Текст книги "Коллекция (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 54 страниц)

– Жив ли ты, деда Вася, или нет? – вполголоса спросила Кира у навечно застывшей добродушной дедовской усмешки. – Говорят, ты ее любил… Не понимаю, за что ты мог ее любить.

Закрыв альбом, она несколько минут просидела, отрешенно глядя на слегка отклеившийся край обоев под потолком. Ее руки апатично лежали на подлокотниках кресла – непривычное для них состояние. Они привыкли порхать в воздухе, ткать в нем замысловатые фигуры, постоянно быть чем-то занятыми, и полное бездействие раздражало их. Вскоре правая рука чуть шевельнулась, словно сама по себе, взмыла над подлокотником и щелкнула пальцами. Кира вскочила, отчего кулон, висевший на ее шее, мягко и холодно стукнул по груди, и, подойдя к шкафу, вытащила из него один из привезенных из Симферополя пакетов. Действуя быстро и деловито, расстелила на журнальном столике газету, разложила пластилин и старые самодельные резцы, поставила диск Энии и плюхнулась в кресло. Пальцы взяли кусок пластилина и начали разминать его – плавные, привычные движения, и вскоре она погрузилась в них целиком, отключаясь от окружающего мира, как бывало всегда, если в голове появлялась особо удачная задумка. Сейчас это была пещерка, прикрытая легкой занавесью из плюща, – и это пока только начало, потому что постепенно появится еще что-то – всегда появлялось что-то еще… Сначала пластилин, потом глина. Будет очень красиво. Возможно, это будет аромолампа, возможно, что-то другое, но, так или иначе, будет очень красиво. Пещерка, грот, изящные листья… цвета она продумает позже…

Ее пальцы принялись за дело, и теперь их движения были четкими, умными, вдохновенными, и обычная суматошность исчезла бесследно, и пластилин послушно принимал под ними нужную форму – казалось, он сам стремится переродиться в задуманное творение, и пальцы лишь помогают ему, не давая сбиться с пути…

Чья-то тяжелая ладонь легла ей на плечо, и Кира, испуганно вскрикнув, вскинулась в кресле, и человек, стоявший рядом, отшатнулся, похоже, испугавшись не меньше нее, и стукнулся о другое кресло, которое лениво повернулось, словно приглашая сесть.

– Черт!.. Что ж ты так орешь?!..

– Елки, Стас! – она расслабленно осела обратно и откинулась на спинку кресла, шумно выдохнув. – Ты меня перепугал! Откуда ты тут взялся?! Ты уже пришел?

– Мне трудно отрицать этот факт, – заметил Стас и тоже выдохнул, прижимая ладонь к груди. – Я и сам испугался… Ты не слышала, как я вошел?

– Нет. А чего так рано? – Кира потерла о ладонь липкие пальцы.

– Почему рано? Уже десять.

– Ты меня разыгрываешь?! Сейчас не больше восьми!

– Вот, – Стас красноречиво сунул ей под нос запястье, и Кира вскинула брови, глядя на циферблат часов так, словно на нем была выведена оскорбительная надпись в ее адрес. – Что, заработалась?

– Да так, – Кира недовольно оттолкнула руку с часами, – решила заняться новой моделью аромалампы, пока есть время и способность к творчеству.

– Странные аромалампы, – сказал брат, глядя мимо нее на журнальный столик. – Честно говоря, не понимаю, как они действуют.

Кира повернулась и удивленно округлила глаза. Где ее чудесный пластилиновый гротик с занавесью из стеблей плюща, где бугристая скала и изящные листья? Собственные пальцы сыграли с ней злую шутку и вместо придуманной лампы на столешнице расположился десяток небольших разноцветных собачьих фигурок в различных позах – стоящих, сидящих, лежащих, умостив морду на передних лапах. Намеченные резцом собачьи глаза внимательно смотрели на нее, и в них чудился немой вопрос.

Кира всплеснула руками, потом посмотрела на них, как смотрят на провинившегося ребенка.

– Это не совсем то, что я задумала, – пробормотала она. – Странно… ведь я делала совсем не это…

– Да у тебя настоящий талант! – Стас взял одну из пластилиновых фигурок и поставил ее на ладонь. – Вот уж не думал!.. Я видел, как ты возишься со своим пластилином и глиной… но мне казалось, что ты делаешь одни лишь цветочные горшки. Это же здорово, Кира! Кажется, что у нее даже нос шевелится! И так похоже сделано… Вот это явно дворняга, – он вернул статуэтку на стол и взял другую, приземистую и кривоногую, с морщинистой мордой и большими чуть округлыми ушами. – А это французская бульдожка. Симпатяга… – он сел на корточки рядом со столом, восторженно разглядывая Кирины творения. – Почему ты не делала такого раньше?

– Я редко занимаюсь статуэтками – только если они входят в композицию к лампам… или прочему… – Кира сердито прищелкнула языком. – Уж не знаю, что на меня нашло, но несколько часов пропали впустую!

Она сделала резкое движение, собираясь сгрести все пластилиновые фигурки со столешницы и смять их в единый бесформенный ком, но ее ладони наткнулись на подставленные руки Стаса.

– Что ты?! Не надо! – воскликнул он почти испуганно. – Пусть останутся! Это ж чудо что такое! Как живые!

– Тебе правда нравится? – недоуменно спросила Кира.

– Ну конечно!

– Ладно… но они долго не простоят. Я сделаю тебе другие, глиняные…

– Вот когда сделаешь… – Стас решительно отстранил ее руки от стола и вернулся к созерцанию фигурок. – Почему ты сделала именно собак? Да еще в таком количестве?

– Говорю же, я делала совсем другое, но… – Кира пожала плечами, потом протянула руку и взяла одну из фигурок черного цвета. Сидящий щенок-подросток, овчаренок с едва начавшими вставать длинными острыми ушами, и тот же укоризненный взгляд, хотя глаза – всего лишь несколько линий, намеченных резцом на дымчато-черной поверхности пластилина. Ей вдруг почудилась, что она снова стоит в ореховой рощице и сквозь сигаретный дым смотрит в эти глаза, живые и блестящие…

Почему ты уходишь без меня?

Удивительная штука память.

Но почему именно сейчас?

Ей захотелось рассказать Стасу про щенка и про то, что рассказывала ей недавно Софья Семеновна о пропадающих собаках – может, из этого рассказа, спрятавшегося в подсознании, неожиданно родились эти фигурки, но вместо этого Кира быстро проговорила: „Не знаю!“ – и резко встала. Только сейчас она сообразила, что найденный кулон все еще на ней, и Стас может увидеть его и спросить… Не важно, что он спросит, но ей не хотелось, чтобы он его увидел.

– Пожалуй, этого я возьму себе, – она показала брату пластилинового щенка, осторожно держа фигурку двумя пальцами за бока, – а с остальными делай что хочешь.

Зайдя в свою комнату и включив свет, Кира тщательно закрыла за собой дверь и взглянула на зашторенное окно, потом поставила статуэтку на пустую пачку из-под сигарет, валявшуюся на тумбочке. Подошла к трюмо и, чуть потянув за воротник халата, внимательно посмотрела на отражавшийся в зеркале камень, оплетенный плющом. Затем сняла цепочку и хотела было спрятать кулон обратно в косметичку, но ее рука застыла в нерешительности, после чего Кира подошла к кровати и спрятала кулон под подушку. Взбила ее, накинула сверху покрывало и вышла. Занавеска шелестнула, расступаясь перед ней – и шелестнула еще раз, когда рука Киры протянулась и закрыла за собой дверь.

Она никогда не делала этого раньше.

Но эта недоуменная мысль промелькнула в ее голове так стремительно, что Кира даже не успела ее толком осознать.

Стас успел переодеться, и когда она вошла в комнату, застегивал замок „молнии“ на своей теплой рубашке.

– Со следующей зарплаты куплю себе махровый халат и меховые шлепанцы, – хмуро сообщил он. – Все-таки, очень холодно в этой хате… Вот летом тут хорошо будет. Выпьешь со мной чайку?

– А ужин?

– Я поужинал у Вики. Ты сама-то ужинала?

– Конечно, – соврала она неизвестно зачем. – Вика тебя уже и кормит… Вижу, все у вас очень мило. Почему же ты всегда так рано приходишь? И ночевать у нее не остался ни разу.

– Я привык ночевать дома. А мой дом – здесь, – заметил Стас, беря с фортепиано старую газету. – Кроме того, не могу же я оставить тебя здесь одну.

– Я не маленькая, – сказала Кира, в который раз, глядя, как он кладет газету в одну из ниш шкафа и переносит на нее пластилиновых псов. – И уж в выходной ты мог бы позволить себе погулять и подольше.

– Я подумал, что тебе будет скучно сидеть здесь одной.

– Вика скоро начнет на меня обижаться.

– Не начнет. Она ведь тебе подруга – разве нет?

– Ну… это разные вещи.

– Не вижу разницы, – Стас поставил в нишу последнюю фигурку и вопросительно посмотрел на сестру. – Ну, так как – будешь чай?

– Честно говоря, не хочется, – пробормотала Кира зачем-то, хотя чаю ей хотелось – и даже очень.

– Ну-у, старушка! – Стас подмигнул ей, потирая чуть лоснящиеся от пластилина пальцы. – Смилуйся! Мне скучно пить чай одному.

– Ладно, полчашечки. И пару печенюшек. Можешь все подать на подносе.

Стас скорчил ей рожу и вышел из комнаты. Кира посмотрела на фортепиано, где лежал альбом с фотографиями, забралась с ногами в кресло и зябко поежилась. Ее пальцы потянулись к вырезу халата, чтобы потрогать кулон, но его там не оказалось. Кира уже успела забыть, что только что сняла его, и сердито посмотрела на свою пустую ладонь, потом снова поежилась, чувствуя, как начинают чуть побаливать кончики пальцев ног. Все-таки, очень холодно в этой квартире. Холодно и темно. И, порой, очень уныло. Веселому, жизнерадостному человеку трудно жить в таком месте. Внезапно Кира поймала себя на мысли, что сама становится похожей на эту квартиру, и даже пальцы ее теперь реже танцуют в воздухе. Неожиданно ей захотелось собрать свои вещи и уехать отсюда – со Стасом, без Стаса – неважно. Уехать и никогда не возвращаться. Она даже приподнялась в кресле, но тотчас опустилась обратно со смущенной улыбкой на губах. Уехать от родных стен? Зачем? Это все от одиночества. Она не привыкла быть одна. Да еще и постоянные странности кругом. В Симферополе она вела простую и понятную жизнь, в ней хватало и радостей, и огорчений, и очень даже плохих моментов, но в ней всегда было все ясно. Неизвестность – да, этого было в достатке, но странностей не припоминалось. Были широкие проспекты, были перекрестки и резкие повороты, но никогда не было темных закоулков, путанных дворовых лабиринтов. И никто никогда не смотрел на нее так, как до сих пор смотрят некоторые из соседей.

Кира схватила пульт дистанционного управления и включила телевизор так поспешно, словно это было некое чудотворное средство против мнительности, а то и паранойи. Перебрала каналов десять, наткнулась на один из своих любимых фильмов – французскую комедию „Великолепный“ и удовлетворенно вздохнула, откинувшись на спинку кресла. Вернулся Стас с чашками, и она встретила его благосклонным взглядом, приняла горячую чашку в ладони и уставилась в экран телевизора. Брат опустился в свое кресло, глядя в том же направлении, пару раз хохотнул, закурил и громко, со вкусом зевнул.

– Вика тебя утомила? – поинтересовалась Кира, не повернув головы.

– Перестань все опошлять! – буркнул Стас, и, слегка удивленная его тоном, она взглянула на него. Только сейчас Кира заметила, что брат заметно осунулся, тонкие черты лица стали еще тоньше, а в подглазьях залегли глубокие тени. Он сидел, сгорбившись и чуть наклонившись вперед, словно его неудержимо клонило к полу, а глаза, казалось, смотрели куда-то внутрь себя.

– Что с тобой, Стас? Ты плохо выглядишь. Ты не заболел?

Он вяло мотнул головой и снова зевнул, прикрыв веки. Его рука с сигаретой дернулась, в воздух взлетела чешуйка пепла и медленно опустилась на вытертый палас.

– Да нет. Просто устал. Уж не знаю, отчего… – Стас резко поднял руку и предупреждающе ткнул в сторону Киры торчащим указательным пальцем. – Только не начинай опять!..

– Это все твои ночные творческие посиделки! – осуждающе сказала она. – Ты совершенно не высыпаешься. Ложись-ка спать, я выключу телевизор…

– Не-не! – запротестовал Стас. – Досмотрю кино, тогда уж…

– Смотри, не кувыркнись на пол. Кстати, я нашла семейный фотоархив. Хочешь посмотреть?

– Ну, давай, – отозвался он без особого интереса. Кира вскочила, подбежала к фортепиано и взяла альбом.

– Вот! – она хлопнула альбом Стасу на колени, отчего тот охнул и чуть не уронил сигарету. – Странно, я нашла его между стеной и трюмо, в своей комнате.

– Наверное, завалился, – Стас зевнул, развязывая пыльный бинт на альбоме. Рука Киры сделала протестующий жест.

– Нет, похоже, его туда спрятали. Это…

– Ты опять за свое?! – глаза Стаса знакомо, сердито блеснули. – Страшная и ужасная бабка?!..

– Ты просто… – Кира осеклась. Стас продолжал пристально смотреть на нее.

– Что?

– Ничего, – сказала она с неожиданной кротостью и вернулась в свое кресло. В несколько глотков допила чай и закурила, глядя в экран телевизора и слыша, как рядом Стас шелестит фотографиями. Через несколько минут он с добродушной усмешкой заметил:

– Пеленки тебе очень идут.

– Тебе тоже!

Он снова усмехнулся и замолчал надолго. Увлеченная фильмом, Кира забыла о его присутствии, и только когда кино прервалось очередной рекламой, спросила, зевая и потягиваясь в кресле:

– Ну, и как тебе фотособрание?

Стас не ответил, и Кира обернулась, решив, что он вышел из комнаты. Но Стас сидел в кресле, выпрямившись и глядя перед собой застывшим, ничего не выражающим взглядом. Его губы были плотно сжаты, лицо казалось побледневшим и очень холодным – чудилось, дотронься она до него, и вместо теплой кожи ощутит под пальцами безжизненный лед. Альбом, закрытый, лежал у него на коленях.

– Стас?!

Он вздрогнул, и его глаза ожили. Теперь в них были смущение и странная злость, словно у человека, с которого, на виду у всех, свалились брюки.

– Не думал, что на меня это так подействует, – Стас похлопал ладонью по желтой замше обложки. Движение получилось удивительно бережным, осторожным, словно он боялся разбудить кого-то внутри альбома. – Мы, мама и… Знаешь, я ведь совсем не помню его лица. Почему-то так странно смотреть на него… теперь…

– Не понимаю, почему он не хочет… – Кира осеклась, и Стас понимающе кивнул.

– Давай не будем об этом, ладно? – он хмыкнул. – Так уж сложилось исторически. Не хочет со мной общаться – ничего, переживу. Мне хватит и тебя.

Кира улыбнулась, потом отчаянно зевнула, и Стас улыбнулся тоже.

– Это кто-то не хотел спать?

– Да, – она встала, зевнув еще раз. – Последствия великой уборки дают о себе знать. Ой, не могу, прямо глаза слипаются! Извините, Станислав Константинович, но я отбываю в постель. И тебе советую сегодня не засиживаться, а то, чего доброго, завтра за рулем заснешь и уедешь со своим боссом неизвестно куда, а то и въедешь.

– Ты удивительно оптимистичное создание! Что у тебя за манера из всех вероятностных вариантов выбирать самый худший?! – Стас с трудом, словно древний старичок, поднялся из глубин кресла и потянулся, хрустнув суставами.

– Я не в состоянии разводить дискуссию, – Кира сделала сонно-величественный жест. – Иди спать – и все тут!

Стас усмехнулся, но его лицо тут же стало очень серьезным.

– Знаешь, я, конечно, уже мозоль себе на языке натер извиняться за свою излишнюю опеку… Я понимаю, как тебя это раздражает, но… мне почему-то все время кажется, что ты куда-то денешься.

– Да пока не собираюсь… – Кира дружелюбно похлопала его по плечу, и Стас поймал ее руку и сжал пальцы.

– Кир, если у тебя вдруг возникнут… какие-то неприятности, если ты… хотя бы почувствуешь, что у тебя что-то не так… Ты ведь скажешь мне, правда?

Кира быстро взглянула на него. На мгновение Стас исчез, и на его место выступил темный силуэт человека, трясшего ее возле трансформаторной будки. Она приоткрыла было рот, но тут же захлопнула его, и только кивнула.

– Ты мне обещаешь?

– Ну конечно.

Стас вздохнул, и в этом вздохе ей почудилось недоверие, потом притянул ее к себе, крепко обнял и слегка качнул из стороны в сторону.

– Эх, Кирка, Кирка…

Она тоже обняла его, отчего-то чувствуя себя при этом немного неловко, потом чуть отстранилась и звонко чмокнула Стаса в колючую щеку.

– Спокойной ночи, братан!

– И вам того же, – он отпустил ее, потом приложил ладонь к глазам и картинно всхлипнул. – Что-то сегодня я излишне сентиментален. Уборка нанесла большой урон моей нежной психике. Очевидно, мне лучше больше ее не делать.

– Так вот к чему это все! – возмутилась она. – А я-то уж решила… Ладно же! В ванную после меня!

Шутливо отпихнув его, Кира вышла из гостиной, изо всех сил стараясь держать глаза открытыми. Спать хотелось отчаянно, и она лелеяла ожидание того момента, когда ее голова коснется мягкой подушки. Горячий душ разморил ее еще больше, и когда Кира добралась до своей комнаты, то уже едва держалась на ногах. Голову неудержимо тянуло вниз, глаза закрывались сами собой. Она сдернула с кровати покрывало, бросила его на стул, вытащила ночную рубашку, зевнула, сердито мотнула головой, развязала поясок халата, ткань легко соскользнула с ее плеч, и в этот момент железный подоконник содрогнулся от тяжелого удара, и раздался скрежет, словно по железу проехались чьи-то когти. Кира резко развернулась на пятке босой ноги, взмахнув другой в воздухе, и нога с размаху ударилась о стул. Ее движение было стремительным, и все же она едва успела увидеть, как за окном, наполовину закрытым шторой, проворно мелькнул темный бесформенный силуэт – ей удалось различить лишь острые торчащие уши и очертания вытянутой собачьей морды, по форме похожей на овчарочью. Можно было предположить, что это Лорд, но пес, только что заглядывавший в окно ее комнаты, никак не мог быть Лордом. Это был кто-то намного больше.

Кира запахнулась в халат и, придерживая его на груди и прихрамывая, подбежала к окну и с грохотом распахнула его, впустив в комнату сырой ночной воздух. Решетки мешали высунуть голову наружу, и она зло дернула их, глядя на прямоугольник света, лежавший на асфальте перед окном. Потом, не сдержавшись, крикнула в темный и кажущийся пустым двор.

– Еще раз появишься, и я тебе хвост оторву, чертова псина!

В зарослях сирени, окаймлявших соседний дом, хрустнули ветки, и тотчас же послышался короткий собачий лай, словно в ответ на ее угрозу. Звук был низким, мощным и показался Кире удивительно ироничным. Это разозлило ее еще больше.

– Он еще и издевается!.. – прошипела она и подалась назад, отпуская решетку.

– Что ты делаешь?!

То ли Кира слишком увлеклась исчезнувшим в полумраке чрезмерно любопытным псом, то ли Стас вошел в комнату со свойственной ему бесшумностью призрака, даже не шелестнув занавесью, но его тихий голос, раздавшийся рядом с ее ухом, напугал ее даже больше, чем недавний грохот за окном, и, вздрогнув, она дернулась в сторону, крепко стукнувшись бедром о батарею. На лице брата колыхались тени от шторы, вздуваемой ночным ветром, и оно казалось странно чужим и далеким.

– Что ты делаешь? – повторил он. – Ты же спать собиралась.

Растирая ноющее бедро, Кира коротко объяснила, что она делает, после чего раздраженно добавила:

– Что-то здесь все у меня, не как у людей. За другими мужики подглядывают, а за мной – какая-то псина!

Стас пожал плечами.

– Ну, может ему приглянулось такое симпатичное прямоходящее существо. Глядишь, и подарки начнет приносить – косточки, колбасные шкурки… – он поежился. – Ты б закрыла окно. Простудишься.

Кира внимательно взглянула на него, плотнее стягивая на груди халат. Порыв ветра взметнул штору, и она затрепетала между ними, и зеленые цветы и листья на ней словно полетели куда-то, отчаянно трепыхаясь.

– А что ты тут делаешь?

В его темных глазах что-то мелькнуло – то ли смущение, то ли негодование.

– Я шел в ванную и услышал грохот, а потом – как окно открывают…

– Ну и что?

Возле губ Стаса внезапно прорезались жесткие складки.

– К чему ты клонишь?

– Ты будешь прибегать каждый раз, как мне вздумается открыть окно или попрыгать на кровати, или уронить что-нибудь? – одна из ее рук порхнула было в воздухе, но передумала и снова вцепилась в отворот халата. – Это моя комната, Стас, и сейчас я тебя сюда не звала. Это именно то, что ты говорил об излишней опеке!

Его смуглое, с изящно прорисованными чертами лицо дернулось, и на какое-то почти неуловимое мгновение Кире показалось, что сейчас он залепит ей пощечину. Долей секунды спустя она уже изумлялась не только нелепости этой мысли, но и тому, что она вообще возникла. В глазах Стаса искрилась холодная обида – и не более того. Он коротко кивнул.

– Хорошо. Извини, что нарушил суверенность твоей территории без разрешения.

Резко развернувшись, Стас пошел к выходу, подчеркнуто громко хлопая задниками тапочек. Отбросил в сторону протестующе зашелестевшую бамбуковую занавесочку.

– Стас, я просто хотела…

– Я понял, что ты хотела! – перебил он, не оборачиваясь, и закрыл за собой дверь. Кира покачала головой, хлопнула ладонями по подоконнику и сказала самой себе:

– Общение двух дебилов!

Комната уже начала выстывать, и она закрыла окно. Но в совсем недавно окутывавшей ее плотной пелене сна образовались большие прорехи, и прежде, чем раздеться и юркнуть под одеяло, Кира, погасив люстру, еще минут десять стояла возле окна и смотрела то на громоздящиеся бесформенными глыбами заросли сирени возле соседнего дома, то, закинув голову, на колышущиеся ветви акаций, по которым растекался серебристый дрожащий лунный свет. А когда она, наконец, уютно умостила голову на мягкой подушке и выключила бра, вместе с тьмой на нее почти мгновенно навалился сон, словно снежная лавина, погребший под собой все, в том числе и призрачную странную тревогу, которой Кира никак не могла найти объяснение.

* * *

Ей снилось, что она то проваливается куда-то, то ее подбрасывает вверх, словно ее перекидывало между гигантскими холодными волнами. Ощущение от провалов было приятным, взлеты же вверх мучительными. Медленно, но верно мягкая пустота вокруг начала истончаться, и, в конце концов, Кира начала осознавать, что волны, столь привольно играющие с ее телом – это чьи-то руки, которые трясут ее, пытаясь разбудить. К тряске добавился постепенно нарастающий звук, все больше и больше похожий на ее имя, которое произносил чей-то знакомый настойчивый голос.

– Кира! Кира! Да проснись же ты! Кира!..

– М-м… – она с трудом разлепила веки, успела различить желтое пятно света и лицо Стаса над собой, тут же снова закрыла глаза, и ее опять невежливо встряхнули.

– Кирка!

Она начала отмахиваться, отпихивая от себя эти ледяные руки, мешающие ей провалиться обратно в сон. Тогда с нее сдернули одеяло, и на голые ноги плеснулся холод. Кира застонала, и ее руки слепо зашарили по кровати, ища край одеяла, чтобы натянуть его обратно.

– Кира, елки!

– Что такое?.. – пробормотала она, продолжая искать одеяло. Потом снова открыла глаза и опять застонала, когда в них ударил яркий свет. Ее веки неудержимо потянуло назад.

– Кира, просыпайся!.. – Стас встряхнул ее – безвольную и податливую, словно куклу. – Надо проснуться, Кира! У нас неприятности!

– Я не могу… – она вывернулась из его рук и шлепнулась лицом в подушку, блаженно вздохнула, почти сразу же проваливаясь назад в сон, но Стас опять выдернул ее оттуда и, удерживая, усадил на кровати.

– Просыпайся, просыпайся…

– Да… – Кира ткнулась лицом ему в голое плечо. – Сколько времени?..

– Два часа.

– Ты сдурел?! – сонно возмутилась она. – Мне на работу к девяти!

– Вставай!

– Да встаю, встаю! – Кира вяло оттолкнула от себя его руки. – Только не тряси меня больше…

Стас резко развернул ее и прислонил к стене, чтобы она не могла упасть. Кира зашлась мучительным зевком, потом пальцами раскрыла непослушные слипающиеся веки. Сфокусировала мутный взгляд на полуодетом Стасе, который выжидающе стоял перед кроватью, снова зевнула, откинула голову и стукнулась об стену. Сон не желал отпускать, обнимал, обволакивал, тянул обратно на подушку, но даже сквозь него она чувствовала, что в комнате сильно пахнет горелым.

– Что случилось? Пожар?

– Накаркал-таки нотариус! – Стас стукнул зубами от холода, и только сейчас Кира поняла, почему его руки показались ей ледяными – они были мокрыми, и с кончиков пальцев капала вода. – В гостиной трубу прорвало! Вставай, помощь нужна!

Он повернулся и вылетел из спальни. Кира затрясла головой, потом похлопала себя по щекам, пытаясь прогнать сон, но он не уходил, стягивал веки, настойчиво увлекал прочь в мягкие глубины, и в голове крутилось только одно слово, словно заклинание…

…спатьспатьспать…

Почувствовав, что вот-вот сдастся и рухнет на подушку, Кира одним прыжком вскочила с кровати и тут же чуть не упала, запутавшись в ногах, ставших вялыми и чужими. Зевая и шатаясь, натянула халат поверх ночной рубашки, и пошла к двери зигзагообразным маршрутом. На ходу ее глаза снова закрылись, и она проснулась от того, что больно стукнулась лицом о дверной косяк.

– Черт!.. – пробормотала Кира, привалившись к двери и пытаясь прийти в себя. Еще никогда ей не было так мучительно тяжело проснуться.

Держась за стену, она добралась до ванной, открыла кран и плеснула себе в лицо щедрую порцию ледяной воды. Сон сразу же отпрыгнул в сторону, но все еще продолжал маячить где-то рядом, бродил вокруг кругами, словно акула, примеряющаяся к своей жертве. Кира еще раз окатила лицо водой и закрыла кран, дрожа от холода. В ванную ввалился Стас с ведром, почти до краев наполненным грязной водой, смерил Киру коротким раздраженным взглядом и вывернул ведро над унитазом.

– Проснешься ты, наконец?!

– Я просну… ах!.. лась…

– Где все тряпки?! Нужно много тряпок!

– Сейчас принесу, – она вышла из ванной и потянула на себя дверь кладовой. – Ты звонил в аварийку?

– Я не знаю телефона. Да и приедут они ночью, как же! Их и днем не…

– Обязаны!

– Ну да, конечно! – иронично отозвался он и исчез в комнате вместе с ведром. Кира включила свет в кладовке, опасливо огляделась – не сидит ли где наготове особо крупный паучий экземпляр, схватила ворох старых бабкиных платьев, сваленных на стопках пожелтевших газет, и помчалась в гостиную.

Стас на корточках сидел в дальнем углу возле слегка отодвинутого шкафа и выжимал в ведро насквозь мокрую тряпку. Палас был отвернут, являя на свет грязную изнанку, на полу хлюпало, а из-за шкафа доносилось тонкое и на редкость противное шипение. Кира заглянула туда и увидела, что из шва старой трубы во все стороны брызжут тонкие, со швейную иглу, струйки воды. Одна, изгибаясь широкой дугой, била в стенку шкафа, другие – в сторону окна, и по обоям уже расползлось огромное мокрое пятно, все ближе и ближе подбираясь к розетке.

– А ты не пробовал его перетянуть? – деловито спросила она, и Стас, вскинув голову, одарил ее кислым взглядом.

– Конечно нет – зачем это? Мне в кайф тут полоскаться в два часа ночи! Такое развлечение!.. Разумеется, пробовал! – он кивнул на разбросанные по полу инструменты. – Не выходит ни хрена! Труба как решето! И так по-дурацки устроена, что даже тряпку на нее не примотаешь – сваливается – и все тут!

Кира свалила принесенные платья на пол, Стас подхватил их и начал забивать в щель между шкафом и стеной, хрипло ругаясь и стуча зубами.

– Вода-то ледяная! Отопительный сезон, блин!

– И ведро не подставить! – Кира хлопнулась на колени, помогая ему. Пальцы у нее тут же занемели от холодной воды. – Что же делать?!

– Ты позвонишь, наконец, в аварийку? – осведомился Стас, прижимая тряпку к трубе. – Или позовешь их из окна?!

– Ах, да… – она метнулась в коридор. Схватила телефонную трубку и застыла в задумчивости, потом набрала номер тети Ани, и через десять гудков та отозвалась далеким сонным голосом. В ответ на вопрос Киры она растерянно сказала:

– А я не знаю. Ты узнай по… да нет, сейчас не скажут… Слушай, у Веры была записная книжка, я помню… там все службы были записаны. В коридоре, в тумбочке всегда лежала… в верхнем ящике, кажется. Зеленая книжка с белой розой на обложке.

Кира рванула на себя верхнюю крышку тумбочки, позабыв, что с ней нельзя обращаться так бесцеремонно, и нижняя крышка немедленно отворилась следом и с размаху треснула Киру по и без того ушибленной ноге, и она взвизгнула в трубку, чуть не уронив ее.

– Чем ты там занимаешься?! – раздраженно спросила тетя. – Ты нашла книжку?

– Да, – простонала Кира, вытаскивая из ящика зеленую книжку и листая ее свободной рукой. – А что там должно быть написано?

– Аварийная служба теплоэнерго… Кира, ты как дитя!

– Да, да… Ладно, все…

– Не забудь взять у них справку для комиссии – что это был необходимый ремонт…

– Они не дают таких справок.

– Придумай что-нибудь! Давайте, смотрите там… чтоб квартиру не попортить! А то… – тетя Аня резко замолчала, потом негромко откашлялась. – Ладно, пока. Позвонишь.

– Квартира… – проворчала Кира, кладя трубку и торопливо пролистывая похрустывающие, склеившиеся страницы. – А то, что мы испортимся от холода…

Какой-то листок выскользнул из книжки и порхнул на пол, следом полетел другой. Не взглянув на них, Кира продолжала пролистывать страницы, ища нужный телефон. Мимо в ванную пробежал Стас, расплескивая почти полное ведро, и она с тревогой бросила взгляд ему вслед.

Отыскав нужный телефон, Кира торопливо набрала номер, путаясь замерзшими пальцами в дырочках диска, и через какое-то время в трубке кто-то тяжело вздохнул и осведомился:

– Ну, а у вас что?

Кира объяснила. Голос некоторое время молчал, и когда Кире уже начало казаться, что их разъединили, сказал с легким оттенком сочувствия.

– Ну, пока ничем не могу помочь. Машина на аварии на другом конце города. Как освободятся – пришлю.

– А это примерно через сколько? – упавшим голосом спросила она.

– Через час – не раньше.

– А другой машины у вас нет?

– Нет, конечно, – не без юмора отозвались в трубке.

– А если… мы бы такси вызвали.

– Для кого? Работников двое всего, я ж говорю – и они на аварии.

– А вы не умеете?

– Я не умею, – обиделся голос, после чего добавил: – Я диспетчер. Адрес говорите.

Когда Кира сообщила адрес, голос в трубке снова стал сочувственным – и даже больше, чем раньше.

– Ну, тогда и не удивительно. Это она у вас еще долго продержалась. В этих домах вообще… Ну, ждите, короче.

Кира положила трубку, и тотчас Стас крикнул из комнаты.

– Ну?! Что сказали?!

– Ждать сказали. Где-то через час.

Стас чертыхнулся, и в гостиной что-то грохнуло. Кира зевнула и наклонилась, чтобы собрать выпавшие из книги листки. И медленно выпрямилась, держа их в пальцах – обрывок какой-то записки или письма и маленький человеческий профиль, искусно вырезанный из черной бумаги. Очень знакомый профиль. Ее.

Кира ближе поднесла его к глазам, улыбаясь слегка умиленно. Да, никаких сомнений. Ее нос, ее губы, ее линия лба, ее подбородок, ее длинные косы. Маленькая Кира, нарисованная ножницами – чудо, так восхищавшее ее в детстве. Единственное бабушкино умение, вызывавшее у нее восторг. Кира перевернула портретик. На обратной стороне, когда-то белой, а теперь ставшей грязно желтой, стояли кривые цифры – 1982. Двадцать три года назад! Целая вечность! Странно, что Вера Леонидовна сохранила его. Неужели она все-таки испытывала к внучке какие-то чувства? И почему нет портретика Стаса? Кира встряхнула книжку, но оттуда больше ничего не выпало. Может, был, да затерялся?