Текст книги "Все ураганы в лицо"

Автор книги: Михаил Колесников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 35 страниц)

Фрунзе знал семиреков – трудолюбивые люди. Многие из них обмануты, мобилизованы Анненковым, Дутовым и Щербаковым насильно. Наряду с кулаками тут много бедноты, и ей по дороге не с белыми атаманами, а с Советской властью. Он взял бумагу, карандаш.

«Семиреки!.. Как командующий всеми Вооруженными Силами Республики в пределах Туркестанского фронта, как сын Семиречья, именем Российской Социалистической Федеративной Советской Республики объявляю…»

Завтра пошлет он своих агитаторов в города и курганчи Семиречья…

Он знал, что Анненков с его формированиями не представляет особой опасности. Опасность сидела под боком – эмир бухарский, нарыв в самом сердце Туркестана. Вокруг эмира группировались все силы контрреволюции.

С чего начать? С учета собственных ресурсов. С дипломатии. Не дать эмиру бухарскому договориться с Анненковым. Нейтрализовать Мадамин-бека, дабы не выступил союзником эмира бухарского. Да, начинать, как всегда, приходится с политики, с установления связей. Фрунзе принял чрезвычайного посланника эмира афганского Муххамеда Вали-хана и вручил ему поздравительное письмо по случаю годовщины объявления независимости Афганистана. Подарил посланнику породистую лошадь и золотые часы. Растроганный Муххамед Вали-хан обещал передать письмо своему владыке и заверил, что афганское правительство в политике всегда будет руководствоваться чувством дружбы по отношению к Советской республике.

Командующий послал дары эмиру бухарскому: новенький граммофон с пластинками, большие бронзовые настольные часы, черкеску с газырями, бурку, кинжал кавказской работы и еще много всякого добра для министров эмира.

Через неделю пришло приглашение от эмира. Фрунзе с небольшим отрядом отправился в Бухару. Надел черкеску, повесил кинжал, шашку.

Во дворец эмира Михаила Васильевича вели под руки, точно немощного. На коврах сидели министры в белых чалмах и шелковых халатах. Вошел эмир, человек с длинной черной бородой и острыми горячими глазами. Все встали. Начались церемонные приветствия. Фрунзе усадили на почетное место рядом с эмиром, пододвинули цветные подушки из лебяжьего пуха и подлокотники. Мальчик принес кумган – серебряный кувшин и таз с полотенцем. Он обходил гостей, и каждый совершал омовение рук. На скатертях появились груды желтого урюка и чудом сохранившиеся громадные нежно-зеленоватые дыни. По кругу пошла узорная пиала кок-чая. Потом было пиршество, как в «Тысяче и одной ночи»: шашлык на вертеле из перепелок, подрумяненные цыплята, кишки с начинкой, лапша с миндалем и медом, пирожки с патокой, плов – венец всему. Все на золотых, серебряных и расписных глиняных блюдах. После плова – опять чай. Вбегали мальчики, раскуривающие чилим и обносящие гостей. Седой узбек играл на дутаре, пел и рассказывал древние истории.

А в это время в одной из комнат дворца томился Авалов. Вот уже две недели находился он здесь, но эмир так и не соизволил принять его. Переговоры велись с одним из министров – узбеком с громадным зобом, свисавшим ему на грудь. Всякий раз министр говорил: «Его величество эмир размышляет». Авалов начинал терять терпение. Старая лиса этот эмир… Боится прогадать. Постепенно Авалов перешел к запугиванию. Напоминал о судьбе хивинского хана, свергнутого народом, предрекал эмиру бухарскому такую же участь. Но министр с зобом, невозмутимо все выслушав, говорил: «Его величество размышляет. Политика подобна блуждающему руслу реки в песках пустыни. Каждый получит от аллаха за свои дела, хвала ему!»

В окно, забранное узорной решеткой, Авалов видел, с каким почетом и церемониями встретили Фрунзе и его свиту. Имя атамана Анненкова почему-то не вызывало здесь восторгов.

Эмир в самом деле размышлял. Он мечтал о великом «мусульманском государстве» и считал, что белые генералы и атаманы потерпели окончательный крах. Адмирал Колчак разбит и ожидает своей участи в Иркутской тюрьме; в Хабаровске и Владивостоке белогвардейская власть уничтожена, и ее не могли спасти даже японцы; Юденич бежал от Петрограда к англичанам; генерал Деникин застрял на Кубани, и все его планы рухнули. Конечно, Советская власть в Туркестане слаба. Но она держится. Народ не хочет белых атаманов и адмиралов. Сейчас важно выиграть время, провести мобилизацию и запастись английским оружием. Англичане – вот реальная сила в борьбе против Советской власти. Но к решительной войне эмир пока не готов.

Несколько дней вел Фрунзе переговоры с министрами эмира. Они не говорили ни «да», ни «нет», отделывались общими фразами о дружбе и взаимном уважении. Он-то все понимал, но и ему сейчас важно было выиграть время; потому-то он не выказывал ни раздражения, ни нетерпения. Он выяснил главное: Анненкову эмир помогать не станет.

Командующий заторопился в Ташкент. В день отъезда Фрунзе министр с зобом сказал Авалову:

– Состояние здоровья не позволяет его величеству принять вас. Передайте атаману изъявления дружбы и высокого уважения со стороны его величества эмира. Мы вынуждены прервать переговоры на неопределенное время, до полного выздоровления его величества, да пошлет ему аллах долгие годы царствования.

Авалов в упор посмотрел на зобатого министра и сказал:

– Передайте своему эмиру, что он о многом пожалеет, но будет поздно. Да пошлет ему аллах долгие лета царствования! В чем я лично сомневаюсь…

Его вежливо выдворили за пределы Бухары.

По радио Фрунзе договорился с командующим Восточным фронтом о помощи: с севера на Семиречье должна наступать так называемая Сергиопольская группа войск. От Ташкента через горы в обход выступит Третья Туркестанская дивизия – все, что сейчас можно послать против Анненкова.

В марте Копал окружили. Осада длилась целую неделю. В конце концов белый гарнизон сдался. Преследуя разбитые банды, Красная Армия вышла на границу с Китаем. Казачьи отряды, оказавшись на территории Китая, опомнились. Через кульджинского губернатора они сообщили в штаб Красной Армии, что готовы сдать оружие – только бы их пустили домой! Фрунзе обещал амнистировать. Анненков остался в Кульдже один. Семиреченский фронт распался.

По логике событий Фрунзе должен был бы устремиться в Верный, обнять сестер и старую мать. Но командующий есть командующий, и в своей деятельности он обязан руководствоваться не личными порывами, а соображениями государственного порядка. Его время расписано по часам, и все нерешенные проблемы здесь, в Туркестане, – задачи первой очереди и чрезвычайной важности.

В его распоряжении всего три дивизии. И они разбросаны маленькими гарнизонами от заснеженных пиков Семиречья до Кушки и Красноводска. По сути, дивизии еще только формируются. Двадцать тысяч красных бойцов на весь необъятный Туркестан! И не известно, что из себя представляют эти войска, окруженные со всех сторон отрядами басмачей, беков и эмира. Нужно побывать в каждом гарнизоне, обследовать части. Весь Туркестан разделен на три фронта (по дивизии на каждый): Семиреченский, Ферганский, красноводское направление. Необходимо в срочном порядке расколоть басмаческое движение, переманить на свою сторону руководителей кулацко-басмаческих отрядов. (Казалось бы, неосуществимое дело! Но Фрунзе знает, что переманить надо…) И еще национальный вопрос. Сложный, запутанный вопрос. В Ашхабаде открывается съезд представителей туркменского народа. Фрунзе приглашен и должен быть. «Установление правильных отношений с народами Туркестана имеет теперь для Российской Социалистической Федеративной Советской Республики значение, без преувеличения можно сказать, гигантское, всемирно-историческое», – говорит Владимир Ильич.

Ленина и Фрунзе разделяют тысячи верст, но никогда еще до этого Михаил Васильевич не общался с Ильичем так часто, как теперь. Телеграммы Ленина. Телеграммы, доклады, письма Ленину.

Советская республика находится в блокаде. Требуются нефть, бензин, хлопок и другое сырье для фабрик и заводов. Нефть, хлопок в Фергане. Но здесь действует более сорока басмаческих банд. На железных дорогах беспорядок, и трудно, почти невозможно отправить это сырье из Туркестана. Приходится воевать за то, чтобы туркестанские железные дороги были подчинены фронту, ему, Фрунзе.

Кстати, об установлении правильных отношений с народами Туркестана. Тут пока что дело обстоит не блестяще. Русское колонизаторское чиновничество утвердилось на всех видных постах, в государственном аппарате. Оно выдает себя за единственных представителей «диктатуры пролетариата», призванных управлять разноплеменной азиатской массой, которая-де в силу вековой отсталости не может ничем руководить. Михаил Васильевич называет таких чиновников «колонизаторами». Баи, манапы, духовенство с оружием в руках отстаивают свои привилегии, натравливают дехкан на представителей «янги турмыш» – новой жизни. Кучка мусульманской мелкобуржуазной интеллигенции считает себя выразительницей дум и чаяний всей «тюркской» «мусульманской нации», требует создания некой «Тюркской республики» «без русских». И это все было бы полбеды, если бы не приходилось бороться с националистическим засильем в самом крайкоме. Националистическую позицию занимают председатель крайкома партии и председатель ТурЦИКа. Много в Туркестане меньшевиков, эсеров, анархистов, они подогревают страсти, пытаются мешать всяческими способами. Нужна чистка партийных и советских органов Туркестана!

Самое сложное в том, что все задачи приходится решать сразу.

Пока части Третьей Туркестанской дивизии пробирались по горным проходам к Копалу и Лепсинску, стремясь окружить банды Анненкова, Фрунзе был занят «басмаческим вопросом» и готовился к поездке по отдаленным гарнизонам, вплоть до Кушки и Красноводска.

Мадамин-бек возглавлял крупные шайки, орудовавшие в Фергане. С этого курбаши-главаря и решил начать Михаил Васильевич: он вызвал Мадамин-бека в Ташкент; вызвал не как предводителя банд, а как «командира повстанческого отряда, партизанского вождя». Вызвал для переговоров, предлагая перейти на сторону Советской власти честно и открыто. Никто не верил, что Мадамин-бек отважится приехать в штаб Туркфронта.

– Сомневаюсь, – говорил Федор Федорович Новицкий. – Ведь Мадамин-бек – фигура, самая крупная фигура среди басмачей. О чем вы с ним можете договориться? Чтобы он перешел на нашу сторону? Смешно… Крупнейший главарь басмачей – и Советская власть!

Фрунзе загадочно улыбнулся.

– А я не сомневаюсь. Мадамин будет служить Советской власти. Я много наслушался о нем от местных бедняков и, кажется, кое-что понял. Мадамин – не то, что о нем думают. Знаете, откуда взялся Мадамин? Его породили обстоятельства. К несчастью для революции, первые представители и организаторы Советской власти в Фергане не сумели сплотить вокруг себя трудовое население. Почему? Потому что они, эти представители, ничего общего с рабочим классом и его делом не имеют: руководящие органы власти захватывались группами авантюристов и вчерашних колонизаторов, желавших половить рыбку в мутной воде. Вот они-то и сделали все возможное, чтобы оттолкнуть от Советской власти трудовое население. Вместо национализации производства шел открытый грабеж и буржуазии, и средних слоев; вместо защиты мусульманской бедноты от баев над ней чинились всевозможные надругательства. Действовавшие здесь красные части в руках некоторых руководителей превращались из защитников революции и трудового народа в оружие насилия над ними. На этой почве и появились такие курбаши, как Мадамин-бек. Главные силы басмачества составили сотни и тысячи тех, которых так или иначе задела или обидела прежняя власть; не видя нигде защиты, они ушли к басмачам и тем придали им небывалую силу. Вместе с собой они принесли басмачам и поддержку мусульманского населения. Теперь мы заняты устранением всех прежних безобразий, и народ потянулся к нам. А что такое Мадамин-бек без поддержки населения? Просто бандит. Но бандитом он быть не хочет, так как считает себя идейным борцом. Ведь он, как удалось установить, образованный человек.

– Всегда удивляюсь вашей способности сразу схватывать суть самых запутанных явлений. Все это логично, правильно. Но позвольте на сей раз усомниться. Не приедет Мадамин-бек!

– Хорошо. Вы будете присутствовать на моей беседе с ним. Нет ли у вас случайно старой фотографии, где вы в полной генеральской форме?

Федор Федорович насторожился.

– Это еще зачем?

– Пока не скажу.

Седьмого марта рано утром жители Ташкента были разбужены страшной вестью:

– Мадамин-бек!..

В город, поднимая розоватую пыль, входил конный отряд. Впереди на белой лошади ехал молодой человек с черной бородкой, смуглый до черноты; он скалил в улыбке крепкие белые зубы, и трудно было понять, что в его суженных глазах с нависающими веками: злость или веселье. Его ватный халат был перепоясан несколькими цветными чарса, высокая черная шапка съехала на затылок. Во всем его облике, в небрежной посадке чувствовалась удаль. Это был Мадамин-бек. И самое странное: красноармейцы пропускали басмачей, приняв стойку «смирно». Отряд басмачей беспрепятственно проследовал до штаба Туркфронта, занял площадь. В общем-то, отряд не насчитывал и сотни человек. По-видимому, это была личная охрана.

Мадамин-бек спрыгнул с коня и, слегка расставляя ноги, направился к группе людей в фуражках с красными звездами.

Вперед вышел Новицкий, представился. Сказал:

– Командующий вас ждет.

Все было не так грозно и торжественно, как рисовалась эта встреча с «кзыл-генералом» главарю басмачей. Просто из-за большого стола поднялся человек с ласковыми серыми глазами, двинулся навстречу Мадамин-беку, крепко пожал ему руку и сказал по-узбекски:

– Вот вы какой, Мадамин-бек! Худояр-хан – кокандский владыка.

Мадамин-бек был настроен на серьезный лад, но, услышав родную речь и комплимент в свой адрес, рассмеялся.

– А вы, оказывается, знаете нашу историю и наш язык, – сказал он на русском.

– Мы с вами земляки, так что тут нет ничего удивительного. Узбекский я знаю очень плохо, но подучусь. Больше – киргизский. Я вот все мечтаю попасть в Самарканд.

– У вас там есть знакомые?

– Разумеется. Тамерлан, которого я уважаю очень давно, и его жена Биби-ханым.

Мадамин-бек снова рассмеялся. Совсем освоившись, тихо спросил на узбекском, кивнув в сторону Новицкого:

– Этот в очках кто? Важный, должно быть, начальник?

– Мой заместитель, Новицкий-ага.

– Я о нем слышал, но не думал, что он такой…

– Какой?

Мадамин смутился.

– Говорили, будто он был у белого царя генералом. Только я думаю, все это враки. Не похож. Такой, как все. Генерал должен быть с большим животом.

Теперь смеялся Фрунзе. Смеялся заливчиво, так, что, глядя на него, стал смеяться и Мадамин. Новицкий ничего не понимал.

– Федор Федорович, наш друг курбаши хочет иметь на память вашу фотографию, где вы в генеральской форме.

– Пожалуйста. Только зачем это ему?

Курбаши разглядывал фотографию, узил глаза и улыбался.

– А вы, Пурунзо-ага, тоже – генерал?

– Был аскером, а до генерала не дослужился.

– Зато вы теперь кзыл-генерал.

– Ну это так. Я, как и вы, любил свою родину и люблю ее, боролся с ее врагами и буду бороться – и эта священная борьба сделала меня командующим. А вас ваша борьба завела в другую сторону.

Мадамин помрачнел.

– Я дерусь с врагами тюркской нации! – резко сказал он и поднялся. Фрунзе легонько усадил его на место, покачал головой.

– Ответьте мне на один вопрос, Мадамин-бек. Вы ведь умный и образованный: что такое тюркская нация?

– Мусульмане.

– Разве есть такая нация? Есть узбеки, есть таджики, киргизы, туркмены, казахи, уйгуры. А что такое – тюркская нация? Можно ли сюда отнести азербайджанцев или крымских и казанских татар, например? Персов, арабов, индийцев и китайцев, исповедующих ислам, турок, индонезийцев? Можно или нет?! Отвечайте! Кто должен войти в ваше «Тюркское государство»? Войдут ли в него те чолоказаки, которые исповедуют христианство?

Мадамин-бек был в растерянности. Та самая тюркская нация, во имя которой он боролся, вдруг расплылась, сделалась чем-то неуловимым, словно бы расползлась по всему свету.

А «кзыл-генерал» не унимался:

– Что было бы, если бы кто-нибудь надумал объединить всех, верящих в Христа, в одно государство? Где границы такого государства? Куда деваться тем, кто не верит ни в Аллаха, ни в Иисуса, ни в Будду? Есть много христиан японцев, эфиопы тоже христиане.

– Я думаю о тех мусульманах, кто говорит на тюркских языках, – защищался Мадамин-бек. – Есть же тюркские народы?

– Вы имеете в виду тувинцев? Они – тюрки. Но не мусульмане. Нация и народность, племя – разные вещи. Существовало даже такое понятие, как монголо-тюркские племена. В древности народ тюркского происхождения, уйгуры, были буддистами и христианами. Вы, Мадамин-ага, мудрее самого Аллаха: в свое «Тюркское государство» не хотите включать мусульман, которые не знают тюркских языков. Аллах милостивее.

Глаза курбаши озорно блеснули.

– Муллы утверждают, что Советская власть проклята Аллахом, – сказал он.

– Муллам, разумеется, лучше знать, какая власть проклята Аллахом, ведь они сообщаются с небом по прямому проводу, называемому «узун-кулак». А не находите ли вы, Мадамин-ага, что муллы, манапы, баи и бывшие царские чиновники из русских, а также англичане проявляют в данном вопросе подозрительное единомыслие? Объясните мне, почему Аллах настроен против Советской власти, которая освободила дехкан от колонизаторов и всякого угнетения, дала им земли и возможность управлять государством без богатеев, и почему он благоволит к англичанам, угнетающим мусульман на всем Ближнем Востоке и в Африке? Почему Аллах насылает на эмира Сеид-Алима английских военных инструкторов? Мне кажется, что объединение народов, Мадамин-ага, должно идти не по религиозному признаку, а по классовому. На основе пролетарского интернационализма. Так учит нас Ленин! Я знаю Саардара Ваисова, который сформировал в Самаре из мусульман-ваисовцев стрелковый полк для защиты Советской власти. Брат Саардара Гайан был главой так называемых «Волжских болгарских мусульман», или партии «Ваисовских божьих воинов». Он был честным человеком. Когда татарские контрреволюционеры в восемнадцатом году попытались объявить буржуазную «Забулакскую республику», Гайан выступил против них, объявил себя большевиком. Контрреволюционеры убили Гайана. Так Гайан из «божьего воина» стал борцом за Советскую власть, ее героем. Вы, наверное, слышали о Башкирской республике, красные солдаты которой плечом к плечу с русскими и другими народами отстаивают права трудящихся и угнетенных. Я помню, как в августе прошлого года на нашу сторону перешел командир башкирской кавалерийской бригады вместе со своей бригадой, и, поверьте мне, он дрался с белыми, как барс. Я познакомлю вас с начальником штаба татарской бригады Тальковским. О, это интересный человек! Он из литовских татар, сын царского генерала, сам бывший полковник старой армии. Вы знаете, кто командует этой бригадой? Двадцатичетырехлетний Юсуф Ибрагимов из офицеров-фронтовиков; он только что назначен членом Реввоенсовета фронта. Почему Мадамин-ага рыщет, как затравленный волк, в басмачах? Мне это непонятно. Почему он не член реввоенсовета, не командир красного полка или бригады?

Рот Мадамин-бека растянулся в широкую улыбку.

– Мне тоже непонятно, – тихо произнес он. – Эмир – негодяй; англичан я ненавижу, баев, жандармов, полицейских, чиновников, белых казаков тоже. Всех грабителей ненавижу. Где правда? К тебе за правдой пришел…

– Решим так, товарищ Мадамин: будем бороться с эксплуататорами и колонизаторами за возрождение Туркестана и его народов общими силами. Вы назначаетесь командиром полка, а ваши аскеры становятся кзыл-аскерами. Ваш полк будет называться Старо-Маргеланским узбекским конным. Политотдел сформируем сегодня же. Подпишите соглашение. Зачитаю вам текст присяги.

– Клянусь до последней капли крови служить Советской власти и трудовому народу!..

Федор Федорович Новицкий не верил собственным ушам: басмач, принимающий присягу!..

Когда Мадамин ушел, Федор Федорович в сильном волнении забегал по кабинету.

– Сказать, что я восхищаюсь, все равно что ничего не сказать. Вы – демон! «Товарищ Мадамин!» И вы уверены, что он будет драться против других басмачей, против того же Курширмата или же Джунаида, собственных друзей? Впрочем, верю, верю… Будет. Вы – великий охотник, ловец человеческих душ. Пристегнули к своему поясу меня, Авксентьевского и многих других. Вот еще один… Он никогда не уйдет от вас, не может уйти: вы ведь не любите отпускать от себя людей.

В Верный вслед за наступающими войсками уехал брат Константин. Полномочным представителем фронта в Семиречье послали Дмитрия Фурманова с группой политработников.