Текст книги "Восточные страсти"
Автор книги: Майкл Уильям Скотт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 32 страниц)
Эпидемия прекратилась настолько внезапно, что только через двое суток стало ясно, что же произошло. Все переменилось в Пекине незадолго до захода солнца в один из обычных, похожих друг на друга дней. Внезапная буря пронеслась по огромной маньчжурской равнине в северовосточном направлении. Два часа кряду валил крупный снег, свирепствовал колючий, пронизывающий ветер. Этот ветер вызвал резкое понижение температуры. В какой-то момент установилась типичная осенняя погода. Прошло еще совсем немного времени, и в воздухе повеяло морозом.
Буря застала жителей столицы врасплох, отчасти из-за чумы, отчасти же просто потому, что никто не ожидал столь раннего наступления холодов. Большинство горожан еще не набрали на зиму дров, и их маленькие домишки сразу стали еще более неприютными. Страдали и укрывшиеся за толстыми стенами обитатели императорского дворца. Холод там стоял лютый; Мэтью, вернувшись к себе поздно вечером после очередного рейда, только ценой нечеловеческих усилий заставил себя окунуться в ледяную воду. Впрочем, от заведенных им же самим правил он отступать не собирался.
Следующий же день принес невероятные новости. Ни он, ни его коллеги не обнаружили ни одного нового случая заболевания. Но прошли еще одни сутки, прежде чем Мэтью сумел признаться себе, что чума полностью побеждена. В первый раз за многие-многие недели он и У Линь не обнаружили ни единого больного, хотя без устали переходили от дома к дому, боясь поверить в нежданное счастье.
Окрыленные победой, возвращались они в Запретный город. Так случилось, что другие доктора уже успели донести до дворца добрые вести, и теперь там воцарилась атмосфера всеобщего ликования. Поварам по случаю окончания эпидемии были заказаны самые праздничные блюда.
В тот вечер У Линь и Мэтью испробовали на обед хризантемовый суп – кушанье, представляющее собой крепкий бульон на куриных костях, в котором плавали кусочки курятины и лепестки свежесрезанных белых хризантем. Была подана жареная утка с устричным соусом – деталь, свидетельствующая о незаурядности события; перепел, приготовленный с протертыми корнями имбиря и высушенными и протертыми корнями мандаринового дерева. Впрочем, на столе появлялось блюд много больше, чем они смогли бы распробовать. Тут были и монгольский барашек под соусом чили, и особым образом зажаренная свинина со спаржей, вымоченной в рисовом вине. Этого вина они немало выпили в тот день – оно оказалось первым спиртным напитком, которого коснулись их уста после долгого перерыва. Возможно, этого не стоило делать. От вина их потянуло в сон; вскоре головы их начали неумолимо склоняться к груди. Сидя рядом у низкого столика на диванчике в гостиной У Линь, они уже не могли сопротивляться окутывающей сознание сладкой дремоте. Ни он, ни она не помнили, как наступило забытье. Сон их был так крепок, что они не проснулись, когда пришли слуги и начали греметь блюдами и тарелками.
Когда Мэтью проснулся, первые косые лучи солнца уже проникали в комнату. В нескольких футах от него в жаровне пылали угли. Тепло побеждало холод. Он долго не мог понять, где находится, пока наконец не обнаружил, что держит в объятиях У Линь. Она пошевелилась, на секунду открыла глаза и, устроившись поудобнее, вновь погрузилась в блаженную дремоту.
Мэтью не представлял себе, как она могла очутиться в его объятиях. Он даже не понимал, каким образом мог остаться спать в ее гостиной. Впрочем, все это не имело значения. Он знал, что чума побеждена. Нет нужды вскакивать на ноги, отправляться еще в один изматывающий рейд по городу. Не выпустив У Линь из своих объятий, он вскоре опять забылся.
И когда наконец пробуждение пришло к ним окончательно, все последующее казалось простым и естественным. В те долгие месяцы, что они провели рядом, между ними ни разу не было физической близости, но не она здесь играла решающую роль. По воле судьбы они так долго были вместе, что узы иной близости накрепко привязали их друг к другу. Вряд ли они понимали это отчетливо, но сейчас их объятия подсказали им все. Губы их встретились, и тотчас же души их наполнило блаженное ощущение собственной правоты и покоя.
Но чем дольше длился их поцелуй, тем сильнее закипала кровь в их молодых телах. Поцелуй из страстного превратился в безумный; руки пустились в бешеную пляску. Два тела, казалось, вот-вот переплавятся в одно. Чудесным образом все опасения были легко позабыты – ни он, ни она потом не смогли бы объяснить самим себе, как это случилось. То, что происходило, естественно вытекало из их отношений, из их желаний. Им не о чем было жалеть.
Оба были совершенно неопытны. У У Линь никогда прежде не было любовников, да и Мэтью знал совсем немногих женщин. Это не мешало им самозабвенно предаться своей страсти, которая достигла своей вершины, когда последние одежды были сброшены на пол. Немыслимое, захватывающее счастье суждено было испытать обоим.
И все так же естественно их снова потянуло в сон. Когда они проснулись, был уже полдень.
Они вместе умылись в лохани, наполненной горячей водой, послав слугу в апартаменты Мэтью принести ему чистую одежду. Тела их были напоены необыкновенной свежестью и легкостью, что казалось особенно удивительным после таких изнурительных дней. Они сели друг против друга за низкий столик. Вскоре на нем появилось то, что Мэтью небезосновательно считал самыми изысканными деликатесами в Запретном городе. Повара упорно пытались изобрести пикантные вариации этих блюд, но в конце концов вынуждены были уступить Мэтью и подавать их в том виде, к которому он привык. То были яичница-болтунья, свиные окорочка и оладьи.
У Линь, правда, не обнаружила признаков удивления. В конце концов, это был тот самый завтрак, который ей бесчисленное количество раз предлагали в английских и американских домах. Казалось, она смертельно проголодалась.
Он мельком взглянул на нее и улыбнулся.
– Между прочим... Тебе полезно будет знать: у меня нет привычек спать со своими ассистентками. В первый раз это случилось сегодня. У меня вообще ничего подобного никогда не было.
– Тогда мне впредь стоит внимательно следить за всеми женщинами, которых ты привлекаешь в качестве своих помощниц, – с улыбкой ответила она.
Он с важным видом нагнул голову.
– Превосходная идея. Я, правда, предвижу здесь одну неувязку. Не имея определенного морального права, тебе нелегко будет иметь дело с моими будущими ассистентками. Понимаешь, они могут просто отправить тебя ко всем чертям подальше.
Она было совершенно сбита с толку таким поворотом дела.
– Да, в этом есть своя сложность, – продолжал Мэтью. – Но и она не представляется мне непреодолимой. Лучший способ разделаться с ней – просто выйти за меня замуж.
Она не сразу пришла в себя, а потом вдруг заметно смутилась и потупила взгляд.
Он предпочел не обращать на это внимания.
– Тебе не кажется, что это довольно удачный способ разрешения данной проблемы?
– Не знаю, – прошептала она.
– А я, видишь ли, настолько глубоко убежден в этом, что не приемлю ни «нет», ни даже «может быть». Каким образом люди женятся в этом городе?
У Линь хихикнула.
– Будь мы простыми обывателями, – сказала она, – нам бы следовало обратиться за помощью к свадебному маклеру, и он все быстро сделал бы за нас. А как поступают люди в нашем ранге, я, честное слово, не знаю. Возможно, мы должны пойти в храм и там спросить совета у императорского жреца, но еще лучше будет наведаться к евнухам. Тем известно решительно все и обо всем.
Он протянул руку через стол и дотронулся до ее ладони.
– Мне все равно, как мы это сделаем.
Только сейчас смысл его предложения – и значение ее согласия – до конца проник в ее сознание. Множество мыслей теснилось в голове. Они столько времени проработали вместе, что она свыклась с его постоянным присутствием как с естественным фактом. Теперь же от нее, по сути, требовалось выразить свое отношение к этому факту, но она почему-то не могла в него поверить.
– Ты всерьез просишь меня выйти за тебя замуж?
– Это самая серьезная минута моей жизни, – ответил он. – А что ты об этом думаешь?
– Я так счастлива сейчас, – ответила она, – что просто нелепо отказываться от такого чудесного предложения.
Они долго сидели, не спуская друг с друга глаз, не в силах отвести взгляда. Когда в дверь постучали, они не ответили. Только когда она скрипнула и приоткрылась, У Линь резко поднялась на ноги.
В комнату уверенным шагом зашла принцесса, за которой по пятам семенил брат. На лице его была обычная печать смущения.
Мэтью тоже немедленно поднялся со своего кресла. У Линь же от неожиданности едва не совершила «катоу», но вовремя спохватилась – император был совершенно невидим.
Ань Мень тепло и приветливо взглянула на них.
– Я специально ждала все утро, чтобы поговорить с вами, но вы вольны теперь отдыхать столько, сколько вам заблагорассудится. Поэтому, если хотите, с визитом можно еще подождать.
Ей, очевидно, было известно о том, что эту ночь они провели вместе. Мэтью почувствовал, как краска заливает его лицо. У Линь от растерянности не могла вымолвить ни слова.
– Я никогда не ставила задачи следить за чистотой ваших нравов, – рассмеялась принцесса.
– Ваше высочество, мы только что решили пожениться, – на одном дыхании выпалила У Линь.
Принцесса была обрадована известием. Но ее брат выразил свои чувства энергичнее. Он улыбался, кивал головой и оживленно потирал руки.
– Вот и замечательно, – весело проговорил он. – Теперь Мэтью Мелтон навсегда останется в Срединном Царстве и будет заниматься здесь своей медициной. Я боялся, что он захочет вернуться к себе домой. Он, конечно, вправе ехать куда угодно, он даже может покинуть нас на долгий срок, но он не представляет себе, как порадовал меня своим решением. Теперь он никогда не сможет окончательно порвать с Китаем.
Мэтью отвечал ему со всей пылкостью молодости, ни на секунду, впрочем, не забывая, что его речь не имеет прямого адресата.
– Я всем сердцем надеюсь, что полностью посвящу себя этой стране. Возможно, мне придется время от времени – скажем, раз в пять лет – отлучаться в Америку, чтобы познакомиться с последними достижениями медицины, которые совершила наука за время моего отсутствия. Но во время этой ужасной чумы я хорошо осознал, что мое призвание – оставаться здесь. Даже если бы У Линь отказалась стать моей женой, я не смог бы работать в другом месте.
Ань Мень взяла серьезный и даже чуть торжественный тон:
– День, когда Джонатан Рейкхелл решил направить вас в Китай – это великий день для всех нас. Вы уже сделали гораздо больше того, на что мы вправе были надеяться, а ваше героическое поведение во время чумы сломило предубеждение китайских медиков. У меня есть все основания полагать, что отныне вы постоянно будете делиться знаниями, мнениями и опытом.
– Я от души на это надеюсь, – ответил он. – Ведь болезни не признают ни границ между народами, ни расовых различий.
Ань Мень окинула У Линь внимательным взглядом.
– Приняла ли ты от своего суженого кольцо или ожерелье в знак его намерений?
Девушка покачала головой.
Мэтью решил незамедлительно объясниться:
– Мое предложение было столь внезапным, ваше высочество, и было так быстро принято, что у меня еще не было свободной минуты, чтобы забежать к ювелиру и заказать ему какую-нибудь приятную безделушку.
Ань Мень улыбнулась и быстро сняла с пальца кольцо с сапфиром в алмазной оправе, размером с доброе голубиное яйцо. Мгновение – и кольцо опустилось в руку пораженного Мэтью.
– Возможно, теперь отпадет необходимость тратить время на ювелира, – сказала она.
У Линь даже поперхнулась и совершенно потеряла дар речи. Мэтью тоже покинуло самообладание. Заикаясь, он начал бормотать слова благодарности.
– Чепуха! – весело отозвалась принцесса. – Это кольцо – лишь слабое воздаяние за ваши подвиги.
Император Даогуан церемонно откашлялся, прошелся к окну и довольно долго стоял, повернувшись спиной к присутствующим.
– Очень нелегко, – сказал он наконец, – выразить доктору из западной страны всю степень нашей благодарности. Его мужество превзошло даже его ученость. Он показал такой пример всем врачам Срединного Царства, на который им остается только равняться.
Мэтью, несколько опешив от такой возвышенной похвалы, не знал, что должен отвечать.
Император, впрочем, и не дал ему такой возможности.
– Если бы этот человек был моим подданным, я бы не знал никаких хлопот, – сокрушенно признался он. – Я бы пожаловал ему орден Хризантемы второй степени – высшую награду, которой по нашему закону может удостоиться гражданское лицо, и считал бы, что выполнил свой долг. Но закон не предусматривает возможности вручения этой награды иноземцу. Я заставил своего советника по делам юстиции пересмотреть все книги, написанные великими мандаринами-юристами, и ответ его был однозначен. Я не вправе проводить церемонию вручения этой награды человеку, который не является нашим подданным, отказывается выполнить передо мной поклоны «катоу» по принципиальным идеологическим соображениям и цвет кожи которого отличен от цвета кожи моего народа.
Из его слов можно было заключить, что надежд на получение загадочного ордена второй степени у Мэтью не остается. Но Ань Мень, вовсе не смущенная услышанным, бросила веселый взгляд сначала на жениха, потом на невесту. Император, по-прежнему сохраняя на лице плаксивое выражение, заговорил на сей раз чуть пободрее:
– Но у меня всегда есть право делать то, что я считаю нужным, вне зависимости от советов юристов. Никто в этом царстве не может остановить меня и сказать: «Делай то и не делай этого».
И он повернулся к Мэтью с лучезарной улыбкой.
Трудно было поверить в это, но сейчас к молодому американцу обращался не невидимый фантом, а верховный повелитель Китая.
Император запустил руку в левый карман своей длинной бесформенной туники и вдруг насторожился. Губы его задрожали. Его сестра, однако, сохраняла невозмутимый вид.
– Ты положил его в правый карман, Гуан, – сказала она. – Я успела это заметить.
Свободной рукой император порылся в правом кармане туники, и его лицо озарилось выражением величайшего облегчения.
– Если бы вы согласились проделать катоу, – очень строго обратился он к Мэтью, – вы бы значительно облегчили мою задачу и избавили меня от многих волнений. С другой же стороны, я утратил бы к вам уважение как к человеку, держащемуся своих принципов. Поэтому, может быть, и неплохо, что вы такой упрямец.
Наконец он вынул из кармана какой-то предмет, подышал на него и с рассеянным видом стал тереть его о пыльный край своей туники.
У Линь предпринимала нечеловеческие усилия, чтобы не расхохотаться. Император Поднебесной повесил пресловутый орден на золотой цепи на шею американскому доктору и, сделав шаг назад, с довольным видом отдался созерцанию. Мэтью был потрясен. На его груди была брошь из желтых бриллиантов в виде солнца с расходящимися лучами, стилизованная под хризантему. Из желтых бриллиантов изумительной огранки были выполнены лепестки. В центре же помещался огромный чистый бриллиант поразительного сияния. Мигом пронеслась головокружительная мысль о том, что убранство ордена хризантемы стоит никак не меньше двадцати лет его службы. Никогда в жизни не смог бы он позволить себе такие драгоценности, никогда бы не смог преподнести У Линь кольцо, которое подарила ей принцесса.
– Отныне вы полноправный член «Братства Хризантемы», – произнес император. – Все посты нашей армии и флота будут пропускать вас, куда бы вы ни направлялись. Всюду вас будут принимать с высочайшими почестями. С этой минуты вы принадлежите к элите Срединного Царства.
– Это истинная правда, – подтвердила принцесса Ань Мень. – Из всего нашего многомиллионного народа орденом Хризантемы награждены были не более двадцати пяти человек. Вы оказались в обществе избранных.
– Я не знаю, что ответить, – пробормотал Мэтью. – Я не уверен, что заслуживаю такой награды.
– Неправда, – сказал император. – Я во всеуслышание объявил своим придворным, что с сего момента считаю вас своим личным лекарем. В силу этого я рассчитываю, что вы придете мне на помощь всякий раз, когда для этого появится повод. Наши встречи всегда будут иметь частный характер, поскольку ваш отказ выполнять катоу может подать скверный пример моим подданным. – Император перевел дыхание, взглянул на сестру, а потом продолжил речь: – Теперь о другом. Я могу сказать вам лишь то, что говорю всегда своим детям, когда они подрастают и собираются обзавестись семьей. Люди, которые женятся, должны иметь над головой собственную крышу.
Принцесса всем своим видом выказала полное одобрение.
Мэтью искренне не понимал, к чему клонит император.
– Но ведь мы все равно не сможем...
Император нетерпеливым жестом приказал ему не перебивать его.
– Мы предложим вам удобное жилье в пределах Запретного города. Вы будете жить там как дома. Вы и У Линь – наши главные связующие звенья с внешним миром. Поэтому вы для нас – бесценны!
Следующие недели они провели в новых заботах. На время битвы с чумой У Линь совсем забросила переводы и должна была прилагать немалые усилия, чтобы наверстать упущенное. Ее жених погрузился в изучение отчетов о чуме, составленных группой евнухов, а потом засел за монографию для Американской медицинской ассоциации – занятие, тоже требующее затрат времени. Помимо этого, из-за его стремительно выросшей популярности, каждый день к дверям его офиса тянулся нескончаемый поток посетителей. И в дополнение ко всему он успевал ходить по городу, находить больных и оказывать им помощь.
Таким образом, ни он, ни У Линь так и не нашли свободной минутки, чтобы заняться приготовлениями к новой жизни, которая ожидала их впереди. Впрочем, дом, в который они переезжали, был не только красив, но и набит сверху донизу всем необходимым, так что беспокоиться им было решительно не о чем. По указанию Ань Мень дворцовые портные сшили не менее десятка новых нарядов для невесты, а в качестве свадебного подарка принцесса посулила им десятидневное пребывание в так называемом Летнем дворце неподалеку от Пекина. Великолепное здание, возвышавшееся близ искусственного озера, редко посещалось императором Даогуаном, который, поговаривали, считал его недостаточно просторным, а потому принцесса отрядила огромный штат слуг в распоряжение пары будущих молодоженов. Во дворец они должны были направиться в императорской карете сразу после окончания церемонии.
Свадебный обряд состоялся в пагоде, примыкающей к императорскому дворцу. Проводил его один из верховных иерархов из личного штата самого императора. Запах благовоний смешивался с ароматами свежесрезанных цветов, с удивительным вкусом расставленных в вазы накануне церемонии. Пагода заполнилась до отказа – ведь жених и невеста были обласканы высочайшими почестями. Большинство же приглашенных составляли юные императорские лекари и евнухи, работавшие бок о бок с Мэтью и У Линь во время чумной эпопеи. За мгновение до начала церемонии боковая дверь храма чуть приоткрылась, и в храм незаметно проскользнули мужчина и женщина. Пышные цветы наполовину заслоняли их от взоров гостей.
И хотя все немедленно узнали принцессу Ань Мень, которая не собиралась делать тайну из факта своего присутствия, мало кто отваживался надолго задержать взгляд на ее спутнике. Прекрасно осведомленные о повадках императора, гости не сомневались, что его появление здесь носит неофициальный характер, и все дружно делали вид, что не замечают своего повелителя.
Невеста, как было заведено обычаем, была одета в ярко-красные шелка. Мэтью оказался на церемонии единственным, на ком было западное платье. Неожиданно для себя он обнаружил, что это доставляло ему некоторый дискомфорт. Обряд оказался очень коротким и закончился тем, что духи предков жениха и невесты получили настоятельную просьбу наблюдать за жизнью молодой пары и мудрым своим руководством уберегать от неверных шагов на тернистом пути совместной жизни. У Линь уже одела великолепное кольцо, врученное ей принцессой Ань Мень, а Мэтью, в свою очередь, поклялся, что, когда они в первый раз вместе отправятся в Америку, он подарит ей кольцо не менее драгоценное – тонкое свадебное кольцо его матери. Люди в Срединном Царстве не знали, что на Западе принято носить такие кольца, но он не сомневался, что У Линь будет с гордостью носить его с того момента, когда жених наденет его ей на палец.
Ни разу не поцеловавшись на глазах публики, молодая пара сразу после церемонии отправилась в зал торжеств императорского дворца, где на столах стояли блюда с дим-сум и множество графинов с вином. Там они в течение длительного времени принимали поздравления от знакомых и незнакомых людей, после чего спустились во двор и сели в необыкновенно красивый и столь же неудобный экипаж, запряженный двумя парами стройных лошадей. Когда они стремительно неслись по изрезанным колеями и рытвинами улицам города, молодые то и дело хватались друг за друга или за ремни, специально на этот случай натянутые вдоль боков экипажа, не снабженного ни рессорами, ни набитыми волосом подушками. Когда они приблизились к высокой стене, за которой виднелась крыша дворца, часовые, заметив на груди Мэтью орден Хризантемы, тут же вытянулись в струнку и взяли под козырек.
Несмотря на то что уроженец Новой Англии, едва появившись в Китае, жил под сенью императорского величия, ему ни разу не приходилось оказываться в такой неслыханной роскоши. У Линь, в памяти которой не стерлось нищее кантонское детство, была поражена не меньше его.
Они застыли на месте, пораженные видом многочисленных слуг, склонившихся перед ними в раболепном поклоне. И только теперь Мэтью понял, что их ожидает. Оказавшись на другом конце земли, где никто не знает о его стране, он женился на женщине, которую любил. В последующие десять дней у них не будет повода думать ни о чем, кроме своей любви. К нему не придут на прием больные, она не откроет книг или статей.
Мэтью взглянул на нее с улыбкой и тихо проговорил:
– В нашей стране есть один обычай, который я не могу не вспомнить...
И, не давая ей опомниться, он подхватил ее на руки и понес внутрь дворцовых покоев. Слуги, никогда не видавшие такой развязности, нервно захихикали, но У Линь сумела понять значение, которое вкладывал в этот жест Мэтью. Их губы стали сближаться, и, когда он внес ее в изысканно обставленную гостиную, они уже соединились в страстном и долгом лобзании.
Здесь у большой вазы они увидели свиток пергамента с императорской печатью. У Линь посмотрела на иероглифы с внешней стороны и была удивлена.
– А это нам, – сказала она, и, когда Мэтью поставил ее на пол, поспешно развернула свиток. Она быстро пробежала глазами написанное, а затем, уже не торопясь, смакуя каждое слово, прочитала послание снова.
Мэтью терпеливо ждал, когда она поделится с ним новостями.
– Этот свиток написан лично принцессой Ань Мень. Она и ее брат желают нам долгих лет благоденствия. Залогом этого благоденствия станет дом в парке Запретного города, который они преподносят нам в качестве свадебного подарка. Далее, они готовы построить позади нашего дома больницу-клинику в соответствии с твоими требованиями. Архитекторы уже получили соответствующие распоряжения и будут ждать от тебя инструкций после нашего возвращения в Пекин.
Мэтью отказывался верить собственным ушам – слишком неправдоподобно хороши были эти новости. Отныне он больше мог не беспокоиться за свое будущее – а заодно, и за будущее западной медицины в Срединном Царстве. Сам факт присутствия больницы в такой близости от императорского дворца был гарантией того, что высшие государственные чины будут оказывать всяческое содействие иноземному доктору.
– У меня такое ощущение, что я вижу прекрасный сон. – Он протянул руки к У Линь. И когда их уста вновь слились в жарком поцелуе, он успел на секунду оторваться и проговорил с блаженной улыбкой: – Теперь я в этом не сомневаюсь.
II
Жители Макао, среди которых китайцы составляли подавляющее большинство, заполняли ряды амфитеатра в дворцовом парке генерал-губернатора. Вскоре амфитеатр ломился от огромного количества зевак, которые были настроены празднично и явно ожидали чего-то яркого и неожиданного.
Эрика фон Клауснер сидела в личной ложе генерал-губернатора в нижнем ярусе и чувствовала себя прескверно. Она находилась у всех на виду; сотни глаз обследовали красоты ее фигуры, проступавшие сквозь платье из тончайшего желтого шелка. И всем, без сомнения, было понятно, что она фаворитка маркиза де Брага. Делать особенности своего положения достоянием гласности было совсем не в ее стиле – она всю жизнь старалась оставаться в тени.
Но дон Мануэль настоял на том, чтобы на это представление она явилась, тем более что оно, по обоюдному согласию, знаменовало последний день ее пребывания в Макао. Он не забыл сказать ей, что это представление он дает в ее честь, что оно будет скромным знаком восхищения, которое он перед ней испытывает.
Накануне он подписал еще один торговый контракт с судоходной корпорацией фон Эберлинга, и воспоминание о том, чего ей стоили эти несколько драгоценных слов на листке бумаги, вызывало у нее нервную дрожь. По его требованию она заставила себя выполнить то, что до сих пор не укладывалось в ее сознании. Никогда прежде она не испытывала такого жгучего желания поскорее оказаться в постели с нормальным мужчиной. Итак, она явилась на это празднество. Ей было глубоко безразлично, чем ее будут развлекать. С ее стороны – это последняя услуга. Она получила от маркиза де Брага гораздо больше, чем когда-либо смела надеяться. И теперь она ни на секунду не будет откладывать свой отъезд, а прямо после представления ступит на борт португальской джонки.
Рядом с ней с неподвижным, ничего не выражающим лицом восседал Райнхардт Браун. На самом деле он явно тяготился своим присутствием в этом странном месте, непрерывно ковыряя носком ботинка гальку, которой были усыпаны дорожки между рядами амфитеатра.
– Неужели так обязательно было приходить сюда? – пробубнил он недовольно.
Эрика выразительно пожала плечами.
– Мне известно только то, что это будет своего рода прощальное представление. – Она хотела добавить что-то еще, но резко оборвала себя, увидев, что к ней приближается дон Мануэль в сопровождении полусотни гвардейцев.
В наступившей гробовой тишине маркиз занял свое место в ложе. Он ласково улыбнулся юной немецкой красавице и едва кивнул Брауну.
– Сегодня, в связи с печальным поводом, которым является для нас ваш отъезд, вы станете свидетелями торжества португальского правосудия. Все будет исполнено немного на восточный манер. Не так давно был раскрыт заговор против моего правительства и меня лично. Был проведен судебный процесс, на котором я выступал в роли председателя коллегии. В результате тридцать злоумышленников были приговорены к смертной казни.
Он поднялся со своего кресла и поднял руку, повелевая начать церемонию.
Толпа загудела, когда на арену амфитеатра одного за другим стали выводить голых по пояс, босых мужчин. Ноги их были закованы в кандалы, а руки за спиной схвачены наручниками. Среди них были как китайцы, так и португальцы. Все они были связаны одной длинной веревкой, висевшей петлей на шее каждого. Их подвели к странного вида приспособлению, очертаниями напоминающему маленький стол, и велели встать близ него на колени и положить на него головы.
Эрика физически ощущала, что назревает что-то страшное и жуткое.
Дон Мануэль, тихонько посмеиваясь, завороженно наблюдал за появлением несчастных. Потом он снова подал сигнал. И вновь амфитеатр погрузился в молчание.
Через мгновение оно было нарушено резким, леденящие кровь ревом. Эрика и Браун, кажется, оказались единственными зрителями, которые были искренно удивлены, когда к центру арены выбежал слон, подгоняемый уколами короткой пики. Животное было взволновано: хобот его раскачивался из стороны в сторону, ноги нетерпеливо поднимались и опускались, маленькие глазки, казалось, злобно смотрят на окружавших его людей. Офицер дворцовой гвардии, отойдя от слона на безопасное расстояние, зачитал осужденным приговор. Все они были признаны виновными в государственной измене и приговаривались к смертной казни. Генерал-губернатор в своем бесконечном милосердии, объявил офицер, возлагает исполнение приговора на Сирозо.
Эрике вдруг стало ясно, что Сирозо – это имя слона. Жуткий холодок пробежал по всему ее телу. Она изо всех сил старалась дышать ровно. Слон тем временем занес ступню и со страшным ревом опустил ее на голову одного из приговоренных. Череп жертвы раскололся, как орех, на мелкие кусочки, и на землю брызнули струи крови.
Эрика ощутила страшный приступ дурноты. Райнхардт Браун, однако, с большим интересом наблюдал за ходом действия. Он сощурил глаза и еле заметно кивал. Что ни говори, спектакль отличался большой долей выдумки и за одно это снискал его симпатию.
Сирозо столь же безукоризненно разделался и со вторым изменником, потом с третьим. Кровожадная аудитория, которая охотно посещала чудовищные зрелища, щедро предлагаемые ей генерал-губернатором, начала дико завывать и улюлюкать.
С Эрики было довольно. Она не была уверена, что сможет перебороть дурноту, подступавшую к самому горлу. Пора было вставать.
– Я ухожу, – прошептала она. – Прощайте, ваше превосходительство.
На лице маркиза де Брага изобразилось крайнее изумление.
– Вы не хотите досмотреть до конца этот скромный спектакль, который мы разыграли в вашу честь, дорогая?
– Я считаю, что он омерзителен, – промолвила Эрика и стремительно выбежала из амфитеатра.
Страшный, надрывающийся хохот дона Мануэля преследовал ее, пока она бежала к дворцу и даже когда стала быстро подниматься по его лестницам. Никогда в жизни не знала Эрика столь поспешных сборов, как в этот день. Никогда в жизни Эрика не испытывала такой глубокой ненависти к живому существу, какой пылало ее сердце перед отъездом из Макао. Да, она сполна выполнила свои договорные обязательства, она отправляет в Германию выгодные контракты, и ее покровители, наверное, отблагодарят ее за безукоризненную службу. Но она была твердо настроена никогда в жизни более не возвращаться в Макао.
Браун, однако, еще долго находился под впечатлением того, чему только что был свидетелем.
– Я считаю, что маркиз де Брага – человек с живым, изобретательным умом и щедрым воображением, – сказал он. – Мне он нравится.
Эрика содрогнулась и решила воздержаться от комментариев.
Джонка, на которую они поднялись, уже через несколько часов причалила к пирсу в гонконгском порту, и Эрика, не мешкая ни минуты, направилась в офис «Рейкхелл и Бойнтон». Там она вручила Молинде рекомендательное письмо, написанное Джонатаном перед ее отплытием из Новой Англии. Из недолгой беседы Молинда уяснила одно странное обстоятельство. Оказывается, до Гонконга юная немецкая баронесса успела побывать уже и на Яве, и в Макао. Получалось, что путешествует она по Дальнему Востоку явно не для собственного удовольствия.
