Текст книги "Вселенная шай-ти (СИ)"
Автор книги: Мария Котикова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)
– Об этом лучше у Фенха спросите – он все-таки медик. А я рассказывала о… Вот ведь, забыла… – шей-ти нахмурилась, отматывая разговор на несколько фраз назад. – А! Об электрических импульсах. Так вот, поняв, что природа этих отношений носит импульсно-электрический характер, мы начали применять похожую систему и при создании техники, систем охраны, а впоследствии еще и машин и космических кораблей. И добились успеха. Наша техника продается ‘чистой’, без вложенного в нее импульса. И уже хозяин машины придает ей этот импульс, основанный на своих пульсе и электромагнитных волнах. Из-за этого разные шай-ти не могут пользоваться индивидуально настроенной техникой. И ни один из нас не сядет в корабль, ему не принадлежащий. Просто потому что не включится, программа запуска не сработает. С течением времени выявился любопытный эффект: считывая волны своего хозяина, наша техника начала развиваться и самообучаться. Так, например, в этот дом не сможет войти тот, кого уважаемый Тай-до-рю и вы, Соня, считаете врагом. А еще я не удивлюсь, если частичные познания вашего языка Ашай-ти получил не столько от вас, сколько от разговорной сережки, которую вы носите. Они же у вас парные, следовательно, настроенные на одну волну. И именно она помогла вам так быстро выучить шайтиан, хотя наш язык считается одним из сложнейших в космосе.
– И из-за этих импульсов ваша техника… немного живая?
– Да. Более того, она один из основных предметов торговли с Альянсом. Тут уже неважно, какая именно техника продается на сторону: медицинская, научная или общего пользования. Военная, естественно, в этот список никогда не входила.
– А если подделают?
– Невозможно. На всей вывозимой технике стоит система защиты, состоящая из импульсной волны создателя данной конкретной машины. Это идеальное средство защиты – одинаковых волн не существует, если это не пара. Они даже по цветам разные. При попытке взлома срабатывает команда на уничтожение или отключение систем питания, за исключением отвечающих за жизнеобеспечение, конечно. Отменить команду может лишь один из создателей. Альянс поначалу пробовал предъявлять нам претензии, но очень быстро замолчал: документы-то подписывали, а там этот пункт невмешательства отдельно обозначен, как и возможные последствия.
Аль посмотрела на Соню и зашлась веселым смехом: уж больно потешно выглядела собеседница, не только внешне, но и эмоционально! Столько ярких всполохов, один в другой – того гляди водоворот случится. Информации к размышлению много, не на один день.
– Аль… А ты-то откуда все это знаешь? Ты же… по местным меркам еще маленькая, ну, уже не совсем, но взрослой тебя стали считать относительно недавно. Ясное дело, по земным меркам ты мне если не в бабушки, то в матери годишься, но все-таки? Если это, конечно, не входит в слишком личную сферу?
В Соне взыграло любопытство, живое и подвижное, высунуло нос, повело хвостом и приготовилось к прыжку. Взять, узнать, расспросить – интересно же! То, что Аль – девочка непростая, было видно невооруженным глазом, и дело тут совершенно не в том, что ее тьма – Тай-до-но.
– Ну так, я же из семьи ученых-торговцев, специализирующихся как раз на технике и технологиях. Все детство то в лабораториях, то в космическом порту, то в магазине. Это сказывается. А пока меня считали маленькой, то не очень-то следили за тем, где я хожу и что слышу. Удобно в каком-то смысле, – Аль пожала плечами, заправляя за острое ‘цветочное’ ухо тонкую косичку с бубенцами. – Сейчас такого уже нет, все-таки третье лицо на планетах, мало ли, что лишнее сболтнут, а я Тай-до-но расскажу – проблем потом будет… Я хотела идти в обучение к Мастерам-по-технике-и-технологиям, до сих пор хочу. Оно мне близко, да и интересно: скручивать нити и накладывать их на созданное, оживляя и программируя.
– А я и не догадывалась даже, что ты технарь… Это Фенх известно, чем занимается, ну и Машехра тоже. Не совсем, конечно, просто сфера деятельности.
– Мы привыкли не особо распространяться о своей жизни с окружающими. Сами понимаете, что Тай-до-но всегда на виду, а вместе с ним и я.
– Понимаю, – согласилась Соня, отходя от окна и возвращаясь на диван. – Ты ягоды-то бери, для меня они слишком острые, а тебе вроде в прошлый раз понравились.
Аль кивнула и пододвинула к себе тарелочку с угощением. Соня долила в чашку воды, задумчиво всмотрелась в завивающийся пар: внутри буря и сотни вопросов, а впереди много часов обдумывания и раскладывания на полочки узнанного сегодня. И хотелось, чтобы поскорее вернулся Ашай: она соскучилась уже.
Медленно, глоток за глотком, они с Альтши выпили чай. Говорить ни одну из девушек не тянуло совершенно, и так было сказано больше, чем за все время знакомства. И уже на пороге Соня чуть попридержала Аль за рукав – подожди, не торопись – и, протянув упаковку с печеньем, улыбнулась:
– В этом нет ничего страшного, Аль. Попробуй отдать, хоть немного, раскрой ладони. Может для вас подобная близость болезненна, но когда сам отдаешь, а не по принуждению – должно быть легче. И если сами никому не расскажете, то никто и не увидит и не поймет. Но я думаю… твоей тьме это понравится. Ему тоже хочется получать, не меньше, чем тебе сейчас – отдать и разделить.
Шей-ти смотрела на нее долго, вдумчиво, потом кивнула и ушла. А через несколько дней, при новой встрече с ней и Тай-до-но, Соня услышала тихое ‘спасибо’ на два голоса – и радостно рассмеялась, уткнувшись макушкой Ашаю в живот.
*
Краска зазмеилась по телу темным узором от лодыжек до висков – выпуклая, темно-золотая, чем-то похожая на хну на Земле. Впитываясь, она оставляла на бледной коже яркий узор, который не смоется и за месяц. Просто будет постепенно пропадать, как выцветающая на солнце ткань, становясь из яркой, алой или изумрудной, почти кипенно-белой.
Узорчатые острые лепестки цветов, ажурное кружево листьев, тонкие витые стебли и бабочки на раскрытых ладонях: сложить – одна, а стоит развести – вспорхнут в разные стороны две. Соня с интересом разглядывала полупрозрачные крылья, вспоминая, как Ашай рассказывал ей о значении этих рисунков.
Соне хотелось сделать приятное своей тьме. Как цветком. И чтобы отношение перешло из состояния ‘свет мой – хрустальная ваза, нужно ходить перед ней на цыпочках и предупреждать каждое желание’ в нормальное и адекватное.
Однако Соне до сих пор никак не удавалось понять, какой же леший дернул ее прийти с подобным вопросом к Машехре?
Шей-ти тогда оглядела ее с ног до головы, хмыкнула себе под нос что-то одобрительное, открыла на планшете окно с контактами и оформила какую-то запись. На невысказанный вопрос Соня получила ответ, что Машехра отведет ее к одному очень хорошему мастеру через четыре дня, когда у Тай-до-рю будет заседание Совета по вопросу праздничной недели начала и конца года, а также дней темноты, и вернется он поздним вечером, если не ночью. Что за мастер и чем он занимается, шей-ти Соне так и не сказала, мол, иначе сюрприз испортится, это же для них обоих важно, а не только для Ашая. И добавила, что смотреть на нее так укоризненно-недовольно не надо: плохого Машехра с ней ничего не сделает, вреда не причинит, принесет одну лишь благость и радость.
Иногда они были поразительно похожи с Фенхом. Даже говорили одинаково: одними словами и предложениями, общими интонациями.
Поэтому сейчас Соня и стояла на коврике, в чем на свет появилась, за исключением краски, и мысленно убеждала себя, что все нормально, и уж Машехра точно знала, куда и зачем ее привела.
– Тонкая кожа, нежная, совсем чуть-чуть подождать придется, прежде чем смывать будем, – покачала головой Мастер-по-росписи-и-телу, вырисовывая линии на висках девочки. – Непривычные черты лица, да и сама ты необычность, не так ли, маленькая? Красиво ляжет узор, приятно будет твоему шай-ти прикасаться к тебе, читая написанное…
Голос у шей-ти был глубоким, немного хриплым, а в уголках глаз прятались морщинки: один из немногих признаков возраста у этой расы. Еще у них с годами белели волосы и светлели глаза, к определенному возрасту становясь дымчато-серебряными. Когда такое случалось, они уже ничего не видели обычным зрением, но им это было и не нужно: эмпатия становилась уже не просто одним из чувств, но более чем достойной заменой глаз. Как и чувствительные ладони и пальцы.
У Сони от слов Ат-шеры запылали щеки и уши, захотелось спрятать лицо в ладонях, и чтобы никто не видел яркого румянца – но вряд ли это ей поможет! Да и весь узор смажется. Жалко.
– Не знаю… – Соня уткнулась взглядом в мозаику на потолке: цветное стекло, яркие блики, тонкие линии – против воли залюбуешься, глаз не отведешь. – Эта краска… Она похожа на нашу хну, ей тоже тело расписывают. Только я никогда такого не делала. Оно в другой стране распространено, а у нас, где я жила, не особо. И вы уверены, что… Ашаю понравится?
Он никогда не рассказывал ей о подобном серьезно и так, чтобы было понятно: ему хочется. Соня бы и сама спросила, предположения бы хватило – но даже его не было.
– Понравится, можешь даже не сомневаться, так понравится, что слов не останется у него, только желание. Или ты думаешь, что я зря тебя столько расспрашивала о том, как у вас двоих всё? – шей-ти вгляделась в потупившуюся девушку и глухо рассмеялась. – Да ты так и решила, на любопытство мое списала. Ну да тебе-то простительно! Мало того, что маленькая, так еще и чужая, откуда бы тебе знать?
Шей-ти поправила на голове платок – золото и лазурь, кисточки на концах и драгоценные камни – и отошла к рабочему столу, начала спокойно мыть полое внутри перо и неглубокие чашечки с темной водой. А после – убирать в ящик у стены неиспользованные пакетики с красящими порошками.
– Я слышала, что вас двоих повенчала Арена, и свет твой смешался с тьмою, – Ат-шера скосила глаза на браслет-узор на запястье девочки. – Поэтому ты и не понимаешь, что так, как тебя расписала я, ты бы пошла в храм, чтобы назвать своего шай-ти мужем. Но за вас все было решено, благословение богов и жриц вам оказалось ни к чему, болью оплачивать не пришлось общую радость, вот и не потребовались эти традиции. А так бы тебя укутали в тонкое золото, украсили тело узором свадебным и отвели босую на поклон богам зажигать огни.
Соня вздохнула: она догадывалась, чем закончилась бы та дорога. Особенно, если вспомнить Тай-до-ко…
– Но ваше счастье, сложилось иначе.
Девочка повела плечами, хмыкнула и осторожно покачала головой: ей совсем не хотелось испортить работу Ат-шеры-ти, часа два ползавшей вокруг нее и вырисовывавшей веточки, листики, точечки, лепестки и крылышки у бабочек. Ее в собственной свадьбе устроило все, даже то, что она случилась настолько страшно: могли же просто потеряться, сгореть, уйти в никуда – но обошлось. Зато теперь никто не сможет оспорить выбор, навязать свою волю, замолчали даже самые недовольные. И Тай-до-ко уже не смотрела на Ашая так, словно прикидывала варианты, как привязать его к себе, разорвать и стереть в порошок их с Соней связь. Проверку на крепость связи они с Ашаем прошли почти заочно: один из проверяющих, увидев у них на запястьях брачные браслеты, весело поинтересовался у своих коллег – ‘простите, а с каких пор мы начали проверять венчанные пары? Тут же и так все предельно ясно!’.
– Не для тебя то, чем мы живем, все, что забираешь от нас – через себя пропускаешь, перекраиваешь по себе. Нам это странно, то, как ты живешь, цепляясь за свою тьму – ведь никуда не денется от нас наш шай-ти, так зачем же на его руках смыкать свои?
– А я иначе не умею, не приучили, – слова получились злыми и колючими, как голые ветки шиповника с размаху по лицу. – И не хочу.
Взгляд начал блуждать по комнате, не задерживаясь ни на чем, и всё – лишь пятна, и не было ни контуров, ни цветов, даже стены и те казались иллюзией.
– Не умеешь, не хочешь… Одно слово – не наша, – шей-ти улыбнулась, и на сей раз улыбка достигла глаз, сделав их похожими на горячий кофе в стужу. Или терпкое вино. Соня подумала, что когда-то эта шей-ти была потрясающе красивой. – Ни одна из шей-ти не нанесла бы на себя узор, подобный твоему. Свет, принадлежащий тьме, укрытый и согревающий, так ты поешь. Наши-то песни в большинстве своем похожи, редко, когда новая нота появляется и приходится менять рисунок на теле. Это огромное счастье, когда так, но даже та, которая привела тебя сюда, из общей для всех нити свита.
В шелковый мешочек Ат-шера убрала перья, предварительно обернув их лентами, подле него пристроила коробочку со смесью красок: эти вещи Соня заберет с собой, а если вновь надумает прийти сюда, то принесет. Суеверные в чем-то инопланетяне считали, что некоторых вещей должны касаться только руки хозяина или Мастера, их создавшего, а остальным их даже видеть не следовало. К таким вещам относились и инструменты с материалами, которыми делался первый узор.
– Ты цветешь, дышишь, смотришь только на него и для него, как цветы иль-шша для наших бабочек. Но бабочка улетит, и цветок любой шей-ти все также останется цвести – а твой завянет и опадет яркими лепестками на траву в тоске.
Или сам станет бабочкой – но этого Соне никто не расскажет.
Шей-ти достала из комода в углу комнаты большое тонкое полотенце, скорее даже просто отрез ткани, смочила один из уголков в миске с водой, а потом капнула на него жидкостью из маленькой бутылочки из темного стекла. В воздухе сразу запахло мятой. Движения мастера были медленными и плавными, она осторожно опустилась на колени и начала стирать краску с ног Сони, постепенно поднимаясь выше.
–Тай-до-рю сам тебе все переведет и расскажет, что я написала на тебе и о вас – для вас. Если сил хватит слова найти и протолкнуть сквозь горло, – смеясь глубоким хриплым смехом, произнесла Ат-шера. – Но думаю, получится у него это далеко не сразу, девочка. У моей тьмы до сих пор не получается, а мой узор хоть и не похож на твой, но и к обычному относится мало.
– Вы… отличаетесь от шей-ти?
Скрыть удивление – непосильная задача, Соня даже и не пыталась этого сделать. Слишком неожиданным оказалось признание.
– Я старше и мудрее окружающих тебя, малышка, и росла в совершенно другое время, нежели те, кто расцвел под рукою нынешней Тай-до-ко. Ты еще поймешь, встретишь таких же – они будут равны по годам деду твоей тьмы, а то и более, – удовлетворенно хмыкнула шей-ти, глядя на наливающийся коричневым золотом узор. С каким удовольствием она бы расписала Тай-до-рю и его свет парным узором! Может, когда и удастся смешать коричневое золото и фиолетовую черноту. – Тогда не считалось зазорным желать и хотеть свою пару, мы были вправе выбирать, как жить. И нам до сих пор радостно отдавать и получать в ответ. Сейчас этому не учат.
Видела Ат-шера то, чему учили ее правнучку, как она смотрела на свою тьму и как та склоняла голову на все, принимая и боль, и упреки с покорной благодарностью. За уши бы оттрепала, коли право имела, но кто будет слушать старую Мастерицу, к которой и идут-то только потому, что лучшая из читающих и рисующих? А что такая… Ну, умения искупали личные качества, а перетерпеть несколько часов в молчании почти все оказывались способны.
– Вы никогда не сожалели, что отдаете себя?
– А ты сожалеешь, малышка?
Взгляд темных глаз Ат-шеры резал без ножа, вскрывал плоть, заглядывая внутрь, туда, где солнечными бликами свернулось тепло… Соня поежилась, отвернулась, давно не стриженная челка упала на глаза…
– Никогда.
– Вот тебе и ответ, – и после паузы шей-ти очень тихо добавила, – я рада буду, если ты когда-нибудь снова придешь ко мне.
Больше шей-ти до самого конца работы не произнесла ни слова.
*
Из дома Мастера-по-росписи-и-телу Соня вышла еще спустя почти час, закутанная в несколько слоев ткани так, что не видно было ни сантиметра кожи. Даже на голову пришлось накинуть капюшон, а на лицо полупрозрачную вуаль. Ат-шера-ти еще и схитрила, чтобы девочка ушла в приготовленной ею одежде: залила краской вещи, в которых девочка пришла к ней: не отстираешь, только выбрасывать. Можно было бы поскандалить, расплакаться, еще что учудить, но Соня посмотрела в лицо Мастеру и… решила – пусть. Зла ей, кажется, здесь не желали, да и вещи были не из самых любимых – те она носила лишь с Ашаем или для него. Поэтому и смолчала, взяла предложенное платье и надела его – и скрыла написанный на теле узор так, чтобы даже кончика его видно не было. Хотя назвать платьем этот набор разнокалиберных лоскутков значило сильно ему польстить.
На подушках на внутренней веранде в компании девочек-учениц Мастера Ат-шеры допивала чай Машехра, довольно улыбнувшаяся при виде вышедшего к ней кокона.
– Ну вот, совершенно другое дело! – Машехра подавила в себе желание заглянуть под шаль, подсмотреть хоть кусочек узора – нельзя, Тай-до-рю должен увидеть его первым. А там… Может, единственным и останется. А может и нет, хотя в этом Машехра сильно сомневалась: слишком уж ревностно Ашай охранял свой свет.
– Спасибо за приют и беседу, Ишь и Тэшь, рада была вновь увидеться с вами под сводами дома вашего Мастера, – обратилась Машехра к сидящим рядом с ней шей-ти. – Надеюсь, наши пути еще пересекутся.
– А вы сегодня разве не будете писать послания на коже, уважаемая Машехра-ти? – хитро улыбнулась Ишь: серьги по плечи, синяя накидка в серебряные цветы и звезды, тонкие руки в браслетах с бубенцами, каждое движение – тонкий звон, переливчатая мелодия.
– Не в этот раз. Но в скором времени обязательно приду к уважаемой Ат-шере.
Девушки кивнули, а потом перевели взгляды на Соню и прищурили подведенные черной подводкой глаза.
– Приводите и свою подругу, если работа мастера придется по душе ей и ее шай-ти. Мы рады будем снова увидеть ее здесь – и, быть может, она еще на что-нибудь решится, не только на роспись, – улыбка Тэшь спряталась в уголках глаз, разлилась тихим шорохом среди складок бордового наряда. Соня с трудом удержалась от того, чтобы не передернуть плечами. – Мы многое умеем и многому можем научить, если госпожа гостья, конечно, пожелает углубить свои знания в некоторых аспектах семейной жизни…
Машехра ответила что-то полагающееся случаю, рассыпая благодарности, словно драгоценные камни. Соня не вслушивалась. Она переступила с ноги на ногу, не зная, куда деться и как уйти: она же неверно поняла этот разговор, ошиблась! Должна ошибиться, ведь не могут же, не могут ей предлагать сейчас то, о чем она подумала! Ей безумно захотелось домой, забиться под руки к Ашаю и забыть только что услышанное и никогда больше не вспоминать.
Потому что Соня знала: не показалось. Но в чужой монастырь…
Машехра тем временем записалась на прием, выведя на электронном табло свою личную роспись – гроздь цветов, похожих на гранатовые – и, приложив кредитную карту к протянутому Ишь планшету, оплатила свое будущее посещение. За себя Соня платила сама, хотя шей-ти и настаивала, говорила: подарок будет. Но свету Тай-до-рю это предложение поперек горла встало, уперлась, как коза, куда там шей-ти ее переспорить, Ашаю не всегда удавалось!
– А теперь нам пора, мы уже страшно опаздываем, не приведи боги, наш шай-ти вернется раньше своего света, этого никак нельзя допускать!
– Совершенно нельзя, вы правы! Удачи вам!
– Хорошей ночи вам.
Машехра быстро оправила пояса, взяла Соню под локоть и вышла на улицу, оглядываясь по сторонам и напряженно хмурясь. Соня осторожно, как бы невзначай высвободила руку: до нее сегодня уже достаточно прикасались чужие. Только бы понравилось Ашаю, тогда… все мучения не зря, и ком в горле, и подступающие слезы к глазам – тоже. Ради его радости можно было чего только не вытерпеть, все семь кругов ада пройти по четыре раза. Но как же обидно и горько – словно настойки на полынной траве хлебнула – что она так мало еще знала. А рассказать – некому. И спросить – тоже.
На улице недалеко от них припарковалась знакомая ‘пчела’ веселого малинового цвета в салатовые разводы. В ней спокойно дремал в кресле Фенх, забыв отключить экран, на котором светился линиями какой-то мудреный график из переплетенных генов. Любимая работа не оставляла этого шай-ти даже в дороге. Соня даже иногда порывалась назвать его трудоголиком, но каждый раз останавливала себя – не поймет. Тем более, что в последний отпуск Машехра вытащила Фенха чуть ли не ультимативно, подписав за него все бумаги и подгадав момент, когда точно-точно никаких проектов не будет ни у него, ни у нее. И если бы это действительно оказался отпуск! Машехра и Фенх умудрялись работать даже в выходной. Ашай только хмыкал, слыша об их очередном научном открытии, сделанном на каком-нибудь курорте, и никак не комментировал поведение своих друзей. А вот Фенх как-то не выдержал – выдал, что нечего на него так осуждающе молчать, ведь у самого Тай-до-рю весь отпуск в космосе сколько лет уже проходит, но потом как-то резко осекся и замолчал…
Еще бы он там не пропадал! Соню искал. Зато теперь любой отдых – вместе, а уж где… Было бы на чем спать и что есть, а там хоть к океану, хоть в горы, хоть на все соседние планеты сразу или поочередно – неважно. И следующий будет через два месяца и двенадцать дней – Ашай уже обговорил все в Совете, решил вопросы замены и подчеркнул, что если не война, то его в отпуске не существует ни для кого.
А еще Тай-до-рю рассказал девочке, что она увидит поющих пернатых рыб и искупается в Изумрудном океане, и они вместе попробуют все местные блюда, которые не окажутся для нее опасными. У него целый список был – Фенх составил.
– Ты не сомневайся, Соня, Ашаю точно понравится, ручаюсь тебе! – немного нервно улыбнулась Машехра, неверно истолковав замешательство и задумчивость девочки. – Нет шай-ти, которому не понравилась бы ‘история’ на теле его шей-ти. Я на Фенхе, знаешь, сколько раз проверяла?
– Думаю, довольно часто, если учесть, что ты тут почти постоянная клиентка, – ответила Соня.
– Ну да, есть такое, – согласилась шей-ти, потеребив на запястье цепочку-браслет с подвесками и досадливо поморщившись, когда она еще сильнее запуталась. – В конце концов, лучше Ат-шеры-ти никто узоры не пишет.
Соня не ответила: ей не с кем и не с чем было сравнивать. Но Машехре ответ не требовался, она уже крутилась вокруг ти-ди, теребя свою тьму за косы и кончики ушей. Фенх довольно щурился и делал вид, что никак не мог проснуться – и им обоим было так весело, и тепло, и хорошо, и правильно, что Соня сама почти улыбнулась.
– Фенх! Просыпайся! Мы закончили, Фенх, ну что ты спишь и зеваешь?!
*
Открывая дверь, Соня уже знала, что Ашай дома: в гостиной горел свет, а по квартире плыл запах благовоний – сладкий дым с легкой, почти незаметной, острой ноткой. Таким аромат благовоний был, конечно, только для нее. Тай-до-рю чуял намного больше составляющих и иногда рассказывал, как звучала та или иная смесь, перебирал тонкие стеклянные трубочки с разноцветным порошком, пахнущие для самой Сони совершенно одинаково. В один из таких разговоров она серьезно заметила, что все это неважно: его-то запах она ни с каким другим не перепутает. И именно он нравился ей больше всех. Ашай тогда как-то сразу и глубоко замолчал, смотрел на нее долго, словно найти что-то пытался… Не нашел. Но с тех пор ароматы, звучащие по квартире, стали более приглушенными и ненавязчивыми. Соне под них очень хорошо дремалось на диване в окружении подушек и пледов, особенно если удавалось уткнуться макушкой в бедро работающего Ашая. Ей тогда ничего не снилось, просто наваливалось пуховым одеялом спокойствие, и начинали слипаться глаза, а тихое дыхание тьмы было способно заменить любую колыбельную. И дело тут было совсем не в благовониях.
– Соня?
Она прикрыла глаза и выдохнула: голос спокойный и задумчивый, в нем даже слышалось едва заметное довольство. Значит, документы на сегодня закончились, но не так давно, и довести на работе никто не успел, и Совет нормально прошел, и финансовые вопросы они с Тай-до-но решили самым благоприятным образом. А все почему? А потому, что Тай-до-ко уехала с какой-то благотворительной миссией на соседнюю планету и до послезавтра не вернется.Так что сейчас не только Тай-до-но отдыхал подле своей Аль, но и Ашай был уже дома.
– Аха, я вернулась!
Тишину квартиры нарушил мягкий звук шагов и почти неслышное шуршание крыльев. Соня улыбнулась, увидев выходящего и снимающего компьютерные очки Ашая.
– Знаешь, Машехра, наверное, зря пошла в науку. Нет, она великолепный специалист, с этим не поспоришь, но ее умение уговаривать, выдав всей информации с чайную ложку, меня порой просто поражает, – произнесла Соня, сняв туфли и откинув с лица вуаль. – Хотя… Может, оно как раз там и надо. Финансирование выбить, лапши на уши руководству навешать, Фенха спровадить в отпуск вместе с собой.
Соня стащила с себя и убрала в шкаф надоевший за дорогу плащ с капюшоном: душно, жарко, постоянно на подол натыкаешься, а какой он был тяжелый! Первые минуты и незаметно было, а потом словно камней в подкладку зашили! Из ‘пчелы’ Фенх ее буквально вытаскивал, а до порога почти нес.
От рваного вздоха за спиной почему-то захотелось вжать голову в плечи, зажмуриться и по стеночке юркнуть в комнату, выключив весь свет. Ашаю это не помешает рассмотреть ее, в темноте он видел, кажется, даже лучше, чем ясным днем. Кинь на пол булавку – подберет. Зато Соне мгновенно станет намного спокойнее – а там она и в одеяло завернется. Вот чего-чего, а рентгеновского зрения ни у одного до этого дня шай-ти не было!
– Прости, я знаю, глупая оказалась идея, – заспешила с объяснениями Соня, глотая окончания. – С чего я только решила, что тебе понравится? Я сейчас попробую стереть все… Хотя, наверное, бесполезно…
Она судорожно обняла себя за плечи: чтобы она еще хоть раз кого-то о чем-то попросила! Сюрприз захотела сделать. Сама же их не любила в категорической форме, так с чего она решила, что Ашай не так же к ним относился?! Зачем оно ей надо было вообще: краска, узоры, рассказы? Она ведь не шей-ти, естественно, что Ашаю не понравился ее сюрприз. Это только на Машехре и Аль такая роспись волшебно смотрелась.
– Нет, не надо, пожалуйста! – Ашай ломко дернулся вперед, замер на секунду, зажмурился до цветных пятен под веками, медленно вздыхая и выдыхая, и пересек коридор в три шага. Соня попыталась отвернуться от него, прикрыть ладонями лицо, но Ашай уже подхватил ее на руки, крепко прижал к себе и прикоснулся губами к украшенному тонким узором виску.
– Не стирай… Дай… позволь на тебя посмотреть, пожалуйста… Не отворачивайся от меня, не закрывайся, мой свет.
– Ты… не расстроен? – очень тихо, почти неслышно спросила Соня, не поворачивая головы.
– Нет, что ты! Как ты думать такое можешь! Если бы ты только знала… – у него сорвался голос, и он уткнулся лбом ей в плечо. – Я не расстроен, нет. Я… очень-очень счастлив.
– Почему?
–То, что я вижу на тебе… Веришь, мой свет, моя половина, если бы сейчас я ослеп, я посчитал бы такую плату оправданной.
Соня ахнула, дернулась у него в руках так, что держи он ее чуть менее крепко, она непременно упала бы и его уронила, и впервые за вечер посмотрела ему прямо в глаза, чуть сведя брови к переносице и закусив губу. Ашай услышал ее непонимание и догадался, что значение росписи все-таки ускользнуло от нее, не смотря на все разговоры и объяснения.
Тай-до-рю осторожно понес Соню в комнату под свет ламп, бело-золотистый, в прозрачно-голубоватый дым благовоний. Он теперь будет должен Машехре. За чудо, о котором он и просить-то считал не вправе.
– Тебя за этим возила Машехра, да? К кому, если не секрет? – шепотом спросил Ашай. Ему казалось: заговори он громко и все рассеется, Соня исчезнет, он проснется в гостиной, а его девочка вернется еще не скоро в своем самом обыкновенном виде, привычном и родном. Она и сейчас была родная, трогательно-нежная, серьезная и сонная, самая лучшая, но роспись… Ему так хотелось прочитать ее всю, провести губами и пальцами по каждому узору… Только бы разрешила, не прогнала, не закрылась – он слышал и ее стыд, и смущение, и какую-то отчаянную безнадежность…
– Да, к уважаемой Ат-шере. Машехра сказала, она одна из лучших в своем деле…
– Она права, лучшего мастера я бы и сам не сумел тебе посоветовать.
Ашай поставил Соню не на пол – на резной пуфик-табуретку: так она доставала ему почти до плеча. Он еще целых пять минут не мог разжать руки и отступить хотя бы на шаг.
– Тебе… правда нравится? – тихо-тихо, привстав на цыпочки и уткнувшись носом ему в шею, спросила Соня. – Точно?
– Нет слова, способного описать то, что я чувствую сейчас… Это как выйти из темноты на свет и почти ослепнуть от красоты мира и яркости красок… Можно? – Ашай протянул верхнюю пару рук к зажиму, удерживающему на плечах Сони тяжелую ткань.
Соня согласно кивнула: сама она боялась запутаться во всех этих накидках и шалях, удерживаемых лишь тонкими лентами и зажимами на плечах, руках и ногах. Верхние ткани традиционно были почти черными, с еле заметным отливом в зелень, нижние – полупрозрачными, золотистыми.
Ашай, явно получая удовольствие от процесса, расстегнул застежки, потянул за ленты, высвобождая свой свет – лишнее, все лишнее, а у него было не так уж и много терпения! Никогда им особо не отличался, только нарабатывал, учился ждать и молчать, а не бегать сломя голову. Фенх говорил, что у него это так и не получилось… И на военных кораблях, вдалеке от столицы и Тай-до-ко с Тай-до-но, там, где его слово – закон, а ответственность абсолютна, он сбрасывал с себя даже малейший налет степенности: горел и летел вперед, через звезды, к чему-то новому и неизвестному никому ранее.
– Ат-шера сказала, что ты сможешь прочитать то, что она на мне написала… – поймав его взгляд и залившись алым румянцем, произнесла Соня. – И вообще – я так странно выгляжу, и эти рисунки наверняка меня только портят! И…
– Тшшш… – Ашай переплел свои ладони с Сониными, прижал к себе, обнял второй парой рук за талию. – Поверь, тебе нечего стесняться. Или ты смущаешься и боишься меня, моя радость?
– Нет, ты что! И сам ведь прекрасно знаешь, что не боюсь, просто не способна тебя бояться?
– Тогда почему ты так зажимаешься? В тебе нет ничего, чего бы я не видел уже и не любил, хотя ты иногда и считаешь иначе… И не лукавь, пожалуйста, ты боишься. Забыла, я же все слышу, тебя слышу, каждую твою эмоцию, каждый твой отклик. Если не меня, что тогда вызывает в тебе такой страх?
– Я… я боюсь… не тебя. Другого, – произнесла наконец Соня после весьма продолжительного молчания.
Ашай смотрел на нее, и никак было не отвернуться от его взгляда, не скрыться – и даже то, что она зажмурилась, совсем не помогло. Его взгляд чувствовался кожей, всем нутром, он был словно прикосновение. Соня не заметила, как она вцепилась в Ашая до побелевших от напряжения пальцев.
