Текст книги "Сиам Майами"
Автор книги: Моррис Ренек
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 31 страниц)
– Ее чуть не вывернуло от вида Хобокена.
– Неужели? – Мотли был огорчен. – Я забыл тебе сказать, чтобы ты не позволял ей смотреть на Нью-Джерси.
– Потом она обалдела от своего курева.
– Напрочь?
– Прочнее не бывает.
– А что ты?
– Спустил все это хозяйство в унитаз.
– Ты лишил ее курева? – Мотли одобрял его решительность. – А она что?
– С нее как с гуся вода.
– Что она делает сейчас?
– Пытается уснуть, вернее, отключиться.
– А где ты?
– В ее номере.
– Барни, – внезапно спохватился он, – я пришлю ей колпачок в Уилдвуд. Она забыла его в гримерной.
– Понял.
– Главное – безопасность, – грубо намекнул Мотли.
– Она устала, – ответил ему Барни. – У нее болит голова. И такой вид, будто ее вот-вот стошнит. Она даже легла в темных очках. Завернулась в покрывало, как улитка.
– По-большому ходила?
– Скорее всего, нет. Значит, плюс ко всему есть риск запора.
– Кстати, – продолжал расспросы Мотли, не желая останавливаться, – у тебя есть с собой?.. Сам знаешь, рисковать нельзя. Она давно не глотала пилюль, в нее вложены слишком большие средства.
– Господи, ей сейчас совсем не до этого!
– Тебе виднее. – Понять его можно было двояко. – Зато теперь, – гордо протрубил он, – я знаю, почему я нанял именно тебя.
– Почему?
– Потому что ты говоришь, точь-в-точь как Джек Армстронг, типичный молодой американец.
– Что в этом плохого?
– Так и знал, что ты спросишь! – радостно воскликнул Мотли.
– Благодарю.
Когда он повесил трубку, Сиам поинтересовалась из-под подушки:
– Чего ему надо?
– Он пришлет тебе колпачок в Уилдвуд.
– Жду – не дождусь, когда туда доберусь, – сухо ответила она.
Дойдя до двери, он обернулся.
– В вечерней газете о тебе будет заметка. Мотли подает тебя как яркий сексуальный образ.
– И то хорошо. – Ответ был вполне серьезен.
Барни наскоро позавтракал в ближайшей закусочной яйцами вкрутую и безвкусным хлебом, после чего выяснил расписание автобусов на Форт-Ли и позвонил диск-жокею из своей книжечки. В этот день Сиам нечего было делать в студии, но он все равно решил напомнить диск-жокею об их существовании. Тот оказался нахалом. Видимо, слишком возгордился из-за того, что давно не знал хлопот с рекламой для своей программы.
– Скажи Зигги, – сказал он величаво, – что я не могу проталкивать пустое место.
– Она не пустое место. И не первый год выступает. – Говоря так, Барни поймал себя на мысли, что, обороняясь, утрачиваешь убедительность.
– Как она сложена?
– Это смотря на чей вкус. – Барни обиделся и старался отвечать уклончиво. Испугавшись молчания на другом конце провода, он добавил: – У нее товарный вид. – Вместо того чтобы ублажать этого кретина вежливой беседой, он с радостью надавал бы ему по морде.
– Сиськи ничего себе?
На это Барни отвечать не стал, а сказал просто:
– Я звоню для того, чтобы предупредить вас, она неважно себя чувствует и сегодня не появится в студии.
– Ты, видать, совсем еще новичок. Почему ею не занимается Додж?
– Не знаю.
– Устал ее тискать? – Следующий вопрос был задан заговорщическим тоном: – Зигги ничего не передавал мне?
– Свой пламенный привет. – Барни повесил трубку. Он как будто одержал в разговоре верх, но все равно чувствовал себя разбитым. Еще несколько таких побед – и он с треском вылетит с хлебного места. Может ли сохранять достоинство безработный неудачник? Он решил, что наверняка существуют люди, освоившие эту премудрость. Теперь Барни понимал, почему Мотли так настаивал, чтобы он в точности выполнял все его рекомендации. Хватило одного дня, чтобы Барни стал смотреть в будущее с обреченностью висельника. При этом ему некого было винить. В разговоре с ди-джеем последнее слово осталось за ним, однако он чувствовал себя всухую обыгранным. Таков Ньютонов закон: выигрываешь в споре – теряешь место. Где-то там, в зоне сумеречного нервного состояния и неуверенности в завтрашнем дне, существовала, вилась тропинка, ведущая к успеху.
Барни извлек свою черную книжечку и пометил диск-жокея галочкой. Одно дело сделано. Следующим в списке стоял еженедельник, писавший о событиях в той округе, где предстояло выступить Сиам. Газета должна была выйти сегодня. Барни помчался в такси на старую улицу. Город шагнул дальше, оставив здесь пустые магазины и безлюдную заправку. В грязное окно первого этажа можно было разглядеть древний печатный станок. Дверь в типографию наглухо заколочена. Печатник в головном уборе, свернутом из газеты, жестом показал Барни, чтобы тот поднимался наверх. Здание было двухэтажным и не падало, казалось, только по недоразумению.
Истертые деревянные ступеньки жалобно скрипели под его ногами. В редакции было пусто. Барни решил, что газета перестала существовать. Помещение грязное, тусклое, сверкали только головки гвоздей в полу. Однако вся эта незавидная обстановка, несущая на себе следы запустения, почему-то навела его на мысль, что он не возражал бы стать репортером. От пыли щекотало в носу, об удобствах не приходилось заикаться, но он ждал, что вот-вот перед ним предстанут живые люди со стопками газет.
Единственным дуновением жизни был здесь запах мочи из-за приоткрытой двери. Перед давно не мытыми окнами стояли пустые письменные столы. Самыми свежими отпечатками на них были дыры, оставшиеся от когда-то намертво привинченных пишущих машинок, сданных в металлолом.
Барни был больше всего поражен отсутствием телетайпов, отщелкивающих новости внешнего мира. На стенах вместо привычных первых полос висели газетные развороты с рекламой супермаркетов. Первым признаком реальной жизни стал звук воды в унитазе. Из туалета вышел крупный мужчина. Он двигался с трудом, видимо, испытывая боли в кишечнике. Рукава его рубашки удерживали над локтями старые дамские подвязки. Брюки морского покроя из грубой ткани. И суровое, почти величественное выражение лица, как у человека, терзаемого застарелыми муками сексуальной вины. Весь его облик вызывал уважение.
– Чем я могу вам помочь, сэр? – «Сэр» прозвучало обезличенно, как и все приветствие. Достаточно было минутного наблюдения за его походкой, чтобы понять, что он страдает от приступа геморроя.
– Я ищу издателя, – сказал Барни бредущему мимо него страдальцу.
– Вы его нашли.
– Как поживаете?
Это вряд ли могло именоваться жизнью. Издатель ковылял к мягкому креслу, пытаясь скрыть боль за неприступным выражением лица. Барни подумал, что люди такого склада воспитывали своих детей в строжайшей дисциплине. Как теперь выяснялось, их строгость объяснялась злейшим геморроем.
– У меня с собой фотография Сиам Майами, певицы, выступающей сегодня…
– Почему фотографию не прислали вместе с текстом объявления?
Барни понял, что с издателем нельзя разговаривать, когда он пытается сесть.
– Не знаю.
Грузный издатель так и не сел. Казалось, он парит над креслом, как воздушный шар с дыркой.
– Теперь поздно. Надо было передать фотографию вместе с текстом. Между прочим, объявление у вас маленькое. Вы что, держите ее в секрете?
– Если бы решения принимал я, то не пожалел бы целой страницы.
– Не желаю пачкать свою газету сексом. У нас чистый город. Это вам не Юнион-Сити и не Нью-Йорк. Мы – простые люди, и нам нравится все целомудренное.
Барни понял, что редактор слишком долго просидел спиной к окну, не удосуживаясь оглянуться. Прямо за ним раскинулся грязный, ветхий город, ощетинившийся трубами, из-за выбросов которых редакционные окна покрывал слой сажи. Барни не пожелал привлекать внимание собеседника к состоянию городской среды. Он поработал на заводах и знал по опыту, что для некоторых людей фабричная сажа – дополнительный стимул для любви к родине.
Осмотр редакторского стола подсказал ему, каким образом рождается газета, если у нее нет ни сотрудников, ни телетайпа. Газета в буквальном смысле писалась в Нью-Йорке, ненавистном издателю городе. Рекламные агентства с Медисон-авеню присылали сюда рекламу, вроде попавшейся Барни на глаза рекламы магазинчика, предлагавшего по почте шоколадных муравьев. Редакция была замусорена подобной рекламой. Страница кино заполнялась материалами соответствующих рекламных служб. Патриотическая организация присылала редакционные статьи, в которых бедные клеймились за склонность принимать подаяние. Одна строительная фирма, руководствуясь интересами нации, разразилась материалом на шесть номеров, повествующим о выживании при ядерной катастрофе, к тому же следовала скидка в двадцать пять долларов.
– Интересный материальчик, – заметил Барни.
– Ничего себе. – Издатель просиял. – Я даю его на первой странице.
– Его трудно пропустить, – согласился Барни. – У вас тут хватает бесплатного текста, – он едва не сказал «подачек», – чтобы выходить ежедневно.
– Не хочу наживать головную боль.
– Какая страница вашей газеты самая дорогая? – спросил Барни, переходя к делу.
Издатель указал на стены.
– Центральный разворот. Его все читают. Я никогда не помещаю там редакционных статей. Это место отведено магазинам.
Барни достал глянцевую фотографию улыбающейся Сиам. Под фотографией находилась пятидолларовая бумажка. Оба знали, что фотография не пришла вместе с материалом именно потому, что должна была быть передана вот так, из рук в руки. Принимая фотографию, издатель нащупал мягкую бумажку.
– Ладно, поглядим, что можно сделать. Симпатичная девушка.
Прощание получилось вежливым. Оба стояли с прямыми спинами, словно только что подписали «Магна Карта». Дневной свет внизу лестницы так и манил побыстрее выбраться на улицу. Первый опыт подсказал Барни, что любая новость, распространяемая средствами массовой информации, обязательно проходит через издателей, озабоченных выплатами по закладной.
Оказавшись на захламленной улице, Барни решил преодолеть несколько миль до отеля пешком. Ему было интересно осмотреться, к тому же он был не прочь просто хорошенько устать и не маяться после бессонной ночи в поезде. Любопытно было также взглянуть на зал, в котором предстояло петь Сиам. Однако, преодолев целую милю одинаковых улиц, усаженных деревьями, сдался и остановил грузовик, перевозящий хлеб и выпечку.
Водитель отвез его в Юнион-Сити за доллар. Это был аккуратный, коротко подстриженный, дружелюбный паренек. В кузове его грузовичка стояли поддоны со слоеными тортами и прочими сладостями для раскормленных домохозяек.
Все до единого яркие дощатые домики охранялись сторожевыми псами, облаивавшими любого разносчика или прохожего. Водитель объяснил с мстительной улыбкой, что разносчик сразу может заставить гавкать всю улицу из конца в конец: собаки заводились от лая соседских псин. Чтобы продемонстрировать это на деле, водитель затормозил, вышел и с улыбочкой направился к первому попавшемуся домику. Залаяла одна собака, потом вторая, третья; в итоге вокруг милых домиков поднялся неимоверный гвалт. Проезжая по улице, Барни удовлетворено внимал лаюсотни цепных псов.
Что охраняют эти тупые твари? Дома, полные неоплаченных счетов. Водитель полагал, что если жители домов оплачивают остальные свои счета так же нерегулярно, как счета за кондитерские и хлебобулочные изделия, то на них должна трудиться целая армия счетоводов. Барни представил себе индустрию отслеживания счетов, превышающую любую иную отрасль материального производства. Водитель оказался бывшим сборщиком денег по счетам. Агентство, на которое он работал, одевало его в специальную форму: черную полувоенную шинель, зеленую тирольскую шляпу с пером и кокардой; по возможности ему полагалось говорить низким голосом с властными интонациями. Сначала ему нравилось это занятие, но толку от его обходов было мало, ведь люди чувствовали, что имеют дело с душевно здоровым человеком, и не боялись его. Хороший сборщик денег должен весить не меньше двухсот фунтов и не снимать тирольской шляпы. От него должно за версту нести целеустремленностью, переходящей в фанатизм. Он должен безоговорочно выполнять возложенное на него поручение – и точка.
Деньги приходилось выжимать из жильцов этих новых домиков по капле; однажды, с улыбкой рассказал водитель, он видел на купюре, полученной от пожилой дамы, следы зубов. Однако каждый день к домикам подъезжали неутомимые коммивояжеры, пытавшиеся под оглушительный лай всучить жителям очередную никчемную вещь. Владельцы домиков работали на заводах, на верфях, на низкооплачиваемой государственной службе и были вынуждены подрабатывать. Их вечерний приработок состоял в том, чтобы всучивать коллегам по основной работе наборы ножей, энциклопедии и пылесосы.
Дождавшись конца очередной тирады водителя, Барни сказал, что владельцам домиков следовало бы нарисовать на своих крышах большие красные кресты, дабы предотвратить нападение. Ведь это была настоящая пограничная зона, где каждый дом становился объектом атаки. Не имея возможности войти в дверь, нападающие пользовались телефоном. Покупка ненужной вещи не влекла немедленной гибели, однако смерть неизбежно наступала раньше срока, когда покупатель превращался в объект осады со стороны продавца, требующего возвращения кредита.
Расставаясь с водителем, Барни приобрел у него кусок торта в целлофане для Сиам и проникся к своей работе добрым чувством. Он по крайней мере дарил людям развлечение. Мало кто из получающих зарплату приносит пользу окружающим. Если разобраться, то почти любая работа основана на обмане. За обман полагается мстить. Общество зиждется на мести. Высокую оценку его работе дал и водитель грузовичка, позавидовавший Барни. Для него Барни был человеком из другого – более разумного, яркого, полезного, реального– мира, чем тот, в котором приходится развозить хлеб и торты.
Находясь в приподнятом расположении духа, Барни забежал в закусочную, чтобы прикупить для Сиам еды. Потом вернулся в отель и постучал в дверь ее номера. Ответа не было. Он вошел без приглашения. Она оставалась все в той же позе – лежала под покрывалом и подушкой.
– Ты меня прорекламировал? – послышалось из-под подушки.
– В сегодняшнем выпуске еженедельника будет твоя улыбающаяся мордашка.
– Это все равно что снег в разгар зимы. – Такая реклама была для нее естественным делом. – Как насчет диск-жокея?
– Его интересовал только размер твоей груди.
– Ты не договорился об интервью? – крикнула она.
– Этот диск-жокей – сексуальный маньяк, – ответил он, обращаясь к подушке.
Она высунула голову. Огорченное лицо скрывали спутанные волосы.
– Не надо защищать меня от насильников. Я могу сама о себе позаботиться. Для кого же я буду сегодня петь?
Она представила себе пустой зал. Он тоже заколебался.
– Значит, слушателей не будет! – ахнула она.
– Твоя цель – не побить рекорд, а набраться опыта. Это все, что тебе пока что нужно. Это ты и получишь.
– Хватит меня трахать!
– Перестань использовать такое славное словечко вместо ругательства.
Эта фраза подействовала на нее, как сильнейшее успокоительное средство. Она мирно встала с кровати и стала ждать дальнейших указаний.
– Я принес тебе поесть и попить.
– Вот и хорошо.
Она проголодалась. Оказалось, что она полностью одета. Сиам подошла к столику и открыла бумажный пакет. Развернув сандвичи, она приняла обиженный вид.
– По-твоему, я кролик? – Она отшвырнула сандвичи и взялась за бутылку. – Час от часу не легче! Молоко?!
– Тебе это полезно.
– Как и выигрышный билет на скачках, но я обхожусь без скачек. – Она взволнованно запустила пальцы себе в волосы. В ее голосе не слышалось жалости к себе, но она предпочитала смотреть на уродливые обои, а не на Барни. – Знал бы ты, как меня удручает пустой зал! Именно так было в последний раз. Я – и пустые кресла. Ряды пустых кресел! – Она помолчала. – Знаешь, как я сейчас себя чувствую? Если бы существовала реинкарнация, то я была бы в следующей жизни копотью из Хобокена. А тут еще ты, – застонала она, – с сандвичами с помидорами и салатом! – Она схватила пакет из-под сандвичей и отправила его в мусорную корзину. – И молоко! Говоришь, это мне полезно? Мне? – Она нетвердой походкой подошла к окну, выходящему в глухой колодец двора, и обернулась. Сразу напустила на себя ученый вид, но в ее тоне не было колкости. – Валентино прозрачно намекает, что все, что мне нужно, это трахаться – ежедневно и с толком. Чтобы меня сотрясал такой оргазм, от которого не устоял бы остров Манхаттан. – Она широко раскинула руки.
Барни улыбнулся:
– Чертов психоаналитик! Это же оскорбление, если он думает, что я этим исчерпываюсь. Учти, – она перешла на серьезный тон, – самый большой член в мире – и тот меня не расшевелит. С какой стороны его ни запихивать – а я знавала мужчин, которые заходили и так, и этак. А я была так молода и глупа! Схлопотать такое наказание ни за что! Просто во мне было больше энергии, чем в остальных девчонках. Получалась полная ерунда. – Она сделала глубокий вдох, борясь с дурными воспоминаниями. Ее взгляд остановился на сандвиче с помидорами и салатом. – В твоих помидорах с салатом и то больше смысла, чем в глупостях Валентино. – Она заговорила медленнее. – Но мне все равно нужен другой гастрольный администратор. Ты для этой работы не годишься. – У нее на губах появилась очаровательная улыбка. – Ты воображаешь, будто все в полном порядке, остается только побаловать меня кроличьим сандвичем и стаканом молочка? Нет, эта работа не для тебя, – решительно заключила она. – Ты и говоришь не так, и выглядишь не так. Одеваешься и то не так. У моего первого администратора была дюжина костюмчиков с иголочки, от него день-деньской разило одеколоном. Подлец Зигги! – Она задыхалась от негодования. – Вместо того чтобы приставить ко мне молодца с клеймом «Сделано в Японии» на заднице, он подсовывает мне тебя. Мне,у которой впереди такой длинный путь! А ведь он считает, что я – все равно что банковский вклад.
Она уставилась в пол, не зная, смеяться или плакать.
– Подлец Зигги, – она улыбнулась самой себе, – а ведь он меня раскусил! – Она шагнула вперед, продолжая смотреть в пол, и, проходя мимо него, в последний момент вскинула удивительно безмятежное лицо, чтобы поцеловать его. Исходивший от нее несвежий запах замедлил его реакцию. Секундного промедления оказалось достаточно, чтобы она насторожилась, отступила и рассмеялась. – Для поцелуев я и то больше не гожусь, – заявила в пустоту. В ее голосе впервые прозвучала чувственная нотка. И в этом не было никакой нескромности, интимной наигранности. Былые утехи не оставили на ней клейма, она была сейчас преисполнена добродетели. И в то же время держалась совершенно свободно, что только усиливало ее привлекательность.
Он испытывал угрызения из-за того, что оказался не на высоте. Она не предлагала ему своего тела, иначе объятия и поцелуи стали бы неизбежностью. Действовала несколько застенчиво, таилась от него, на ее предложение следовало отреагировать только прямо и честно. В этот момент он и дал слабину. Она сразу вспомнила весь свой печальный опыт, контакт стал невозможен. Он потянулся к ней, вместо того чтобы заговорить, и она остановила его:
– Не надо таким способом извиняться.
Он не собирался извиняться. Только хотел дать ей понять, насколько привлекательнее она для него сейчас, но не знал, как это сделать.
– Со мной что-то не так? – Она имела в виду последние мгновения, а казалось, что речь идет о далеком прошлом.
Ее глаза требовали ответа. Его уязвило, что в них не осталось ни капли желания. Она холодно смотрела на него. Он не смог бы ей соврать, даже если бы захотел.
– От тебя пахнет, как от моего дедушки.
Она так расхохоталась, что была вынуждена опереться о стену, чтобы не упасть. Ее лицо потеплело от воспоминаний.
– Знаю, что ты хочешь сказать. От моего пахло, как от бочки с уксусом.
Казалось, она собирается продолжать в том же духе и уже разинула рот, но вместо слов раздались бурные рыдания. Она от стыда стиснула зубы, чтобы скрыть свою слабость, но рыдания были так неукротимы, что зубы сами собой разжались и плач вырвался наружу. Попыталась успокоить себя разговором, но потерпела неудачу. Ее глаза смотрели беспомощно. Она отвернулась к стене. Удивляло горе, от которого содрогалось все ее тело.
Он шагнул к ней, собираясь утешить, но она, замотав головой, велела ему не прикасаться к ней. Это был недвусмысленный приказ, хотя она не смотрела в его сторону. От слез ее лицо не столько покраснело, сколько потемнело. Обращаясь к стене, она проговорила:
– Я рада, что ты так поступил.
От этого признания Барни стало только хуже.
Она была начеку, и он не мог к ней приблизиться. Теперь она могла говорить, правда, со всхлипами. Ей было невыносимо оставаться бессловесной, поэтому она пыталась описать свое состояние:
– У меня не осталось ничего личного. Раньше, когда я шла к мужчине, мне приходилось преодолевать минное поле всяких чувств. Но теперь интимности не существует. Вокруг меня ничего не осталось. Мужчина берет меня просто так, это бессмысленно и страшно. Ты понимаешь? Все превратилось в механический процесс. Как это печально! Помоги мне вернуться к себе самой. Раньше я все так сильно чувствовала. – Она вытерла глаза тыльной стороной руки. – Но это продолжалось совсем недолго. Мне нужна тайна, скрытая моя жизнь, иначе я умру.
Она вобрала голову в плечи и попыталась опуститься на кровать. Покрывало поползло вместе с ней на пол, и она, не сопротивляясь, рухнула коленями на пол. Ее голова упала на кровать. Она так и осталась коленопреклоненной. Ему пришлось подойти совсем близко, чтобы по дрожи ее плеч понять, как горько она рыдает.
