Текст книги "Восточные страсти"
Автор книги: Майкл Уильям Скотт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц)
Преодолев солидное расстояние к центру города, можно было выйти к огромному огороженному кварталу, именуемому Имперским городом. Здесь проживало бесчисленное чиновничество, управлявшее делами Срединного Царства. В огромных каменных зданиях квартировали сборщики налогов и клерки, юристы и блюстители закона, высокопоставленные офицеры флота и еще более старомодной армии. Здесь также находились конторы и жилища тех, кто считались подлинными правителями этой страны. Это был корпус евнухов. Количество их постоянно пополнялось по мере того, как самых одаренных и способных юношей по всей стране уводили из-под крова родного дома, подвергали операции, лишавшей их мужских признаков, а потом на долгие годы отдавали в ученичество, где под строгим надзором постигали они науку управления огромным, рассыпанным по необъятной территории народом, – который многие на Западе считали и вовсе неуправляемым.
Наконец, в самом сердце столицы, отгороженный от всего мира высокими стенами, стоял Запретный город. Здесь жили император Даогуан, его жены и дети. Здесь также проживала его сестра, принцесса Ань Мень, пожалуй, самое энергичное действующее лицо в лагере тех, кто занимался обновлением древнего и, казалось, противящегося обновлению государства. Здесь жили высшие судейские чины, а также начальники отделов и канцелярий, находящиеся в полной зависимости от воли – и от прихоти – всемогущего императора.
Запретный город представлял собой целый замкнутый мир. И никто не знал этого лучше молодой двадцатилетней женщины по имени У Линь. Уроженка кантонских трущоб, она приходилась тетей юному Дэвиду Бойнтону. Ее познания, благодаря длительному знакомству с Лайцзе-лу и Руфью Бойнтон, были поистине впечатляющими. В свое время она жила и в Нью-Лондоне, и в Лондоне, в Англии, и потому умела говорить, писать и читать по-английски. Лайцзе-лу и мисси Сара обучили ее китайскому письму, и теперь она могла изъясняться на мандаринском наречии правящих кругов не хуже, чем на простом кантонском диалекте трущоб.
Благодаря усилиям Лайцзе-лу и Джонатана, У Линь занимала теперь в Запретном городе уникальный и Ответственный пост. Она служила в штате принцессы Ань Мень, и для несметного легиона дворцовых слуг была фавориткой Ань Мень. На самом же деле ее обязанности были велики. Во-первых, как и предполагали Джонатан и Лайцзе-лу, через У Линь император обеспечивался непрерывным потоком литературы и периодики по самым разным вопросам, имевшим отношение к развитию и модернизации Срединного Царства. У Линь должна была переводить эти работы с английского на китайский и пользовалась правом самостоятельно определять приоритеты в выборе книг и статей. Во-вторых, девушка отвечала за обучение английскому языку Ань Мень и ее августейшего брата. Таким образом, ее положение, оставаясь неизвестным большей части дворцовой публики, на деле оказывалось важным и влиятельным при императорском дворе.
И, конечно, она не переставала изумляться сложному внутреннему устройству жизни в Запретном городе. Здесь были расположены просторные дворцы для членов императорской семьи, а также высшего дворянства и сановников. Были здесь и музеи, располагающие бесценными коллекциями шедевров искусства, отбиравшихся веками на всем долгом протяжении китайской истории, и были здесь постоялые дворы для посетителей, которые сумели удостоиться аудиенции императора.
Весь Китай трепетал при упоминании священного имени Даогуана – подданные считали своего императора божеством. Даже самые высокопоставленные чиновники, желая обратиться к нему, вынуждены были пройти процедуру «катоу»[3] и говорить на таком ритуально-многословном языке, что нормальная беседа сразу делалась невозможной. Чтобы перехитрить обычай, император Даогуан, человек мягкий и чуткий, которому было в то время немногим более пятидесяти, изобрел несложный способ, который сам считал безотказным. И в самом деле, покуда другие соблюдали правила игры, он срабатывал вполне эффективно. Императору нравилось прогуливаться по комнатам, где собирались несколько его приближенных. Те делали вид, что не замечают императора. Это позволяло им, не обращая внимания на его августейшее присутствие, высказывать свои суждения, словно ни к кому не обращаясь, на что он отвечал так же.
У Линь, разумеется, давно привыкла к неожиданным посещениям императором ее скромного кабинета, где в высоких стенных шкафах стояли книги, а столы были завалены бумагами. У него сложилась привычка заходить без предупреждения, присаживаться на край письменного или обычного стола и, если в этот момент присутствовала его сестра Ань Мень, заговаривать как бы с ней, на самом деле адресуя эти слова У Линь. Точно так же, во время их ежедневных уроков английского, император обращался только к сестре, когда у него возникал вопрос по грамматике или произношению.
Девушка довольно скоро привыкла к этой странной манере и никогда не выходила за ее рамки. Когда она говорила, то обращалась исключительно к принцессе. Это давало ей возможность вести довольно продолжительные и плодотворные беседы с императором Даогуаном, не прибегая к формальностям, способным загубить все ее старания.
Изо дня в день У Линь с радостью думала о том, какой счастливый ей выпал жребий. Казалось, всю жизнь ей суждено будет прожить в кантонской лачуге, где все члены семьи ютились в одной комнатушке, а теперь у нее были просторные, со вкусом обставленные собственные апартаменты; в ее распоряжении была целая армия слуг, двое из которых прислуживали лично ей. Ее чонсам, традиционное, плотно облегающее фигуру китайское платье с разрезом для свободы движений, было выткано из чистого шелка руками дворцовых ткачей, работавших исключительно на императорский двор. Она пробовала здесь редкие, дивные блюда, о которых не имело представления подавляющее большинство подданных императора. Если не считать регулярных уроков английского языка, она сама распоряжалась своим временем и не имела обязательного расписания часов работы. Будучи, однако, человеком добросовестным, она всегда появлялась в своем кабинете ранним утром после неизменной прогулки по императорским садам.
Ее интересы, впрочем, не были настолько ограничены, как могло показаться на первый взгляд. Разумеется, офицеры дворцовой стражи, несущие пост в садах и у входов во все здания, хорошо знали эту высокую, худощавую девушку с изящной фигуркой, прекрасным, на классический манер, восточным лицом, длинными иссиня-черными волосами, которые удивительно подходили ее ярко светящимся глазам. У Линь, в свою очередь, также не могла не замечать интереса, который она вызывала у офицеров, но ни разу не вспыхнули ее глаза, ни разу она не выдала своих чувств. Она всегда оставалась уравновешенной, внешне бесстрастной и держала себя так, как и должно лицу, удостоенному чести служить наивысшим силам страны.
Этим утром, как обычно, она отправилась на прогулку по садам, любуясь пестрыми лужайками, щедро усеянными благоухающим цветами. Они были рассажены в определенном порядке и представляли все цвета и оттенки радуги. От их стойкого аромата немного кружилась голова. Как только она вошла в свой кабинет, ей немедленно подали чай в чашечке из такого тонкого фарфора, что она казалась почти прозрачной. К чаю был подан пирог со сливками, который заменял У Линь завтрак. Спустя несколько минут она уже углубилась в работу, и перо оживленно забегало по листам бумаги. Она переводила труд по сельскохозяйственным экспериментам, производимым в Соединенных Штатах.
Она была настолько поглощена работой, что не расслышала, как открылась дверь и принцесса Ань Мень тихонько проскользнула в комнату. Среди высших сановников Пекина, да и во всей стране, было немало тех, кто втайне считал, что принцесса имела больше оснований, чем ее брат, восседать на Небесном троне, но они, конечно, держали свое мнение при себе. И тем не менее все сложилось наилучшим для Ань Мень образом. Ей не нужно было терять голову из-за бесчисленных ограничений, которые накладывал дворцовый этикет на властелина Срединного Царства, тогда как вся реальная власть в государстве была сосредоточена в ее руках. Ее брат никогда не принимал важных решений, не посоветовавшись с ней.
Этой немного полноватой женщине было в ту пору около сорока лет. Характер у нее был сильный и целеустремленный. Одевалась она в простой, темный, доходящий до лодыжек чонсам, драгоценные ожерелья и камни мало ее волновали, и очень редко решалась она добавить к своему наряду какую-нибудь вещицу из бесценной своей коллекции. Заботы о народном благе всецело поглощали ее интерес. Она была свидетельницей поражения Китая в унизительной Опиумной войне, но, несмотря на то что вследствие этого поражения Срединное Царство было вынужденно открыть пять портов для зарубежной торговли, такое развитие событий не слишком ее огорчало. Ей слишком хорошо было известно, что стремящийся к обновлению Китай безнадежно отставал в своем развитии от великих мировых держав. Она пыталась делать все, что было в ее силах, чтобы ускорить этот процесс и таким образом преодолеть нищету и невежество, неотступно сопутствующие Китаю на всем его историческом пути.
Лукавый огонек играл в глубине ее темных глаз, пока она наблюдала за У Линь, прилежно водящей пером по бумаге. Не в силах более сдерживать своего порыва, она заговорила:
– Неужели тема и впрямь так увлекательна, как может показаться?
У Линь в то же мгновение отложила перо и попыталась встать.
– Прошу тебя, не вставай, дорогая, – велела ей принцесса.
– Простите меня, ваше императорское высочество, – проговорила У Линь, – я не слышала, как вы входили и...
– Это и так понятно, – прервала ее Ань Мень. – Я не буду тебе долго мешать. Я только собиралась спросить у тебя, не узнала ли ты нового о строительстве сталелитейных заводов. Книга, которую ты перевела, была нам на редкость полезна, но нам необходимо знать, могут ли собственные наши инженеры сконструировать такой завод сами.
У Линь покачала головой.
– Мне известен интерес вашего высочества к этой теме, – ответила она, – поэтому я запросила новый материал. Я написала Джонатану Рейкхеллу, который после кончины своей жены некоторое время еще оставался в Кантоне. Он ответил, что ему такие книги не известны, но он знаком с семьей, члены которой занимались проектированием таких заводов. По возвращении в Соединенные Штаты – а он как раз сейчас находится в пути – он надеется достать планы и схемы строительства нового сталелитейного завода.
На лице Ань Мень появилась широкая улыбка.
– Это было бы чудесно, – сказала она. – Если он сумеет раздобыть планы и схемы, то, возможно, нам удастся самим построить такой завод, не прибегая к помощи иностранных инженеров.
У Линь помедлила, намереваясь задать какой-то вопрос, но потом передумала и промолчала.
– Прошу тебя, милая, – подбодрила ее принцесса.
– Меня не перестает удивлять, ваше императорское высочество, почему в высочайших кабинетах проявляется такая нерешительность в отношении иностранцев, которые могли бы взять под свой контроль проведение в жизнь многих столь необходимых нам проектов. Пожалуйста, не сердитесь на меня за мой вопрос.
– Твой вопрос очень уместен, и я, конечно, не сержусь на тебя, – с готовностью ответила Ань Мень. – Полагаю, что здесь мы сами себе враги. Ксенофобия – наша национальная черта. Мы до такой степени не воспринимаем людей с иным цветом кожи и чуждыми нам традициями, что автоматически отказываем им в доверии и чувствуем к ним неприязнь. Мой брат, мне тяжело в этом признаться, мало чем отличается во взглядах на этот вопрос от самых невежественных крестьян. К моему стыду, я тоже. Я чувствую, что стараюсь избегать контактов с чужестранцами.
– Разве это так, ваше императорское высочество? – запротестовала У Линь. – Вы проявляли особую благосклонность к Джонатану Рейкхеллу и обращались с ним так, словно бы это был представитель самого знатного китайского рода.
– Это правда, – произнесла принцесса с улыбкой, – Джонатана ни я, ни мой брат не считаем иностранцем. Отчасти этому, конечно, способствовала его женитьба на Лайцзе-лу, но он и сам сумел вызвать к себе доверие. Я понимаю, ты сейчас скажешь, что есть много других иностранцев, честных и искренних людей, которым тоже можно довериться.
– Именно так, – ответила У Линь.
– Мне придется научиться доверять им, когда это необходимо, и я должна то же самое порекомендовать своему брату.
У Линь тяжело вздохнула.
– Если окажется целесообразным пригласить западного инженера для строительства сталелитейного завода, я умоляю вас следовать этому подходу.
Ань Мень приветливо кивнула.
– Ты абсолютно права, – ответила она, – и каждый раз, когда ты заметишь мои колебания, пожалуйста, никогда не бойся сказать мне правду и лишить меня внутреннего покоя.
– Я постараюсь, моя госпожа, – прошептала У Линь.
Дверь приоткрылась, и У Линь с трудом поборола желание пасть на колени и растянуться во весь рост по мраморному полу. Не спеша, прогулочным шагом в комнату вошел человек, безраздельно властвующий несметным числом своих подданных, император Даогуан. Он был в очках с толстыми стеклами на бледном лице и с виду больше напоминал ученого мандарина из высших классов. Во внешности его не было ничего примечательного; он любил одеваться в длинное пыльное платье из черного шелка, а ноги его часто бывали обуты в тапочки с войлочными подметками, которые носили самые скромные из его подданных. Голову его украшала усеянная жемчугом шапка, символ его наивысшего сана, копия той, которую прошлым годом в душевном порыве он подарил малолетней дочери Джонатана Рейкхелла. Тысячи жемчужин переливались на ней разными цветами, и самая большая из них была размером с ноготь большого пальца, а верхушка шапки, несомненно, имела стоимость небольшого состояния. Но у него от нее болела голова – но крайней мере так он говорил, – поэтому всегда и сдвигал ее на затылок, где она пребывала в довольно зыбкой позиции. Правда, никто ни разу не видел ее на полу, что считалось дурным предзнаменованием, однако придворные пребывали в постоянной готовности к худшему.
Император Даогуан явился с неформальным и неофициальным визитом – это было очевидно. Не поприветствовав находившихся в комнате женщин, он уселся на уголок письменного стола и, рассеянно покачивая ногой, стал перебирать лежащие на нем книги. Он даже сделал вид, что изучает их, но, не умея читать по-английски, вскоре отложил их в сторону.
– Где ты была этим утром? – проговорил он обиженным голосом. – Я хотел с тобой позавтракать, но ты уже куда-то исчезла.
– Я, как всегда, пила чай в своих комнатах, – ответила Ань Мень. – Если бы ты сказал, что хочешь со мной позавтракать, я бы, естественно, пришла к тебе в столовую.
Она умолчала о том, что вздохнула с облегчением, когда ее не позвали завтракать к брату. Он обожал холодный рис с сахаром и со сливками, она же отказывалась понимать, как это блюдо можно употреблять в качестве пищи.
Император Даогуан не унимался:
– День начался просто ужасно. Одна из моих жен и новенькая наложница из провинции Ганьсу затеяли между собой дикую перебранку и обещали повыдергивать друг у дружки все волосы. С корнем. Это было невыносимо.
Принцесса не в силах была удержать разбирающий ее хохот.
У Линь поспешно отвернула лицо, чтобы император Поднебесной не заметил ее улыбки. Всем во дворце было хорошо известно, что его новая наложница постоянно строила какие-то козни и не могла уразуметь своего положения. Если она позволит себе еще две-три такие выходки, ее, вне всякого сомнения, выпроводят из дворца.
– Никто не знал, где тебя искать, – продолжал император. – Но у меня было подозрение, что ты здесь. – Он испустил жалобный вздох. – Ну что же, может быть, это и неплохо. То, что я собирался с тобой обсудить, касается У Линь.
Девушка не могла скрыть своего недоумения. Она и помыслить не могла, что станет предметом беседы между императором Поднебесной и его сестрой.
Ань Мень тоже была удивлена. Однако вместо ответа она выжидательно глядела на брата.
Казалось, ему стало немного не по себе. Он принялся ощупывать изнутри потертые края своего высокого воротника.
– Хотелось бы знать, – сказал он, – знакома ли, по случаю, У Линь с Чень Ванло?
Система, придуманная императором и позволявшая ему оставаться невидимкой, заработала вовсю. Ответить на этот вопрос могла только сама У Линь, но ей нужно было притворяться, что она отвечает принцессе.
– Я бы не могла утверждать, будто я знакома с Ченем, ваше императорское высочество, – ответила она, – но я как-то раз видела его при дворе. Он довольно высок ростом и носит седые волосы свернутыми в косичку. Если я правильно помню, он слегка сутулится при ходьбе.
Император неожиданно пришел в восторг и даже хлопнул себя по бедру.
– Это он! Тот самый парень!
– И если я не ошибаюсь, ваше высочество, – продолжала У Линь, – он также служит императору Поднебесной в должности министра транспорта.
Император Даогуан потер руки.
– Очень точные наблюдения. Мне это нравится. У Линь не проронила ни слова.
– Случилось так, – сказал император, по-прежнему обращаясь к сестре, – что Чень Ванло заметил присутствие при дворе У Линь и пожелал взять ее в жены.
Девушка оцепенела. Вероятность того, что она когда-то сможет выйти замуж за высокопоставленного и знатного сановника, члена кабинета министров, никогда не приходила ей в голову.
Принцесса, однако, сохраняла полное самообладание, а ее губы растянулись в тонкую прямую линию.
– Я отказываюсь отпустить эту девушку со своей службы ради замужества, – произнесла она решительно.
У Линь до того сильно смутилась, что даже не знала, чувствовать себя разочарованной или нет.
Император, однако, немедленно счел себя уязвленным.
– Ты проповедуешь просвещение как лекарство от всех болезней, сестра моя, – сказал он. – Я думаю, тебе стоит испробовать свои наставления на практике и дать У Линь возможность высказаться самой.
Ань Мень оставалась невозмутимой, но за бесстрастным выражением ее лица таилась железная, непреклонная воля.
– Отлично, – ответила она. – Говори то, что думаешь, девушка.
На обдумывание У Линь были отпущены считанные мгновения. Ее ответ носил выжидательный характер.
– Так случилось, что я очень мало знаю о Чень Ванло, – сказала она.
– Ты одна из немногих в Запретном городе, кто не наслышан о его личной жизни, – сухо промолвила принцесса. – Не секрет, что он долгое время предпочитал компанию красивых молодых людей женщинам, и те, кто бывал в его доме, говорят, что они одеваются как женщины.
Император избавил У Линь от необходимости отвечать.
– У Чена действительно несколько странные вкусы, – сказал он. – Я не буду с этим спорить. Но факт остается фактом – он очень компетентный министр транспорта, лучший из тех, что перебывали у меня более чем за двадцать лет. Армия и флот из-за его личных пристрастий плетут вокруг его имени интриги, и мне пришло в голову, что женитьба на такой очаровательной юной даме, как У Линь, могла бы заставить критиков прикусить язычок и рассеять надвигающуюся бурю.
Сестра взглянула ему прямо в глаза с таким выражением, на какое не осмелился бы ни один житель Срединного Царства.
– Итак, ты готов пожертвовать счастьем красивой молодой женщины, выдав ее замуж за известного всем извращенца? – едко спросила она. – Просто для того, чтобы тебя не беспокоили больше просьбами выгнать его из кабинета министров? Стыдись, Гуан. Наши маньчжурские предки были мужественными людьми, которые без колебаний делали то, что считали правильным. Если ты испытываешь недостаток твердости, то у меня таких проблем нет. И я решительно заявляю, что не позволю тебе ставить на карту счастье У Линь. Это мой ответ!
Она поднялась, подошла к девушке и обняла ее за плечи, показывая, что не даст ее в обиду. Несколько мгновений император переводил взгляд с сестры на У Линь, и всякий раз при этом облизывал губы.
У Линь была уверена, что ее сейчас приговорят к смертной казни, или, по меньшей мере, отправят в какой-нибудь дальний уголок страны на пожизненную ссылку. К ее изумлению, император Даогуан заговорил тихим, кротким голоском.
– Очень хорошо, Ань Мень, – сказал он. – Ты, как обычно, права. Я нашел самый легкий для себя путь решения проблемы.
– Если ты пожелаешь, – заявила принцесса, – этим же утром переговорю со своим главным евнухом и обзаведусь рекомендациями трех лучших кандидатов на пост министра транспорта. Я прикажу ему хранить дело в строжайшей тайне и представить свой доклад твоему вниманию не позже полудня. Далее ты сам выберешь лучшего из троих, имея в виду, что все они компетентные люди, и покончишь с недовольством генералов и адмиралов, разом избавившись от Чень Ванло.
Император вздохнул и кивнул головой.
– Это действительно самое лучшее, – пробормотал он. – Надеюсь, я не слишком расстроил тебя, У Линь.
Девушка, позабыв о том, что отвечать непосредственно императору не положено, энергично закивала головой. Император улыбнулся ей, протянул руку и похлопал ее по ладони.
– Ну, тогда ничего страшного. Ты согласна? – спросил он весело.
У Линь снова кивнула. Император с видимым усилием поставил ноги на пол и направился к двери. Положив руку на дверную задвижку, он обернулся через плечо к сестре и сказал:
– Если я захочу увидеть тебя за завтраком, Ань Мень, потрудись сообщить, где ты находишься.
Он вышел из комнаты, осторожно притворив за собой дверь.
У Линь вздохнула не без облегчения.
– Мы были на волосок от пропасти, У Линь, – сказала Ань Мень. – Но будь спокойна, работа, которую ты делаешь, является жизненно необходимой для будущего Срединного Царства, а это означает, что ты находишься под моей защитой. Пока я рядом с троном, никто не посмеет обойтись с тобой дурно!
На другом от Срединного царства конце земли стоял удивительный город, который назывался в ту пору Свободным и Ганзейским Городом Гамбургом, – независимый город-государство, одно из самых значительных немецких княжеств. Морской порт, не имеющий равных себе в Германии и процветанию которого завидовала вся Европа, Гамбург был расположен на реке Эльбе, неподалеку от дельты, где она впадает в Северное море. Другая река, Альстер, была не менее важна для города, и считалось, что именно на ее берегах жили самые преуспевающие и знаменитые моряки.
Неудивительно, что дом, возвышавшийся на берегу озера Бинненальстер, одного из крупнейших городских озер, был хорошо знаком судовладельцам и судостроителям всего мира. Отстроенный в стиле замка времен раннего Ренессанса, этот дом служил головной конторой корабельной корпорации фон Эберлингов, и с его верхних этажей было видно немало стоящих на якоре в порту кораблей, среди которых и бриги, и сверхсовременные суда, приводимые в движение паровой силой.
Хотя фон Эберлинга в Гамбурге знали все, и многие в городе работали на верфях и доках, о деятельности и о руководстве корпорации было известно крайне мало. Объяснялось это тем, что барон Рудольф фон Эберлинг, глава фирмы, избегал любых контактов. В беседах со своим компаньоном и членом правления корпорации полковником Грацем он частенько повторял: «Бобер никогда не рекламирует строительство плотины, а спокойно принимается за работу и доводит дело до конца».
Члены совета директоров знали, что Руди фон Эберлинг на редкость амбициозен, и потому были не слишком удивлены, когда на одном из собраний он посвятил их в детали своего плана.
– Господа, – начал он, – я с интересом наблюдаю, как англосаксы набирают себе самые сочные и нежные плоды со стола дальневосточной торговли. Создается впечатление, будто Америка, и особенно Великобритания, овладели чуть ли не монополией на китайскую торговлю. Увы, мы не можем составить им конкуренции.
– А все потому, – вставил полковник Грац, – что в нашей флотилии нет клиперов, а цены на них просто заоблачные.
– И, однако, – продолжал барон, – я знаком со многими нашими соседями из Голландии и Франции, которые изрядно набили карман на торговле с Востоком. Я даже знаю два-три гигантских состояния, сколоченных в маленькой и бедной Португалии. Я хочу, чтобы компания фон Эберлингов занялась бы наконец столь прибыльным делом. С другой стороны, мы не можем позволить себе расходовать огромные средства, утверждаясь на восточном рынке.
– Это очень важное обстоятельство, и я рад, что вы не обошли его стороной, господин барон, – заметил один из членов правления. – Мы процветаем, несмотря на ограниченность наших средств, и, полагаясь на природную германскую смекалку и проницательность, добиваемся результатов, для достижения которых другие народы тратят огромные суммы в серебре и золоте.
– Совершенно верно, – ответил барон фон Эберлинг. – Итак, при содействии господина Граца я разработал один несложный план.
Напряжение в комнате возрастало по мере того, как члены совета директоров впитывали, слово за словом, план, созревший в голове барона. Когда он закончил, многие из них удовлетворенно закивали головами.
– Предупреждаю вас, господа, что осуществление моего плана потребует расходов. Если мы хотим добиться своего, то все должно быть сработано на совесть, даже с определенным вкусом.
– Однако, – с ледяной улыбкой добавил полковник Грац, – эти расходы – лишь малая часть тех средств, которые нам придется потратить, если мы примем иное решение. Успех же нам фактически гарантирован.
– Я должен попросить совет проголосовать за одобрение плана, – объявил Рудольф фон Эберлинг. – Это, конечно, только формальность, но она необходима.
Без дальнейших обсуждений схема получила единодушное одобрение. Через некоторое время совещание закончилось, и барон в сопровождении полковника Граца направился в свои расположенные в башне апартаменты.
– Леди в скором времени прибудет сюда, – сказал барон. – Мне было ясно, что директора нас поддержат, и я послал за ней.
– Насколько я понимаю, она уже сейчас неплохо здесь устроилась, – пробормотал полковник.
Барон заглянул через плечо компаньона в свой кабинет и снисходительно засмеялся.
– Почему бы и нет? Знаете, я не могу ее всерьез за это винить; она же не совсем чужая в этом доме. Как долго я веду с ней знакомство, полковник?
– Три месяца и одиннадцать дней, господин барон, – осторожно проговорил Грац. – Потом, когда между вами наметился разлад, я... гм-гм... освободил вас от этого бремени, и мое собственное близкое общение с ней продолжалось еще шестьдесят семь дней.
На подушках в кресле кабинета барона фон Эберлинга не то полусидела, не то полулежала совсем юная особа, которая наблюдала за приближением мужчин с выражением неприкрытой иронии, застывшим на пухлых ярко-красных губах и во взгляде зеленых глаз, чей цвет и размер был подчеркнут умелым применением косметики. Ее огненно-рыжие волосы спутанными дебрями покрывали плечи, но то, что казалось небрежностью, па самом деле было тщательно исполненной работой. Ее одеяние давало возможность во всей красе представить достоинства ее роскошной фигуры, – казалось, ее вполне устраивало, что грудь была почти наполовину выставлена на обозрение, а разрез на юбке, позволявший ознакомиться с ее точеными коленками, попирал всяческие нормы.
Ее длинные, острые ногти были покрыты ярко-малиновым лаком, сочетавшимся с цветом губной помады. В тонких, изящных пальцах, форма которых терялась в свечении алмазных и рубиновых колец, она держала кальян слоновой кости, покрытый резьбой. В его отверстие была вставлена сигарета с крепким турецким табаком. Леди была одной из немногих европеек, курящих табак, и ходила молва, что привычку эту она усвоила в Константинополе, где была ни много ни мало фавориткой султана Оттоманской империи.
Нельзя было сказать с определенностью, что из рассказов баронессы Эрики фон Клауснер имело общего с действительностью, а что являлось плодом ее пылкого воображения. В сущности, это было не так важно. Она была восхитительной женщиной, и многие мужчины считали, что перед ее чарами устоять невозможно. Однако далеко не все из тех, кто соблазнился ее прелестями, вполне отдавали себе отчет, что имели дело с первоклассной авантюристкой, которую отличал волчий аппетит к деньгам, власти и положению в обществе. Ее отец был обнищавшим дворянчиком, но она, благодаря собственным усилиям, жила в роскоши и комфорте. Ее суждения о мужчинах всегда бывали безошибочны.
Когда Рудольф фон Эберлинг и полковник Грац появились в кабинете, она лениво улыбнулась и, даже не делая попытки подняться с подушек, протянула им свободную руку для поцелуя. И тот, и другой, послушные обычаю, поочередно склонились над ее рукой и, как было заведено, молодцевато прищелкнули каблуками.
– Как замечательно снова с тобой встретиться, Руди, – протянула она, – и с тобой тоже, Филип. И как привычно опять видеть вас вместе.
Они пропустили колкость мимо ушей.
– Только не надо говорить, что ты послал за мной оттого, что тебе было без меня одиноко, или потому, что ты беспокоился за меня и решил взять меня под свою опеку.
– Мы позвали тебя сюда не для того, чтобы предаваться воспоминаниям, дорогая моя Эрика, – живо отозвался барон фон Эберлинг. – И смею заверить, не намерены тратить попусту время – ни твое, ни наше собственное.
Он прикрыл дверь кабинета и направился прямо к письменному столу.
Пока он говорил, полковник Грац подошел к книжному шкафу, где за тремя книжными полками скрывался наполненный винами и напитками бар. Не дожидаясь, пока его об этом попросят, он разлил по трем фужерам немного сухого вина, а в ответ на повелительный жест Эрики фон Клауснер добавил в ее фужер воды.
– Человек, наделенный такими своеобразными и редкими талантами, как ты, ни в Гамбурге, ни даже в Европе не сможет раскрыться полностью, – продолжал между тем барон. – Поэтому я предоставляю тебе возможность, которую с воодушевлением поддержал мой совет директоров, – расширить размах твоей деятельности до мирового масштаба. Ты прочитала документы, которые я тебе послал?
– С огромным интересом, – ответила Эрика низким, чуть хрипловатым голосом. – Толстый Голландец в Джакарте, по-видимому, с огромными средствами и влиянием, а маркиз де Брага в Макао обладает и властью, и богатством.
– Полагаю, что оба они вполне сгодятся для применения твоих талантов, моя дорогая Эрика, – не смущаясь, ответил барон фон Эберлинг. – Толстый Голландец, согласно информации, за которую нам пришлось выложить кругленькую сумму, окружает себя бесчисленными красавицами из числа уроженок тех мест. Я смею рассчитывать, что он отречется от туземок ради редкой представительницы своей собственной расы. И дон Мануэль Себастьян, в свою очередь, частенько платит приличные деньги, чтобы заполучить какую-нибудь юную прелестницу.
