Текст книги "Современный югославский детектив"

Автор книги: Милан Николич

Соавторы: Тимоти Тэтчер,Предраг Равник,Павел Павличич
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 31 страниц)

Мне показалось, именно в них заключен ответ на вопрос, почему эта хрупкая девушка разделила судьбу Ромео Альфиери.

I

Юлиана была мертва, и ей ничем уже нельзя было помочь.

Когда официант открыл дверь и посторонился, пропуская нас, я шагнул первым и скорее инстинктом, чем разумом понял, что произошло.

Юлиана лежала на широкой кровати, наполовину укрытая одеялом. Сделав еще шаг, я увидел широко раскрытые глаза, и мне вдруг поверилось, что зрачки запечатлели образ убийцы, затянувшего на ее шее шарф. Лицо девушки выражало ужас, испытываемый всяким разумным существом, сознающим, что до срока покидает этот единственный мир человеческих страданий и радостей.

На Юлиане был джемпер из Златибора!

У себя за спиной я ощущал дыхание Нино. Его лицо было мертвенно–бледным, в глазах безумный блеск. Вместе с Прпичем мы удерживали юношу, не давая ему приблизиться к кровати.

В комнате появился милиционер.

– Прошу всех освободить помещение! – потребовал он.

У дверей стояли Чедна и Розмари. Девушка непрерывно повторяла:

– Oh, mein Gott! Oh, mein Gott![22]

Она подошла к кровати и прикоснулась к джемперу Юлианы.

– Прошу ничего не трогать! Освободите помещение! – прикрикнул милиционер.

Официант по–прежнему стоял в дверях и вновь посторонился – на этот раз, чтобы дать нам выйти.

II

Я поддерживал Нино, Чедна помогала идти Розмари.

Ну а кто же поможет истине?

Истину знает только убийца. А убийца истине не помощник, он ее скрывает. Страшнее дьявола он суетится здесь, между нами. Изображает удивление, сочувствие. Сплел паутину, заманил нас в нее и наслаждается, наблюдая за нашими тщетными усилиями выбраться из пут догадок и предположений.

Если честно, то я уже не строил предположений. Что касается убийства Ромео, у меня были кое–какие догадки относительно личности убийцы, хотя, скорее всего, и ошибочные. Теперь, после гибели Юлианы, течение моих мыслей нарушилось. Я никак не мог проследить связь между этими преступлениями. Разве что символичность имен: Ромео и Юлия! Еще утром они не знали друг друга. И вот их жизненные пути пересеклись и оборвались здесь, в мотеле, близ Новской, на пути из Белграда в Загреб. Два таких разных жизненных пути. Ромео прошел войну, был в армии Муссолини, потом сражался вместе с нашими партизанами, храбрый воин, весельчак и покоритель женских сердец. За рулем своего грузовика он проделывал длинный путь от Неаполя до Стамбула – через Рим и Триест, Загреб и Белград, Афины – и назад. И вот в одной из точек этого маршрута, в мотеле близ Новской, после драки с человеком, у которого он отбил жену, его жизнь оборвалась. А Юлиана? Что она видела в жизни? Сны о новых, выстроенных ею городах, некое предчувствие счастья, учеба, любовь и вынужденный отказ от материнства… Случайная встреча на шоссе и смерть в мотеле! Тоже случайная – или нет? Вполне естественно, что у меня возник такой вопрос, поскольку мне никак не удавалось связать между собой эти убийства: не хватало мотива, который объяснил бы оба преступления…

Что их объединяло?

Шелковый шарф!

И Ромео, и Юлиана задушены шарфами, которые несчастный шофер, наверное, купил на каком–то из многолюдных стамбульских базаров.

Шарф – это смертельная петля, в которую сунули голову жертвы, подумал я и вдруг вспомнил, что Ромео подарил три шарфа: Юлиане, Чедне и Розмари. Три совершенно одинаковых шарфа – серийное производство! Ромео задушен шарфом. Юлиана задушена шарфом! А Чедна? А Розмари? Неужели и им грозит та же участь?

Мои размышления нарушил официант:

– Не хотите ли чего–нибудь выпить?

Помню, я тогда потер лоб и вперил взгляд в его лицо. Будто откуда–то издалека до меня донесся голос:

– Ну и заваруха! Приехала специальная группа из Загреба!

Я снова потер лоб и заказал минеральной воды. В тот момент я решил, что не выпью ни капли алкоголя, пока не прояснится эта ужасная история. На трезвую голову всегда лучше думается. Я полагал, что совместными усилиями с Чедной мне удастся найти в густых зарослях тропинку, которая выведет меня на солнечную поляну, иначе говоря, мне удастся разгадать тайну убийств.

Мы с Чедной сидели за одним столиком.

После того как в номере немецкого промышленника была обнаружена задушенная Юлиана и когда мы немного оправились от потрясения, нас вновь собрали в гостиной. Обращенный ко мне вопрос официанта вывел меня из задумчивости и заставил вернуться к действительности. Оглядевшись вокруг, я увидел, что мы расположились, словно соблюдая некое неписаное правило игры, так, как нас расставила сама жизнь.

Мы сидели с Чедной, за другим столом – Штраус со своей дочерью, за третьим – Степан Прпич, за четвертым – Нино Веселица.

Тем временем эксперты, вероятно, пытались установить, когда наступила смерть Юлианы Катич.

Признаюсь честно, я чувствовал себя как подозреваемый, который должен доказать свое алиби. И еще – в тот момент я был уверен в невиновности лишь одного человека – себя самого!

Я старался вспомнить, кто последним видел Юлиану.

Когда Штраус любезно предложил девушке отдохнуть в его номере, ее проводили наверх Чедна и сам немец.

Розмари отправилась в комнату переодеться после того, как обнаружила мертвого Ромео; тогда она сняла златиборский джемпер. Его надела Юлиана: она жаловалась, что мерзнет, очевидно, ее знобило.

Нино Веселица поднимался наверх, чтобы напомнить Юлиане про лекарство. Нино? Дверь была заперта. Юлиана откликнулась, но в комнату его не впустила.

Значит, Розмари последняя, кто разговаривал с Юлианой.

А что, если Юлиана все–таки впустила Нино?

У меня голова пошла кругом.

На этот раз из задумчивости меня вывела Чедна:

– Двойное виски!

Ого! Я – минеральную воду, Чедна – виски!

Когда официант отошел, она обратилась ко мне с предложением:

– Давай объединим наши усилия! Идет?

– Я чувствую себя как в мышеловке. Кто–то за кем–то охотится, а кто кого поймает, неизвестно.

– Я буду ловить Штраусов, а ты – Прпича и Веселицу. Договорились?

– Я – отца с дочерью, а ты – вероятных убийц! – не согласился я.

Чедна усмехнулась:

– Убийцей можешь быть ты, хоть ты и исключил нас из списка подозреваемых.

– Тебя – нет, – мягко возразил я. – Если у тебя найдется мотив, ты остаешься в игре…

– Мотив есть и у тебя: когда–то вместо ягненка Ромео подсунул тебе старого кота! – И она многозначительно усмехнулась.

Я ценю чувство юмора, особенно в критических ситуациях, и еще – веские доводы.

– Соглашайся, – настаивала Чедна. – Ты уже нашел общий язык с Прпичем и Веселицей, а я даже не раскрыла тайну двуспальной кровати в номере Штраусов.

Я вздрогнул. Двуспальная кровать?

Ну да! Как это я не додумался, а ведь видел своими глазами!

Юлиану задушили шелковым шарфом, когда она отдыхала на единственной кровати в номере. Этот номер с этой кроватью взял для себя и своей дочери Штраус.

Отец и дочь в общей постели? Шестидесятилетний отец и семнадцатилетняя дочь – под одним одеялом?

И под этим одеялом нашла смерть Юлиана!

Я всегда преклонялся перед особенностью женщин чувствовать всем своим существом. Вот Чедна: ее незримые антенны улавливали таинственные сигналы, которые каким–то образом помогали разуму безошибочно приблизиться к истине.

– Ты до чего–нибудь докопалась? – спросил я подозрительно.

Она посмотрела на меня с таинственным видом.

– Вот выпью двойное виски, и в голове прояснится! А пока только домыслы. Штраусы постоянно ссорятся, у них – конфликт поколений. Оба пышут здоровьем, энергичны, как истые германцы. Самодовольны, я бы сказала, исполнены желания завоевать все окружающее пространство и… – Она замолчала. – Не знаю, – после краткого раздумья продолжила Чедна, – или я заблуждаюсь, или на правильном пути. Если на правильном – тогда я близка к истине, хотя не верю, что кто–то из них… – она подыскивала слова, – виновник преступления.

– Ты думаешь, они состоят в кровосмесительной связи? – произнес я осторожно.

– Вроде того, – подтвердила Чедна.

– Какая испорченность! – вырвалось у меня. – Как тебе могло прийти в голову такое?

– Но и тебе «такое» пришло в голову! – заметила Чедна. – Может, и ты, когда доживешь до шестидесяти, захочешь ощутить рядом под одеялом тепло молодого тела!

– У тебя есть доказательства?

– Нет, но я рассуждаю с позиции женщины, которая своим телом хочет обеспечить себе красивую жизнь!

– Неужели тебя не потрясла смерть Ромео и Юлианы?! – спросил я, изумленный ходом ее мысли.

– Тут ничего не поделаешь, – ответила Чедна. – Смерть – вне нашего понимания. Никто нам не вернет умерших. Лишь одно известно наверняка: когда–нибудь мы присоединимся к ним, и тогда, если дух живет и вне тела, они расскажут, кто повинен в их гибели.

– Красиво!

– Истина куда неприглядней, – парировала Чедна.

– И недоступней, – добавил я. – Ты не думаешь, что убийца кто–то из Штраусов?

– А ты? – ответила Чедна вопросом на вопрос. – Ты не думаешь, что кто–нибудь из двоих… – она взглядом указала на Прпича и Веселицу, – что убийца один из них?

– Не знаю! – проговорил я и сам удивился искренности, с какой высказал свое сомнение. – Не знаю! – повторил я. – Уверен я только в себе.

– Ну, значит, нас двое, – усмехнулась Чедна. – Добавь и Джордже. Не думаю, что он стал бы мстить Ромео из–за кошачьего жаркого. Круг сужается. Объединим наши усилия!

– За границами этого круга простирается весь мир! – высказал я мысль, выразившую мою беспомощность.

Наш бесплодный разговор прервал официант – единственный маяк в этом бушующем море страстей и догадок. Он принес двойное виски для Чедны и бутылку минеральной – для меня.

– Пора ужинать, – напомнил он, улыбаясь, как человек, прекрасно изучивший привычки своих клиентов. – Рекомендую блюда славонской кухни…

– Спасибо, позднее, – поблагодарил я. – Впереди у нас долгая ночь.

Я смотрел, что он ставит на другие столики, и таким образом узнал, что Прпич заказал бутылку темного пива, Нино – кока–колу, а семья Штраус – бутылку виски. Надо признать, что Штраусы вели себя как настоящие готы, предопределение которых – править миром. Они знали, что такое доброе вино и хорошая закуска.

Чедна отпила глоток виски, облизнула губы и, держа стакан на уровне глаз, с печальным видом засмотрелась на золотистую жидкость.

– Если б я была ясновидящей… Чао, приятель! Я присоединяюсь к семейству… – И Чедна перебралась за стол, где поглощали виски папаша и доченька Штраус.

III

А что делать мне?

Пребывать в одиночестве или составить компанию Прпичу и Веселице?

Я недолго размышлял, к кому подсесть, поскольку сразу вспомнилась история о Буридановом осле, и выбрал Прпича.

Вначале он будто и не заметил моего появления. Подняв стакан с пивом, он, подобно Чедне, задумчиво уставился на переливающуюся через край пену.

Наконец взглянув на меня, он пригубил пива, пробормотал: «Да, да!» – и вновь погрузился в молчание.

Увидев, что я пью минеральную воду, Прпич поддразнил меня:

– Что, трезвеем?

Я хотел было рассмеяться, но у меня вдруг пересохло в горле!

Если я и заподозрил Прпича в убийстве Ромео, то после гибели Юлианы подозрение рассеялось. У Прпича были причины желать смерти Ромео, но зачем стал бы он убивать незнакомую девушку? И сама собой возникла мысль: у преступника были основания для убийства и Ромео, и Юлианы. «Найди мотив – найдешь и убийцу!» – решил я.

Степан Прпич стряхнул оцепенение, отпил еще глоток и негромко, словно про себя, спросил:

– Кому понадобилось убивать Юлиану?

Я ожидал, что он продолжит свои размышления вслух, но он умолк, застыв в неподвижности. Однако я был уверен, что за внешней апатией крылась лихорадочная работа мозга. Следующие несколько минут показались мне вечностью. За соседним столом, напоминая восковую фигуру, сидел Веселица. Пожелтевшее лицо, окаменевшая поза говорили о том, что он заблудился мыслями где–то далеко, откуда не желал возвращаться.

Я услышал шепот Прпича. И снова он обращался скорее к себе, чем ко мне:

– Странно все–таки! Надо, чтоб все произошло именно в день годовщины моей свадьбы!

– Что? Годовщина вашей свадьбы? – Я насторожился.

– Сегодня ровно пять лет, как мы с Катицей обвенчались. Я пригласил ее поужинать, и она вот–вот должна прийти. – Он усмехнулся: – Потому я и надел новые ботинки, не из–за футбола же. Под комбинезоном у меня выходной костюм… Я и букет роз купил, и подарок – три метра шелка на летнее платье… Черт знает, кому все это понадобилось!

Интересно, что еще мне придется услышать?!

– Вы знали, что сегодня проедет Ромео?

– Черта с два! Если б знал, отпросился бы с работы и поехал с Катицей в город… Вот беда! Что–то она скажет, когда приедет? Ее ко мне не пустят!

– Почему?

– Ну, я же арестован, все мы арестованы, и чтобы ни о чем с ней не могли договориться…

– Мы все арестованы? – переспросил я, не очень в это веря.

– Все! Пока не докажем, что невиновны.

– Но кто–то из нас…

– Кто–то свою невиновность доказать не сможет. А мне труднее всех. Когда Сенечич спросил, не я ли убил Ромео, я ответил: «Нет, хотя у нас с ним были свои счеты!» И Юлиану не убивал. Я ее и не знал, у меня не было причин убивать ее. Но у кого–то были. Шею бы свернул тому…

– Вы все сказали Сенечичу?

– Все? – Он посмотрел мне прямо в глаза. – Все, что и вам. А совсем все мне и самому неизвестно! Многое из того, что я ему сообщил, Сенечич знал. Еще я сказал, что жду Катицу, чтобы отпраздновать годовщину свадьбы…

– Он не спрашивал, заметили ли вы, находясь у бензоколонки, что–нибудь подозрительное – положим, поблизости от мотеля?

– Спрашивал. На то он и хороший следователь!

– Что же вы ответили?

Прпич помолчал, разглядывая меня.

– Хотите мне помочь? – спросил он наконец.

– Я верю вам. Если в моих силах, помогу.

– И вы под подозрением? – В его глазах блеснула веселая искорка.

– Полагаю. – Я ободряюще улыбнулся.

– Видите ли, у меня было много работы, мне некогда было бездельничать и глазеть по сторонам… – Прпич явно тянул время.

– Вы так и сказали Сенечичу?

– Нет! Я рассказал ему о том, что, по–моему, имеет отношение ко всем этим событиям… – Он опять задумался, очевидно решая, довериться мне или нет. – Я сказал, что видел, как Ромео шел к своему рефрижератору.

– Когда вышел из мотеля?

– Нет, он появился с западной стороны мотеля.

– Что вы хотите этим сказать?

– Бензоколонка находится у правого крыла здания. Со стороны Загреба, значит. Ромео появился справа, прошел мимо меня, как ни в чем не бывало, подмигнул и подошел к своему рефрижератору. Кажется, он слегка прихрамывал.

– И?

– Я видел, как он встал на подножку, открыл дверцу и забрался в кабину.

– Когда вы его видели?

– То есть в котором часу? Точно не знаю – наверное, где–то в середине первого тайма.

– Не до начала матча?

– По–моему, уже после того, как венгры забили нам гол; знаете, на бензоколонке есть транзистор…

– Это все?

– Еще я видел, как выходил толстый немец.

– Он ходил в автосервис узнать насчет своего «мерседеса», это мне известно.

– Но вначале он направился к машине Ромео…

– Что вы сказали?

– Что сказал, то и повторю. Однако я не знаю, подходил ли он к ней. Подъехала колонна болгарских рефрижераторов и все загородила. По правде говоря, у меня не было причин следить за чьими–либо передвижениями.

– Вы видели еще кого–нибудь?

– Вас! – Прпич усмехнулся. – И Веселицу.

– Я постоял на пороге…

– И вас, и Веселицу я видел у дверей. Вернулись ли вы в мотель или куда–то еще направились – этого я с уверенностью сказать не смогу.

– А Веселица?

– Кажется, он сразу вернулся в ресторан. Но и в этом я не могу поклясться. – Он пожал плечами. – Не возьму грех на душу.

– Вы кого–нибудь подозреваете?

– Кто я такой, чтобы кого–нибудь подозревать! Пытаюсь спасти собственную шкуру, а не знаю как… – Он помолчал, пристукнул стаканом по столу, отпил глоток пива и вытер губы ладонью. – Видите ли, подъезжало много машин. Может, кто–то подъехал и, убив Ромео, скрылся.

– А Юлиана?

– Это–то меня и смущает. Не улавливаю связи.

– Однако она существует!

– Есть некая таинственная связь… – продекламировал поэтически настроенный Прпич.

– Да, – согласился я. – И когда тайна раскроется, мы увидим, что были близки к ее разгадке.

– Знаете, у меня есть кое–какое образование. – Он усмехнулся. – Экономист с бензоколонки! Но по природе своей я очень привязан к земле – крестьянское дитя. Земля по–настоящему справедлива и с одинаковой любовью принимает всех в свои объятия… У меня предчувствие… то есть мне кажется, что последует продолжение…

Я недоверчиво взглянул на него.

– Вы думаете, на очереди кто–то из нас?

– Думаю, – грустно признался Прпич. – И хочу, чтобы это был я: уж тогда бы наверняка была доказана моя невиновность!

– Откуда такие мрачные мысли?

– Предчувствие – как у старой бабки! И оно мне подсказывает, что следователь Сенечич опять вызовет меня первым на допрос.

– Прпич, – я дотронулся до его плеча, – как вы полагаете, что понадобилось Ромео за мотелем?

– Не знаю, может, хотел взглянуть, как колосится пшеница! Не знаю, правда, не знаю.

В гостиную вошел милиционер, приблизился к нашему столу и пригласил Прпича к следователю. Поднимаясь со стула, Прпич торжествующе взглянул на меня, будто хотел сказать: «Что я вам говорил!», но не произнес ни слова, только махнул рукой и зашагал впереди милиционера.

Я остался в одиночестве.

IV

Через три столика от меня сидели Чедна, Штраус и его дочь. Я слышал их голоса; мне показалось, что отец и дочь ссорятся, а Чедна внимательно прислушивается.

За соседним столиком сидел Веселица, и, если бы он не покачивался из стороны в сторону, я бы и впрямь поверил, что это восковая фигура. Он раскачивался все сильнее, и в какой–то момент я испугался, что бедняга без чувств упадет со стула.

– Вам нехорошо? – спросил я, подсев к юноше.

Он не отозвался: мысли его были далеко отсюда. Однако раскачиваться перестал.

Куда был устремлен его взгляд?

Я боялся вывести его из этого состояния, вернуть к действительности. Шли минуты, и мне делалось не по себе. Лучше было ни о чем не думать. Я услышал шепот Нино:

– Юлиана сказала, что ребенок ее погубит. Она погубила и ребенка, и себя.

Мне хотелось спросить, что он имеет в виду. Что значит «погубила и ребенка, и себя»? Неужели Веселица считает, что Юлиана покончила с собой? Не может быть!

– Вы думаете, Юлиана…

Нино помотал головой, не давая мне договорить, и снова начал раскачиваться. Он, очевидно, не желал поддерживать беседу, тем более откровенную.

А я вдруг вспомнил, что Юлиана не открыла ему дверь, когда он пришел напомнить ей про лекарство.

Мне кажется, мы сидели так, словно немые, минут десять, когда вернулся Прпич. Он сел за тот же столик, за которым мы с ним беседовали, а милиционер вызвал Штрауса. Я увидел, как румяный толстый немец тяжело поднимается со стула, не отрывая взгляда от Розмари, опустившей голову на грудь. Он склонился к Чедне, что–то сказал ей и покинул гостиную в сопровождении милиционера.

Мне вспомнилось, как говорил Прпич: все мы под подозрением!

И Штраус тоже!

Я собирался пересесть к Прпичу, когда меня позвала Чедна.

Розмари по–прежнему сидела, не поднимая головы, и тихо плакала. Чедна ласково гладила ее светлые длинные волосы.

– Одна трагедия за другой! – шепнула мне Чедна. – Штраус ужасно зол; он даже сказал, что Розмари маленькая ведьма и приносит несчастье, что ее следует хорошенько отстегать. Он отчитал ее за то, что она чересчур крепко спала: едва не пришлось взломать двери, чтобы уложить в постель больную Юлиану. Розмари оправдывалась, мол, его подозрения напрасны и нехорошо так о ней думать. В ответ Штраус сказал, что ему известна истина и Розмари получит по заслугам. При этом он неприлично выражался, употреблял жаргонные немецкие слова, которыми называют проституток. Грозился, что обреет наголо, вымажет смолой и подожжет. А о ее матери говорил как о своднице, торгующей несовершеннолетними! Словом, небольшая ссора между отцом и дочерью.

– Ну, ты и нагородила! – У меня было ощущение, будто я попал под пулеметную очередь. – Он что, и тебя не постеснялся?

– Не постеснялся, как ни странно. Штраус, похоже, мне доверяет. Он сказал, что может быть откровенным, потому что он не убийца, а со мной готов беседовать, о чем пожелаю.

– Что это значит?

– Что значит, то и значит! – отрезала Чедна и опять занялась Розмари.

Она утешала девушку, гладила по волосам, уговорила поднять лицо и привести себя в порядок. Нашептывая ласковые слова, Чедна носовым платком вытерла с ее щек слезы, освежила туалетной водой. К Розмари вернулся румянец, и она вновь была похожа на школьницу, слегка нашалившую и наказанную отцом. Она благодарила Чедну.

– Существует ли связь между ссорой и случившимся? – спросил я, сознавая всю нелепость вопроса.

– Вырастешь – узнаешь! – Чедна улыбнулась с таким видом, что и на губах Розмари заиграла ангельская улыбка.

– Я думаю, отец не стал бы так разговаривать со взрослой дочерью, – попытался я исправить свою оплошность.

– Ты страшно сообразителен, дорогой Предраг! – похвалила меня Чедна. – Не исключено, нам с тобой удастся раньше Джордже добраться до истины.

– Если ты выступишь в роли Пифии, успех нам обеспечен! И пожалуйста, продолжай, раз тебе так нравится, изъясняться загадками!

– А ты умеешь их разгадывать?

– Если считать, что перед нами семь тайн, я приоткрыл две. – И я в общих чертах пересказал все, что узнал от Прпича и Веселицы.

– Ты им веришь?

– Верю! – ответил я не колеблясь.

– Кого же ты подозреваешь?

– Я в недоумении, – искренно признался я. – Мне не хватает камешков, чтобы составить мозаику… – Чуть подумав, я высказал первое, что мне пришло в голову: – Может, эта кукла!

Я не успел пояснить свою мысль, потому что в сопровождении милиционера появился Штраус. Он был красный как свекла, казалось, его вот–вот хватит удар. Платком отирая со лба пот, он пытался улыбнуться.

– Все в порядке? – осведомилась Чедна, когда Штраус сел за стол.

– Да! – лаконично ответил тот.

Я полагал, что милиционер пригласит нашу красотку, но он обратился ко мне:

– Товарищ Равник, попрошу вас следовать за мной!

Я поморщился, а Штраус, разводя руками, произнес:

– Что поделаешь, все мы под богом!

Когда я был уже у самых дверей, кто–то легонько хлопнул меня по плечу. Обернувшись, я увидел Чедну. Ее взгляд опалил меня.

– Проверь паспорта! – шепнула она мне в самое ухо.

V

В кабинете меня ждали следователь Сенечич и Джордже.

– Майор Врзич говорил мне о вас, – начал Сенечич. – Надеюсь на вашу помощь.

– Не думаю, что мне удалось узнать больше, чем вам. – Я был польщен. – Я разговаривал с Прпичем, попросил рассказать все, что ему известно. Он ответил, что вы его знаете как облупленного и что у него нет необходимости что–либо скрывать. Еще поведал мне о Ромео и своей Катице…

– Я верю, что он чист, – прервал меня Сенечич, – но это надо доказать… Может, он все же упомянул о чем–нибудь интересном?

– Я спросил, не заметил ли он, кто выходил из мотеля во время первого тайма. Он назвал Штрауса, Веселицу и меня.

– Ах, да, вы ведь тоже в списке подозреваемых, – улыбнулся Сенечич. – Это Прпич и нам сообщил. Только он не помнит точно, в какой последовательности. Ему кажется, что вначале вышел Штраус, потом вы и Веселица… Но он не может утверждать, что кто–то из вас подходил к рефрижератору Ромео.

– Надеюсь, у тебя есть алиби, – вмешался в разговор мой друг.

– Надеюсь, – сказал я и добавил: – Прпич обратил внимание, что Ромео появился справа из–за мотеля и, подмигнув, прошел мимо. Ему показалось, что Ромео прихрамывает.

– М–м–м, – промычал Сенечич.

– А еще Прпич ждет жену. Они собирались сегодня отметить годовщину свадьбы.

– Все это он нам рассказал.

– Он боится, что вы не позволите ему увидеться с женой. Почему бы не разрешить ему отпраздновать годовщину, если, конечно, ему вообще до этого? Я, чтобы не оставлять их наедине, могу составить им компанию!

– Неплохая идея, – согласился Сенечич. – А что вы думаете о Штраусе и его дочери?

– Все самое наилучшее! – улыбнулся я. – Правда, супруга майора мне кое–что рассказала… Отец и дочь серьезно повздорили.

– Интересно! Штраус нам ничего не говорил о ссоре.

– Насколько я мог понять из слов Чедны, немец упрекал дочь в том, что она поощряла ухаживания Ромео.

– Ромео ухаживал за всеми женщинами, – заметил Джордже.

– Я хотел бы напомнить вам, что Розмари первая увидела Ромео мертвым и последняя разговаривала с Юлианой…

– Полезное замечание, – остановил меня Сенечич. – Благодарю вас, товарищ Равник, за помощь. Думаю, сегодня вечером нам придется беседовать неоднократно.

Я направился было к двери, но, остановившись на полпути, вернулся к столу:

– Разрешите, товарищ следователь, взглянуть на паспорта Штраусов.

Зазвонил телефон. Рука Сенечича потянулась к трубке и замерла в воздухе. Он внимательно посмотрел на меня и, сняв наконец трубку, другой рукой протянул мне паспорта.

Разглядывая документы, я слышал отрывистые фразы Сенечича:

– Алло… да, я… Что ты сказал? Выехали сорок пять минут назад?.. Значит, скоро будут здесь… Что?.. Думаешь?.. Черт возьми, это мне не пришло в голову…

Я перестал прислушиваться к разговору, поскольку изучение паспортов поглотило все мое внимание. В клубке появилась ниточка. Два паспорта – отца и дочери. Одна семья, но разные фамилии.

Сенечич положил трубку на рычаг, а я оба паспорта – на стол.

– Сравните фамилии. – Я торжествовал.

Следователь недоуменно взглянул на меня. Вместе с Джордже он склонился над документами. Наступила тишина. «Боже мой!» – прошептал следователь. Джордже взял паспорт и прочитал по слогам:

– Adolf Strauss, с двумя «s» на конце!

Затем, раскрыв второй паспорт, так же по слогам прочитал:

– Rozmari Strauch, «ch» на конце!

– Отец и дочь! – вздохнул Сенечич. – Черт бы их побрал!

– В таком случае ссора между ними приобретает иной смысл! – сказал Джордже.

Я же подумал о Чедне, которой ее женское чутье подсказало, в каких «родственных» отношениях состоят отец Штраус и дочь Штраух!

Наверное, Джордже прочитал мои мысли, потому что спросил:

– Это твоя идея насчет паспортов?

– Чедна шепнула.

– Как она объясняет ссору между «отцом» и «дочерью»?

– По–моему, так же как и мы. Впрочем, Штраус в соседней комнате, можно позвать его и самого спросить.

– Разумеется, – согласился Сенечич. – Надо же проморгать такое! Очень благодарен вам за помощь… Ах, да, – вспомнил он, – а вы разговаривали с Веселицей?

– А вы? – поинтересовался я.

– Нет. Убийство девушки нарушило очередность в допросе.

– Я с ним беседовал, когда она была жива. Здесь все как будто ясно. Юлиана сделала в Белграде аборт. Молодые люди остались без денег, и им пришлось на попутках добираться до Загреба. Майор Врзич, очевидно, рассказал вам о нашем путешествии от Белграда до Новской?

Сенечич кивнул.

– Когда у мотеля Юлиана вышла из машины, ей стало плохо. Веселица хлопал ее по щекам, чтобы, по его словам, привести девушку в чувство. Затем, воспользовавшись любезностью господина Штрауса, она отправилась отдыхать в номер.

– Кто провожал ее до комнаты?

– Чедна и Штраус.

– Больше никто?

– Никто, насколько мне известно. Да, Чедна мне рассказала, что им потребовалось несколько минут, чтобы разбудить Розмари. Она спала крепко, как младенец!

– М–да, – буркнул Сенечич.

– Лучше пусть Чедна сама вам об этом расскажет.

– Спасибо за совет!

– Должен вам сообщить еще одну деталь. Веселица ходил напомнить Юлиане про лекарство. Она откликнулась из комнаты, но дверь ему не открыла…

– Хочешь сказать, быть может, и открыла? – задал вопрос Джордже.

– Я ничего не хочу сказать, – возразил я сердито. – Говорю то, что услышал от Веселицы.

– Боюсь, нам придется заночевать в мотеле, – заметил Сенечич. – Должны сообщить результаты вскрытия из местной больницы. К тому же есть вещи, которые требуют более детального изучения. – Он встал, открыл дверь и, подозвав милиционера, сказал: – Пригласи сюда кого–нибудь из администрации.

– Я бы хотел получить номер Штраусов, – попросил я, когда милиционер ушел. – Думаю, они не захотят ночевать в комнате, где произошло убийство.

– А ты любишь общаться с привидениями, – поддел меня Джордже.

– Не возражаю, – сказал Сенечич. – Однако берегитесь духов!

– Оставим шутки. Дух убийцы постоянно с нами, – заметил я, – но я его не боюсь.

– Если убийца еще здесь, – уточнил Джордже.

Вошел официант:

– Вы меня звали?

– Скажите, – обратился к нему Сенечич, – у вас есть свободные комнаты?

– Кое–что осталось, – услужливо ответил официант.

– Нам нужно… – Следователь замолчал и пристально взглянул на него. – Как ваше имя?

– Антон… Антон Врабец.

– Я вас не знаю. Давно вы в мотеле?

– Еще и месяца нет!

– Сегодня вы работали целый день?

– Нет, моя смена с двух часов дня до полуночи.

– Полагаю, вы сможете нам помочь. Если вы что–нибудь заметили…

– Разумеется, господин следователь. Я в вашем распоряжении. Сколько комнат желаете?

– Четыре номера для наших гостей. – Сенечич усмехнулся. – Штрауса с дочерью переведите в другую комнату. Понимаете? Неудобно оставлять их там, где… ну, словом, вы понимаете. В номер Штрауса поселите Равника, – он указал на меня. – Еще в одной комнате разместятся майор Врзич с женой, и нужен номер для Прпича.

– Он тоже останется в мотеле? – осведомился официант.

– Да. Если можно, оставьте три номера для моих людей.

– У управляющего сегодня выходной, я его заменяю. Надеюсь, вы останетесь довольны. Во всяком случае, будет сделано все необходимое… Пойду распоряжусь, чтобы поменяли постельное белье и полотенца.

– Спасибо, товарищ Врабец. И сообщите, если подметите что–нибудь интересное.

– Непременно, господин Сенечич. – Поклонившись, Врабец пошел к выходу.

В это время вновь зазвонил телефон. Следователь поднял трубку, пробормотал: «Да, это я» – и дождался, пока официант выйдет из комнаты. Я тоже было направился к двери, но слова, произнесенные Сенечичем, заставили меня остановиться.

– Интерпол… Думаешь?.. Через полчаса или час… Думаешь? Я жду с минуты на минуту…

VI

Я покинул кабинет, пребывая в уверенности, что сообщил следствию драгоценнейшие сведения, а сам остался ни с чем. Но меня утешала мысль, что даже самый слабый бегун, если не сойдет с дистанции, добежит до финиша.

В сопровождении милиционера я вернулся в гостиную. Штраус, Розмари и Чедна по–прежнему сидели вместе. Исполненное важности лицо немца было таким же багровым, только теперь это объяснялось выпитым виски. Розмари благодаря заботам Чедны посвежела и повеселела. Впрочем, известно, жизненные трагедии оставляют на детях не столь глубокий след, как на отцах.

– Похоже, придется здесь ночевать, – сообщил я, присаживаясь к их столику.

– Да, господин Сенечич сказал мне, – подтвердил немец. – Я попросил, чтобы нам с дочерью дали другую комнату. Сами понимаете… К тому же в автосервисе сказали, чтобы я не рассчитывал сегодня на мой «мерседес».