Текст книги "Современный югославский детектив"

Павел Павличич БЕЛАЯ РОЗА

Plava ruža.

Pavao Pavličić,

Zagreb, 1977.

Перевод с хорватскосербского Т. Поповой

I

Дождевые капли глухо стучали в оконное стекло. Филипп Гашпарац стоял возле пропахшей табачным дымом зеленой шторы и смотрел, как затихало движение транспорта на площади Свачича. Словно морская волна, стремительно накатывали мокрые крыши автомобилей, а гул моторов в шелесте майского дождя звучал мягко и как будто доверительно, нарастая всякий раз, когда зажигался зеленый огонек светофора. Иногда казалось, что ритм капель совпадает с тиканьем больших старинных часов на стене. Филипп Гашпарац вздохнул. Домой идти не хотелось. Хотя было уже почти девять.

Он отошел от окна, опустился в кресло, предназначенное для клиентов, принялся оглядывать огромный, со вкусом обставленный кабинет шефа адвокатской конторы, каковым он и являлся. Кожаные кресла, диван, массивный письменный стол орехового дерева, круглый столик, на нем – большая пепельница для посетителей, два вместительных шкафа с делами. В минуты усталости или когда его что–то угнетало и не хотелось идти домой, Гашпарац рассматривал все эти предметы, стараясь почувствовать себя их хозяином. Но ему это редко удавалось. Налаженное дело он получил в наследство от тестя, Алойза Бизельчана и никак не мог к этому привыкнуть: сознание, что все это приобретено чужими руками, не покидало Гашпараца. Подобное ощущение особенно усиливалось в такие вот вечера, когда, утомившись за день, он усаживался в кресла для посетителей, ибо чувствовал себя в них более на месте, чем за адвокатским столом.

В пустой комнате звонок телефона прозвучал как выстрел.

– Алло!

– Это ты? Я звонил к тебе домой, и Лерка сказала, что, может быть, ты еще у себя.

– И, конечно, сделала акцент на «может быть», – вздохнул Гашпарац.

– Почему ты так думаешь?

Звонил Владо Штрекар, добрый приятель Гашпараца еще со студенческих лет. Неизвестно почему они приметили друг друга сразу же, еще на первом курсе, на общих лекциях, потом оказались в одной группе по военной подготовке, встречались в столовой и постепенно начали вместе заниматься. Закончив университет, Штрекар сначала решил отслужить в армии, а Гашпарац поступил в контору Бизельчана, затем женился и уже потом – в армию. Когда он вернулся из Призрена, Штрекар работал в милиции. Они виделись редко, хотя, бывало, сотрудничали. Несколько раз в году ходили друг к другу в гости с женами и детьми и тогда подолгу разговаривали. Звонок Штрекара поверг Гашпараца в недоумение.

– Видишь ли, я звоню по делу, – сказал милицейский инспектор, – иначе не стал бы нарушать твой драгоценный покой. – Из этого Гашпарац понял, что Штрекар догадывается о его нежелании идти домой. – Мне нужно у тебя кое о чем спросить.

– На ночь глядя? Что–нибудь срочное?

– Ты же знаешь, как у нас… Послушай. Нет ли у тебя клиентки по имени Ружа Трешчец?

– Ружа Трешчец? Нет.

– Ты уверен? Все–таки твоя фирма…

– Знаю, знаю, большая канцелярия, множество дел, служащие и так далее, – поспешил прервать его Гашпарац. – И тем не менее все проходит через мои руки. Похожей фамилии мне не попадалось – во всяком случае, за последние два года.

– Неужели два года, как умер старик?

– Да. Так в чем дело?

– Значит, ты уверен, что она не твоя клиентка? А может, она проходила по какому–нибудь делу как обвиняемая, свидетельница или еще как?

– Это надо посмотреть, – сказал Гашпарац.

– А что, если я заскочу к тебе сейчас? Тут через Зриневац пару шагов, я буду мигом.

– Ради бога. – Гашпарац обрадовался, ибо тем самым откладывалось его возвращение домой. – А в чем дело? Кто такая эта Ружа Трешчец?

– Машинистка из «Металлимпэкс».

– И что с ней?

– Убита вчера вечером.

– Какая же связь…

Однако Штрекар уже положил трубку. Гашпарац встал и подошел к окну. Возникал вопрос: грозят ли неприятности его конторе в том случае, если эта женщина была как–то с ней связана. Адвокат пожал плечами. Он все еще не приучил себя волноваться из–за служебных дел. Гашпарац исполнял обязанности корректно, приобрел репутацию солидного юриста, но в отличие от коллег процветание своей конторы не отождествлял с личным успехом, у него постоянно было ощущение, что работает он за другого. И посему, размышляя об убитой женщине, он пришел к выводу, что, по всей вероятности, она была связана с кем–то из его бывших клиентов.

Гашпарац остановил взгляд на висевшей над письменным столом фотографии тестя. Седой, несколько старомодный господин, очки в золотой оправе, колючие короткие усики и длинные пальцы, которые даже и на фотографии казались желтыми от табака. Алойз Бизельчан унаследовал дело от своего отца, известного еще во времена Австро–Венгрии по ряду нашумевших процессов, а сам Алойз, или Лойзек, до войны защищал кого–то из левых, чем и приобрел популярность. Не отводя взгляда от фотографии, Гашпарац пододвинул телефон.

– Добрый вечер, мама, это я. – Трубку подняла Адела, его теща. Как он и предполагал, она торчала у них. – Я задержусь. Звонил Штрекар, у нас срочное дело. Будьте любезны, скажите Лерке, что… Да, да. Спасибо. Спокойной ночи.

Он вздохнул, продолжая рассматривать портрет тестя. Подумал, сколько раз старик вот так же, как он сейчас, сидел здесь, в кабинете, курил, вздыхал, бесцельно переставляя на столе предметы, терзаемый заботами: то ему угрожали закрытием конторы, то стало известно, что, кроме Лерки, у них не будет больше детей, потом Лерка забеременела от однокурсника, бросила юридический, он страдал от мысли, что контора утратит его имя; затем замужество Лерки…

Легкий майский дождик по–прежнему дробно стучал в окно, молодая зелень бросала причудливые тени на мокрый тротуар. Неплохо бы пройтись. Он заметил перепрыгивающего через лужи Штрекара и пошел отпереть дверь.

– Давненько мы не виделись! – сказал милицейский инспектор, снимая плащ, с которого на дорогой ковер стекали струйки воды. Глядя на ковер, Гашпарац всегда испытывал раздражение, ибо понимал: эта дорогая вещь смущает клиентов, как правило испуганных людей, не привыкших к роскоши. Штрекар, потирая руки, прохаживался по комнате.

– Садись, – предложил ему Гашпарац.

– Знаешь, давай–ка сначала просмотрим дела, а потом я тебе все объясню.

– Ты сказал – убийство?

– Да. Я занимаюсь этим. Не волнуйся раньше времени. Я все объясню, только давай сперва посмотрим бумаги.

Свойственная милиции манера окружать свою деятельность тайной заметно сказывалась на восприятии Штрекаром мира, определяя и его поведение, особенно в отношении всего, что касалось службы. Гашпарац это хорошо знал.

– Ну, если ты настаиваешь… – сказал он и отпер шкаф.

Они извлекли зеленые папки с отверстиями в нижней части и, усевшись по обе стороны стола, погрузились в работу. Гашпарац перелистывал страницы быстро, мгновенно пролетал взглядом по листкам, испещренным плотным машинописным текстом, тогда как Штрекар работал медленнее, и не потому, что был менее опытен в подобных занятиях, а по привычке изучать все обстоятельно, даже мелочи. Некоторое время оба молчали, наконец Гашпарац поднял голову:

– Послушай, может, все пошло бы быстрей, если б я знал…

Но Штрекар лишь резко и нетерпеливо отмахнулся рукой с сигаретой, словно как раз в этот момент натолкнулся на что–то важное. Однако Гашпарац знал, что это не так. Наконец они пролистали все папки. Несколько минут молча курили, не глядя друг на друга. Первым заговорил Гашпарац:

– Ну? У меня ничего. А у тебя?

Вместо ответа Штрекар спросил:

– Ты никогда не слыхал о некоей Розе или Ружице Трешчец? Уверен, что не слыхал?

– Абсолютно. Я никогда не слышал этого имени.

Гашпарац решил не задавать больше вопросов. Тем самым давая понять, что чрезмерная скрытность инспектора ему не нравится. Штрекар же медленно заговорил:

– Ей было двадцать два года. Убита вчера вечером, у Савы, на берегу, возле пляжа, часов в одиннадцать. Задушили и спихнули в канаву.

– Но почему тебя интересует, была ли она моей клиенткой? Ты мне это объясни!

– Потому что в ее сумочке, среди прочих мелочей нашли одну бумажонку. Вот эту.

Штрекар вытащил из кармана бумажник и оттуда – страничку, вырванную из блокнота, какие можно купить в любом киоске. Он протянул ее Гашпарацу.

Адвокат посмотрел на листок, затем на инспектора.

– Ну, что скажешь?

На бумажке шариковой ручкой четким круглым почерком был написан номер телефона.

Это был номер телефона адвокатской конторы Гашпараца, того самого телефона, который стоял сейчас возле его правого локтя.

II

Гашпарац выключил «дворники». Пока ехал по Пальмотичевой улице в сторону дома, куда ему по–прежнему не хотелось, дождь кончился. И все–таки сейчас ему было лучше, потому что он перебирал в памяти разговор со Штрекаром, которого подвез до управления. Он ехал не спеша, как можно медленнее, несмотря на пустынные в столь поздний час улицы. Сомнений не было: встреча со Штрекаром ознаменовала начало чего–то очень для него важного…

Когда инспектор показал ему листок с номером телефона, Гашпарац в первое мгновение ощутил чувство вины, словно человек, вдруг уличенный в скверной наклонности или запятнанном прошлом. Причин для этого не было, просто под пристальным, испытующим взглядом Штрекара адвокат смутился. В конечном счете взгляд милицейского обозначал лишь отработанный его профессией прием; в иных обстоятельствах Гашпарац даже не обратил бы на это внимания. Но сейчас все его задевало. Он спросил:

– Откуда ты взял, что бумажка имеет какое–то значение? Мой номер есть в телефонном справочнике.

– Разумеется, есть. А почему оказался именно твой номер? – Штрекар по–прежнему был многозначителен.

– Может, ей был нужен адвокат.

– В этом–то и загвоздка. Нам доподлинно известно, что адвокат ей вовсе не был нужен.

– Откуда вам может быть известно, что… – попытался возражать Гашпарац, хотя чувствовал: инспектор отдает отчет своим словам. Штрекар улыбнулся.

– Я представляю себе ход твоих рассуждений: ты разговариваешь с милиционером и, естественно, хочешь ему доказать, что адвокат может потребоваться любому человеку на свете, если не для возбуждения иска, то для защиты своих интересов. Однако мы сразу же пришли к выводу, что этой женщине адвокат был не нужен. И объясняется все очень просто: она не имела ни земли, ни недвижимого имущества, не была замужем, не конфликтовала с предприятием, на котором работала, ни от кого не требовала денег, не состояла под следствием, даже не могла быть замешана ни в каком дорожно–транспортном происшествии, потому что машины, естественно, не имела.

– Почему «естественно»?

Штрекар вздохнул:

– Вот видишь, вместо того чтобы заниматься делом, я должен объяснять тебе каждую мелочь. Короче: она машинистка, получала гроши, любовника богатого не имела, не было у нее и сбережений, за границу на работу не выезжала…

Гашпарац задумался, потом согласился:

– Пожалуй, ты прав. К чему ей адвокат?

– Именно это меня и интересует.

Воцарилась тишина. Сидя перед горой зеленых папок, они курили, время от времени сдувая с бумаг падавший пепел. Штрекар тер глаза. Было видно, что он утомлен, а Гашпарац понимал – впереди у инспектора бессонная ночь.

– Ты говоришь, это случилось на берегу? – прервал молчание адвокат. – Что она там делала в одиннадцать часов вечера?

– Это довольно сложный вопрос. Она живет на Гредицах.

– Где это?

– Ты даже не знаешь где? Ну конечно, откуда тебе знать! Гредицы совсем маленькая улочка… У тебя есть план города?

– Нет.

– Значит, так. Если идти от Ремизы, то, миновав Фаллерову, Средняки и так далее, выйдешь к Саве. Тут смыкаются два берега – савский и тот, что тянется вдоль ручья, как раз отсюда и начинается эта улочка – Гредицы. Частные домишки, беднота. В основном самовольная застройка.

– Выходит, она шла домой?

– Это тоже вопрос. Видишь ли, тамошние обитатели обычно едут на трамвае до Ремизы, а оттуда – пешком: вдоль ручья есть тропинка, кое–где она хорошо освещена, рядом дома – идти здесь безопаснее. Однако, с другой стороны, если ты почему–то окажешься в районе Савского моста, можно пойти и берегом, видимо, это ближе. Зато полнейшая темень, ни одного фонаря, и безлюдно.

– Так зачем же ей было?..

– Вот в этом–то и дело. Правда, нельзя исключить и случайность: может, она спешила или еще что. Допустим и другой вариант: ей кто–то назначил встречу?

Некоторое время они курили молча. Происшествие все более завладевало вниманием Гашпараца и казалось ему запутанным. Он спросил:

– Значит, не исключены версии?..

– Я предполагал, что ты именно так поставишь вопрос. На то ты и адвокат, чтобы вытянуть все тебя интересующее. Версии тоже достаточно путанны.

– Вы не исключаете, что убийство совершено кем–то из ее знакомых или случайно оказавшимся там человеком?..

– Совершенно верно. Мы допускаем и то и другое.

Гашпарац и впрямь мало–помалу входил в роль адвоката и вытягивал у Штрекара одну деталь за другой. Его охватывал ужас от мысли, что женщина на савском берегу в предсмертной судороге прижимала к груди сумочку, заключавшую нечто, имевшее непосредственное отношение к нему: номер телефона той самой конторы, которая занимает все его помыслы по вечерам и сделала невыносимой его жизнь.

Он осторожно продолжал:

– Следовательно, убийство путем удушения… Может быть намеренным, но также и совершенным в состоянии аффекта.

– Дело не только в этом, – произнес задумчиво Штрекар. – Есть еще кое–что. Понимаешь, не все так просто. С одной стороны, похищен кошелек – как будто налицо картина ограбления. А, с другой стороны, с женщины сорвана одежда, порвано белье, так что речь может идти об изнасиловании.

– Почему не допустить и то, и другое?

– Потому что ни того, ни другого не было. – Штрекар в раздражении задел перстнем о край стола.

– Значит, не изнасилование, не…

– Врач это установил сразу. И по доброй воле ничего такого не происходило.

– А ограбление?

– Здесь нам пришлось повозиться. И тем не менее не было ограбления. Кошелек, правда, исчез, его мы не нашли, зато в сумочке, в одном из отделений, на видном месте лежала порядочная сумма денег около полумиллиона… И к этим деньгам убийца не прикоснулся.

– А он их видел?

– Конечно, в сумочке явно копались, перевернуто все, до последней мелочи.

– И мой телефон…

– Вероятно, убийце он ничего не сказал.

– Хотя для нее… – Гашпарац замолчал. Снова болезненно резанула мысль, что девушка носила с собой клочок бумаги с номером его телефона, что менее суток назад этот клочок бумаги держал в руках убийца и снова сунул его в сумочку. А может, подсунул? Все это казалось невероятным.

– Листок вырван из блокнота, который мы обнаружили у нее дома, – сказал Штрекар, как бы читая мысли Гашпараца.

– С кем она жила? – спросил адвокат.

– У нее мать и сестра, отец умер восемь лет назад. Мать работает уборщицей, сестра учится в каком–то текстильном училище. Ее зарплата для них была существенным фактором.

Инспектор вздохнул и торопливо, нервозно закурил. Гашпарац знал, что Штрекар не любил, когда замечали, что в ходе расследования у него проявляется человечность, а не только соображения юридического характера.

– Кого–то подозреваете?

– У нее был парень. По логике подозрение падает на него. Но у парня – алиби, причем абсолютно твердое. Он с дружками сидел в корчме, там, неподалеку от дома. Его видели по крайней мере человек пятьдесят.

Они опять курили молча, наблюдая, как по оконному стеклу сбегают капли. Потом Гашпарац проговорил:

– Влада…

– Я понимаю, – перебил его инспектор, – хочешь узнать побольше.

– Если тебе это не помешает.

– Да, да. Слушай, завтра я буду на Гредицах. Поедем вместе, увидишь все своими глазами. Может, что–нибудь и тебе придет на ум. Может быть, кого–то из ее близких ты встречал раньше…

На этом они и расстались. Гашпарац вдруг почувствовал, что у него появилось действительно важное дело, и впервые за долгие годы с нетерпением ждал завтрашнего дня. Теперь, проезжая вдоль Медведшчака, он размышлял о том, как непорядочно он поступает, ухватившись за чужое горе, в надежде облегчить собственное, если не горе, то хотя бы страдание. Какая связь между этой девушкой с Гредиц, Ружей Трешчец, и им, его каждодневным, таким невыносимым для него существованием?

Не подымая головы, он вкатил машину в гараж. Только запирая ворота, бросил взгляд на дом. Одно окно было освещено. Должно быть, Лерка читает, лежа в постели. Надо бы несколько минут поболтать с ней о какой–нибудь чепухе. По–видимому, госпожа Адела, слава богу, уже отбыла к себе, в свои апартаменты в бельэтаже огромного дома старого Бизельчана. А дочка, вероятно, давно спит. Он не видел ее целый день.

Гашпарац не спеша шагал по дорожке к дому, гравий шуршал под ногами. С ветвей отцветших фруктовых деревьев капало. Он глядел на розовый свет ночника в спальне – как всегда, возникла мысль о том, кто купил эту лампу. Наконец он вошел в дом, словно под сень покойного тестя – человека, которого боготворил.

В квартире двигался осторожно, стараясь не производить ни малейшего шума, как будто боясь потревожить девочку, а на самом деле хотел избежать встречи с Леркой: жена была в состоянии закатить сцену, забывая о спящем ребенке. А дочка больше всего любила, когда он заходил к ней и будил, чтобы пожелать спокойной ночи.

Он столкнулся с Леркой, выходящей из ванной. Случайно? Ее волосы были кокетливо собраны в пучок на ночь; от нее исходил аромат свежести. Взглянула, чмокнула в щеку. В хороших домах неукоснительно соблюдаются некие правила.

– Устал? – спросила, хотя на лице ее не появилось и тени интереса.

– Немного, – ответил Гашпарац.

– Тебе звонили, – бросила с напускной небрежностью.

– И…

– Какой–то мужчина. Ничего не объяснил. Сказал, что должен сообщить тебе что–то в связи с некоей Ружицей.

III

Они оставили машину возле Савского моста и дальше пошли пешком. После вчерашнего дождя воздух был напоен свежестью, и, хотя было облачно, нет–нет проглядывало солнце, освещая отдельные картинки городского пейзажа: белое высотное здание на той стороне Савы, речную гладь или зеленый массив у Карловаца. Шли молча; позади остались пляж и купальни, по правую руку теперь одна за другой следовали спортивные площадки, слева – пустырь, поросший травой, потом река, снова полоса травы и высокий противоположный берег. За ним по невидимой автостраде мчались машины.

Они замедлили шаг там, где река под острым углом впадает в Саву, и остановились на самом мысу. Здесь находилось сооружение, напоминающее дзот с амбразурами, отверстиями, служащими для регулирования уровня воды в период дождей. У самого устья расположилось несколько рыбаков с длинными удочками. Они как раз были освещены солнцем. Штрекар указал на поросшее травой место.

– Здесь.

Гашпарац задумчиво рассматривал примятую молодую травку. Понять что–либо было трудно – множество подошв оставило на земле свои следы. Он подумал, известно ли о случившемся рыбакам. И вообще, что же тут все–таки произошло?

– Ты мне не сказал, кто ее обнаружил.

– Рыбаки, – пожал плечами Штрекар. – Они по утрам приходят сюда первыми. Какой–то старик позвонил из таксофона у моста, с трудом разобрались, о чем идет речь.

– Не могу себе представить, что это произошло именно здесь, – сказал Гашпарац. – Все как–то…

– Теперь уж и я не могу, – пробормотал Штрекар. – Так всегда бывает. Пройдет острота, и кажется, будто приснилось.

Некоторое время они шли вдоль берега, пока не увидели голубую дощечку с надписью «Гредицы». Здесь они спустились по откосу и очутились на кривой немощеной улочке. Гашпарац глубоко вздохнул, то ли огорченный ситуацией, то ли от возникшего ощущения, что ты вдруг очутился далеко–далеко от Загреба, в селе.