Текст книги "Все ураганы в лицо"

Автор книги: Михаил Колесников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 35 страниц)

Но командующий обязан уметь подниматься над массой мелочей, взлетать мыслью к высотам военного искусства. В противном случае, он – не командующий, а начпрод, снабженец. Командующий окидывает внутренним взором весь фронт – гигантскую дугу от Бердянска, Александровска, Никополя до Херсона, от северного побережья Азовского моря до северного побережья Черного. В его распоряжении пока всего три армии (одна из них конная) и две авиационные группы (сорок пять самолетов); когда подойдет с Польского фронта Первая Конная, когда будут стянуты с Кавказа, из Сибири и других мест части и соединения, тогда можно будет создать еще одну армию. Но когда это случится?

Основной замысел операции оформился еще по дороге в Харьков: двусторонним, охватывающим маневром отрезать войска «черного барона» от крымских перешейков, рассечь их на две изолированные группы и уничтожить! В Крыму, в тылу у Врангеля, действуют партизаны Мокроусова, с ними установлена связь.

Гораздо хуже обстоит дело с собственным тылом: здесь гуляет и свирепствует басмач нового пошиба – Нестор Махно. Еще в восемнадцатом он создал на юге Украины так называемую «повстанческую армию», куда влились кулаки, анархисты, эсеры и попросту белогвардейцы. Нужно отдать должное Нестору Махно: в отличие от других главарей банд, он имел свою политическую программу. Эта программа выражала стремление кулачества Украины выйти на историческую арену в роли самостоятельной политической силы. Махно выдвинул анархистский лозунг: «Вольные советы без коммунистов». Выразитель интересов кулацкой верхушки, он на словах вынужден был выдавать себя за защитника всего крестьянства. К началу девятнадцатого года его армия насчитывала до десятка тысяч бойцов. Под давлением незаможних селян, то есть бедноты, он вынужден был признать Советскую власть и вступить в состав Красной украинской армии и даже бороться с белой добровольческой армией Деникина на границах Донбасса и Украины. Но роман с Советской властью продолжался недолго: в самый тяжелый момент для Красной Армии Махно ушел с фронта, тем самым открыв дорогу Деникину. До июня этого года Махно отсиживался в районе Гуляй-Поля. Но потом стал делать налеты на тылы Красной Армии. Попытки Врангеля переманить Махно на свою сторону закончились ничем: на открытый разрыв с крестьянством он пойти не мог – это означало бы для него смерть. Таким образом, «повстанческая армия» оказалась зажатой между врангелевцами с одной стороны и частями Красной Армии – с другой. Третьей силой, действовавшей против банд Махно, были отряды незаможних селян, которые оказывали содействие Красной Армии в ликвидации кулаческого бандитизма и закреплении Советской власти на Украине. В местностях, охваченных бандитизмом, органы Советской власти назначали так называемых «ответчиков» из числа кулаков. Кулак обязан был своевременно предупреждать власти о готовящихся бандитских налетах. «Ответчики» следили также за сохранностью телеграфных линий и железнодорожных путей. Действовали они тайно.

Михаил Васильевич понимал, что, готовя решительное наступление против Врангеля, нужно всеми мерами укрепить собственный тыл, хотя бы на время обезвредить Махно. Фигура Махно никакой загадки для него не представляла. Если Мадамин-бек и другие басмаческие курбаши прикрывали свои бандитские действия требованиями некой «Тюркской республики без русских», то Махно выдвигал демагогический лозунг «самостийности Украины». А классовая суть была одна и та же. При сложившихся обстоятельствах Махно должен поступить точно так же, как в свое время поступил Мадамин: перейти на сторону Советской власти. Хотя бы для того, чтобы сохранить за собой часть крестьянства, свою «повстанческую армию».

Что бы сказал Федор Федорович Новицкий, если бы узнал, что Фрунзе собирается привлечь на сторону Красной Армии Махно?..

В первый же день пребывания в Харькове Фрунзе послал гонца в Гуляй-Поле с приказом «командарму повстанческой тов. Махно» явиться в штаб Южного фронта на заседание Реввоенсовета. Тут как бы было нечто само собой разумеющееся. Мол, пора кончать с Врангелем. Этот шаг, разумеется, еще раньше был согласован с Центральным Комитетом. В первую минуту Махно был сбит с толку. А через четыре дня ответил, что по состоянию здоровья, к сожалению, приехать не может; но командование повстанческой армии обращается к Реввоенсовету Южного фронта с заявлением о своей готовности прекратить военные действия против красноармейских частей, признать Советскую власть и перейти в подчинение командования Южного фронта. Повстанческая армия готова выступить на фронт для борьбы с войсками Врангеля немедленно.

– Союзник ненадежный, – сказал, посмеиваясь, Михаил Васильевич, – но из этого лохматого пуделя большего не выжмешь.

Владимиру Ильичу доложил:

«С Махно вопрос кончен в смысле соглашения, с 12 октября можно его направлять на фронт… Его делегация прибыла в Харьков».

СФИНКС С ПОЛОМАННЫМИ РЕБРАМИ

Пока Врангель находился на запятках у Деникина, он был человеком без лица. Но сделавшись претендентом в диктаторы России, он сразу обрел все признаки «исторической» личности. Так, член французской военной миссии Лерис, желая польстить барону, сравнил его с царем Митридатом, владыкой древнего Боспора. Лерис хорошо знал историю. Но и Врангель тоже хорошо знал ее. Он поморщился. Комплимент был сомнительным. Владыка владыкой, но каждый школьник знает, что Митридат был побит Помпеем, после чего вынужден был укрыться в Керчи, или в Пантикапее, как она тогда называлась. А когда против Митридата восстали боспорские города, он был заколот собственным рабом.

Представитель английской миссии Уинклер, знавший историю здешних мест понаслышке, дерзнул сравнить Врангеля с покорителем Крыма фельдмаршалом Ласси, на что барон язвительно ответил:

– Фельдмаршалу Ласси, насколько мне известно, никого и ничего покорить не удалось. Он отступил, взорвав Перекоп. Надеюсь, со мной ничего подобного не случится.

После этого Уинклеру пришлось прикусить язык и не пускаться больше в исторические экскурсы.

Французы и особенно англичане раздражали Врангеля, но обойтись без них он не мог. Так, англичане пытались диктовать ему, когда и где наступать. Из-за этого возник крупный конфликт.

– Союзники должны быть союзниками, а не фециалами, – заявил барон.

Французы чувствовали себя в Крыму полными хозяевами и требовали немедленного наступления по всему фронту, обещая большой заем, но денег пока не давали. В своих приказах и листовках барон старался создать представление о перекопских и чонгарских укреплениях как о неприступных. Французские газеты вроде бы поддакивали, но называли Перекоп «почти Верденом». Вот это «почти» выводило Врангеля из себя. Почему «почти»? Можно ли сравнивать четыре жалкие верденские оборонительные позиции с Перекопом, где те же французские инженеры создали нечто невиданное по своей мощи и крепости? Тут – бетон, тяжелая и легкая артиллерия, пулеметы на каждом шагу – одна общая сеть позиций, усиленных естественными и искусственными препятствиями. Укрепленная полоса, абсолютно недоступная для пехоты и конницы противника. На Перекопе – Турецкий вал высотой до десяти метров; перед ним – широченный и глубокий ров, по дну которого тянутся проволочные заграждения. Подступы к валу прикрыты огнем семидесяти орудий и ста пятидесяти пулеметов; на самом валу – блиндажи, ходы сообщения, пулеметные площадки. Непростреливаемых участков нет. За Турецким валом, к югу, – мощные Юшуньские позиции из шести линий оборонительных сооружений. Арабатскую стрелку и Чонгарский перешеек держат под прицелом крейсеры «Генерал Корнилов», «Георгий», «Алмаз», дредноут «Генерал Алексеев»; в Севастополе – французский дредноут «Мальборо» и английский сверхдредноут «Рамилье».

Гордостью Врангеля были английские танки, целый отряд танков. Барон сам дал каждой машине имя: «Сфинкс», «Генерал Корнилов», «За Русь святую», «Степняк», «Генерал Скобелев», «Кутузов», «Ермак»… Где, какая армия имела в своем распоряжении сорок пять танков и бронемашин, сотни грузовиков с поставленными на них пулеметами, сорок два самолета новейших конструкций, четырнадцать бронепоездов, конницу из прирожденных кавалеристов-казаков, которой командуют опытнейшие генералы-кавалеристы? Любой знаток военного искусства может без всяких скидок заявить, что Врангель создал самое идеальное по силе удара, по маневренной гибкости, по быстроте передвижения войско, какого не было за всю историю войн. Таким войском можно гордиться и чувствовать себя непобедимым.

Врангель благословлял мать-историю. Она отмела выкидышей – Юденича, Колчака, Деникина, ибо в них выразилась вся слабость старой России, и возвела на пьедестал достойного, в котором воплотились все неисчерпанные до конца силы империи; их нужно было только организовать, дисциплинировать, сжать в кулак, и эту невиданную по масштабам работу Врангель сумел провести в самые короткие сроки.

Осознавая свое предначертание, он приобрел величественную осанку. К его сухопарой длинной фигуре очень шла черкеска с серебряными газырями. Благодарные союзники увешали его грудь орденами, «благодарная Франция» преподнесла золотую шашку. Кто-то из льстецов обронил фразу: барон Врангель лицом – вылитый Павел Первый. После чего барон заперся в кабинете и перед зеркалом принялся изучать собственное лицо. Глупости. Павел Первый – самый ограниченный из императоров России, если не считать Николая Второго. На лице Врангеля лежит благородный отпечаток, одухотворенность нордической расы. Можно верить или не верить старому немецкому историку Генриху Трейчке, но в критические минуты на арену всегда выступают вершителями судеб такие люди, как Врангель, с их вековыми задатками.

Барон был преисполнен сознания собственной силы. Кто противостоит ему? Сброд, взбунтовавшееся мужичье, которому удалось разбить Юденича, Деникина, Колчака и других генералов и адмиралов лишь потому, что эти, последние, были не самыми удачными кандидатурами на пост верховного правителя, диктатора. Они действовали по старинке, тянулись за Мольтке; закисшие в ветхозаветных представлениях о способе ведения войны, не поняли роли техники в современном бою. И вообще, многого они не поняли, потому-то история их и отшвырнула. Врангель любит технику, преклоняется перед гением, создавшим чудо-машины. Конница – хорошо, но это уже вчерашний день, варварство, протянувшееся от времен Дария и Александра в наше время. Говорят, первый танк придумал сын того самого Менделеева. Русский человек хорошо начинает, но не доводит до конца. Русские цари, за редким исключением, никогда не отличались дальновидностью.

Основной штаб Врангеля находился в Севастополе, полевой – в Джанкое. Из Джанкоя посылал он свои бронированные полчища на материк. Весть о создании красными Южного фронта во главе с Фрунзе Врангель принял спокойно. О Фрунзе он уже слышал. Разбил Колчака, не допустил его соединения с Деникиным, разгромил уральскую белоказачью армию, выгнал эмира бухарского. Что из того? Конечно, Фрунзе, судя по всему, незаурядный полководец, но, какими бы способностями он ни обладал, что он может поделать, если северный участок его фронта совершенно оголен, Донбасс и Таганрог прикрывает потрепанная в предыдущих боях, измотанная и, по сути, деморализованная Тринадцатая армия Уборевича; так называемая Шестая армия еще только рождается из хаоса; Вторая Конная армия, насчитывающая пять тысяч сабель, в последних боях действовала нерешительно, никак не проявила себя.

Весь расчет Фрунзе, по-видимому, построен на быстром подходе Первой Конной армии Буденного с польского фронта, на том, что происходит сейчас в Риге. А в Риге происходит вот что: советская сторона ведет с Польшей переговоры о мире. И до тех пор пока ситуация не прояснится, Советы не смогут снять с польского фронта конницу Буденного. Значит, нужно сорвать переговоры. Сорвать их можно лишь решительным наступлением на Правобережную Украину. Нужно идти на соединение с Пилсудским, Петлюрой и Третьей русской белой армией, которая формируется на территории Польши. А чтобы без особых потерь прорваться на Правобережную Украину, следует отвлечь силы Фрунзе на второстепенное направление: создать видимость широкого наступления на Донбасс и Таганрог, объявить во всеуслышание, что хочу прорваться на Дон, Кубань, Терек, чтобы соединиться с казачьим населением, поднять восстание на Дону и Кубани, пополнить свою армию. Фрунзе легко всему поверит, так как прецеденты есть: летом этого года Врангель высадил два десанта – один во главе с полковником Назаровым на побережье Азовского моря в районе Таганрога, другой под начальством генерала Улагая на побережье Кубани. Правда, попытка не увенчалась успехом, но пусть Фрунзе думает, что Врангель решил повторить маневр. Если отвлекающий маневр удастся, можно будет бросить основные силы на северо-западное направление, на Правобережную Украину.

Врангель почти не сомневался в успехе задуманного; план был настолько замысловатым, что его не мог бы разгадать и гениальный полководец.

Осуществление плана началось еще до приезда Фрунзе в Харьков. Врангель принял решение: путем активных отдельных операций не допустить перегруппировок красных войск и уничтожить их по частям еще до подхода конницы Буденного. Сперва Врангель прощупал северный участок фронта красных и занял Александровск (Запорожье), Синельниково. На север можно идти беспрепятственно, там нет войск противника. Но Врангель сделал вид, что встретил упорное сопротивление, опасается окружения, и резко повернул на восток, к Донбассу.

В это время на фронте появился Фрунзе. Барон мог поздравить себя с успехом: как он и предполагал, Фрунзе начал подбрасывать свежие части в район севернее Волноваха – об этом донесла разведка. О, эти прямолинейные русаки! Под Волновахой появилась новая 9-я дивизия под началом некоего Николая Куйбышева. А потом, конечно, подойдут другие дивизии; возможно даже, что Фрунзе оголит каховский плацдарм, а от Перекопа до Каховки всего шестьдесят верст – танки, развивая скорость до тринадцати километров в час, и бронеавтомобили пройдут это расстояние в короткий отрезок времени.

Погруженный в величественные думы, барон прохаживался вдоль штабных вагонов. Хрустел под сапогами белый ракушечник. Со стороны Сиваша тянуло кислым, гнилостным запахом. Подбегали телеграфисты, вытянувшись в струнку, подавали сводки. Но верховный правитель и так знал, что все в порядке. Как сказал английский генерал Хольман, вручая Врангелю платиновый орден:

– «Олл райт, ядрена корень!»

Барона беспокоило одно маленькое обстоятельство, которое, однако, лишало его сна и аппетита: дошли слухи, будто английский кабинет не очень-то верит в успех Врангеля, считает все его затеи обреченными на провал, и, неизвестно, насколько все соответствует действительности, будто бы намечается сдвиг английской политики в сторону соглашения с Советской Россией. Все это настораживало, создавало атмосферу неуверенности. О, коварный Альбион!..

Когда барон обратился с прямым вопросом к Уинклеру, тот пожал плечами:

– Ничего не могу сказать определенного. Несомненно одно: силы Польши исчерпаны, она сама жаждет мира, относится к вам с подозрением, так как вовсе не желает возвращаться под эгиду нового русского царя. Ваши частные успехи не могут повлиять на создавшуюся ситуацию в целом. Логика истории. Кстати, наше правительство уведомило меня сообщить вам, что оно отзывает нашу военную миссию из вашей армии. Гуд бай!

Несколько минут барон стоял в оцепенении. Потом, придя в себя, сказал резко и зло:

– Ну и катитесь к чертовой матери! А танки я назад не отдам… Не отдам!

…Когда Фрунзе несколько дней спустя после приезда на Южный фронт сообщил в Москву о том, что угрозу Донбассу можно считать ликвидированной, в столице этому не сразу поверили. Каким бы ни был талантливым полководцем Фрунзе, он все же не чудотворец: пришел – увидел – победил! Ведь всем казалось, что Врангель рвется в Донбасс с далеко идущими целями: оставить республику на зиму глядя без угля; он, конечно же, зная, что разутая, раздетая, потрепанная в боях Тринадцатая армия не в силах противостоять его «бронированной» кавалерии, постарается бросить в наступление отборные части.

Но Фрунзе обладал способностью гениально схватывать обстановку. Врангель был для него врагом коварным, хитрым, а следовательно, – не прямолинейным. На войне не всегда нужно верить очевидным вещам. Если Врангель демонстративно рвется в Донбасс и Таганрог, трубит о своих намерениях на весь мир, то следует крепко призадуматься.

Михаил Васильевич почти знал, что замышляет барон. Однако догадки остаются догадками. В самом ли деле намечается грандиозная провокация? Это можно проверить только с помощью разведки.

Вскоре разведка установила странный, на первый взгляд, факт: те самые английские танки, которыми Врангель старался запугать красноармейцев, шли не в направлении на Донбасс, а совсем в противоположную сторону: к каховскому плацдарму.

Фрунзе вызвал к себе на квартиру начальника 9-й дивизии Николая Куйбышева. Дивизия составляла фронтовой резерв.

Когда Михаил Васильевич увидел Николая Куйбышева, то ему показалось, будто в комнату вошел Валериан Куйбышев. Братья были очень похожи. Но вот Николай снял фуражку – и иллюзия исчезла: у Николая была выбритая до блеска шишковатая голова. Начдив был несколько смущен: жена командующего Софья Алексеевна как-то по-свойски стащила с него мокрую шинель и усадила за стол. В качке попискивал ребенок. Ярко светилась «молния», подвешенная к потолку. На белой стене красным огнем горел коврик. Домашний уют, непринужденность хозяев… Стали собираться гости. Пришел адъютант Сиротинский с женой, старый сослуживец Михаила Васильевича Аркадий Осинкин, тоже с женой. Появился чай. Зеленый, ташкентский. Хозяйка угощала курагой, кишмишем, земляными орехами. После плова сам собой завязался общий разговор.

Николаю Куйбышеву Михаил Васильевич сказал:

– Вам письмо и посылка от брата.

Потом стал рассказывать о туркестанских делах Валериана Владимировича.

– Хочу перетащить его сюда. Специально послал телеграмму Владимиру Ильичу: прошу, чтобы перевели на наш фронт. Кстати, Валериан Владимирович поручил мне опекать вас.

Николай Куйбышев совсем смешался. Он был боевым командиром, три года отвоевал в империалистическую, дослужился до капитана, трижды ранен, давно вышел из-под чьей бы то ни было опеки, награжден орденом Красного Знамени, именными золотыми часами, а тут старший брат вроде бы хлопочет за своего. Нескладно получается…

Фрунзе рассмеялся.

– Да, да, так и сказал на прощанье: прошу опекать Николая. Он-де парень скромный, о себе заявить постесняется, да и не любит быть на виду. Помогите, говорит, ему проявить себя в полную меру на большом деле. Нас, мол, шестеро детей было в дворянской семье армейского офицера Владимира Яковлевича Куйбышева, и все шестеро в большевики ушли. Вот и должны мы свою честь поддерживать друг перед другом.

– Мне ничего не нужно! – решительно заявил Николай, побагровев до кончиков ушей. – С чего он только взял?..

– Вам-то не нужно, а мне нужно.

И, переходя на деловой тон, сказал:

– Как вы думаете, почему Врангель рвется в Донбасс?

– Известное дело.

– А вы уверены, что он рвется именно в Донбасс?

– Разумеется.

– А я не уверен. Даже больше того: в Донбасс Врангель не так уж и рвется. Я думаю: достаточно одной дивизии, чтобы приостановить наступление врангелевцев на Донбасс. В Донбасс не пропустите белых вы с вашей Девятой. Нужно лечь костьми… Я приказываю вам это! Знаю: Девятой всегда приходится принимать первый удар на себя: так было под Курском, так было, когда дрались за Донбасс. Слышал, как брали Анапу, Новороссийск, как бились с полковником Назаровым под Константиновкой и с генералом Улагаем на Кубани. Придется и теперь…

Начдив Девятой сосредоточил свою дивизию в районе Волноваха. Именно здесь противник поднял невообразимую возню, стремясь создать видимость подготовки широкого наступления. И все-таки восточная группировка Врангеля была сильна. Когда Фрунзе говорил, что напор в этом месте может сдержать одна дивизия, то лишь подбадривал Куйбышева. Но командующий, в самом деле, ничего не мог снять с других участков фронта. Он с нетерпением ждал подхода Первой Конной, а ее продвижение с польского фронта почему-то задерживалось. Конной предстояло строевым порядком покрыть многие сотни километров. Михаил Васильевич слал телеграммы Ленину, просил всеми мерами ускорить подход конницы Буденного:

«Самым скверным считаю запоздание конницы Буденного».

Девятая дивизия Куйбышева составляла ядро группы, которой предстояло не пустить Врангеля в Донбасс. Ядром дивизии был 77-й полк, самый крепкий, самый стойкий. Сперва бой завязался где-то в стороне, в местечке Конские Раздоры. Потом белые всей мощью Донского корпуса навалились на 9-ю дивизию. Девятая устояла. Ее 77-й полк почти полностью был уничтожен. И все-таки белые просчитались. Николай Куйбышев неожиданно для них перешел в контрнаступление. Врангелевцы очутились в цепком кольце. Не помогли им ни бронеавтомобили, ни аэропланы. Избиение длилось два дня, в конце концов белым удалось прорваться и уйти на мелитопольские позиции.

Это была крупная и решительная победа: отстояли Донбасс, враг понес серьезные потери. Девятой стрелковой было передано Красное знамя ВЦИК. Николай Куйбышев второй раз за этот год удостоился высшей награды – ордена Красного Знамени.

С щемящим чувством тревоги ждал Фрунзе вылазки Врангеля на Правобережную Украину. Владимиру Ильичу сообщал:

«Противник, несомненно, попытается нанести удар нашей правобережной группе, переправившись через Днепр где-нибудь в районе Александровска. Наша задача – во что бы то ни стало продержаться на левобережном участке и прикрыть Донбасс, не вводя в бой пока не готовой правобережной группы. Задача крайне трудная, ибо дух войск надломлен…»

На левом берегу Днепра существовал пятачок, занятый красными: каховский плацдарм. Обороняли его четыре дивизии. Каховский плацдарм имел свою историю. Образовался он совсем недавно, в августе, после того как Уборевич приказал командующему правобережной группой Роберту Эйдеману форсировать Днепр. Под жесточайшим огнем противника Эйдеман занял плацдарм. Это был, несомненно, очень мужественный человек, а такие люди всегда интересовали Фрунзе.

– Куда девался Эйдеман? – спросил он Уборевича.

– Его перевели на Юго-Западный фронт. Назначен командующим войсками внутренней службы.

– Очень жаль. Его место сейчас здесь. Сколько ему лет? Откуда он?

– О, Роберт старый человек: он на год старше меня, ему двадцать пять.

– В самом деле, преклонный возраст.

– Роберт – бездна ума. Он из Латвии, сын учителя. Пишет прекрасные стихи. Поэт.

– А вы пишете стихи?

– Пока еще нет. Некогда. Да и не умею. Всегда завидую людям, которые могут формулировать свое миросозерцание в стихах. Взял Роберт плацдарм, а потом по телефону докладывает: «Послушай, Иероним, я новые стихи сочинил: «Побеждены лишь те солдаты, которые в бою взрывают сердец последние гранаты». Как, по-твоему; вышло?» Я чуть от злости не лопнул. О деле, говорю, докладывай! А он: «Разве стихи – не дело? Почему суров поэт? Труд суров, суровей нет. Ты Маяковского любишь?» А кто такой Маяковский и почему я должен его любить?

Фрунзе придавал очень большое значение каховскому плацдарму. Именно здесь по идее будет сосредоточиваться Первая Конная для нанесения основного удара по Врангелю, во фланг и тыл его основной группировки. Если Врангелю удастся захватить этот клочок земли глубиной пятнадцать верст, весь стратегический замысел Фрунзе рухнет.

Сюда, на левый берег, он послал Карбышева, наказав ему в самые короткие сроки создать на плацдарме противотанковую оборону и заминировать мелитопольский тракт.

Каховка, Днепр… Бела Кун как-то сказал:

– Вот река, которая волнует воображение. У меня есть один знакомый старый венгерский инженер-мостостроитель. Он бредил Кичкасским мостом, считая его чудом технической мысли. Оказывается, поглядеть на этот мост съезжались сюда студенты и инженеры со всего света. Покалечили беляки Кичкасский мост, взорвали. Два наших эшелона с мукой, крупой, обмундированием и скотом пошли на дно. Спаслась одна телка. Ее тут как достопримечательность показывают. Да… Врангель постарается обойти Каховку и отрезать пути отступления нашим дивизиям. Во всяком случае, на его месте я поступил бы только так. Я прихожу вот к какому выводу: думать за противника всегда труднее, чем за себя. Но необходимо. Командир, не думающий за противника, – авантюрист. Хотел бы знать: думает ли Врангель за нас?..

Дымился осенний Днепр. У Ненасытца он напоминал котел с кипящей водой, метался, прыгал по гранитным ступеням. А на участке Каховка – Александровск он поражал величавым спокойствием. Ширина реки здесь не превышала двухсот саженей, но правый берег ее, занятый красными, был укреплен и казался неприступным. Самым уязвимым участком фронта считался каховский плацдарм на противоположном берегу.

Но как и предполагал Фрунзе, врангелевцы не полезли в лоб на каховский плацдарм, они решили обойти его с тыла, намереваясь окружить и уничтожить дивизии.

Переправу они начали у острова Хортица. Место переправы было выбрано удачно: врангелевцам удалось нащупать наиболее слабый участок обороны правобережной группы красных. Лучшие дивизии Врангеля – дроздовская, корниловская, марковская, взаимодействуя с кубанской конницей генерала Бабиева, устремились в прорыв и, заняв обширный плацдарм на правом берегу Днепра, начали наступление на Никополь и Апостолово, где находился полевой штаб Фрунзе.

В эти дни решалась судьба Южного фронта. Считанные десятки верст отделяли полевой штаб Фрунзе от противника. В штабе царила паника. Всем казалось, что сражение проиграно. Нужно отступать, отступать, спасать то, что еще можно спасти. И совсем безрассудным было оставаться в Апостолово, куда враг может нагрянуть через час-другой.

Только Фрунзе, как всегда, был спокоен. Он работал. Ему приходилось проявлять чудеса оперативности. Прежде всего он создал ударную группу севернее Александровска, куда вошли переброшенная из Сибири 30-я стрелковая дивизия, отдельная бригада и прибывшая из Петрограда бригада курсантов. Разгадав замысел противника, он без колебаний снял с каховского плацдарма Латышскую и Пятьдесят вторую стрелковые дивизии, бросил их на участок Апостолово – Никополь. Когда и этого оказалось мало, взял с плацдарма еще две бригады.

На плацдарме остались лишь 51-я стрелковая дивизия Блюхера и бригада 15-й дивизии. Это был огромный риск. Но расчет командующего оказался правильным: Шестая армия Авксентьевского и Вторая Конная армия Миронова при содействии правого крыла Тринадцатой армии приостановили наступление белых. А несколько дней спустя перешли в контрнаступление. Начался разгром белогвардейского корпуса. Командующий кубанской конницей генерал Бабиев был убит.

Михаил Васильевич облегченно вздохнул, хотя и знал, что главная опасность впереди. Целую неделю не выходил он из штабного вагона, и все эти дни слились в некое безвременье, в сплошную полосу напряженной работы мысли. Загипнотизированный развертывающимися событиями, он не замечал, когда адъютант подсовывал ему тарелку с супом, не слышал близкой артиллерийской стрельбы – и ничто не в силах было вывести его из глубочайшей сосредоточенности. Его внутреннему взору была открыта вся картина боя: он видел свои полки, дивизии и бригады; знал, где и когда нужно ввести резерв; все время помнил о каховском плацдарме, о Днепровской флотилии; видел кавалерийские дивизии противника; и в то время, когда всем казалось, что дело проиграно, он готовил контрудар. Здесь были его поэзия, его творчество.

Он вышел из вагона, пошатнулся от ветра, от переутомления и от яркого дневного света. Он смертельно устал. Прислонился к вагону, чтобы не упасть. Но то была минутная слабость. Подошел адъютант, сказал:

– Вас просит к прямому проводу командарм Авксентьевский.

Авксентьевский сообщал, что армейский корпус генерала Витковского перешел в наступление на каховский плацдарм. С востока на плацдарм идет группа генерала Черепова. Противник ввел в бой танки и авиацию.

Усталость пропала. Фрунзе снова был весь воля и энергия. Он отдал приказ взятым с плацдарма дивизиям и бригадам форсированным маршем следовать на Каховку.

А на подступах к каховскому плацдарму в это время разыгрывалась еще невиданная в истории всех войн драма. Врангель послал сюда целую танковую колонну: двадцать английских танков. Неуклюжие железные громады, чем-то напоминающие ползущих крокодилов, ломали, рвали проволочные заграждения, переваливали через окопы, в которых сидели красноармейцы. Никто из бойцов 51-й дивизии до этого не видел танков. За танками шли броневики. За ними – пехота.

Что мог противопоставить Блюхер врангелевским танкам? Свою артиллерию, гранаты, огнеметы, минометы, бомбометы, свою Ударную огневую бригаду. У него были отличные артиллеристы. Одним из дивизионов командовал Леонид Алексеевич Говоров.

Но силы были неравные. Не могла одна дивизия долго сдерживать натиск целого корпуса, оснащенного новейшей военной техникой.

Четыре дня длился бой. И произошло то, чего даже много лет спустя, уже находясь в эмиграции, Врангель не смог объяснить толком:

«Наши части, дойдя до проволоки, продвинуться дальше не могли, залегли и несли тяжелые потери от жестокого артиллерийского огня. Отряд танков, прорвавшийся в Каховку, почти целиком погиб».

Да, погиб. Врангель оплакивал потерю своих танков. Но это было лишь начало разгрома корпуса Витковского.

Фрунзе вызвал к проводу Авксентьевского.

– Если чутье меня не обманывает, то противник под Каховкой уже захлебывается в своих атаках. Теперь необходимо энергичное контрнаступление с нашей стороны. Подтяните все ближайшие резервы и нанесите стремительный контрудар! Передайте привет Блюхеру и его славным войскам. Они сейчас решают судьбу всей кампании.

Авксентьевский подтянул резервы. Блюхер, оставив в резерве всего лишь один полк, повел свою дивизию в контрнаступление. На фланге дивизии действовала кавгруппа.

Наступление развивалось успешно. Белые стали отходить на юг. Потом они побежали, бросая орудия, броневики и обозы. Упоенный победой Блюхер не давал врангелевцам передышки. Его полки вырвались с каховского плацдарма на степные просторы Северной Таврии.

– Гнать, гнать до самого Перекопа!

Начдиву казалось, что его дивизия положила начало всеобщему наступлению и что другие дивизии Шестой армии, и Вторая Конная, и Тринадцатая армия Уборевича разовьют этот успех, окружат группировки Врангеля или же загонят их в Крым, откуда выбить их не составит труда, если ворваться через перешейки на плечах противника.