Текст книги "Избранное"
Автор книги: Михаил Шевченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)
ЕСЛИ БЫ ДЕРЕВЬЯ УМЕЛИ ГОВОРИТЬ
– Хорошо, если бы деревья умели говорить! Они так много видели! Они столько бы могли рассказать!..
ЕГО СТРАДАНИЕ
– Знаешь, папа, в Мальтинии мне платят восемьсот тысяч рублей. А мне нужно только сто десять тысяч.
– Что же ты делаешь с остальными?
– Разделяю их. Ни копейки лишних себе не оставляю. Знаешь, там очень много нищих, несчастных людей.
– Но ведь твоих денег не хватит, чтоб спасти их от нищеты.
– Вот в этом-то мое страдание, папа!
ЭТО ПРАВДА
Посмотрели с ним чешский фантастический фильм о поисках средства, исцеляющего от всех болезней, – «Секрет племени Бороро».
Вышли из кинотеатра. Стали делиться впечатлениями.
– Знаешь, папа, в Мальтинии есть болезнь, которая залечивается как раз испорченным бороро.
– Что же это за болезнь?
– Веренгия, – отвечает не задумываясь.
– Да, интересно. А не написать ли тебе фантастическую повесть под названием «Веренгия»?
– Да, я могу написать. Только не фантастическую. Все то, что я тебе рассказываю, не фантастика. Это правда, папа. Правда.
Умолкаем.
Я думаю, как же сильна фантазия, и как сильна детская фантазия! Он все, о чем говорит, все видит, ощущает, чувствует. Для него это – правда.
ЧТО ТАКОЕ ДЕТСТВО
Гуляем по набережной.
– Папа, а люди, которые не понимают сказок, плохие и несчастные.
Через молчание:
– Знаешь, папа, детство – это сказка.
ВОТ ВАМ ВОПРОС
– Папа, а какой государственный строй в раю?
Надо читать сложнейшую из лекций.
«МОЕМУ РЕДАКТОРУ»
С. В. Михалков подарил Максиму свою книжку «День Родины» с надписью: «Моему редактору…»
Принес я книжку домой. Максим прочитал надпись и так раздумчиво:
– Вот видишь, папа, я уже и забыл про маленькое добро, что я сделал дяде Михалкову, а он помнит. Видишь?
ТАК БЫВАЕТ…
– Папа, ты знаешь, кто такой был Колумб?
– Великий мореплаватель.
– Это правильно. Но ты знаешь, что он был генуэзец и куда он плыл?
– Он плыл в Индию, – отвечаю.
– Вот видишь, плыл в Индию, а открыл Америку. Так и бывает: ищешь одно, а находишь другое.
ПОНЯЛ РАДОСТЬ ОТЦА
– Папа, я стал читать книгу «Сын Зевса». Дошел до разговора о сыне и перестал видеть строки… Что со мной произошло?
– Видимо, то же, что со мной происходит, когда я думаю о тебе.
– Правильно. Я как раз прочел фразу: «У меня родился сын! – воскликнул Филипп». И я сразу представил тебя. Ты понимаешь, какая это радость! Понимаешь?
САМЫЙ КРАСИВЫЙ ЧЕЛОВЕК
– Кто самый красивый?
И, не дождавшись моего ответа, сказал:
– Самый красивый человек тот, кто видит вокруг себя красивых.
СКОРЕЕ ВСЕ ПОНЯТЬ!
Приболел. Лежит у меня на диване.
– Папа, дай мне десятый том Гюго.
Подаю. Углубляется в чтение.
Вдруг откладывает книжку и плачет.
– Ты что, мальчишка?
– Ну почему?.. Почему я не понимаю, что хотел сказать Гюго?
– Родной мой, все поймешь. Всему свое время.
– Но я хочу скорее! Скорее все понять!..
Я подхожу к проигрывателю и завожу пластинку с романсом Тортиллы – из музыки к кинофильму «Приключения Буратино».
…Юный друг, всегда будь юным,
Ты взрослеть не торопись.
Будь веселым, дерзким, шумным,
Драться надо – так дерись!..
– Вот, – говорю, – слышишь? Твоя любимая пластинка. «Ты взрослеть не торопись…»
– Все правильно, папа. Но все равно так хочется все-все знать поскорее!
САМОКРИТИКА
Читает учебник зарубежной истории для девятого класса. Лежит на кровати и перелистывает книгу, рассматривает схемы, карты. Потом откладывает учебник, закидывает руки за голову и лежит притихший.
Подхожу так, чтобы он меня не увидел. Лежит и улыбается.
– Ты чего это? – спрашиваю.
– Да вот смеюсь над собой. Какой же я в политике профан!..
ОБ ИСТОРИИ
– Папа, какая все-таки грязная штука – вся история. И правда, пора уже начать на земле новую историю. Ее Октябрь начал, да?
РАЗДУМЬЕ НАД КЕДРОВОЙ ШИШКОЙ
Принес я ему кедровую шишку – подарок моих алтайских друзей. Он долго хранил ее. Наконец вскрыл. Орехи лежали перед ним.
– Хорошо, папа, что шишка неживая. А то бы ей больно было, когда я потрошил ее.
КТО УМНЕЕ
Занимается музыкой, играет на пианино. Прерывает игру. Нога на ногу. Обхватывает колени сцепленными руками.
– Папа, а кто умнее – Бисмарк или Гитлер?
– А как ты думаешь? – спрашиваю в ответ.
– Думаю, что Бисмарк, – говорит. – У него все-таки хватило ума не идти войной на Россию.
МУЗЫКА
Закончил занятия на пианино.
– Ну, теперь я тебе в награду заведу что-нибудь легкое, – говорю. – Хочешь любимые «Три свинки и злой волк»?
– Нет, давай лучше Кареву. Хочу «Нищую» послушать.
Завожу романсы в исполнении Галины Каревой. Гасим свет. Ложимся на диван и, обнявшись, слушаем.
Лежим не дыша. Когда Карева поет романс Беранже, приподнимается на локте и весь – слух. Замечаю искорки слез на глазах. Молча прижимаю к себе. Молчим до конца пения.
«Сейчас, – думаю, – предложу ему румбу-фокстрот «Инес». Пусть отойдет…»
Предлагаю.
– Нет, папа. После Каревой я это уже не могу слушать. Пусть потом когда-нибудь.
В СКВЕРЕ
Резвятся собаки в сквере. Различных пород. Хозяева бегают среди собак и отгоняют их друг от друга, боясь, что они, по своему собачьему неразумению, испортят породу…
– Папа, я очень, как ты знаешь, люблю собак, но лучше бы в сквере было полно детей…
Мы прошли уже мимо сквера. Вдруг Максим обернулся и сказал.
– Бедные собаки. Побегают-побегают – и снова их уведут по домам. А сейчас вот гоняют и думают, что свободны… Только я не пойму, папа, зачем за ними бегают и хозяева. Чтоб собакам не так грустно было, что ли?..
ПОСЛОВИЦА
– Папа, в Мальтинии есть такая пословица. На маленьком подготавливаешься к большому. Правда, она подходит нам?
ОТ ИНЕЯ НА ТРАВЕ…
– Папа, какой твой любимый лозунг?
Гляжу на него и поражаюсь. Мы ведь только что говорили об инее на траве. И вдруг этот вопрос.
– Да здравствует правда! – отвечаю незамедлительно.
– А знаешь, Файт Восьмой, когдатошний президент Мальтинии, говорил, что должна быть и неправда. Неправда, папа, заставляет думать. Понимаешь? Файт Восьмой своим маршалам и генералам специально приказывал видеть неправду. Чтоб они думали.
– Это интересно, – говорю. – Но неправды все-таки не должно быть! Верно ведь?.. А вообще ты молодец.
– Это не я молодец. А Файт Восьмой.
– Он жив? – спрашиваю.
– Ты забыл, папа. Он умер в госпитале от гангрены. Удивительный он был человек, папа. Главное, очень терпеливый. Ты же понимаешь, как это важно для главы государства?.. Я многому у него научился. Думаю, и ты рад был бы с ним познакомиться.
ОТВЕТ НА ДОБРО
Учительница Клавдия Васильевна вручила нам новые учебники для второго класса и похвальный лист «За отличную учебу и примерное поведение» в первом классе.
– Это тебе, папа, ответ на все твое добро ко мне. Ты, надеюсь, не возражаешь?
ПОБЛИЖЕ К ЗЕМЛЕ
Взял с собой Максима в Прибалтику, в Дом творчества имени Яна Райниса в Дубултах. Предлагают нам комнату на верхних этажах.
– Давай, папа, пониже. Я не хочу, чтоб люди были под нами. И лучше поближе к земле.
«У МЕНЯ ЕЩЕ ТАК НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ»
– Ты курил, папа?
– Да.
– А как бросил курить?
– А ты разве не помнишь?.. Тебе было лет пять. Как-то я сказал матери, что напрасно она курит. «Да еще не успеешь бросить сигарету, – говорил я ей, – тянешься целовать Максима… Как ты можешь обдавать его табачищем?..» Ты слышал это. Потом мы вышли с тобой погулять по набережной. Я закурил. Шли-шли. И вдруг ты останавливаешь меня и говоришь: «Что же это ты, папа?.. Маме делаешь замечания насчет курения, а сам куришь?..» «И правда», – подумал я тут же. Ничего тебе сразу не ответил. Докурил сигарету, а потом сказал тебе: «Смотри: вот я бросаю в сугроб окурок и больше не курю».
Я помолчал, подумал – открывать ли ему всю правду – и сказал:
– Признаюсь, мне очень хотелось курить. Но я при тебе уже не курил. Курил тайком от тебя – недели три-четыре. А потом все же перестал совсем. Как видишь, сдержал слово.
– Да-а, – раздумчиво ответил Максим. – У меня еще так не получается… Вот ленюсь я делать зарядку. И ни-как не могу победить свою лень. Никак, шут ее возьми!..
В РИГЕ
Из Дубулт поехали мы на экскурсию в Ригу. Нам показали старый город.
– Знаешь, папа, если б всех людей здесь переодеть в рыцарские костюмы, мы бы с тобой очутились в средних веках. Ты так не думаешь?
УТРЕННЯЯ НЕОЖИДАННОСТЬ
Перед обедом дочитал «Остров сокровищ» Стивенсона. Весь день только и разговоров, что о пиратах, о черной метке, о Сильвере. За обедом пересказывает роман нашим соседям по столу.
Перед сном снова не расстается с книжкой.
Наутро поднялись, как всегда, рано и пошли к морю – делать зарядку и купаться. Подходим к спуску на берег и застываем, пораженные. На рейде, в туманной дымке, стоит парусник.
– Вот это да! – восклицаю я. – Это же «Испаньола»…
Максим молчал, не веря глазам своим.
– Да, – говорю, – вот тебе корабль, о котором ты вчера читал у Стивенсона. Представляешь, как тебе повезло?! Такого еще ни с кем не случалось!
Максим посмотрел на меня, потом снова на корабль. Может, и в самом деле сейчас все здесь изменится! Высадятся на берег герои знаменитого романа – и начнется!..
– Папа, – наконец произносит Максим, – никакая это не «Испаньола». Это же учебное судно «Крузенштерн».
Это было так. Максим узнал корабль. Давным-давно я приносил ему книжку, в которой были нарисованы известные учебные парусники. А сегодня был День Военно-Морского Флота, и судно пришло на праздник к Юрмале.
Максим долго еще рассказывал, как он был поражен утренней неожиданностью, которая наяву – пусть на мгновение! – подтверждала сказку. Ему, наверное, было все-таки жаль, что парусник оказался н е т е м кораблем…
РЕБЕНОК ЕСТЬ РЕБЕНОК
После ужина пошел я к товарищу на пятый этаж. Максим остался в комнате играть. Когда я вернулся, дверь нашей комнаты была заперта. Постучал – ответа не было. Постучал сильнее – молчание. Где же он?
Я спустился в вестибюль, обошел все его любимые уголки – Максима нигде не было.
Я заволновался: где сын? Может, у моря? Но один, без меня, он никогда не уходил к морю. И вообще у нас с ним был уговор: если он куда-нибудь хочет пойти – он сообщает мне об этом. Так же, как и я ему. И ни один из нас никогда еще этот уговор не нарушал.
И все же я пошел к морю. Максима на берегу не было.
Между тем уже темнело. Что делать? Я снова и снова обходил все места, где он мог быть. Узнав, что я ищу сына, у вестибюля собрались чуть ли не все отдыхающие. Никто за весь вечер не видел Максима нигде.
Все переполошились. Один вызвал директора Дома творчества. Другой сидел в вестибюле и обзванивал всех, кто отдыхал с детьми. Наконец предложили поднять на поиски пограничников.
– Нет, – сказал я. – Мы живем на втором этаже. Можно забраться к нам с крыши столовой.
– Да, в самом деле. Может, он дома?
– Но он никогда не засыпал рано, – сказал я.
– Да и потом, ему же звонили – он бы ответил…
Мы легко взобрались на крышу столовой. Я подсадил мальчика-узбека, соседа по столу, до карниза второго этажа. Через минуту он был уже в нашей комнате – дверь из лоджии, на счастье, была не закрыта.
Еще через минуту, которая мне показалась вечностью, он вышел в лоджию и тихо сказал:
– Дядя Миша, Максим спит. Вот вам ключ – я вынул из скважины.
Когда мальчик спустился с лоджии, я расцеловал его.
Потом у вестибюля кто-то целовал меня. Кого-то обнимал я.
– Ой, слава богу!..
– Я так и знала, что он спит!..
– Но вы такой молодец! Вы такой спокойный!..
Вскоре все разошлись. Я остался один на площадке перед домом и разрыдался. Стоял один и плакал навзрыд. Где-то в глубине души были и страх утраты, и счастье нового обретения сына.
Потом я пошел к себе. Максим лежал на боку и, полуукрытый одеялом, крепко спал, запрокинув слегка голову.
КАК НАЧАТЬ ПОВЕСТЬ
Сказал я ему, что хочется мне написать повесть под названием «Музыкальная история». Сказал, что у меня все продумано уже.
– Хочешь, я узнаю, как ты начнешь ее?
– Конечно.
– Так вот. Ты смотришь, как я занимаюсь на скрипке, вспоминаешь свое детство, свою мечту о музыке… Вот так.
– Правда. Я действительно так хочу начать. Хотя, сынок, это уже штамп…
– Все равно это довольно хороший способ, папа, – начать с конца. Получается очень интересно.
СЛЕЗЫ ДОН КИХОТА
Снова дома, в Москве. Смотрели кинофильм «Дон Кихот». Сначала Максим смеялся. Потом становился все сосредоточеннее и серьезнее.
После фильма ушел в ванную. Нет и нет. Подхожу к двери – закрыто. Стучу – не открывает. Еще раз стучу.
– Сейчас, папа.
Открывает дверь и, пригнувшись, пряча глаза, убегает в мою комнату.
Прихожу туда – плачет. Утираю слезы. Обнимаю, прижимаю его к себе.
– Что такое? Почему ты плачешь?
– Ты понимаешь, папа? Что же это они так… с Дон Кихотом?.. Он же хороший человек. Значит, правда не всегда может выстоять перед враньем?..
– Это, сыночек, зависит от силы правды.
Привожу ему примеры победы справедливости.
– А Сервантес написал роман, чтоб и о себе сказать?
– Конечно, – говорю, – и тоже, видишь, победил, раз книга дошла до нас и заставляет людей плакать.
Понемногу успокаивается.
ПРОВОДЫ В ШКОЛУ
1 сентября 1976 года. Мы с Максимом идем в школу, во второй класс. Мать только проснулась. Накинув халат, она вышла с нами и, помахав рукой, направилась к каналу купаться.
Повсюду встречаются стайки нарядных ребят.
Пришли во двор школы перед самым митингом. Цветы и ребятишки. Ребятишки и цветы.
Максим поманил меня нагнуться и прошептал на ухо:
– Ты почти один-разъединственный проводил меня, а то все мамы…
Поцеловал в щеку и заторопился к своему классу, который уже построился у подъезда школы.
СЛОВО МУЖЧИНЫ
Трудно дается зарядка – делать ее каждый день. Но после разговора с Максимом, намеков на его лень, он входит однажды утром, в полвосьмого, ко мне.
– Папа, я сделал зарядку и обтирание. Такой, знаешь, холодной водой!
– Очень рад. Молодец.
– Теперь я каждый день буду это делать.
– Ну, дай бог, – отвечаю.
Вечером снова мне говорит:
– Знаешь, утром я делал обтирание и зарядку.
– Допустим, сначала зарядку, – уточняю я, – а потом обтирание.
– Конечно, – отвечает Максим. – Ты меня поймал на логике, папа.
– Да нет, я просто так, – говорю. – Вот хорошо бы и завтра тоже: и зарядку, и обтирание. Да еще без моих понуканий. А?
– Ты в самом деле хочешь этого? – спрашивает сын.
– Конечно. Это же совершенно необходимо каждому человеку. Вспомни своего любимого Суворова!
На другой день снова встает ровно в семь, делает зарядку и обтирание.
– Вот видишь, папа, я и сегодня сделал все, как надо. Это уже второй день. Ты удивлен?
– Нет, меня это не удивляет. Я знаю: ты понял нужность этого. Ты ведь днем лучше себя чувствуешь. Правда?
– Я так и знал, что ты понимаешь меня, – отвечает Максим. – Но вот почему я себя позже понимаю, чем ты меня?.. Вот что меня занимает… А зарядку и обтирание – будь уверен, папа! – я буду делать всю жизнь!
– Что ж, – говорю, – слово мужчины есть слово мужчины.
И правда, уже месяца два он верен своему обещанию.
ОКУНЬ
Встретился нам на набережной рыбак. Он остановил нас, опустил с плеча свои снасти, достал из садка окуня с ладошку и протянул его Максиму.
– Держи!
Окунь еще шевелился.
– Давай поспешим домой, поместим его в воду, он оживет совсем, – сказал я.
– Ага! Давай!
Побежали. Максим держал в руке подрагивающего окуня и все выкрикивал:
– Смотри, папа, жив! Эх, добежать бы!..
Щеки раскраснелись. Запыхавшись, перелетел через ступеньки. Ворвался в коридор и сильно нажал на кнопку звонка.
Не раздеваясь, быстро налили в таз воды. Максим опустил туда окуня. Он понемногу отошел, перестал всплывать кверху брюхом и вскоре начал плавать в тазу, шевеля плавниками.
Максим ликовал. Трогал пальцем красноватые плавники. Торжествующе поглядывал на меня.
– Все равно он умрет, – сказал подошедший дедушка Петя.
– И пусть. А пока живет! – недовольно ответил Максим.
– Ну, ладно, – сказал дедушка. – Потом тебе бабушка Груня зажарит его. У-у, какой он вкусный, жареный окунь.
Максим промолчал.
А минут через десять подошел к бабушке.
– Когда окунь умрет, ты можешь зажарить его. Но есть его я не буду.
ХОРОШАЯ ПРИМЕТА
Пошли погулять перед сном.
– Папа, почему небо такое темно-багрово-бордовое какое-то?
– Понимаешь, – объяснил я, – там, далеко от нас, огни Москвы. Нам их за деревьями не видно. Вот от них такой цвет неба.
– Папа, а ты видишь звездочку?
– Нет, не вижу. Пасмурно ведь. Небо в тучах.
– А знаешь, папа, в Мальтинии есть такая примета. Если человек даже в пасмурную ночь видит звезду, значит, его ждет что-то необыкновенное. Понимаешь? Вот я сейчас вижу.
Он стоял на земле, вскинув голову, и, я верю этому, он видел звезду.
БЕТХОВЕН
Вернулся я с работы. Отдохнул малость. Проверил, как Максим выполнил домашнее задание. Потом достал пластинку с рассказом о жизни и творчестве композитора Бетховена и поставил ее на диск проигрывателя.
– Давай погасим свет и послушаем.
Согласился. Улеглись на диван. Слушаем. Изредка я шепотом пояснял темы «Аппассионаты», «Лунной». Сын молча сжимал мне руку.
Так прослушали всю пластинку. Максим встал, включил свет. Бережно снял пластинку с диска, вложил ее в футляр и закрыл проигрыватель.
– Пойдем теперь прогуляемся, – предложил я.
– Пойдем.
На улице все молчал. Потом приостановил меня и сказал:
– Мне бы хотелось, папа, с ним увидеться, с Бетховеном. И мы ведь могли бы увидеться. Я ведь, ты знаешь, давно живу. Жаль, нас никто не познакомил…
– А зачем ты хотел бы его видеть? – спросил я.
– Чтобы понять.
– Ты можешь понять Бетховена по его музыке.
– Да, ты прав. Но это, скажу тебе, не так просто. Может, это мне когда-нибудь и удастся. Помолчали и снова:
– И что меня совершенно поразило, со-вер-шен-но, – проговорил он по слогам, – что он, глухой, слышал все-все на свете. Лучше неглухих… Вот почему я хотел бы с ним встретиться, папа.
Остановился и развел руками.
– Как жаль, что у него не было слухового аппарата, как у дедушки Пети. Вот если бы я с ним увиделся, я обязательно подарил бы ему слуховой аппарат. О-бя-за-тель-но!..
ВОПРОС ВОПРОСОВ
– Папа, а ведь будут люди, которые доживут до того времени, когда погаснет Солнце?
– Возможно, будут.
– А смогут они улететь в другую галактику?
– Если Земля сохранит себя, то, вероятно, смогут… Ты же представляешь, какие нужны космические корабли, чтобы перевезти три-четыре-пять миллиардов людей на другие планеты? Пока ведь в кораблях летают три-четыре человека… Но, конечно, все может быть. Мысль человеческая беспредельна.
– Да-а, – протянул Максим, – но сохранится ли Земля? Сохранят ли ее люди?
– Будем надеяться. Должны, – отвечаю. – Иного выбора у них нет сейчас.
С минуту шагали молча.
– Да, папа. Будем надеяться. Но ты же знаешь, мысль человеческая беспредельна не только в добре… – И – после паузы: – Ну, давай об этом больше не говорить. Будем жить и радоваться, что мы живем!
– Ты прав! – говорю. – В одном хорошем романе сказано: надо жить и исполнять свои обязанности. Пойдем покатаемся на качелях минут пятнадцать – двадцать. А потом домой. Завтра ведь в школу!..
Максим поспешил на качели. А я еще долго думал о нашем разговоре.
ВЗГЛЯД НА ВЗРОСЛЫХ
Ужинаем. Не ест вкусную котлету.
– Ешь, – говорю, – тебе сейчас надо есть мясо. А то ты и не вырастешь.
– Ну и ладно. Останусь маленьким. Уж больно скучны взрослые люди.
– Понятно, значит, я тоже скучный человек, – говорю тихо и медленно, как бы между прочим. – Есть над чем подумать.
– Папа, ты же сам повторяешь – о присутствующих не говорят…
СОБАЧЬЯ ЖИЗНЬ
Идем по Большой набережной. Обочь дороги в опавших листьях осины лежит мертвая овчарка. Видимо, ее задавило машиной. Лежит так, будто все еще в беге.
– Что же это ее бросили – не похоронили? – спросил Максим.
– Такой ее хозяин, очевидно, – сказал я. – Пока служила ему собака – нужна была. А погибла – даже не похоронил.
– Да, папа. И собаке надо бы лучше знать своего хозяина. И собаке надо знать, кому служить.
После молчания:
– А и знала бы, что хозяин плохой, куда же она пошла бы от него? Собаки ведь привязчивы, говорят… Как-то мне дедушка говорил о собачьей жизни… Теперь я понимаю, что это такое.
РОДСТВЕННИК
12 октября 1976 года. Проснулись – на улице наконец-то белым-бело. Идет снег.
Как всегда, провожаю Максима в школу. Выходим пораньше, чтобы минут двадцать погулять: ему – перед занятиями, мне – перед работой.
Проходим мимо сквера. Разом останавливаемся. Максим смотрит на сквер – он весь в снегу. Каждая веточка держит снег.
– Здорово как!.. Как здорово, папа! – шепчет Максим, будто боясь, что от громкого голоса все это исчезнет.
Я стряхиваю с веток снег на Максима. Он в восторге.
Не отряхиваясь, снова замирает. И смотрит, смотрит.
– Пойдем, – говорю, – а то в школу опоздаем.
– Нет, погоди, папа. Еще постоим. Еще…
И вдруг я вспоминаю «Зимний дуб» Юрия Нагибина. Рассказываю Максиму, как мальчик, путь которого в школу лежал через лес, зачарованно любовался зимним дубом и опаздывал на уроки.
Когда я закончил пересказ, Максим сказал:
– Тот мальчик, папа… он – мой родственник.
«Я НЕ ХОЧУ ОБМАНЫВАТЬ…»
В школе задали Максиму – сшить сумку и вышить на ней свои инициалы.
Бабушка Груня предлагает помочь внуку в этой работе.
– Нет, бабушка. Я не хочу обманывать Клавдию Васильевну.
– И то правда, внучек, – согласилась бабушка.
Великое дело: не обманывать даже того, кто и знать бы не мог, что его обманули.
О СИНЯКАХ
Купаю его. Смотрю – ноги все в страшных синяках.
– Откуда это у тебя?
– Это шайба, папа. Ты знаешь, как больно, когда ею стукнут!
– На кой же дьявол тогда играть в нее? – не сдержался я. – Ведь могут образоваться надкостницы.
– Папа, а ты припомни, сколько у тебя было синяков? – И хитро, зажмурив один глаз, смотрит на меня. – Что-то я у тебя надкостниц не вижу…
– Ты в чем-то прав, – говорю, – но надо щитки купить тебе, что ли.
– Вот это здорово! – кричит на всю ванную Максим. – У одного мальчишки папа тренер, так у него и щитки, и маска вратарская…
ПО УТРАМ
В классе посадили его у окна.
– Теперь, папа, я буду тебе каждый день махать рукой на прощание.
Так у нас и повелось. Простившись с ним в коридоре школы и пожелав ему хорошего дня, я выхожу во двор, останавливаюсь и вижу в окне второго этажа его вихор. Вижу, как он готовит парту к урокам.
Потом он близко подходит к окну и машет мне рукой. Как-то неистово машет.
И каждый раз меня что-то пронизывает насквозь, становится тяжело дышать. Я машу в ответ и ухожу со двора. Он отходит к самому углу окна, чтоб дольше меня видеть, а я замедляю шаги перед калиткой…
Дай бог мне и в последний мой уход увидеть родные его глаза, родную его ладошку.
НЕ МОЖЕТ ПРОСТИТЬ
Собираемся гулять после ужина.
– И я с вами, – говорит мать.
– Нет, я пойду с папой только, – отрезает Максим.
Весь сегодняшний вечер у них стычки. Максим отвечает резко, даже дерзит. Останавливаю – не прекращает. И вот сейчас опять.
Выходим вдвоем. Поворачиваем на набережную.
– Слушай, – говорю, – Максимка, что с тобой, почему ты последнее время колючий какой-то? Почему ты стал груб с матерью? Если ты не можешь сразу отвечать, не надо. Подумай хорошенько. Разберись в себе и тогда ответь мне.
– Вот не ожидал я, – вздохнул Максим, – не ожидал, что ты меня спросишь об этом… Не ожидал я, что ты такой наивный, папа.
Я молчу. Равняемся с первым шлюзом. Во мгле видна вывеска: «Запретная зона для купания». Максим останавливает меня.
– Так ты хочешь знать, папа, почему я резок с ней? Хочешь? Так вот, – он решительно махнул рукой, – потому что она ни за что оскорбила самого любимого моего человека… Бабушку Груню!.. И ты это, папа, знаешь!..
Перед глазами у меня мгновенно встали сцены семейных раздоров.
Максим поднял сжатый кулак:
– Этого я ей не могу простить. Не могу!
Что отвечать? Что делать?
ПЕРВАЯ СИМФОНИЯ
За пианино.
– Хочешь, папа, я сыграю тебе симфонию, которую я сам сочинил?
– Конечно.
Играет.
И черт возьми, я что-то нахожу в его игре – и вроде бы настроение, и даже какую-то тему. Еще бы! Играет-то сын. Мой сын. И мне конечно же хочется найти это «что-то».
– Хорошо, – говорю, – ты бы записал ее.
– Это мне еще очень трудно, папа. Тут ведь у меня соль субконтроктавы, а я не знаю еще, сколько надо добавочных линеек, чтоб записать эти ноты… Но я скоро все это узнаю и тогда запишу. Подождешь? Ты можешь подождать?..
ПОДГОТОВКА К ЗАЧЕТУ
Готовится к зачету на скрипке. Кое-что не получается так, как хотелось бы. Снова играет, и снова не получается. Садится на диван и чуть не плачет.
– Не волнуйся, – говорю, – у всех музыкантов что-то может не выходить, даже у самых великих. А мы с тобой начинающие. Отдохни, и начнем сначала… Вот послушай стихи, они нам сейчас очень подходят. «Какое б горе мелких неудач, какая бы беда ни удручала, руками стисни горло и не плачь. Засядь за стол и все начни сначала». Понял? Вот так написал Константин Симонов.
– Стихи хорошие, да вот…
Советую заняться чем-нибудь другим, на несколько минут. Уговариваю, с трудом сдерживаясь. Меня ждет своя неотложная работа.
Садится за пианино. Через некоторое время увлекается, что-то фантазирует. Успокаивается.
Потом берет скрипку и хорошо играет и этюд, и концерт Ридинга.
Радостный подходит ко мне.
– Что? – весело спрашиваю я.
– Что-о-о? – говорит, понимая суть моего вопроса. – Ты меня извини, папа.
Обнимает. Отходит к столу, берет шариковую ручку и что-то пишет на поле газеты.
Подхожу. Читаю: «Папа + Максим = Дружба».
ПРАЗДНИЧНЫЙ УЖИН
– Как же, Максимка, мы отметим твой день рождения? – спросил я сына накануне его девятилетия.
– Ты мне что-то хочешь предложить? – ответил вопросом.
– Да, хочу. Чтоб ты пригласил в гости к себе своих одноклассников – Леночку и Олега. Ты ведь с ними дружишь? Пусть они и побудут на твоем празднике.
– Ты будто подслушал мои мысли. Я приглашу ребят.
Вечером 9 декабря ребята были у нас. К их приходу я накрыл стол. Бутерброды, конфеты, яблоки и, конечно, ситро.
В середине ужина я объявил конкурс самодеятельности. Лена и Олег спели. Максим играл на скрипке.
Жюри – мы, взрослые, – объявило, что все исполнители достойны поощрения, что они стали лауреатами конкурса и все награждаются призами. Леночка – Снегурочкой, Олег – пистолетом, Максим – набором «Русские воины».
Затем был торт с девятью свечами. Ребята шумно чаевничали. Перед уходом мы подарили ребятам по книжке.
Расходились веселые.
– Все хорошо, – сказал Максим, когда гости ушли. – Ты все хорошо придумал, папа. Но мне жаль, что у тебя не было ни одного такого дня рождения.
