Текст книги "Восточные страсти"
Автор книги: Майкл Уильям Скотт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)
Вечером, когда они остались в кают-компании с Элизабет вдвоем, он попытался объяснить, что безмерно благодарен ей. Но в ее глазах мелькнул озорной огонек.
– Не нужно благодарностей. На самом деле это я в огромном долгу перед Джейд.
– Ты – в долгу перед ней?! – воскликнул он.
– Ну конечно, – ответила она со смехом. – Я сама испугалась до полусмерти. Мне оставалось только твердить ей на ушко, что в жизни никогда и ничего не надо бояться. Мне очень хотелось, чтобы она в это поверила, но в равной степени мне хотелось поверить в это самой.
Наконец наступил момент, когда Джонатан больше не мог скрывать от себя правду о своих чувствах. Это случилось, когда они встали на свою последнюю перед Гонконгом стоянку на Сандвичевых островах. Сначала он сказал себе, что должен взять себя в руки и побороть желание поцеловать ее. Но вскоре он понял, что хочет ее, и хочет не так, как хотел Молинду, а впоследствии – Эрику фон Клауснер. В первый раз после смерти Лайцзе-лу его желание обладать женщиной не сводилось к желанию переспать с ней. Здесь было что-то иное. Он чувствовал потребность защитить и уберечь Элизабет, щемящие чувства то и дело захлестывали его. Он, однако, строго-настрого приказал себе остановиться. Трудно сказать, как бы дальше развивались события во время этого плавания, если бы не его превосходное умение обуздывать свои порывы.
Раз за разом он объяснял себе, что их союз будет ужасной и непоправимой ошибкой. Элизабет едва минуло двадцать лет, она стояла на пороге настоящей жизни. Разве можно было ей соединять судьбу с тридцатипятилетним вдовцом, отцом сына, которому скоро будет десять, и дочери, которой вот-вот должно исполниться шесть? Совесть не позволит ему просить Элизабет взвалить на себя такое бремя и принести самое себя в жертву ради него. Если уж он полюбил ее, – хотя стоит еще подумать, так ли далеко зашло дело, – он не имеет никакого права калечить ей жизнь в угоду собственному счастью. «Лайцзе-лу» – не более чем крохотная точка на просторах Тихого океана, и так уж распорядилась судьба, что они день и ночь видят друг друга, день и ночь им некуда друг от друга деться. Джонатан не знал, чем это для него может кончиться, но, как никогда, был полон мрачных предчувствий.
Он был бы весьма озадачен, если бы узнал, о чем в те дни думала Элизабет. Всеми нитями своей души она чувствовала, как пространство между ними сужается. Впервые за столько лет безответной любви она могла себе позволить надеяться, что ее мечты сбудутся.
Клипер, на котором плыли на Восток Чарльз Бойнтон и его семья, бросил якорь в Бомбее, затем зашел в порт Коломбо на Цейлоне. В Калькутте же, по указанию Чарльза, на клипер были погружены коробки с чаем.
– Не вижу, почему бы нам не подзаработать на этом путешествии, – сказал он Руфи.
Они прибыли к берегам Ост-Индии в ту пору, когда эта земля приходила в себя после изматывающих муссонов. По дороге им встречались вырванные с корнем деревья, дома, превратившиеся в руины. Руфь выглядывала из экипажа, который вез их к усадьбе Толстого Голландца, и не верила своим глазам. Она не представляла себе, что здесь случаются такие ураганы. Восточные народы, размышляла она, гораздо ближе к природе и ее стихиям, чем люди, живущие в городах Америки.
Несмотря на многочисленные рассказы мужа, она оказалась совершенно неготовой к встрече с Толстым Голландцем. Увидев, как восседает эта громада в плетеном кресле в кругу полуобнаженных девушек-рабынь, Руфь вдруг почувствовала, как далека отсюда родная Новая Англия с ее пуританскими нравами. И уж вовсе невозможно было представить, что на другом конце земли есть дом в городе Лондоне на площади Белгрейв-сквер, с его чопорностью и степенностью. Она постаралась скрыть свои чувства и, взяв за руку сына, пошла вслед за Чарльзом по направлению к плетеному креслу. Холодные, водянистые глазки Голландца смотрели на нее в упор. Внимательно изучали ее и темнокожие красавицы. В их взглядах не было ни вражды, ни оскорбительной дерзости, – она вдруг поняла, что за всю жизнь они повидали очень немного белых женщин и теперь сгорали от любопытства. Голландец прорычал что-то в знак приветствия и, не подымаясь со стула, протянул руку Чарльзу.
Пряча волнение, Чарльз представил Голландца жене.
И тогда, повинуясь странному порыву, Руфь нагнулась и крепко поцеловала Голландца в щеку. Все вышло совершенно непроизвольно. Она просто вняла велению чувства.
Голландец смерил ее пронзительным взглядом. – Дорогая миссис Бойнтон, – протянул он. – Я буду очень долго помнить это приветствие. Хе-хе.
Она так и не поняла, насколько искренним было это заверение.
Затем он протянул руки к Дэвиду, усадил его на колени и ласково обнял.
– А ты подрос после нашей последней встречи, сынок, – пробубнил он. – Как твой прицел?
– В полном порядке, сэр, – ответил Дэвид, не моргнув глазом.
– Ну, это мы сейчас увидим.
Голландец сделал какое-то движение пальцами, и один из его телохранителей выступил вперед. Отвязав от пояса нож, он вручил его мальчику. Голландец указал на ствол королевской пальмы.
Чтобы поразить мишень, Дэвиду пришлось приблизиться к месту, где на лужайке в праздных позах возлежали девицы. Руфи захотелось остановить его.
Чарльз, угадав заранее, что она собирается предпринять, энергично замотал головой, показывая, что Дэвид не нуждается сейчас в опеке.
Руфь не разделяла беспечной уверенности мужа. Ведь нельзя забывать, что Дэвиду только девять лет, и нельзя не считаться с этим. Но сейчас ей оставалось только уступить Чарльзу. Учитывая, какую видную роль в делах мужа играл Толстый Голландец, было бы совсем негоже затевать перед ним сцены сразу после знакомства.
Дэвид крепко сжал в ладони нож с костяной рукоятью. Затем сделал пробное движение в направлении королевской пальмы. Мальчик аккуратно определял расстояние, отделявшее его от цели.
Некоторые девушки взвизгнули от испуга и неожиданности. Не обращая на них ни малейшего внимания, Дэвид сосредоточился на стоящей перед ним задаче. Вдруг лицо его приобрело незнакомые его матери суровые черты. Он пустил нож в цель. Наблюдавшие за броском телохранители закивали с выражением крайнего одобрения. Он все сделал так, как предписывалось традицией – сделал шаг правой ногой и метнул нож, резко распрямив руку.
Нож глубоко проник в ствол пальмы. Девицы зааплодировали.
Чарльз решительным жестом заставил их замолчать, и, глядя на отца, Дэвид скопировал его жест. Но теперь Дэвид заставил телохранителей оторопеть, обратившись к ним на их родном наречии, нескольким словам которого его обучил отец.
– Могу ли я бросить еще несколько ножей? – спросил он.
Они немедленно выполнили его просьбу и протянули ему с полдюжины ножей.
Дэвид разложил ножи на земле, оставив в руке один. Через несколько минут все ножи торчали из мишени рукоятками к зрителям.
Теперь уже и Чарльз, и радостная и гордая Руфь вознаградили его аплодисментами. Лунообразное багровое лицо Толстого Голландца расплылось в широкой улыбке.
– Ты здорово научился метанию, мой мальчик, – сказал он. – Я подарю тебе набор превосходных ножей.
Мальчик даже задохнулся от восторга.
– При условии, правда, – продолжал Голландец, – что нас одобрит твоя мать.
Руфь была безмерно благодарна ему за то, что он дал ей возможность выступить в качестве матери.
– Дэвид все сделал на славу, – сказала она, – и заслужил ту награду, которую вы ему предложили, сэр. Я вполне одобряю ее.
Мальчик подскочил к матери и расцеловал ее.
Одна из туземок принесла им закуски и напитки. Руфь с удовольствием взяла в руки высокий ледяной стакан с фруктовым соком, в котором плавали дольки только что собранных экзотических фруктов. Вкус ей показался просто восхитительным. Она и припомнить не могла, когда в последний раз получала такое наслаждение от прохладительного напитка.
Но одна из девушек, сидящих неподалеку, подошла к ней и тихонько промолвила на плохом английском:
– Ты быть осторожней. Очень полно алкоголя в стакане.
Руфь, правда, и представить себе не могла, что этот сок мог содержать хотя бы каплю алкоголя, но после предупреждения стала пить его медленнее и небольшими глоточками.
Голландец и Чарльз уже с головой погрузились в дебри какого-то неотложного дела, и Руфь стала с любопытством, но исподтишка рассматривать юных дев, занимавших столь видное положение при «дворе» Голландца. Все они были совсем молоды, многим не было и двадцати. И все без исключения отличались красивыми лицами и изумительными фигурами. Здесь были китаянки, девушки с острова Ява, но в основном, как ей предстояло еще узнать, преобладали малайки. Были две девушки повыше других, и она приняла их сначала за представительниц своей расы, но, всмотревшись в их лица, поняла, что и они были уроженками Востока. Ни одна из них не чувствовала смущения из-за того, что груди обнажены, а длинные ноги время от времени открываются чужим взорам.
И вдруг Руфь осенило, что этих девушек Голландец предлагает своим деловым партнерам во время их визитов. Свой жизненный удел они, похоже, принимали благодушно и беспечно.
Через некоторое время все общество переместилось в столовую, где Руфи впервые пришлось познакомиться с rijsttafel. Число поданных блюд приближалось к астрономическому. Она вела счет до семидесяти пяти и бросила это утомительное занятие. В конечном итоге, по ее предположениям, на стол было подано от ста до ста пятидесяти блюд. Иногда в поле ее зрения попадалось что-то знакомое – мясо, рыба, овощи, – но многие из блюд имели необычайно пеструю комбинацию вкусовых оттенков, так что ей оставалось лишь гадать, что она ест. Впрочем, это было совершенно не важно: угощение было восхитительно.
Она продолжала разглядывать туземок, и ее внимание все больше и больше захватывала та необъяснимая, но подчеркнуто приветливая манера, с которой они всякий раз обращались к ее мужу. Так Руфь сделала для себя еще одно открытие. Именно этих или подобных им девушек имел в виду Чарльз, когда признавался в том, что бывал ей неверен.
Она вспомнила, что он никогда не придавал значения этим связям, он забывал о них как о чем-то совершенно случайном и обыденном. Он даже однажды признался ей, что сравнивает их для себя с сытным и вкусным обедом. Тогда она не вполне поняла смысла этих слов, но сейчас, похоже, картина начала для нее проясняться.
Возможно, она была не совсем права в том, что так долго не могла ему простить эти восточные романы. Они ведь и в самом деле не оставили ни малейшего следа в его душе. Ей не стоило придавать им того значения, которое они не могли иметь.
В этот момент какие-то интонации в голосе Голландца заставили ее прислушаться к мужской беседе.
– Я прекрасно понимаю, что денег вам нужно очень много, Чарльз. Вы с Джонатаном собираетесь запустить очень широкую и долгосрочную программу.
– Да, мы довольно высоко метим, – чуть уклончиво ответил Чарльз. – Мы никогда полностью не сравняемся с «Британской Ост-Индской компанией», но если планы наши осуществятся, мы к ним очень приблизимся.
– Я от всей души приветствую ваши цели и методы, – сказал Голландец воодушевленно.
– Очень приятно слышать, – ответил Чарльз, но его жене послышалось, что он произнес это как-то неохотно.
– Ты же знаешь, что всегда можешь обратиться ко мне за финансовой поддержкой любых масштабов, – провозгласил Голландец.
Руфь подумала, что они с мужем поладили, но, взглянув на Чарльза, распознала на его лице все то же выражение скрытого неудовольствия. Это еще больше насторожило ее.
– Очень мило с твоей стороны, что ты готов нам помочь, и поверь, мы с Джонни всегда ценим это, но ведь ты знаешь, у нас есть старое семейное правило – самим добывать себе инвестиции.
Голландца, казалось, вовсе не смутило, что его предложение было отвергнуто.
– Я прекрасно тебя понимаю, – заявил он, – и должен сказать, что мне нравится ваш стиль. Он мне глубоко симпатичен. Ты только отложи на будущее одну немаловажную деталь: если когда-нибудь тебе и Джонатану придется все же искать помощи на стороне, можешь совершенно спокойно обращаться ко мне. Я с удовольствием могу стать партнером с ограниченным статусом в «Рейкхелл и Бойнтон».
– Обязательно буду иметь это в виду, – сказал Чарльз и перевел все внимание на ящик с сигарами, который протянула ему одна из туземок Голландца.
После завершения трапезы все обитатели и гости этого дома отправлялись вздремнуть. Девушки проводили Чарльза, Руфь и Дэвида в отведенные им покои. Мальчик тут же удалился в свою комнату, а муж и жена наконец получили возможность поговорить друг с другом.
– Ты знаешь, и место, и люди просто потрясающие, – сказала Руфь. – Словно ожившая книга о путешественниках.
– Голландец – человек очень противоречивый. Он сказочно богат и обладает колоссальными связями, – сказал Чарльз. – Ты слышала, как он предлагал вложить свои деньги в компанию под предлогом помощи в наших финансовых затруднениях?
– Да, я слышала это. Но ты, кажется, не слишком этому обрадовался.
Чарльз невесело усмехнулся.
– Я это все предвидел и одновременно боялся. Голландец, понимаешь ли, далеко не альтруист. Только дай ему наложить свои жирные лапы на «Рейкхелл и Бойнтон», и он в мгновение ока станет главным держателем акций и основным участником дела. Мы с Джонни и ахнуть не успеем, как для нас все будет кончено.
– Все понимаю, – произнесла Руфь задумчиво. – Я вспоминаю, как ты однажды сказал мне – на Востоке правда никогда не лежит на поверхности. Наверное, ты прав. Здесь существует как бы несколько уровней понимания одного и того же явления, и каждый следующий всегда тоньше предыдущего.
– Ты сделала очень проницательное наблюдение, Руфь, – сказал он. – Есть люди, которым никогда не дано постичь истины Востока, и их бизнес неизменно терпит здесь крах. Системы ценностей здесь совсем иные, не те, которыми мы привыкли пользоваться дома.
Руфь глубже вздохнула.
– В первый раз за все те долгие годы, которые прошли с того дня, когда я узнала о твоей неверности, я смогла наконец понять тебя. В свое время я считала, что ты принимаешь меня за дурочку, уверяя в отсутствии всякой связи между этими изменами и нашей любовью. Теперь, когда я увидела этих молоденьких девушек, мне легко представить, как одна из них после окончания трапезы идет вслед за тобой в эти комнаты... И я наконец-то понимаю, каким образом близость с такой девушкой может оказаться не более значительной в жизни мужчины, чем изысканный десерт из кокосового ореха, бананов и еще Бог знает каких фруктов...
Чарльз взглянул на нее с грустной улыбкой.
– Ах, Руфь, ты слишком щедро отпускаешь мои грехи. Я этого не заслуживаю. Я бы мог взять себя в руки и справиться с собой. Я бы мог отказаться о девушек Голландца. Но я был слаб. Есть мужчины, у которых пора взросления затягивается. Я, пожалуй, один из них. Сейчас я тебе скажу одну вещь, которую никогда не смогу доказать; я предлагаю тебе просто поверить мне на слово. Если бы я приехал в Джакарту без тебя, Голландец, само собой, не забыл бы снабдить меня девушкой. Веришь ты этому или нет, реши для себя сама, но сегодня я бы огорчил его отказом.
Она была несколько смущена, но причин не верить его словам у нее не было.
– Мне потребовалось немало времени, чтобы зарубить себе на носу: супружеская верность – это не пустой звук. Отныне я не намерен нарушать ее.
Слезы навернулись ей на глаза. Она уже не могла говорить.
– Ну-ка, немедленно прекрати, – сказал Чарльз. – Такая погода, а ты плачешь.
И он нежно поцеловал ее.
Она крепко прижалась к нему.
– Я всегда, всегда буду помнить это место.
Джонатан стоял на шканцах и уже несколько минут не отрываясь смотрел в бинокль. Гонконг разросся необычайно. Да и гавань стала совсем другой. Медленно проплывали мимо «Лайцзе-лу» другие клиперы, парусные суда, джонки и сампаны.
Он не узнавал этого города. Повсюду были разбросаны новые дома, пакгаузы и общественные учреждения. Изменился и Коулон, и хотя на нем было больше свободного и незаселенного пространства, чем на острове, обосновавшиеся здесь китайцы следовали своему давнему обычаю селиться на голове друг у друга. Он еще раз окинул взглядом сампаны и джонки, вгляделся в запруженные толпой улицы и вдруг ясно ощутил, как счастлив оттого, что вернулся сюда. Восток стал ему домом, и не только потому, что здесь покоился прах Лайцзе-лу; это было место, которое было предназначено ему судьбой, оно было ему ближе, чем даже родной Нью-Лондон. Когда корабль стал маневрировать у причалов «Рейкхелл и Бойнтон», где уже пришвартовались два других клипера, к нему на шканцы поднялась шумная компания – дети, Элизабет и Кай.
– А я не буду здесь брать в руки вилки и ложки, – провозгласил Джулиан. – Буду все есть только палочками.
– Я тоже! – живо отозвалась Джейд. – И говорить я буду только по-китайски. Какой диалект мне надо использовать – мандаринский или кантонский, Кай?
Гигант чувствовал себя неловко.
– Гонконг стал такой большой, – кажется, он здесь стоит уже давным-давно, но это новый город. Я не знаю, на каком диалекте говорят здесь люди.
Джонатан улыбнулся дочери.
– Раз уж так получилось, что кантонский диалект ты знаешь гораздо лучше мандаринского, я предлагаю тебе в первые недели говорить на нем, а за это время подучить мандаринский. Думаю, что тебя здесь поймут многие. Надо только, чтобы они оправились от неожиданности после того, как они услышат, что ты говоришь по-китайски. А! – воскликнул он. – Вот и Молинда!
Элизабет вежливо попросила у него разрешения посмотреть в бинокль.
– Вот она, стоит одна на доках. Та дама с иссиня-черными волосами в платье из светло-серого шелка.
Элизабет самым внимательным образом осмотрела женщину с острова Бали.
– А она значительно моложе, чем я думала. И намного красивее.
– Совершенно верно, – добродушно согласился он. – Она еще совсем молода, и такая красавица. Но она – умный и цепкий бизнесмен. Нам просто здорово повезло, что она у нас работает.
Элизабет опустила бинокль и искоса взглянула на него. Интуиция ясно подсказала ей, что у Джонатана с Молиндой был некогда роман. Но присмотревшись к выражению его лица, она решительно заключила, что эта девушка теперь уже не является ее соперницей. Каковы ни были их отношения, все осталось давно позади. И тем не менее она не поленилась спуститься к себе в каюту, поправила прическу, привела в порядок макияж и несколько раз оглядела свое отражение в зеркале. И лишь после этого вышла на палубу, чтобы наконец ступить на трап.
Дети, спустившись на берег, бросились сначала к Молинде, потом к стоявшему за ее спиной Лу Фаню. Хармони же сразу решил отдать предпочтение Лу Фаню. Молинда, не без труда выпутавшись из объятий Джулиана и Джейд, сердечно приветствовала Джонатана, а потом протянула руку – на западный манер – Элизабет.
Элизабет безмолвно изучала Молинду, а Молинда вглядывалась в свою гостью. Все это длилось только мгновение. Обе остались довольны результатами своих наблюдений.
– Чарльз вместе с семьей прибудет из Джакарты через пару дней, – повернулась Молинда к Джонатану. – Его встреча с Голландцем прошла успешно.
– Ну что, Голландец нас еще не скупил? – спросил Джонатан с суховатым смешком.
– Нет, – улыбнулась Молинда. – Но это не его упущение. Он-то как раз добивался от Чарльза согласия на получение пакета акций в компании.
– Я предупреждал тебя об этом в своем последнем письме, – сказал он.
Джонатан быстро прошелся по конторам и пакгаузам «Рейкхелл и Бойнтон». Их площади увеличились втрое с тех пор, как он последний раз побывал в Гонконге. Потом все уселись в экипаж, который тронулся к дому Молинды на гору Пик. По сути дела, этот дом был собственностью Джонатана, так как принадлежал компании. Осмотрев его, он вынужден был признать, что их ожидает проблема с размещением.
– Не думаю, что нам всем тут хватит места.
– Но почему же нет? – сказала Молинда. – Если Элизабет не против, мы можем с ней устроиться в моей спальне.
– О, конечно, я согласна. Это очень мило с вашей стороны, – проговорила Элизабет.
– Вот видишь, мы все уладили, – живо сказала Молинда. – Есть еще спальня для тебя, Джонатан, и еще одна – для детей. А Кай может поселиться у Лу Фаня.
– Все это замечательно, – сказал Джонатан. – Но что мы будем делать, когда объявится Чарльз с женой и сыном?
– О Боже, – сказала Молинда.
– Я правильно понимаю, что гонконгские отели по-прежнему не годятся для проживания дам?
Молинда кивнула.
– Ни при каких обстоятельствах нельзя предлагать даме поселиться в одном из этих заведений.
– В таком случае, – сказал Джонатан, – придется Бойнтонам использовать в качестве отеля каюты «Лайцзе-лу» или того клипера, на котором они приплывут.
Молинда нахмурилась.
– Это не очень удачное решение, – сказала она. – Нам ведь нужно будет разгружать товары и заново наполнять трюмы. По кораблю целыми днями будут сновать люди. Это будет не жилье, а настоящий улей.
– Понимаю, – сказал Джонатан. Как всегда, решения в практической плоскости давались ему легко. – Тогда мы попросим Руфь и Элизабет перебраться с детьми в Кантон. Там за ними присмотрит Кай, которому мы отрядим в помощь еще несколько человек.
– А что нас ждет в Кантоне? – спросила Элизабет.
– Это мой самый первый дом в Китае и мой самый родной дом. Мы сохранили усадьбу старика Сун-Чжао в неприкосновенности. Все выглядит так, как в те дни, когда он и Лайдзе-лу были еще живы, а мисси Сара вела у них хозяйство. Там остались их могилы. Сейчас там у нас тоже контора.
– Да, мы держим там несколько человек, – сказала Молинда, – но в доме еще полно места, гораздо больше, чем здесь, в Гонконге. В этом городе есть одна неприятная особенность – он страшно перенаселен.
– Мы с Чарльзом в конце концов приедем к вам в Кантон, – пообещал Джонатан Элизабет. – И было бы прекрасно, если бы там появилась Молинда. Тогда нам ничто не помешает продолжать нашу работу.
В тот вечер, за столом у Молинды, Элизабет пришлось впервые попробовать китайской пищи. Обед состоял из вареного и прокопченного куриного мяса, которое было подано с зеленым луком, корнями имбиря, анисом, корицей и соевым соусом, а также приправой из жженого сахара, риса и листьев черного чая; целиком зажаренной свиной туши, к которой полагались сладковатый омаровый и кисловатый устричный соусы; нескольких более мелких блюд: утенок, запеченный в перце, филе из вареной и прожаренной рыбы, рыба, томленая в рисовом вине и арахисовом масле и кое-что другое.
Все сидящие за столом вооружились палочками, и Элизабет, в свою очередь, наотрез отказалась воспользоваться ножом и вилкой. К удивлению Джонатана и Молинды и к восторгу детей, она довольно легко управлялась с ними. Она не стала разочаровывать их и не сказала, что время от времени упражнялась в этом занятии в Англии под руководством брата. Это обстоятельство уже никого не касалось. Главное же было то, что на Джонатана ее ловкость в столь важном деле произвела надлежащее впечатление.
На следующее утро она присоединилась к Джонатану и Молинде, которые совершали обход пакгаузов «Рейкхелл и Бойнтон». Она была восхищена представшими перед ее взорами чудесными шелковыми тканями, изумительным фарфором и множеством сортов чая, ожидавшими отправления в Соединенные Штаты и Великобританию. С детства ее окружали постоянные разговоры о товарах и торговле, но до сего момента она не представляла себе, какого размаха достигли семейные операции.
В тот же день клипер, прибывший из Джакарты, пришвартовался к причалам «Рейкхелл и Бойнтон», неожиданно для его пассажиров показав отличное время перехода между двумя портами. Рейкхеллы и Бойнтоны вновь были вместе. Дэвид был восторженно встречен Джулианом и Джейд.
Было решено, что на борту клипера вновь прибывшие ночевать не будут. Вместо этого Руфи, Элизабет, детям и Каю, которому Лу Фань выделил нескольких помощников, предстояло с началом полуночного отлива отправиться в Кантон. После торжественного обеда в доме Молинды дамы поднялись на сиамскую джонку, которая была флагманом прибрежной торговли компании.
Час был уже поздний, и дети, не успев вступить на палубу, сразу были отправлены спать. Руфь и Элизабет остались наверху побеседовать, а заодно полюбоваться звездами, щедро усеявшими небосвод.
– Я ужасно за тебя рада, – говорила Элизабет, облокотившись на поручни. – Вы с Чарльзом прямо сияете от счастья, когда вместе.
– Неужели все так и выглядит? – спросила Руфь, смущенно улыбаясь.
– Именно так и выглядит, – подтвердила Элизабет, смеясь и обнимая ее.
– Руфь бросила на нее осторожный взгляд.
– Как продвигаются дела с Джонатаном? – спросила она.
– Благодарю, я делаю большие успехи, – сказала Элизабет. – Я не могу тебе сказать, что он уже потерял от меня голову, но он явно интересуется мной как женщиной. Надеюсь, что в скором времени мне придется разыграть несказанное удивление, когда он сделает мне предложение.
Руфь рассмеялась.
– Но я не хочу быть такой хвастунишкой, – поспешно добавила Элизабет. – Пока он действительно не сделает мне предложения, я буду твердить себе, что не верю своим глазам.
Некоторое время она молчала.
– Как ты считаешь, благоразумно ли с моей стороны оставлять его вдвоем с Молиндой? Она невероятно красивая женщина.
– Да, это так, – согласилась Руфь. – Но у них с Джонатаном сложились вполне определенные отношения. То же самое – и с Чарльзом. Я твердо взяла за правило никогда не придавать значения тем отношениям, что возникают у людей по работе. Очень советую тебе прислушаться к этому совету.
Элизабет кивнула, подтверждая, что совет принят. Самым мудрым решением будет вообще ни во что не вмешиваться. Пусть события развиваются естественным ходом. Но ей было невдомек, что над естественным ходом событий нависла серьезная гроза.
О появлении в Гонконге Джонатана Рейкхелла и Чарльза Бойнтона весь город узнал в течение двадцати четырех часов. Разумеется, известия дошли и до Эрики фон Клауснер. Элизабет, которая к тому времени совсем выбросила Эрику из головы, пришла бы в отчаяние, узнав, что ее закадычная подруга давно ждала этого дня, и, дождавшись, уже не теряла ни минуты. Эрика немедленно отправила Джонатану записку с приглашением пообедать этим вечером у нее дома. Записка была доставлена в контору «Рейкхелл и Бойнтон» в тот момент, когда он, Чарльз и Молинда проводили скрупулезный анализ финансового положения в дальневосточных операциях компании. Он вскрыл конверт, мельком взглянул на подпись и прочитал записку с нескрываемым удовольствием. Мысль о том, что вечером ему предстоит оказаться в обществе этой рыжеволосой феи, наполнила его душу захватывающими предчувствиями.
– Если не возражаете, на вечер я вас покину, – сказал он и показал коллегам записку.
Чарльз прочитал записку и снисходительно ухмыльнулся. Молинда же видела ситуацию совсем в другом свете.
– У нас есть основания полагать, – сказала она, – что у баронессы фон Клауснер не вполне чистые намерения.
И она рассказала им о том, что Браун поддерживает связи с отталкивающими персонажами.
– Мы еще не выяснили, каковы собственные планы баронессы, но очень может оказаться, что она охотница за чужими богатствами.
– Ну, тогда она совсем не там охотится, – беззаботно проговорил Джонатан. – Как нам всем троим известно, у меня лишние деньги сейчас не водятся.
Молинда не любила так легко уступать.
– Нам известно состояние наших дел, но оно неизвестно Эрике фон Клауснер. На твоем месте я бы обходила ее стороной, Джонни.
Он явно не желал всерьез отнестись к ее опасениям.
– Уж не хочешь ли ты сказать мне, что веришь в старую китайскую притчу о пожирающих огонь самках драконов?
– О том, чтобы нынешние драконы пожирали огонь, мне, пожалуй, и неизвестно, – ответила Молинда. – Теперь они обращаются в людей и потому становятся вдвойне опасны.
Улыбка постепенно сходила с лица Чарльза, внимательно следившего за ходом беседы.
– Я бы советовал тебе прислушаться к тому, что говорит Молинда. В таких делах она знает толк гораздо больше нас обоих. А кроме того, я склонен верить ее женской интуиции.
– При всем моем глубоком уважении к тебе, Молинда, – сказал Джонатан, – мне кажется, я очень неплохо знаком с Эрикой. Я не собираюсь умалять силу твоей интуиции и продолжаю очень высоко ценить твое мнение, но я не вижу, какую опасность может представлять для меня баронесса.
– Всему виной твоя близорукость. Ты же видишь только то, что хочешь, – сказала Молинда, не желавшая ни в чем уступить ему. – Ты хоть раз задумался над тем, почему вдруг баронесса сорвалась с места и приехала на край света? Зачем она поселилась в этом городе? Тебе интересно будет узнать, что она имеет несколько контрактов за подписью Голландца, которые получила в Джакарте. И еще несколько контрактов подписал для нее этот омерзительный маркиз де Брага, когда он навещала его в Макао. Это, правда, не контракты века, но они закладывают основы для проникновения фон Эберлинга на Дальний Восток.
– Ага, так она работает на Эберлинга! Это интересно. – Минуту-другую он раздумывал, а потом вернулся к этой теме. – Я не в силах заставить себя поверить, что фон Эберлинг сможет стать серьезным конкурентом «Рейкхелл и Бойнтон» на восточных рынках. Мы легко сумеем при желании собрать здесь дюжину клиперов и столько же кораблей старшего поколения. Я бы очень удивился, если фон Эберлинг смог бы набрать больше трех-четырех небольших кораблей. Так что пусть Эрика, если ей хочется, плетет свои интриги и козни.
Он вынул часы из нагрудного кармана жилета.
– Мы сделали все, что на сегодня наметили. Поэтому, если позволите, я пойду в дом, в который меня пригласили.
Молинда молча наблюдала, как он выходил из конторы. На лице ее была написана тревога. Да и Чарльз был явно обеспокоен.
– Ты полагаешь, Эрика действительно может представлять угрозу?
– Безусловно, – произнесла Молинда убежденно. – Огромную угрозу с учетом того, что Джонни сейчас уязвим. Он очень одинок, хотя сам не всегда это понимает. Любая красивая женщина может захватить его в свои сети, если твердо этого будет хотеть.
Если у Джонатана и появились какие-то опасения после беседы в конторе, то они полностью развеялись, едва он вскочил на лошадь и устремился к дому Эрики с горы Пик. Речь шла о женщине поистине редкой красоты, и он не пытался скрыть, что ее интерес льстит ему. Возможно, Молинда движима обычной ревностью. Никогда толком не знаешь, что ждать от женщины.
Эрика сама подошла к дверям, потому что видела, как он идет по дорожке к дому. Она, конечно, разыграла удивление, которое тут же сменилось восторгом, а потом, как бы подчиняясь безудержному порыву, она обвила руками его шею и поцеловала его. После чего отступила с испуганным лицом.
