Текст книги "Современный югославский детектив"

Автор книги: Милан Николич

Соавторы: Тимоти Тэтчер,Предраг Равник,Павел Павличич
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 31 страниц)

– Что она сказала, когда увидела, что он оказался в кадре?

– Ничего не сказала. Да я, по правде говоря, уж и забыл об их ссоре.

Наступило короткое молчание. Казалось, Штрекар удовлетворил свое любопытство. В голове же у Гашпараца роилась масса вопросов, и про себя он решил, что это опять–таки некая милицейская тактика.

– Скажите, пожалуйста, – произнес наконец Штрекар, – интересовался ли этой фотографией кто–либо еще?

– Нет. Откуда же?

– Ну если б кто–либо зашел… У вас сохранился негатив?

– Да, мы их известное время сохраняем.

– Если кто–либо, естественно не из милиции, попытается его получить или поинтересуется этим снимком, я прошу вас тотчас же сообщить мне. Вот мой номер телефона. Если меня не будет на месте, попросите передать. Договорились?

– Ясное дело!

Они поблагодарили фотографа, вышли из ателье и рысцой понеслись по Влашской, обратно к Драшковичевой. Штрекар, видимо, ощутил новый прилив сил. Совсем неожиданно он сказал:

– Как теперь разыскать этого дьявола? После обеда посмотрю картотеку.

– А, может быть, мне… – начал адвокат и тут же осекся. Штрекар, словно не слыша его, размышлял вслух.

– Знаешь, над чем я сейчас ломаю голову? Если все и впрямь так, как мы думаем, если она и впрямь валандалась с этим типом с фотографии, зачем тогда они вместе встречали в аэропорту Валента?

– И встречали ли они его вообще?

XIV

Шагая по откосу, Гашпарац размышлял о своем разговоре со Штрекаром. Пока они стояли на Зриневаце, Гашпарац передохнул и, почувствовав, что сможет идти дальше, спросил:

– Скажи, а вы выяснили, где она была, чем занималась в тот роковой вечер?

– Когда ее убили? Нет. Если б я это знал, не возился бы с уличным фотографом и не ломал бы голову, как заполучить типа в шотландском галстуке.

– Кто знает, может, и возился бы.

– Вероятно, в тот вечер она была не одна. Если б знать, где она была, выяснили бы и с кем, и это мог оказаться именно тот, кого мы ищем. А если не он, то, во всяком случае, мы могли бы получить ценные сведения.

– А почему ты думаешь, что она обязательно была с кем–то?

– Да тут много соображений, – начал терпеливо объяснять Штрекар. – Прежде всего надо исходить из того, что Валент находился в Загребе, к тому же поблизости, на Гредицах. Значит, он мог ее и видеть, и слышать о ней, если б захотел и если бы она того хотела. А отсюда следует: поскольку они поссорились, она отправилась на встречу с кем–то втайне от него, в кино–то тайком не сходишь; для магазинов уже поздно, да и танцы исключены – на танцы она бы пошла назло ему и, конечно, позаботилась бы, чтобы он об этом узнал. Точно так же она дала бы ему понять, что идет на свидание с мужчиной, если просто захотела бы позлить Валента и у нее не было каких–нибудь более серьезных целей. Следовательно, остается одно – тайная встреча. – Штрекар уставился в небо над кронами платанов, будто уже имел все права задирать голову.

– Ты думаешь, она шла на встречу с этим типом, с фотографии?

– Это надо спросить у него. А сперва его надо найти. А чтобы найти, надо проверить по картотеке. – Штрекар сплюнул.

– Как завтра? Суббота же, – напомнил Гашпарац.

– Созвонимся.

Гашпарац размышлял, шагая по откосу. Удастся ли ему узнать что–нибудь, что он смог бы сообщить Штрекару, и порадуют ли его новости инспектора. Он смотрел на Саву, которая сейчас, в косых лучах послеполуденного солнца, казалась удивительно синей, а под выкрашенным зеленой краской железнодорожным мостом напоминала по цвету горную реку. Но это был лишь обман зрения.

Возле места, где обнаружили труп Белой Розы, он остановился, не мог не остановиться. Потом ускорил шаг. Во дворе никого не было, Гашпарац сразу заметил отсутствие мотоцикла. Он осторожно прошел и постучал в кухонную дверь. Не оказалось и матери Звонко. Глядя на кур, которые разгуливали по двору, Гашпарац заключил, что хозяева отлучились ненадолго и кто–то из них должен скоро вернуться.

Он вышел со двора. Неудержимо тянуло на Саву, хотелось усесться в траве, возле самой воды, и закурить, как в далекие студенческие годы, когда после лекций он часами просиживал на реке, наблюдая за купающимися. Одна мысль не давала ему покоя.

Очень хотелось поговорить с Валентом, но он не знал, что потом скажет Штрекару. В конце концов, пожав плечами, Гашпарац зашагал вниз по дороге мимо палисадника с уже отцветшей сиренью. Из–за заборов его провожали любопытные взгляды, такие же встретили в корчме – все головы повернулись в его сторону, когда он вошел.

Валент сидел за тем же столом, с опухшими глазами и отекшим лицом, и по–прежнему на столе перед ним стояли две бутылки пива. Находившийся возле его столика парень при виде Гашпараца махнул рукой и поспешно отошел к игравшим в карты. Валент как–то неопределенно покрутил в воздухе рукой, и было непонятно, относилось ли это к парню или он приветствовал Гашпараца, который, подойдя к столу, придвинул стул и сел, стараясь держаться уверенно, как Штрекар. Одна, еще не начатая бутылка с пивом была открыта, из другой пил Валент. Гашпарац молча взял бутылку и отхлебнул. Валент безучастно смотрел на него. Обтерев ладонью губы, адвокат сказал:

– Я пришел узнать, не передумали ли вы.

– В связи с чем?

– С тем телефонным звонком. Вы звонили мне вечером домой.

– И для этого вы пришли сюда? Я же сказал – не звонил. Откуда мне знать, кому вы потребовались и зачем. Если вы адвокат, как себя называете…

– Звонивший сказал, что это связано с Ружицей.

– Я ничего не знаю. – И Валент запрокинул голову с бутылкой.

Гашпарац понял, что ничего не добьется. Главный вопрос он оставил на потом. Помолчав немного, спросил:

– Ружа встречала вас, когда вы приезжали из Германии?

– Обычно.

– А когда вы приехали в начале марта?

– Да вам, я вижу, все известно? Этот ваш милицейский не такой уж дурак. Я тогда прилетел на самолете, и она меня встречала, точно.

– Одна?

– Погодите, вы что, не сговариваетесь между собой? Об этом же и он меня спрашивал.

– Кто?

– Да этот ваш милицейский.

Гашпарац был поражен, он почувствовал раздражение против Штрекара, утаившего от него свою беседу с Валентом, но сейчас для раздражения не было времени.

– Она вас встречала одна?

– Конечно, с кем же еще?

Гашпарац разочарованно замолчал. В кармане лежала фотография, он ощущал ее, однако не смел вынуть, ибо со Штрекаром они условились не говорить о фотографии Валенту Гржаничу, поскольку тот был под самым серьезным подозрением. Гашпарац ломал себе голову, как ему быть, чтобы извлечь из Валента хоть какое–нибудь словечко. Валент поднял бутылку и поднес ее к глазам, иронически чокаясь с адвокатом. Гашпарац взял свою и одним духом осушил ее. Потом встал и кивнул. В помещении он вспомнил, что выпил у Валента пиво, и, подойдя к официантке, заплатил по всему счету. Та проводила его изумленным взглядом.

Он снова направился к дому Звонко. Когда поравнялся с маленькой зеленой калиткой, в конце улицы показался мотоцикл.

Звонко был в резиновых сапогах, на голове какая–то странная, похожая на жокейскую, шапочка, с прицепленными значками, куртка из плащевой ткани внакидку. Звонко издали замахал Гашпарацу, а остановившись, будто старому знакомому протянул руку.

– Ездил порыбачить, – сказал он. – Рыбалка меня успокаивает. Когда сидишь один у воды, хорошо думается. И лучший способ убить время.

– Я хотел вас кое о чем спросить, – начал Гашпарац, пока Звонко вкатывал мотоцикл во двор и ставил его под орехом.

– Пожалуйста, – ответил Звонко. – Пройдем в дом.

Гашпарац почувствовал, что парень смущен: он вынужден пригласить гостя в дом и в то же время стесняется своего убогого жилища, – поэтому сказал:

– Не беспокойтесь, я на минутку. Впрочем, нам бы где посветлее, где лучше видно.

– Ну как хотите, – буркнул Звонко, и было заметно, что от души у него отлегло.

Они примостились на низкой поленнице в глубине двора. Звонко сидел, обхватив руками колени, и слегка покачивался. Гашпарац рылся в карманах, разыскивая сигареты. После короткого молчания адвокат вытащил фотографию и протянул ее Звонко.

– Вы узнаете эту фотографию?

Звонко долго смотрел на снимок, было видно, что он взволнован, нижняя губа у него подергивалась. Валент говорил правду: Звонко действительно был влюблен в Белую Розу. Звонко бормотал:

– Это Роза… Где это?.. Она не любила сниматься…

– Вы когда–либо видели эту фотографию?

Звонко овладел собой, вспомнил, что каждое его слово взвешивается и надо следить за тем, что говоришь.

– Нет, – сказал он решительно. – Никогда.

– А не доводилось вам слышать, чтобы кто–нибудь упоминал о фотографии Ружи, о какой–то важной фотографии? Может, упоминала она сама, или Валент, или домашние, или еще кто?

– Нет.

Гашпарац помолчал. Он и не ждал утвердительного ответа. Наступил решающий момент.

– Вы знаете кого–нибудь еще на этой фотографии?

Звонко снова посмотрел на карточку.

До сих пор он не видел на ней ничего, кроме Ружицы, Белой Розы. Наконец сказал:

– Да. Вот этого знаю.

Он указал пальцем на парня в клетчатом галстуке.

– Откуда знаете?

– Это Валентов дружок. Он бывал здесь, на Гредицах.

– Вы знаете, как его зовут?

– Только имя. Адальберт. Но я знаю, где он живет. Мы были у него на вечеринке. Если хотите, покажу.

XV

На этот раз страсть Штрекара к пешему передвижению осталась неудовлетворенной. Разыскиваемый человек жил на Пантовчаке, на самом верху, и идти туда пешком означало бы зря тратить время и силы. И того и другого пока у Штрекара хватало, но он не мог знать насколько. Они ехали молча, машину вел Штрекар, в упоении скрипя тормозами на поворотах, что снова пробудило у Гашпараца мысль, которая при Штрекаре часто приходила ему в голову: когда никто не видит, милицейские любят нарушать законы.

Начался крутой подъем. Солнце освещало сады с аккуратными фруктовыми деревьями, современные модные виллы, с фронтонами и балконами, или же, наоборот, построенные в нарочито старинной манере. На массивных или изящных входных дверях виднелось по одному звонку, из чего можно было заключить, что в доме проживает одна семья. Кое–где прогуливались породистые собаки, изредка попадались на глаза обитатели домов с лейкой в руках или с ножницами для подрезки кустарника. Подобным трудом, свидетельствующим о благосостоянии, люди занимаются весьма охотно. Неожиданно Штрекар произнес:

– Как думаешь, честным путем можно отгрохать такую домину и все прочее? – И замолчал, вспомнив, что Гашпарац живет в не менее роскошном доме и в не менее респектабельной части города. Гашпарац уловил его смущение и ответил абсолютно искренне и убежденно:

– Не думаю. Даже если иметь в виду мой дом.

Они молчали почти до вершины холма. Штрекар резко затормозил.

– Вон там, справа, – указывал он на красивую виллу, как две капли воды похожую на остальные. – Дом принадлежит его отцу. Отец ювелир, имеет мастерскую на Пальмотичевой улице. Сначала я подумал, может, нам назваться его знакомыми, чтобы не волновать домашних. Но, сдается, лучше в открытую. Милицию люди побаиваются, и страх иногда развязывает языки.

– Как хочешь, – сказал Гашпарац.

Они позвонили у калитки, где на отшлифованной медной дощечке значилось «Гайдек». Долгое время никто не отзывался. Потом в окне крикнули:

– Одну минутку!

Послышались шаги, и сквозь решетку ограды они увидели: кто–то в пестром мелькнул на крыльце. В калитке зажужжало; они толкнули ее и вошли в сад. К дому вела дорожка, совсем такая же, как у Гашпараца. Человек, которого они искали, встретил их на террасе. Это был парень с фотографии. Сейчас он был без галстука, манеры уверенные. Широкое лицо и рыжеватые волосы делали его запоминающимся.

– Адальберт Гайдек? – спросил Штрекар официальным тоном.

– Да. Я к вашим услугам.

– Милиция.

Молодой человек вздрогнул, может быть, чуть побледнел, но тут же театральным жестом пригласил их войти.

– Извольте. Я ждал вас. Вам удобней беседовать здесь или в доме? Или я должен сразу отправиться с вами?

– Там будет видно. Вы один в доме?

– Да.

– Тогда можно здесь.

Они уселись в удобные плетеные кресла на террасе возле очень изящного плетеного столика. Прелесть столика заключалась в его солидном возрасте; эта вещица некогда, по–видимому, была довольно дешевой, однако разыскать такой столик в наше время было бы невозможно.

– Говорите, ждали нас?

– Конечно. Вы пришли в связи с Розой, то есть Ружицей Трешчец, не так ли?

– Да. Но если вы знали, что можете нам понадобиться, почему не пришли сами?

Молодой человек пожал плечами. Он вел себя уверенно, как человек, у которого совесть чиста.

– Я не считал, что смогу вам особенно помочь. Да было и еще кое–что… Не мог решиться, вот так.

Штрекар вздохнул, и Гашпарацу показалось, что во вздохе прозвучало торжество: инспектору удалось поколебать противника, и это придало ему силы. Он приступил к сути.

– Вы давно с ней знакомы?

– Года два, может, чуть больше… Я познакомился с Розой в компании, сейчас уж не помню, где точно… Немного покрутился… Во всяком случае, узнал я ее через Валента, ее парня. Вы о нем, вероятно, слышали.

– А с ним давно познакомились?

– Несколько раньше. Скажем, года два с половиной назад.

– А как с ним познакомились?

– Тоже через друзей, в одном кафе, где мы тогда собирались. Он там постоянно бывал, и я тоже, сегодня поздороваешься, завтра выпьешь вместе, разговорились и сблизились.

– Что вы о нем думаете?

– Да как сказать… Вообще парень покладистый, но, когда на него найдет, может сорваться. Я думаю, он страдает от каких–то комплексов, что–то такое в нем определенно есть… Вечно хочет что–то кому–то доказать, убедить в своей порядочности и в то же время прикидывается, будто ему плевать на чужое мнение… Вы, наверное, знаете таких типов.

– Вы с ним регулярно встречались?

– В основном да. Пока он не уехал в Германию.

– А как часто встречались?

– Когда как. Иногда ежедневно, иногда не виделись по месяцу, как получится.

– А что делали, когда встречались?

– Ничего особенного. Как все. Посидим в компании, выпьем, перекинемся в картишки, вместе мотанем за город, ну как обычно.

– А часто он приводил Ружицу?

– Не очень. У нас была в основном мужская компания, девчонки, если и появлялись, – случайные, сами знаете, как это бывает, а Ружицу он считал своей постоянной, ну и…

– Значит; вы ее видели редко?

– Да.

– Так было всегда?

– Нет. Пока он не уехал в Германию.

Гашпарац почувствовал, что наступил решающий момент и вопросы надо задавать особенно осторожно, иначе человек замкнется. Он пробовал представить, как допрос повел бы сам, и не мог ничего придумать. Штрекар же знал, как надо вести беседу.

– И как это получилось?

Вопрос был поставлен удачно. Собеседник почувствовал облегчение и ответил совсем естественно:

– Как–то само собой. У меня были дела с предприятием, на котором она работала, потому что я помогаю в делах отцу – ювелиру, ну, бывал там, встретил ее, поговорили: как жизнь, что нового, сходили в кино, не одни – с нами был еще кто–то, потом стали встречаться чаще, так и пошло.

– И часто виделись?

Гашпарац почувствовал, что и этот вопрос удачен: Штрекар вел главное, и это было разумно.

– Раз или два в неделю.

– Встречались одни?

– Чаще да.

– Вы ухаживали за ней?

Молодой человек подумал, вздохнул и сказал просто:

– Да.

– И имели успех?

– Переменный.

– Что это значит?

– Да так. Иногда мне казалось, что она бросит Валента и будет со мной, а другой раз – наоборот… Все было очень непросто: Валентом, его комплексами, ревностью, его странным поведением она была сыта по горло, а с другой стороны, знала его с детства и потому не решалась порвать. Думаю, она чувствовала за него какую–то ответственность, боялась, если бросит, он пропадет. Как будто он бы и так не пропал.

– Вы были влюблены в нее?

– Не знаю. Мне она нравилась, была симпатична. Я думал, любовь придет со временем.

– А что было, когда Валент приезжал из Германии?

– Тогда мы не виделись. Хотя, я думаю, он знал, что мы встречаемся.

– И что говорил?

– Мне – ничего. Да насколько мне известно – и ей тоже.

– Вас это не удивляет?

– Да, в какой–то мере. Но такой уж он человек.

– Вы не боялись, что он что–нибудь предпримет? Даже когда вместе встречали его в аэропорту?

– Откуда вы знаете? Он вам рассказал? И тогда ничего не случилось. Он делал вид, что все в порядке вещей.

– Именно в тот раз вы снимались?

– Снимались? Ах да вспомнил, фотографировалась Ружа, я ее уговорил.

– А зачем?

– Не знаю, так захотелось… Наша связь в будущем представлялась мне неопределенной, а может, и вообще у нее не было будущего, потому что мы… Понимаете, между нами ничего не было… Вот мне и захотелось иметь ее карточку.

– Вы видели когда–нибудь ту фотографию?

– Нет. Роза мне сказала, что сама возьмет ее у фотографа, но так никогда мне ее и не показала. Вообще–то мы с ней больше и не виделись, может, раз или два, потому что Валент окончательно вернулся.

Штрекар сделал паузу. Подошла очередь главного вопроса, и он уже висел в воздухе. Инспектор как будто специально тянул, сбивая собеседника с толку.

– Где вы находились в тот вечер, когда была убита Роза?

– Я возвращался из Триеста. Ездил туда по делам.

– Кто–нибудь был с вами?

– Нет, в машине я был один.

– Когда вы приехали в Загреб?

– Около полуночи.

– Может кто–нибудь это подтвердить?

– Нет. Всю дорогу я был совершенно один.

Штрекар вздохнул; глядя прямо в глаза юноше, он спросил:

– Вы понимаете, что это значит?

– К сожалению, понимаю. Это значит, что я могу подозреваться в убийстве.

XVI

Следующий день не обещал ничего нового. Была суббота, и Гашпарац остался дома. У него вошло в обычай по субботам дорабатывать отложенные документы, и он, собрав их, ушел в кабинет. Но дело не клеилось. Ему не давала покоя мысль, как мало они знают, он не находил себе места и горел желанием узнать что–нибудь новое. Как это сделать, не представлял. Только теперь он понял, какую совершил ошибку, не составив план действий на нерабочий день, когда все значительно сложнее, чем в будни: целую неделю люди сидят в учреждениях или дома, а по субботам куда–то исчезают. Поэтому если хочешь что–то предпринять или с кем–то встретиться в субботу, нужно заранее решить, как действовать; а Гашпарац не имел об этом никакого понятия. Да и Штрекар накануне ничего ему не сказал: вечером они расстались впопыхах, и, похоже, Штрекар был чем–то обеспокоен; Гашпарац предполагал, что инспектора мучат сомнения, правильно ли он поступил, оставив младшего Гайдека на Пантовчаке.

Итак, впереди у адвоката было целое свободное утро. Он позвонил Штрекару, но никто не ответил, и дежурный в управлении не знал, где инспектор. Просматривая документы, Гашпарац не переставал думать о Ружице Трешчец – Белой Розе, он пытался воссоздать события того вечера, когда было совершено убийство. Он представлял себе Валента за столом, уставленным пивными бутылками, даже с картами в руке. Воображал, как мчится на своей машине в сторону Любляны Адальберт Гайдек, и навстречу ему по обочине шоссе бегут светящиеся белые столбики, и приборный щиток освещает снизу его лицо. Перед мысленным взором адвоката представал погруженный в мечты Звонко, на кушетке в темной маленькой кухне, возле светящейся шкалы радиоприемника. Видел торопливо шагающую по косогору Белую Розу. Одна или с кем–то? Он даже слышал шелест гравия у нее под ногами, угадывал клочок бумажки с номером его собственного телефона в сумочке. Вот она приближается к роковому месту, к ее шее тянутся руки. И тут все обрывалось. Он курил, бездумно глядя в документы, сегодня утратившие всякий смысл.

После обеда домашние разошлись, и в большом доме он остался один. Опять, несмотря на привычную ситуацию, почувствовал себя гостем, чужим, никому не нужным, и решил прогуляться. Пешком он спустился в город. Купил газеты, но даже не развернул их. Почти машинально сел в четырнадцатый трамвай, идущий к Саве. Сошел возле «Вестника», потому что решил идти на Гредицы через Кнежию, чтобы не видеть то место, где было обнаружено тело Ружицы. Он не знал, к кому и зачем идет, просто хотел собраться с мыслями и верил, что там это будет сделать легче.

Неподалеку играли в шары. Площадка была приличная, хотя и не отвечала норме: вероятно, самодельная. Она пряталась за домами, вблизи Хорвачанского шоссе, в каких–то развалинах, среди зарослей терновника и бузины. Играли мужчины, еще вполне крепкие, но явно пенсионеры. Они препирались и спорили на всех возможных наречиях. Было их десятка два.

Неожиданно Гашпарац заметил Валента. Он сидел на камне в стороне от играющих, уперев локти в колени, с сигаретой и бутылкой пива, которую зажал между ступнями ног. На него никто не обращал внимания, он не играл и не участвовал в спорах игроков, и Гашпарац усомнился – видит ли он вообще что–либо вокруг себя. Он подошел к нему, подсел. Валент лениво повернул голову и скользнул по нему взглядом.

– А, это вы, – произнес он без всякого выражения. – Живете поблизости?

– Нет, – ответил Гашпарац и остановился. – Нет, – повторил. – Вас ищу.

– Опять? И что вы сюда повадились? Не хватает мне милиции, так теперь еще вы… Думаете, я попугай, чтобы болтаться в клетке и бормотать каждому одно и тоже?

Гашпарац удивился вспышке человека, который предпочитал выглядеть безразличным. И пришел к заключению – Валент чего–то побаивается. Поэтому качал без обиняков:

– Я хочу спросить вас о Гайдеке.

– С чего это он вам понадобился?.. Теперь и он вас заинтересовал? А существует что–нибудь, что бы вас не интересовало?

Валент хотел казаться ироничным, потому замолчал. На площадке о чем–то горячо спорили, и они могли разговаривать, не опасаясь, что их услышат.

– Меня интересует, – спокойно спросил Гашпарац, – действительно ли Гайдек вам друг?

– Нет, – вызывающе ответил Валент. Потом, уловив на лице адвоката выражение, которое, как показалось ему, говорило, что из подобного ответа могут последовать самые различные выводы, прибавил: – Но и не враг. Просто так. Знакомый.

– Только? Почему же тогда он встречал вас в аэропорту, когда вы возвращались из Германии? Именно он, а, скажем, не Звонко, ваш старый приятель.

– А при чем тут Звонко? Меня и со Звонко ничего не связывает, и с ним я не венчанный. – Он снова взглянул в лицо адвокату и, заметив вопросительное выражение, сказал: – Встречал, встречал, ну и что из того? Было у нас с ним дело, вот он и встречал. Вам этого достаточно?

– Может, он там оказался из–за Ружи?

Валент смутился, повернул голову и уставился на адвоката покрасневшими глазами. Он давно не брился, лицо его было серым. Они смотрели друг на друга, не отводя глаз, и, хотя рядом галдели игроки, им казалось, что вокруг царит мертвая тишина. Наконец Валент, успокоившись, медленно проговорил:

– Я почем знаю, может, и из–за нее.

– А вам это все равно?

– Сейчас?

Этим было сказано так много, что у Гашпараца екнуло сердце. И все–таки не настолько много, чтобы можно было сделать какой–либо определенный вывод.

– Вы знали, что они встречаются?

– Знал, ну и что?

– Ничего. А как вы на это реагировали?

– А почему я должен был на это реагировать?

– В такой ситуации люди обычно как–то…

– А я вот никак.

– Почему?

Валент пожал плечами, давая понять, что на вопрос отвечать не намерен, и не потому, что не находит нужных слов, а потому, что считает излишним говорить на эту тему. Гашпарац долго ждал, а когда понял, что Валент ничего не скажет, решился:

– Может, потому, что вы замышляли нечто более серьезное?

– Более серьезное?

– Отомстить, например.

– Отомстить? Кому?

– Ей или ему.

Валент поморщился. И протянул:

– Ну, вы даете!

Они замолчали, следили за игрой. Шары с облачком пыли подскакивали на сухом песке, которым была посыпана площадка. При каждом удачном броске болельщики шумно выражали восторг, аплодировали, хлопали друг друга по плечу.

– А почему бы нет? – спросил Гашпарац.

– Ну что вы ко мне пристали? – В голосе Валента звучало не раздражение, а скука. – У меня есть на то свои причины. Я ему кое–чем обязан. Кроме того, я знал: он от нее ничего не добьется.

Гашпарац пошел на хитрость. Он прекрасно сознавал, что Штрекар его не одобрил бы, однако не мог удержаться и заговорил раньше, чем успел взвесить все «за» и «против».

– Вам известно, что Гайдек уговорил Розу сфотографироваться в аэропорту, пока они ждали прибытия вашего самолета?

В первое мгновение адвокату показалось, что уловка увенчалась успехом. Валент вздрогнул, поднял голову и уставился воспаленными глазами на Гашпараца; он долго смотрел испытующим взглядом. Наконец переспросил:

– Сфотографироваться? Ее?

– Пока ждали самолета.

Но лицо Валента уже было спокойным. Он утратил всякий интерес к разговору. Коротко бросил:

– Я об этом ничего не знаю.

– Разве она не говорила вам о фотографии?

– Нет. Я вообще не слышал ни о какой фотографии. А вы откуда знаете?

– Нам сказал Гайдек, – солгал Гашпарац.

– И у вас есть фотография?

– Нет, – опять солгал адвокат. Он уже испугался, не слишком ли далеко зашел, нарушая инструкцию Штрекара.

Они молчали, глядели на игроков, которые, сбросив рубахи, спорили и размахивали руками, словно подвыпившие. В конце концов Гашпарац спросил:

– Вы по–прежнему не хотите сказать, зачем мне звонили?

– А что я могу сказать? – вздохнул в ответ Валент Гржанич. – Заметил как–то у Розы бумажку: ваше имя и номер телефона. Подумал, может, узнаю, зачем вы ей понадобились. А теперь вижу – вы и сами не знаете.

XVII

– Папа, а почему тут нет цветов?

Склон был крутой и тенистый, поросший папоротником и какой–то странной травой – низенькой, плотной, с толстыми стеблями. Девочка бегала и собирала цветы, промокшие сандалии были в грязи, а белые гольфы – влажные. Но именно это и составляло одну из главных прелестей их воскресных прогулок: он не останавливал дочку и не бранил за то, что испачкалась.

– Потому что здесь сыро и мало солнца. Цветы этого не любят.

– Тогда уйдем отсюда.

Было воскресенье, и они приехали в Рогашска–Слатину. Из дома отправились рано, доехали быстро и, оставив машину в городке, пошли гулять по окрестностям. Они были единодушны: Гашпарац предпочитал сначала нагуляться, а уж потом побродить по городку, а девочке хотелось поскорее нарвать цветов. Так, держась за руки, шли они по узкой тропинке, время от времени останавливаясь, чтобы полюбоваться долиной, белыми звонницами церквей на холмах и голубевшими вдалеке горами. Гашпарацу вспоминались родные края, а девочке, вероятно, недавно прочитанный роман.

– Ты устала?

– Нет. Только пить хочется.

– Тогда спустимся вниз.

Это также входило в их воскресный ритуал: он покупал дочке все, что та хотела, разрешал и сок, и коку нить холодными, она же широко пользовалась этой возможностью. И не было случая, чтобы простудилась. Зато на обратном пути отец то и дело вынужден был останавливать машину, и девочка бежала в придорожные кустики. Гашпарац понимал, что его попустительство продиктовано угрызениями совести, потому что в будни он слишком мало времени уделял дочке, а может, сказывались воспоминания детства: на престольных праздниках никогда не удавалось досыта напиться ситро и газированной воды. Он знал, что поступает нехорошо и непедагогично, но в своем поведении ничего не менял.

– Тебе здесь нравится?

– В Крапине красивей.

И так всегда. Место, где они побывали в прошлое воскресенье, казалось ей лучше и нравилось больше, чем нынешнее, зато в следующее воскресенье восторги обязательно высказывались о сегодняшнем. В этой черте характера дочери Гашпарац усматривал что–то от себя.

Они шли по главной аллее. Белые дорожки, аккуратно подстриженные деревья, белые здания и павильоны выдержаны в стиле минувшего века. На всем печать целительной простоты, естественности и удобства, предоставляемого цивилизацией: как в Опатии и на других курортах. У Гашпараца окружающая обстановка вызывала в памяти произведения хорватских писателей–реалистов, предусмотренные школьной программой: неизвестно почему действие большинства романов происходило на курортах, у горячих источников, и, как правило, был печальный конец. Да и впрямь минеральные источники производят грустное впечатление.

Среди гуляющих он заметил знакомую фигуру высокого, хорошо сложенного мужчины. Рядом с ним, опираясь на его руку и, казалось, с трудом передвигая ноги, шла маленькая, очень худая и очень бледная дама. Это был директор «Гефеста», того самого, где работал Валент, а теперь работает Звонко.

– Добрый день! Не ожидал вас здесь встретить.

Они остановились и протянули друг другу руки. Узнав директора издали, Гашпарац попытался сделать вид, что не заметил его, он не хотел мешать озабоченному человеку, а тот, напротив, вроде бы даже обрадовался встрече, словно знакомое приветливое лицо могло оживить серую тоску общения с болезнью: сострадание требует большого напряжения, это было известно и Гашпарацу.

– Мы приехали сюда погулять. А вы?

– Это моя супруга. Она здесь уже две недели, и в свободные дни я ее навещаю.

Женщина, опираясь на руку мужа, посмотрела на девочку, пытаясь изобразить улыбку на бледном лице. По выражению ее взгляда и улыбке Гашпарац понял, что она бездетна.

– Да… – начал директор, не находя, о чем бы они могли поговорить. – Как продвигается дело? Появилось что–нибудь новое?

– Да так. Идет понемногу, – уклонился от прямого ответа Гашпарац, понимая, что неофициальные разговоры на эту тему могут помешать в работе Штрекару.

– Руди, – тихо проговорила женщина, – если у тебя серьезный разговор…

– Нет, нет… – поспешил заверить ее адвокат.

– Я уже устала. Проводи меня в комнату, я полежу, а вы спокойно побеседуете.

Директор бросил тревожный взгляд на Гашпараца, но тот, не зная, что ответить, сообщил:

– Мы посидим на террасе.

Супружеская пара медленным шагом направилась вниз по тропинке, а Гашпарац с дочкой, усевшись за столик, заказали три лимонада: один для него и два для нее.

– Эта тетя больная? – спросила девочка.

– Да.

Девочка только кивнула. Она помнила, как болел ее дедушка, мамин отец, и знала, что, когда болеют взрослые, не следует много говорить – там все очень сложно. Поэтому свое внимание она сосредоточила на лимонаде.

Директор вернулся довольно быстро и сел за их стол. Он выглядел озабоченным, вытирал платком лоб, хотя воздух был влажным и даже прохладным.

– Ваша супруга серьезно больна? – спросил Гашпарац.

– Рак, – ответил тот тихо, бросив тревожный взгляд на девочку. Но она уже вытащила из сумочки комикс и, потягивая через соломинку лимонад, погрузилась в чтение.

– Да, – произнес Гашпарац, и на его лице появилась привычная гримаса, которая должна была обозначать бессилие перед судьбой.

– Это тянется годы, – заговорил директор. – Теперь, похоже, подошло к концу. Грудь. Опасаются метастазов, необходима операция.