Текст книги "Коллекция (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 54 страниц)

VII

В воскресенье Кира решила воспользоваться свободным временем для приведения квартиры в относительный порядок – вид свисающей с потолка и стен паутины ввергал в уныние, окна были покрыты толстым слоем грязи, не пропускающей толком солнечный свет, отчего в комнатах всегда царил полумрак, пыльные люстры выглядели печально и убого, кафель пятнали жирные узоры, по углам и щелям – прорва паучьих мумий, на верхах шкафов лежали пыльные сугробы, и в целом квартира походила на павильон для съемок захудалого фильма ужасов. Поэтому сразу же после завтрака она развила бурную деятельность, манипулируя тряпками, швабрами и пылесосом. Извлеченный из постели раньше обычного и крайне этим недовольный, Стас, ворча и отчаянно чихая, стирал пыль с верха шкафов с видом жестоко угнетаемого колонизаторами аборигена.

– Я не понимаю, почему это нужно делать именно сегодня! – он негодующе махнул тряпкой, отчего немедленно окутался сизым пушистым облаком, чихнул и чуть не свалился со стула.

– Если мы не сделаем этого сегодня, то не сделаем никогда! – безжалостно отрезала Кира, прикидывая, как бы подобраться к люстре, висевшей в ее спальне точно над краем кровати. – Перестань ты так страшно чихать, ради бога! Ты даже готический рок заглушаешь! Возьми ты влажную тряпку, в конце концов!

– Не рекомендуется вытирать шкафы влажными тряпками, – укоризненно сказал Стас, морща нос, отчего его лицо превратилось в мученическую гримасу.

– Этому шкафу уже все равно.

– Ладно, я закончил, – Стас спрыгнул с табуретки, бегом добежал до окна гостиной и вытряхнул тряпку в чахлый палисадник, распугав нежащихся на солнышке котов. Он чихнул в последний раз, потом крикнул: – Чего дальше?! По-моему, это был последний шкаф. Надеюсь, мне не надо вытирать пыль в кладовке?

– Кладовка подождет до следующего раза, – успокоила его сестра, заходя в комнату. – Да там пыль не вытирать надо – лопатой выгребать. А теперь переоденься, прими человеческий облик и отправляйся в ближайший цветочный магазин. Купишь мне четыре пакета земляной смеси.

– Зачем?

– Все черенки, которые я успешно реквизировала в различных государственных учреждениях, давно проросли, и я хочу их посадить. Пальма не прижилась, но эти более неприхотливые. В горшках неизвестно какая земля – я ее лучше выкину.

– Земли можно нарыть и за домом, – пробурчал Стас, явно не обрадованный поручением.

– Конечно, можно – с окурками и битым стеклом! Стас, магазин в двух шагах отсюда! Одевайся и иди, или я предам тебя анафеме!

– Не имеешь права. У тебя нет духовного сана.

– Зато у меня есть швабра.

– А-а, ты в этом смысле, – Стас почесал затылок и, проходя мимо Киры, повесил грязную тряпку ей на руку. – Ладно, уговорила.

Кира сбросила тряпку на пол и ушла в свою комнату, где изучала пыльную люстру до тех пор, пока Стас из коридора не объявил недовольным голосом, что имеет честь отбыть.

– Ты хоть донесешь четыре пакета?

– Не мужик я что ли?! – негодующе отозвался брат. – Кстати, без меня к люстрам не лезь! Навернешься, а я потом возись с тобой!

– Не полезу, – небесным голосом пропела Кира, составляя в угол снятые со шкафа цветочные горшки. Стас просунулся в комнату, шелестнув бамбуковой занавеской и подозрительно сказал:

– Что-то от твоего обещания за версту несет его невыполнением!

– Если ты выйдешь прямо сейчас, то еще успеешь до захода солнца, – заметила она, не оборачиваясь. Стас фыркнул, и через секунду громко хлопнула входная дверь. Кира тотчас же подошла к кровати, скатала валиком одеяло и матрас, потом подтащила к кровати стул и взгромоздила на нее. Прикинула расстояние и поняла, что стул вознесет ее недостаточно высоко. Принесла другой и поставила его рядом с первым, потом пристроила поверх стульев табуретку и осмотрела все сооружение критическим взором.

– Если я оттуда свалюсь… – пробормотала она, покачала головой и направилась в гостиную за тряпкой. Поднимая ее с пола, недовольно взглянула на окно (вот еще где возни!), повернулась, и ее взгляд упал на канделябры, который Стас снял со шкафа, чтобы вытереть пыль. Она нахмурилась, подошла ближе и подняла один из канделябров, разглядывая свечи в гнездах. Те, оплывшие примерно на треть, не были покрыты пылью, как все остальное, – свечи выглядели чистенькими, новенькими, будто их вставили в канделябр и зажгли не больше, чем дня два назад. Кира оглядела остальные канделябры – та же картина. Она поставила канделябр на пол, задумчиво потерла подбородок, после чего быстро прошла в столовую и изучила стоявшие там свечи. Те тоже выглядели свежеиспользованными. Она вернулась в гостиную и выдвинула один из ящиков. Свечи все так же громоздились почти до самого верха, но теперь груда не была такой массивной, словно из нее осторожно извлекли не меньше, чем штук десять. Кира открыла другой ящик. В нем нехватка свечей была более заметна. Получается, Стас зажигает по ночам свечи – и в гостиной, и в столовой? Но для чего ему это? Для создания соответствующей обстановки? Этакой таинственности, средневекового духа? Ставит канделябры полукругом, вдохновляется и пишет свою книгу?

Впрочем, чему она удивляется, если сама недавно сделала то же самое? Тогда, в ванной.

Тень женщины, расчесывавшей волосы, вдруг всплыла перед ее глазами так отчетливо, словно она видела ее секунду назад. Кира вздрогнула, потом зябко обхватила себя руками. Полумрак комнаты словно надвинулся на нее, обволакивая, втягивая в себя, и в нем почудилась чья-то невидимая холодная усмешка – уж не бабкина ли – ведь бабка знала все, и имела полное право усмехаться… Легкий неприятный душок внезапно превратился в резкую густую вонь, толчками, волнами исходившую от стен и накатывавшую на застывшую в центре комнаты девушку – отчетливый гнилостный запах, такой сильный, что у нее заслезились глаза. Кира вскинула ладонь к носу, но тотчас же опустила ее. Ничего не было. Не было запаха. Не было усмешки в полумраке. Ничего не было. Были только легкие, едва заметные тени от черешни, покачивавшей ветвями за окном, едва уловимый неприятный душок и серый пасмурный свет. И пыльная тряпка, накрепко зажатая в пальцах.

– У меня что – и вправду едет крыша? – изумленно спросила она пустую комнату. Ее размытое отражение в сером экране телевизора шевельнуло губами в такт словам и застыло. Отражение было хитрым – если оно и имело собственные мнения и познания, то никогда их не высказывало. Кира посмотрела на тряпку в руке. Та выглядела вполне обыденно. Рука, державшая ее, тоже. Она постояла немного, ожидая – не вернется ли странное ощущение. Но ничего не произошло. Если что-то и происходило, то лишь внутри ее собственной головы. А это, в принципе, было поводом для огорчения. Пожаловаться Вике? Но Минина всего лишь медсестра – никак не невропатолог. Да еще Стасу разболтает… стоп! С чего бы это Вике ему что-то рассказывать – она не имела привычки откровенничать со своими пассиями. Тем более на такие темы. Уж что-что, а Вику, при всех ее недостатках, плохой подругой никак не назовешь. Даже если она имела наглость соблазнить ее милейшего брата.

– Ладно, пойду – забудусь уборкой, – сообщила Кира своему отражению. Повернулась и направилась в спальню.

Залезть на шаткое сооружение, возведенное на кровати, оказалось не столько трудно, сколько страшно, и, оказавшись на табуретке, несколько секунд Кира боялась даже дышать. Но зато люстра была вот она – перед самым носом и более чем досягаема, и Кира начала осторожно водить тряпкой по подвескам, сметая пыль и паутину и про себя ругая того, кто придумал конструкцию этой люстры – ее никак нельзя было повернуть, чтобы дотянуться до другого бока, и приходилось переступать по табуретке с риском для жизни, а жестко посаженные подвески закрывали лампочки так плотно, что туда едва можно было просунуть палец. Подвески угрожающе звякали, грозя отвалиться в любую секунду. Закусив губу, она протерла лампочки, потом махнула тряпкой по верху люстры, и оттуда тотчас же с негодующим видом выскочил жирный черный паук и шлепнулся Кире на бедро. Взвизгнув, она смахнула его свободной рукой, чуть не повалившись вниз вместе со стульями, ее рука с тряпкой дернулась и стукнула по люстре, та качнулась, и одна из подвесок-таки отвалилась и упала на кровать. Паук улетел куда-то в сторону, отчаянно размахивая лапами, и пропал из виду. Кира чертыхнулась дрожащими губами, после чего вытерла люстру до конца и осторожно спустилась на кровать, чтобы подобрать подвеску и вернуть ее на место.

Но упавший с люстры предмет подвеской не был. На кровати лежал кристалл густого черного цвета каплевидной формы длиной чуть меньше мизинца, оправленный в крошечные листья плюща, сделанные из золотистого с чуть зеленоватым отливом металла. Вокруг кристалла была обмотана тонкая цепочка причудливого плетения, прикрепленная к крошечной петельке на верхушки «капли». Падавший на украшение слабый солнечный свет не отражался, а словно исчезал в глубинах черного камня, но кристалл не выглядел тусклым – казалось, он мягко светится изнутри, словно в нем горит крохотный огонек, и на его гладкой поверхности не было ни единой пылинки.

Кира села рядом, потом осторожно поддела ногтем цепочку и потянула вверх. Та сразу же размоталась, и черный камень медленно закачался в воздухе, притягивая взгляд, словно его приводила в движение рука гипнотизера. Она подставила под камень ладонь. Кристалл был холодным, даже ледяным, и гладкость его была мягкой, как шелк – нежное и удивительно приятное ощущение, и Кира невольно сжала кулон в кулаке, вздрогнув от холодка, скользнувшего по руке и игриво пробежавшего по изгибу позвоночника. Она раскрыла ладонь, любуясь камнем.

Совершенно очевидно, что кулон спрятали на люстре, а не забросили случайно. Еще один бабкин тайник? Или спрятал кто-то из постояльцев? Ну, так или иначе, теперь он ничей…

Почему это ничей. Он…

Интересно, что скажет по этому поводу Стас?

Но едва эта мысль посетила ее, как пальцы Киры снова сжались в кулак, словно сами собой, и губы исказились в хищной ухмылке.

Стас? А при чем тут Стас? Она нашла кулон. Он ее. Почему она должна делиться им со Стасом?!

Кира заставила себя разжать пальцы, недоуменно спрашивая себя, что на нее нашло? Вряд ли кулон стоит каких-то особенных денег, даже если оправа и цепочка золотые – они ведь слишком мало весят. А кристалл… может, это просто стекло? Черное стекло. Стас не станет отнимать его. Это женская безделушка, и ему она ни к чему.

Но почему же так хочется снова сжать пальцы и никогда, никогда никому его не показывать?

Он красивый. Он очень красивый. И он становится еще красивей, когда прикасается к ее коже. Тогда он похож на темную гладь глубокого пруда, на дне которого горит свеча. Очень холодная свеча.

Бережно держа украшение на ладони, Кира подошла к трюмо и надела цепочку на шею, камень скользнул и лег поверх цветастой ткани халатика, где выглядел совершенно нелепо. Она стянула халат с плеч, и кристалл уютно улегся в ложбинке меж грудей. Вот здесь он был на своем месте, сразу же став еще гуще и в то же время прозрачней. Золотисто-зеленые листья плюща поблескивали на ее смуглой коже. Кира удовлетворенно улыбнулась, прижимая кулон к груди, потом раздраженно посмотрела на сползший до талии халат. Захотелось немедленно сбросить его – никчемная, глупая тряпка.

Скрежет дверного замка громом отдался в ее голове. Ее взгляд заметался по сторонам, рука затрепыхалась у груди, словно пойманная птица, к ней метнулась другая, и пока Кира разворачивалась к приоткрытой двери в комнату, они действовали сами по себе, снимая с шеи украшение, запихивая его в косметичку, быстрыми, вороватыми рывками натягивая халат обратно на плечи, словно торопясь скрыть следы преступления. Напоследок правая рука схватила расческу и застыла в воздухе, и в этот же момент в комнату заглянул Стас.

– Ну, конечно, я так и знал! – воскликнул он, уставившись на стуло-табуреточную этажерку. – Уже залезла или только собираешься?

– Собираюсь, – деревянным голосом отозвалась Кира, ощущая раздражение и некую неустроенность, словно ей не дали закончить очень важное дело.

– Хорошо, что я успел! – Стас посмотрел на расческу в ее руке. – Хочешь лучше выглядеть там наверху? Кир, люстре все равно. Принес я твою землю… Может, хоть спасибо скажешь?

– Да, конечно, спасибо, – быстро сказала она, словно очнувшись от глубокого сна, и положила расческу на трюмо, скользнув взглядом по косметичке. – Ты просто золото, Стас!

– А также платина и вольфрам, – самодовольно заявил он. – Все, переодеваюсь и лезу на люстру.

– Стас, ты себя переоцениваешь. Люстра оборвется.

– Ты поняла, что я имею в виду, – буркнул Стас и исчез. Кира, прикусив губу, потянулась к косметичке, но тут же отдернула руку и почти испуганно посмотрела на нее. Потом резко развернулась и вышла из комнаты.

– Я пока займусь окнами! – крикнула она, проходя мимо столовой, и Стас из гостиной неразборчиво что-то пробурчал в знак согласия.

Спустя несколько секунд, поставив на табуретку ведро с водой и моющее средство для стекол и свалив на застеленный газетой кухонный стол ворох тряпок, на которые пошли старые бабкины наряды, Кира с трудом открыла рамы, отчего на пол посыпались хрупкие пластинки отвалившейся краски, влезла на подоконник и принялась бодро орудовать тряпкой. Во дворе уже сидела часть обычного контингента, в том числе и «майор», и она едва сдержалась, чтобы не помахать ему. Вадим Иванович упредил ее, сделав это сам с улыбкой, не лишенной ехидности, и Кира в ответ помахала ему тряпкой, после чего он снова углубился в шахматную партию. Сан Саныч обернулся и с интересом обозрел стоящую на подоконнике длинноногую фигуру в коротком халатике, а женщины сразу же осуждающе зашушукались.

Вскоре Кира поняла, что мыть окно на первом этаже, выходящее на оживленную в это время дня пешеходную дорожку, довольно утомительно, ибо большинство проходящих личностей мужского пола замедляли шаг, чтобы лучше все рассмотреть, а то и дать дельный совет или предложить помочь. Вначале Кира возвращала игривые насмешки, но довольно быстро перестала реагировать, прикидываясь глухонемой, что, впрочем, помогало мало.

Части же аборигенов неожиданно срочно что-то понадобилось именно возле ее окон. Тут остановились Таня и Мила с колясочками и завели разговор, косясь на распахнутое окно. Тут принялась прогуливаться Нина, потряхивая пепельными кудряшками. Тут что-то выискивала Буся, и Антонина Павловна на другом конце поводка делала вид, что она тут совершенно не при чем. Один раз прошла даже Влада – одна, без матери, окинув Киру мрачным накрашенным взором. Бродили туда-сюда и прочие – то с сумками, то с газетами, то просто так, с деловитым видом и движениями, исполненными торопливости. Некоторые останавливались ненадолго и переговаривались. Никто не делал вид, что его тут на самом деле нет и никого из них нельзя было упрекнуть в невежливости, все здоровались с Кирой и, в большинстве своем, приветливо, но ее не покидало ощущение настойчивого, целенаправленного внимания, и уже домывая последнюю створку, она ехидно спросила в пространство, ухватившись за прутья решетки:

– Может, мне отойти? Может, я вам вид заслоняю?

– Да что ты, Кира, мы и не смотрим никуда, мы просто разговариваем, – обиженным тоном ответила Антонина Павловна. Кира покладисто кивнула.

– Да? Уж простите старую развалину, померещилось сослепу. Я и не знала, что у вас тут место для приватных бесед. Вы бы павильончик поставили, что ли? Неудобно стоять все время. Особенно пожилым женщинам. Кстати, я сейчас буду мыть окно в спальне, так что вы сдвиньтесь метра на три левее, как раз напротив него и окажетесь.

– Хамка! – Нина подбоченилась. – Ишь, раскомандовалась! Это наш двор! Где хотим, там и стоим!

– Ну, удачи, – Кира отвернулась, возвращаясь к прерванной работе. – А то, может, табуреточку вынести? Мне не трудно.

Нина фыркнула и удалилась с презрительным видом. Таня и Мила переглянулись и покатили своих чад в противоположном направлении, напоследок заявив Кире, что у нее мания величия.

– Да, – кивнула она, вытирая стекло насухо. – Наличествует. Очень величавая мания. А так же мания преследования и подмигивания. Кстати, а вы слышали о салате острова Барба и о флоридском салатике?

– Нет! – хором ответили молодые женщины, тут же остановившись и забыв про обиду.

– Ну, как закончу – расскажу.

– Хорошо, – отозвались они и проследовали по дорожке к другому двору. Ухмыльнувшись, Кира спрыгнула на пол и принялась мыть подоконник. В гостиной дурным голосом взвыл пылесос, тотчас же что-то щелкнуло, и вой пылесоса начал умирающе затихать, а холодильник сообщил о своем выключении знакомым агонизирующим бормотанием, и летевшая из гостиной громкая песня разом оборвалась, словно кто-то бесцеремонно зажал Риккардо Фольи рот ладонью. Послышалась ругань, потом быстрые шаги Стаса.

– Кира, выруби холодильник! – крикнул он из коридора. – Как меня это задолбало!

Она послушно выдернула вилку из розетки, и в тот же момент из коридора долетели страшный грохот и лязг, а следом – новая порция проклятий.

– Стас! Ты упал! – испуганно закричала Кира, роняя тряпку в ведро.

– Не я, а этот проклятый шест! – замогильным голосом ответил Стас. – Чудо, что он не раскокал лампу! Но он свернул шкафчик возле двери, и тот треснул меня по плечу! Очень неприятно!

Кира побежала в прихожую, где Стас, прислонившись к стене, растирал плечо с перекошенным от боли лицом. Шест лежал на полу, тут же валялся маленький серый шкафчик, когда-то висевший на стене возле входной двери.

– Сильно больно? Ничего не сломал? – она осторожно тронула ладонь Стаса, оглаживавшую плечо. Он покачал головой.

– Не, ерунда, углом зацепило, уже проходит. Но синяк будет. И чего на меня в этом доме все падает?

– Дай посмотрю.

Стас отвел ее руку, тепло и благодарно улыбнувшись.

– Не стоит. Я ж говорю, ерунда. Вичка вечером посмотрит.

– И полечит, я думаю. Мне тут инвалиды не нужны, – Кира посмотрела на шкафчик. – А чего он свалился с таким странным звуком? Будто чьи-то латы рухнули. Что там внутри – груда железа? Туда мы еще не заглядывали.

– Вот тебе и повод, – Стас присел на корточки и открыл чуть покосившуюся дверцу, потом с усилием перевернул шкафчик вверх ногами, и на пол со звоном высыпалась груда разнокалиберных ржавых ключей.

– Господи, это от каких же замков?! – изумилась Кира. – Их же тут целая сотня – не меньше! Удивительно, что шкаф не рухнул сам по себе. Тебе, Стас, еще очень повезло – упади он на голову… – она вздрогнула, не договорив. Брат понимающе кивнул, хмуро разглядывая вмятину на линолеуме.

– Большинство явно от дверей квартир… или кабинетов, – задумчиво сказал он, глядя, как Кира перебирает ключи. – Вот этот похож на гаражный. А вот этот, – он подцепил за ржавое кольцо один из небольших ключей, – сто процентов от отечественного замка зажигания. У деда была машина?

– Нет, насколько мне известно. Неужели, бабка была вхожа во столько дверей?

– Она прожила много лет, – логично заметил Стас. – И, наверное, у нее была привычка сохранять ключи от всех замков, которые она часто открывала. Многие люди так делают. Но зачем ей ключи от замков зажигания? Их тут несколько, между прочим, и все разные.

– Наверное, от деда остались. Может, он в автомастерской работал? Или что-нибудь в этом роде? Или постояльцы забыли?

– Какие еще постояльцы? – удивился Стас. Кира виновато прикусила губу, но тут же бодро ответила:

– Тетя Аня сказала, что бабка летом часто сдавала квартиру… приезжим. Мало ли.

Стас пожал плечами.

– Они же не идиоты забывать ключи от машины. Как бы они уехали?

– Стас, не обязательно же они приехали сюда на машине. Оставили ее дома, а ключ-то зачем с брелока снимать?.. – она снова поворошила ключи. – Только они все отдельные. Без всяких брелоков. И не в связках.

– Значит, она ими не пользовалась, и ей было ни к чему собирать их в связки. Так или иначе, они лежат тут очень давно, – Стас отряхнул испачканные рыжим ладони. – Видишь, сколько ржавчины?

– Вряд ли за ними кто-нибудь придет. Выкинем их?

Он усмехнулся.

– Когда-то я слышал поговорку, что чем больше в доме ключей, тем больше в нем достатка. А еще говорят, что выкидывать ключи – плохая примета.

– Глупости!

– Пусть полежат, пока не мешают. Я сложу их в кладовку. А вдруг пригодятся?

– Не вижу причин, по которым они нам могут пригодиться! – сказала Кира несколько раздраженно, поднимаясь. – Разве что оглушить ими кого-то, если сунуть их в мешок. Стас, в доме и так полно барахла!

Стас посмотрел на свои ладони, потом на нее – снизу вверх.

– Как пострадавший я имею решающее право голоса. Я положу их в самый дальний угол, ты, вскорости, о них и не вспомнишь… Так, собственно, зачем я сюда пришел…

– Включить свет, – напомнила Кира. – Давай я – ты ж раненый.

– Тяжко раненый, – Стас поднял шест. – Уйди, женщина! Возвращайся к своим тряпкам… кстати, ты на кухне закончила?

– Осталось только подоконник домыть… Кстати, мыть окна на первом этаже совершенно невозможно – замучили советами и любопытствующими взглядами! И главное ж, ходят все какие-то невзрачные и незатейливые… мужчины, я имею в виду, – Кира подняла глаза к пыльному потолку и мечтательно вздохнула, в то время как ее руки проворно начали исполнять в воздухе мягкий, романтичный танец. – А вот шел бы мимо молодой человек приятной наружности, следом за которым, для импозантности, катился бы его собственный… хм-м… «Гелендеваген». И остановился бы он напротив моего окна, и сказал бы мне: «О, прекрасная дева, с тряпкой в одной руке и бутылкой моющего средства для стекол в другой! Сними с кудрей своих паутину, вымой руки и снизойди в мои объятия и будь моей во веки веков!.. или хотя бы до обеда!» И пнула бы я ногой ведро с мыльной водой и устремилась бы сквозь решетку, аки сквозь туман…

– Как сквозь туман не выйдет, – с безжалостной циничностью заметил Стас. – Сквозь эту решетку ты пройдешь только нарезанная кубиками. Оставь свои хрустальные мечты, прекрасная и меркантильная дева! Ты снизойдешь в чьи-то там объятия, а я тут, значит, один должен с уборкой ковыряться?! Не выйдет!

– И это со мной невозможно беседовать на романтические темы?! – возмутилась она и гордо удалилась на кухню. Стас хмыкнул и принялся манипулировать шестом возле счетчика. Вскоре из гостиной вновь долетел рев пылесоса смешанный с музыкой.

Разобравшись с кухонным окном, Кира перебралась вместе с тряпками, ведрами и табуретками в свою спальню. И прежде, чем открыть окно, заглянула в косметичку. Кулончик лежал на своем месте, поблескивая темным боком, отливающая зеленым цепочка уютно свернулась среди помады и флакончиков с тушью. Кира осторожно дотронулась до него пальцем, потом подозрительно оглянулась – ей почудилось, что Стас стоит в дверях комнаты и внимательно наблюдает за ней. Но дверной проем был пуст, и в спальню едва слышно доносился звук, с которым пылесос елозил по полу. Закрыв косметичку, Кира неохотно вернула ее на трюмо, потом занялась окном.

Когда она вымыла одну из наружных створок, в поле ее зрения показался Вадим Иванович, очевидно, закончивший свою шахматную партию и теперь неторопливо шедший мимо. Он остановился напротив окна на дальней обочине дорожки, словно опасался, что из окна в него могут чем-нибудь запустить, и тяжело оперся на трость обеими руками, чуть склонив голову, но Кира чувствовала, что взгляд за поблескивающими темными очками устремлен прямо на нее.

– Хороший отсюда открывается вид, – задумчиво произнес он. Кира усмехнулась вполоборота, продолжая водить тряпкой по стеклу.

– Вы имеете в виду спальню или мои ноги?

– Ноги хороши, – сделал «майор» рассеянный комплимент. – Но слишком голые. Не простудитесь?

– Никакая простуда не страшна горячей южной женщине!

Вадим Иванович насмешливо фыркнул.

– И не обделенной самомнением, к тому же. Вы сменили духи?

– Ага. Называются «Жидкость для мытья окон „Тест“. Элегантный букет, не правда ли, сэр?

– В любом случае, лучше, чем тот ужас, которым вы недавно поливались, – заметил он. – Я собираюсь пройтись, у меня кое-какие дела… на обратном пути зайду в магазин. Могу, в знак соседского расположения, вам что-нибудь прихватить. Вам что-нибудь нужно?

– Любовь и обожание, а так – ничего, – Кира чуть отклонилась назад, разглядывая вымытое стекло, словно художник, созерцающий результат своих трудов. – Но в магазине этого нет, увы!

– Как и благоразумия, которое бы вам не помешало.

– Вы остановились здесь, чтобы снова меня оскорблять?!

– Оскорблять?! Помилуй бог, девочка, и в мыслях не было! И не груби дедушке!

– Не очень-то вы тянете на „дедушку“! – запальчиво возразила она, садясь на подоконник. – Особенно, если… то есть, неважно… И дедушки не интересуются женскими ногами!

– Глупости! – насмешливо отозвался Вадим Иванович, зачем-то делая шаг назад. – Дедушки бывают всякие. Как и ноги. Что у вас там недавно был за шум, простите за любопытство? Что-то сломалось или кто-то упал?

– Да, опять с проводкой проблемы, постоянно пробки вышибает! – Кира сердито мазнула тряпкой по чистому стеклу. – Невозможно ничего включить толком! Вы не знаете, здесь у кого-нибудь еще такое происходит?

– Насколько мне известно, нет, – „майор“ потер чисто выбритый подбородок. – Да, помню, некоторые приезжие, которые в вашей квартире останавливались, жаловались на это…

– А вы не знаете, давно это у нас… ах, да, конечно, не знаете, вы же тут недавно живете…

– Давно, давно! – ворвался вдруг в их беседу пронзительный голос незаметно подошедшей Нины, которая остановилась рядом, разглядывая их блестящими глазками. – Еще как твой… ваш… дедушка ушел… с тех пор… и все так удивлялись, что он ушел… потому что…

– Нина Федоровна, – ровно произнес Вадим Иванович, сгорбившись немного сильнее, чем обычно, – вы куда-то шли?

– Ну? – пожилая женщина обтерла нижнюю губу указательным пальцем.

– Вот и идите. Вас там заждались.

– И пойду! – моментально взвилась она, потряхивая кудряшками. – И тебя не спрошу! Ишь! Я все вижу! Я издалека вижу! А вы, Вадим Иваныч, постыдились бы… в вашем-то возрасте на девок глазеть!.. Вам уж сколько… а вы… туда же… кобель!..

– Спасибо за комплимент, – сказал „майор“ с ухмылкой, чуть склонив голову. Где-то наверху, на балконе оглушительно захохотали голосом Сан Саныча. В хохоте было отчетливое одобрение, предназначавшееся явно не Нине, которая тут же вскинула голову, собираясь разразиться новой речью в поддержку морали, но тут Кира вкрадчиво сказала:

– Вот у нас в симферопольском дворе была такая же пожилая дама, очень на вас похожая по характеру. Прямо копия. И на нее однажды с балкона ведро упало. Случайно, понятное дело. Пустое. Но железное. Бац! – и наповал. Такая печальная история.

– Ты!.. – задохнулась Нина, побагровев.

– Я. Вы хотите повторить со мной личные местоимения, Нина Федоровна? Первое лицо, второе лицо, третье лицо. Я все помню, у меня по русскому пятерка была. А я не знала, что вы лингвист. У меня была одна знакомая лингвист, тоже очень похожа на вас. И с ней тоже случилась одна печальная история. Рассказать?

Но Нина Федоровна не пожелала слушать и удалилась, волоча за собой шлейф возмущенной ругани. Вадим Иванович хрипловато рассмеялся, потом сказал:

– Вот же бывают такие вредные старушонки! Кир, вы не подумайте…

– Не подумаю, – она отмахнулась тряпкой. – Я не умею этого делать.

– Ладно, не буду вас отвлекать.

– Я не против, когда меня отвлекают таким образом, – она улыбнулась. – Это было довольно весело.

„Майор“ покачал головой с непонятным выражением и пошел прочь, постукивая тростью по асфальту. Кира домыла окно, попутно перекинувшись несколькими гастрономическими фразами с совершавшими очередной рейс Таней и Милой, после чего перебралась вместе с инвентарем в гостиную.

Вскоре часть участников уборочных работ в лице Стаса объявила забастовку, отбросила швабру и выдвинула требования обеда, заявив, что уже два часа, и, положа руку на желудок, очень хочется есть, и конечности уже слабеют от голода. На уговоры Киры потерпеть еще часок, Стас пригрозил вооруженным мятежом, и Кира покорно отправилась на кухню и предалась готовке. Стас мельтешил вокруг и предлагал помощь, чтоб „было побыстрей“, и избавиться от него удалось только обещанием, что все будет очень быстро, если он соизволит выкатиться из кухни к чертовой матери. Стас слегка обиделся и переместился в гостиную, где принялся смотреть свежевытертый телевизор.

– Ну, доволен? – поинтересовалась она какое-то время спустя, и Стас, дохлебывавший крепкие зеленые щи, кивнул со счастливым видом.

– Еще бы! А можно мне еще тарелочку?

– Тогда в тебя не влезет второе.

– Влезет, влезет… А что на второе?

– Рис и рыба, запеченная с сыром и луком. Очень гармоничное сочетание, – Кира встала, забрав у него пустую тарелку. – Как говорил Сильвестр с талоном в каком-то кино своему напарнику: „Ты слишком любишь насилие. Ешь что-нибудь естественное – рыбу с рисом…“

– И охота тебе цитировать всякие глупости? – Стас покосился на тарелку. – Может, принесешь всю кастрюлю? Давай, помогу.

– Сидите, больной!

Она вышла из столовой и вскоре вернулась с полной тарелкой щей.

– Просто поэма! – сказал Стас, принимая тарелку, где в свеже-зеленом, среди колыхающихся ленточек разваренного щавеля расплывалось желтое облачко размятого вареного яйца. Зачерпнул полную ложку сметаны, погрузил ее в щи и начал вдумчиво размешивать. Кира села на стул и принялась доедать свою порцию, недовольно глядя по сторонам. – Слушай, до чего ж все-таки здорово обедать в собственной столовой! И без паутины она стала гораздо привлекательней. Аристократизм, прямо, а? Княжеское имение… Княжна, не желаете ли бокал мускатного?

– Пока воздержусь. А насчет княжеского имения ты хватил! У них вряд ли были такие проблемы с проводкой.

– Ну, это смотря в каком веке…

– Стас, а ты в физике разбираешься?

Стас, не донеся ложку до рта, удивленно посмотрел на нее.

– В каком разделе?

– В оптике.

– Вообще-то не очень… А в чем дело?

– Ты обратил внимание, что в нашей квартире все время этакий полумрак? – Кира отодвинула пустую тарелку. Стас кивнул. – Я считала, что это из-за грязных окон. Сейчас окна вымыты, вид ничего не заслоняет, на улице отличная погода, но в квартире все равно пасмурно. Свет не проникает. Словно на окнах толстенный слой грязи.

– Хм-м, – Стас огляделся, и его брови съехались на переносице.

– Очень глубокомысленно, но мне это ничего не объясняет. Ты можешь без терминов?..

– Ты не даешь мне сказать! Я думаю, все дело в стеклах. Они очень старые, возможно, идет какое-то преломление, возможно, вместо того, чтобы пропускать солнечный свет, они его отражают. Вот и все.