Текст книги "Коллекция (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 54 страниц)

– Господи, да с чего вам это взбрело в голову?! – сердито воскликнул Дашкевич и встал. – И в самом деле… наверное… Сейчас я все устрою, подождите.

Он убежал куда-то, и Кира сразу же о нем забыла. Ее взгляд снова начал потерянно прыгать вокруг. Толпа все еще волновалась у подъезда, и ей показалось, что многие смотрят на нее – смотрят с ужасом и отвращением. Но почему? Что она сделала?

Но кто это сделал? Почему, за что?

Не обманывай себя, вспомни сумасшедшего, который сжимал пальцы на твоем горле, вспомни, что с ним случилось, вспомни, как луна отражалась в его мертвых глазах… неужели не ясно, кто это сделал? Это собака – та взбесившаяся собака…

Но даже самая взбесившаяся собака не дотянется до дверного звонка. И собаке не открыли бы дверь. Особенно Влада… Значит, дверь открыли человеку. Хозяину этого пса. И пес вовсе не взбесившийся. Его натравили, как и тогда.

Но почему?

Тебя хотят убить…

Дура!

Тебя хотят убить…

Домой! Срочно! Ко мне…

Когда-нибудь и я тебе помогу…

Что делала Влада, когда ушла из ее квартиры? Куда она направилась? Что она могла увидеть… или услышать? Если она и была под кайфом, галлюцинаций у нее не было – она действительно что-то узнала – что-то очень плохое. И совершенно реальное. За галлюцинации не убивают.

И Лена – при чем тут эта Лена? Неотъемлемая часть двора, вечно сидящая на скамейке и болтающая с Ниной Федоровной, Антониной Павловной и прочими кумушками… При чем тут она? Зашла за спичками?

„Дверь открыли не хозяину пса, – внезапно подумалось ей. – Дверь открыли Лене. Хозяин пса попросил ее… или заставил. Потому что ему Влада бы не открыла дверь. Может, потому… что она его знала“.

Господи, но при чем тут она, Кира?! И если здесь замешан тот же человек, который причастен к смерти того сумасшедшего, то какой резон? Тогда он спас ей жизнь, зачем же ему убивать Владу? И еще двоих женщин впридачу, которые тут в любом случае были вовсе не при чем? Только потому, что они видели его? Почему же он не подождал, пока Владу опять понесет на приключения, а пошел на такой риск и на лишние трупы?

Потому что он торопился. Потому что был уверен, что Влада все незамедлительно расскажет – и расскажет именно ей, если Кира правильно поняла их малоразборчивый телефонный разговор. Но если это так, то он должен был знать и то, что они с Владой, в какой-то степени, не посторонние люди. Видел, как они тогда шли вместе по улице? Нет, этого мало… но ведь в последнее время они довольно часто останавливались и болтали друг с другом, и любой, кто бывал во дворе постоянно, мог это заметить…

А вдруг он здесь живет? Она же не знает всех наперечет в окрестных домах. Что если он здесь даже сейчас? Отвел пса домой, вернулся и смотрит, наблюдает, может быть, даже, смотрит сейчас на нее?

Кира вскинула голову, глядя на толпу перед подъездом. Лица мелькали перед ней, одно сменялось другим – знакомые и незнакомые, и в каждом из них ей теперь чудился враг. Она медленно поднялась, и в этот момент из толпы вынырнул Вадим и почти сразу же следом за ним Стас. Они увидели ее практически одновременно и сразу же направились к ней. Стас почти бежал, и увесистый пакет в его руке хлопал его по бедру. Князев, прихрамывая, шел гораздо медленней, тяжелый пакет оттягивал ему руку, но и в его движениях чувствовались всполошенность и спешка. Они шли по одной дороге, но Кире отчего-то казалось, что они идут разными путями, из разных миров, никоим образом не похожих один на другой, и эти пути никогда не сольются в одну дорогу.

– Кирка! – воскликнул Стас, подскакивая к ней и хватая ее за руку. – Бога ради… что болтают эти люди?! За каким тебя понесло в хату к этой наркоманке?!

Она, уже сама бежавшая им навстречу, потрясенно вскинула голову, и лицо Стаса расплескалось в ее глазах, словно было лишь отражением в зеркале, в которое кто-то запустил стулом. Не остановившись, Кира рванулась в сторону, описав дугу, и пальцы брата соскользнули с ее руки, коротко остриженными ногтями прочертив на золотистой коже алые бороздки. С коротким возгласом отчаяния она натолкнулась на Князева и сунулась лицом ему в грудь, крепко обхватив его руками, и Вадим тоже обнял ее, прижимая к себе и очевидно позабыв о намерении сохранять свой неприступно-стариковский имидж. Пакет упал на асфальт, и в нем что-то стеклянно звякнуло, разбившись, следом стукнула брошенная трость. Он что-то говорил ей, но Кира не разбирала слов, да это было и не важно – достаточно было слушать его успокаивающий голос, вжиматься лицом в его дурацкую рубашку с длинным рукавом – в такую-то жару! – и чувствовать его ладонь, гладящую ее по волосам. Ей отчаянно хотелось, чтобы сейчас он увел ее к себе, спрятал от этого кошмара, и от этих пронизывающе-обвиняющих взглядов, и от предстоящих вопросов, и она бы заснула рядом с ним, а проснувшись, обнаружила, что все это был лишь сон – дурной сон… потому что такое не может и не должно происходить на самом деле.

– Отпусти мою сестру!

Она не сразу узнала голос, раздавшийся рядом – незнакомый, низкий, вибрирующий – почти похожий на рычание. Не отпуская рук, Кира повернула голову и взглянула на стоящего почти вплотную Стаса. Он смотрел мимо нее, на Князева, и за его полуопущенными веками горел холодный, злой огонь.

– Отпусти мою сестру! – повторил Стас, едва шевеля губами, и пригнулся, подобравшись, словно кот, готовящийся к прыжку. Кира почувствовала, как Вадим напрягся, но не отпустил ее, и его пальцы по прежнему вплетались в ее волосы. Теперь от него тоже исходила злость – рывками, толчками, и, казалось, лиловый вечерний воздух вокруг них начал искриться и потрескивать.

– Отпущу, если она мне скажет! – ответил он и развернулся чуть боком, уводя Киру в сторону, и она подчинилась, безвольная и ошарашенная, после чего разбито и жалобно произнесла:

– Стас… ты что?..

– Иди сюда! – приказал Стас и повелительно протянул руку. Тряхнул пальцами. – Ну же!

Кира осталась стоять на месте, глядя на него в упор, и в ней, заслоняя весь мир, тоже начала разрастаться, разбухать холодная ярость. Потом она отвернулась и снова прижалась лицом к груди Вадима.

– Кира!.. Отпусти ее старик! Отпусти, или я сделаю тебя хромым на обе ноги!

– Ей плохо, она пережила страшное потрясение, – ровно произнес Вадим. – Это так ты ее утешаешь, щенок?!

Стас дернулся, словно его наотмашь хлестнули по лицу, его рот потрясенно приоткрылся, но в этот момент Кира глухо сказала:

– Прекратите! Прошу вас, прекратите сейчас же! Вы с ума сошли… оба?!..

Рот Стаса закрылся, и он мотнул головой, словно проснувшись от глубокого сна, потом сделал шаг назад, глядя на подходящего к ним Дашкевича, и придал лицу относительно спокойное выражение. Участковый коротко кивнул ему, потом повернулся, глядя на Вадима и Киру не без удивления.

– А, здравствуйте, Вадим Иванович. Хорошо, что вы тут… – он вздохнул и вытер вспотевший лоб. – Тетки со всех окрестных дворов сбежались… такое кудахтанье – невозможно!.. Жуть, что творится! Как будто и без того… – Дашкевич удрученно махнул рукой, потом кивнул в сторону. – Все, вон идет Сан Васильич, сейчас он, Кира, с вами коротенько побеседует, и мы оставим вас в покое… Кстати, Вадим Иваныч, вы давно тут?.. может…

– К сожалению нет, – Князев покачал головой и отпустил Киру. Она чуть отодвинулась в сторону, но продолжала держать его за локоть, и он не отнял руки, только наклонился, чтобы поднять свою трость. – Я на рынке был… пока то да се… вот только-только подошел, узнал… Так что от меня толку не будет… Бедная девочка, совсем еще ребенок…

– Поговаривали, что она наркоманка была, – неожиданно сказал Стас и сунул в рот сигарету. – Может, хватанула лишку или чего-нибудь не того, начались галлюцинации, и она и их, и себя…

– С собой такого не сотворишь, даже если очень захотеть, – заметил Максим с кривоватой улыбкой. – Анатомия не позволит…

Он отступил в сторону, давая место подошедшему Касенко, который сегодня казался еще более печальным, хотя дальше, казалось, уже было невозможно. Под глазами у него растеклись сизые тени, а весь перед светлой рубашки был засыпан пеплом.

– И снова здравствуйте, Кира Константиновна, – устало произнес он. – Жаль, что нам приходится встречаться при таких обстоятельствах, м-да… А-а, Станислав Константинович? – Стас вежливо кивнул. – Сказал бы вам „добрый вечер“, да добрым его не назовешь… м-да… Вы ведь на первом этаже живете? Давайте побеседуем у вас, а то тут… – Александр Васильевич оглянулся почти с ненавистью, – поговорить толком нельзя. Пойдемте. А ты, Максим… – он сделал неопределенное движение рукой, – ты… это…

– Ага, – отозвался тот и исчез в уже начавшей разваливаться толпе. Стас развернулся и зашагал к дому, Касенко, отдуваясь и вытирая платком мокрую шею, последовал за ним. Кира задержалась, не выпуская руку Вадима, шепнула – почти молитвенно:

– Ты можешь пойти с нами, если хочешь.

Он покачал головой, и она разжала пальцы.

– Даже сейчас?! – в ее голосе прозвучало что-то сварливо-дребезжащее. – Даже сейчас, когда мне так плохо?!

– Мне нужно кое-чем заняться, – негромко ответил Вадим. – А там я буду только мешать… Кира, тебе лучше не приходить ко мне сегодня. И вообще в ближайшие вечера… если же что, обязательно дай мне знать, чтоб я тебя встретил… Лучше б тебе было уехать, сегодня, сейчас… как можно дальше от этого города!

– Ты знаешь, кто это сделал?! – с хриплым ужасом спросила Кира, глядя в темные стекла его очков. – Ты знаешь, кто?!

– Я не знаю, кто, – Князев посмотрел на набалдашник своей трости. – Но я догадываюсь как. И я должен знать больше… но ты…

– Ничего не спрашивать, я помню, – горько ответила она. Касенко с печальной раздраженностью окликнул ее и она махнула рукой – сейчас иду. – Вадим, что творится?! Мне страшно! Меня тоже… как Владу?.. как все их?!..

– Вряд ли. Я не знаю, что ему нужно… Иди и ни о чем не беспокойся, – он легко подтолкнул ее. – Тебя ждут.

– Я должна тебе многое рассказать!..

– Успеешь… Иди, Кира. И помни одно – если что – сразу беги домой. В своей квартире ты в безопасности. Ни одно живое существо не тронет тебя, пока ты там!

– А мертвое? – зачем-то спросила Кира. Вопрос выскочил раньше, чем она успела его осознать, и Вадим почему-то кивнул очень серьезно.

– Тем более.

VIII

„Коротенькая“ беседа затянулась почти на сорок минут, и когда Касенко, наконец, попрощался и ушел, Кира устало подумала, что он выглядит самым озадаченным человеком в мире.

Она рассказала ему абсолютно все – с того самого момента, как Влада позвонила в ее дверь, и даже углубилась в прошлое, чтобы объяснить почему Влада позвонила именно в ее дверь. Она даже поведала ему часть своих догадок, ни словом, впрочем, не обмолвившись о гибели пытавшегося задушить ее человека. Александр Васильевич кивал, хмыкал, делал какие-то пометки и все сильнее задумывался перед каждым вопросом. Примостившийся же за креслами на стуле Стас с каждой минутой ее рассказа становился все более ошарашенным, когда же Кира упомянула, что ушла и оставила Владу спящей на диване, он не выдержал и воскликнул:

– Ты с ума сошла?!

Касенко одернул его, после чего тут же спросил о времени его возвращения и о том, была ли еще Влада в квартире, на что Стас ответил отрицательно.

– Вы уверены?

Стас раздраженно заметил, что он не слепой, а Влада – не соринка, чтоб ее не заметить, после чего вскочил и начал бродить по квартире, проверяя наличие всех вещей на своих местах. Минут через пять он снова появился в гостиной, держа в руке солнечные очки – брезгливо, словно дохлую крысу.

– Кажется, она это забыла, – сказал Стас и протянул очки Касенко. Тот взглянул на Киру, она утвердительно кивнула, и Александр Васильевич забрал очки Влады, после чего вновь принялся расспрашивать.

Уходя, он сообщил, что скорее всего завтра им снова придется встретиться – скорее всего утром, но он предварительно позвонит.

Закрыв за ним дверь, Кира прижалась к ней спиной, отрешенно глядя перед собой. Из комнаты вышел Стас и прислонился к дверному косяку, превратившись в тень.

– О чем ты думала, когда оставляла ее здесь?! – спросил он с уже угасающей злостью. – Наркоманку… одну, к тому же… ты ведь не знала ее, она тебе никто – вообще никто! Ты перед каждым теперь будешь открывать двери?! Перед каждым, кто жалостно попросит?!

– Тебя волнует, не сперла ли она чего-нибудь?! – бросила Кира и прошла мимо него на кухню, и он последовал за ней, мрачно глядя ей в спину. – А то, что ее на куски разорвали, тебя не волнует?! А ее мать, а баба Лена?! Она, между прочим, здоровалась с тобой каждое утро!..

– Кира, конечно это ужасная трагедия, и то, что ты видела…

– Ты представления не имеешь о том, что я видела! – яростно перебила она его. – Ни малейшего! Там была не просто бойня, там… – Кира зажмурилась, и Стас шагнул к ней, но она открыла глаза, прозрачно посмотрела на него и отступила назад, и он остановился в недоумении. Его протянутые руки повисли в воздухе, потом медленно опустились. – Словно в той квартире вместе с людьми заперли льва!

– Что я и пытаюсь тебе втолковать! – Стас открыл холодильник и достал бутылку холодной воды. – Ты же знала, что она наркоманка, и дружки ее все наверняка такие же! Что, если они прознают про тебя и захотят, чтоб ты больше не была такой разговорчивой?! Вот о чем тебе следовало думать в первую очередь! Они же все сдвинутые, раз такое учинили!..

– Ты считаешь, что это сделал тот Шмель и прочие? – с усмешкой спросила Кира, прошла мимо него и достала из холодильника пакет с помидорами. – Ты всерьез думаешь, что то, что я видела, мог сделать человек?!

– Человек может еще и не такое сотворить, – сказал Стас, откручивая крышку и наблюдая, как она моет помидоры. – Ты опять начинаешь… как тогда…

– Вот именно! Потому что это очень похоже на то, что мы видели! Ты же сам тогда все это видел! То тоже были наркоманы, да?!

– В объединении этих… случаев нет никакого смысла, – Стас запрокинул голову и сделал несколько жадных глотков. – Я не знаю, что было тогда на самом деле, но Владу и прочих укокошила какая-то обширявшаяся компания. Наверняка кто-нибудь да вспомнит, как они заходили. Если б не те красавцы со своей свадьбой, все было бы слышно, и возможно… Ты сказала, что Влада тебе звонила? Надеюсь, они не поняли, кому она звонила… из-за двери могло быть слышно! Вот черт! Нужно было тебе открывать ей дверь, вот нужно было!

– Что у тебя с телефоном? – спросила Кира, стараясь держать себя в руках – она уже поняла, что брату бесполезно даже пытаться что-либо доказать. – Я много раз тебе звонила.

– Да он разрядился, и я его дома бросил. Сереге уже надо было уходить, вот мы ушли вместе – я в магазин свернул, а он куда-то двинул… – Стас пожал плечами и вернул бутылку в холодильник. Кира достала глубокую тарелку и принялась нарезать в нее помидоры.

– Ушли? Разве он был без машины?

Стас кивнул.

– Удивительно… Кстати, – Кира развернулась, и Стас невольно зацепился взглядом за лезвие ножа в ее руке, нацелившегося в его сторону, – а что Мельников здесь делал?

– Да ничего. Говорил же – пивка зашли выпить. А что?

– Я смотрю, вы с ним стали большие друзья, – заметила она, повернувшись, взяла помидор и зло всадила лезвие в его округлый красный бок.

– И что в этом плохого? Я, по крайней мере, привожу в гости нормальных людей, а не наркоманов! И кстати, если еще раз этот дед…

– Если сейчас ты договоришь то, что собираешься сказать, нашим родственным отношениям придет конец, – ровно произнесла Кира, разнимая помидор на две истекающие соком половинки.

Затылком она ощутила потрясенное молчание Стаса. Оно растянулось почти на минуту, и Кира слушала его, держа в руках половинку помидора и нож, глядя в приоткрытое окно на густеющий вечер, рассеченный прутьями решетки. Потом Стас резко развернулся и вышел из кухни. Минутой спустя громко хлопнула входная дверь, и Кира удовлетворенно улыбнулась. Пусть знает свое место! Никто не смеет разговаривать с ней подобным тоном, никто не смеет указывать ей, кого следует приглашать в дом! Иначе она может сделать…

Сделать что?!

Кира недоуменно моргнула, и то нечто, необъяснимое и мрачно торжествующее, спряталось, но тут же вновь всплеснулось с еще большей силой. В груди что-то тупо заныло, и она, уронив нож на стол, прижала к ней мокрую ладонь.

… страшно, страшно… столько крови… но это лишь люди – одни из многих… надо учиться не бояться… учиться ночи… ты уже так давно не была в ней, а ведь столько дорог под темными лунами… они тоскуют по твоим шагам… что тебе эти стены – тебе нужны пространства… и три – число священное… за ним начинается вечность…

Отшатнувшись от стола, Кира стукнулась бедром о раковину, дернулась обратно и прижала ладони к вискам, но то непроизнесенное, бессмысленное, уже исчезло бесследно, и она уже не могла вспомнить ни слова. Боль в груди утихла так же неожиданно, как и появилась.

– Я схожу с ума… – пробормотала она в тишине пустой кухни, глядя на развевающиеся занавески. – Я действительно схожу с ума…

Память тут же со злой издевкой подсунула ей знакомое, сложенное большими светящимися буквами слово, а следом вновь выплыла жуткая картина разгромленной квартиры и изуродованных тел. Кира скрипнула зубами и взглянула через двор на соседний дом – туда, где светились окна на первом этаже, словно спасительный маяк сквозь грозовую тьму. Вадим говорит, что ей лучше уехать… может и вправду так лучше? Не доискиваясь причин – ни того, что произошло и происходит, ни того, что заставляет его говорить это – просто уехать. Она не хочет умирать, да еще так ужасно! И она хочет сохранить рассудок, а здесь это с каждым днем становится все менее возможно…

Но в голове вдруг ожил тонкий стяжательский голосок. „Квартира! – отчаянно закричал он. – Как же моя квартира, все мои надежды?! Как же мои деньги?! Нет, ни за что, никогда, это шанс – мой шанс, я не могу от него отказаться! Я останусь здесь – я просто буду прятаться, просто прятаться. Здесь меня никто не тронет! Это моя квартира, моя, моя!..“

Кира замотала головой, изгоняя этот противный голосок, отчего-то удивительно напомнивший ей сварливые крики Веры Леонидовны из далекого детства, схватила половинку помидора, зло плюхнула его на доску и принялась полосовать ножом. Дело даже не в этой чертовой квартире! Все бросить, так просто сдаться?! Или она не Кира Сарандо, всегда шедшая по жизни с поднятой головой?! Да, их убили, но она-то живая! Нет уж! Чем она хуже своих предков, когда то ступивших в этот дикий скалистый край и выживших, несмотря ни на что?!

Ее левую руку словно ожгло огнем, и, опустив взгляд, Кира увидела, как по белой пластиковой доске стремительно расползается кровь, мешаясь с помидорным соком. Подняла руку, и с большого пальца зашлепали густые капли, выплывавшие из длинного глубокого пореза на подушечке. Уронив нож, она повернулась к раковине, открыла воду и подставила палец под нее, и стекавшая с него вода мгновенно стала ярко-розовой. Выждав с минуту, она вытащила палец, но на вспоротой мякоти снова стремительно начало расползаться красное. Тогда, удерживая палец над ладонью, Кира кинулась за бинтом и йодом. Выскочив в прихожую, она повернула к спальне и внезапно сообразила, что идет не туда, ведь аптечка находилась в гостиной. Кира остановилась, и в этот момент ее взгляд упал на зеркало, тускло поблескивающее в полумраке. Протянув руку, она включила свет, испачкав при этом выключатель, и уставилась на свое отражение. Она смотрела долго, словно испуганное и растерянное лицо в зеркале должно было дать ей какой-то ответ, потом взглянула на свою ладонь, теперь уже всю перемазанную в крови, и снова на свое лицо за серебряной поверхностью. Что это за существо, столь нелепое и столь жалкое, пытающееся якобы добродетельными поступками скрыть свои промахи и спрятать среди искусственного благородства свое никчемное сердчишко?! Оно открыло дверь Владе, чтобы показать кому-то там, наверху, какое оно сострадательное, а не потому что было сострадательным на самом деле, и испросить себе прощения за подругу, за которой недоглядела. Тогда ему было проще не разбираться с Викой до конца, а уйти, оскорбленно задрав хвост! А не приходило ли в голову этому существу, что если б оно сегодня не открыло дверь, Влада просто пошла бы домой и сейчас была бы жива?!

„Но при чем тут я?!“ – жалобно воскликнул кто-то – может, даже, из глубины зеркала. Не та ли солнечная девочка – глупая в своей жизнерадостности и принципиальности солнечная девочка?

Кира размахнулась и влепила пощечину своему отражению, оставив на серебристой поверхности оплывающий, влажный кровавый отпечаток ладони и пальцев. Зеркало качнулось, и отражение в нем дернулось в сторону, словно от боли, но нет – это всего лишь повернулась и ушла его хозяйка, и отражение всего лишь последовало за ней. Осталось только перекошенное зеркало, и ярко-красный отпечаток человеческой руки, и прильнувший к ним полумрак, выпрыгнувший из погашенной лампы.

* * *

Несколько свечей догорели почти до самых гнезд канделябра, и заметив это, Кира недовольно встала и включила свет, и он мгновенно слизнул со стен все тени – черные и серые, четкие и бесформенные, и в комнате сразу же стало очень пусто, и она отчего-то почувствовала себя брошенной. Сегодня тени успокаивали, и она чувствовала себя в безопасности среди их движения и молчания… хотя, право же, это было так глупо – ведь это всего лишь тени, и они никак не могут ее защитить. Напугать разве что – да и то ненадолго.

Хотя бедную тетю Галю и того безумца впоследствии покойных они напугали навсегда.

Я говорю о тех тварях с зубами! Черных тварях из стен!..

Кира нервно передернула плечами и подошла к шкафу, где хранились свечи. Выдвинула верхний ящик и удивленно приподняла брови. Когда они только-только приехали в эту квартиру, ящик был полон – даже с горкой. Теперь же свечей осталось так мало, что между ними просвечивало застланное старой газетой дно.

И что-то еще.

Кира разгребла свечи и вытащила небольшой целлофановый пакет. Опустилась на пол и встряхнула его и ей на колени выскользнули какие-то книжонки, паспорт советского образца и три полароидные фотографии. Паспорт она схватила в первую очередь, открыла и изумленно уставилась на маленькую, выцветшую от времени фотографию собственного деда. Надпись внизу подтверждала: Ларионов Василий Федорович.

Кира пролистала страницы, чуть ли не разрывая их торопливыми, взбудораженными пальцами. Запись о браке, прописка – все совпадало. Но ведь дед ушел – много лет назад ушел, забрал свои вещи… как же он мог оставить паспорт?! Она схватилась за остальные документы – заводской пропуск, какие-то профсоюзные книжки, записи о взносах, сберкнижка – все те документы, которые неотрывно сопровождали человека в восьмидесятые годы. Но почему они здесь, ведь дед должен был забрать их с собой, он не мог уйти без документов!.. разве что если этот уход состоялся слишком внезапно. Нет, но ведь он же забрал свои вещи… отец говорил ей, что он забрал свои вещи… и приходя сюда, она действительно ничего не находила и даже его любимой трубки…

А что, если он никуда не ушел?

… многие из них не уезжали…

Кира вздрогнула, глядя на документы на своих коленях. Мысль, посетившая ее, была совершенно безумной… но разве вокруг нее в последнее время не творилось то же безумие? И ведь это он был тогда, на стене, его тень – черная, стоящая неподвижно и словно выжидающе, тогда как вокруг, проходя насквозь, блеклые серые тени воспроизводили жизни своих хозяев. Что если?..

Нет, невозможно! Так не бывает! Она ведь уже договорилась сама с собой считать стены этой квартиры – лишь неким устройством для хранения и воспроизведения зрительных образов – разве нет?!

Она без особого интереса взглянула на фотографии. Две сползли с ее коленей и лежали боком, прижатые к креслу, одна же лежала вся на виду. Лицо какой-то женщины – традиционно в профиль – светловолосой, миловидной и казавшейся удивительно домашней. Кира перевернула фотографию и прочла надпись, сделанную уже давно выученным наизусть почерком бабушки.

Пахомова Людмила Степановна.

Москва.

24.06 – 29.06. – 2003.

П.

Гр. Љ 2/6

Вот и думай, что хочешь! Уже не в первый раз она ломала голову, что значат эти гр. и п. Группа? Возможно. А „п.“ что такое? И почему на одних фотографиях „п.“, а на других „о.“? Да еще и на некоторых стоит это „опл.“ – так и просится слово оплачено!

Только сегодня-то какое тебе дело до этих чертовых фотографий?!

Секундочку, а почему эти фотографии лежат отдельно от остальных?

Кира взяла с кресла две другие и задумчиво посмотрела на верхнюю – смеющаяся девчушка лет четырех – опять же в профиль, каштановые волосы заплетены в шесть аккуратных косичек и разукрашены яркими цветными заколками. Хорошенькая, как куколка. Кире невольно вспомнился голос Влады, когда-то, давным-давно произнесший то же самое. Уж не та ли это пропавшая семья, о которой она говорила? Кира перевернула фотографию. Пахомова Юлия Владимировна. Не может быть, чтобы и она… всего четыре года! Нужно будет попросить Егора, чтобы он обязательно поискал сведения о них…

Кира взяла последнюю фотографию, взглянула на нее и побелела. Куда-то вдруг исчез весь воздух, и в затылке больно стукнуло, словно кто-то от души хлопнул по нему тяжелой ледяной ладонью. Она отрицательно качнула головой, потом поднесла цветной квадратик так близко к глазам, что почти уткнулась в него лицом, уронила на пол и что-то пробормотала – беспомощный, болезненный, шелестящий звук.

Лицо на фотографии многое объясняло.

И отнимало тоже многое.

* * *

Кто-то сидел на одной из дворовых скамеек – Кира краем глаза увидела две темные тени, но не обратила на них внимания и пробежала мимо, спотыкаясь чуть ли не на каждом шагу. В кронах акаций шелестел ветер, где-то вдалеке лаяла собака, из распахнутых окон бормотали, пели и вскрикивали телевизоры. Все это доносилось до нее издалека, и даже звук собственных шагов и сминавшаяся под ними сухая трава были далекими. Ключи всполошено позвякивали на ее пальце.

Когда она оббежала соседний дом с торца, навстречу ей метнулась высокая тень, и в следующую секунду крепкие пальцы вцепились в ее плечи.

– Я же тебя просил! – зло прошипел Вадим. – Почему ты так, почему не предупредила?! Хочешь себя погубить?!

Кира заметила, что он не только не надел свои очки, с которыми не расставался на улице в любое время суток, но и выскочил босиком, в тренировочных штанах и легкой майке, совершенно не скрывавшей его отнюдь не стариковского телосложения. Даже в полумраке на его лице были отчетливо видны волнение и злость.

– Как ты узнал, что я иду сюда? – удивленно произнесла она.

– Увидел в окно… Что-то случилось? – его ладони переползли ей на спину, и Вадим склонился, заглядывая Кире в лицо. – Почему ты так дрожишь? – его взгляд начал стремительно ощупывать ее с ног до головы. – Ты ранена?

Он не столько спрашивал, сколько утверждал, и Кира снова удивилась, потом показала порезанный палец. Вадим хмыкнул, обнял ее за плечи и повел к своему подъезду. Его поведение так не совпадало с тем, что она думала… но нет, она не могла ошибаться.

Когда Князев запер дверь, Кира медленно прошла в комнату, ставшую уже такой привычной и, несмотря на ветхость и беспорядок, почти родной, и села на кровать, глядя на развевающиеся в открытом окне шторы. Вадим опустился рядом на пол и прижался щекой к ее подрагивающему колену, потом легко провел по нему ладонью – теплый, дружеский жест, напрочь лишенный сексуального подтекста.

– Тебе тяжело, я знаю, – тихо произнес он. – Останься, если хочешь. Принести тебе чаю или, может, лучше вина? Думаю, последнее было бы более кстати.

Кира покачала головой. Висевшие на ее указательном пальце ключи сорвались и тяжело звякнули об пол. Вадим взглянул на них, но не сделал попытки подобрать и подать ей.

– Ты даже ключей от моей квартиры боишься? Что ж, тебя можно понять, – ровно произнесла Кира и сжала зубы. Он поднялся и пересел на кровать, рядом с ней.

– Почему ты так говоришь?

Кира облизнула резко пересохшие губы, немного отодвинулась, вытащила из кармана джинсов чуть смявшиеся фотографии и положила их на кровать. Взгляд Вадима метнулся к верхней из них, на которой был запечатлен четкий профиль мужчины с аккуратной темной бородой и густыми, взлохмаченными, словно со сна, волосами. Они скрадывали, скрывали, меняли привычный облик, но не узнать его было невозможно. Князев сдвинул фотографию в сторону, глядя на две другие, и в его глазах зашевелилось что-то мучительное и вместе с тем досадливое.

– Мне очень жаль твою семью, – глухо сказала Кира.

– Мне тоже, – бледно отозвался он и встал, глядя на нее со странным выражением.

– Почему ты мне ничего не сказал?

Вадим покачал головой, потом наклонился, взял фотографии и переложил их на один из телевизоров. Отвернулся, сунув сжатые кулаки в карманы штанов и глядя в открытое окно.

– Наверное… теперь мне следует называть тебя „Владимир“? Во всяком случае, сейчас…

– Я Вадим, – сказал он, не оборачиваясь. – Вадим Князев. Владимир Пахомов давно умер, и о нем все забыли. Советую и тебе забыть.

– Я не могу этого сделать.

Вадим обернулся. Его лицо оказалось неожиданно спокойным, но глаза теперь казались пустыми.

– Думаю, вино нам действительно не помешает… теперь, – заметил он и вышел из комнаты. Кира взглянула на фотографии, теперь лежавшие так далеко, что она не могла видеть лиц, и с трудом подавила в себе возникшее желание опрокинуться ничком на постель и разреветься во все горло. Но, конечно же, Вадим уже не станет ее утешать… теперь, когда она знает… все утешения будут как закрашенное стекло, с которого краску внезапно смыли, и стало видно, что за этим стеклом на самом деле. Кто она для него – внучка его злейшего врага, человека, с помощью или молчаливого согласия которого у Вадима отняли жену и дочь! Теперь-то понятно, почему той ночью он сказал, что нарушает все мыслимые законы природы.

Князев вернулся с открытой бутылкой „Шардоне“ и двумя бокалами, поставил их на телевизор, разлил вино и протянул Кире полный бокал. Она покачала головой.

– Я не хочу.

– Конечно хочешь, – сказал он несколько ворчливо и всунул ножку бокала ей в пальцы. Кира поднесла бокал к губам и глотнула солнечного вина, а потом осушила бокал до дна. Вино было слишком светлым, слишком легким для ее тяжелой, угрюмой печали. Вадим забрал у нее пустой бокал, отдал ей свой и отошел к телевизору, который использовал вместо столика. Тихо заструилось вино.

– Был вечер, – произнес он, не оборачиваясь. – Часов девять, уже темнело. Я вышел за сигаретами… и не столько потому, что курить хотелось, а потому что каждый раз, как только за мной закрывалась дверь, Люда всегда забывала причину нашей очередной ссоры. Я мог бы открыть эту дверь и через час, и через две секунды, но уже все было бы спокойно – до следующего раза. Но в последнее время так было все чаще и чаще, и в этот день нам было уж совсем тошно смотреть друг на друга – то ли было настолько жарко, то ли мы окончательно поняли, что из нашей попытки этой поездкой вернуть все на свои места ничего не получается. Друг возле друга нас удерживала только дочь… Когда я закрыл дверь, Юля уже спала – в гостиной, на диване. Я подошел к ларьку, купил сигареты, перекинулся парой пустяковых фраз с Сан Санычем – тогда для меня это был просто малознакомый человек без имени. Потом я вернулся домой. Прошло от силы минут пять… но когда я вошел в квартиру, она была пуста. Ни жены, ни дочери. Все их вещи на месте – абсолютно все, деньги, Людкино золотишко, а они исчезли. Они не могли выйти из подъезда следом за мной – я бы их обязательно увидел… Они… вообще ничего не смогли бы сделать за это время… Я искал их – искал везде… но не нашел, и никто их не нашел. Вызвал милицию… а они… сразу же и довольно долго они были уверены, что это я их… – Вадим запрокинул голову и одним махом выпил вино. – А потом… потом вдруг все кончилось. Просто кончилось. И я уехал.