Текст книги "Фабрика кроликов"

Автор книги: Маршалл Кэрп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 35 страниц)

Глава 67

Если в Диснейленде главной улицей является Главная улица, то в «Фэмилиленде» – Журавлиная улица. Дом номер 23 представляет собой точную копию родного дома Дина Ламаара. По дороге в «Фэмилиленд» я только и думал, настоящий это адрес или выдуманный.

Видимо, архитекторы поставили себе цель показать типичный дом эпохи Великой депрессии. И им это удалось. Комната маленького Дина была словно заморожена во времени: на стуле валялась одежда, на полу – сбитые, башмаки. Видимо, Дини не страдал чрезмерной аккуратностью, что должно было импонировать юным посетителям музея. Игрушки и учебники пребывали в тщательно продуманном беспорядке, зато на стенах красовались рисунки Дини. Последнее обстоятельство вступало в явное противоречие с версией Ига относительно характера преподобного Ламаара; похоже, взрослый Дин Ламаар предпочел ревизионистский взгляд на собственное детство. По версии Ига, Дини прятал рисунки, иначе отец душу бы из него вытряс, как он один умел.

Имелись и фотографии мамы и папы, и их биографии, причем Ламаары были поданы как самая обычная американская семья, принадлежащая к среднему классу. Так кому же верить? Игу, измыслившему страшную историю о запуганном мальчике, который убивает своего отца, не вынеся издевательств, или «Фэмилиленду», изобразившему семейство преподобного Ламаара в розовых тонах?

Мы доехали до «Утенка Декстера» и на лифте спустились на уровень Б. Эми повела меня по коридорам, более напоминавшим лабиринт.

– Сейчас вы увидите Максин Грин. Готовьтесь морально, – предупредила Эми.

– А кто это – ламааровская разновидность диснеевского персонажа или очередная эксцентричная сотрудница?

– Не столько эксцентричная, сколько язвительная. У нее язык как бритва. А еще она первая афроамериканка, которую Дин Ламаар взял на работу.

«И сразу сослал на уровень Б, с глаз долой», – подумал я.

Мы подошли к двери с табличкой «Видеоархивы». Эми достала свою карточку, дверь открылась, и мы оказались в огромной, как два теннисных корта, комнате, уставленной стеллажами с видеокассетами и дисками. За столом сидела крохотная, усохшая от старости женщина с темно-коричневой кожей и белоснежными курчавыми волосами, собранными в жалкий пучок.

– Познакомьтесь, – сказала Эми. – Максин, это мистер Ломакс. Мистер Ломакс, это Максин Грин.

Понизили с детектива до мистера, мысленно отметил я.

– Максин отвечает за видеоархивы с тех самых пор, как изобрели видео, – пояснила Эми. – Раньше этот отдел назывался «Архив видеокассет».

– А еще раньше – «Архив глиняных табличек», – без тени улыбки произнесла Максин. – Эми, деточка, чего тебе сегодня надо?

– Фильм «Последнее слово Дини», – сказала Эми.

– Он у меня в папке под названием «Мухи дохнут на лету». – Максин шустро застучала по клавиатуре и, проигнорировав очки, висевшие у нее на шее на золотой цепочке, подалась вперед и прищурилась на экран. – Имеются копии с испанскими и французскими субтитрами, так что в качестве колыбельной фильм можно использовать на трех языках. Кстати, и исходник есть. Не желаете?

– Не надо субтитров, спасибо. Английская версия вполне подойдет, – отвечала Эми.

– Извините, а что такое исходник? – спросил я. Максин не глядя нащупала золотую цепочку и надела очки на нос. Зрение у нее было ничего, а вот красноречие без очков, похоже, хромало.

– Исходник – это все, что было снято по той или иной теме в тот или иной день. Потом его редактируют, делают монтаж, и получается более-менее удобоваримый фильм.

– Очень интересно, – сказал я. – А нельзя ли мне заодно и исходник посмотреть?

– Майк, такие фильмы обычно тянутся по несколько часов, – насторожилась Эми.

– Этот гораздо короче, не волнуйтесь, – успокоила Максин. – Дин Ламаар терпеть не мог сниматься. Старался все сделать сразу, на второй дубль соглашался только если первый не лез ни в какие ворота. – Максин сняла очки и снова прищурилась на экран. – Вот, ничего страшного: отредактированный фильм длится двенадцать минут, а исходник – всего восемнадцать минут сорок две секунды.

– Мы возьмем оба, – сказал я.

– Пожалуйста, – отвечала Максин. – Хотя я ума не приложу, какая от фильмов польза в расследовании.

Эми запаниковала, это было видно по ее глазам. Я поспешно вскинул брови:

– В каком таком расследовании?

– Вот только бровки-то не надо поднимать, мистер Ломакс. – Максин сделала ударение на слове «мистер». – Вы один из детективов, которые расследуют убийство Ронни Лукаса.

– Я что, похож на полицейского?

– Нет, деточка, в этом пиджаке и при галстуке вы ни дать ни взять рэп-звезда не первой молодости. Просто я только что закончила подшивать к делу статьи об убийстве Ронни, а там всюду ваше лицо.

– Из вас получился бы первоклассный свидетель, – улыбнулся я. – Вы правы, мэм. Я действительно расследую убийство Ронни Лукаса.

Максин было лет семьдесят, а весу в ней – фунтов девяносто. А может, наоборот. Она выпрямилась во все свои четыре фута десять дюймов. Хороший порыв ветра легко унес бы ее в Канзас. Но когда Максин уперла сухонькие ручки в тощие бока, в ней проступили черты Зены – Королевы Воинов, изрядно потраченной временем.

– Ронни был мой любимый актер, – произнесла Максин, и подбородок у нее задрожал. – Надеюсь, вы поймаете мерзавца, который его убил. Сейчас достану вам пленки.

Глава 68

Максин усадила нас с Эми в кинозальчике для частных просмотров. Начали мы с отредактированной версии. В Течение заявленных двенадцати минут святой Ламаар повествовал о собственном житии.

Всю дорогу в кадре сияла улыбка – именно улыбка, а не оскал акулы индустрии развлечений. Благообразный Ламаар играл в любящего дядюшку, ежевечерне заводящего у камина сказочку про «нарисованного углем харизматичного кролика, с которого все и началось». Тот факт, что кроличья харизматичность целиком и полностью является заслугой Ларса Ига, дядя Дини скромно замалчивал.

Один-единственный кролик, вещал Ламаар, эволюционировал до масштабов целой компании, которая со временем превратилась в символ семейных ценностей, каковые, собственно, и сделали Америку великой державой. Ламаар ни разу не упомянул ни о своих фронтовых товарищах, ни о «винтиках», бесчисленных и безымянных, благодаря которым работал монструозный механизм под названием «Фэмилиленд». Я начинал понимать, почему «Последнее слово Дини» не крутят в музее. Слишком многие посетители предпочтут абсолютно безопасному просмотру очередь на жаре и каких-нибудь чреватых падением Кошек на Орбите.

– Что-то Максин подозрительно мягко выразилась. Стареет, наверно, – заметила Эми. – Тут не только мухи дохнут на лету, но и все живое, да не от скуки, а от пафоса.

Эми заменила отредактированный фильм на исходник. В первом же кадре появился стол Ламаара, однако самого Ламаара за столом не появилось. Внизу мигал таймер.

– Видите, Майк, по сравнению с исходником отредактированный фильм – просто вестерн, – усмехнулась Эми.

– Слушайте, зачем они включают камеру, когда ничего не происходит?

– Пленка стоит дешево, – принялась объяснять Эми. – Не жалко прокрутить несколько футов впустую, гораздо важнее иметь побольше материала, когда дело дойдет до монтажа. Потому что монтаж – дорогое удовольствие. Если же снимают руководителя уровня Дина Ламаара, на пленке тем более не экономят.

Примерно через минуту созерцания нами пустого стола голос за кадром произнес: «Дини, все готово. Можно начинать. Выходи». Ламаар шагнул в кадр и уселся за стол. Именно с этого начинался отредактированный фильм. «Коротенький комментарий, – раздалось за кадром. – Мы снимаем обращение Дина Ламаара. Сегодня девятнадцатое мая две тысячи второго года. Итак, на счет „один“. Пять, четыре, три, два…»

Последовала пауза, затем Ламаар начал говорить. Нам с Эми пришлось по второму разу выслушать увлекательный рассказ дядюшки Дини о том, как он в одиночку подарил Америке мультяшного кролика, раз и навсегда уместив Семейные Ценности в его незамысловатый силуэт.

Я задремал. Минут через десять от начала речи на тему «Слава мне» картинка затряслась. «Что происходит, мать вашу? Какого черта!» – взревел Ламаар. Я точно помнил, что в отредактированном фильме этой фразы не было.

«Землетрясение! – взвизгнул голос за кадром. – Дини, полезай под стол! Под стол, говорю, лезь!» Ламаар быстро сориентировался и поступил согласно рекомендации. Оператор успел на секунду ухватить скорчившегося на полу старика.

Согласно продолжавшему мигать таймеру землетрясение продолжалось двадцать две секунды. Затем стихия успокоилась. Камера зафиксировала все подробности. «Отбой воздушной тревоги, – проклюнулся голос за кадром. – Дини, ты не ушибся?»

Ламаар выглянул из-под стола. «Я в порядке, не волнуйся. А неслабо нас тряхнуло. Как по-твоему, сколько баллов? Не меньше пяти с половиной, но до шести явно недотягивает. А? Что скажешь?» И он снова уселся за стол.

«Снимем сначала?» – предложил голос за кадром, едва Ламаар сделал доброе лицо.

«Еще чего, – рявкнул тот. – Мы почти все успели. Осталась всего пара страниц. Давай посмотри, с какого места продолжать».

После двадцатисекундной паузы оператор произнес: «Пожалуй, продолжим с четвертого с конца абзаца. С фразы „Мы гордимся нашей историей, однако впереди у нас еще больше поводов для гордости“. Я потом смонтирую так, что пауза будет незаметна».

Ламаар буркнул в знак согласия. Оператор взял крупный план, голос за кадром начал обратный отсчет: «Пять, четыре, три, два…» На слове «один» Ламаар произнес «Мы гордимся…» и далее по тексту. Еще через минуту речь была закончена.

«Снято! – выдохнул оператор. – Великолепно. Может, еще чего-нибудь хочешь, Дини?»

«Я бы не прочь убраться из-под этих чертовых софитов, пока они не рухнули мне на голову. Небось расшатались от землетрясения», – проворчал Ламаар. Я успел услышать, как хохотнул оператор, и в кадре стало темно. Таймер показывал восемнадцать минут сорок две секунды.

Эми целую минуту не находила слов, но в конце концов нашла единственно верные:

– Вот блин.

– Видите, насколько покойный был близок к народу, – сказал я. – Руководитель «Ламаар энтерпрайзис» ругается, как последний грузчик.

– Отредактированный фильм я и раньше смотрела, – произнесла Эми, – а вот исходник смотреть не приходилось. Странно, что монтажер не вырезал «мать вашу». Очень уж она выбивается из образа.

– Землетрясение застало их врасплох, – пояснил я. – Они, наверно, даже не заметили, что сквернословят. А кстати, кто оператор?

– Сначала я думала, кто-то из режиссеров на студии – их там целая армия. Но потом сообразила: «Дини» и на ты к Ламаару обращались только очень близкие люди. Я повнимательнее прислушалась и пришла к выводу, что оператор скорее всего Клаус Лебрехт. Он был близким другом Ламаара.

– До какой степени близким?

– Вы когда-нибудь слышали о корпорации «Мультипликация»?

– Слышал. Корпорация «Мультипликация» состояла из фронтовых товарищей Ламаара, а он был у них мозг партии.

– Правильно. А звали этих товарищей Клаус Лебрехт, Митч Барбер и Кевин Кеннеди. Через несколько дней после смерти Ламаара они одновременно ушли на пенсию.

– Вот как? Странно.

– Вовсе нет, если учесть некоторые обстоятельства. Во-первых, эти трое были очень преклонного возраста, во-вторых, их царь и бог скончался, а в-третьих, они не одобряли новую политику компании.

– Они не одобряли новую политику компании? – машинально повторил я. – Почему тогда их фамилий нет в списке имеющих зуб на «Ламаар энтерпрайзис»?

– Их отношение к компании на такие громкие слова не тянет, – возразила Эми. – Лебрехт, Барбер и Кеннеди получали в «Ламаар» хорошие деньги, занимались любимым делом. На что им обижаться? Они просто решили, что пора на покой. Работали они как одна команда, и на пенсию ушли все вместе.

– А где они сейчас?

– Наверно, живут где-нибудь в Палм-Спрингс. Женились по третьему разу на девицах модельной внешности. Дел у них по горло – еле успевают оплачивать своим фифам наряды и салоны красоты, а денег меньше все равно не становится. Когда Лебрехт, Барбер и Кеннеди ушли на пенсию, «Форчун» поместил о них статью под названием «Конец эпохи». Могу для вас отксерить, если хотите.

– Очень хочу. А заодно дайте мне их адреса. Не мешало бы поговорить с престарелыми шалунами. Еще я на время возьму оба фильма.

Эми протянула мне пленки.

– Я вернусь из Ванкувера в пятницу вечером. Если вы завезете пленки ко мне домой в субботу в восемь утра, я не назначу пени за задержку возврата.

У меня не было ни малейшего желания заезжать к Эми домой, да еще в восемь утра, но я ведь и так уже один раз ее обломал.

– Спасибо, Эми. Я обязательно заеду.

– Не забудьте. Иначе Максин меня убьет. Знаете, как она над своими пленками трясется?

Эми как в воду глядела. Только насчет исполнителя ошиблась.

Глава 69

Я отвез Эми обратно в Бербанк, получил от нее две ксерокопии статьи из «Форчун» и поехал в участок. Терри при моем появлении радостно осклабился:

– Майк, у меня потрясающая новость.

– Что, судмедэкспертиза обнаружила улику?

– Ага, щас. Все гораздо круче: я застраховал машину в «Гейко» и крупно сэкономил. А ты, говорят, вчера самолет в Вегас угнал?

– Правильно говорят. Я же с мафией связался. Чего не сделаешь, чтоб преступление раскрыть.

Я поделился с Терри копией «Конца эпохи», и мы принялись за чтение. Статья была написана после смерти Ламаара, спустя несколько месяцев и содержала, помимо прочего, три разнообразно подсахаренных отчета о золотом веке «Ламаар энтерпрайзис» за авторством Лебрехта, Барбераи Кеннеди. Однако, если верить «Форчун», этот самый век для компании официально закончился 19 октября 1987 года, вдень, когда характерные для восьмидесятых беззаботная стабильность на бирже и полный застой в экономике пришли наконец к общему знаменателю.[31]31
  Имеется в виду знаменитый «черный понедельник», когда на Нью-Йоркской бирже произошло второе сильнейшее однодневное падение фондового индекса в истории. В частности, в результате овладевшей биржами паники индекс Доу-Джонса обрушился на 22,6 %. Падение курсов перекинулось на биржи других развитых стран. Потери США с лета 1987 г. к 20 декабря составили 700 млрд. долл. Общий размер обесценивания акций во всем капиталистическом мире достиг 2 трлн. долл.


[Закрыть] С тех пор дебет «Ламаар энтерпрайзис» упорно не желал сходиться с кредитом.

Ситуация усугублялась отсутствием у Дина наследника, которому можно было бы передать компанию. Хуже того: поскольку Дин управлял единолично, кандидатов на его место не нашлось и среди менеджеров высшего звена «Ламаар энтерпрайзис».

К началу девяностых для Дина Ламаара наступила черная полоса – он совершал одну крупную ошибку задругой. Он держался проверенных, зарекомендовавших себя в прошлом стратегий – таких, как рисованные вручную мультфильмы, требующие огромных производственных затрат. Ламаар не учел (или не захотел учесть), что время диктует другие технологии. В результате компания три года подряд теряла на мультфильмах огромные суммы. С телевидением дела обстояли получше, однако и там вложения были непомерно велики, а шоу не окупались по пять лет.

Акции «Ламаар энтерпрайзис» падали в цене; процесс казался до такой степени необратимым, что в конце девяностых «Уолл-стрит» потерял веру в компанию престарелого основателя. В 1999 году, вскоре после семидесятипятилетнего юбилея Дина Ламаара, «Накамичи», японская компания, занимающаяся высокими технологиями, сделала «Ламаар энтерпрайзис» предложение о враждебном поглощении.[32]32
  Враждебное поглощение предполагает, что потенциальный инвестор делает акционерам компании публичную оферту (предложение) по покупке акций без получения предварительного одобрения топ-менеджмента компании. Однако сама продажа акций акционерами происходит добровольно, в рамках процедуры, установленной законодательством


[Закрыть]

Дин пытался блокировать продажу, но оказался в меньшинстве. «Накамичи» купила «Ламаар энтерпрайзис» по очень выгодной цене – за двадцать два миллиарда долларов. Дини пообещали пожизненный контракт и полную свободу творчества. Его заверили, что все останется по-прежнему, только теперь Дини избавится от груза финансовых проблем, мешавшего творческому процессу.

Главным управляющим стал Айк Роуз. Первоочередной своей задачей он счел рост цен на акции. Еще бы: по контракту Роуз получил преимущественное право на покупку акций на сумму десять миллионов, а это серьезный стимул.

Айк из кожи вон лез, чтобы оправдать доверие новых владельцев, – строил планы исключительно с дальним прицелом, формировал новые бизнес-команды, отыскивал на карте места, куда не ступала нога индустрии развлечений, распахивал их, боронил и удобрял. Дин Ламаар очень скоро понял, что свобода творчества и вес в корпорации между собой никак не связаны.

Ламаар по-прежнему был первым человеком в компании. Его называли патриархом, иконой, брендом, которому доверяла вся Америка. Он играл роль боевого слона, ему разрешали снимать никому не интересные фильмы для никому не интересных аттракционов. Он был министром без портфеля, однако, несмотря на столь незавидное положение, усугубляемое старостью как таковой, и слышать не хотел о том, чтобы оставить свое детище. Кеннеди, Барбер и Лебрехт держались вместе с Ламааром. Через день после похорон они разом ушли на пенсию.

В статье имелся и ответ на мучивший меня вопрос об одновременности ухода Кеннеди, Барбера и Лебрехта. Свет на их решение проливали последние несколько абзацев.

«Не вызывает сомнений тот факт, что Клаус Лебрехт, Митч Барбер и Кевин Кеннеди сделали огромный вклад в развитие индустрии развлечений. Однако они лишь последователи. Неудивительно, что, когда скончался их лидер, для этих выдающихся людей в обновленной „Ламаар энтерпрайзис“ не осталось места.

Клаус Лебрехт так объяснил свой поступок и поступки своих друзей: „Мы могли бы отойти отдел постепенно. Мы могли бы тянуть время, цепляться за компанию, за карьеру, за молодость наконец. Однако мы знали, что наша эпоха кончилась. Мы ушли из компании так же, как пришли в нее, так же, как работали в ней полвека, – мы ушли как команда. Мы уверены: Дин Ламаар одобрил бы наше решение“».

Терри уединился со статьей в туалете – и застрял. Зазвонил телефон. На проводе оказался Брайан.

– Послушайте, Майк, если я сообщу ФБР одну вещь, они с вами поделятся?

– Ни за что. Лучшие зацепки ФБР оставляет себе. У них любимое занятие – вызвать нашего брата на пресс-конференцию и заявить что-нибудь типа: «Полковник Мастард делал это в консерватории посредством подсвечника». А мы знай челюсти на полу ищем – у нас-то никаких улик не было. Но давайте ближе к делу. Какие ценные сведения вы сообщили ФБР?

– Мы тут пытались узнать, почему террористы требуют именно двести шестьдесят шесть миллионов четыреста тысяч, и, кажется, кое до чего докопались. Пять лет назад «Ламаар» выпустила фильм под названием «Рождество в кругу семьи». Кассовые сборы составили ровно двести шестьдесят шесть миллионов четыреста тысяч. По-моему, это не простое совпадение.

– «Рождество в кругу семьи», говорите? Мы с женой его смотрели. Это как семья собралась на праздник и кто-то убил отца?

– Именно. А потом выяснилось, что папаша принуждал к сексу родную дочь, а когда она выросла, взялся за внучку.

– Классика жанра. Я понятия не имел, что это «Ламаар» сняла.

– Сняла-то она сняла, да не все так просто. Когда Айк Роуз прочитал сценарий, он сразу понял: у фильма большое будущее. Но поставить в титрах слово «Ламаар» у Роуза рука не поднималась. Поэтому он создал дочернюю киностудию под названием «Стоп-кадр студио». С тех пор все фильмы из категории «не рекомендуется подросткам моложе 17» выпускает именно «Стоп-кадр». Прибыль огромная; правда, некоторые ретрограды считают, что «Ламаар» поставила пятно на своей репутации лучшего друга детей. И называют «Стоп-кадр» «Срам-кадром».

– А не было ли подозрительных происшествий, когда фильм снимался или когда вышел в прокат? – спросил я. – Может быть, уволили кого-нибудь из актеров? Или урезали гонорар сценаристу? Ведь не просто же так у «Ламаар» требуют выкуп в сумме кассовых сборов, до последнего цента?

– Нет, все было в порядке. Съемки проходили без скандалов и завершились точно в срок. Никого не уволили, не заменили, не обделили. Атмосфера была самая дружелюбная. Фильм стал блокбастером, побил все рекорды по сборам и номинировался сразу на трех «Оскаров» – за лучшую женскую роль второго плана, за лучшую режиссуру и за лучший оригинальный сценарий. Правда, не получил ни одного.

– А что вам сказали в ФБР в ответ на ваши соображения о сумме выкупа?

– Ничего.

– ФБР в своем репертуаре. Ждет, пока полиция все раскопает, а потом примажется. – Я поблагодарил Брайана и позвонил Гэрету Черчу, старшему агенту ФБР по расследованию дела «Ламаар энтерпрайзис». Мне уже приходилось работать с Гэретом, и я ему почти симпатизировал. Гэрет не такой урод, как большинство фэбээровцев, а уж я-то на них достаточно насмотрелся.

– Привет, Ломакс, – гаркнул Гэрет. – Чего звонишь? Надумал сделать информационный вклад в банк ФБР или, наоборот, хочешь отозвать активы?

– Я звоню, Черч, чтобы дать вам, доблестным банковским служащим, одну наводку. Тебе ни о чем не говорит словосочетание «Корпорация „Мультипликация“»?

– Ты о троих стариканах? Проснись и пой, Ломакс. Мы их уже допросили.

– А со скромными полицейскими делиться, конечно, не обязательно.

– Мы их допрашивали вчера, когда отдельные ну очень скромные полицейские катались на частных корпоративных самолетах, вели беседу с Дэнни Игом, а вернувшись, даже не почесались поделиться с коллегами из ФБР.

– Черт! Ненавижу, когда меня ловят на нежелании сотрудничать. Отчет надо было еще утром послать.

– Побереги бумагу, – посоветовал Гэрет. – Мы уже отправили к Игу своих людей. С утреца.

– В таком случае, пока ты на волне межведомственного сотрудничества, может, сообщишь, что вытянул из Кеннеди, Барбера и Лебрехта?

– Тю! Вытянул, скажешь тоже! Три старых хрыча давно думают только о собственном простатите. Мы, конечно, всех деталей им не раскрыли, сообщили только о вымогательстве. Они в один голос заявили, что до такой степени ненавидеть «Ламаар» может только Дэнни Иг.

– Они заявили! А ты и уши развесил. Ты уверен, что у них рыльца не в пушку?

– Ломакс, всем троим за восемьдесят. У них энергии не хватит и барбекю организовать, не то что такой сценарий измыслить. И потом, где мотив?

– Я, конечно, неуверен, но мотив может быть тот же, что у Ига. Не исключено, что Дин Ламаар и их нагрел на деньги.

Например, на двести шестьдесят шесть миллионов четыреста тысяч баксов.

– Вообще-то это сумма кассовых сборов за один ламааровский фильм.

– Как мило с твоей стороны, что ты все же соизволил поделиться этой пикантной новостью с полицией Лос-Анджелеса.

– Знаешь, Ломакс, в чем между нами разница? В том, что я обожаю, когда меня ловят на нежелании сотрудничать. По-моему, «Ламаар» никаких двухсот шестидесяти шести лимонов трем старым чудилам не должна. Но если тебе приглючился мотив, давай поезжай к ним, побеседуй – глядишь, что и раскопаешь. В конце концов, для того чтоб нанять профессиональных киллеров, совсем не обязательно быть прытким, как кузнечик.

– Профессиональных киллеров, Черч? Похоже, тебе кое-что известно.

– На самом деле нам удалось установить только личность убийцы Эдди Элкинса. Мы просмотрели все видеозаписи в день убийства.

– А я думал, этим мы занимаемся.

– У вас людей маловато, а ФБР всегда спешит на помощь. Нам известно имя убийцы, у нас есть его фото, и не одно. И у нас имеются очень серьезные соображения относительно еще двух убийц.

– Может, поделишься этими соображениями с коллегой из ПЛА?

– Завтра, Ломакс, состоится общее собрание подразделений особого назначения. Ровно в девять утра. ФБР в моем лице просит тебя, друг, принять искреннее приглашение на это мероприятие. Я как раз сам собирался звонить.

– Что бы мы, недостойные, без тебя делали. До завтра, Черч.

– А ты знаешь, что бывает на общих собраниях подразделений особого назначения? – Терри в ответ на мое сообщение возвысил голос. – Собирается кучка копов и начинает выяснять, чей больше.

– Биггз, по-моему, такие конкурсы – твой конек.

– Должен же кто-то служить образцом. Для этого я и хожу на собрания.