Текст книги "Современный югославский детектив"

Автор книги: Милан Николич

Соавторы: Тимоти Тэтчер,Предраг Равник,Павел Павличич
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц)

Он обстоятельно рассказал, как дошло до того, что они с Бреслом отправились в Югославию, пользуясь пропуском в приграничную зону, который где–то раздобыл Бресл. Джурич уверял, что и понятия не имел, на кого работает, а согласился потому, что Бресл ему обещал хорошие деньги. И он ему поверил, конечно: у самого–то Бресла денежки всегда водились! Всем верховодил Бресл – и на краденых машинах шоферил, и место знал, где подобрать Владо Мандича. Он, Джурич, был на подхвате. Знать не знал ни Мандича, ни типов, что его привезли. В Загребе понял, конечно, что ввязался в грязное дело, после того как Бресл сказал, что надо смываться, – это когда Мандич витрину разбил на Илице…

Я не прерывал его излияний, хоть и не верил, разумеется, что ничего–то он не знал. Ясно, человек изо всех сил старается загладить свою неприглядную роль… Мне был интересен ход событий, который так или иначе проступал в общих чертах сквозь явно пристрастный рассказ Джурича. Мне хотелось поскорее обнаружить точку, откуда можно начать дальнейшее преследование похитителей Црнковича… Что касается исповеди Джурича, следствие проверит подлинность каждой ее детали!..

– Что Бресл американца пришил, я не знал, – продолжал Джурич. – Мне он сказал, что только оглушил… Я поверил, но сообразил, что дело наше швах и пора смываться в Италию… В Любляне мы угнали вторую машину и на ней двинули к месту встречи с Янезом. Только Янеза мы не видели: на дороге нас поджидала машина, а в ней двое каких–то типов. Я их не знал, хотя понял, что один из них немец, хоть он говорил и по–нашему, и по–итальянски, а другой – югослав, эмигрант какой–то вроде нас. У него тоже пропуск был. Бресл их обоих знал, потому я и понял, что это те люди, на которых мы работаем…

– Вы узнали их имена?

Джурич пожал плечами:

– Не совсем… Немца зовут Вернер, фамилии не знаю, а эмигранта – Петар Левняк, только все его называли Пьером…

Сказанное в главном совпадало с предположениями, которые я сделал, когда мы обнаружили труп Янеза Врховчева. Я не стал требовать от Джурича признания, что и он приложил руку к убийству, а позволил ему рассказывать дальше о том, что меня больше всего интересовало.

– Эти двое, – продолжал он, – не позволили нам уйти за границу, а приказали вернуться, даже довезли на своей машине до Сежаны. Там мы с Бреслом сели в автобус и поехали в Копер. В Копере нас ждала яхта, ее хозяин знал Бресла…

– Как зовут хозяина яхты?

Джурич отер лоб, покрывшийся испариной еще до того, как он начал говорить.

– Пьер Кьеза…

– На яхте был, кажется, и темнокожий, механик?

– Да… Точнее, мулат, дезертир какой–то американский, он уже давно в Италии ошивается, скрывается от полиции. Зовут Джон Гаррис…

– Дальше!

– Я все делал по приказам Бресла. Он меня главным делом предупредил, чтоб говорить только по–итальянски, никто, мол, не должен знать, что мы югославы… До вчерашнего вечера нас на яхте было четверо: Пьер Кьеза. Джон, Бресл и я. Мы вышли из Копера и, держась к бережку поближе, доплыли до какого–то кемпинга…

Так, до кемпинга в Савудрии, понятно…

– Пришвартовались чуть в сторонке от кемпинга, чтоб на отдыхающих не наткнуться. Там к нам присоединились немец тот и Петар Левняк. Я получил задание поехать с Бреслом в Порторож за одним человеком, которого надо было незаметно доставить на яхту…

Тут он в деталях расписал, как они украли Црнковича. Рассказывая, не переставал твердить, что все он делал спроста, без умысла. Я ему, разумеется, не верил. Ладно, сперва надо найти Црнковича, так что выслушаем его версию событий, а уж потом разберемся, что натворил Джурич, а что Ивица Бресл. Сейчас самое главное – узнать, куда они делись из кемпинга и что случилось с Црнковичем дальше…

– На яхте Левняк закрылся в каюте с тем малым, которого мы привезли из Порторожа, с этим самым Црнковичем. Немец к ним не входил, пока Црнкович в дым не надрался. Не хотел даже показываться. Мы помогли затащить пьяного Црнковича на кушетку, а потом нас из каюты шуранули. Яхта в это время шла к Порторожу. Только мы туда прибыли, Левняк вышел из каюты и велел нам с Бреслом выматываться. Сказал, чтоб мы рейсовым катером добрались из Пирана в Копер, отсюда автобусом в Триест, а там через границу – документы, что нам в Триесте выдали, годились. А насчет югославской полиции, сказал Левняк, беспокоиться нечего, все шито–крыто. Дал нам деньжат, мы и послушались. От Порторожа до Пирана всего ничего, мы туда двинули пехом, а утром в катер влезли. Остальное вы знаете…

Да, остальное о них я знал. Меня, однако, больше беспокоили другие, те, что остались на яхте. Я спросил:

– Значит, на яхте оставались владелец, Левняк, Джон и Црнкович? И немец? Вы не знаете, что они собирались делать дальше?

Джурич пожал плечами.

– Не знаю… И что они с тем доходягой сделали, которого приволокли, тоже не знаю…

Я чуть не подскочил от изумления.

– С каким еще доходягой? До сих пор вы о нем не упоминали!

Джурич заволновался.

– Разве?.. Ей–богу, я не нарочно… Просто забыл… Это тот, которого мы с Бреслом привезли в Загреб…

Владо Мандич! Час от часу не легче!.. Он–то как угодил на яхту Пьера Кьезы?

Джурич продолжал:

– Его привезли Левняк и немец, связанного, а мы его втащили на яхту. Потом его Левняк затолкал в ящик, там он все время и был…

Оставалось еще много невыясненных моментов. Например, кто в Загребе с вокзала послал через носильщика письмо Црнковичу? Затем, кто ликвидировал Янеза Врховчева и за что? И как Владо Мандич попал в руки преступников – случайно или же они его выманили у Младена? А может, он сам к ним кинулся, только они ему больше не верили и потому связали? Дальше: сознательно ли Црнкович провел меня или действительно не имел возможности предупредить, уж больно ловко с ним управились похитители?

И наконец, самое главное: чего, собственно, добиваются эти люди – немец по имени Вернер и Петар Левняк? Для чего им нужен Црнкович? На что сплетается эта хитроумная игра, в которой двое уже погибли, а не дай бог, и третий?..

Всего Джурич, конечно, не знал. Он был в этой игре лишь пешкой, хотя в своих показаниях пытался представить себя еще незначительнее, надеясь на смягчение наказания.

Я переглянулся со следователем, сидевшим рядом, и он дал милиционеру знак увести Джурича. Машинистка вынула из машинки протокол допроса и, дав ему подписать, положила протокол перед нами. Затем и она покинула комнату.

Следователь закурил предложенную мной сигарету.

– Вы ему верите? – поинтересовался он.

Я отрицательно покачал головой.

– Не совсем. Ясное дело, он пытается приуменьшить свою вину. К примеру, он даже не заикнулся о том, что оглушил нашего сотрудника, когда поджидал Црнковича у черного хода «Паласа». Разыгрывает безобидного простачка. Но думаю, что про других членов банды он говорил правду. Хотя и тут, может, кое о чем умолчал…

– Вы собираетесь его допрашивать еще?

– Нет. Предоставляю это удовольствие вам. Мне с ним хороводиться некогда. Других дел по горло. Прежде всего надо узнать, что там с раненым…

Следователь придвинул телефон и набрал номер больницы. Поговорив на словенском с дежурным врачом, обернулся ко мне и с видимым удовольствием сообщил:

– У негра полный порядок! Ему сделали переливание крови, и скоро с ним можно будет побеседовать!

Молча раскланявшись, я поторопился покинуть гостеприимный кабинет. Надо было спешить в больницу!..

XV

Гарриса, как тяжелобольного, поместили отдельно в маленькой, уютной палате. Сестра дежурила при нем неотлучно. Она встала, когда я вошел в сопровождении врача. Раненый был очень слаб, лицо сохраняло нездоровый цвет, хотя был он уже в сознании и даже попытался улыбнуться, увидев меня: вероятно, узнал…

Чтобы раненый не двигался, я вместо рукопожатия положил ему на плечо руку, усаживаясь на стул возле постели.

– День добрый, господин Гаррис! Вы представить себе не можете, как я рад, что вам лучше!

Я обратился к нему по–английски. Он опять улыбнулся и слабым голосом ответил:

– Спасибо… Я вас сразу узнал… Это вы позвали врача… Только я совсем не Гаррис. По–настоящему я – Кастеллани. Отец у меня был итальянцем, а матушка из Сомали…

Я сделал ему знак не затруднять себя излишним разговором, все ясно: он взял другую фамилию, чтобы перед Пьером Кьезой и компанией играть роль американского негра, дезертира. На самом деле он был итальянским подданным и – ничего странного – служил в итальянской полиции.

– В таком случае не лучше ли нам перейти на итальянский? – спросил я. Кастеллани согласно кивнул. Врач предупредил:

– Прошу вас не утомлять его слишком длинной беседой. Опасность еще не миновала… А вы, – это адресовалось уже сестре, – зовите меня сразу же, как только заметите, что раненому стало хуже!..

Сестра, молча кивнув, удалилась в угол, где стоял другой стул, и села там, не проявляя никакого интереса к нашему разговору, который, по всей вероятности, и не понимала: он протекал на итальянском. Как только врач вышел из комнаты, я заговорил:

– Доктор просил не утомлять вас. Потому говорите как можно короче, а я постараюсь не задавать вопросов, требующих длинных и сложных ответов. Итак, я уже знаю, что вы служите в итальянской полиции, с которой мы вместе ведем розыски одной группы преступников. Той самой, в которую были внедрены вы. Мне известно все, что происходило до появления Мирко Црнковича на яхте. До того момента, как он напился…

Кастеллани протестующе повел головой, стал объяснять:

– Он не напился, его оглушили наркотиками. Сперва подбавили морфия в виски, а потом дали вдохнуть «райский газ»… «Райский газ» – разновидность так называемого «препарата истины». Вдыхается он через маску, подобную той, какие употребляют в больницах при анестезии. Под действием «райского газа» человек полностью теряет контроль над волей и безропотно отвечает на все вопросы, которые ему задаются. Он пребывает в своего рода трансе и потом не может вспомнить ничего из происходившего. Однако этот транс не мешает отвечать на поставленные вопросы вполне толково.

– Понимаю, его допрашивали одурманенного. А вы не подслушивали допрос?

Ведь пытались же его за что–то убить! Может, он обнаружил слишком большой интерес к допросу и вызвал подозрения?

– Это было невозможно… Но я знал что они готовятся кого–то допрашивать. Мне удалось спрятать в каюте магнитофон…

– Понятно!.. Тогда вас и обнаружили?

– Не тогда… Позднее…

– Значит, разговор вам удалось записать?

Он чуть заметно кивнул.

– А лента с записанным разговором? Где она? – продолжал выспрашивать я, волнуясь все больше. Ведь на ленте находилась разгадка всей этой истории. Если только ее не отняли у него или не уничтожили!..

– Должна быть в кармане… В моих брюках…

Обернувшись к сестре, я нетерпеливо спросил:

– Где его одежда? В карманах что–нибудь найдено?

Она пожала плечами:

– Одежду обычно оставляют на складе. Не знаю, было ли что–нибудь в карманах. Я приняла дежурство, когда его уже оперировали…

– Прошу вас, сестра… – Я пытался не выдать своего волнения. – Это очень важно. Будьте добры, сходите на склад и проверьте, что найдено у него в карманах. И принесите все сюда. Скажите врачу, что я попросил, и он вам наверняка не откажет!..

Она встала, не решаясь сдвинуться с места. Я понял, что она боится оставить меня одного с раненым – вдруг тому станет хуже. Я поспешил уговорить ее, пока она не начала упираться:

– Не беспокойтесь, я не стану его утомлять. Вы же видели, мы разговариваем совсем немного и он вовсе не напрягается. Ну прошу вас, сестра!

Я мог бы, конечно, и сам сходить за вещами, но я не знал, где находится склад, и без толку плутал бы по больнице, зря тратил бы драгоценное время. Ведь могло случиться так, что раненый, пока я бегаю, потеряет сознание, а мне нужно было задать ему еще несколько важных вопросов. Нельзя упускать момент, пока он чувствует себя сравнительно хорошо!..

Сестра наконец решилась. Направилась к дверям, еще раз напомнив:

– Будьте внимательны! Как только он начнет кашлять, зовите врача. У него легкие задеты, и от кашля может открыться рана!

Я понимал, насколько это опасно: новое кровоизлияние привело бы к большим осложнениям. Я пообещал быть осторожным и, когда она вышла, снова обратился к Кастеллани, стараясь формулировать вопросы так, чтобы ответы не требовали особого напряжения:

– Кто вас ранил? Немец?

– Да… Вернер Райхер. Прибыл из Мюнхена… Он заправляет… Заметил магнитофон… Стрелял из пистолета с глушителем… Мне удалось прыгнуть в воду…

Я сделал ему знак замолчать. Остальное было понятно: тяжело раненному Кастеллани удалось доплыть до берега и выбраться на сушу, где спустя несколько минут я и встретил его, а бандиты, скорее всего, покинули Порторож.

– Они посчитали вас убитым?

– Не знаю…

Я видел, что разговор утомил Кастеллани, и закончил беседу словами:

– Большое спасибо за информацию… Думаю, теперь я знаю самое важное. Когда вы почувствуете себя лучше, мы подробно восстановим все события. А сейчас лежите спокойно и отдыхайте. Я посижу с вами, пока не вернется сестра…

Немного погодя я добавил:

– Будем надеяться, что лента цела… Даже если она затерялась, думаю, не такой уж это большой урон!

Я, конечно, лгал ради его спокойствия. Известие, что лента исчезла, могло его расстроить, а возможности скрыть этот факт у меня не было. Так уж пускай лучше думает, что лента не так важна, хотя, по моему убеждению, от этой ленты зависело многое, чуть ли не все!

Он медленно кивнул в знак того, что меня понял. Несколько минут прошло в молчании. Я бы с удовольствием закурил, но этого делать было нельзя. Дым мог вызвать у раненого кашель, а как раз кашля он должен остерегаться больше всего.

День был воскресный, и в эти послеобеденные часы в больнице царила тишина. Потому даже сквозь закрытую дверь я услышал торопливые женские шаги, хоть они и раздавались где–то в самом конце коридора. Через секунду в комнату вошла сестра. Она несла всякую мелочь: зажигалку, носовой платок, раскисшую пачку сигарет и… плоскую картонную коробочку!.. Это была магнитофонная лента!

– Вот, это все, что при нем оказалось, – сказала сестра, складывая вещи на стол.

– Большое вам спасибо, сестра! – обрадовался я, сразу же схватив коробочку с лентой и показывая ее Кастеллани: – Нашлась! Вы разрешите мне взять ее с собой. Мы ее аккуратненько высушим и прослушаем, что там записалось!..

Разрешения я спросил просто из вежливости. У Кастеллани и в мыслях не было мне возражать. Лицо его сияло от удовольствия, что лента нашлась.

Тронув его за плечо на прощание, я поблагодарил:

– Большое вам спасибо за помощь… Мы сделаем все возможное, чтобы вы поправились… Желаю вам скорейшего выздоровления! До скорой встречи!

Я торопился. В управлении ленту просушат, и я все узнаю… Конечно, если она не вконец испортилась. Я не был знаком с тонкостями подобного рода техники, но почему–то был уверен, что лента пусть частично, а сохранилась.

К управлению я подошел почти одновременно с патрульной машиной. Из нее выпрыгнул милиционер, а за ним – диво дивное! – Мирко Црнкович собственной персоной, он тут же принялся помогать выйти из машины своему зятю Владе Мандичу, еле державшемуся на ногах от слабости.

XVI

По воспоминаниям Мирко Црнковича

…Все шло кругом перед глазами. И в желудке крутит, и в груди, и в голове. Кушетка уплывала из–под меня, а потолок угрожающе опускался, норовя придавить…

Потолок? Что за потолок? И что это за кушетка?.. С превеликим трудом я начинал осознавать себя и окружающее, как будто пробуждаясь из глубокого забытья… А может, из пьяного сна?.. Нет, не то… Что же, в самом деле, со мной приключилось?.. Я попытался приподняться на постели, но руки мне отказали, и я снова плюхнулся на спину…

Прошло несколько минут, а может, и полчаса – разве определишь в таком состоянии? – пока я полностью не пришел в себя. Над кушеткой я заметил круглое окошко, в диаметре сантиметров двадцать, не больше, и сразу вспомнил все – и яхту, и Пьера, и другого, носатого Пьера… И виски, в которое мне подмешали какой–то дряни…

Конечно же! Из–за этой отравы у меня и голова трещит, и мутит… Стало быть, я нахожусь на яхте. И яхта стоит, не качается, или это мне только кажется после выпитого?.. Мне с трудом удалось приподняться и выглянуть в окошко – мы стояли в нескольких метрах от берега.

Каюта та самая, где начался разговор с красавчиком Пьером и где я потерял сознание… Сколько же времени с тех пор прошло? Часы мои остановились – сами понимаете, не мог их завести перед сном. Сквозь оконце видно, что день солнечный, жаль, нельзя определить, хоть приблизительно, сколько сейчас времени…

В каюте я был совершенно один. На столе – бутылка виски и бокалы. От одного взгляда на них мне сделалось тошно… Сейчас бы стакан воды и пару таблеток аспирина… Пришел бы в себя.

Наконец мне удалось приподняться и сесть. Я нащупал в кармане сигареты и спички. Сделав первую затяжку, так раскашлялся, что казалось, все мое нутро, того гляди, разорвется на части, но это ощущение вскоре прошло, и я почувствовал, как никотин меня взбадривает…

Я выкурил целую сигарету и за все время не услышал ни звука – ни на яхте, ни рядом. Я встал и доковылял до двери, попытался открыть.

Куда там… Она была заперта, и ключа в замке не было… Я снова вернулся на кушетку и с горя выкурил еще сигарету. Затем отворил окошко. Я, конечно, и не мечтал, что сквозь него можно пролезть, зато в каюте посвежело. Стало легче дышать.

Ну и история! Что все это значит? Сперва Пьер со своими молодцами из кожи лезут, чтобы меня заарканить, потом поят какой–то гадостью и бросают одного на этой посудине стоимостью в несколько миллионов лир! Есть тут хоть капля логики? По–моему, ни одной!

Прислонившись к открытому окошку, я принялся звать на помощь. Сначала вполголоса, потом все громче и громче. Вдруг окажется, что на яхте я не один…

Тщетно. Никто на мои крики не отозвался. Только охрип и в горле запершило, и я решил не тратить сил понапрасну.

Передохнув, принялся искать что–нибудь, чтобы вышибить замок. Ничего подобного в каюте не оказалось. Я с разбегу навалился на дверь, но она устояла. В полном изнеможении я растянулся на постели – нет, такое мне явно не под силу.

Через несколько минут с берега донеслись голоса, они хорошо были слышны в открытое окошко. Уж не Пьер ли со своими возвращается? Или…

Я вскочил и припал к окошку. Ну, наконец–то! Два милиционера стояли возле самой воды, о чем–то разговаривая между собой и то и дело указывая в сторону моей плавучей тюрьмы. Меня они даже не заметили. Собрав последние силенки, я закричал:

– На помощь!.. Сюда!

Милиционеры вздрогнули и впились в яхту взглядами. Один из них расстегнул кобуру, готовясь выхватить пистолет. Я высунул руку в окошко и, помахав, крикнул снова:

– Сюда!

Милиционеры, посовещавшись, вошли в воду, решив вброд добраться до яхты. Я потерял их из виду, когда вода стала доходить им до пояса, а немного спустя услышал их шаги на палубе. Что–то их задержало на пути к моей каюте. Я снова принялся вопить:

– На помощь! Я заперт в каюте!

– Ломать дверь?

Мне, признаться, это было безразлично, главное, спасение подоспело. Сперва послышался скрежет, потом несколько сильных ударов, и дверь подалась!..

Раньше я бы ни за что не поверил, что способен так возрадоваться встрече с милиционерами. Я готов был на шею им броситься!

Я устремился к ним, но пошатнулся – опять одолела слабость. Тот, что вошел первым, подскочил ко мне и поддержал, не то бы я грохнулся на пол.

– Что–то с ним не в порядке, – сказал он на словенском, укладывая меня на койку. Я собрал остатки сил и, удержавшись в сидячем положении, заявил:

– Я Мирко Црнкович… Не знаю, в курсе ли вы…

– Мирко Црнкович? – радостно переспросил милиционер. – Вас–то мы и ищем!

Я вздохнул с облегчением. Не забыл меня, значит, Малин и не потерял моего следа!..

– А там на палубе кто? Пьер Кьеза? – спросил милиционер.

– На палубе? – удивился я. – Понятия не имею… Я думал, я тут один…

Я встал и шагнул к дверям каюты. Помощь милиционера мне больше не требовалась. На палубе я углядел носатого Пьера, раскинувшегося в шезлонге. Глаза закрыты, тяжело дышит, рядом валяется бутылка из–под коньяка или чего–то другого – я не разглядел этикетку. Было очевидно, что он вдребезги пьян и заснул так крепко, что моих призывов вообще не слышал.

– Этот, что ли? – спросил я. – Знаю только, что его зовут Пьер и что он владелец яхты…

Из кустов вынырнул парень в штатском. Я его раньше не видел, зато он меня признал сразу, потому что крикнул милиционерам:

– Ребята! Это же Црнкович! Мне сказали, вы тут кого–то нашли!..

Я не слышал, что ему ответили милиционеры, перед глазами у меня опять все поплыло, и я судорожно уцепился за борт. Очнулся через несколько секунд – милиционер, взяв меня за руку, говорил:

– Пойдемте! Я помогу вам сойти с яхты и добраться до берега!

Только тут я вспомнил про Владо. Вывернувшись из рук милиционера, я указал на люк:

– Постойте–ка… Давайте заглянем сюда… Тут был…

Я еще не докончил фразу, а милиционер уже подскочил к люку и приподнял крышку. Владо все еще находился в этом ящике, связанный и скрюченный в три погибели, точно такой же, каким показал мне его красавчик Пьер…

– Мирко, – простонал он ослабевшим голосом. – Наконец–то…

Как я сошел с яхты и оказался на берегу, не помню. Владо вроде бы развязали, меня держали под руки, я шел по пояс в воде… Что сталось с носатым Пьером, тоже не помню. Надо полагать, милиционеры и о нем позаботились. Только после того как мне дали флягу с крепким черным кофе и я сделал несколько глотков, я окончательно пришел в себя. Мы уже сидели в патрульной машине, которая катила по шоссе. Рядом со мной притулился Владо и, сдается, чувствовал себя лучше, чем я, хотя ему пришлось порядком посидеть связанным. Он говорил без умолку:

– Мирко, прости… Я не хотел впутывать тебя в это дело… Меня заставили… Они все знали и про тебя, и про меня…

Я не понял, о ком он – то ли о Малине, то ли о Райхере с компанией, – а спрашивать не было сил. Владо не останавливался:

– Грозились убить меня… и Марию тоже… Чтоб они отстали, я пообещал тебя уговорить… и они привезли меня обратно в Югославию… а когда приехали в Загреб…

В голове у меня стоял звон, но я все же сообразил, о ком он толкует, и прервал его бессвязную речь:

– Я все знаю, Владо, все!.. Не пойму только, как ты очутился на яхте, да еще связанный? Какого черта ты пустился в бега, ведь тебя через пару дней собирались выпустить?

Владо глубоко вздохнул и поник. С трудом выдавил:

– Я запаниковал… В милиции я выложил все до ниточки. Это правда, меня обещали выпустить… А потом на меня жуть накатила… Всех стал бояться: и тех бандитов, и Малина, всех… Сам не свой был… Только домой хотелось, домой… А меня уж и дома стерегли… Марию даже не повидал… Сгребли – и в машину…

Он осекся и замолчал… Недотепа… и раньше таким был, чуть что – ломается… Вот и теперь. Слишком уж много на него навалилось, тут и посильнее человек голову потеряет, хорошо хоть жив остался!.. Хотелось, чтоб Малин вошел в его положение. Незаметно меня начинал забирать страх, как Малин и его начальство посмотрит на нас с Владо после всех наших приключений, но я еще не настолько пришел в себя, чтобы думать об этом всерьез. Уже одно то меня успокаивало, что я очутился в безопасности!

Я выглянул в окно: так, значит, мы в Копере, а не в Портороже – я узнал кафе, где сидел с той блондинкой, которую подхватил по дороге из Загреба… Как же ее звали? Да, Весна Полич! Точно!.. Тогда же и Вернер Райхер вынырнул, будь он неладен!.. Жаль, не успел я про этого гуся Малину рассказать. Может, еще не поздно, может, как вскрою я его подноготную, сыщется ниточка, за которую Малин потянет, и весь клубок размотается. Кончится тогда и моя волынка, и заживу я себе нормальной жизнью!..

Машина остановилась. Милиционер, сидевший рядом, вышел, пригласив меня следовать за собой. Я протянул Владо руку, чтобы помочь: двигался он с трудом после стольких часов, проведенных в согнутом положении, да еще в веревках. Кое–как мы вывалились из машины.

Я выпрямился и огляделся. И, верьте слову, у меня отлегло от сердца, когда я увидел, что по улице прямо к нам шагает Малин.

XVII

Магнитофонная катушка медленно закрутилась. Бора, Мирко Црнкович, коперский следователь и я напряженно ждали, когда послышатся голоса. Ленту мы осторожно высушили, стараясь не повредить – об этом позаботился приглашенный из Копера специалист. Црнковича уже осмотрел врач, сделал ему какой–то укол, угостил таблетками, словом, привел в порядок. Во время прослушивания Црнкович был нам необходим, чтобы прокомментировать, если понадобится, отдельные моменты разговора…

Кастеллани начал запись, когда Црнкович находился в каюте наедине с Левняком. Первые слова, которые мы услышали, были следующие:

«Два часа – и эта яхта домчит вас в Венецию…»

Црнкович, толкнув меня локтем, прошептал:

– Красавчик Пьер… То есть Петар Левняк!

Я молча кивнул. Голос продолжал:

«…С такими деньгами в кармане начать новую жизнь с комфортом можно где угодно, только не в Югославии, сами понимаете…»

Мы услышали чей–то стон, хрип, стук, хлопнула дверь… Затем тишина, продлившаяся больше минуты. Связав звуки с рассказом Црнковича, я понял: именно в этот момент Црнкович потерял сознание и его затаскивали на кушетку. Опять послышался шум, будто кто–то вышел и закрыл за собой дверь. Голос, мне незнакомый, спросил на сербскохорватском с легким акцентом:

«Кажется, готов?»

Црнкович мне шепнул:

– Вернер Райхер!..

Теперь–то я хорошо знал, кто такой Вернер Райхер… Црнкович уже успел мне рассказать о своем знакомстве с этим человеком, помнившим забытый пароль… Жаль, не было возможности допросить Пьера Кьезу: Бора оставил его на яхте под присмотром милиционеров на случай, если Райхер или Левняк вернутся за ним. Хотя я полагал, правда без особых оснований, что Пьера Кьезу оставили на бобах, как и Джурича с Бреслом. Почему, об этом должна рассказать магнитофонная лента.

Другой голос ответил:

«Готов… Маска в порядке?»

Црнкович опять мне шепнул:

– Красавчик Пьер!

«Да, – ответил Райхер. – Вот она. Вы умеете с ней обращаться?»

Левняк не ответил. Вероятно, оба были заняты накладыванием маски на лицо Црнковича.

Райхер приказал Левняку:

«Порядок, можно начинать. Вы в разговор не вмешивайтесь. Будьте готовы по моему знаку заняться маской, если действие ее начнет ослабевать!..»

Разговор с Црнковичем Райхер повел на немецком языке. Я заметил, что Црнкович, сидящий рядом со мной, слушает с нескрываемым любопытством, значит, и вправду ничего не помнит.

«Црнкович, вы меня слышите?» – спросил Райхер.

Црнкович ответил слегка заплетающимся языком, но все же довольно отчетливо:

«Конечно… Очень даже хорошо слышу».

«Вы меня узнаете?»

«А как же… Вы Вернер Райхер… У меня на голоса хорошая память…»

«Значит, вы не забыли, что когда–то мы работали в одной конторе? В AMT–VI?»

«С вами забудешь!.. Только мы вроде бы в деле вместе не были…»

«Верно, не были… И все же у нас было кое–что общее…»

«А, это вы про пароль, что ли?»

«Именно про пароль, Црнкович! Включай свет, стало темно!»

«Будет вам, помню… Откуда вы взялись? Я вас, кажется, видел сегодня? Только где это было?..»

«В Копере, дружище. Мы оба ехали в Порторож».

«Да–да, в Порторож…»

Голос Црнковича делался сонным. На некоторое время установилась тишина – видимо, по знаку Райхера Левняк давал новую дозу «райского газа».

Затем снова голос Райхера:

«Црнкович, я надеюсь, вы еще не забыли шифр АГ–7, которым пользовались, составляя свои донесения? Насколько мне помнится, это ваш шифр?..»

«Как не помнить! – ответил Црнкович ясным голосом. – Такие вещи не забываются. До сих пор помню!»

«Вы можете расшифровать письмо, составленное этим шифром?»

«Могу, ясное дело. Давайте его сюда!»

«Я вам продиктую…»

«Валяйте…»

Потом вдруг Црнкович взволновался – видимо, под действием каких–то импульсов подсознания, – запротестовал:

«Стойте, стойте, Райхер! С какой это стати вы именно ко мне обращаетесь? Сколько народа, кроме меня, этот шифр знало!»

«Из этого народа только вы остались в живых. Все давно на том свете, а ключ к шифру уничтожен».

«Вон оно что!.. И только потому вы меня искали?»

«Только потому. Я несколько лет потратил, чтобы узнать, живы ли вы и где обретаетесь…»

«Это ж надо… Ну так что же там в вашем письме? Мне ведь тоже кое–что обещано… Десять тысяч долларов, столько, кажется?»

«Не беспокойтесь, Црнкович, мы своих обещаний не забываем… Вполне возможно, что вы получите и сверх уговора!..»

В голосе Райхера сквозила издевка. Он, видимо, вовсе не собирался раскошеливаться, говорил просто так, чтобы не портить одурманенному Црнковичу настроение… Наступила короткая пауза. Црнковича, наверное, накачивали новой дозой «райского газа», дабы его «искренность» не отказала в самый решительный момент.

Тишину прервал скрип открываемой двери. Я узнал голос Джурича, возбужденно выкрикнувший:

«По курсу патрульные катера! Что делать?»

Црнкович ехидно захихикал:

«Малин соскучился! Ищет меня!»

Левняк выругался, а Райхер успокаивал его, как, я не понял: лента в этом месте была повреждена. Затем Райхер приказал Джуричу:

«Вели негру держаться вплотную к берегу. Они нас ищут в море: думают, мы в Италию идем. Погасить все огни. Подойдем к Порторожу как ни в чем не бывало. Яхта зарегистрирована по всем правилам. Никто ничего не заподозрит».

Стукнула дверь – вероятно, вышел из каюты Джурич. Так я и знал, на других валит, а про свои художества скромно молчит!..

«Подгазуйте–ка его еще!» – приказал Райхер. Голос совершенно спокойный. Левняк, заметно встревоженный, произнес:

«А что, если спросить его, кто этот Малин, которого он упоминал? Пусть опишет!»

«Ни в коем случае! – отрезал Райхер. – Не надо его сбивать с мысли. Какая нам разница, как этот человек выглядит, ведь за нами гонится не один он, вся полиция этого района. Да это и не важно. Вы же знаете мой план!»

После паузы Райхер вернулся к разговору с Црнковичем:

«Итак, перейдем к письму?»

«Давайте. Я готов. Можете читать!»

Послышался шелест бумаги. Я посмотрел на Црнковича: он с напряженным вниманием следил за разговором, записанным на магнитофон.

«Это письмо, – объяснял Райхер, – я изъял из архива AMT–VI перед самым концом войны. Чтобы облегчить вам дешифровку, могу сказать, что письмо содержит сведения о том, где спрятаны три картины Тициана, две – Джотто и пять картин Тинторетто. Полковник СД Циммерман не успел их вывезти и был вынужден спрятать где–то на территории Италии, перед тем как оказался в плену у американцев. К счастью, ему удалось отправить это письмо… Полотна оцениваются в миллионы… Миллионы долларов, Црнкович! Помните про вашу долю, которая может быть увеличена!»