Текст книги "Восточные страсти"

Автор книги: Майкл Уильям Скотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 32 страниц)

Молинда была благодарна Лу Фаню и сказала ему об этом. Лицо его не менялось, но глаза засверкали, а в голос прокралась стальная нотка.

– Стоит Молинде сказать лишь одно слово, Брюс исчезнет из своей конторы и из своего дома. Его никто никогда больше не увидит, тело его не будет найдено, а следы его исчезновения не будут обнаружены. В этом я могу тебе поклясться.

Она медленно покачала головой.

– У меня есть соблазн сказать это слово, Лу Фань, – ответила она, – но я должна придерживаться законов цивилизации, которой я служу.

Не понимая, он пристально глядел на нее.

– Но Молинда – женщина Востока.

– Сердце мое на Востоке, – ответила она, – но ум мой принадлежит Западу, который сформировал его. И Западу же я служу. Но я не забуду твоего предложения, и когда-нибудь, если Брюс зайдет слишком далеко, я его приму.

На лице Лу Фаня без труда можно было прочитать, как истово он мечтал о том, чтобы она немедленно распорядилась о казни шотландца.

В это утро она была занята больше обычного, перекраивала расписание и давала указания о переносе груза из одного трюма в другой, чтобы наиболее выгодным образом использовать те необходимые изменения, которые наметила. Однако даже во время работы беседа с Лу Фанем продолжала беспокоить ее, и, когда наступил полдень, она, наконец, приняла решение. Она будет действовать сама. Одним резким движением вскочив на ноги, она вышла из пакгауза «Рейкхелл и Бойнтон». К ней немедленно присоединились двое приставленных к ней Лу Фанем телохранителей, и когда она, пройдя короткий путь, оказалась у дверей управления Оуэна Брюса, ее защитники были неумолимы в своей решимости следовать за ней внутрь помещения.

Секретарь, сообщивший своему хозяину о визите главы отделения «Рейкхелл и Бойнтон», поразил его до глубины души.

Оуэн Брюс при необходимости умел быть чуть ли не изысканно вежлив – и с неменьшей легкостью мог предстать законченным грубияном. Не выказав ни малейшего удивления, он поспешил в приемную, где жизнерадостно и шумно приветствовал Молинду.

– Вот это настоящий сюрприз! Чему же я обязан такой честью?

– Я бы хотела переговорить с вами с глазу на глаз, – ответила Молинда и сразу же прошла в контору, не давая ему возможности опомниться. Он вынужденно последовал за ней, однако, если его что-то и смутило в поведении Молинды, он никак не показал это.

– Примите мои соболезнования в связи с потерей прекрасного клипера, – сказал он, знаком предлагая ей занять место напротив. Конечно, подумалось Молинде, он может позволить себе презирать ее работодателей, но для чего же столь откровенно раздевать ее взглядом?

– Конечно, – продолжал он, – ваша флотилия насчитывает так много клиперов, что потеря одного судна никак не отразится на вашем благополучии.

– Она именно отразится на нашем благополучии, как вам прекрасно известно, – сказала Молинда. – Потеря корабля – всегда чувствительный удар, а этот пожар пришелся на очень тяжелый для нас период. Вы могли бы проявить большую чуткость, когда планировали этот поджог.

Оуэн Брюс был застигнут врасплох ее внезапным выпадом, но быстро пришел в себя, и только горящие зрачки его темных глаз выдавали скрытую ярость.

– Мне кажется, я не совсем понимаю, о чем вы говорите, – пробормотал он.

– Думаю, понимаете, – сказала она. – Пожар возник на клипере не случайно. Для этой цели было потрачено довольно много смолы, целых четыре бочонка. Осталось еще два, и они стоят за этой дверью. – И она решительно указала на закрытую дверь.

Губы Брюса медленно растянулись в карикатурное подобие усмешки.

– А я охотно признаю, что у меня в соседней комнате действительно хранятся два бочонка со смолой, которые я в скором времени собираюсь использовать для ремонта крыши. Пока не начался новый муссон. Мне просто непонятно, каким образом их наличие в моем доме может служить доказательством участия в поджоге.

– Мне этого вполне достаточно, – ответила Молинда.

– Да ведь вам должно быть известно, – сказал Брюс, пожимая плечами, – что если вы вздумаете предъявить мне обвинение на таких вздорных основаниях, ни один судья в Гонконге никогда не примет такого дела к рассмотрению. Вы будете с позором изгнаны из суда.

– И это именно та причина, по которой у меня нет намерения обращаться в суд, мистер Брюс, – ответила она. – Вместо этого я пришла сюда. Пришла для того, чтобы сделать вам формальное предупреждение.

Он злобно рассмеялся.

– Так вы пришли, чтобы угрожать мне? – переспросил он. – До меня не так давно дошли слухи о вас и сэре Седрике Пуле. Но не думайте, что если вам удалось снискать его расположение, вы отныне будете делать то, что вам заблагорассудится. Я – британский подданный, а это место – Британская Королевская Колония. И мы здесь по-своему расправляемся с теми, кто решается на закулисные угрозы.

– Я не угрожала вам... пока, – сухо ответила Молинда, – но как раз сейчас я собираюсь это сделать. Гонконг растет с каждым днем и, несомненно, нам с вами не должно быть здесь слишком тесно. Бог свидетель, как велико Срединное Царство, как много в нем пригодных для торговли товаров – на благо «Рейкхелл и Бойнтон» и вашей фирмы. Так проследите же за тем, чтобы с моими работодателями вы имели отношения только в рамках закона. Проследите за тем, чтобы не выкидывать новых фокусов и быть честным и порядочным в своих поступках.

– Вы мне диктуете, что делать, а чего не делать, что я должен, а чего – нет, – проговорил он скрипучим голосом, – а что, если я вздумаю вас не послушаться, сударыня? Представьте-ка, что я просто попрошу вас убраться ко всем чертям с вашими угрозами.

Молинда медленно поднялась со стула, и, хотя он буквально нависал над ней, раза в два превосходя ее в весе, она не испытывала ни малейшего страха. Спокойно выдержав его злобный взгляд, она заговорила мягким голосом, четко выговаривая каждое слово.

– Если бы вы знали меня получше, мистер Брюс, – сказала она, – вы бы ни секунды не сомневались в том, могу ли я реализовать те угрозы, на которые решаюсь. Так что послушайте меня внимательно. Вы много лет прожили на Востоке и давно знакомы с народом Срединного Царства. Я надеюсь, вам приходилось слышать о существовании тайных обществ?

– Разумеется, – нетерпеливо пробубнил он, – и что из этого?

Ни выражение лица, ни ее речь не изменились.

– У моих работодателей и у меня самой имеются хорошие друзья, которые руководят одним из таких обществ. Если наша собственность опять пострадает в результате какого-нибудь загадочного несчастного случая, я сниму с себя все гарантии вашей безопасности, мистер Брюс.

– Были бы вы мужчиной, я бы вызвал вас на дуэль, – проговорил он, чуть не шипя от ярости.

– А если бы вы, сэр, были мужчиной, мне бы не пришлось с вами разговаривать в таком тоне. Хорошо это или нет, но мы с вами соседи, мистер Брюс, и, ради сохранности вашей собственности и для вашего личного блага, я убедительно прошу вас никогда больше не покушаться на собственность моих работодателей. Вот и все, что я хотела вам сказать, и постарайтесь отнестись к этому как можно серьезней.

Она повернулась на высоких каблуках и прошла к выходу, от души желая, чтобы ее облегающее яванское шелковое платье не столь четко выделяло все линии ее фигуры. Она почти не сомневалась, что ей в достаточной степени удалось напугать Оуэна Брюса.

V

Время в огромном дворце Запретного города текло медленно. Мэтью Мелтон с удивлением обнаружил, что и дни, и недели становятся как-то однообразны.

Каждое утро он приходил в свой кабинет, обставленный с учетом самых взыскательных запросов, и ждал появления клиентов. Как правило, его посещали два или три человека. Еще несколько человек он принимал во второй половине дня. Все это были почти сплошь молодые люди – младшие офицеры и гражданские служащие средних рангов. Нежелание людей доверять ему свои недуги приводило его в недоумение, и он спрашивал У Линь, почему люди продолжают избегать его.

– Люди Срединного Царства, – повторяла она, – верят в силу традиций. Обычаи и нравы отцов нам всегда кажутся лучше наших собственных. Я жила на Западе, я могу понять и оценить, на что способна ваша медицина. Другие же испытывают страх. Те же, кто к вам приходит – это смельчаки, прослышавшие о том, что вы лечите императора и принцессу. Таким образом они хотят попросту утвердиться при дворе.

– Но ведь это смешно, – протестовал Мэтью. – Я не пользуюсь никаким влиянием ни на императора, ни на его сестру.

– Но люди, которые обращаются к вам со своими болезнями, этого не знают, – ответила У Линь. – Я не представляю себе, как вам удастся убедить подданных императора принять методы западной медицины.

– Это просто стыдно, – проговорил Мэтью. – Западная медицина отличается от китайской, как небо от земли.

У Линь взглянула на него и чуть высокомерно усмехнулась.

– Вы в этом так уверены, доктор?

– Ну да... гм... естественно, – ответил он.

– Значит, вы ничего не знаете о травяных целебных средствах и о том способе лечения, который мы называем акупунктурой.

– Но в этом нет ни капли моей вины! – воскликнул он. – Я раз за разом пытаюсь убедить императорских медиков обучить меня основам своего ремесла, но они остаются глухи к моим мольбам.

– И вполне естественно, потому что они вас боятся, – сказала У Линь. – Но каждый вылеченный вами больной сейчас работает на вас. Если вы сохраните терпение, со временем люди начнут верить вам.

– Боюсь, – сказал он, – к тому времени я стану дряхлым стариком.

– Боги не посвящают нас в свои замыслы, и не наше дело их об этом спрашивать, – ответила она.

Он не был уверен в том, шутит она или говорит серьезно, а потому не стал развивать эту тему. По всей видимости, он заслуживал ее упрека: он действительно ничего не знал ни о целительной силе трав, ни об акупунктуре. Ему пришлось сетовать на свое невежество до тех пор, пока он не почувствовал свои первые успехи в овладении языком.

Большую часть свободного времени он ежедневно посвящал изучению китайского. Он настаивал на том, чтобы У Линь не переводила ему слов пациента, пришедшего на прием. Чувство уверенности приходило постепенно, ибо, несмотря на неистребимо резкий акцент, его, по крайней мере, начали понимать, а он уяснял смысл услышанного, – во всяком случае, на мандаринском наречии. Впрочем, если говорящий прибегал к одному из многочисленных местных диалектов, он вынужден был капитулировать.

Лето оборвалось внезапно, и наступила прохладная осень. Дождей, однако, практически не было, и земля казалась сухой и выжженной, почти безжизненной, и когда Мэтью смотрел из своих окон на поля, раскинувшиеся за пределами обитаемой части города, он размышлял, не посреди ли огромной пустыни был расположен Пекин.

Пыль забивала ему нос и горло, и в конце концов у него разразился страшный насморк, начался жар, слабость охватила его.

Через день он чувствовал себя еще хуже, и, осилив утром лишь чашку чаю, он добрел до своего кабинета и принялся дожидаться появления пациентов. К его удивлению, спустя несколько минут в кабинет вошла У Линь. Она смутила его еще больше, когда заявила, что пришла сюда не ради лечения и что никогда прежде не чувствовала себя так хорошо.

– Я нахожусь здесь, – спокойно сказала она, – потому что в этом доме секреты долго не хранятся. Сегодня с утра на каждом углу говорили, что врач из Америки болен.

– Это всего-навсего мерзкий насморк, – сказал Мэтью. – Ничего серьезного.

Она пристально посмотрела на него.

– Выглядите вы просто ужасно, – сказала она ему по-английски. – У вас остекленевший взгляд, нос совершенно красный, и вообще, кажется, вам очень плохо.

– Ну что ж, сказать по правде, мне действительно нехорошо.

Она поправила непослушную прядь иссиня-черных волос.

– Вам сейчас предоставляется отличная возможность доказать преимущества западной медицины. Если вам удастся быстро вылечить самого себя, у вас во дворце появится много сторонников.

Мэтью с усилием улыбнулся.

– К сожалению, – сказал он, – западная медицина не научилась лечить эту болезнь. Проводились специальные исследования и в Эдинбурге, и в Гарварде, но безо всякого успеха. Я не сомневаюсь, что способ лечения со временем будет найден, но пока этот день не наступил.

У Линь кивнула, выражая свое согласие.

– Когда я была в Лондоне, мне как раз случилось там простудиться. Мне было так плохо, что я два-три дня пролежала в постели. И ваше место сейчас именно там.

Он решительно замотал головой.

– Меня могут искать больные, и мой долг оказать им помощь, если таковая им понадобится. Если уж от местных жителей требуется такое мужество, чтобы предстать перед западным врачом, значит, мне надо быть всегда наготове, чтобы помочь им.

И тут вдруг он чихнул раз, потом другой, и У Линь пришлось набраться терпения, ожидая, пока пройдет этот приступ.

– Помогать сейчас надо вам, а не другим, – сказала она.

Он безуспешно пытался развеселить ее:

– Медицинские препараты, которые я привез с собой, способны излечить от пятидесяти до ста различных заболеваний, но лекарство, способное излечить простуду, мне неизвестно.

У Линь внимательно взглянула на него:

– Вы когда-нибудь слышали о растении женьшень?

Он покачал головой.

– Это растение собирают в предгорьях западных провинций, – сказала она. – Насколько мне известно, в Великобритании и Америке этого растения нет.

– Ну и что из этого? – проговорил он, даже не отдавая себе отчета в том, что задал вопрос раздраженным тоном.

– В детстве я жила в Кантоне, – сказала У Линь, – и часто слышала от бабки, очень мудрой и вообще необыкновенной женщины, о чудодейственных свойствах растения под названием женьшень. В те дни мы были очень бедны – практически жили на грани нищеты. Так вот, каждый раз, когда у меня начиналась простуда или насморк, бабушка сокрушалась, что мы не можем позволить себе купить корень женьшеня – он стоил очень дорого. Она часто клялась, что, если бы она могла достать его, я бы немедленно вылечилась.

– Так, значит, вам самой никогда не доводилось пробовать это лекарство? – спросил он, вовсе не желая задеть ее.

– К сожалению, нет, – ответила она.

– Возможно, ваша бабушка в воображении приписывала ему целебные свойства...

Мэтью старался не обидеть ее.

– Если она говорила, что это растение может вылечить от простуды, – веско сказала У Линь, – то, значит, так оно и есть. Я попозже еще загляну к вам, но если вы не будете чувствовать себя лучше, то я настаиваю – ради вашего же блага, – чтобы вы немедленно отправлялись в постель!

Вскоре после ее ухода у Мэтью прибавилось дел. Приковылял управляющий из министерства рыбной ловли со сломанной ногой, и необходимо было наложить шину, затем появился молодой офицер, несущий службу на военной джонке, у которого воспалился глаз. Вслед за ним подошел армейский офицер вместе с женой, которой необходимо было обследование врача, причем муж, не доверяя доктору из фань хуэй, оставался в комнате на протяжении всего осмотра. Таким образом, утро пролетело незаметно, но, оставаясь один, он каждый раз задумывался над тем, не последовать ли ему совету У Линь. Ему казалось, что так плохо никогда прежде он себя не чувствовал. Вдруг открылась дверь, и в комнату, широко улыбаясь, без стука вошла У Линь.

– Я нашла, что хотела, – сказала она.

Прежде чем задать вопрос, Мэтью несколько раз последовательно чихнул.

– Что такое вы нашли?

– Я достала кусочек корня женьшеня, – ответила она. – Преимущество моего положения при дворе заключается в том, что я знаю здесь всех нужных людей. Вот он! Один императорский лекарь мне его выдал. Он, конечно, не предполагал, что корень я беру для вас. Ведь я не хочу поставить вас в неловкое положение перед китайскими коллегами.

Мэтью вполне сознавая, что болезнь заставляет его быть ворчливым, так и не сумел переменить тон.

– И почему же вы решили, что я собираюсь съесть эту дрянь?

У Линь спокойно подняла на него глаза:

– Вы ее съедите. Мне пришлось потрудиться, чтобы наконец принести ее вам, я пожертвовала собственной работой, так что вы сейчас же примете столько, сколько я вам скажу.

Она стала рыться в его инструментах, и это привело его в бешенство.

– Не надо ничего здесь трогать! – закричал он.

У Линь не обратила на его крик никакого внимания.

– Мне просто нужно отскоблить чем-нибудь кусочек от корня.

– Да вот же, возьмите, ради всего святого. – И он нетерпеливо протянул ей маленький скальпель.

Она засунула руку в карман своего чонсама и достала сучковатый корень темно-серого цвета дюймов шести длиной. Чем-то он смутно напомнил Мэтью корень сельдерея, который он в детстве видел у матери на кухне. Работая быстро и ловко, девушка отскабливала от корня тончайшие дольки.

Мэтью невольно залюбовался ее проворными движениями, но не имел ни малейшего намерения принимать средство, которое заранее считал бездейственным. У Линь тем временем высыпала дольки корня на изящную фарфоровую тарелку и поставила ее перед американцем.

– Вот, пожалуйста, – сказала она. – Съешьте все, что здесь есть.

Мэтью молча уставился на тарелку, но не пошевелился.

– Мне пришлось пережить несколько неприятных минут. Вы, по крайней мере, могли бы это сделать из чувства солидарности.

Так ей удалось пристыдить его. И он не понял, что это было сделано умышленно. Медленно приподнял он тарелку и медленно принюхался, но вскоре убедился, что лишь понапрасну тратит время, – ведь нос его был полностью заложен.

– Бога ради! – воскликнула У Линь, топнув ножкой. – Не думаете же вы, что этот безобидный женьшень погубит вас!

Набрав несколько тонких долек женьшеня, он положил их в рот и начал осторожно пережевывать. Он несколько удивился, обнаружив, что корень безвкусен, но через какой-то промежуток времени язык и внутреннюю оболочку рта начало пощипывать.

– Все до конца. – У Линь была неумолима.

Устав от споров, Мэтью доел оставшиеся дольки. К этому времени жжение и пощипывание усилились, но они не причиняли ему особого беспокойства.

– Ну как, ничего страшного?

Он сделал над собой усилие и улыбнулся:

– Пока не умер. В любом случае, я благодарен вам за заботу и за такое внимание к своей особе.

Она отмахнулась от его излияний.

– Сегодня не ешьте ничего, кроме нежирного супа, и смотрите, чтобы там ничего, кроме фасолевой лапши, не плавало. А потом примите столько же. Хотите, чтобы я вам еще нарезала корня?

– Думаю, что справлюсь сам, – сказал он и попробовал улыбнуться еще раз.

– Сделайте это обязательно. Правильная дозировка исключительно важна.

Он кивнул, с трудом удержавшись от смеха. Она говорила тоном почтенного доктора. Он заказал бульон с фасолевой лапшой мунь, съел его и, пытаясь подражать У Линь, наскоблил в тарелку множество долек женьшеневого корня. И вновь у него защипало язык, но никакого другого действия так называемое лекарство не оказывало.

Зная, что в ближайшие час-два, за исключением неотложных случаев, пациентов у него не будет, он сел за книгу китайско-мандаринских иероглифов, которые старался заучивать на память. Другого способа их выучить, как он понимал, не было. Теперь он хорошо видел, почему ученые, которым необходимо было иметь обширный словарный запас и читать сочинения светил науки, тратили годы на то, чтобы овладеть этим языком.

Яркий солнечный свет струился в окно с бледно-голубого неба, и, хотя на улице стояла прохладная погода, в кабинете было довольно тепло. Мэтью начал клевать носом. Пересев с трехножного стула на диван, он упрямо продолжал свои занятия, но желание спать было столь велико, что в конце концов он задремал.

Проснувшись, он взглянул на часы. Выходило, что он проспал не больше полутора часов. Окончательно придя в себя, он внезапно осознал, что его простуда и насморк таинственным образом исчезли. И нос, и грудь прочистились, ломота в костях больше не тревожила. Поверить в реальность происшедшего он не мог, а потому еще несколько раз проверил свои ощущения. Оставалось признать, что простуда оставила его окончательно.

Как правило, и он хорошо это знал, простуда длится несколько дней, а значит, своим чудесным исцелением он полностью обязан корню женьшеня. Не желая дожидаться вечера, он помчался в апартаменты У Линь, уверенно находя дорогу в запутанных лабиринтах дворца.

У Линь сосредоточенно переводила статью о способах прокладки железных дорог из журнала, который Джонатан послал императору и его сестре, и рассеянно взглянула на вошедшего. Потом, узнав своего гостя, она нерешительно поднялась, не зная, чего же ей ожидать.

Мэтью Мелтон поклонился ей в пояс.

– Доктор У Линь, – сказал он. – Я пришел к вам с восхищением. Мне неведома колдовская сила этого сельдерея, который избавил меня от простуды, но я лишь могу сказать, что эта сила у него действительно есть.

Она тепло улыбнулась в ответ:

– А я это знала. Моя бабушка никогда ни в чем не ошибалась.

– Я не только поправился. Я понял одну очень важную вещь. Каким я был невеждой, утверждая, что школа западной медицины дает окончательный ответ на все угрозы человеческому здоровью! Каюсь, я забыл о том, что ваша цивилизация за несколько тысяч лет своего развития непременно должна была добиться величайших результатов, о которых на Западе не имеют понятия. И теперь я признаю свою ошибку. Я здесь не только учитель, я еще ученик.

Она была тронута его пылкой речью.

– Я буду вам признателен, если вы достанете мне несколько книг по лечению травами и акупунктуре, а я все-таки попрошу принцессу убедить императорских лекарей разрешить мне наблюдать за лечением иглоукалыванием.

У Линь даже хихикнула.

– Да ведь принцессе не нужно никого убеждать, – сказала она. – Ей стоит просто выразить вслух свои мысли, и все будет сделано так, как она сказала.

– Ну что ж, – сказал он, – тем лучше. Я чувствую, передо мной открываются здесь возможности, о существовании которых я раньше и не подозревал.

Все уроженцы Запада, которых знала У Линь, за исключением Джонатана Рейкхелла, усвоили себе высокомерный тон по отношению к китайской культуре, беря за точку отсчета, как нечто само собой разумеющееся, образцы западной цивилизации. А потому реакция Мэтью Мелтона была для нее настоящим откровением. Она видела, что он страстно желал сам разобраться в тайнах врачевания в Срединном Царстве, по собственному опыту зная, что медицинская практика здесь основывалась вовсе не на одних предрассудках.

И тут, не вполне отдавая себе отчет в своем поведении, У Линь подошла к молодому доктору и поцеловала его в щеку.

Мэтью не понял, отчего она так поступила, но не стал ломать себе голову над разгадкой. Ему было достаточно того, что У Линь необыкновенная и очень красивая девушка.

КНИГА ТРЕТЬЯ

I

Сэр Алан и Чарльз Бойнтон, завершив все дела с Рейкхеллами, стали подумывать о возвращении в Лондон. В их распоряжении не осталось ни единого клипера – все суда этого класса были переведены на обслуживание китайской торговли. Сравнительно легко, однако, Хомеру Эллисону удалось внести некоторые штрихи в расписание движения через Атлантику, и Бойнтонам был предоставлен один из самых больших и прекрасно оборудованных бригов флотилии.

Само это путешествие было делом обычным, однако все семейство Рейкхеллов отправилось к докам. Отплытие, правда, едва не сорвалось: Джейд и Джулиан с помощью Дэвида спрятались на борту брига и наотрез отказались выходить на берег, надеясь, что им тоже удастся уехать в Англию. Однако их выдал лай Хармони, неожиданно раздавшийся из переднего трюма. Беглецов без лишних слов выпроводили на берег. Джонатан, однако, недолго сердился на детей, и вскоре они были прощены.

Этот случай, по крайней мере, развеял обычное уныние прощания. И когда бриг не спеша тронулся вниз по Темсе к Лонг-Айлендскому проливу, американцы и англичане широко улыбались друг другу.

Лишь одна Элизабет не вышла на палубу, и обеспокоенная Руфь заговорила со свекровью:

– Надеюсь, с Элизабет ничего не случилось?

– От ее болезни нет лекарства, – поморщилась Джессика. – К сожалению, исцелить ее могут только время, здравый смысл, соединенный с волей, и появление в ее жизни какого-нибудь другого мужчины.

– Думаю, мне стоит навестить ее, – сказала Руфь и отправилась в каюту золовки.

Элизабет лежала ничком на постели, зарывшись лицом в подушки, и даже не пошевелилась, когда в каюту вошла Руфь.

– Если ты будешь убиваться, это не принесет тебе облегчения, – веско произнесла Руфь.

– Я знаю, – сказала Элизабет в подушку. – Я сдаюсь, Руфь. Я поклялась себе, что заставлю себя заметить, что он увидит во мне красивую женщину, а не маленькую двоюродную сестренку. Но я проиграла. На глазах его остались шоры, которые он не собирается снимать.

– Полагаю, ты слишком многого ждала, – сказала Руфь, пробуя новую тактику. – Я не думаю, что он сейчас в состоянии кого-то замечать.

– Но это неправда! – вскричала Элизабет, сжимая кулаки. – Прелести Эрики он почему-то оценил довольно быстро.

Руфь промолчала. Она знала, что золовка права.

– Я не знаю, удастся ли мне покончить с этим, – процедила Элизабет сквозь зубы. – Я пыталась уже однажды, и у меня ничего не вышло, но на сей раз я собираюсь выбросить его из головы раз и навсегда.

– Это будет очень правильным решением, – ответила Руфь.

– Есть масса женщин, которые чахнут по потерянной любви и губят всю свою жизнь, – продолжала Элизабет. – Но клянусь, что никогда не буду одной из них. Я расстанусь с мечтой о Джонни – тем или иным способом. Я собираюсь жить и действовать так, словно бы его никогда и не было на свете.

И она немедленно продемонстрировала, что слов на ветер кидать не намерена. Не мешкая, она вышла из каюты и присоединилась к остальным членам семьи в кают-компании.

На протяжении всего плавания Элизабет была постоянно на виду, всегда приветлива и участлива. Иногда это, по-видимому, требовало от нее огромной концентрации воли и определенных навыков игры. Она частенько обменивалась с отцом и братом безобидными шутками и проявляла некоторый интерес к обществу двух неженатых мужчин, оказавшихся на корабле, но, к облегчению всей семьи, вела себя достойно и воздерживалась от флирта. На пристани их встретил сэр Рональд, и Элизабет, которая не скрывала радости от этой встречи, тут же отправилась с ним на какой-то прием. С тех пор он ежедневно посещал их дом и стал ее постоянным спутником.

– Думаю, Ронни Уэйбрайт ее вполне устроит, – сказала Джессика. – Я не думаю, что это серьезное увлечение, но Ронни проявляет к ней очень много внимания. Даже если она и не расстанется со своей безумной любовью к Джонатану, то Ронни, по крайней мере, поможет ей обрести равновесие.

– Да, все не так уж плохо, – задумчиво произнесла Руфь. – При условии, что он знает, что делает. Но он, кажется, влюблен в нее без памяти, и это меня несколько настораживает, потому что они оба иногда напоминают мне лошадей, несущихся по большому лугу с завязанными глазами. Они не разбирают дороги.

Тем временем Элизабет и сэр Рональд стали неразлучны. В конце концов это было подмечено и сэром Аланом, спросившим у жены:

– Как ты считаешь, не стоит ли мне справиться о намерениях этого молодого человека?

– Я ни в коем случае не советовала бы тебе этого делать, – ответила Джессика. – Мне известно, что он намерен жениться на ней и делает ей предложения чуть ли не ежедневно, но она раз за разом их отклоняет.

Он несколько смутился.

– Так что же, с ее стороны это – не серьезно?

– Честно говоря, не знаю, как она к нему относится, – сказала Джессика, – но сейчас ни в коем случае не следует загонять ее в угол. Дай ей свободу маневра – и в скором времени она решит, нужен ли ей Ронни Уэйбрайт.

Сэр Рональд не оставлял попыток добиться своего, подогреваемый тем, что Элизабет всегда принимала его с большой охотой. Вдохновляли его и те вольности, которые она позволяла ему: в экипаже, привозившем Элизабет домой каждым вечером, они целовались и обнимались, и, казалось, Элизабет это доставляет не меньшее удовольствие, чем ему самому.

Наконец его семья пригласила Элизабет посетить их имение в Корнуолле[21]. Лорд и леди Уэйбрайт приняли ее радушно и оказывали ей всевозможные знаки внимания, но и они часто посещали различные вечера, спектакли и приемы, и молодая пара нередко бывала предоставлена самой себе.

Однажды Рональд предложил ей прогуляться в небольшую сторожку, каменный домик, возвышавшийся высоко на скале, откуда можно было посмотреть на море.

– Я еще мальчишкой полюбил это место, – сказал он. – И проводил там столько времени, что отец в конце концов отдал мне его.

– И что ты с ним делаешь? – поинтересовалась она.

– Когда я приезжаю в деревню, то, как правило, останавливаюсь в этой сторожке. Я здесь в большей степени чувствую себя дома, чем в усадьбе.

Увидев сторожку, она поняла Ронни. Это было прочное сооружение из серого камня, обстановка была простой, но очень уютной, а вид на шумное море, что плескалось у подножия скалы, был очень живописен.

– Потрясающее место, – промолвила Элизабет, глядя вниз на бегущие волны. – Я бы с удовольствием жила здесь...

– Нет ничего проще, дорогая, – спокойно проговорил он, кладя руки ей на плечи. – Прими мое предложение, и это место станет твоим. Это будет мой свадебный подарок.

– Прошу тебя, Ронни, – сказала она, – мне и так трудно во всем разобраться.

– Говоря проще, ты снова оставляешь меня ни с чем.

Она захотела было как-то оспорить эти слова, но вовремя остановилась.

– Это, видимо, так, хотя мне ужасно жаль, – сказала она. – Я бы с удовольствием что-нибудь выпила, если можно.

В сторожке запасы напитков ограничивались шотландским виски. Ронни взял два длинных стакана и смешал виски с водой.

Элизабет уселась в кресло рядом с открытым окном и сделала небольшой глоточек.

– Я знаю, что обхожусь с тобой нехорошо, Ронни. Жаль, что я ничего не могу объяснить. Все это так сложно, что я просто попрошу тебя быть терпеливее.

– Я постараюсь, – обещал он.

Она взяла его руку и пожала ее в знак благодарности.

Он задержал ее ладонь, и она не делала попыток высвободить ее.

Постепенно атмосфера в маленькой комнатке изменилась. Они ощущали какое-то странное, неведомое обоим оцепенение. Они были щедро одарены природой и все последнее время проводили в обществе друг друга. Целый вечер был в их распоряжении, и торопиться им было решительно некуда.

Их сближение произошло непроизвольно – ни тот, ни другой не успели осознать, в какой момент они шагнули дальше, чем предполагали. Слившись в страстном поцелуе, неистово лаская друг друга, они быстро переступили ту черту, где еще можно было удержаться от большего. Мысль о том, что сейчас случится непоправимое, уже не могла охладить их желания. Только человек с большим жизненным опытом, недюжинной выдержкой и мудростью смог бы в этой ситуации остановиться. Но всех этих качеств у молодых людей не было и в помине.