Текст книги "Восточные страсти"
Автор книги: Майкл Уильям Скотт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 32 страниц)
Больше Эрика была не в состоянии бороться с неудержимым хохотом.
– А потому я умоляю вас, фройляйн баронесса, – сказал Браун, – давайте покинем это глухое местечко. Разрешите мне наконец сбросить с себя этот шутовской лакейский наряд.
– Как ни странно, – задумчиво произнесла Эрика, – независимо от вас сегодня я пришла к тому же выводу.
И правда, подумалось ей, самое время собирать чемоданы. Джонатан Рейкхелл теперь не скоро забудет ее, и ему нужно дать время, чтобы он осознал, что их отношения неизбежны. Поскольку у Брауна неприятности с местными властями, тем больше поводов уехать из Нью-Лондона. Она с блеском выполнила все, что запланировала, и могла быть довольна результатами.
– И когда же мы трогаемся? – с жаром спросил Браун.
– Надеюсь сообщить вам об этом в ближайшее время, – отрезала Эрика.
Эрика меньше всего походила на тех женщин, которые пребывают в растерянности, когда приходит пора действовать. Не медля ни минуты, она отправилась на розыски Джонатана и потом терпеливо ожидала возможности переговорить с ним с глазу на глаз.
– Могу ли я попросить вас об одной важной услуге? – спросила она, тронув его за рукав, и ее большие зеленые глаза стали в этот момент поистине огромными.
– Ну конечно, – ответил он, не сознавая, что уже чувствует себя ее должником.
– Моя поездка с Бойнтонами была всего лишь первым этапом небывалого кругосветного путешествия. Я жалею тратить впустую время, отпущенное для жизни. Мне позволили это путешествие при условии, что меня будет сопровождать слуга, которого вы видели со мной. Так или иначе он выполняет при мне роль телохранителя.
– Понимаю, – бесстрастно ответил он, скрывая жгучее любопытство. Ни разу прежде не приходилось ему слышать о женщине, в одиночку путешествующей по всему свету.
– И вот мой вопрос. Не отправляете ли в ближайшем будущем один из ваших клиперов на Восток? Если это так, я бы с радостью заказала себе место... если это возможно.
– Ну что ж, – ответил Джонатан, – так уж случилось, что послезавтра мы отправляем один клипер в Джакарту, если это не слишком быстро для вас.
Она подумала, как будет обескуражена Элизабет, узнав, что женщина, чьей дружбой она пренебрегла, и не подумала долго здесь задерживаться.
– На первые недели пути вам следует запастись свежими фруктами и овощами, – продолжал Джонатан. – Но завтра у вас будет достаточно времени, чтобы обеспечить себя всем необходимым. Что же касается вашего устройства на судне, то я надеюсь, вы позволите мне ввести вас и вашего слугу на борт моего клипера в качестве своих гостей.
Ее рука по-прежнему покоилась на его запястье.
– Я не хочу обременять вас, Джонатан, – ласково промолвила она.
– Уверяю вас, это не составит труда. Если вы не поедете, каюта останется без пассажира, и я заверяю вас, что деньги, которые мы бы на вас заработали, компания «Рейкхелл и Бойнтон» все равно бы никак не ощутила.
– В таком случае, – не отступая от правил хорошего тона, сказала она, – я вам чрезвычайно признательна и принимаю ваше приглашение. Вы говорили, что корабль направляется в место под названием Джакарта?
– Это самый большой город на острове Ява, – сказал он. – И столица Голландской Ост-Индии. К слову сказать, там живет мой близкий друг и партнер по бизнесу, и я с радостью передам с вами письмо для него. Он не знает в жизни большего удовольствия, чем находиться в обществе прекрасных дам, так что визит ваш будет взаимовыгодным.
Эрика снова от души обрадовалась и сказала себе, что удача явно благоволит ей. Ей не только предоставлялась возможность бесплатно и наиболее быстро добраться до Джакарты, но и заручиться рекомендательным письмом к Толстому Голландцу, чьего делового сотрудничества ей поручили добиваться ее гамбургские покровители. План работал просто на славу, а после одного из взглядов, которые Джонатан Рейкхелл на нее бросил, она заключила, что он не скоро ее забудет. Они снова встретятся на Востоке.
Элизабет Бойнтон, сославшись на «головую боль», избавила себя от необходимости отправляться на судоверфь «Рейкхелла и Бойнтона» и провожать Эрику фон Клауснер, которая отплывала в Джакарту.
Элизабет уединилась в своей комнате и была вся во власти мрачных мыслей, когда Руфь Бойнтон прямо из судоверфи заглянула к ней.
– Плохо, что ты не пошла провожать Эрику, – сказала Руфь.
Элизабет покачала головой.
– Она уехала – вот и все. Больше мне ни до чего дела нет. – Однако ее любопытство взяло верх. – Полагаю, Джонатан при этом присутствовал?
Руфь кивнула.
– Я могла бы об этом не спрашивать, – с горечью произнесла Элизабет.
– Не придавай этому большого значения, – сказала Руфь. – Он всегда там, когда в дальнее плавание уходит один из его клиперов. Ты ведь знаешь, Чарльз так же поступает в Лондоне. Это часть семейной традиции.
Элизабет, усмехнувшись, пожала плечами.
– Твоя конкурентка уехала, вот что важно, не так ли? – мягко сказала Руфь.
– Она уехала только потому, – сказала Элизабет, – что я предельно ясно дала ей понять, как нежелательно здесь дальнейшее ее присутствие. Наверное, это с моей стороны было низко и трусливо, но я не могла спокойно смотреть, как она строит Джонни глазки и хватает его руками.
Руфь легко могла понять свою золовку – она сама многие годы жизни провела в безнадежной влюбленности в Джонатана. Ей оставалось только молиться, чтобы никогда больше не попадать под эти чары.
– В любом случае, ничего хорошего от ее отъезда ждать не приходится, – продолжала Элизабет. – Одно то, что Эрика направилась на Восток, убеждает меня в том, что она закидывает новую удочку для Джонатана.
– И откуда это следует? – спросила Руфь.
– Ей известно, что он должен периодически появляться в Китае. А теперь уж он засиделся дома, и я не удивлюсь, если в ближайшие дни он сорвется с места и отправится куда-нибудь в Джакарту, Кантон или Гонконг. А уж когда он там появится, я и ломаного гроша не поставлю на то, что она не захочет его там принять с распростертыми объятьями.
Руфь рассмеялась.
– Я говорю совершенно серьезно, – сказала Элизабет. – Эта женщина готова на все, лишь бы сцапать его. Я это знаю!
– Но принципиальная разница между тобой и Эрикой фон Клауснер заключается в том, что ты – настоящая леди, а она только старается притвориться ею.
– И потому, может быть, мне недостает храбрости? – сказала Элизабет. – Разве ты не согласна, Руфь? Я ведь тоже могу открыться ему...
Руфь покачала головой.
– Не делай этого, Элизабет. Это самый верный способ потерять его навсегда.
– Ты хочешь сказать, что Эрика допустила ошибку, начав его преследовать?
Некоторое время Руфь обдумывала ее вопрос, а потом ответила, пожав плечами:
– Может быть, да, но, может быть, и нет. У Эрики фон Клауснер свой стиль, и надо признаться, он может быть очень эффективен. Но ты можешь быть лишь такой, какова ты есть. Если ты попытаешься примеривать на себя чужие личины, если попытаешься себя ломать, ты будешь выглядеть просто глупо. А потому оставайся сама собой и надейся на лучшее.
Элизабет тяжело вздохнула.
– Ах, ты, как всегда, права, Руфь. Но только я уже не знаю, что значит оставаться собой, что значит «лучшее»... – Она замолчала, но потом продолжила: – Быть может, главная моя проблема в том, что всю мою жизнь мне никогда ни в чем не отказывали. Потому я и злюсь, не умея заставить Джонатана Рейкхелла обратить на себя внимание.
Гонконг рос не по дням, а по часам, и Молинда могла лишь радоваться тому, что вовремя приобрела достаточное количество портовой площади и разметила здесь шесть двойных доков. Это значило, что двенадцать кораблей одновременно могли пришвартоваться и получить обслуживание. Но когда «Рейкхелл и Бойнтон» не располагал таким количеством судов в китайских морях, неиспользованные площади можно было сдать в аренду тем судовладельцам, которые отчаялись найти место для своих кораблей. Открытие Китая для иностранной торговли способствовало преображению не только Гонконга, но и других, до того закрытых, огромных городов этой страны. С древнейших времен Китай был отгорожен от иностранцев, и только теперь здесь появлялось все больше и больше европейцев и американцев.
У британских морских волков, которые уже более двадцати лет приводили свои суда в гавань Вам Пу, неподалеку от Кантона, сложилось, конечно, на сей счет свое мнение. Они были склонны считать, что не китайцы, а именно иностранцы более подвержены чужому влиянию.
– Китай, – говорил один англичанин, состарившийся на восточной торговле, – это престранное место. Он впитывает в себя людей, идеи и изобретения. Это гигантская губка – она поглощает все, что есть в окружающей среде, но сама не меняет своей изначальной формы. Я говорю вам со всей определенностью, что весь западный мир будет и впредь меняться с гораздо большей скоростью, чем Китай, – пройдут и сменятся многие поколения, прежде чем во всем Китае грянет та революция, которой ныне охвачены все открытые порты.
Молинда была во многом согласна с такими выводами, хотя они казались ей несколько прямолинейными. Развитие Срединного Царства, как она понимала, сейчас прежде всего зависело от характера и вектора тех сдвигов, которые осуществляли император Даогуан и принцесса Ань Мень.
В самом Гонконге, конечно, тон задавали иные силы. Здесь темп жизни определялся англичанами, которые навязывали местному обществу свою культуру, законы и, в некоторой степени, даже кухню. Однако и здесь – так, по крайней мере, казалось Молинде – китайцы, стягивающиеся отовсюду в Королевскую Колонию, чтобы наняться грузчиками и носильщиками, поденщиками и слугами, а если повезет, открыть свой магазинчик, умудрялись крепко держаться традиционных ценностей. Они носили ту одежду, которую привыкли носить в Кантоне и в своих деревнях, они старались не есть английской пищи, предпочитая рецепты своих предков. В случае крайней необходимости, с неохотой, они брались за изучение английского, и некоторые, научившись даже писать и читать на этом языке, между собой, однако, продолжали общаться по-китайски.
Отдавая себе во всем этом отчет, Молинда с тем большим удовольствием вкушала плоды своего собственного удачного положения. Она была не меньшей китаянкой, чем любая уроженка этих мест; но когда того требовали обстоятельства, она могла легко оказаться женщиной Запада. Она могла превратиться в голландку, а также вновь стать балийкой.
Поэтому ей легко было найти общий язык с людьми на самых разных уровнях – включая и представителей правящих английских кругов. Через некоторое время ее отношения с заместителем управляющего гонконгской полиции, сэром Седриком Пулом, переросли в легкий роман: ей нравилось находиться в его обществе, и сам он казался ей человеком обаятельным. Его в неменьшей степени влекло к ней. Однако, невзирая на благоволение к ней генерал-губернатора и его жены, в Гонконге нашлись и такие британские коммерсанты, что относились к ней совсем иначе. Им ничего не оставалось, как признать в ней равного делового партнера, но лишь потому, что они не имели выбора: «Рейкхелл и Бойнтон» была слишком большой и могущественной компанией, чтобы с пренебрежением относиться к главе ее восточного отделения. Однако ни разу эти господа не пригласили ее в гости, ни разу не позвали посетить свой открывшийся в Гонконге клуб.
Сэр Седрик негодовал на своих соотечественников и называл их туполобыми фанатиками. Но Молинда только смеялась и пожимала плечами. Она не нуждалась в их обществе и не испытывала ни малейшего желания подружиться с их затянутыми в корсеты женами, которые ежедневно приходили друг к другу на чай, чтобы обменяться сплетнями о тех, кто в этот раз отсутствовал.
Да, у Молинды были основания считать себя счастливицей. Не посчитавшись ни с расой, ни с кастой, она отдала свое сердце тому, кому хотела, сама выбирала и друзей. Дела она была готова вести с кем угодно, за исключением Оуэна Брюса, который всем своим поведением ясно показывал, что его ненависть к «Рейкхелл и Бойнтон» неизбывна, и он сделает все возможное, чтобы погубить их. Молинда подумала, что лучшая тактика по отношению к Брюсу – это вовсе перестать замечать его.
Ее дворецкий, Лу Фань, придерживался на сей счет иного мнения и заговорил об этом однажды вечером, когда сопровождал ее из портовой конторы к дому, отпугивая своим кривым, обоюдоострым мечом всех, кому могла бы прийти в голову неосторожная мысль покуситься на честь этой немыслимо прекрасной женщины. Около доков, неподалеку от конторы Молинды, они миновали великана Брюса, который, сверкнув глазами, не промолвил ни слова, несмотря на то что прекрасно узнал их.
Молинда не обратила внимание на грубость шотландца; ее абсолютно не волновало, заметил он ее или нет.
Лу Фань, однако, думал иначе.
– Этот человек очень опасен, – сказал он. – Я полагаю, он, быть может, уже позабыл о том предупреждении, которое я ему сделал после случая с кражей шелка. Думаю, что правильно было бы отправить к нему с визитом одного человека, личность которого мы держим в тайне.
Молинда была неприятно удивлена.
– Ни в коем случае, Лу Фань. Здесь действует британское правосудие, и я тебя заверяю, что они не будут смотреть сквозь пальцы на членов тайного общества, которые угрожают мирным гражданам, занятым собственным делом.
Лу Фань загадочно улыбнулся.
– Я не говорил об угрозах. Я говорил о действиях. Есть одна старая китайская сказка о змее, что сполз с гор и начал пожирать всех путешественников, проходивших мимо. Люди этой местности делали все возможное, чтобы задобрить этого змея. Они предлагали ему еду, подарки, приносили ему жертвы, – но все было бесполезно. И тогда один бесстрашный воин решил дело на свой манер. Он взял с собой боевой топор и отправился один в горы. Там он нашел змея в норе. Тот спал и проснулся лишь тогда, когда увидел, что топор опускается. После этого он уже ничего не знал и не чувствовал, потому что топор отрубил ему голову. С тех пор и до сегодняшнего дня путь в горы безопасен. Все живы и здоровы, и при этом не платят дани и не дарят подарков.
– Так ты предлагаешь, – резко спросила Молинда, – чтобы «Общество Быка» покончило с Оуэном Брюсом?
Лу Фань неопределенно пожал плечами.
– Бывали случаи, что человек пропадал бесследно. Это случается в Китае, это может случиться и в Гонконге.
– Нет, Лу Фань. Сэр Седрик и день и ночь работает над тем, чтобы покончить именно с такой разновидностью террора, и я была бы ужасной лицемеркой, если бы одобрила такое предложение.
– Брюс плохой, очень плохой человек, – выложил Лу Фань свой последний аргумент. – Всем будет лучше, и Джонни, и Чарльзу, и Молинде, если он исчезнет.
Она решительно покачала головой.
– Мы не можем существовать по законам дикарей, – сказала она. – Англичане этого не потерпят, и мы будем сурово наказаны.
Лу Фань решил испробовать практический подход.
– Английские фань хуэй – «заморские дьяволы» – никогда не допытаются, что с ним стало. Он просто испарится.
– Должна признаться, что порой и мне хочется от него отделаться. Но этого нельзя допускать. За его дальнейшую безопасность ты лично будешь отвечать передо мной, Лу Фань.
Дворецкий недовольно кивнул, принимая на себя эту ответственность. Но Молинда не оставила ему выбора.
Когда они добрались до дома, Молинда решила задержаться в саду и насладиться так полюбившимся ей видом широко раскинувшейся внизу гавани. Вдруг все в ней похолодело. Два столба густого черного дыма поднимались вверх с берега. Она в ужасе вскрикнула. Лу Фань быстро повернулся к ней, глаза его сузились. Он присмотрелся к бушевавшему внизу пламени.
– Огонь в наших доках. Горит один из наших кораблей.
Молинда обхватила руками шею. Сейчас, когда каждое лишнее судно на вес золота, «Рейкхелл и Бойнтон» не должна была терять ни один из своих бесценных клиперов.
Подозвав двух телохранителей, которые до этого таились за густой листвой парка, Лу Фань переложил на них ответственность за безопасность Молинды.
– Не уходи из этого дома, пока я сам не приду за тобой. Пока мы не выяснили, что случилось, я не хочу рисковать зря.
И, прежде чем она успела ответить, со скоростью летящей стрелы он бросился по крутому спуску.
Молинда вошла в дом, где горничная постаралась утешить ее с помощью чашки горячего, заваренного с мятой чая, но сейчас она не в силах была наслаждаться ароматным напитком. Она побежала на второй этаж, где из окна гавань была видна лучше. Дым продолжал валить с доков. Приглядевшись, она заметила, что огоньки желтого пламени бледнели и казались почти безвредными, и у нее затеплилась надежда, что пожар был не таким уж разрушительным, как это виделось вначале.
Через некоторое время струи дыма стали значительно тоньше, хотя и не исчезали окончательно. Увидев, как Лу Фань поднимается к ее дому, она мигом спустилась вниз и выбежала в парк, намереваясь встретить его у ворот. Двое членов «Общества Быка» возникли из ниоткуда, по-видимому, полные решимости преградить ей дорогу, если она соберется выйти за пределы поместья.
Туника Лу Фаня, напоминавшая пижаму, и его брюки из черного шелка были покрыты копотью и в некоторых местах обгорели. И лицо, и руки были покрыты сажей.
– Огонь не хочет уходить, – сказал он. – Мы пытались тушить его водой, засыпать песком, но он – как дыхание дракона, погасить его невозможно. Этот огонь – сам как дракон: очень упрямый и не хочет уходить.
Молинда усилием воли овладела собой.
– Как велик ущерб?
Увиливать от ответа Лу Фаню не было смысла.
– От клипера остался один обгоревший остов, он больше никуда не поплывет, – сказал Лу Фань. – Он уже сгорел по самую ватерлинию[18]; внутренние нижние палубы тоже совершенно уничтожены. Когда воды залива покончат с огнем, от клипера не останется уже ничего, что имело бы смысл спасать.
Новости были поистине убийственными. Это был мощный удар по «Рейкхелл и Бойнтон». Сделав над собой еще одно усилие, Молинда попыталась говорить как можно спокойнее:
– Как же могло случиться, что огонь нельзя было погасить?
Дворецкий мрачно взглянул на нее.
– По палубам и внутренним отсекам было разлито большое количество смолы.
Она была ошеломлена.
– Смолы? – спросила она, не веря своим ушам. – Но кто же это мог сделать?
Лу Фань прищурился.
– Скоро я выясню это точно. У «Быка» много помощников, и еще до того как завтра утром поднимется солнце, у меня будет ответ на вопрос Молинды.
– Проводи меня к клиперу, – сказала она. – Я хочу сама оценить ущерб.
Твердость, с которой были произнесены эти слова, убедила дворецкого в том, что спорить бесполезно, а потому он зашагал вместе с ней к порту. Они шли так быстро, что Молинда совсем не примечала крутых уступов и кочек. Когда они наконец оказались у доков, она увидела несколько дюжин человек, вооруженных ведрами, которые заливали остатки пламени, но одного, мельком брошенного взгляда на искалеченный корабль ей оказалось достаточно, чтобы понять, что их усилия были пустой тратой времени. Единственное, чего еще можно добиться – так это преградить путь огню к другим кораблям «Рейкхелл и Бойнтон».
Когда-то прекрасный и гордый клипер был превращен в руины. Остались лишь обугленные и искривленные шпангоуты[19]. Все надпалубные настройки полностью исчезли, и он действительно сгорел по ватерлинию, а последние языки пламени продолжали лизать то, что когда-то было его корпусом. Ущерб, подумала Молинда, не поддается исчислению. Потеря первоклассного клипера означала необходимость менять всю схему движения судов, а процветающая торговля с Соединенными Штатами и Великобританией пойдет на спад.
Да, подсчитать убытки от недополученной прибыли будет практически невозможно, хотя и сейчас очевидно, что сумма может быть поистине катастрофической. Молинда с ужасом думала о том, что компании, с превеликим трудом пытающейся устоять на ногах после периода бурного роста, с последствиями этого удара будет справиться уже трудно.
Появился сэр Седрик Пул, и Молинда пересказала ему то, что слышала из уст Лу Фаня. Упомянула и о смоле, размазанной по всему клиперу, что и предрешило его судьбу.
– Я это знаю, – ответил сэр Седрик. – Мы также обнаружили следы смолы и стараемся распутать эту ниточку. Но должен предупредить тебя, проследить ее очень и очень непросто.
– Я прекрасно это понимаю, – сказала Молинда.
– Известны ли тебе какие-нибудь враги компании? Или, может быть, такие враги есть у тебя самой?
Он был отлично осведомлен о том, что Оуэн Брюс и Рейкхеллы враждовали между собой, но сейчас действовал в ранге официального лица. Так же прозвучали и ответы Молинды:
– Шотландец Брюс, чьи доки находятся по соседству с нашими, а пакгауз – через аллею напротив наших пакгаузов.
Сэр Седрик кивнул.
– Для тебя не явится неожиданностью, если я скажу, что предвидел такой ответ. Я послал двух лучших своих сотрудников проверить эту версию. Они доложили, что не смогли обнаружить ровным счетом ничего, что указывало бы на его причастность к преступлению.
Молинда была и удивлена, и разочарована.
– Не представляю, кто еще мог это сделать.
Сэр Седрик мягко сжал ее плечо.
– Постарайся думать об этом как можно меньше и оставь эти проблемы мне. В конце концов, мне за это платят. А чтобы окончательно убедиться в том, что ум твой не удручен печалью, я приглашаю тебя отобедать вместе со мной.
Она непроизвольно бросила взгляд на свое балийское платье, простое, без излишеств одеяние, в которое она облачилась еще утром.
– Мне нужно будет пойти домой переодеться.
Он покачал головой и улыбнулся.
– Да ты и так в сотни раз прекрасней любой местной дамы. И кроме того, я не хочу, чтобы у тебя появилась возможность уйти в свои мысли.
Они отправились обедать в новый ресторанчик, открытый предприимчивым кантонцем, который был преисполнен решимости приучить британцев и других живущих в Гонконге иностранцев к прелестям кухни Срединного Царства. И в этом он блестяще преуспел: заведение было битком набито, и только высокий пост сэра Седрика в колониальном правительстве позволил им в конце концов усесться за столик.
Выбор блюд остался за Молиндой, более знакомой с достоинствами китайских блюд. Первым был подан дим сум, который в этот раз состоял из запеченных в тесте клецок с разнообразнейшей начинкой, начиная со свежевыловленных креветок и кончая овощами и копченым мясом. В качестве основного блюда заказали утиное мясо по-пекински, весьма популярное на севере страны. Главной частью блюда был отлично проваренный на пару молодой утенок, которого затем легко и быстро обжарили в арахисовом масле, чтобы придать его коже хрустящую жестковатость. Цыпленок покоился на ложе из фасолевой лапши мунь, легкой, почти воздушной, напоминающей всем посетителям ресторана те спагетти, который Марко Поло привез с собой в Европу из неизвестного тогда Китая. Утка была приправлена луком и морскими растениями, а все кушанье погружено в обильный соус из сливок, в которых на медленном огне были сварены ломтики свежих омаров.
Утенок оказался настоящим лакомством, однако сэр Седрик скоро обнаружил, что Молинда не столько ест, сколько делает вид, что ест.
И ему захотелось окончательно рассеять ее печаль.
– Я бы очень хотел, чтобы ты не принимала этот пожар так близко к сердцу.
– И мне бы хотелось выбросить его из головы, но я ничего не могу с собой поделать.
– Тогда позволь подбросить для твоего ума немного свежей пищи, – сказал он, глядя на нее с ласковой улыбкой. – Молинда, я имею честь просить тебя стать моей женой.
Глубоко тронутая, она безотчетно протянула руку и взяла его за локоть.
– Ты такой милый, Седрик, – сказала она. – Это мгновение я запомню надолго. Однако я отказываю тебе – могу добавить – с величайшим сожалением.
– Тогда почему же ты должна мне отказывать? – воскликнул он.
– Это будет большой ошибкой – для нас обоих, – сказала она. – Ты человек с большим будущим, и твой пост здесь, в Гонконге – лишь ступенька ожидающей тебя впереди карьеры. Что же подумают о тебе твои покровители, когда узнают, что твоя жена – вовсе не белокожая англичанка?
– Если они окажутся такими узколобыми кретинами, мне просто будет наплевать, что они подумают, – запальчиво проговорил он.
Она покачала головой.
– Сейчас ты говоришь так, и, безусловно, веришь, что говоришь правду, – сказала она. – Но когда подойдет время и ты потеряешь какой-нибудь высокий пост, скажем, губернатора колонии, лишь из-за того, что женился не на той женщине, – наш брак, скорей всего, не окажется счастливым.
Он принялся было горячо протестовать, но она не дала ему возможности перебить себя.
– И что более важно, тебе нужна жена, которая будет о тебе заботиться, беречь тебя, растить твоих детей. Тебе совсем не нужна жена, которая предана своей работе. И в особенности – как в моем случае, – жена, которая предана своим работодателям и никогда в жизни не подвела бы их, оставив свою работу.
Седрик положил на тарелку палочки, которыми к тому времени научился пользоваться с большой сноровкой.
– Но почему же ты так предана «Рейкхелл и Бойнтон»?
– По одной простой причине, – ответила она сдержанно, предпочитая не касаться шаткого финансового состояния компании, – они полагаются и рассчитывают на меня в тех сложных операциях, которые они осуществляют на Востоке. Они мне доверяют, и я не имею права покидать их.
– Но нельзя же исключить того, – сказал сэр Седрик, – что однажды кто-то другой придет тебе на смену. Ведь я прав?
– Этого нельзя исключить, – скромно ответила она.
– Ну, в таком случае, – он широко развел руками, – их потребность в тебе резко пойдет на убыль.
– Я не так глупа, чтобы предсказывать, каковы могут быть их потребности. Пока эта часть работы отведена мне, а что произойдет завтра или послезавтра, я ничего знать не могу. Но у меня есть и другой, куда более значительный повод для преданности этим людям. Ты помнишь, как-то раз я рассказывала тебе о том, что была продана в рабство пиратами, захватившими меня на Бали.
Он кивнул.
– Насколько я понимаю, ничего сверхъестественного в этом не было. Есть такие банды, которые рыщут в поисках девочек по островам, потому что спрос на красивых женщин всегда велик. Мне повезло, что меня продали Толстому Голландцу, который увидел во мне способности к занятию бизнесом и дал возможность работать на него. Но еще больше мне повезло в том, что с Толстым Голландцем вели дела Чарльз Бойнтон и Джонатан Рейкхелл. Только им обязана я своей свободой, а это значит, что я их вечная должница.
Сэр Седрик видел, как пылали в этот момент ее глаза, а потому решил ограничиться молчаливым кивком.
– Когда-нибудь, если ты захочешь, я расскажу тебе об этом более подробно, – продолжала она, – но именно Джонни и Чарльз сумели добыть мне свободу, самый драгоценный дар, который я могла получить от смертных. Сама я никогда не смогла бы добиться свободы. Именно благодаря Джонатану я удостоилась знакомства с императором Даогуаном и его сестрой, а впоследствии стала членом их семьи, когда они выдали меня замуж за их кузена. И, стало быть, всем, что у меня есть, я обязана «Рейкхелл и Бойнтон»: и своим положением в обществе, и свободой как таковой. А потому я никогда не позволю себе бросить их дело: уход в моем случае так или иначе будет проявлением неблагодарности. Еще раз выйти замуж я могу только при условии полного понимания того, что я не собираюсь бросать эту работу ни сейчас, ни в будущем. А это уже будет несправедливо по отношению к тебе, мой дорогой Седрик. Нет, я боюсь, нам не суждено долго быть вместе. Я с удовольствием буду встречаться с тобой и дальше, но – рано или поздно – нам придется пойти разными путями. Может быть, так будет лучше для нас обоих.
Она говорила с такой уверенностью, что пытаться переубедить ее было совершенно бессмысленно. Они покончили с обедом, выпили небольшую бутылку рисового буроватого вина и медленно направились вниз по направлению к дому Молинды. Оказалось, что она устала за этот день больше чем полагала, и вынуждена была при спуске опираться на руку сэра Седрика. Он зашагал медленнее и заботливо довел ее до самого дома, и, хотя она пригласила его остаться на ночь, он решил отказаться.
События этого дня вымотали Молинду сверх всякой меры. Едва успев прилечь, она тут же заснула.
Утром ее разбудила пушечная пальба в гавани с британских военных кораблей в честь поднятия Союзного Джека[20]. Она встала свежей и бодрой, умылась и привела в порядок лицо. Ее ждал обычный рабочий день. Еще ей предстояло написать Джонатану и Чарльзу о потери клипера. Нужно было сделать и многое другое, может быть, чуть попозже, но не откладывая в долгий ящик. К завтраку ей подали грибы, перец и китайскую капусту с рисом. Она уже готова была встать из-за стола и отправиться в контору, когда в дверях столовой появился Лу Фань.
Молинда, заметив круги под его глазами, сразу поняла, что в эту ночь ему не пришлось отдыхать. Она, однако, слишком хорошо знала его повадки, чтобы первой задавать вопросы. Все равно он скажет лишь то, что сочтет нужным.
– Власти Гонконга не найдут следов преступника, который совершил поджог. Они явятся сегодня к сэру Седрику и известят его о своем бессилии.
Молинда почувствовала, что дворецкий, по обыкновению, говорит не все, как бы оставляя лазейку для встречной реакции слушателя. Она ответила очень обдуманно:
– Но члены твоего «Общества» добились большего, чем служащие полиции...
Он кивнул со значительным видом и немало удивил ее скорбным вздохом.
– Все очень печально, – сказал он. – Наше расследование прошло успешно, хотя его результаты англичане не сочтут законным доказательством. Но эти результаты удовлетворили меня.
Она вновь последовала китайским образцам ведения беседы – соединила перед собой кисти рук и опустила голову, неподвижно сидя в ожидании его следующей реплики.
– Все так, как я и подозревал, – произнес Лу Фань. – Человека, ответственного за поджог твоего корабля, зовут Оуэн Брюс.
– И ты совершенно в этом уверен? – спросила Молинда.
Он кивнул.
– Я готов поставить в залог своей правоты собственную жизнь. Но английские судьи в своих судах обязательно скажут, что мое свидетельство недостаточно.
– Что же это за свидетельство?
– У себя в пакгаузе Брюс оборудовал большую контору. За той конторой есть пустая комната, ключ от которой он никому не дает. Для некоторых моих друзей не представляет труда справиться с замками, которые не хотят открываться по-хорошему. Я посетил вчера ту комнату лично и обнаружил два бочонка со смолой. На полу рядом с ними виднелись отметины, которые оставили четыре других бочонка. Их забрали оттуда совсем недавно. И содержимое их, поверь мне на слово, пошло на то, чтоб вымазать палубы и внутренние части клипера. Два же других бочонка по-прежнему стоят в пакгаузе Брюса. Я не утверждаю, что он размазал смолу своими руками или что он сам поднес к ней пламя. В этом не было необходимости. У него много золота, а вокруг множество наших китайцев, которые готовы за пару монеток продать душу дьяволу.
