчерашней пробежки по песку он был полон решимости согласиться на любую работу, которую предложит ему Зигги Мотли. Ему надоела такая заячья жизнь. Он видел в ней все меньше свободы. Ведь уже не мог делать то, что ему вздумается. Действуя, как свободный человек, он постоянно наталкивался на помехи в лице стражников, насаждающих среди людей несвободу. Он все время удивлялся, как это так получается: в стране с величайшим валовым национальным продуктом, чего не знает мировая история, так мало народу занимается любимым делом.
Работать на Мотли, думается, не так уж плохо. Вся их семья обычно восхищалась им. Он являл собой полную противоположность стандартному гению шоу-бизнеса. Дядя Молтед хвалил Мотли за его минимальный идеализм. Мотли был знаком с миром, с которым всегда хотелось познакомиться Барни. Мотли приобрел богатый уличный опыт, превзошел себя и проник в сердцевину жизни. Он напоминал самый точный компас, и Барни понимал, что это нечто такое, к чему он пока что не имел доступа.
Отворяя скрипучую деревянную дверь в узкий обшарпанный вестибюль старого офисного здания на одной из 50-х улиц вблизи Бродвея, где размещалась контора Мотли, Барни сразу понял, что попал туда, куда надо. Худенькие, но при этом поразительно фигуристые женщины поджидали на площадке лязгающую кабину лифта. Их живости не портила даже стандартная косметика. От запаха их духов кружилась голова. На это не мог не отреагировать любой мужчина, от последнего забулдыги до возвышенного Ромео. В таком гриме и женщины преклонного возраста выглядели бы хоть куда. Они были по-настоящему сексуальны, потому что не сомневались в своей привлекательности. Их взгляды заставляли держаться от них на расстоянии. У не столь соблазнительных женщин подобный взгляд казался бы игрой, но здесь все было по-настоящему.
Кроме красоток в вестибюле кишмя кишели мелкие агенты, толкачи талантов и представители компаний звукозаписи без постоянного адреса. В здании работал всего один лифт, из чего Барни заключил, что, томясь в ожидании, сумеет поглазеть на сливки шоу-бизнеса. Он быстро подметил, что мужчины в вестибюле отличаются неординарной наружностью и никак не могут быть отнесены к жуликам или неудачникам. Эти свежевыбритые субъекты не стали бы понапрасну торчать здесь целый час и тратить время, выделяемое на ленч. Голод и низкое общественное положение придавали им энергии.
Стойло железной двери распахнуться, как вся толпа затиснулась в маленькую кабину. В ней очень много места занимал лифтер со своим табуретом. Барни оказался в окружении ладных бабенок. Впрочем, соприкосновения тел не происходило. В спертом воздухе витал соблазн, но ему никто не поддавался. Сдержанность одного передавалась другому, поэтому эксцессов не происходило, хотя в головах мужчин, по-видимому, бродили самые грешные мысли. В их взглядах читалось смущенное вожделение. Они восхищались спутницами на расстоянии, пускай последнее и составляло всего несколько дюймов. Своего этажа Барни достиг с приятной мыслью, что лифты представляют собой наивысшую форму цивилизации.
Зигги Мотли недавно перебрался в это старое запущенное здание неподалеку от Бродвея, поскольку его не привлекал больше «Брилл-Билдинг». Там у него был слишком просторный офис, там слишком сильно топили, но стоило открыть окно – и закладывало уши от бродвейского шума, а от сквозняка начинали ныть почки. Он устал от длительного хождения по коридорам «Брилл», прежде чем попасть в родной офис. Его утомило также ежеутреннее созерцание поддельного греческого храма на крыше кинотеатра «Риволи». Это зрелище наводило его на неуместные размышления о более праведной жизни на солнечном средиземноморском побережье. Мечты о лучшей жизни вообще тревожили его воображение. Солнце отражалось от белого фасада храма и подсказывало, что он не удовлетворен жизнью. Со временем он понял: сей кукольный храм водружен на крыше как символ того, что на самом деле средиземноморский рай заключен в темной утробе кинотеатра. Беда в том и состоит, что вольную жизнь вечно губит чье-нибудь нечестивое воображение.
В более молодом возрасте Зигги наслаждался атмосферой в «Брилл». По коридорам здания сновали певцы и композиторы; заглядывая в дверь, они просили разрешения оставить на время свои пленки. Теперь даже зрелые композиторы трудились для телерекламы. Телереклама оставалась последним прибежищем традиционной поп-музыки, хотя и туда проникал рок. Знакомые Мотли молодые люди переметнулись в более комфортабельный Ист-Сайд, где тупели, занимаясь все той же рекламой.
Прежде чем перебраться в офис попроще, Мотли пришлось избавляться от склада всевозможных записей – их тут были горы высотой в 6–7 футов. В том, что буквально каждый претендент желает сделать пробную запись, Мотли усматривал закат Америки. Потом все эти люди одумываются и становятся преподавателями, адвокатами, врачами, священниками, носильщиками, коммивояжерами.
Теперь офис Мотли представлял собой всего лишь одну узкую комнату окнами на юг. Отсюда ему были видны часы на «Парамаунт-Билдинг», благодаря чему он не справлялся о времени у секретарши. Сущий бальзам для души: чем реже он обращался с вопросами к секретарше, тем меньше ощущал себя ее должником. Джинджер работала с ним вот уже 15 лет. Все, что он теперь мог ей сказать, это «Доброе утро» и «Идите домой, если вам нездоровится». Перегородка из дымчатого стекла делила комнату на две части. Красные пластмассовые кресла для посетителей Мотли держал в углу секретарского отсека, так как любил простор.
При появлении "Барни Джинджер извлекла одно такое кресло из пирамиды и пригласила его в кабинет босса. Там она поставила кресло и закрыла дверь, что нисколько не препятствовало проникновению туда стука пишущей машинки.
Мотли одобрительно оглядел Барни – крепкого, заросшего молодого человека в старом курортном костюме с отчаянно короткими рукавами. Вскоре после начала беседы пишущая машинка смолкла. Мотли навострил уши с загадочным выражением на физиономии. Секретарша накручивала телефонный диск. По выражению физиономии Мотли Барни понял, для того не составляет тайны, куда она звонит.
– Никаких личных звонков! – крикнул он через перегородку.
– Это не личное. Я звоню матери, – отозвалась Джинджер.
– Почему-то вы общаетесь с матушкой только по моему телефону.
– Если она сегодня проспит, то по вашей вине. – Выставить его в чем-то виноватым – беспроигрышный ход.
– Звоните матери, – уступил он, – но чтоб тихо! Мы с Барни не желаем слушать, сколько сегодня утром стоят трусы в универмаге «Мейси».
Мотли угостил гостя дорогой сигарой, которая сгорала сама по себе и превращалась во внушительное количество пепла.
– Я рад, что ты пришел. – Мотли одобрительно осклабился, и Барни почувствовал себя значительной персоной.
Из-за стены доносились звуки пианино – аккомпанемент на уроке танцев. В офисе Мотли, с доносящимся городским шумом снаружи и звуковой какофонией внутри, Барни чувствовал себя так, словно не покидал тротуара.
– Я уже говорил тебе по телефону, – начал Мотли, протягивая ему через стол толстенную кухонную спичку, – что твоей главной задачей будет заботиться о счастье Сиам во время турне. Это значит не просто не давать ей реветь, но и не путаться у нее под ногами. Затем… – Он опустил морщинистые веки, отчего стал похож на комический персонаж. – Твоя обязанность – заставить ее вовремя выступать. Если ей сейчас не повезет с помощником, ей крышка. Если повезет, то дальше она не сможет без тебя дышать.
Мотли открыл ящик стола, вытащил большой конверт и запустил в него руку.
Барни был убежден, что по части знания людских характеров дядю Молтеда можно считать ясновидящим. О Мотли дядя Молтед отзывался с уважением, граничащим с ужасом перед его умением раскручивать таланты. Мотли покровительствовал целой плеяде поп-певцов, одному популярному свадебному баритону, слушая который, полупьяные гости воображали, что находятся в опере; комику, изрыгавшему исключительно грязные шуточки; известному оперному певцу, перебивавшемуся с хлеба на воду из-за своего неумения выступать в барах; оркестру под управлением знаменитого дирижера; труппе прыгунов; нескольким гостиничным халтурщикам и исполнителю, выступавшему исключительно в маске. По словам дяди Молтеда, Мотли представлял самого себя, а не крупное агентство, но на протяжении многих лет добивался успеха. У Мотли был нюх на дарования, никогда его не подводивший.
Мотли вынул из конверта кипу бумажек.
– Здесь сотня фотографий Сиам. Половина из них – лицо, другая половина – ноги. Они стоят денег, так что раздавай их с умом. Три сотни биографий. Обрати внимание, я сделал ее девятнадцатилетней. Смысл в том, чтобы ей не надо было голосовать. Если какой-нибудь кретин спросит, за кого она голосует, отвечай, что за мужчин. Одна острота может наделать такого шума, о котором не мечтала и дюжина головастых Аристотелей. Когда интервью берут женщины, пускайся в психологию. Она поет грустные блюзы, потому что ее бросил дружок, когда она была еще гадким утенком, девочкой-подростком. Даже сейчас, превратившись из гадкого утенка в прекрасную женщину-лебедя, она помнит старую обиду. Помнит, как ее отвергли, как пренебрегли ее любовью. Она поет, чтобы помочь зарубцеваться старой ране. Понял? Неси чушь и, главное, не останавливайся.
Барни кивнул, хотя в ответ на подобную ерунду следовало бы отрицательно помотать головой.
Мотли потер подбородок, как делают многие мужчины, чтобы собраться с духом.
– Загляни в ее биографию. Там есть одна постоянная величина – ее размеры. Они не подлежат изменению: 36-24-34. – Он погрозил Барни пальцем. – Если она в турне распухнет от нервного обжорства и сладостей, заставь ее носить корсет, даже если тебе придется самому запихивать ее в этот станок. Я серьезно!
Последние два слова были произнесены самым безапелляционным тоном. На это, видимо, полагалось отреагировать, поэтому Барни промямлил:
– Заметано.
Зигги вытащил из-под стола кожаный дорожный чемоданчик.
– Это твоя аптечка первой помощи. – Он щелкнул двумя позолоченными замками и откинул крышку. Показалась ядовито-желтая замшевая подкладка. Мотли продемонстрировал Барни два непонятных Цилиндра в блестящей розовой фольге. – Это корсет на случай, если она начнет толстеть. – Он надул щеки. – Пусть клянется, что сядет на диету, не верь! – Он указал подбородком на третий цилиндр, большего диаметра. – Дополнительный, на случай ожирения.
Из кармашка был извлечен набор визитных карточек. Он подал Барни первую.
– Преподаватель по вокалу. Вообще-то творческие проблемы не должны тебя волновать, потому что на гастролях Сиам будет не до уроков. – Он перевернул вторую карточку. – Аранжировщик. Позвони ему, если возникнут проблемы с нотами. – На третьей карточке красовался готический шрифт. – Мадам Таня, костюмер. Можешь звонить ей днем и ночью, если платья потеряются, их украдут или если Сиам осточертеют ее тряпки и ей для поднятия духа понадобится новое платьице. Всего одна обновка – это все, что она может себе позволить.
Зигги сгреб огромной ладонью три пузырька с неяркими таблетками.
– Позаботься, чтобы она принимала витамины. Витамин А, потому что она не пьет молока. Витамин С, потому что она не ест овощей. Комплекс витамина В, чтобы обеспечить работу кишечника. Он у нее ни к черту.
Зигги обещал платить ему 175 долларов в неделю плюс по десятке в сутки на расходы, не включая туда переездов. Работать следовало семь дней в неделю, но деньги того стоили. Он научится относиться ко всему этому серьезно, раз ему посулили такую неплохую оплату.
Мотли не обратил внимания на то, что Барни отвлекся. В его руке появился четвертый по счету пузырек, и он продолжил:
– Каждое утро, не обращая внимания на ее вид, начинай с вопроса: «Ты сегодня ходила по-большому?» Если она заворчит, добавь «Сиам, дорогая» или «мисс Майами».
– А если она не ответит? – Барни заглянул в спокойные глаза старшего наставника.
– Тебя не подбивают на беспардонность, – заверил его Зигги. – Просто испражняться – это важнее, чем заниматься сексом. Что с того, что это занятие не попадает в газетные заголовки? Многие женщины живут долго и плодотворно, не имея дела с мужчинами, но покажи мне хотя бы одну, которая выжила, не посещая туалета. Вот это, – он потряс пузырек с густой жидкостью, – ты будешь давать ей в случае запора. И раз в неделю – в случае необходимости – будешь ставить ей клизму.
– Не буду! – не выдержал Барни, но его прервали:
– Полегче! Не хочешь сам, найми медсестру. Налогом это не облагается. – Барни была предъявлена четвертая визитная карточка. – Это ее костоправ, доктор Киршвоссер, заправила медицинского страхового общества. Звони ему в любое время дня и ночи, если она сляжет. Пускай ее хворь, по-твоему, не стоит выеденного яйца, все равно звони. Сиам обожает глотать лекарства. Это ее успокаивает. А врач обожает выписывать рецепты, потому что хочет выглядеть профессионалом. Только и глядит, чтобы увеличить счет, на то и страховка.
– Похоже, она злоупотребляет таблетками.
– Твое какое дело? Если она начнет откровенничать, не вздумай ошибиться и преувеличить ее терзания: ей всего-то и надо, что еда из китайского ресторана да кинофильм. Если приступ слезливости не проходит сам собой, – Мотли перевернул последнюю карточку, – то обратись к ее психоаналитику. Ему тоже можно звонить в любое время суток. При необходимости он успокоит ее на расстоянии. Не забудь напомнить телефонной компании прислать счет. Звонок тоже не облагается налогом. Если он наврет, что должен прилететь для личной консультации, не разрешай. Психиатр Валентино – большой жулик с фантазиями.
Мотли загнул угол карточки.
– Она терпеть не может принимать ванну. Ничего страшного. – Он предостерегающе поднял мясистую лапу. – Запах пота для секс-символа только кстати. Первобытный животный запашок – что может быть лучше? Но иногда ты невольно окажешься слишком близко к ней, когда она раздевается. Без одежды от ее смачного тела начинает разить далеко не лучшим образом. Я не преувеличиваю. Валентино, – ему явно не доставляло удовольствия лишний раз вспоминать психиатра, – говорит, что в ее нежелании мыться проявляется жажда смерти. Самоуничтожение и все такое. – Мотли пожал одним плечом. – Попробуй переспорь этих умников. Они нынче все равно что новая политическая партия.
– Я думал, выводы психоаналитика всегда строго конфиденциальны, – заметил Барни.
– Хороший вопрос, – одобрил Мотли. – Психоанализ – конфиденциальнейшее дело, секретнее не придумаешь. Но откуда взяться строгости на практике? Аналитику нужна машинистка, так?
– Вроде, – буркнул Барни, не желая с ходу соглашаться.
– Не вроде, а так и есть.
– Ладно, так.
– Значит, машинистка – вот тебе первый свидетель. Дальше – секретарь, ведающий историями болезни. Это два. Ему звонят коллеги по поводу его старых пациентов. У тех свои машинистки и секретари. Долго ли проработает конкретная машинистка? Того и гляди, выскочит замуж или найдет другое место. Всего за несколько лет целая армия людей оказывается посвящена в самые интимные мысли пациентки. А то, что известно машинистке, может стать известно и мне.
Барни ничего не ответил – просто велико было его изумление.
– По-твоему, я глупее какой-то машинистки? – насупился Мотли.
– Нет, – через силу признал тот.
– Тогда почему у тебя вытянулось лицо?
– Неужели все эти вторжения в личную жизнь не сводят ее с ума?
– Нет. – Мотли отмел вопрос и дружески улыбнулся. – Сиам – настоящая профессионалка. Она понимает значение рекламы. Вдруг психоанализ поможет рождению толковой журнальной статейки или газетного репортажа? Если повезет, то тайная мечта или очередной комплекс, выявленные при погружении в сон, сделают ее героиней прессы. Ночной кошмар, от которого бросает в холодный пот, может стать сюжетом броской рекламы, а от рекламы один шаг до хорошего контракта в кино. Мой агент по печати опишет ее эмоциональную травму и запустит ее по проводам уже через несколько часов после ее встречи с Валентино.
– Тебе никогда не приходило в голову, что многие ее беды – следствие выставленной на обозрение жизни в прозрачном аквариуме?
– Ей самой этого хочется, – заверил Мотли с гримасой. – Ты еще не знаешь, что такое женское честолюбие. Наверное, я открываю тебе глаза?
– Да.
– Сомневаюсь, – сказал Мотли без всякого сарказма. – Ты полон колебаний. Но я хочу как можно подробнее познакомить тебя со всей ситуацией, чтобы ты, оказавшись под колоссальным давлением, продержался хотя бы несколько недель, вместо того чтобы сразу сдаться.
Барни улыбнулся. Ему не хотелось проявлять излишнего рвения, поэтому он спокойно внимал предупреждениям Мотли, на самом деле все эти опасности нисколько его не пугали. Барни ощущал прилив энергии, ведь он получил хорошо оплачиваемую работу. Благодаря этой работе он заживет новой жизнью. Предстоящую возню с певицей он воспринимал как чистой воды развлечение. Он бы согласился заниматься этим бесплатно. Болтаться по клубам, знакомиться со знаменитостями… Возможно, во время гастролей возникнут трудности, но это ничего не значило. Всю жизнь он был здоровым телесно и душевно человеком, но при этом растрачивал себя, занимаясь скучными и мелкими делишками. Новое дело вселяло в него бодрость. Предостережения Мотли его не страшили. Может быть, он разок-другой выйдет из себя. У него было достаточно терпения, чтобы не слишком его экономить. На пути к успеху цель оправдывает средства.
– Сегодня, в клубе в Гринвич-Виллидж ты сам увидишь, что для ее стиля подвал слишком тесен. Посетители мгновенно заводятся от одного ее вида, не говоря уж об исполнении. Не каждый сам по себе, а все в едином порыве. И все вместе испытывают замешательство. Такая вот тонкость.
– Это ты и называешь ее недостатками?
– Совершенно верно. – Барни нравился Мотли тем, что все схватывал на лету. – У Сиам огромный потенциал, но ей нужно побольше опыта, ее талант надо оттачивать. Загадочность на примитивном уровне, глаза как в порнофильме. Получается любопытный диапазон – от сливок до раскаленных углей. Да, еще теплая улыбка. Ее главный недостаток – слишком интимный контакт со слушателем, но это и ее большое достоинство. – Мотли удовлетворенно хмыкнул.
– Ты говорил, что на то существуют репетиторы, – удивленно проговорил Барни.
– Совершенно верно. Но репетиторы уже сделали все, что могли. Дальше ей надо набираться опыта.
– В таком случае, я не вижу больших проблем.
– С таким оптимизмом ты бы не разглядел даже табло на хьюстонском стадионе. – Мотли вооружился еще одним документом. – Вот это – шпаргалка для интервью. Она знает ответы на эти вопросы. Если их не зададут репортеры или диск-жокеи, задай их ей сам, чтобы она научилась отвечать с блеском. Увидишь, она умная девчонка. Но в ней многовато непристойности. Она мыслит газетными заголовками. Теперь слушай. – Он помолчал, чтобы подчеркнуть важность последующих своих слов. – Она – хорошая девочка. Не колется, не нажирается. Но ты, – то была ключевая часть его высказываний, – не давай ей курить марихуану. Я знаю, что это не очень вредно, но ее репутация не выиграет, если ее застанут за подобным занятием. Ударь ее, если без этого не сможешь отнять у нее самокрутку, только так, чтобы не оставалось следов.
– Не думаю, что мне захочется ее колотить.
– Тебе захочется ее придушить, не то что отлупить! Уж я-то знаю! Гастрольная поездка продлится шесть месяцев. Чаще всего она будет выступать в каждом месте по одному разу. Сейчас ты относишься к ней с уважением, но со временем вы приметесь выцарапывать друг другу глаза. Помни, даже если она жалуется справедливо, ты не должен становиться на ее сторону. Разумеется, тебе нужно действовать разумно: вдруг она и впрямь окажется при смерти? – Он подал Барни еще одну карточку. – Вот ее адвокат. Позванивай ему, а то он куда-нибудь подевается. Он подскажет тебе, каковы ее права в каждом конкретном случае. Их у нее раз-два, и обчелся; чтобы качать права, она еще не так известна. Может пойти в туалет, если кабинка пуста, – вот и все ее права.
Барни посмотрел на глянцевые визитные карточки, полученные от Мотли, и напустил на себя уверенный вид, так как знал, что босс ожидает именно этого. Главное – уверенность, искренность – побоку. Чем упрямее босс, тем больше у него претензий к подчиненному, разыгрывающему чрезмерное рвение. Барни знал, что на деланном трудолюбии долго не протянешь, если только оба – хозяин и работник – не сошли с ума. Он пытался подойти к своей новой работе реалистически и одновременно с юмором, чтобы беспристрастный наблюдатель на небесах увидел только одного безумца – его босса. Тем не менее Мотли преуспевал, а Барни работал на других. Он не сомневался, что Мотли подобрался гораздо ближе, чем он, к ньютоновскому механизму, крутящему беличье колесо, набитое внутри людьми, именуемыми человечеством. Подняв глаза от девственно-белого цвета на обороте визитных карточек, Барни преисполнился рвения бороться за лучшую долю. Он был готов слушать, мотать на ус, устремляться вперед, только бы стать высокооплачиваемым представителем рода человеческого.
Мотли усмехнулся. Опытный бизнесмен обладает умением порою быть Нескромным, однако всегда вызывает к себе доверие.
– У меня нет на заднице магнита, притягивающего бабки, – признался он. – Поэтому мне приходится вкалывать. Вот так-то. – Косясь на визитки у Барни в руках, он засопел носом. – Неплохие ребята. – Он подал ему блокнот в кожаном переплете. – А вот эти – настоящие мерзавцы. Здесь только самые главные диск-жокеи в каждом из городов. Если они станут зарываться, отпугни их: скажи, что у нее чесотка. Сегодня вечером, перед вашим отъездом, я выдам тебе наличные. Пускай дает сколько угодно газетных и телеинтервью, лишь бы не пошла носом кровь. А теперь, – Мотли опять раздул ноздри, – лично о тебе. – Голос его стал тих и доверителен. – Сиам будет настолько изматываться, что я за тебя не беспокоюсь. С сексуальной точки зрения она – полный ноль. Но, – его лицо пошло морщинами, – мне не хочется, чтобы она тебя к кому-нибудь приревновала. Пока ты при ней, сторонись других женщин. Какая бы сочная бабенка ни запрыгнула тебе на колени, гони ее. Даже если ты для Сиам – пустое место как мужчина, даже если вы ненавидите друг друга, ты обязан проводить все время с ней. Кстати, – он кашлянул, – чуть не забыл. Вот последняя карточка. По-моему, пора поставить ей новый противозачаточный колпачок.
– В теперешнем ты не уверен?
– Не вполне. Надо обеспечить полную надежность. Ты поведешь ее к этому гинекологу – смотри, чтобы обязательно сходила!
– Почему она не принимает противозачаточные пилюли?
– Это для нее слишком абстрактно.
Барни оценил проницательность Мотли.
– Это все?
Мотли веско поерзал в кресле и набрал в легкие побольше воздуху, готовясь к необходимому, но уж больно противному совету.
– Никогда не забывай, что тебе доверен пакет на много миллионов долларов. Она способна заработать больше денег, чем многие заводы с мировой репутацией. Будь осторожен. Это приказ. Когда она перестанет считать тебя героем, позвони мне и откажись от места. Я сам тебя заменю. Мне наплевать, если вы будете ругаться, проклинать друг друга, неделями не разговаривать. Мужчина и женщина могут жить вместе вопреки рассудку. Но если ты почувствуешь, что она перестала тебя уважать, то это будет означать, что ты превратился в использованный клочок туалетной бумаги. Тогда ты звонишь мне и говоришь: «Зигги, у меня спустил мячик». Я пойму тебя и отнесусь к тебе уважительно. Я имею в виду уважение в конкретном – денежном – выражении. – Он сжал кулак, показывая Барни, во что ему надо превратиться на полгода. – Если она устанет от гастролей, если возненавидит новые города, публику, свою жизнь без крыши над головой…
– То я не стану преувеличивать ее терзаний, – подхватил Барни, – а поведу ее в китайский ресторанчик или в кино.
Мотли довольно закряхтел, захлопнул крышку чемоданчика и подал его Барни.
– Держи свою аптечку. Тебе предстоит тяжелая, мерзкая, одинокая жизнь, но ты все равно обязан привезти ее назад величайшим секс-символом со времени сотворения мира.
Этот ржавый рекламный прием был для Барни слабоват. Мотли мгновенно обнаружил свою промашку и прибег к другому средству:
– О чем бы ты сам хотел меня спросить?
– Уверен, что все сложится хорошо. Она вернется знаменитой. А вот что потом?
Мотли улыбнулся.
– Ты назовешь собственную цену или просто сможешь продолжить этот бизнес самостоятельно. Ты будешь уже иным человеком, не тем, что сидит передо мной сейчас. У тебя появится главное – ценнейший опыт.
– А она? Ей больше не понадобится помощь?
Вопрос вызвал у Мотли беспокойство. Он вжался в кресло, сгорбился, его гуттаперчевое лицо пошло глубокими морщинами.
– Тогда-то, – ответил он, волнуясь из-за появления невидимого, но всеразрушающего семени сомнения, которое не сумел убить даже весь его многолетний опыт, – и прольется яд.
Мотли встал и проводил Барни до двери.
– Сегодня вечером, в клубе, я успею порассказать тебе таких сказок, каких ты никогда не слышал даже от родного отца.
