Текст книги "Все ураганы в лицо"

Автор книги: Михаил Колесников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 35 страниц)

КАК ХАЛАТ БУХАРСКОГО ЭМИРА ОКАЗАЛСЯ В ИВАНОВО-ВОЗНЕСЕНСКЕ

Одного из киргизов звали Халпибай, другого – Гедибай. Оба они были седобородые, морщинистые, пропахшие дымом кизяка, в синих засаленных халатах. Как они добрались от Ферганы до Ташкента, никто не знал.

Когда их провели в кабинет командующего, они распростерлись на полу.

– О, высокий генерал наш! Кто же виноват, что мы родились киргизами? Почему грабят наши юрты, разоряют наши кочевья?

Михаил Васильевич усадил их на диван. Ординарец принес чай.

– Кто посмел вас обидеть?

– Проклятый курбаши Ахунжан (будь вдовой его дочь!), который притворился красным командиром. Его солдаты разбойничают в кишлаках, угоняют коней.

– Ахунжан все вернет и будет наказан.

Когда киргизы ушли, Фрунзе дал волю гневу. Был только один способ положить конец всем безобразиям, творимым Ахунжаном: перебросить его полк в Ташкент и переформировать здесь. Командующий отдал приказ. Вскоре получил ответ: Ахунжан выполнять приказ отказался. А тут чрезвычайное происшествие: басмач Курширмат заманил в свою ставку командира полка Мадамина и зарезал его.

По-видимому, не обошлось без Ахунжана. Значит, Ахунжан поднял мятеж…

Командующий в сопровождении отряда выехал в Андижан. Взбунтовавшегося курбаши нужно немедленно арестовать, разоружить полк. Но все это казалось довольно проблематичным. К Ахунжану может присоединиться Кривой Ширмат, а в Андижане советский гарнизон слаб. Может произойти кровопролитие, а его не должно быть.

Только хитростью можно взять мятежников.

План командующий обсудил с командирами Татарской бригады и местным ревкомом.

Якобы по случаю приезда командующего назначили парад всего гарнизона. На площади войска были расположены таким образом, что ахунжановцы оказались в кольце бойцов Татарской бригады. Выходы с площади перекрыли повозками и автомобилями.

Ахунжана вызвали в клуб на заседание ревкома. Курбаши явился. Но не один, а с четырнадцатью своими сторонниками, вооруженными маузерами. Они окружили Фрунзе. Но он сделал вид, что ничего не замечает. Как бы между прочим, спросил, почему Ахунжан не выполнил приказ.

– Я в Троицкие лагеря не поеду! – закричал курбаши. – Не поеду, и мой полк не поедет.

Фрунзе не обратил внимания даже на то, что Ахунжан вскочил со стула и схватился за рукоятку маузера.

– Реввоенсовет фронта постановил, чтобы твой полк вышел в Ташкент. Так нужно для Советской власти.

– Почему оставляешь Татарскую бригаду, почему выгоняешь меня в Ташкент? Или для татар – другая Советская власть? Я уеду, кто будет охранять наши семьи, наш скот?

– От кого?

– От ваших красноармейцев!

– Но они никого не грабят, не воруют коней. Твои джигиты воруют коней. Все вернуть дехканам! За разбой судить будем. Теперь скажи: кто убил Мадамина?

– Откуда мне знать? Говорят, Кривой Ширмат. Мадамин будто бы поехал к нему в гости, они напились изюмной водки и поссорились.

– А мне сказали, что ты уговорил Мадамина поехать к Курширмату и сам вместе с Мадамином поехал. Я это установил точно!

Сквозь смуглоту щек Ахунжана проступила бледность, лицо перекосилось от злобы.

Басмачи поднялись, Ахунжан резко выхватил маузер, приставил к груди Фрунзе.

– Кто тебе сказал, кто?! Не ты меня, а я тебя судить буду, кзыл-генерал!

– Опусти маузер. Ошибку можно простить, Ахунжан, но предательство – никогда. Сдать оружие! Вы арестованы…

Кто-то ударил Ахунжана по руке, он выронил маузер. Комнату заполнили красноармейцы с винтовками. Басмачи побросали маузеры.

Фрунзе продолжал сидеть на стуле, спокойно наблюдая, как Ахунжану и его единомышленникам скручивают руки.

– Всех разоружили на площади?

– Всех, товарищ командующий.

– Ну вот и все. Никаких переговоров с басмачами больше вести не будем. Пора каленым железом выжечь язву басмачества. Пора железной метлой вымести из Ферганы всех грабителей и бандитов. Для всех таких хулиганов и насильников, как Ахунжан, Хал-Хаджи, Бахрамов, Курширмат, у Советской власти ответ один: пуля в лоб. Уведите их!..

Когда на станции Нарын к командующему пришли празднично разодетые люди и пригласили его на плов, Михаил Васильевич спросил:

– Кто вы такие?

– Здешние дехкане, высокий начальник. Прослышали о твоих доблестных делах, а прочитав твое послание «К мусульманскому населению Ферганской долины», возликовали: ты обещаешь уничтожить басмачей! Вот мы ходим тут и на радостях твердим, как молитву: «Да здравствует Советская власть!» А когда узнали, что пройдет твой поезд, совсем, потеряли покой.

– Спасибо за приглашение. Я приду…

– Как вам все это нравится? – спросил он у Сиротинского.

– Не очень нравится.

– Почему?

– По-моему, все они – басмачи. Хотят устроить вам ловушку. Их нужно арестовать.

– А если они все-таки дехкане?

– Очень уж осведомленные дехкане. Знают, когда пройдет поезд. И обращение успели прочитать, а ведь его только завтра будут разбрасывать с аэроплана. И лозунги вызубрили.

– Правильно. Это банда Бахрамова, если хотите знать точно. Все их очаги помечены у нас на карте. А им все кажется, что они неуловимы. Борьба с басмачеством будет затяжной. Мало выловить курбашей и их шпионов. Нужно выявить, кто доставляет басмачам продовольствие, и таких расстреливать. Сегодня мы возьмем Бахрамова. Станцию окружить! Вызвать из Андижана бронепоезд и два кавалерийских эскадрона. И никаких церемоний и пловов!..

Во время этой операции было взято в плен две тысячи басмачей. Их под усиленным конвоем отправили в Андижан, в тюрьму.

В Фергану командующий бросил большую часть сил, вплоть до команды фронтового поезда. Не успел он подавить басмачество в Фергане, как получил известие о мятеже в Семиречье.

В ночь на двенадцатое июня поднял восстание Двадцать седьмой стрелковый полк в Верном, куда уехал Фурманов. Известие о мятеже застало Фрунзе в Ташкенте.

Фурманов со своей группой прибыл в Верный еще 5 апреля. Расположились в гостинице «Белоусовские номера». Дела шли, казалось бы, хорошо. Фурманов занялся мобилизацией коммунистов в армию, приходилось заниматься посевной кампанией, сбором средств в помощь разоренным районам. Привычная, знакомая работа. У него в кабинете висела табличка: «Говори кратко, уходи быстро», Он часто выступал в семиреченской «Правде». Беспокоило одно: некоторые части Третьей Туркестанской дивизии были сформированы из зажиточных крестьян Семиречья, сюда попало много кулаков, враждебно настроенных к Советской власти, к ее национальной политике. Кулакам хотелось бы по-прежнему держать в узде киргизскую бедноту, которую Советская власть стала наделять землей.

Никто не заметил появления в Верном Авалова. Покинув Старую Бухару, Авалов долго добирался до Семиречья. А когда добрался, то узнал, что Анненков, Щербаков и Дутов разбиты, бежали в Китай. Авалов не растерялся. Оставив чолоказаков на постоялом дворе сторожить товар, он отправился к помощнику военкома Мирзоеву, с которым, как он знал, был связан атаман Анненков. Мирзоев обрадовался гостю. Придвинув вплотную к лицу Авалова обритую синюю голову, Мирзоев шептал:

– Формировать батальоны, полки будешь! Хороший глаз нужен. Сам знаешь, кого формировать надо. Будь маленький, маленький, самый незаметный. Помни, что ты – контр-ры-волюция! Знаешь, чего семирек боится?

– Нет, не знаю.

В узких глазах Мирзоева блеснул огонек.

– Введения хлебной монополии боится. Нужно слухи пускать. О чем Фрунзе думает? Он говорит: в семиреченских полках много кулаков, нужно эти полки перебросить в Ташкент, там их от кулаков очистить. Большой бунт поднимать надо! Крепких хозяев спасать надо. Наши табуны спасать надо. Твоего атамана спасать надо.

Авалов с жаром принялся готовить «большой бунт». Авалов, до этого относившийся презрительно к «инородцам», сейчас ловил себя на мысли, что испытывает подобострастное почтение к неподвижной тяжести Мирзоева. В этой тяжести было нечто прочное. Заговорщики всячески старались использовать национальную и религиозную вражду, тайно привозили в воинские части бочки со спиртом, спаивали и командиров и подчиненных.

После того как Дмитрий Фурманов объявил приказ о переброске воинских частей из Семиречья в Ташкент и Фергану, мятежники арестовали комендантов города и крепости, командира Третьей Туркестанской дивизии, командира кавполка Масанчи и работников областного революционного комитета. Они без труда захватили крепость, где находились почти все боеприпасы дивизии. Гарнизон Верного примкнул к мятежникам. Из окрестных селений в город стекались кулаки, объединялись в отряды. Мирзоев создал «боевой совет», своего рода «временное правительство Семиречья», куда вошли Авалов, белогвардейские офицеры, местные эсеры, меньшевики и анархисты.

События приобрели такой размах, что Фрунзе вынужден был поставить обо всем в известность Ленина.

Фурманов и еще пятнадцать политработников остались в крепости. Их пока почему-то не трогали; но все равно они находились в руках у мятежников. «И самое большое, что сможем сделать, – это умереть как следует, если уж к тому идет дело…» – записал Фурманов. Он знал, что Фрунзе уже принимает меры, формирует бронеотряды и роты с пулеметами. Но помощь может прийти слишком поздно.

Как бы поступил в подобной раскаленной атмосфере Михаил Васильевич? Конечно же, не сидел бы, ожидая красивой смерти. Надо действовать! Изолировать главарей мятежа, взять в руки мятежную толпу. «Как ее взять в руки, мятежную толпу?.. Прежде всего перед лицом мятежного собрания надо выйти как сильному: и думать, мол, не думайте, что к вам сюда пришли несчастные и одинокие…»

И он вышел к ним, стал убеждать, разъяснять, что все они обмануты белогвардейцами. Лучше одуматься, пока не поздно. Из Семипалатинска, из Ташкента идут войска. Советская власть утвердилась навсегда. Кому нужно кровопролитие, во имя чего?

А в это время посланные им разведчики связались с комиссаром Четвертого кавалерийского полка Иваном Долженковым. Долженкову удалось задержать кулацкие отряды, спешившие на соединение с мятежниками.

Ночью Фурманов выбрался из крепости. В два часа он встретился с Четвертым кавполком на подступах к Верному. Полк вошел в город. Посты мятежников были сняты, заговорщики схвачены. На второй день утром, двадцатого июня, Дмитрий Фурманов доложил в Ташкент о ликвидации мятежа. Авалов и сопровождающие его чолоказаки заблаговременно покинули город. След их затерялся в пустынях и горах Семиречья.

Командующий в это время вынужден был следить не только за событиями в Верном, но и за тем, что происходит в Бухаре. Через границу Персии караванами сюда беспрестанно подвозили оружие. В Старую Бухару стекались «добровольцы» – от белых офицеров до басмачей. Белогвардейцы и английские инструктора обучали армию эмира. Эмир провел две мобилизации молодежи. Теперь он и его беки располагали почти сорокапятитысячной армией. Фрунзе по-прежнему мог выставить всего лишь десять тысяч бойцов. В районе Термеза зашевелились англичане. Доходили слухи, будто на Термез из-за границы идет десятитысячная армия.

Что представляла из себя Бухара? С 1868 года она была в зависимости от России, через эмират проходила русская железная дорога. Эмират занимал двести двадцать тысяч квадратных верст.

Так как Туркестан входил в состав РСФСР на правах автономной республики, то сложилась совершенно нелепая ситуация: в тело социалистического государства клином врезалось феодальное государство. Это был нож в сердце Туркестана. Связь со странами Востока эмир поддерживал в основном через Аму-Дарью. Создав военную флотилию на Аму-Дарье, Фрунзе тем самым выбил у эмира ключевые позиции. Что это была за флотилия? Восемь 75-миллиметровых орудий, восемь 57-миллиметровых, десять 37-миллиметровых, установленных на старых катерах. На Аральском море стояло семь пароходов, три баржи; на Аму-Дарье – девять пароходов, один катер, два теплохода, двенадцать барж и четыре баркаса. Из Самары он вызвал еще шесть катеров и гидроотряд. Вот и вся флотилия.

Старую Бухару взять приступом было бы нелегко: толстые и высокие стены, широкий защитный пояс, высокие башни над одиннадцатью воротами. На ночь ворота запираются.

Но Фрунзе и Куйбышев хорошо были осведомлены, что делается за толстыми стенами: в глубоком подполье недавно организовалась бухарская компартия; она готовила восстание. Компартия насчитывала пять тысяч членов. Двенадцатого августа Фрунзе подписал директиву:

«В связи с ожидаемым выступлением бухарского народа на путь открытой борьбы со своим эмиром и его правительством приказываю…»

Красная Армия должна быть готова в любую минуту выступить на помощь восставшему народу.

Прежде всего командующий усилил охрану и наблюдение на границе с Персией и Афганистаном, а также охрану железной дороги. В Новую Бухару были переброшены два авиаотряда. Аму-Дарьинской флотилии поставили задачу не допускать никаких переправ противника на участке от Керки до Термеза, то есть у самой южной границы.

Чтобы изолировать Бухару от войск беков и отрядов басмачей, Фрунзе создал несколько сильных ударных групп: Чарджуйскую, Самарканд-Бухарскую, Катта-Курганскую, Каганскую. Эмират оказался в кольце. К участию в операции был привлечен отряд бухарских красных войск.

Когда Фрунзе пугали тем, что у эмира почти пятикратное превосходство в силах, он строго отвечал:

– А кто их считал, эти сорок пять тысяч? Мне, например, точно известно, что в Старой Бухаре семьдесят пять тысяч жителей, большая часть из них за нас. Для нас сейчас главное: скрытно провести подготовку. Пусть эмир думает, что мы готовимся к новому походу против недобитых басмачей.

Восстание началось в конце августа 1920 года после партийной конференции. Военно-революционный комитет, созданный на конференции, обратился к Турккомиссии, к правительству Туркестанской АССР и лично к Фрунзе за помощью.

Восстали крупные города эмирата: Старый Чарджуй, Сахар-Базар, Хатырчи, Керки.

Михаил Васильевич находился со своим полевым штабом в Самарканде.

Самарканд… В детстве это слово звучало восточной сказкой. И только теперь, в тридцать пять лет, он увидел минареты Регистана, мечети, мавзолеи и надгробья. Столица Тимура, ставка Александра Македонского… Здесь обитал дух древности. Раскаленные зноем холмы, устремленные в желтое небо высоченные башни, расписанные глазурью; каменные дворы мечетей, арабские письмена… Все здесь будило фантазию, взывало к вечности, напоминало о бренности.

Это чувство становилось особенно острым по ночам, когда над башнями и куполами горели звезды.

Так как днем ворота Старой Бухары были открыты для всех, Михаил Васильевич решил послать туда разведчицу Хулькар. Задание несложное, но очень важное: выяснить, где квартируют английские офицеры. Пришла Хулькар. Ее крутая голова была убрана множеством мелких косичек. Детская мягкость скуластых, с темным румянцем щек, тонкий рисунок бровей, тяжелые мониста на шее… Совсем ребенок – четырнадцать лет.

– Не боишься, Хулькар?

Глаза ее гордо блеснули.

– Нет, нет. Я хорошо знаю Старую Бухару. Я притворюсь турчанкой, турецкий учила, мама – турчанка.

Хулькар выяснила: дом английских офицеров находится в тихой части города, неподалеку от одной из магометанских школ. Охраняется турецкими аскерами.

Фрунзе устроил совещание с политработниками. Была создана специальная группа, в которую вошли венгры Фазекаш и Киш и русский Иван Шишкин.

– Нужно захватить хотя бы одного англичанина-инструктора, – сказал Михаил Васильевич.

В Старой Бухаре со времен мировой войны проживало много бывших пленных чехов, венгров. Переодетые Фазекаш и Киш могли сойти за «своих».

Спецгруппа уселась в крытый грузовой автомобиль и беспрепятственно въехала в городские ворота. Возле дома, где жили английские офицеры, Киш затормозил машину, выскочил, поднял капот и начал браниться по-венгерски.

Часовой в тюрбане подошел к Кишу, стал объяснять знаками, что останавливаться возле дома нельзя. Киш поманил часового пальцем, а когда турок наклонился, ударил его гаечным ключом по шее.

Все трое ворвались в дом. Англичане были пьяны, они отупело уставились на непрошеных гостей. Когда на них направили дула маузеров, они, мотая головами, что-то мыча, подняли руки. Англичан вывели и усадили в машину. Они все еще не могли сообразить, что происходит.

– Забрав этих трех джентльменов, вы избавили их от многих неприятностей, – сказал Фрунзе. – Мы их допросим и отпустим. В Старую Бухару они больше не вернутся, и, следовательно, им не придется отсиживаться в осажденном городе.

Один из англичан саркастически улыбнулся. Он, должно быть, понимал по-русски.

После того как восстание вспыхнуло в Старой Бухаре, Фрунзе приказал начать военные действия. Оперативными группами управлял по радио.

Бухара – это равнина, покрытая песками. Эмир надеялся заманить отряды Красной Армии в глубь песков, окружить их и уничтожить. Он распорядился перекрыть главный водный распределительный канал. Под сорокаградусным зноем арыки мгновенно высохли. Бойцы глотали раскаленную пыль.

Но никакие уловки не помогли эмиру. Дехкане выходили навстречу красноармейцам, передавали кожаные турсуки с водой и холодным айраном, арбузы и дыни. Двадцать девятого августа советские войска подошли к стенам Старой Бухары. Фрунзе лично руководил штурмом крепости. Из всех ста тридцати башен города противник вел пулеметный и артиллерийский огонь. Все одиннадцать ворот оборонялись лучшими частями армии эмира. Все мечети и медресе были приспособлены для обороны. Никакие снаряды красных не могли пробить глинобитные стены толщиной восемь метров. Штурм затягивался. Фрунзе телеграфировал Куйбышеву в Ташкент:

«Мы несем огромные потери, по-видимому, перешедшие уже за цифру 500… Бросаю в помощь свой последний резерв. Чувствуется острый недостаток в патронах и снарядах, необходимо также пополнение людьми и комсоставом. Примите все меры для организации эшелонов пополнения…»

К стенам Фрунзе послал саперов. Саперы заложили динамит. Содрогнулись древние стены. В брешь устремились красноармейцы. Бой теперь шел на узких, кривых улочках города. Эмир приказал поджечь склады хлопка. Ядовитый дым окутал город. Красноармейцы шаг за шагом продвигались к многобашенному Арку, в центр города, где на холме находился дворец эмира.

Вот распахнулись ворота Арка, аскеры эмира побросали винтовки. А где же эмир Сеид-Селим? Эмир бежал. Через какие ворота? Через Каршинские, Каракульские, Мазар-и-Шерифские или Шахские?.. Кто мог сказать?

Фрунзе послал Ильичу телеграмму:

«Крепость Старая Бухара взята сегодня штурмом… Над Регистаном победно развевается КРАСНОЕ ЗНАМЯ МИРОВОЙ РЕВОЛЮЦИИ…»

Освобожденные дехкане Бухары преподнесли Михаилу Васильевичу саблю с надписью:

«Дана в знак благодарности от имени бухарского революционного народа товарищу командующему Туркестанским фронтом М. В. Фрунзе за активное участие в бухарской революции. 5 сентября 1920 года».

Эмир не успел захватить свои богатства. Красноармейцы укладывали в кожаные мешки и в ящики золотые сосуды, жемчуг, драгоценные камни. Все это опечатывали и отправляли в Самаркандский государственный банк. Огромное количество золота было взято и в другом городе эмирата – в Шахризябсе.

Михаилу Васильевичу принесли халат эмира, шитый золотом и жемчугом, шапку, оружие и стремена.

– Даже халат не успел надеть! Отправим все это в дар Иваново-Вознесенскому краеведческому музею. Ивановцы храбро дрались за бухарскую революцию. Будет память для потомков.

Эмират пал. Басмачи разбиты. Семиреченская контрреволюция разгромлена. Все оперативные направления ликвидированы. Осталось одно название – Туркестанский фронт. А фронта-то и нет…

В вагон командующего вбежал адъютант.

– Вас требует к проводу товарищ Куйбышев! Немедленно…

– Что еще стряслось?

Ползла телеграфная лента. Телеграфист молчал. Как-то странно щурился, будто сдерживал рвущееся наружу веселье.

– Читайте!

– «От всего сердца поздравляю. У вас родилась дочь…»

– Татьяна, – сказал Михаил Васильевич.

– Какая Татьяна? – не понял адъютант.

– Дочь моя. Родилась… Читайте дальше. – «Вас весьма срочно отзывают в Москву. Повторяю: отзывают».

Не вызывают, а отзывают. Значит, насовсем. Но почему такая спешка? Кто отзывает?..

…В Ташкенте на квартире Фрунзе старая женщина стирала пеленки. Михаил Васильевич вошел неслышно. Под мышкой у него была огромная, как поросенок, золотисто-зеленая дыня. Женщина подняла голову от корыта, спросила:

– Вам кого?

– Мама!

Дыня упала на пол, треснула.

Губы женщины дрогнули, руки повисли.

– Мишенька!.. Наконец-то…

– Мама! Мама! Мама!..