Текст книги "Вселенная шай-ти (СИ)"
Автор книги: Мария Котикова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)
Смешно даже, так в реальной жизни не бывает. В ней оказалось иначе: ни языка, ни друзей, ни способностей. Только абсолютное незнание всего и безысходность вперемешку с отчаянием.
Соня могла теперь сказать на собственном опыте: возможно все. И повзрослеть за одну ночь – тоже.
Все детские мечты и иллюзии разбились вдребезги за каких-то… пару часов, наверное. Вслед за ними растаяла дымкой надежда на спасение. И не мелькнула даже мысль, что здесь, в этом космосе она может быть кому-то нужна, ее может кто-то искать.
Никто, никак – некому.
Соня кусала губы, мотала головой из стороны в сторону и стискивала кулаки. Она выживет, обязательно выживет! И выберется из этого места – она не знает еще пока как, но свято верит в будущую возможность. А пока ей оставалось только твердить, как молитву, удерживающую сознание от угасания:
– Жить… Я хочу жить…
Она бы так и сидела еще долго-долго, если бы у самой клетки не остановился Богомол – ему нечего было опасаться, Соня не дотянулась бы до него, даже если бы могла навредить. Но полоска рваных царапин через все его лицо приятно согрела душу – кто-то может достать! Да, у нее нет когтей, но здесь есть те, у кого они есть! Изнутри поднялось какое-то несвойственное ей злорадство.
Даже плакать перехотелось.
– А, очнулась, крошка! Это замечательно! – оскалился Кор-ар. – Ридж!
Откуда-то сбоку к Кор-ару подскочил здоровенный лев, только прямоходящий. С перепутанной лохматой гривой, золотисто-карими глазами и внушительными клыками. Соня углядела в перепутанной гриве уши – не маленькие и круглые, а длинные, кроличьи. Одет этот лев был в брюки цвета мокрого мха. Под короткой шерстью бугрились мышцы – такой шею свернет и не заметит.
Но его пояс привлек Соню больше, чем сам инопланетянин. Здесь такие – с кучей каких-то полосочек, которые на деле оказывались карманами – носили почти все, кого девочка увидела за время путешествия. Дотронулся до кармашка – достал необходимое чудное приспособление, уменьшенное до размера спичечного коробка.
А еще здесь носили на руках браслеты. Обычные, металлические, даже почти без рисунка – просто пара пересекающихся полосок. Только вот зачем они были нужны, Соня пока не знала.
– Надень на новенькую ошейник. Только смотри, чтобы аккуратно! Зверь редкий, хрупкий. Но вроде смышленый.
– Мощность ставить минимальную, господин Кор-ар? – проведя широкими ладонями по поясу и нащупав карман с запасным ошейником, деловито уточнил Ридж. Ему было плевать на зверей – это была просто работа, которую надо выполнять хорошо. И чтобы животное не пострадало.
– Среднюю, – подумав с минуту, решил Кор-ар. – Но с увеличением от минимума. Сразу начнет соображать – хорошо.
И уставился на стоящую посреди клетки самочку. Не мигая и не отводя взгляда. Зверь посмотрел на него в ответ, и тогда Кор-ар улыбнулся, раздвинув жвала.
– Особых проблем у тебя быть не должно.
Ридж склонил голову:
– Хорошо.
И мир снова перевернулся, не с ног на голову, а сделав какое-то недосальто – но Соне хватило и этого. Она никогда не дралась, даже в младших классах, кода мальчишки дергали ее за косички, отнимали портфель или пенал. Просто стояла и плакала. Редко когда находила в себе моральные силы хотя бы хлопнуть раскрытой ладонью обидчика, не то что побежать за ним или перепрыгнуть через парту или стул. И на физкультуре тоже перебивалась с двойки на тройку. Канат так и остался недосягаемой высотой. А игру в баскетбол или футбол она пережидала на лавочке запасных.
Здесь же этот лев требовал от нее все: прыгать, лазать, бегать. Соня сначала не понимала, чего от нее требуют, зачем ей лезть через какие-то трубы и сетки – но пара разрядов током быстро отучили от непонимания и нежелания. И невозможности сделать.
Железные браслеты, обхватившие шею и запястья, не оставляли времени на раздумья: каждая ошибка провоцировала электрический разряд. Сначала слабый, но чем дольше она не понимала задачу, тем сильнее и продолжительнее он становился.
Соня плакала и отказывалась выходить из клетки, но результат всегда был одинаковым: в конце концов она просто теряла сознания от боли. Однако следовало отдать ее мучителям должное: они ни разу не переступили черту, не причинили ей действительно непоправимого вреда, который невозможно было бы устранить без медикаментозного вмешательства. Силу любого воздействия вычисляли с точностью, которой позавидовал бы даже хирург на сложнейшей операции.
И она стала пытаться угадывать требования, запоминать фразы, которые ей кидали, словно кость собаке.
Постепенно она узнала, что льва зовут Ридж: это слово повторял Богомол, когда звал своего помощника. Еще она узнала, что ‘молчать’ будет ‘дарм’, ‘сидеть’ – ‘ритэ’, а ‘прыгать’ – ‘шиасс’. Эти слова ей буквально выжгли на подкорке.
Показывать зрителям ее начали почти сразу, через пару дней после появления в зверинце. Кор-ар учел, что имеет дело с разумным представителем пока еще неизвестного Альянсу вида, хоть и поставил людей на заведомо низшую ступень эволюции. Он даже историю сочинил, которая объясняла если не все странности животного, то многие.
Соня была умной и быстро училась. Вернее, запоминала, что можно, что нельзя, а что придется делать в любом случае. И подмечала мелкие детали – это было, наверное, самым важным. Например, как оказалось, инопланетяне реагировали не на мимику, а на чувства и эмоции. К ее клетке никто никогда не приближался, когда у нее было злое или больное настроение, а вот при хорошем дети чуть ли на силовой экран не лезли. Особенно они радовались, если Соня корчила смешные рожицы или к решетке подходила. В такие дни ей в качестве поощрения давали местные ягоды-фрукты.
Она была кроткой и послушной, спешила выполнить любой приказ, даже если не понимала его с первого раза. Иногда Соне казалось, что еще немного – и она научилась бы тапочки приносить Риджу и Кор-ару. Конечно, если бы их здесь носили, а у нее был к ним доступ.
Когда становилось совсем невмоготу, Соня начинала перебирать содержимое своего рюкзака: раскладывала на стопки и смотрела, трогала, вспоминала дом. Все книжки, тетрадки у нее отобрали, но мелочевку – пару карандашей, ручек, ластики в виде цветов – оставили. Как и плюшевого зайца с ушами в горошек, и мешочек с разноцветным бисером и разнокалиберными бусинами. Были бы нитки, начала бы плести – но их не было, так что Соня просто перебирала свое рукодельное богатство.
Информации, чтения не хватало катастрофически. Сейчас она обрадовалась бы и учебнику по геометрии, но больше всего Соне было жаль две библиотечные книжки: сказки братьев Гримм она брала с собой для младшей сестры, а вторую – старый и потрепанный томик мифов и легенд народов мира – для себя.
Время Соня измеряла по посетителям и приемам пищи. Так она насчитала восемь рабочих дней плюс один выходной. Может, на самом деле их было больше, но разделить иначе у Сони не получилось.
И от излишней скромности пришлось избавиться очень быстро. Раз в полторы местные недели ее купали: окунали в большой таз, терли мягкими тряпочками, чистили зубы, а потом еще и сушили у большой вентиляционной трубы-фена. Тут уж не до скромности и стыдливости.
Было противно.
– Это ничего, человек вообще многое выдержать может! – утешала себя она. – А я человек, пусть маленький, но человек! Я не зверь, не животное, я думаю, разговариваю, учусь. Я не потеряю себя, я не перестану быть Соней…
Инопланетяне не понимали ее речь – принимали за какие-то забавные звуки. Так птицы чирикают, летучие мыши пищат, кошки мяукают. Если бы Соню хоть кто-нибудь услышал, понял, что она говорит!
Но взгляды посетителей горели обычным праздным любопытством. Их совершенно не волновало, что поведение землянки скорее похоже на их, чем на звериное.
Подражательство. Был на Земле такой термин. Так обезьяна передразнивает человека, а попугай повторяет выученные за человеком слова. Даже в предложения складывает!
Для инопланетян у Сони не было разума. И они смеялись над ее попытками что-то сделать или сказать.
Кор-ар наблюдал за своим новым приобретением и радостно потирал клешни: не прогадал! Все окупилось: все затраты, все вложения! Самка действительно оказалась соображающей более чем быстро! Не высший разум, но вполне так рабочий! Звезды текли в его карман сплошным потоком.
Как же эта землянка отличалась от тех животных, которые жили в его Зверинце! Во всех семи изученных и обжитых галактиках любой вид был опасен. Даже маленькие насекомые – вернее, особенно они – не говоря уже о млекопитающих и яйцекладущих. Среди них были и смертельно ядовитые – один укус, и ты уже среди предков; и кровососущие, нападавшие роем и не оставлявшие через несколько минут даже скелета; и закованные в панцирь с головы до кончиков когтей – ни одному клыку пробить не под силу.
Перечислять можно долго, проще открыть Большую Энциклопедию Живых организмов семи галактик. Каждый вид – опасен. А эта самка…
Хрупкая и нежная: любое сильное прикосновение ранит, любой удар может вызвать перелом, укусить – не способна, оцарапать – тоже. Яда нет, клыков нет, когтей – тоже нет!
Уникальное животное.
‘Чудо с края вселенной! Абсолютно безопасно! Такого вы не найдете больше нигде!’ – пестрели афиши и рекламные корабли по всему городу, завлекая клиентов в глубины Зверинца.
Посетители шли, и шли, и шли. Просили погладить, сфотографироваться, предлагали даже выкупить за баснословные деньги. Но Кор-ар стоял на своем: не продается, и трогать нельзя, нечего травмировать зверя – вынашивая, однако, мысль вывести Соню на поводке и в ошейнике на какой-нибудь званый вечер.
Показать товар лицом. И договориться о доставке и продаже таких же – если зверь не подведет.
Кор-ар даже мысли не допускал, что Соня может думать, анализировать, а самое главное – учиться. Не может, не имеет права, он уже все решил, распланировал, рассчитал. Каждую неделю отчет от Риджа получает: дрессировка идет семимильными шагами! Даже браслеты с ошейником уже почти включать не приходится!
Богомол предпочел забыть, отодвинуть в самый дальний угол памяти информацию о том, что купленная им самка разумна. Ему не было это нужно – и он забыл. А остальные не знали и не догадывались. Только Тан в своей далекой лаборатории иногда поднимал материалы, полученные при осмотре землянки, да ухмылялся в усы. Что эта самка когда-нибудь станет крахом Кор-ара и всего Космического зверинца, он даже не сомневался. Все дело во времени.
Соня, лишенная общения и возможности хоть с кем-то обсудить ситуацию, начала записывать на пол под подстилку все, что видела сквозь решетку клетки. Постепенно из маленьких осколков этой реальности складывалась картина. Так собираешь мозаику из нескольких тысяч деталей: сначала перед глазами только яркие картонные квадратики, но после многих и многих часов упорного труда становятся видны горы, море, маленькие домики. Кусочки целого.
Главное, потом не забыть стереть карандаш.
Так, в месте, куда Соня попала, главным был Богомол Кор-ар. И его слушались не только подчиненные, но и посетители, почтительно уступая дорогу, кланяясь и шипя вслед проклятия. Последнее Соня ни с чем бы не спутала: гадости могут говорить и с улыбкой, но взгляд не подделаешь – он так и останется остро-колючим, завистливым.
Кроме льва Риджа, который отвечал за дрессировку зверей и самой Сони, на Богомола трудилась еще уйма сотрудников. Охрана, уборщики, продавцы, экскурсоводы, врачи – всех и не упомнишь! Но так дело обстояло в любой серьезной организации на Земле: невозможно чтобы работа громадной корпорации осуществлялась всего с помощью двух человек, даже если большая часть действий компьютеризированы. Как минимум требуется обслуживающий персонал, поддерживающий технику в рабочем состоянии.
Тонкокостные и полупрозрачные создания, похожие на плотное желе, медленно ползали по коридорам, продавая всякие сувениры и мелкие закуски. У них были смешные длинные уши, а еще три ряда зубов – медузы с акульими зубами, но весьма мирные и, вроде как, смешливые. Если производимое ими бульканье можно было назвать смехом. Они ловко маневрировали среди толп посетителей, придерживая короткими руками-щупальцами на круглых колеблющихся животах лотки с фигурками животных.
Еще мимо Сониной клетки постоянно пробегала стайка щебечущих колибри – только они были раз в двадцать больше, с большими клювами и крыльями, заканчивающимися четырехпалыми ладонями. Голоса у них были противные и высокие, настолько, что у Сони вечно закладывало уши, особенно когда они начинали смеяться – словно когтями по грифельной доске скребли. Эти птички отвечали за еду – именно они кормили Соню. А иногда тайком подкладывали на тарелку с бурдой непонятного серо-зеленого цвета сладкие фрукты. Им было жалко Соню, она казалась им какой-то одиноко-несчастной.
Время от времени мимо клетки проходили охранники той же расы, что и Ридж – только они были опрятнее, гриву заплетали в сложносоставные косы, и улыбались чаще и ярче, улыбкой почти такой же яркой, как их алые костюмы с синими нашивками на рукавах. Они никогда не обращали на Соню внимания, считая ее частью интерьера: что на нее смотреть? Клетка работает и ладно!
Уборщики здесь не убирались сами, только следили за техникой, которая выполняла всю работу. Соня знала двоих: старого, серебристо-серого от времени ящера и молодого яркоперого попугая. И если первый мерно и методично проверял за техникой каждый метр, то второй вечно куда-то бежал, спешил, разве что из перьев не выпрыгивал.
Были и другие, но Соня не всегда успевала их рассмотреть: мелькали раз или два, вот они есть, а вот их уже и нет, и не скажешь даже, после на кого похожи и чем занимаются.
Только врача-ветеринара, к которому она попадала время от времени, Соня запомнила чуть ли не лучше Кор-ара и Риджа вместе взятых. Он смешно вздыхал через длинный нос и тянулся потрепать ее по макушке. Соня заглядывала ему во все шесть глаз сразу, сначала пыталась что-то объяснить, сказать, думая, что хоть врач разберется, назовет ее разумным существом, а не зверем, но потом поняла: бесполезно. И для этого слона-муравьеда она была лишь животным, безмерно трогательным и необычным, может даже любимым, но и только. И тогда Соня стала читать ему стихи: Пушкина, Фета, Шекспира – всех, кого учила и помнила. Даже детские считалки! И ветеринар, раз за разом слыша издаваемые ею звуки, начинал смеяться, хлопать в ладоши или, подхватив Соню на руки, осторожно гладить по голове.
Иногда ей удавалось искренне ему улыбнуться.
Соня считала расположение собственной клетки очень неудачным: из нее почти невозможно было рассмотреть залу-коридор, не говоря уже о соседних клетках. Этот коридор круглосуточно освещался длинными матовыми лампами, днем – сильнее, вечером и ночью слабее. Окна, видимо, считались недосягаемой роскошью, потому что за время пребывания в Зверинце Соня видела их всего пару раз: под самым потолком в медицинском кабинете, в личном офисе Кор-ара и в главном холле, где оно было куполообразным и занимало почти всю крышу. Соня не отказалась бы, чтоб ее клетку поставили там. Пусть инопланетян в два раза больше, зато видно улицу, корабли и кусочек неба. А в ее клетке не рассмотреть ничего, кроме точно такой же клетки напротив да золотисто-бежевых стен с белыми разводами.
Единственное развлечение – инопланетяне. Да и то весьма условное.
Рабочие дни выматывали и морально, и физически: все эти толпы, руки, взгляды – от них к концу восьмого дня хотелось закрыться чем и как угодно. Но ее клетка стояла на самом виду. Приходилось терпеть. Зато в свой законный выходной Соня отдыхала. Просто лежала с закрытыми глазами и вспоминала какие-то дорогие сердцу мелочи. И повторяла услышанные и понятые слова – пока обрывки, но она обещала себе, что рано или поздно научится спрягать их во фразы и предложения.
– Дар ти – ‘клетка’, карссши – ‘купи’, майлен – ‘мама’…
Звуки драли горло, не желая складываться как надо – не приспособлена она была к этой речи. Но Соня пыталась, раз за разом, каждый день. Посетителям, наверное, казалось, что это она так чирикает.
Мимо Сониной клетки проходили разноцветные пучеглазые рыбы, укутанные в сферы с водой и обвешанные украшениями с головы до кончика хвоста, мифические мантикоры, настолько огромные, что выпрямиться в большинстве залов во весь рост было для них проблематично, плюшевые зайцы со злыми маленькими глазками-пуговками, цветочки, шустро перебирающие листьями-лапами, и многие, многие другие… Конечно, окружающие ее инопланетяне назывались как-то иначе, но Соня не знала, как и старалась запоминать их, придумывая и давая имена по ассоциациям.
Иногда сюда приводили школьные экскурсии. У инопланетян же есть школы – должны они где-то учиться! И университеты тоже есть, Соня была в этом уверена.
Дети на любой планете – дети, их со взрослым никогда не спутаешь, слишком другие. Шумные, где-то забавные, где-то жестокие, больше увлеченные разговорами друг с другом, чем тем, что им рассказывают учителя. Казалось странным, что и Соня когда-то была такой же – ребенком.
Как давно это было? Месяц, два, три назад? Или уже прошло полгода с тех пор, как поселили в эту клетку? А может – дольше?
Об этом Соня старалась не думать.
От этой мысли она вполне могла сойти с ума.
Кор-ар мог бы ответить на этот вопрос не задумавшись: Соня приносила ему стабильный доход на протяжении почти трех месяцев, о чем свидетельствовали ведомости и отчетные документы. Для девочки же единственным показателем прошедшего времени стало небольшое понимание языка, на котором здесь, в космосе, говорили. Не все, но многие. Соня предположила, что это универсальный язык, которым пользуются различные расы инопланетян, как английский на Земле. А кроме английского языка существуют еще французский, испанский, китайский, итальянский, греческий и многие другие. И у каждого из них – свои диалекты.
Здесь все то же самое. Только вместо народов и рас с континентами и странами – представителями разных планет и уголков вселенной.
Но послушать иногда было интересно, даже если понимала Соня, дай бог, через слово на третье. Особенно учителей.
– Дети, немедленно прекратили этот шум и подошли к первой клетке. Здесь мы видим прекрасный экземпляр Яркашасса, гигантской многоножки, обитающей почти на всех планетах Альянса. Наиболее распространен в широтах с влажным климатом и большим количеством болот, так как…
Далее следовала развернутая лекция о животных, о местах их обитания, особенностях в строении организма, орудиях защиты и методах поимки.
Так Соня узнала, что в клетке напротив – единственной, которую она видела – сидели Черхши: парочка каких-то непонятных черных комков с зубами, рогами и острыми хвостами. Вредные, наглые, привязчивые создания, так и норовившие что-нибудь украсть. Или состроить рожу попротивней. Соня звала их пересмешниками, пока среди разговоров посетителей не разобрала их настоящее имя. В целом эти Черхши были безобидны и почти безопасны.
После них все экскурсии останавливались рядом с клеткой Сони. К любопытным взглядам за долгое время привыкаешь, и начинаешь обращать на них внимания не больше, чем на надоедливого комара, который только жужжит, но не кусает.
– А этот зверь называется Землянка. Мы можем видеть, что это несчастное создание совсем не приспособлено к суровой жизни в сколько-нибудь агрессивной дикой природе. Клыков, как и когтей, у нее нет совсем, не говоря уже о яде. Волосяной покров занимает сравнительно небольшой процент от площади всего тела, что позволяет заключить – животное живет в теплом, но отнюдь не жарком климате. Кожа очень нежная, мягкая, кости – хрупкие. Всеядна. Неразумна, но склонна к подражательству. Строение горла позволяет ей с легкостью повторять нашу речь. Довольно сообразительна, легко поддается дрессировке.
…И всего раз девочке встретились иные инопланетяне, не такие, как обычные посетители, мечтающие увидеть диковинку… Они словно смотрели глубже и дальше всех, проходивших мимо.
Большеглазые, с узкими лицами, вздернутыми носиками и парой усиков, расположенных в районе висков – их лица можно было сравнить с человеческими. Но и только. Тела вытянутые, тонкие и обманчиво хрупкие, три пары рук и на каждой ладони по три длинных подвижных пальца, за спиной крылья насыщенного изумрудного цвета.
Эти пять инопланетян не мигая смотрели на Соню и не пытались даже перевести взгляд на что-то другое.
Ее изучали, слушали, анализировали, зацепившись за что-то, видимое только им.
А потом на их точеных, почти эльфийских лицах проступило удивление пополам с ужасом: они поняли, кто сидит за этой решеткой.
– Несчастная…
– Бедное дитя…
– Как такое вообще возможно?
Ближайшая бабочка-фея протянула тонкую руку сквозь светящиеся решетки и нежно дотронулась до Сониной щеки. Ее не обожгло и не ударило током – посетитель же! И, странное дело, у Сони не появилось даже мысли отшатнуться от нежеланного контакта, отойти вглубь собственной норы. Ведь они такие же зрители, как и все, они не должны были отличаться от окружающих!
Но отличались.
И Соня знала это где-то внутри себя.
– Какая трагедия – такой ум, столько чувств и за решеткой, будто зверя… За что так с тобой?
– Можно ли помочь?
– У нее знакомый голос…
– Ты думаешь?
Соня почти не понимала их певучие голоса, тяжелые и душные, как знойное летнее марево. Обрывки слов ничего не давали – как можно связать ‘зачем’, ‘голос’ и ‘мысль’?
– Мы услышали.
– Мы передадим.
Черная бездна космоса смотрела в сердце голубого неба Земли. Соне пытались сказать: ее не бросят здесь, не оставят теперь, когда голос услышан, когда разум откликнулся.
– Жди…
– Продержись…
– Совсем немного…
Фея убрала руку, и наваждение пропало. Соня быстро отошла к самой дальней стене клетки и забилась в угол. Ей безумно захотелось заплакать, кусая губы и размазывая ладонями по щекам соленые капли.
Казалось, только что она прикоснулась к чему-то большому и сияющему, а теперь это отобрали. Поманили, приласкали и швырнули камнем.
Было больно и грустно.
От ее клетки медленно отступали инопланетяне, похожие одновременно на эльфов и бабочек.
Обновление от 11.09.2015 г.
***
Прошел день, за ним другой и третий, и встреча поблекла в памяти Сони. В самом деле, что это за глупости! Погладили, ласково обратились вместо тычков и криков, а она и пошла, и уши развесила, и разве что не разрыдалась от облегчения! Решила – отличаются эти инопланетяне, человека в ней разумного видят. Ошиблась.
Жизнь ее так и текла вперед своим черепашьим ходом. Незаметно для Сони прошло больше половины человеческого года. По космическому летосчислению планет Альянса – меньше четырех месяцев.
Соне исполнилось четырнадцать лет, но чувствовала она себя уставшей и измученной жизнью старухой. Да еще и в довесок к этому ощущению безбожно ныла спина: просквозило. Как оказалось, здесь сквозняки тоже очень даже бывали! Неприятное открытие получилось.
Кор-ар, конечно же, заметил, что его драгоценный ‘зверек’ вел себя странно – лежал, не двигался, ел плохо – ветеринара на уши поднял, Тана вызвал, не поленился. А потом, услышав вердикт доктора и ученого, орал на подчиненных так, что стены тряслись. Не уследили, застудили, погубили! Дармоеды, за что он им всем зарплаты платил!
Девочку перевели в новую клетку – Соня про себя ее называла камерой. Она была угловой, с теплыми полами и лежанкой-деревом от одной стены до другой – все часть интерьера вип-класса! И, самое главное, с окном и видом на город: на огромные с острыми шпилями башни-дома, снующие туда-сюда корабли на высоте облаков, яркие рекламные вывески, парящие в воздухе. И солнце – огромное бледно-голубое солнце с белоснежной короной. После многих недель искусственного освещения Соня посчитала, что вот оно – счастье. Пусть спрятанное за стеклом и решеткой, но вполне ощутимое. Она часами просиживала под солнечными лучами, блаженно зажмурившись от удовольствия. Оторвать ее от этого времяпрепровождения могла только необходимость вновь идти к ветеринару за очередной порцией лекарств: застуженная спина проходила долго и неохотно. Нет-нет, а напоминала о себе резкой болью при неаккуратном движении, и тогда вновь начиналась свистопляска: Кор-ар орал, подчиненные трепетали, а Соня досадно морщилась, мечтая о теплом одеяле.
Соня не знала, что в ее немного устоявшейся жизни планировались перемены. Кор-аром, естественно. Он решил, что его дрессированную самочку уже пора выводить на люди, а именно на закрытое мероприятие для самых богатых и именитых деятелей планеты. На поводке и в наморднике, как же без этого!
Более того, Кор-ар уже планировал начать принимать заказы на разведение и доставку подобных зверей – не раз клиенты спрашивали, интересовались возможностью приобретения. А кто Кор-ар такой, чтобы упускать собственную прибыль? Правда, в безопасности зверька большая часть интересующихся все еще сомневалась, но этот вопрос и должен был решить вывод самочки в свет. Что нынешняя звезда Зверинца и здесь его не подведет, Кор-ар даже не сомневался.
А Соня спала и совершенно не знала о планах Богомола. Что ей до них? Лишь бы не трогали да Кошко-ящеру на опыты не сдали, а к остальному она уже притерпелась. Смирилась даже почти. Только задремывать стала чаще: там, за гранью этой реальности, становилось легче.
Когда-то Соня путалась и блуждала по дорогам снов, не знала, как выйти из них в реальность, просыпалась в слезах и с криком. Потом, во многом благодаря Графу, пришло понимание существующих там законов, а вместе с ним и умение: заблудиться стало гораздо сложнее, а уйти от кошмара – легче.
Сейчас ей часто снился дом, родные, друзья, то, чего так не хватало, что манило своим уютным теплом. Реже – что-то волшебное и чарующее. Соня только улыбалась, когда ей снились сказки: это значило, что где-то еще родился новый мир, обрел плоть и кровь. И совсем редко – кошмары, тягучие и вязкие словно смола, железным обручем опоясывавшие горло – не продохнуть. Но… Их вполне хватало и наяву, и во сне они уже не казались такими страшными.
Что Соня никогда не могла предсказать заранее, так это то кем она окажется в очередном сне: человеком или зверем, участником или просто наблюдателем. Каждый раз – новое рождение, новая шкура, новое чувство. В этом были свои прелесть и ужас. Бывало, что она просыпалась, а сказать не могла, что она – человек по имени Соня, а не какая-нибудь белка из Волшебного леса.
Сны же всегда были… Одни сплошные дороги они были, а не сны! И ходишь по ним ночь за ночью, ищешь встречи с самым главным в своей жизни человеком, чей пульс она слышала в своем. Чаще мимо проходили, не там сворачивали, но пару раз удалось встретиться, пусть и памяти от этих снов было с наперсток: бег по шпалам к исчезающему в дожде перрону, содранные колени и локти да тихий голос на ухо: ‘Подожди, подожди еще чуть-чуть!’
Соня не пыталась даже предположить, что сулила ей эта невозможная встреча в реальности, но верила: хорошее. Иначе не разводили бы их в мире снов так настойчиво – каждый раз словно через толщу воды шла, до крови обдирала руки, пытаясь удержать в них нужную нить.
Ни маме, ни папе, ни сестренке и двоюродным братьям такие сны не снились, Соня это точно знала. Они вообще редко когда видели что-то не из ‘игры подсознания’. А про это самое подсознание Соня и сама могла многое рассказать – это когда думаешь, варишься в собственных мыслях и проблемах, и глубоко заснуть, ступить на дорогу не получается в итоге. Вот и снится всякая чепуха, или варианты решения, или, что хуже, кошмары.
А ее сны… они всегда были совсем другие! Но взрослым о них не рассказать, нельзя. Как и о тех, кто прятался в темноте, питался людским страхом и мог утянуть на глубину или опрокинуть зажженную свечу в доме. Были и те, кто жил на улице, ходил по своим дорогам – хорошо если просто мимо. И те, кто провожал и стерег, отгонял темноту – они встречались редко, но Соня всегда испытывала к таким провожатым острое чувство благодарности. Беду отводили.
Прабабушка, старенькая, та, которая жила в деревне, в эти силы верила. И Соня от нее научилась. А родители и другая бабушка – нет. Они ругали прабабушку, мол, чепухой засоряешь девчонке голову, глупости всякие говоришь, сказочки! Та не спорила: куда ей тягаться с молодежью. Но исправно учила Соню: если в доме что потерялось, попроси найти домового; в лес не всегда ходить стоит, особенно если шороху навели городские, деревья поломали, зверей распугали, потому как тогда леший серчает, в топь завести может; некоторыми ночами по деревне не надо гулять – не из-за людей, тех, других, они – опаснее. А еще она исправно прикалывала к одежде Сони с изнаночной стороны булавку, от сглаза.
Соне очень не хватало ее, прабабушки Агафьи, с ее шершавыми руками, мягкими, будто пух, белыми волосами, и добрыми-добрыми глазами в обрамлении морщин-лучиков.
Ее два года как не было уже.
Только сирень под окнами деревенского дома цвела, как и прежде, пышно, склонялась до самой земли фиолетовым шатром. Как сильно любила Соня сидеть в ее тени под еще не жарким весенним солнцем на кособокой скамейке, которую сама же и сколотила! Вдыхать пьяный аромат и искать цветок, отличный от других, с пятью или шестью лепестками. Как все девчонки ее возраста, которые еще верили в чудеса и любовь с первого взгляда. И в то, что если найдешь четырехлистный клевер, будет тебе удача, что в венке, который плывет по реке в праздник Ивана Купалы, можно увидеть лицо своего суженного, а медный пятак под пяткой поможет написать контрольную на ‘отлично’.
Когда Соня вспоминала эти глупости сейчас, то против воли смеяться начинала. И начинало казаться, что она уже старая-престарая бабушка: руки и лицо в морщинах, а волосы давно растеряли весь цвет.
Но откроешь глаза – руки как руки. Обыкновенные. С аккуратными ноготками – ей их здесь подстригали раз в две недели – и линиями судьбы на тыльной стороне ладоней, которые сама Соня читать не умела.
В маленьком ручном зеркальце-ракушке – его когда-то мальчишки в классе на 8 марта подарили, девочка уже думала, потеряла его, а оно за подкладку рюкзака завалилось – отражались серые глаза… Кого-то, не Сони. У девочки дома они всегда были бирюзовыми в голубизну, а тут – серые. Слишком мало поводов для радости – вот это что значило.
Соня знала: Кор-ар доволен ее поведением. Еще бы! Она же такая послушная была, понимающая! Идеальный пример правильной дрессировки и воспитания – если забыть, что она не животное. Только Ридж начал странно смотреть, хмурился, когда отдавал команду сидеть или лежать. Догадывался, возможно, что Кор-ар всех обманывал, но не вмешивался. Своя шкура всегда ближе к телу, а и скажи он кому, что думал: их зверь-то и не зверь вовсе – засмеяли бы.
