Текст книги "Современный югославский детектив"

Тимоти Тэтчер ИЩИ МЕНЯ В ПЕСКЕ

Potraži me u pjesku.

Timothy Tatcher,

Zagreb, 1976.

Перевод с хорватскосербского P. Грецкой

I

Моя секретарша Кэт Карсон всегда умела найти тему для беседы в самое неподходящее время.

– Шеф, вы уже читали это? – спрашивала она, когда я, забравшись в шкаф, обшаривал карманы своего зимнего пальто в поисках денег, с помощью которых можно было бы решить проблему утоления жажды в эту адскую жару.

Я не замечал протянутой газеты, почти целиком оказавшейся в прохладной внутренности шкафа. Острое плечо вешалки уперлось мне в лицо, и очки соскочили. Мое внимание было всецело поглощено осязательной способностью кончиков пальцев, которые прощупывали карманы, обнаруживая сломанную расческу, перчатку с левой руки, два входных билета на соревнования по боксу, участники которых давно уже покинули ринг, скомканный кулек с несколькими зеленоватыми конфетками, утратившими свои основные признаки, и, наконец, монетку.

Я стремительно вытащил руку на свет.

– Я задала вам вопрос, – уже дулась Кэт, не переставая протягивать мне газету.

Установив, что обнаружил сущую мелочь, я раздраженно бросил монетку на стол. Она глухо звякнула.

– Ну что там у вас? – буркнул я.

– Я спросила, читали ли вы это? – повторила Кэт обиженно. – Вы же любите повторять, что человек вы начитанный, склонный к классике и поэзии. Мне интересно, привлекло ли вашу прозорливость данное сообщение?

В ее голосе слышалась откровенная вздорность. Мне не хотелось идти у нее на поводу и ввязываться в бессмысленную дискуссию, которой не будет конца, и я промолчал. Пожал плечами и взял монетку. Неизвестно, когда и что тебе понадобится, говаривал мой прапрадядюшка Мортимер, обнаруживший веревку, на которой шериф вешал конокрадов. И впрямь на этой самой веревке какое–то время спустя повесили моего прапрадядюшку Мортимера.

– «Дж. Дж. Рокфеллер подарил своей секретарше по случаю ее выхода на пенсию бриллиантовое колье», – читала Кэт с пафосом.

– Браво! – развеселился я. – Выходите на пенсию!

Она остановила меня холодным взглядом.

– Главное не пенсия, а подарок! – с убежденностью возразила она.

– Дж. Дж. Рокфеллер не финансирует агентство «Фиат–люкс»,[27] – объяснил я своей секретарше существенное различие между нами. – Кроме того, его родители оставили ему приличный куш, а мне мои – ничего…

– Шеф, жара безусловно оказывает вредное воздействие, – осторожно прервала мои объяснения Кэт, – однако я не вижу иных причин, кроме упрямства и слабоволия, которые бы мешали человеку понять суть дела. Никто не сравнивает вас с мультимиллионером, хотя кое в чем вы и схожи – у вас обоих есть секретарши!

– Да у него их тьма!

– Может, и вы желаете заполучить еще одну Кэт Карсон? – ухмыльнулась она.

Меня передернуло.

– У обоих есть секретарши, – констатировала она. – Следовательно, у обоих есть обязательства в отношении их. Он доказывает это подарком: за выход на пенсию преподносит бриллиантовое колье. Вы могли хотя бы выплатить то, что мне причитается.

– У меня нет денег, – отрезал я.

– И…

– У меня ничего нет, – мрачно констатировал я. – Нет даже мелочи на прохладительный напиток. К тому же, если Джимми не даст нам в долг…

– Меня интересует не прохладительный напиток, а причитающаяся мне сумма!..

– Но касса пуста!

– Кто сказал?

– Я!.. Или, может?..

Ее пухлые губки растянулись в презрительной улыбке. Кончиками пальцев она коснулась выреза маечки.

– Кэт, дорогая!

Она поморщилась.

– Без сантиментов, шеф, – произнесла холодно. – Мы говорим о важных вещах. О моей зарплате, о долге…

– Откуда я вам возьму деньги? Насколько я…

Она удовлетворенно фыркнула.

– Пятьдесят кусков! У старухи Уэндел. Я уверила ее, будто она должна нам еще сотню за то, что нашли ее Фифи в джунглях столицы. Она поломалась, и я согласилась на половину. Ну и вот…

Во мне проснулась совесть.

– Но ведь собачку привел живодер…

– Он привел ее к нам, а мы передали Фифи миссис Уэндел. У нас были расходы…

– Два доллара и пачка сигарет!

Моя секретарша не дала сбить себя с толку.

– У нас были расходы, – повторила она. – Кроме того, оплачивается и престиж фирмы… Таким образом, наш тариф гораздо выше… Я объяснила миссис Уэндел, что мы пошли ей навстречу, поскольку она и ее Фифи наши постоянные клиенты…

Кэт завелась и теперь могла рассказывать до светопреставления.

– Кэт, – прервал я ее тираду, – я приглашаю вас выпить чего–нибудь холодненького!

– А долг?

– Будет и плата! Но сначала мы пойдем и чего–нибудь выпьем. Эта жарища меня доконает!

– Шеф, у меня есть предложение лучше! – воодушевилась секретарша. – Мы отправимся на природу!

– С пятьюдесятью долларами? Вряд ли мы доберемся до Никарагуа!

– Мы отправимся на Лонг–Айленд![28] Искупаемся, освежимся! Это, конечно, не Майами–Бич,[29] но… надо ли обращать внимание на столь пустяковые различия?!

Меня раззадорила мысль нырнуть в прохладную прозрачную морскую воду.

– Едем! – обрадовался я. – По дороге мы обсудим вопрос о долге. А может, и о повышении зарплаты.

Она с сомнением поглядела на меня и не отреагировала.

– Я возьму ваши плавки, – только и сказала.

– Не забудьте и свои, – хохотнул я, обретая обычное расположение духа. – Или, может, мы отправимся на нудистский пляж?

– Я свой купальный костюм всегда ношу с собой, – отрезала она официальным тоном и вытащила из огромного кармана металлическую коробочку.

– А это случаем не пудреница?

Кэт мне растолковала, что это действительно пудреница, однако, поскольку пудра кончилась, она теперь носит в ней купальник, ароматизированное бумажное полотенце, губную помаду и еще кое–какие мелочи. Мне не захотелось затевать разговор о размерах купального костюма, умещающегося в обычной пудренице, ибо нас ждало море, ныряние, покачивание на волнах и прочие летние радости.

По пути мы все–таки завернули к Джимми и поразили его, выложив пять долларов в счет долга, а после того как увеличили его на семь с половиной – на скорую руку выпив два коктейля «джинджер» и проглотив кое–что из еды, – мы отправились на Нью–Йоркский пляж.

Добрались мы туда через три часа сорок семь минут взмокшие и, естественно, раздраженные толкотней среди других таких же взмокших и раздраженных любителей природы, растерзанные и помятые, но счастливые, ибо всем неприятностям пришел конец и нас ожидали только наслаждения.

– Нужно подыскать удобное местечко на берегу, поближе к отмели, – посоветовал я своей секретарше, которая летела на три шага впереди меня и ловко обходила менее агрессивных кандидатов в купальщики.

В общем–то это не проблема – найти место на пляже протяженностью в десять с чем–то миль, где расположилось всего–то два–три миллиона отдыхающих. После блуждания в поисках удобного местечка, продолжавшегося не более пятидесяти минут, мы остановились на песчаном бугорке, с которого можно было увидеть море, если чуть вытянуть шею и продраться взглядом сквозь лес зонтиков и стену медно–опаленных, кроваво–поджаренных и невинно–молочных тел жителей Нью–Йорка и его пригородов. Пусть мне теперь кто–нибудь скажет, что китайцев очень много!

Я разделся, довольный, что натянул плавки еще в конторе, ибо здесь на пятьсот миль вокруг не было ни единого кустика, за которым можно было бы скромненько с этим управиться. Я хотел было спросить Кэт, как она собирается решить проблему с переодеванием, и повернулся к месту, где она сбросила свой полотняный мешок. Там я обнаружил, что на нее то ли накинулся рой ос, то ли случилось нечто непоправимое. Это мне пришло в голову, когда я глядел на ее судорожные телодвижения, руки, спрятанные под юбкой, заведенные глаза.

– Кэт! – осторожно окликнул я.

Она подняла ресницы и улыбнулась. Сделала еще несколько неловких танцевальных па, высвободила руки, потянулась к концу молнии – благо было недалеко! – и резко поднялась.

Я закрыл глаза, бормоча что–то осуждающее по поводу аморального поведения в общественном месте. Когда же я открыл их, моя секретарша с равнодушным видом оглядывалась, одетая в состоящий из двух частей купальный костюм интенсивного желтого цвета, правду сказать – минимальный, но все же костюм, по крайней мере кое–что прикрывающий. Я облегченно вздохнул.

– Вы, женщины, – сказал я своей секретарше, – обладаете качествами, которые иной раз ошарашивают.

– А что теперь вы хотите отметить? – удивилась она. – Разве был повод?

Я промолчал. Пнул красно–зеленый пластиковый мяч, передвинул чью–то ногу, переставил плетеную корзину – имитация мочала – и сел на руку женщины с индийским носом, на котором сушилась какая–то бумажка. Женщина что–то пробормотала, вытащила из–под меня руку, и я коснулся песка. И взвизгнул, ибо песок был обжигающе горяч, а мое тело к этому еще не приспособилось.

– А ботинки? – поинтересовалась Кэт.

– Успею, – буркнул я, похлопывая по тем частям тела, которые после соприкосновения с раскаленным песком зудели.

– Как, разве мы не пойдем в воду? – капризничала секретарша. – Зачем же мы сюда приехали?

Я процитировал ей извечную мудрость своей тетушки Полли, которая никогда не была на пляже, но достоверно знала, что, придя туда, надо некоторое время отдохнуть, дабы успокоить организм, остыть и что–то там еще, и только потом, спустя полчасика, а то и больше, осторожно войти в воду, причем погружаться в нее постепенно. Я всегда придерживался этих правил и теперь потребовал этого от Кэт, которая злилась, покуда не заметила двух горилл с заросшими шерстью грудью и спиной, которые непристойно таращились на нее и на все то, что ее купальный костюм не скрывал. Я разгреб верхний слой песка, ввезенного, скорее всего, из Абу–Даби[30] вместо нефти, и улегся навзничь на мягкую естественную постель. Хе–хе–хе, вот это да! Природа, солнце, свежий воздух, пляж, Фифи, миссис Уэндел – может ли быть что–нибудь лучше?

Похоже, я задремал. Волны с шумом накатывались на песчаную отмель и откатывались обратно, с криками носились чайки, а солнце не хуже самых искушенных любовниц ласкало мое тело, жаждущее покоя, воздуха и нежных прикосновений.

– Простите, – обратился ко мне толстяк в красной соломенной шляпе и забрал с моего голого живота кусок помидора, выпавшего у него из нейлонового пакетика.

Женщина в зеленом купальнике, которого бы хватило покрыть приличный стадион для бейсбола, не иначе забыла дома очки и потому прошлась по мне, направляясь к продавцу кока–колы.

Очаровательная веснушчатая девчушка с длинным «конским хвостом» прилепила мне на грудь кусок хлеба, намазанного мармеладом.

– Вы еще не отдохнули, шеф? – спросила Кэт, поддев пальчиками ноги меня под ребра. Моя секретарша в своем мини–бикини растянулась в довольно–таки вызывающей позе, что не подобает скромной служащей сыскного агентства.

– Отдохнул? Да я нуждаюсь в медицинской помощи. И содействии городской службы чистоты! – пробурчал я, смахнув с лица комок мороженого, откуда–то свалившегося на меня.

– Пошли же наконец в воду! – взмолилась Кэт. – Атлантика вас и освежит, и вылечит!

Не бог весть с какой радостью я покорился ее желанию и присоединился к неисчислимой массе купальщиков на пляже, протянувшемся на неизмеримое расстояние.

– Извините, – моего плеча коснулся крохотный мужчина с цыплячьей грудью, на которой под микроскопом можно было бы разглядеть даже кое–какую растительность.

– Что?

– Вы не видели где–нибудь здесь мою супругу?

Я удивленно посмотрел на него и указал пальцем на находившиеся за моей спиной сотни тысяч женщин, подставлявших свои тела солнечным лучам.

– Мне кажется, она где–то там! – ответил я как можно любезнее.

Похоже, это сообщение искренне обрадовало моего незнакомого собеседника.

– Вы думаете? – он даже подпрыгнул на месте. – Вы в этом уверены?

Я не ответил ему, не желая уточнять, где бы он мог отыскать свою супругу, ибо, во–первых, я до сих пор никогда не встречал его самого и вовсе не знал, как выглядит его супруга, и, во–вторых, Кэт уже проявляла нетерпение, выражая его многократными призывами. Разумеется, я двинулся за своей секретаршей, и мы вместе направились туда, где, по нашим предположениям, должно было находиться море.

Спустя примерно минут восемь неутомимого бега по воде, глубина которой не достигала колен, мы встретились с первой волной. Это произошло довольно неожиданно, особенно для меня, так как горизонт мне закрывала колонна человек в двести, бегом устремившаяся в морс.

Водная стихия, напоминающая фасад трехэтажного каменного дома, накрыла меня в какую–то долю секунды, сбила с ног, поволокла, подняла на гребень, затем сбросила, и я, беспомощный, перепуганный и неспособный противостоять этой чудовищной силе, глотая тошнотворную жидкость, похожую на слабый раствор нефти, захлебываясь, боролся за свою жизнь, молотя руками и ногами, вдруг осознал, что это конец и спасенья мне нет.

Но спасенье пришло так же неожиданно, как и волна. Через какую–то десятую долю секунды, которая показалась мне годами, я был выброшен на песок, как ненужная тряпка, избитый, жалкий, наглотавшийся воды.

– Что за чудо барахтанье в море! – услышал я голос Кэт, которую волна выбросила неподалеку.

– Да, прелестно, – пробурчал я, выплевывая морскую траву, – и все–таки остаток своих дней я бы с большей радостью провел в Сахаре.

– Как вам угодно! – согласилась Кэт и потянулась всей своей изящной фигуркой, уже опаленной солнцем.

Мы возвращались на место своего временного пристанища, осторожно и аккуратно прокладывая тропку среди множества тел, заполнявших пляж. Это было нелегким делом, ибо каждый неверный шаг порождал протесты, проклятия, рыдания или воинственные возгласы.

Кто–то опять похлопал меня по плечу.

– Вы не видели моей супруги? – спросил человек с цыплячьей грудью.

– А вы ее там не нашли?

Он качал головой и внимательно смотрел на мой рот, ожидая решения своей проблемы.

– Тогда поищите там! – указал я пальцем через плечо в сторону океана.

– Невозможно!.. Это невозможно! – услышал я за своей спиной его комментарий, который, однако, не произвел на меня ни малейшего впечатления.

Мы нашли свой оазис, и я опустился на песок. Раскинул руки и ноги на все четыре стороны света. Я был утомлен.

Слышал, как Кэт ворчала, что я невыносимый, скучный брюзга и что она никогда больше не поедет со мной купаться, но меня это не трогало. Я чувствовал, что погружаюсь в сон.

– Шеф, – донеслось до меня словно издалека. Затем голос, сопровождаемый потряхиванием правого – или левого? – плеча, стал громче. С трудом я открыл один глаз и встретился со взглядом секретарши. Ее лицо едва не касалось моего.

– Кэт, ну как вы можете?!

– Шеф!..

– Замолчите!

– Шеф, там…

Голос ее дрожал процентов на тридцать от страха.

– Что случилось?

– Там!..

– Что–то пропало?

– Ничего не пропало! Наоборот… Кое–что лишнее!

– Ох!

– Шеф!

– Ну что лишнее?

– Палец! Палец ноги!

Я снова закрыл глаз.

– Кэт, я не люблю глупых шуток!

Моя секретарша не сдавалась.

– Его схватила собака… Грызет и тащит… Ой, не могу этого видеть!

– Кого? Кого схватила собака?

– Палец!

Я засмеялся, не открывая глаз.

– Ну и что? Пусть ее прогонят… эту собаку! Или еще проще… пусть уберут ногу! Из–за этого вам не следовало бы меня…

– Не прогонят… Я не думаю, что это можно сделать… убрать ногу! Такие не в состоянии шевелить ногой или отгонять собак! Ведь это труп!

II

В вышине парил рекламный шар, призывающий нас усладить свою жизнь освежающими конфетами «Унифрикс», из транзистора ревел Элвис Пресли, какой–то малец во всю глотку звал маму, а моя секретарша поминала покойника.

– Там, – указывал ее палец, из–за чего во мне опять пробудилась тетушка Полли… Кэт не задумывалась о тетушке Полли. Для нее важнее был покойник и какая–то собака, возившаяся с чьим–то пальцем.

Я вскочил и водрузил на нос очки. Затем посмотрел в направлении, куда неприлично указывал палец моей секретарши. И похолодел, невзирая на палящее солнце.

Псина, по всей вероятности жившая под покровительством Лиги Наций, поскольку в ней соединилось по меньшей мере с десяток пород, остервенело тащила из песка палец с красным ногтем. При этом она фыркала, урчала и махала хвостом.

Я оглядел находившихся поблизости людей, особенно тех, кто сидел, лежал или стоял рядом с местом, где орудовал бесстрашный четвероногий, но никто не обращал на собаку никакого внимания. Ближайший к ней дебелый колосс в псевдоморской белой фуражке, надвинутой на левое ухо, сидел спиной к месту происшествия, создавая псине даже приятную прохладу. Увлеченный игрой на губной гармонике, которую огромными ручищами затолкал в пасть, обросшую усами и бородой, он не замечал происходящей возле него драмы. Остальные несколько тысяч отдыхающих развлекались каждый на свой лад или бессмысленно таращились в пустоту, равнодушные ко всему, что их не касалось.

Палец, с которым возилась собака, по–видимому, не принадлежал никому из окружающих. Палец был частью ноги, а нога – частью тела, засыпанного песком. Владелец пальца не реагировал на постоянные укусы агрессора и удары, которые наносила ему собачонка то правой, то левой лапой. Все говорило о том, что кусок мяса, прикрытый загорелой кожей и украшенный ярким ногтем, принадлежал кому–то, относящемуся к категории усопших. Иначе говоря – трупу.

– Я же говорила вам, что там труп! – шептала мне на ухо Кэт, судорожно впившись ногтями в мою ладонь.

Я не люблю, когда мне мешают размышлять, и еще меньше, когда навязывают выводы, к которым я прихожу самостоятельно с помощью научных методов дедукции.

– Знаю! Нечего трубить об этом всему свету! – отрезал я мрачно.

Кэт посмотрела на меня с удивлением.

– Неужели мы оставим это при себе?

– Что? Палец?

Она презрительно скривилась, что испортило ее вздернутый носик.

– Тайну! – пояснила она.

– Какую тайну?

Она указала на собачонку, которая дважды воинственно тявкнула и, вытянув хвостик, сделала стойку, вне всякого сомнения возмущенная человеческим экстремизмом.

– Папа, ну чего она так лает? – захныкал ребенок без каких–либо признаков одежды и прильнул к музыкально одаренному моряку. Тот немедленно отложил или проглотил – отсюда не было видно – свою гармонику.

– Кто, Росамунда?

– Собака… та… противная, большая, нехорошая! Я ее боюсь!

Росамунда забралась на колени к отцу, а он повернул голову, чтобы увидеть, о какой зверюге идет речь.

– Она укусит меня… – капризничала девочка, начав всхлипывать. – Прогони ее!

Заботливый отец цыкнул на собаку и угрожающе замахнулся. Но это ее нимало не смутило. Занятая пальцем, псина зарычала.

– Видишь, собачка кушает, – объяснил моряк дочери. – У нее тоже есть папочка, она не будет тебя кусать… конечно, если ты будешь хорошей, не станешь сердить папочку и мамочку и всегда будешь кушать супчик!

Ребенок все это пообещал, и моряк снова взялся за гармонику. Агрессивная собачонка была забыта. Все прочие окружающие даже внимания не обратили на драму, происходящую на Лонг–Айленде.

– Нужно сообщить в полицию! – пришел я к выводу.

– Вам, прославленному детективу?! – Кэт с удивлением посмотрела на меня. – Владельцу знаменитого агентства «Фиат–люкс» обращаться за помощью в полицию?!

– Что вы хотите от меня? Чтобы я арестовал кого–то из этих голопузых? Посмотрите, сколько их! По меньшей мере миллион!

– Хорошо, хорошо, – пошла на попятную Кэт. – И все–таки надо хотя бы идентифицировать жертву. Узнать, когда убита, как, чем! Для начала ее необходимо откопать! Не привлекая внимания, чтобы никто не видел!

Я рассмеялся и привлек внимание раскосой красотки в сине–желтом купальнике, облегавшем мелковатое, зато ладно скроенное тело и маленькие грушеподобные груди. Наши взгляды встретились, но, к сожалению, ненадолго. Я вернулся к своей секретарше.

– Здесь, на виду сотен тысяч людей? Незаметно, говорите? Смешно!

Кэт была не из тех, кто отступает.

– Вы же видите, мы здесь словно в пустыне, совсем одни. Чем их больше, тем меньше их касается происходящее вокруг. Кроме того…

Я скривился, однако на этот раз из–за того, что какой–то парень, ловя мяч, наступил на меня.

– Или, может быть, вы предпочитаете отдать славу сержанту Клею из Отдела по расследованию убийств?

Почему это люди выставляют полицию на первый план? А этот сержант Клей?! Я ничего против него не имею, уважаю его, хм, так сказать… ничего плохого о нем не думаю, даже считаю, что он достиг определенного успеха, хотя – об этом следует помнить – почти всегда, нет, всегда!.. благодаря мне и моему искусству… Иногда кое–чему он и мешает, вот… мне, например… Иногда бывает полезен… Однако не знаю, откуда у него такая репутация, почему о нем говорят как об удачливом полицейском, способном разобраться в любом деле, которое ему доверят, хотя бы с этим пальцем. Ведь он вовсе не сверхчеловек, а обычный полицейский сержант, исполняющий свои обязанности, за что и получает жалованье, причем, ей–богу, из нашего кармана, налогоплательщиков!

– Какое отношение к этому имеет сержант Клей?

Кэт пожала обнаженными плечами.

– Почему вы о нем вспомнили?

– Ну… Кто–то же должен расследовать случай, – попыталась уклониться от ответа моя секретарша. – Поскольку, очевидно, речь идет о преступлении, дело будет передано в Отдел по расследованию убийств. А поскольку сержант Клей служит именно там, он этим и займется и, может быть, раскроет тайну!

– Он? Именно он?

– Ну, если никто другой не поторопится… Я имею в виду какого–нибудь частного детектива, жаждущего славы и популярности…

Плечом я указал на место, где жестокая собака терзала человеческую ногу.

– Идентифицируйте его!

– Кого?

– Труп, разумеется, не пса же!

– Я?!

– Именно вы! По–моему, я имею право отдавать распоряжения своему персоналу. Ваше дело – исполнять!

Некоторое время она таращила на меня глаза.

– Поторопитесь, а то пропадет последний кусочек corpus delicti. Собака голодная и…

Мои опасения были обоснованны, ибо собачонка старательно грызла и тянула за палец. Нога все больше высовывалась из песка. Следует признать, это была красивая женская ножка. Голая, разумеется.

Кэт поднялась, осторожно огляделась и, убедившись, что никто за ней не следит, направилась к холмику, где покоилась жертва. Там она присела, потолковала с моряком о том, что, мол, задела его локтем нечаянно, запихнула ему в рот гармонику, засмеялась в ответ на его проклятия, чем и обезоружила его, погладила Росамунду по длинным волосам, отказалась от предложенной коробки с шоколадными конфетами, которую сунул ей под нос толстяк в адмиральской фуражке, нашла мой взгляд и подмигнула, не столько разыгрывая роль плутовки, сколько для уверенности в себе. И пока чайки кричали над нашими головами, Кэт пальцами ковыряла песок. Неожиданно она вскочила.

Я встал и, увлекшись рекламой кока–колы, ни на кого не глядя, всем своим видом и легкомысленным поведением стараясь не привлекать к себе внимания, подошел к ней.

– Ну что? – процедил сквозь зубы.

– Еще теплая!

– Черт возьми! – воскликнул я громче, чем предполагал, потому что босой ногой наступил на окурок и обжегся. Я плюхнулся наземь, ненароком придавив собачонку, которая отскочила, жалобно поскуливая.

– Дикарь! – обратилась ко мне толстенная пуэрториканка, выглядывавшая из–за огромного куска арбуза.

– В общественных местах окурки на пол не бросают! – огрызнулся я со злостью.

– Это не пол, а песок, – поправила меня маленькая Росамунда.

– Заткнись! – погрозил я ей пальцем, похлопывая одновременно другой рукой по обожженному месту. Не помогло. Я подпрыгнул как можно выше, скрючился, подтянул ногу ко рту и стал дуть на больное место.

– Ты чего орешь на моего ребенка? – поинтересовался здоровяк с заросшим щетиной лицом.

– Почему вы сдуваете песок на нашу еду? – заскулила женщина в зеленом цельнокроенном купальнике, позаимствованном с купола бейсбольного стадиона. – Это негигиенично!

– Папа, этот дядька меня обижает, – заплакала Росамунда без всяких оснований.

– Он? Тебя? Сейчас я ему покажу!..

Мне удалось оказаться в центре внимания не только ближайших, но сотен, если не больше, посетителей огромного пляжа. Наконец–то появился объект, достойный внимания, – многие надеялись, что дело дойдет до драки.

– Я обжег ногу… наступил на окурок, который кто–то бросил! – бесился я, чувствуя себя несчастным из–за происходящего. – А там написано, что нельзя бросать окурки и огрызки!

– Нельзя и сдувать песок на чужую еду! – заладила дама в зеленом.

– А я сейчас его самого брошу в урну, – пообещал моряк и стал подниматься.

Положение выправила моя секретарша.

– Ох, – промолвила она, кокетливо посмотрев на соседа с гармоникой. – Разве этим похваляются?

– Что? – вытаращился он на нее.

– Ничего, ничего… – оборвала сама себя Кэт. – Я думала опереться на вас, да… Так, ничего…

Моряк пялился на красотку в желтом бикини, забыв про меня, гармонику и Росамунду. И, что самое главное, остался в сидячем положении, словно высеченный из камня монумент среди песка. Кэт поблагодарила его улыбкой и прислонила свое хрупкое тело к горе мышц. Пролетавший вертолет береговой службы привлек внимание зрителей, почувствовавших себя обделенными из–за несостоявшейся потасовки. И вскоре на тридцать ярдов вокруг никто не ведал о моем существовании. Я был признателен им за беспечность.

– Так что вы сказали? – шепнул я секретарше, когда позволила ситуация.

– Этому пентюху? – указала она на моряка, державшего ее на своей спине и извлекавшего из гармоники страстные любовные призывы.

– Мне в связи с трупом!

– А–а… труп еще теплый!

– Как вы можете говорить такое? Вы полагаете, она жива?

Указательный палец Кэт опять углубился в песок.

– Не знаю… Может быть…

Рука замерла, она утвердительно кивнула.

– Еще теплая. Пощупайте.

Собачонка залаяла, негодуя, что мы мешаем ей заниматься делом. Я пнул ее, она снова залаяла, пока человек в морской фуражке не накрыл ее свободной ладонью.

– Чтобы не мешала вам! – улыбнулся он Кэт, ощерив широкие желтоватые зубы. Кэт с достоинством поблагодарила его, а собачонка отправилась искать спасения за милю к северо–востоку от этого места, забыв – бьюсь об заклад – об аппетитном пальце с красным ногтем.

Как только позволили обстоятельства, я сунул руку в песок и нащупал жертву где–то около упругой груди.

– Должно быть, она была молода, истинная красавица, – установил я, продолжая ощупывать тело. – Кэт, ищите подозрительных. Убийца наверняка находится где–то поблизости и следит за ходом событий. Тем более если поймет, что делом занялось агентство «Фиат–люкс».

– Блондинка! – воскликнула Кэт.

Я резко дернулся и огляделся – сначала налево, потом направо.

– Где? – спросил я.

– Жертва! Я вижу ее волосы.

– Мне кажется, она совершенно голая, – сказал я, – все возбужденнее шаря руками под слоем песка.

– Шеф!

– Что?

– Слышите?

Неужели нужно было что–то слушать? И все–таки я внимательно прислушался, но ничего, кроме гармоники и какого–то тихого посвистывания, не уловил.

– Нажмите на нее, шеф!

Голос Кэт обрел странный оттенок. В нем появилось что–то садистское.

– Слышите? – вновь спросила моя секретарша.

– Я уже сказал вам… хм…

В том месте, где находилась нога, слышался писк, который становился все громче. Я не стал дожидаться, когда Кэт снова предложит мне нажать на жертву. Торопливо обеими руками я разгреб песок, скрывавший тело, и воочию убедился, насколько хороша была высокая грудь. Тело на глазах уменьшалось.

– Кукла! Надувная кукла! – сделала вывод Кэт Карсон.

– Нелепая игрушка! – сказал я разочарованно. – Не понимаю людей, развлекающихся таким образом. А еще меньше тех, кто закапывает эти проклятые куклы посреди пляжа! Я предполагал, что обнаружится нечто подобное…

– И поэтому хотели позвать полицию? – отозвалась Кэт.

Задумчиво я засыпал песком останки пластиковой красавицы.

– Вы нигде не видели моей супруги? – в третий раз спросил меня откуда–то притащившийся миниатюрный мужчина с цыплячьей грудью.

– Может быть, это ваша супруга? – ответил я вопросом на вопрос и отряхнул песок, чтобы продемонстрировать кусок пластика.

Он внимательно посмотрел.

– Нет, это искусственная женщина. Моя была настоящая, живая.

– Была? Разве ее нет в живых?

Он кивнул лысой головой с седыми бакенбардами.

– Нет. Она мертва. Убита и закопана где–то здесь, на пляже. Однако, повторяю, она была настоящая!

Кэт разглядывала его, сморщив носик.

– Уважаемый, вам нужен доктор! Психиатр! А этот господин – детектив!

У лысого заблестели глаза, он как будто даже подскочил от радости.

– Детектив! Его–то я и ищу! Кто быстрее всех обнаружит труп моей супруги, если не детектив?

– Вы это серьезно? – осторожно спросил я.

Он с укором посмотрел на меня.

– Неужели такое может быть предметом шутки? Труп собственной супруги? Найдите! – продолжал он умоляюще. – Будьте добры, найдите мне ее! Она должна быть где–то здесь, уверяю вас! Что это для детектива? Пустяк.

Кэт и я молча переглянулись. И я невольно, каюсь, кивнул в знак согласия.

III

Мы устроились на высоких табуретах у стойки бара.

В складной времянке с низким потолком. Наигрывал автомат. Здесь было полно посетителей, главным образом в купальных костюмах, ибо сюда заходили прямо с пляжа, намереваясь сразу же вернуться обратно. Пахло табаком, пивом и чем–то сладковатым – средствами для загара и от пота.

В уголке здоровенная бабища собрала вокруг себя тройку подростков и шепотом разжигала их любопытство, объясняя азы секса. Пьянчужка, похожий на огородное пугало, отчаянно спорил с другим о заездах, состоявшихся в прошлую субботу, а воинственный ковбой с рекламного щита под дулом пистолета требовал от посетителей, чтобы они пили сок «Еден», которого в этом заведении не было и в помине.

Наш новый знакомец отличался от всех посетителей. Он был в темном костюме в легкую полоску, при галстуке; струйки пота стекали по его щекам, и тем не менее он не расстегивался. Белая рубашка с воротничком, не имеющим ничего общего с модой, неопределенного цвета галстук, старый и поношенный, булавка с дешевой имитацией рубина в форме листа клевера – вероятно, в память о делах, с которыми он соприкасался на сталелитейных предприятиях Питтсбурга, – свидетельствовали об известном кокетстве владельца и отсутствии возможностей держаться на желаемом, более высоком уровне. На остроносых стоптанных туфлях виднелись песчинки, налипшие по дороге сюда, и все–таки обувь блестела.

Я расстегнул уже четвертую пуговицу на своей клетчатой спортивной рубашке и шумно вздохнул. Кэт притащила вентилятор, который едва–едва шевелил тяжелый воздух, хотя занимался этим весьма старательно.

– «Бурбон»? – спросил я высокую договаривающуюся сторону.

Кэт сверкнула на меня глазами.

– Мне кажется, слишком жарко! Солнце палит, а это может привести к нежелательным последствиям! Поэтому предлагаю кока–колу. Тем более для нашего друга…

– Меня зовут Пиппинс, Дионисий Пиппинс! – вставил новый знакомый и неловко взгромоздился на табурет.