Текст книги "Сиам Майами"
Автор книги: Моррис Ренек
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 31 страниц)
Из темного угла выскочил вышибала с поросячьей физиономией, бросив свою женщину одну. Матросы повскакали с мест с намерением всыпать Барни, но владелец бара, успевший встать на четвереньки, преградил им путь своей тушей. Барни схватил со стойки рюмку и швырнул ее в вышибалу. Тот, видимо, потерял ориентацию, выскочив из потемок на свет, и не сумел увернуться. Рюмка разбилась о его низкий лоб. Из пореза хлынула кровь. Вышибала взревел от боли, и клуб тут же превратился в сумасшедший дом.
Барни схватил Сиам за руку и шмыгнул вместе с ней за штору, не страшась кухонной вони. Музыканты доедали в кухне свой ужин. Барни на бегу схватил оставленные у них ноты. Узкий проход позади заведения был загроможден мусорными баками и мешками с отбросами. Барни и Сиам выскочили из прохода на улицу. От двери бара их отделяло не более двадцати футов. Барни устремился к отелю.
– Нельзя! – Сиам потянула его назад. – Я сказала ему, где мы остановились.
Барни махнул рукой, подзывая такси, но в этот момент вышибала выскочил из бара и заметил беглецов.
– Сматывайся! – бросил Барни цепляющейся за его руку Сиам.
– Такси! – крикнула Сиам.
Барни не смог вырвать у нее руку. Громила с залитым кровью лицом уже настигал их. Рядом затормозило такси.
– Полезай! – приказал Барни.
Но было поздно. Сиам висла на его руке, не понимая, что вдвоем им не спастись.
– Да сматывайся ты! – Барни подтолкнул ее в сторону распахнутой дверцы. Вышибала целил в его незащищенную голову, но промахнулся – Барни спасла борьба с Сиам. Вышибала вкладывал в удар такую силу, что, встретив пустоту, потерял равновесие. Барни лягнул его в пах и прыгнул в машину следом за Сиам. Таксист дал газу, не спрашивая, куда ехать.
Сиам отодвинулась как можно дальше от Барни.
– В аэропорт, – сказал Барни таксисту.
– А как же моя одежда? – сердито спросила Сиам.
– Ничего, пришлют.
– Небось пройдет несколько дней.
– В Чарлстоне мы купим тебе новую.
– Зачем ты его ударил?
– Вот почему ты сердишься? – Барни улыбнулся. – Потому что иначе схлопотала бы ты. – Он не ожидал, что его героизм и удачливость, призванные еще больше сблизить их, приведут к прямо противоположным последствиям.
– Я же говорила, что умею за себя постоять. В прошлые гастроли я отшивала таких гадов пачками.
– Что он от тебя хотел?
– Чтобы я подбивала моряков на выпивку. – Она принялась взволнованно вертеть пальцами, что не было ей свойственно. – В прошлые гастроли тоже не было отбоя от придурков. Повсюду бродят орды одиноких мужиков. И откуда они все берутся? Что вообще происходит в этих милых тихих городках?
Они приближались к небольшому, судя по всему, частному аэродрому. Таксист подвез их к самому ангару. Барни выскочил из машины и быстро выяснил, что самолетов в Чарлстон не будет всю ночь. Таксист повез их на норфолкский автовокзал. Они влетели в переполненный зал ожидания и встали в очередь вместе с плачущими детьми и измученными жарой родителями, ожидающими автобуса, следующего на юг. Когда подошел автобус, из громкоговорителя прозвучало, что к посадке допускаются только пассажиры с билетами. Барни помчался за билетами. Забитый автобус отъехал от остановки как раз в тот Момент, когда он отошел от окошечка с билетами в руках.
Они вышли, сели в такси и поехали на железнодорожный вокзал. Сидя в ожидании поезда, Сиам сказала:
– Я хочу есть.
– Нам нельзя выходить.
Перед вокзалом стояла полицейская машина. В присутствии стражей порядка они чувствовали себя в безопасности.
Сиам отправилась к автомату. Бросив монетку и нажав на рычаг, она получила пакетик картофельных чипсов. К скамье вернулась с пустым пакетиком. Барни отдал ей всю свою мелочь, и она купила еще один пакетик. Теперь уничтожала чипсы не так стремительно. Она ела их не по одному, а, высыпав почти все содержимое пакетика в ладонь, подносила ко рту и запрокидывала голову. Насыщение сопровождалось громким хрустом, зато это было хоть какое-то занятие.
Ко времени прибытия поезда у ее ног выросла гора пустых целлофановых пакетиков. Встав, она схватилась за живот.
– Теперь меня тошнит, – пролепетала Сиам, и он повел ее к ближайшей урне. Она сунула голову в урну, но тут же выпрямилась. – Скажи им, чтобы подождали.
– Мы сейчас! – крикнул Барни проводнику.
Сиам схватилась за края урны, ее голова задергалась, все тело затряслось от рвоты. Она подняла бледное лицо, готовая расплакаться. Он дал ей платок, они влетели в вагон и заняли места.
Их пробудил от сна крик проводника:
– Северный Чарлстон!
Барни открыл глаза и сказал:
– Мы едем в Чарлстон.
– В Чарлстоне не останавливаемся.
Они остались одни на платформе, без всякого багажа. Достаточно было оглянуться, чтобы понять, что они очутились в совсем другой части страны, и порадоваться разнообразию. Вокруг расстилался типичный малоухоженный пригород с домиками, наставленными вкривь и вкось, к тому же выкрашенными в банальные пастельные тона, зато в воздухе витал соленый запах океана, а дорога была обсажена пальмами. Южное небо выглядело гостеприимно. Вверху проглядывала еле заметная луна, солнце затмевало звезды. Явление всех светил сразу навевало мирное настроение. Сиам глубоко вздохнула, чтобы напитаться этой благодати.
– Давай разместимся в отеле. Потом я куплю себе платья.
Они подозвали такси. Барни назвал адрес отеля и услышал, что это вовсе не отель.
– А что же?
– Меблированные комнаты.
– Вот и отлично! – Сиам ничто не могло сбить с толку. – Зато пообщаемся с людьми.
Они вышли у некрашеной, обветшалой от непогоды двухэтажной хибары, ушедшей одним боком глубоко в сырую землю. К деревянному крыльцу вели скрипучие ступеньки. Количество фамилий, криво начертанных вокруг двух ржавых ящиков для газет, лишенных крышек, подействовало удручающе. Все фамилии, независимо от способа их нанесения на доски, с трудом читались, так как неоднократно подвергались воздействию осадков. Барни позвонил в звонок. Дверь открыл приземистый лысый субъект в шлепанцах. От него так несло квашеной капустой, что Барни и Сиам попятились.
Войдя, Сиам поперхнулась от витавших в помещении ароматов.
– Я не ждал вас до вторника, – сказал субъект, глядя на парочку с не меньшей подозрительностью, чем они на него.
Сиам расчихалась, субъект предложил ей платок, она отказалась. Ее мутило от мысли, что вонь вызвана не приготовлением пищи, а сыростью, пропитавшей весь дом.
Они поднялись по шаткой лестнице на второй этаж, куда выходили пять комнат, стоявшие сейчас с распахнутыми дверями. Все они предназначались для спанья. Спальни были набиты пожитками людей, давно утративших всякое смущение. В одной на кровати лежала и рыдала в голос молодая беременная женщина. Хозяин сделал предостерегающий жест, означавший «не подходите близко».
– Если с ней заговорить, она вообще зайдется. Пускай лучше проплачется.
– Давно она так рыдает? – спросила Сиам.
– Недели две, – ответил хозяин, произведя мысленный подсчет. Показав им две предназначенные для них комнаты, он стал спускаться. – Если вам что-нибудь нужно в городе, то поторопитесь завершить свои дела в первой половине дня, пока солнце не стало палить вовсю.
Сиам и Барни отправились пешком в центр города. Их удивляло, что с развалюхами, принадлежащими белым, здесь соседствовали такие же развалюхи, принадлежащие неграм. Белая и черная беднота обитала в этом городке, в отличие от севера, бок о бок. Под ноги неожиданно метнулась курица. Теплый климат придавал здешней бедности совсем иной вид, нежели на севере. Самыми опрятными постройками в округе оказались побеленные негритянские церквушки. Повсюду, независимо от того, кто обитал в конкретном месте – белые или черные, витал запах газа, утекающего из прохудившихся крышек на баллонах, а за изгородями и запертыми дверями надрывались собаки.
Впереди распахнулась массивная деревянная дверь. Из нее вывалился чернокожий задира со свежим шрамом через всю щеку. Левый глаз у него не открывался, видимо, от побоев, отчего он нагонял еще больше страху. Он с такой силой хватил дверью, что зашатался весь его ветхий домишко. На мир взирал здоровым глазом так, словно его сердце походило на раскаленный утюг, на который все взапуски плевали, чтобы насладиться шипением. Из-за захлопнутой им двери послышался скулеж избалованной собаки. По тому, как требовательно скулил невидимый пес, было понятно, что хозяин не жалел для него ласк. Взгляд, которым одноглазый окинул Сиам и Барни, говорил, как он смущен предательством четвероногого друга, доведшего до сведения посторонних, что он вовсе не так уж суров. Он сдержанно, но дружелюбно улыбнулся.
В тени ив стоял полуразвалившийся особняк с побуревшими мраморными колоннами. Через его прохудившуюся крышу внутрь заглядывало небо. Ступеньки, когда-то ведшие к галерее, исчезли. Стены особняка и серый семейный мавзолей в запущенном дворе были исчирканы мелом. Среди руин резвились чернокожие ребятишки. На ту стену особняка, которая выглядела по сравнению с остальными более надежной, была прилеплена аляповатая афиша, оповещавшая о гастролях цирка.
В витрине универмага на Кинг-стрит чернокожий диск-жокей вертелся на пластмассовом стуле и прищелкивал пальцами в ритме музыки, которую он проигрывал, побуждая черных покупателей не бояться посещать магазины белых. Витрину облепила чернокожая ребятня. По соседству располагался древний кинотеатр с отдельным входом для белых, черным же предлагалось размещаться на балконе, хотя с тех и других взимал плату белый кассир. Здесь существовали сами по себе библиотека для белых и библиотека для черных, причем вторая походила скорее на пожарище. На очередной афише Сиам прочла, что хор белых потомков плантаторов выступает с негритянскими песнями, унаследованными от предков-рабовладельцев. Сам замысел подобного концерта выглядел настолько гротескно, что Сиам поморщилась. Видимо, этот концерт являл собой одно из крупнейших событий городской культурной жизни.
Узкие тротуары были запружены любителями субботних закупок, большей частью тут встречались белые семейства, а также учащиеся близлежащего военного училища, тоже соответственно белой расы. Перед самым крупным универсальным магазином ревели в три ручья белые детишки-провинциалы, боявшиеся ждущих их внутри эскалаторов.
Дальше к югу, за Брод-стрит, небрежность в архитектуре постепенно сменилась строениями более солидными, просторными. Над рекой протянулась целая цепочка выкрашенных в пастельные тона новеньких домов. Здесь присутствовало очарование Старого света. Местные полицейские со скучающим видом охраняли подступы к этим респектабельным жилищам. Барни заглянул в карту, которую прихватил с собой. В ней с гордостью сообщалось, что католикам и евреям не разрешено проживать ниже Брод-стрит. Услыхав об этом, Сиам озадаченно смолкла.
На обратном пути они уже изнывали от жары. Сбоку простирался старый невольничий рынок, на котором в былые времена продавали негров.
– Мы с тобой сегодня такие безразличные, – нарушила молчание Сиам, – что мне кажется банальным мое открытие: в этом городке создается впечатление, будто Америки вообще не существует. Есть только абстрактная идея, носящая это название. Между тем в городке все дышит Америкой. Мы поступаем правильно, Барни. Только боюсь, на стороне Твида, Зигги и Доджа стоит сама реальность. – Она посмотрела на него, ожидая ответа.
– С этим я готов согласиться, – уступил он.
К вечеру, когда они вернулись в свои меблированные комнаты, запах затхлости успел выветриться. Теперь дом источал ароматы дневного зноя. Сверху раздавалось гудение электровентиляторов, заглушаемое хлопаньем дверей. Сиам вошла в комнату и запыхтела от жары. И прямо на ходу она начала раздеваться, направляясь к кровати.
– Пойду проверю, не прохладнее ли у меня. – Барни вышел и почти сразу возвратился. – Чуть прохладнее.
Обнаженная Сиам растянулась на кровати.
– Я не могу пошевелиться, – заявила она, протягивая к нему руки. – Из-за этой жары чувствую себя совершенно необузданной, – призналась она, удивляясь сама себе.
Кровать отчаянно заскрипела. Они разжали объятия и стащили матрац на пол. Здесь было капельку прохладнее, даже ощущалось подобие ветерка. Пот стекал с Барни на Сиам. Он капал у него со лба, с подбородка и струился по телу Сиам, глаза которой были плотно зажмурены, а разинутый рот перекошен от острого наслаждения. От нее исходил такой сильный жар, что, нагнувшись, чтобы ее поцеловать, он ощутил этот жар, еще не коснувшись ее губ. С ней бывало так и раньше, волна теплоты усиливала их близость и растягивала ее до бесконечности, на что оба не собирались роптать.
Глубокой ночью Сиам вскрикнула. Барни рывком оторвал голову от подушки и увидел, что она закрывает лицо руками.
– Оно пробежало по моей руке, – хрипло пробормотала она, тяжело дыша. Была так напугана, что с трудом дышала. – И по плечам. Я почувствовала уколы клешней… – Она прижалась к нему, лепеча: – Прочь отсюда! Найди отель.
– Сиам…
– Прямо сейчас! – Она боялась пошевелиться.
– Дорогая…
Сиам замотала головой, давая понять, что не желает ничего слушать.
– Тебе что-то приснилось?
– Нет. – Она в отчаянии прижалась лбом к его плечу.
В комнату заглядывала луна, но в углах все равно ничего невозможно было разглядеть. Он попытался встать, но она не пустила его.
– Позволь, я взгляну, что тут водится.
Она встала вместе с ним. Он стряхнул с себя смятые мокрые простыни. На полу ничего не было, кроме грязного и тоже изрядно промокшего матраца. Барни двинулся к распахнутому окну, сопровождаемый Сиам. В свете луны он увидел на внешней стороне стены ящериц, которые сновали взад-вперед по водосточной трубе между крышей и бочкой. Он загородил Сиам дорогу.
– Здесь полно ящериц.
Она отскочила от него и с силой захлопнула окно.
– Так мы совсем задохнемся…
– Это лучше, чем когда по тебе пробегают эти юркие… Ой!
– Давай перейдем в мою комнату.
– В этом доме я просто-напросто не стану спать с открытым окном.
Он положил матрац обратно на кровать, она прыгнула сверху.
– Накрой меня покрывалом, – потребовала Сиам.
– Ты изжаришься!
Она сама натянула на себя покрывало и подоткнула его под подбородок.
– Не уходи к себе.
Он лег рядом с ней, но не стал залезать под покрывало.
– Надо обязательно выбраться отсюда, – прошептала она.
– Это невозможно, – серьезно ответил он.
– Не спорь со мной. Я тебя прошу!
– Я бы с радостью.
– За чем же дело стало?
– Не могу. Деньги кончились.
– Зачем же ты позволил мне столько всего накупить?
– Не хотел тебя нервировать.
– Позвони Зигги, пускай он переведет нам еще.
– Он и дал мне аванс, который мы истратили. А дал потому, что не надеялся, что мы запросим еще.
– Как насчет моего заработка?
– Тебе платят раз в полгода.
– Я возьму со счета.
– Нельзя. Ты и так перебрала. У них скопилось слишком много твоих неоплаченных счетов.
– Не станут же они нас душить! Немедленно звоню Зигги. – Она завернулась в покрывало и побежала вниз, к телефону в холле. Барни слышал, как она называет домашний номер Зигги.
Сиам ждала. Телефонистка спросила:
– Мистер Мотли, оплатите ли вы разговор с Чарлстоном, Южная Каролина?
– Кто звонит? – осведомился густой со сна голос.
При звуке этого голоса Сиам напряглась и как можно более убедительно произнесла:
– Сиам… – Закончить она не успела.
– Я не принимаю звонка.
– Зиииииигги! – крикнула она. В ответ Мотли бросил трубку.
Глава 29
– Они звонили! – крикнул Зигги в трубку.
– Что? – Додж зевнул и покосился на светящийся циферблат часов на ночном столике. Стрелки показывали 4.30 утра.
– Они звонили! – вколачивал в него Зигги.
– Кто?
– Сама Сиам.
– Как она? – Додж проснулся.
– В истерике.
– Отлично.
– Она звонила из Чарлстона.
– Когда?
– Только что.
– В половине пятого? – довольно переспросил Додж.
– Я сперва звонил тебе домой. Не думал, что ты остался в городе.
– Ты что-нибудь сказал Джулии?
– Ничего. Знаешь, что она заявила, как только услышала мой голос?
– Оставь это.
– Она сказала: «Держу пари, что эта молодежь вас одолеет». А ведь я не обмолвился о Сиам и Барни.
– Не обращай на нее внимания. Ненависть помогает ей читать чужие мысли.
– Пускай ненавидит меня, я не возражаю. Непонятно только, как женщина, которую подняли среди ночи, способна предлагать пари.
– Зигги, я хочу, чтобы ты перестал подсылать ко мне шлюх.
– Каких еще шлюх?
– Хотя бы ту, которая занимается рекламой сигарет.
– А-а, ты имеешь в виду шлюху от социологии?
– Сам знаешь, о ком я. Явилась сюда, чтобы снять передо мной трусы.
– Она хочет отойти от рекламы.
– Хватит подкладывать мне баб! А что за трюк ты проделал вчера: стал умолять меня посетить Валентино!
– Не пренебрегай психиатрией. Она может излечить тебя от головных болей, оставив прежним тираном и негодяем.
– Не действуй мне на нервы. Мы должны усилить давление на Сиам. Что у нее в программе после Чарлстона?
– Батон-Руж.
– Батон-Руж – это для них слишком жирно. Там есть даже футбольный стадион. Отправляй их прямиком в Джэксон, потом в Падьюку, Эванстон, Терре-Хот. Отмени Чикаго и вставь Гэри. Телеграфируй об изменениях.
– Как они будут перемещаться, не имея бабок? – Зигги откашлялся. – Отель в Норфолке спрашивает, куда отправить их манатки.
– Пускай отправляют тебе.
– А вдруг у нее остался в багаже колпачок?
– Тогда пошли им.
– А бабки?
– Только чтобы хватило на автобус до Джэксона. Пускай до упора сидят в каждом городке, пока не получат деньги на переезд. Выделяй им самую малость, только на переезд к месту следующего выступления.
– А как же прочие расходы?
– Я знаю, что ты их проавансировал.
– Правильно.
– Нет, неправильно. Ты работаешь на меня, а не на них.
– Я не думал, что ты сочтешь правильным настолько ужать все их траты.
– Мне нужна твоя помощь, а не пересказ твоих мыслей. Выдавай на расходы строгий минимум. Пускай ютятся в меблирашках. И не забывай снабжать их копиями чепухи, которой потчуют город халтурщики Твида. Ты послал им афишу и раскладной плакат?
Мотли помедлил с ответом.
– Почему ты так уверен, что на этот раз она не сломается?
– Не сломается, – радостно ответил Додж, – потому что на этот раз с ней твой паренек. Спасибо тебе, Зигги.
Зигги повесил трубку, ничего не ответив. Теперь он осознал, что, добьется Додж от Сиам своего или нет, он согнет ее в бараний рог, а Зигги, хоть и помог ей вернуться на сцену, ничего не сможет для нее сделать. Если Сиам проявит упорство и будет по-прежнему отказывать Доджу, с ней будет покончено. Зигги мучало предчувствие, что, даже если она согласится, время уже ушло. Ее так или иначе ждала катастрофа. Зигги понимал, что в любом случае его выигрышный билет будет потерян.
– В чем дело? – раздался из темной спальни голос его жены.
– Кажется, я потерял Сиам.
– Хочешь, я заварю тебе чаю? – Жена была встревожена.
Он вернулся к жене, сидевшей в постели, и поцеловал ее в лоб. Он уже давно не испытывал к ней романтических чувств. Оказалось, что это совсем неплохо. Он любовно обнял жену за плечи, размышляя о грязных выкрутасах, которые выкидывает любой магнат, приспособившийся ко времени. Теперь для того, чтобы испытать романтические чувства к собственной жене, он должен был с отвращением отвернуться от реальности, подставившей ему подножку.
Глава 30
– Не поеду в Гэри. Нет, нет, нет! – Говоря это, Сиам ухитрялась удерживать во рту термометр. Они в последний раз шагали по вечернему Чарлстону в клуб.
– Мы едем в Джэксон. – Барни пытался успокоить ее и одновременно следил за сохранностью термометра.
– Не пытайся меня отвлечь. – Она дрожала от ярости, но злилась не на Барни. – Из-за того, что они в последнюю минуту прислали нам немного денег, мы не будем ишачить на них, как рабы.
Он старался не сердить ее. Ее голос день ото дня становился все более надтреснутым. Одну из причин этого Барни усматривал в состоянии ее здоровья.
– Тебе надо перестать ночевать на автобусных вокзалах и хоть немного отдохнуть.
– Я не вернусь в эту душегубку с ящерицами! И при чем тут недосып? Не можем же мы скитаться по захолустным городам до конца жизни!
– В следующем городе мы не станем ночевать на автовокзале.
– Да, мы уже насмотрелись на самые низы жизни, – согласилась она.
Как-то поутру, проснувшись на скамье в зале ожидания автовокзала, Сиам увидела бродяг, которых загнал в помещение утренний туман. Они просачивались в здание по одному. Они не разговаривали друг с другом, но выглядели почти как близнецы. У всех были редкие волосы и бороды с проседью, донельзя стоптанная обувь и мятая-перемятая одежда. Сиам растолкала Барни. Он сел и тоже стал наблюдать за вторжением. Сперва он подумал, что их привлекает расположившаяся где-то поблизости благотворительная кухня. Однако объектом притяжения оказался газетный киоск, в котором они приобретали дорогое воскресное издание «Нью-Йорк таймс». Засунув толстую газету под мышку, один за другим располагались в зале ожидания, где горел яркий свет. Сиам все больше разбирало любопытство. Ей казалось невероятным, что они, поспешно пролистывая раздел новостей и не интересуясь катастрофами на первой странице, стремятся к одному и тому же – разделу искусства.
У Сиам мурашки побежали по спине от наблюдения за этими субъектами, к которым позже присоединилась сильно нарумяненная женщина, тоже купившая газету. Она не могла больше на них смотреть, но и прогнать дурное видение оказалось не под силу. При их поразительной схожести они были полностью изолированы друг от друга. Зачем покупать четыре экземпляра дорогой газеты, когда можно вполне обойтись одним на четверых? В них не было бодрой независимости цыган. Все выглядели бледными и хворыми, от их одежды исходил слабый запах гниющих бананов. Сиам с содроганием представила себе меблированные комнаты, в которых обитают эти люди, желтые лампочки, загорающиеся там под потолком туманным утром; не зря они избрали в качестве читальни зал ожидания автовокзала.
Сиам ни разу не чувствовала вкуса неудачи так отчетливо, как в то утро, когда узрела настоящую изнанку жизни – полусонные отбросы общества с любопытством знакомились с новостями нью-йоркского мира искусства. Она всегда знала, что подобные люди существуют в любом городе Америки. Однако только сейчас ей стало понятно до конца, какие непреодолимые, чудовищные преграды ожидают человека на пути к успеху. Ею овладело беспокойство. Ужас заключался в том, что все эти неудачники художники в прошлом воспринимали свое положение со спокойной безнадежностью. На их лицах лежала печать отчаяния, с которым они давно свыклись, с подобными типами нельзя садиться за один стол. Даже самая плотная кормежка не пробудила бы вдохновения, которое обуревало их когда-то. Честолюбивые мечты давным-давно забылись, а благодаря этому притупилась горечь поражения. Сиам не могла смириться с мыслью, что провал делает людей со временем кроткими.
Насмотревшись на бродяг, Сиам стала все настойчивее твердить Барни, что они, таким образом, могут до скончания века скитаться по городам, ничего, по сути, не добившись. Барни понимал, проблема оказалась сложнее, чем он первоначально представлял себе. Чем дольше продолжались гастроли, тем дальше отодвигалась цель. Однако он и помыслить не мог о том, чтобы сдаться, ибо боялся, что тогда Сиам не за что будет его любить.
Барни вынул термометр у Сиам изо рта и подошел к световой вывеске над дверью уличного бара, чтобы разглядеть температуру.
– Ты по-прежнему горишь, – сказал он. – Сто один градус [2]2
По Фаренгейту.
[Закрыть].
– Это не жар. – Она не остановилась. – Певица, знающая, что не может толком петь, всегда температурит. – Когда он поравнялся с ней, она сказала: – Не говори мне о Гэри, и температура спадет. – Она затрясла головой, словно прогоняя проклятие, связанное с этим названием.
– Чем он хуже других городов?
– Тем, что рядом Чикаго. – Она повысила голос, досадуя на его тупость. – Не хочу, чтобы моя мать узнала, что я по-прежнему пою в грошовых подвалах. Хорошенькое возвращение на сцену!
– Сегодня наш последний вечер здесь. Давай хорошо выступим. Планы будем строить завтра.
– Ты поместил объявление в газете?
– Всеми газетами города заправляет патриот в Твидовом духе. Если хочешь поместить рекламу в одной газете, изволь повторить ее сразу во всех. Хозяин клуба не хочет, чтобы ему подобным образом выкручивали руки, и я не могу его винить.
– Разве требовать повторения рекламы во всех газетах не противозаконно?
– Противозаконно, но газетчики избегают судиться.
Сиам положила голову ему на плечо и сказала:
– Сегодня ты должен сказать ему о нашем отношении к его сегрегированному бару.
– Что ты несешь? Если у нас такие твердые убеждения, то надо было бороться еще в Нью-Йорке, при составлении контракта.
– Значит, так и будем молчать?
– Глупо протестовать в последнюю ночь.
– Я настаивала, чтобы ты сразу выразил наше несогласие.
– Тогда это тоже обернулось бы бессмыслицей. У нас сразу же возникли бы неприятности, а мы их меньше всего хотели, раз преследуем определенную цель.
– Неприятности бывают разные.
– После Норфолка ты решила, что мы будем извлекать из гастролей максимум пользы, – напомнил он.
– Все равно давай скажем хозяину бара, что мы о нем думаем.
– У тебя жар. Ты нездорова. Какой смысл доводить до него наше мнение, если мы все равно ничего не можем изменить?
– Все равно скажи ему. В жизни то и дело нарываешься на неприятности. Это же не значит, что мы всегда помалкиваем.
Они вошли в прокуренный бар, набитый торговыми агентами из расположенного неподалеку крупного отеля и моряками с местной базы береговой охраны. Музыкальное оформление обеспечивал музыкальный автомат. Чрезмерно накрашенные женщины у стойки не выглядели слишком привлекательными, поэтому, несмотря на романтическое освещение, в баре царила атмосфера нестерпимого одиночества. Слишком часто в заведениях, где приходилось выступать Сиам, властвовала не находящая выхода пьяная мужская похоть.
Владельца бара звали Эмори Ирвинг. Он был образован и обходителен, чем выгодно отличался от своих коллег-громил с Севера. Он гордился тем, что благодаря его усилиям между посетителями бара завязывались какие-то отношения. Если даже это отдавало сутенерством – на него трудились две неукротимые девицы, – ему все равно нельзя было отказать в остроумии.
Сиам ушла за кулисы. Барни нашел Эмори в углу бара. Тот с любопытством наблюдал за двумя своими вульгарными девками, обрабатывающими хмельных морячков.
Одна из девок дразнила клиента, касаясь губами его лица:
– Спорим, ты не сможешь выпить сжиженный газ для зажигалки.
– А вот и смогу!
– Спорим!
Посетители покатывались со смеху.
Девица вынула из сумочки баллон. Моряк вырвал его у нее, открутил крышку и опрокинул содержимое себе в глотку. Судорожно сглатывая, он потребовал пива на запивку. Но пива он не дождался – его быстро вырвало прямо на стол, после чего глаза остекленели, а лицо приобрело поросячье выражение. Бармен и девица оттащили его в задний двор, с глаз долой.
– Чему вы улыбаетесь? – спросил хозяин у Барни.
– Сами все равно не догадаетесь, поэтому я вам скажу. Я хотел потребовать, чтобы вы пускали в свой бар цветных.
– Если бы я мог! – искренне посетовал Эмори. – Я бы с удовольствием клал в карман денежки цветных. Сжиженного газа у меня хватит на целую армию. Но я бы не советовал вам предлагать то же самое другим содержателям клубов. Знаете, что случилось с Полом Дугласом, кинозвездой? Он гастролировал по Югу с театральной труппой и тоже ополчился на идею собирать аудиторию, чистую в расовом отношении. Еще у нас выступал со своими стихами Роберт Фрост. Так вот, Дугласа освистали, а Фроста провозгласили нашим национальным поэтом.
Сиам пора было начинать выступление. Барни устроился за выделенным для них столиком. Официант подал ром и коку за счет заведения. За пианино уселся чернокожий музыкант. Сиам запаздывала. Появилась она бледная, не похожая на себя. Голос ее звучал грубовато, держалась она скованно. В глазах не было чувства. Кто-то мог бы принять это за холодный профессионализм, но Барни объяснял это болезнью. Он чувствовал ее так, как не чувствовала, пожалуй, себя она сама. Всем нутром отзывался на малейшие перепады в ее настроении.
Однажды в вашингтонском отеле она зачиталась, сидя в кресле. Одну ногу подобрала под себя, другую, босую, выставила. Он почему-то хорошо запомнил то мгновение, но не ее отрешенную сосредоточенность, а то, что именно тогда понял: они способны доставлять друг другу радость, просто находясь рядом. Без слов, без объяснений. Барни почти всегда думал о Сиам, однако стоило им ненадолго разлучиться – так было после его отлучки в Нью-Йорк, – как разлука начинала казаться ему бесконечной.
Когда Сиам пела плохо, с некоторыми ее слушателями начинали твориться странные вещи. Вот и сейчас один задрал подбородок и погрузился в тягостные раздумья, поглаживая себе горло, другой без устали потирал костяшки пальцев, третий так отчаянно ковырял в носу, что из ноздри потекла кровь. Когда Сиам бывала в ударе, все слушатели сидели как завороженные, забывая о своих дурных привычках.
Мир без музыки? Барни тоже погрузился в невеселые мысли. Сиам тем временем закончила петь и опустилась на стул напротив него.
– Я ужасна!
– Тебе просто надо больше работать, – неуверенно сказал он. Его уже преследовало предчувствие новой катастрофы. Неужели голос Сиам утрачивает свои неповторимые оттенки, свою красочность? В таком случае, ее не спасут самые блестящие площадки. Видимо, эта замаячившая угроза заставила его содрогнуться, потому что Сиам взяла его за руку, чтобы отвлечь от неприятных мыслей. – У тебя холодные руки, – сказал он.
– Ничего, согреюсь в автобусе по дороге в Джэксон. – Она улыбнулась, но улыбка, которая обычно подолгу оставалась на ее лице, на сей раз быстро погасла.
Никогда еще Сиам не пела так дурно, как в этот вечер. Барни больше всего удручало то, что она вроде сохранила прежнюю манеру и чувства, но голос почему-то отказывался звучать с такой же силой.
После выступления им пришлось бежать на автовокзал. Они едва проскочили в уже закрывающиеся двери автобуса. Сиам упала в кресло, бормоча что-то о своем ужасном пении. Он утешал ее тем, что у любого могут быть неудачные дни. Установилось молчание, перешедшее в сон.
Его забытье было прервано ее шепотом:
– Дорогой, проснись… Проснись! Дорогой, проснись!
– Что такое?
– Я не могу найти аспирин.
Он увидел, что от жара ее лицо не только раскраснелось, но и распухло. На лбу блестел обильный пот. Он открыл ее пластмассовую коробочку и без труда нашел там аспирин. Пока он вытрясал таблетки, она бормотала:
– Мне холодно! Вели водителю выключить кондиционер.
– Хорошо. Я принесу воды. – Он подошел к водителю и выяснил, что кондиционер в автобусе отсутствует вообще. Он налил из крана в задней части салона воды, вернулся и сказал Сиам: – Кондиционер выключен.
