Текст книги "Психиатрическая власть"
Автор книги: Мишель Фуко
Жанр:
Философия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)
ей и НУЖНЗ. эТЗ. инстиTVLIHOH3.JIbH3H кОГ)порЭ.11ИЯ CTVJ3енческOC
окружение, внимающее ответам больного на вопросы профессо-ра Как только эти слушания кодифицируются и институциали-зипуются как восприятие студентами того что психиатр гово рит в качестве ученого специалиста в медицинском знании все те опера.ши о которых я говппил до этого с удвоенной силой и эГлективностмо принимаются замедиттинское претворение безумия запроса сГпринудителГном лечении в сим-
Иными словами, мне кажется, что статусный характер речи врача, которая сама по себе не более чем дополнительна, ее способность увеличивать престиж говорящего и придавать его словам большую истинность гораздо важнее, значительнее содер-
Торжественная месса (лат.. – Примеч. пер.
жания этих слов: статусный характер речи психиатра ложится в основание его медицинской власти. Чтобы его речь на деле осуществляла описанные мною ранее медицинские превращения, она должна, по крайней мере периодически, ритуально, институционально маркироваться посредством обряда клинической презентации больного студенческой аудитории.
Вот что я хотел сказать вам о психиатрическом опросе. Разумеется, стоило бы внести некоторые уточнения в соответствии с различными его формами. У Лере, скажем, опрос принимал весьма изощренные формы: так, Лере разработал бессловесный опрос: врач ничего не говорит больному, ожидая, пока тот заговорит сам, позволяя ему сказать то, что он хочет, – таков, согласно Лере, единственный, или во всяком случае наилучший путь к получению полного признания в безумии.17 Тот же Лере применял своеобразную игру, в рамках которой за неким симптомом обнаруживался новый вопрос, который-то и следовало изучить в ходе опроса. Впрочем, все это лишь второстепенные особенности описанного мною обряда опроса.
Наряду с опросом, опять-таки в качестве дополнения к нему, но исторически куда более важного, нежели упомянутые техники Лере, практиковались также два других оператора меди-кализации безумия, его реализации как болезни: наркотики и гипноз.
В связи с наркотиками я уже говорил ранее об их дисциплинарном применении с XVIII века: тогда использовали опиаты,18 шафранно-опийную настойку и т.д.14 В конце же XVIII века возникает новый феномен – судебно-медицинское применение наркотиков, и приблизительно в это же время один итальянский врач предлагает использовать их в больших дозах для выяснения, является ли индивид душевнобольным или нет, – как раз-личитель безумия и его симуляции.20
Это было только начало, и в первые восемьдесят лет XIX века мы обнаруживаем широчайшую практику применения наркотиков в психиатрических больницах – прежде всего, опия, амилнитрита,21 хлороформа22 и эфира:23 в 1864 году в «Общих архивах медицины» выходит важный текст Мореля об использовании эфира в психиатрической больнице.24 Но, как мне кажется, наиболее значительный эпизод этой истории связан с практикой Моро де Тура и его книгой «О гашише и душевной болезни»,
324
325
опубликованной в 1845 году." Автор этого труда, оказавшего, судя по всему, серьезное историческое влияние, рассказывает о том, как он «сам» – нам еще предстоит оценить важность этого «сам», – попробовал гашиш и, приняв достаточно большую его дозу, сумел выделить в наступившей интоксикации следующие фазы: во-первых, «ощущение счастья»; затем «возбуждение, путаницу мыслей»; в-третьих, «нарушение ориентации во времени и пространстве»; в-четвертых, «усиление зрительной и слуховой чувствительности: обострение ощущений при прослушивании музыки и т. д.»; в-пятых, «навязчивые идеи и бредовые суждения»; в-шестых, расстройство или, как говорит он сам, «повреждение эмоций» – обостренный страх, повышенная возбудимость, усиление любовных переживаний и т. п.; в-седьмых, «непреодолимые влечения»; и, наконец, в-восьмых – это последняя стадия, – «иллюзии и галлюцинации».26 На мой взгляд, этот опыт Моро де Тура и то, как он затем использовал его, очень важны по целому ряду причин.
Прежде всего, – и этот факт я не могу объяснить и даже проанализировать, – Моро де Тур уже в первом своем опыте, моментально, с самого начала, связал наркотические эффекты с ходом душевной болезни * В описании стадий, которые я только что перечислил, мы очень быстро, уже со второго пункта, сразу после ощущения счастья – и оно, как выяснится далее, также будет переосмыслено, – узнаем приметы душевной болезни: путаются мысли, нарушается ориентация во времени и пространстве и т. д. Мне кажется что эта психиатрическая конфискация наркотических эффектов в пользу душевной болезни поднимает важную проблему которая впрочем подлежит анализу скорее в рамках истории наркотиков, чем душевных болезней. Но так или инз.че в истории беч/мия это гтримснёнис нягжотиков и уrrо добление наркотических эбЛектов симптомам душевной болез ни предоставляют врачу согласно Моро де Тупу возможность воссоздания безумия одновременно искусственного так как чтобы все описанное произошло, нужна интоксикация, и есте-ни из приведенных Моро де Тупом
* В подготовительной рукописи последующее рассуждение предваряется подзаголовком: «Идея о том, что феномены, порождаемые употреблением гашиша, идентичны феноменам безумия».
326
симптомов не чужд как по своему содержанию, так даже и по своему месту в общем ряду развитию безумия как спонтанной и естественной болезни. Речь, таким образом, идет о вызываемом и вместе с тем аутентичном воспроизводстве безумия. Дело происходит в 1845 году, когда ведется целый ряд исследований по экспериментальной физиологии. Моро де Тур-это Клод Бернар безумия: он открывает в своей области нечто подобное гликогенной функции печени.27
Другой важный пункт заключается в том, что наряду с идеей и орудием этого сознательного, рассчитанного экспериментирования над безумием возникает нечто большее – идея о том, что различные феномены, характеризующие интоксикацию гашишем, образуют некую естественную, необходимую последовательность, спонтанную цепь, гомогенную серию. Иными словами, поскольку эти феномены гомогенны феноменам безумия, то, возможно, отдельные симптомы безумия, относимые нозографами к тем или иным регистрам, к той или иной форме заболевания, то есть в конечном счете все симптомы безумия входят в единую серию. Если психиатры круга Пине-ля, и особенно Эскироля, стремились выяснить, какую именно способность поражает та или иная душевная болезнь,28 то теперь распространяется мнение, что существует одно-единственное безумие, развивающееся на протяжении всей жизни индивида, которое может, конечно, замирать, блокироваться, останавливаться на какой-либо стадии так же как и интоксикация гашишем но которое остается одним и тем же которое едино как таковое на всех стадиях своего развития. Таким образом гашиш позволяет психиатрам обрести то что они так
долго искали —общий фон на котором могут проявляться все
известные симптомы безумия. Этот фон, этот пресловутый очаг,
ТС оТОТ11-ЛИ JTOf*f* ТТР ЛЯ Т-ТО
было той или иной точке тела
ПИ HIT-» пЯТоТТОТТЪЯНЯТОМЯЛЛ ТРГТРПК в рf*зу ГТКХЯТР эТС("*ТТ£*П1ТМ£*НТОК с
гашишем предоставляется и психиатрам – как ядро исходя из
которого развивается всякое безумие Этим (Ьундаментальным
яттпом оказывается для Mono neTvna который счел что открыл
его то что он нязиятт * 1845 ram,«пепионячяпьным,изменением ciu, iu, -iiu ин нсиьал aiotj 1иду «псрвиначальпым изменением
пягт/шгя» 29 я ппчпнрр r тексте186Ргогтя —«пегтичным изме
нр«™Г^
кая форма всякий ^^й^^ши^^т^^б^ша – т-
327
вязчивые идеи, галлюцинации, непреодолимые влечения [как видите, все это те же симптомы, которые обнаруживаются и в интоксикации гашишем. – М. Ф.]– коренятся в первоначальном изменении рассудка, которое всегда одинаково и является сущностным условием их возникновения. Это маниакальное возбуждение».31 Выражение несколько неточное, ибо речь идет о неком «простом и вместе с тем сложном состоянии путаницы, неопределенности, блуждания и неустойчивости мыслей, часто выражающемся в глубокой непоследовательности. Это разложение, настоящий распад интеллектуальной системы, которую мы называем умственными способностями».32
Таким образом, гашиш помогает определить основной симптом, а точнее, самый очаг развития всех различных симптомов безумия. И этот сущностный фон всякого безумия можно, применяя гашиш, воспроизводить, показывать, воссоздавать, собственно актуализировать. Причем, что важно, у кого можно воспроизводить с помощью гашиша этот сущностный фон безумия? У кого угодно, например, у врача. Опыт с гашишем предоставляет врачу возможность общаться с безумием напрямую, иначе, нежели через внешнее наблюдение видимых симптомов; теперь безумие можно изучать путем субъективного использования врачом наркотических эффектов гашиша. И пресловутое органическое тело которое было у патологоанатомов и отсутствовало у алиенистов это тело эту почву под ногами эту инстанцию экспериментальной верификации, которой так не хвЗ.ТЭ.ЛО псиХИЭ-TDV ОН МОЖСт теперь заменить своим собственным опытом А это
в свOH1 оЧ^*р6*П1-1 позвоTTRf^T оTHff^TM ОП1-ЛТ ПСИхиЯТПЯ. кбе4VмTTу и каК" f* TTP7TPTRITP поТТЛ/ЧМТТ» FIOfTVrF кТТРКПй
нулевой точке между душевной психологией и патологической
еГнТ™™ос^иТ^п
нормапьный только приняГмй ЗптиГ и™р «„пет. „7 рекатьТв^ психиатр, видеть, из-
До опыта Моро де Тура психиатр, конечно, тоже вершил над безумием закон как нормальный индивид, но он делал это путем исключения: ты безумен, потому что мыслишь не так, как я; я признаю тебя безумцем, поскольку твои действия не повинуются причинам, понятным мне. В форме подобного исключения, альтернативы психиатр как нормальный индивид вершил
закон над безумием. Но теперь, после опыта с гашишем, он может говорить иначе: я знаю, каков закон твоего безумия, я знаю его, потому что могу воспроизвести его в себе; при условии некоторых изменений, как, например, отравление гашишем, я могу проследить шаг за шагом всю цепочку характеризующих безумие событий и процессов; я могу понять, что происходит, обнаружить и восстановить истинный, автономный ход твоего безумия; и, следовательно, я могу постичь его изнутри.
Так был заложен фундамент широко известного и совершенно нового для середины XIX века подхода психиатрии к безумию, основанного на понимании. Внутренняя связь с безумием, установленная психиатром с помощью гашиша, позволяет ему сказать: это безумие, поскольку я сам как нормальный индивид могу постичь ход развития этого феномена. Понимание как закон, вершимый нормальным психиатром над самим ходом безумия, обретает таким образом свой исходный принцип. И если прежде безумие было тем, что как раз не может быть воссоздано в рамках нормального мышления, то теперь оно, наоборот, оказывается тем, что должно быть воссоздано пониманием психиатра и исходя из него; а это понимание, следовательно, дается психиатру его внутренним подступом к безумию как властное дополнение
Но что, собственно, такое этот первичный фон, восстанавливаемый при посредстве гашиша и не относящийся к безумию, – ведь гашиш и безумие не одно и то же, но вместе с тем и относящийся к нему – ведь его обнаруживают-таки в безумии в чистой и спонтанной форме? Что это за первичный фон, гомогенный безумию* и тем не менее не принадлежащий к нему, находимый и у психиатра, и у безумца? Моро де Тур называет его и вы конечно догадываетесь что это такое: это сновидение. Опыт с гашишем открыл сновидение в качестве механизма, который действует у нормального индивида и который может послужить принципом постижения безумия «Таким образом человеку свойственны два модуса духовного существования две жизни Первая из двух этих жизней складывается из наших взаимоотношений с внешним миром, с тем великим целым, ко-
* В подготовительной рукописи М. Фуко добавляет: «В достаточной мере, чтобы служить его фундаментом и моделью».
328
329
торое мы называем вселенной; и она роднит нас со всеми нам подобными. А вторая жизнь – не что иное, как отражение первой, она в некотором роде питается материалом, который та ей предоставляет, и в то же время коренным образом от нее отличается. Неким барьером, воздвигнутым между двумя жизнями, физиологической точкой, в которой заканчивается внешняя жизнь и начинается внутренняя, и является сон».33
А что такое безумие? Безумие, так же как и интоксикация гашишем, есть особое состояние нашей нервной системы, когда барьеры сна, или барьеры бодрствования, или двойной барьер, образуемый сном и бодрствованием, оказываются разрушены или во всяком случае местами прорваны; вторжение механизмов сна в сферу бодрствования как раз и вызывает безумие, если процесс имеет, так сказать, эндогенный характер, и оно же вызывает галлюцинаторный опыт, если прорыв барьера обусловлен приемом инородного вещества – наркотика. Сон, таким образом, определяется как закон, общий для нормальной и патологической жизни; он – точка, исходя из которой понимание психиатра может предписать феноменам безумия свой закон.
Разумеется, формула «безумцы —это бодрствующие сновидцы»34 не нова, вы найдете ее уже у Эскироля35 и в конечном счете во всей психиатрической традиции.36 Но совершенно новым и, на мой взгляд, главным у Моро де Тура и в его книге о гашише является то, что речь теперь идет уже не о сравнении безумия и гашиша, но об аналитическом принципе.37 Более того, Эскироль и все психиатры, которые в это же время или раньше говорили, что «безумцы – это спящие», проводили между феноменами безумия и сна аналогию, тогда как Моро де Тур устанавливает связь между феноменами сна и по разные стороны от него, – феноменами нормального бодрствования и феноменами безумия.38 Положение сна между бодрствованием и безумием, отмеченное и установленное Mono де Tvdom связаЛО с его име-нем фуНДНМбНТЯЛЬНОС нЯЧсШО истории психиатрии
и И ("*Т ГУППи
психоанллиза. Иными словами не Декарт, сказавший, что сон ГЮСвосХОЛИТ бе3VMИб и включает себя,39 но Моро де Tvd
соотнесший сон с безумием как в некотором поде его оболочку посТИГ безумие и позволил его понять После Monо тте Tvna пси хиатр смог сказать-и психоаналитик сущности.
330
нять, что такое безумие; благодаря своим сновидениям, исходя из того, что я могу вынести из них, я в конечном итоге пойму, что происходит в голове у безумца. Таков вклад Моро де Тура и его книги о гашише.
Итак, наркотик —это сон, пропущенный в бодрствование, это бодрствование, в некотором смысле зараженное сном. Это осуществление безумия. И с этим сопряжена идея, что, если дать гашиш больному, уже больному, то его безумие просто усилится. Дав гашиш нормальному индивиду, вы сделаете его безумцем, но дав гашиш больному, вы сделаете его безумие более явным, ускорите его ход. С этой целью Моро де Тур ввел гашишную терапию в свою лечебную практику. И начал – как признается он сам – с ошибки: он прописал гашиш меланхоликам, уповая на то, что «маниакальное возбуждение», первичное для безумия и вместе с тем свойственное сну, компенсирует их грусть, заторможенность, ослабление двигательной активности – компенсирует меланхолический ступор маниакальным возбуждением от гашиша. Таков был его замысел.40 Но сразу же убедившись в отсутствии ожидаемого эффекта, он как раз и решил вернуться с новыми средствами к старой технике медицинского кризиса.
Моро де Тур сказал себе: если мания заключается в своеобразном возбуждении, а кризис в классической медицинской традиции, практикуемой, впрочем, тем же Пинелем,41 – это момент, когда проявления болезни ускоряются и интенсифицируются, делая маньяков еще маниакальнее; так дадим же им гашиш и тем самым вылечим их.42 В книгах-протоколах этой эпохи мы находим множество случаев исцеления, но, разумеется, не находим анализа вероятных рецидивов ибо считалось, что единожды достигнутое исцеление даже если через несколько дней болезнь вернулась остается таковым.
Как вы видите, наряду с опросом и вне какой-либо связи с ним имело место воссоздание свойственных ему механизмов. Гашиш – это своего рода автоматический опрос, и если врач, позволяя наркотику действовать, теряет свою власть, то больной, повинуясь автоматике наркотика, тоже не может противопоставить свою власть власти врача, так что за потерю власти врач вознаграждается внутренним постижением безумия.
Третью систему испытаний в психиатрической практике двух первых третей XIX века составляли магнетизм и гипноз.
331
Первоначально гипноз использовался, по сути дела, как своего рода смещенный кризис. В конце XVIII века гипнотизером назывался тот, кто внушал пациенту свою волю, и в 1820—
1825 годах психиатры начали применять гипноз в психиатрических больницах – прежде всего в Сальпетриере – именно с целью усиления власти, которую брал на себя врач.43 Следует, впрочем, отметить, что в конце XVIII—начале XIX века с помощью гипноза добивались не только облечения врача тотальной, абсолютной властью над больным, но также и наделения больного дополнительным – месмеристы, кстати, называли его «интуитивным» – зрением, или большей «интуицией», благодаря которой больной индивид мог познать свое тело, свою болезнь, а в некоторых случаях и болезни других.44 Гипноз конца XVIII века сводился к передаче самому больному того, что в теории классического кризиса составляло задачу врача. Ведь при классическом кризисе врач должен был предвидеть дальнейший ход болезни, угадать ее сущность и, так сказать, помочь ей во время кризиса.45 Целью же гипноза, каким практиковали его месмеристы-ортодоксы, стало привести больного в такое состояние чтобы он мог на деле познать природу, процесс и сам исход своей болезни.46
В экспериментах, ведшихся в 1820—1825 годах в Сальпетриере, мы имеем дело с психиатрическим применением гипноза такого типа. Больного или больную усыпляли и затем спрашивали у них, какой болезнью они поражены, с каких пор, по каким причинам и что они должны сделать, чтобы выздороветь. Об этой практике имеется целый ряд свидетельств.
Вот, например, месмеризация, проводившаяся в 1825—
1826 годах. Больная сидит перед гипнотизером, и тот задает ей вопросы: «Кто вас усыпил? – Вы. – Почему вчера вас тошнило? – Потому что мне дали холодный бульон. – Когда вас тошнило? – В четыре часа. – После этого вы ели? – Да, месье, и тошноты больше не было.– Почему вы заболели в первый раз? —Я простыла. – Это произошло давно? —Год назад. – Вы падали? – Да, месье. – Падали на живот? – Нет, на спину...» и т. д.47 Медицинская диагностика осуществлялась некоторым образом через окно открытое практикой гипноза.
Один из виднейших алиенистов этого времени, Жорже, подверг гипнозу двух больных по прозвищам «Петронилла»
и «Гульфик».48 Находясь под гипнозом, Петронилла поведала врачу: «Я заболела после того, как упала в воду, и если вы хотите вылечить меня, то вам нужно сделать со мной то же самое».49 Жорже так и поступил, но исцеления не произошло, поскольку, как уточняла больная, она упала в Уркский канал, тогда как психиатр просто выкупал ее в бассейне.50 Петронилла, требовавшая повторения своей травмы, затем была сочтена симулянткой, невинной и простодушной жертвой хитрости которой оказался Жорже. Впрочем, сейчас это не важно; я лишь хотел показать, что в это время, в 1820-х годах, гипноз функционировал как дополнение, продолжение классического кризиса, помогая познать болезнь, открыть ее истинное лицо.
Подлинное же введение гипноза в психиатрическую практику произошло несколько позднее, после выхода трактата Брей-да «Неврогипнология, или Рассуждение о невротическом сне» (1843)51 и распространения во Франции, в круге Брока в 1858– 1859 годах,52 методов автора этой книги.
Почему же брейдизм был принят на вооружение, в то время как месмеризм к 1830-м годам уже отвергли?53 Его отвергли по той простой причине, что гипнотизеры ничтоже сумняшеся хотели доверить больным и «ясновидению» больных медицинские власть и знание, которые согласно самому принципу института больницы могли принадлежать исключительно врачу. Именно это заставило Академию медицины и самих врачей преградить первым практикам гипноза путь в психиатрию.
Брейдизм же, напротив, был спокойно принят и уже в 1860-е годы распространился в больничной практике. Почему? Отчасти, конечно, потому что брейдизм, да, впрочем, и гипноз вообще уже не следовали старой теории материального магнетизма.54 В определении Брейда гипноз всеми своими эффектами обязан воле врача. Только твердость врача, только его авторитет, только власть, которой он обладает над больным, без участия каких-либо токов сами по себе могут вызвать гипнотическое действие.
Кроме того, брейдизм лишил больного способности продуцировать медицинскую истину, которой еще добивались от него в 1825—1830 годах. В рамках брейдизма гипноз образует стихию, в которой может развернуться медицинское знание. Техника Брейда позволила в некотором смысле всецело нейтрализо-
332
333
вать волю больного и предоставить полную свободу чистой воле врача – вот что прельстило психиатров и заставило их принять то, от чего в 1830 году они отказались. Реставрация гипноза во Франции состоялась после проведенной Брока хирургической операции над загипнотизированным больным.55 Гипноз вернулся уже как окно, через которое могла проникнуть к больному и овладеть им медицинская власть-знание.
Гипнотическая нейтрализация больного, то, что теперь у него уже не просили познать свою болезнь, но, напротив, старались сделать его чистой поверхностью, готовой принять волю врача, имела огромное значение, ибо, опираясь на нее, можно было дать определение гипнотическому воздействию. Что и было сделано Брейдом, а главное, уже после Брейда, во Франции, автором книг, выпущенных под именем Филипса, которого в действительности звали Дюран де Гро. Он эмигрировал из Франции в 1852 году, но через несколько лет вернулся и впоследствии публиковался под псевдонимом Филипс. И в 1860—1864 годах этот Филипс определил процесс и отдельные аспекты гипноза.56 Он показал, насколько важен гипноз хотя бы потому, что он обладает дисциплинарным воздействием; он успокоителен точно так же, как опрос и наркотики; не будем к этому возвращаться. Но главное, что гипнотическое состояние, которое Филипс называет «гипотаксическим» и в котором пребывает загипнотизированный субъект57 предоставляет врачу возможность распоряжаться больным по своей воле. Прежде всего распоряжаться его поведением: врач может запретить или напротив предписать больному вести себя так или иначе просто приказав ему Дюран де Гро называет это «ортопедией»: «Брейдизм предоставляет основу -говорит он – для умственной и душевной ортопе-лии которая однажды несомненно станет обычной в воспита тельных домах и исправительных у,чреждениях» 58 Таким обра зом,гипноз позволяет моделировать, формировать поведение
Кроме того, он позволяет устранить симптомы. С помощью гипноза следует предотвращать появление симптомов: так, Дюран де Гро утверждает, что, если больному дать соответствующий приказ, можно прекратить у него приступы хореи.59
И наконец, анализируя и корректируя функции больного, гипнотизер может распоряжаться его телом: вызывать сокращения или, наоборот, паралич мышц, усиливать или ослаблять чув-
334
ствительность тех или иных участков тела, возбуждать или затормаживать те или иные умственные и душевные способности. Он может вмешиваться даже в автоматические функции – такие, как кровообращение и дыхание.60
Таким образом, в рамках подобного принятого в середине XIX века гипноза определяется или, точнее, появляется пресловутое тело больного, ранее отсутствовавшее в психиатрической практике. Гипноз оказывается тем, что позволяет действительно взяться за тело – не только на дисциплинарном уровне поступков, но и на уровне мышц, нервов и элементарных функций. И следовательно, это новый для психиатра, куда более совершенный, куда более эффективный, нежели опрос, способ подступа к телу больного; или, говоря точнее, в его распоряжении впервые оказывается тело больного во всех, так сказать, функциональных подробностях. Психиатрическая власть наконец берется за это тело, которое уклонялось от нее с тех пор, как выяснилось, что патологическая анатомия неспособна проникнуть в функционирование и механизмы безумия*
Мне кажется, что описанные выше различные орудия, различные техники реализации болезни стали элементами, содействие которых обусловило центральное событие в истории психиатрии и безумия в XIX веке. Есть три орудия – опрос, гипноз и наркотики, три способа эффективной реализации болезни. Однако в рамках опроса эта реализация осуществлялась исключительно в языке и главное имела два изъяна: во-первых не позволяла психиатру иначе нежели путем игры вопросов и ответов на внутреннем уровне общаться с механизмами безумия и, во-вторых, не давала ему подступа к строению тела больного.
Наркотики, напротив, предоставили доступ к безумию изнутри, это властное дополнение, получаемое психиатром в
* В подготовительной рукописи М. Фуко добавляет: «Таким образом, гипноз предоставляет еще один способ выпытывания болезни, родственный наркотикам своим дисциплинарным действием и эффектом воспроизводства патологической реальности, но отличающийся от них и в некотором смысле даже превосходящий их, поскольку он всецело адекватен воле врача, а также поскольку он позволяет или во всяком случае может позволить устранить один за другим симптомы и открывает непосредственный доступ к телу».
335
силу того, что он думает, воображает, что понимает феномены безумия. Что же касается гипноза, то с его помощью психиатр подступился к самому функционированию тела больного.
Таковы элементы, на основе которых выстроилось... Или, точнее говоря, эти элементы имели место, и вдруг, в 1860– 1880-х годах, их значение и статус резко выросли, когда в рамках самой классической медицины возникло новое определение, а точнее новая реальность тела, когда было открыто тело, не просто состоящее из органов и тканей, но тело с функциями, навыками, поведением – иными словами, после того как в 1850—1860-х годах в кругу Дюшена де Булоня зародилось понятие неврологического тела.61
В этот момент возникла возможность, основываясь на этом теле, вновь открытом медициной, техниками гипноза и наркотиков наконец включить механизмы безумия в систему дифференциального знания, в медицину, основанную прежде всего на патологической анатомии или физиологии. И это включение, вернее эта попытка включить безумие в общемедицинскую симптоматологию, от которой его до сих пор отгораживало от-сVTCTBHC теЛЭ. и дифференциальной диагностики, стало важным событием. Неудача этой попытки, предпринятой Шарко, тот факт что неврологическое тело уклонилось от психиатра так же как и тело пз.тологической анатомии оставили психиатру только три его властных ооудия разработанные еще в первой половине XIX века Иначе говоря, после того как неврологиче-
психиатрии пришлось довольство-
ваткгя тремя этими элементами—опросом (языком) гипнозом
и н«™ами применяя которые в больницах или за их преде-шмТпсихиатрическая власть функционирует и по сей день.
Примечания
1 Лишь в 1879 г., в работах Альфреда Фурнье (1832—1914), общий паралич был описан как частое осложнение третичного сифилиса (ср.: FournierA.Syphilis du cerveau. Paris: Masson. 1879). Прежде чем быть принятой, эта связь напряженно дебатировалась в Медико-психологическом обществе с апреля по июнь 1879 г. и затем с февраля по ноябрь 1898 г. 27 марта 1893 г. Лс Филиатр в докладе «Сифилитические
336
предпосылки некоторых случаев общего паралича» представил сифилис как «серьезнейшую предрасположенность к параличу» и встре-тил град возражений (ср.. Annales mйdico-psychologiques. 7 sйrie Т. XVII. Juillet 1893. P. 436). Как вспоминает генеральный секретарь Медико-психологического общества, «в 1893 г. убежденные сторонники специфической причины общего паралича были среди нас крайне немногочисленными» {Ritti A.Histoire des travaux de la Sociйtй mйdico-psychologique (1852—1902)// Annales mйdico-psychologiques 8 sйrie T. XVI. Juillet 1902. P. 58). Его специфическая этиология не оставила сомнений только в 1913 г., с обнаружением Ногучи и Муром бледной трепонемы в головном мозге паралитиков.
2BayleA.L.J.Traitй des maladies du cerveau et de ses membranes P. 536—537: «В числе множества симптомов, которыми сопровождается это заболевание, только два являются ключевыми и могут его характеризовать [...]: 1) расстройство умственных способностей, или бред; 2) неполный паралич. 1) Бред: умопомешательство [...], первоначально частичное и заключающееся в своеобразной мономании с притуплением способностей, затем принимает общий характрп ртя-новится маниакальным и сопровождается экзальтацией [..]; а после этого переходит в состояние слабоумия [ ]– ТИТяпяпич: пяпялич который в комбинации с бредом позволяет диа'гностиповятк ™™™' ский менингит представляет собой ослабление tohw ГгГи™Г^ чувствительности сначала весьма незначимоеT™Z^, Г только один орган но затем постепеннг T^LIZUся раеппостраняюшееся воТшипГГ ZZ1Z ГУси™вающее-всю двигательнуюТистем? ™?!™ ™ «Г охватывающее
ющим ему терми"о"^ кажется нам Г Г Т"'" С0° ТВеТСТВу"
всю двигательнСюТигтР^ ™7u™ JTL омывающее
юшим J^™JZ™^ZJT»^rГ Т Не" С00ТветствУ-
ный, пяпя^ч%Т!™ГАТ , ^ерр»н; о и. инесове? ш 1ен-
П^1пппяГ1Хнпп^п А . ,Ш " J-*/" ' Л - п РаГа,У 51е ge ntra! C "
Paris Massor™ аЗп 1884 ^^ ^ T XX"
* Жюль Байарже (1809-1890) утверждал, что «нельзя рассматривать безумие вслед за Бейлем как постоянный и основной симптом общего паралича. Имеются основания признать лишь два основных симптома, могущих характеризовать общий паралич: это слабоумие и собственно паралич» (приложение к французскому переводу 2 издания [1861], исправленного и дополненного, трактата Вильгельма Гризингера: Griesinger W.Traitй des maladies mentales. Pathologie et thйrapeutique/ Trad. Doumic. Paris: A. Delahaye, 1865. P. 612; книга со-провождалась введением с классификацией душевных болезней, примечаниями и дополнялась работой об общем параличе д-ра Байарже: «О симптомах общего паралича и о связи этой болезни с безумием» [р. 389—876]). Байарже не раз возвращался к этой проблеме: Baillarger J.
22Мишель Фуко
337
[1] Des rapports de la paralysie gйnйrate et de la folie [лекция, прочитанная в лечебнице Сальпетриер] // Annales medico-psychologiques. 2 serie. Т. V. Janvier 1853. P. 158—166; [2] De la folie avec prйdominance du dйlire des grandeurs dans ses rapports avec la paralysie gйnйrate // Annales medico-psychologiques. 4 sйrie. T. VIII. Juillet 1866. P. 1—20; [3] De la folie paralytique et de la dйmence paralytique considers comme deux maladies distinctes // Annales mйdico-psychologiques. 6 sйrie. T. IX. Janvier 1883 (в этой статье о теории общего паралича Байарже вновь утверждает, что «„общий паралич" следует четко отличать от безумияи рассматривать как отдельную, самостоятельную болезнь» – р. 28; курсив автора).
