Текст книги "Любовь, конец света и глупости всякие"
Автор книги: Людмила Загладина
Соавторы: Ильфа Сидорофф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 34 страниц)
Контакт
– Ур-ра! Получилось!
По углам комнаты, затемненной опущенной шторой, еще горели свечки, и пахло палеными травами, которые полчаса назад Ося затейливо разложил в четырех пепельницах, авторитетно заявив: «Знаю как!» На гладкой поверхности шара, внутри которого только минуту назад отчетливо виднелись лица Нелиды и Васи, теперь искажались, как в выпуклом зеркале, предметы Варвариной обстановки.
Преисполненная решимости осуществить контакт с дочерью через хрустальный шар, Варвара все-таки сомневалась в своих колдовских способностях – побаивалась, что ничего из всего этого не выйдет. А Ося, наоборот, совсем ничего не боялся, ему было весело. Как заправский колдун, он долго возился с травами и свечами и наконец торжественно объявил: «Начинаем!» Все трое, включая серьезного гномика Гришу, сосредоточились, взялись за руки, вытаращили глаза, и – ура! Получилось!
– Ох, если бы! – сокрушенно вздохнула Варвара. – Даже поговорить толком не успели. Не хватило нам с тобой Магии, Осенька, так до сих пор и не знаем, что делать с Гришиной мамой.
– Почему не знаем? Сказали ведь: ждать. Значит, они прилетят скоро. Вернется Гришин папа и сам во всем разберется, – рассудил Ося.
– Кто сказал «ждать»? – подняла брови Варвара.
– Как кто? Нелида! Ты что – не слышала разве?
***
Гришин папа бился в истерике уже полчаса.
– Ну, хватит рыдать! – не выдержала Нелида. – Вернется твоя женушка, куда она денется от ребенка?
– Свалила его на меня-а-а-а! – завывал Вася. – Ты хоть видела, какой он? Это ведь сразу видно – сплошная проблема-а-а-а! На моей ше-е-е-е!
– На чьей, на чьей шее проблема-то? Молчал бы ты лучше в тряпочку!
Нелида нешуточно разозлилась. Этот дурацкий гном валяется целыми днями, вздыхая в потолок, пока она ломает голову над тем, как победить Здравый Смысл, и закатывает истерики вместо того чтобы сосредоточиться, побыстрее завершить миссию на Бруте и вернуться домой. А там, в Москве, ее мама с двумя детьми мучается, и никто ей не помога-а-ет! Нелида вспомнила бледное исхудавшее лицо в шаре и разревелась еще громче гнома. Она никогда раньше не видела маму такой осунувшейся, встревоженной и усталой.
«Это Танька во всем виновата!» – раздался в Нелидиной голове расстроенный голос второго родителя.
***
– Танька?
– М-м-м?
– Мы увидимся завтра вечером?
– М-м-м...
– Чего мычишь? Не хочешь встречаться со мной?
«Не знаю». Она нажала «Delete» и еще раз промычала ответ тремя печатными «М».
Ее интерес к жизни будто вновь всколыхнулся после встречи с Лариком, хотя она сама еще не разобралась, до какой степени. По утрам она по-прежнему смотрела на свое отражение и видела некрасивое, скучное и будто чужое лицо. С таким невозможно не только нравиться мужчине, но даже идти на работу. Хотя, если честно, то никому, по большому счету, нравиться и не хотелось. Ни-ко-му, кроме....
«Только не это!» – она рвала назойливые мысли (не о мужчине вовсе) и вновь обращалась к своему отражению. С таким лицом можно только депрессивно лежать на кровати, мучиться от головной боли и слушать, как муж воспитывает Кошку. Танька покрывала свое «недоразумение, по ошибке именуемое лицом», тональным кремом, накладывала румяна, вырисовывала черным карандашом глаза и красным губы – красивее оно не становилось.
Что-то очень сильно влекло ее к Ларику, хоть и не было в этом былого флирта, затаенного желания соблазнить, которое два года назад одновременно смущало и будоражило ее. Ларик был тогда для нее «сослуживец и друг», но в закоулке сознания еще «вариант как мужчина», хотя не на полном серьезе, конечно. Да и как можно было в том смысле с ним что-то иметь, ведь он женат... Ларик-лапушка – nice guy[118], симпатяга и умничек, рыжий шут, бабник, но для нее – старый кореш и ничего больше. И все же встретилась она с ним не как со старым корешем вовсе – сразу иное волнение накатило, что-то смутное и изнутри щекочущее: так встречаются после долгой разлуки с бывшими возлюбленными или самыми близкими родственниками.
После той встречи в метро ее тянуло к нему постоянно: дня не могла провести, чтоб эсэмэской хотя бы не перекинуться, а вечерами не отрывалась от монитора, подолгу болтая с Лариком в «Юльке». От иных его фраз, брошенных будто случайно, в груди замирало: будто даже не он, а кто-то другой, очень близкий, шептал ей на ухо секреты, которые никто помимо нее не знал и никто больше не должен услышать. Но сексуальной подоплеки в их вновь сложившихся отношениях Танька не видела, хотя искала нарочно – даже в глубине сознания Ларик не возникал перед ней больше как «вариант-мужчина».
Напрасно Танька третировала воображение, пытаясь представить себя в его объятиях: стоило только закрыть глаза, и пальцы путались в волосах, куда более длинных, чем у него, ласкали покатые плечи, скользили по мягкой коже и замирали на... М-м-м... Танька через секунду вздрагивала, трясла головой до звона в ушах, лишь бы отбросить наваждение, или мчалась куда-нибудь, прочь от постыдных образов. Под кран с холодной водой, под дождь на улице или в ближайший бутик, где продаются красивые вещи, expensive and gorgeous[119], в коих положено женщинам соблазнять мужчин.
Внутри бутиков на лакированных плечиках висели элегантные «платья-коктейль», кофточки с замысловатым кружевом, узкие юбки с высоким разрезом, через который задумано видеть часть ноги выше колена. Танька не покупала ничего: такую одежду она совсем не умела носить: в ее гардеробе, помимо строгих костюмов и блузок со стоячими воротничками (для работы), да трех-четырех пар джинсов, футболок и свитеров (на все остальные случаи), ничего не было. Робин, правда, дарил ей когда-то ночные рубашки на тонких бретельках, из ярко-красного атласа и стринги из шелка. Ни разу по назначению не использованные, они уже много лет забивали дальние углы комода, в котором хранились ее намного более востребованные фланелевые пижамы, практичные бюстгальтеры и несколько пар трикотажных трусов «а ля бойфренд». В постели ей было куда удобнее в старой пижаме, если речь шла не о том, для чего разумней казалось бы «ненадевание одежд». Не находившие должного применения аксессуары муж покупать перестал. Да и секс у них постепенно сошел на нет: в одной кровати спали лишь по привычке и давно под разными одеялами; под край своего Робин, как истинный англичанин, демонстративно подсовывал грелку, вложенную в махрового поросенка[120].
Танька вообще слово «секс» не терпела – «заниматься любовью» ей нравилось больше, но когда физическая сторона отношений с мужем отмерла за невостребованностью, слово «любовь» пропало из обихода. Но не пропало из затаенной души. Ночью она закрывала глаза – и приходили все те же образы, от которых она и днем далеко убежать не могла, как ни старалась. Она отворачивалась к стене, а руки непроизвольно хватали пустоту и засыпали, сцепившись кольцом вокруг подушки. Танька просыпалась под пристальным взглядом двух круглых глаз и недовольным шевелением усатых антенн. «Ты, наверное, можешь подсматривать сны, – говорила она своей Кошке. – Не ругайся, я не лесбиянка, я... Черт знает, кто я на самом деле? Кретинка я сумасшедшая, вот кто».
***
«Она-то хоть в чем виновата?» – полюбопытствовала Нелида.
«Да все в том же, в чем виновата была всю свою жизнь. И даже не одну, – туманно ответил Бог. – Я не смогу тебе это сейчас объяснить, извини. Потом, может быть, когда повзрослеешь чуть-чуть».
«По-твоему, я еще не достигла нужного возраста?»
«Н-ну... Как сказать. Взросление и возраст – понятия разные, а какие-то вещи своим детям в любом возрасте легко не расскажешь. Не пытай меня лучше, а помоги».
«Я? Могу помочь в чем-то? Тебе?»
Расслышалось невеселое «Ха».
«Понятно. Не тебе. Значит, Таньке?»
«Пожалуй, и ей. Но в первую очередь наша помощь нужна Варваре».
Нелида вздохнула с грустью: «Сама об этом думаю, – и всхлипнула снова. – Мама такая там бедная и несчастная, эти двое детей... Но что делать-то, Бог? Прерывать нашу миссию на Бруте? Но ведь мы тогда Здравый Смысл не победим и на Земле Конец Света наступит».
«Миссию здесь мы пока не прервем, не реви. Пусть это даже идет вразрез с моими личными интересами. Надо все-таки воспитать в тебе силу воли и самостоятельность. Но об этом чуть позже поговорим. Вернемся к Варваре и Таньке».
«Запутал ты меня совсем – то вернемся, то не вернемся! Ничего не пойму. Говори толком, что делать?» – Нелида шмыгнула носом и посмотрела с вызовом, будто видела собеседника перед собой.
«Что тут непонятного? – Бог звучал, как компьютерный гуру, который, теряя терпение, пытается объяснить азы сетевой технологии непросвещенному юзеру. – Включаешь еще раз контакт, что от магической связи с Варварой и Осей остался, и соединяешь их с Танькой. Пара пустяков!»
«А это возможно?» – спросила Нелида после недолгой паузы, не сразу вспомнив, о каком «контакте» идет речь.
«Вполне. Это им с Земли будет сложно связаться с нами, а у нас препятствий не возникнет. Поток энергии отсюда на Землю брутяне не остановят, даже если засекут, наоборот, поприветствуют, у них в этом своя выгода. Твоя основная задача – ввести в контакт Таньку».
Нелида только непонимающе хлопала ресницами, словно и в самом деле столкнулась с компьютерной программой, в которой никак не могла разобраться. «Гуру» цокнул ее языком:
«Я же говорил, что ты не совсем еще взрослая, раз тебе разъяснять все приходится, как ребенку. Понимаешь, есть вещи, которые без аватары я сам проделать не в состоянии: нужна человеческая психика, соответствующее восприятие реальности... Ну, и тот факт, что вы с Танькой во многом похожи, ч-чёр-р-sh-shi... – Бог, кажется, матюгнулся невнятно. – У вас не только внешность, но даже вкусы, привычки...»
«Да что нужно делать конкретно?» – не выдержала Нелида.
Родитель вздохнул – то ли оттого, что устал разжевывать очевидное, то ли объяснения были не из приятных, да только деваться некуда: от обязанностей не увильнешь.
«Представь себя в этот вечер в Англии, ты ведь жила там три года, напрягаться особенно и не нужно».
«Ну, допустим, представила. Дальше что?»
«Если бы ты была сейчас там, что бы делала в это время?»
Нелида потерла висок, задумалась. Раз в неделю по вечерам она ходила на линди хоп...
«Это у тебя по четвергам! – перебил Бог. – Сегодня вторник».
«Ну раз вторник, то, наверное, сидела бы за компьютером в своей спальне и болтала бы с мамой в «Юльке»».
***
Дочь моя так изменилась, вернувшись из Англии. Что-то новое появилось во взгляде, в характере, в жестах, а ее внешность... Раньше я не задумывалась, на кого она внешне похожа, – ясно было, что не на меня. И только встретив тебя, поняла, что она ТВОЯ копия. Странно, правда? В этом есть какая-то мистика, и я спорить готова, что ваше сходство – не совпадение. Про тебя я и в самом деле могу поверить чему угодно – что ты Бог, или Дьявол, или даже вампир, и что ты мой ангел-хранитель, или я твой, и что ты моя дочь, и что ты... Нелидин отец... А может быть, все это вместе, в одном лице, одном единственном и любимом, которое мне так хочется видеть. Но только когда же мы встретимся?
***
– Завтра, – впечатала Танька и твердым пальцем нажала на «Enter». «Вот возьму и отдамся ему завтра же, – подумала почти со злостью. – Может, тогда меня перестанут мучить эти дурацкие образы...»
– Я хочу тебя видеть завтра, – подтвердила она новой строкой. На мониторе вспыхнул квадратик с довольно улыбающимся изображением: Ларик включил вебкамеру.
«Я хочу тебя видеть...» – вторил внутренний голос, обращаясь вовсе не к Ларику. Танька беспомощно закрыла глаза руками.
– Tanika? You are not crying there, aren’t you?[121]
Она сильнее прижала руки к лицу. «Я хочу тебя видеть, я хочу тебя видеть... Я хочу тебя видеть...» – шептала в горячие ладони, мучительно пытаясь сменить в голове один образ другим. Она почувствовала сквозь сомкнутые пальцы, как экран вдруг засветился ярче и будто сделался более выпуклым, чуть ли не шарообразным.
– Танька моя... – услышала она. Голос звучал в потоке экранных излучений, но был совсем не такой, как у Ларика, хотя тот имел странность менять тональность и тембр, особенно когда переходил на русский язык. Это был совсем другой голос и… явно не мужской.
Раздвинув пальцы и вцепившись ими в лицо так, что побагровели скулы, она посмотрела в глаза той, чей образ мучительно пыталась вытеснить из своей головы вот уже несколько месяцев. И затаила дыхание, прошептав:
– Господи, мистика...
Колдун
– Мама Таня! – вскричал радостный Ося.
– Привет, мой хороший, – сказала она ласково, с трудом оторвав взгляд от Варвары.
На Танькином лице постепенно проступала осознанность – никакой мистики тут, мол, на самом деле и нет: все это возможности интернета, доступные нынче кому угодно. Варвара же, наоборот, от радости словно рассудка лишилась: все слова, в коих при сочинительстве нескончаемых писем у нее никогда недостатка не было, начисто из головы улетучились, губы лишь трепетали беззвучно: «Ты... Господи, ты...»
– Ося, а ты что у Варвары делаешь? – улыбнулась племяннику Танька. – Вы с мамой в гости пришли?
– Нет, мама Ди еще не вернулась из Индии. У нее там семинар по йоге! – ответил он с явной гордостью. – А ты когда прилетишь? Скоро?
– М-м-м...
– Скоро?.. – подхватила Варвара его последнюю фразу, выжидательно глядя на Таньку во все глаза.
Танькины губы смыкались и размыкались, словно издавая бесконечные «м-м-м», но ни звука не было слышно.
– Прилетай скорее, – сказал Ося. – Я по тебе скучаю.
«И я, – беззвучно вторила ему Варвара, – безумно скучаю по тебе...»
– Когда же ты прилетишь, птица-Танька? – произнесла она вслух, стараясь придерживаться шутливого тона.
«Птица» лишь продолжала беззвучно м-м-мычать.
– Варвара, ты... – заговорила она наконец, с трудом подбирая слова. – Ты очень хорошая...
Варвара тихо и отрицательно мотала головой из стороны в сторону.
– Да-да, ты хорошая, ты... лучше всех, – Танька слегка поперхнулась. – Я так благодарна тебе за Осю. И придумаю, как нам быть, обязательно. Главное, ты... – Она сделала глубокий вдох. – Не пугайся... – вылетело на выдохе нечаянно-неожиданно.
Ее лицо тут же скривилось в гримасе удивления-недовольства, словно она совсем не то хотела сказать, да и с какой стати, мол, Варвара пугаться должна. Но гримасу Варвара не успела заметить: закрыв глаза, она переваривала те два слова, от которых перехватило дыхание, и теплом заклубился внутри, играя искрами, большой светлый шар...
– Вот мой телефон, запиши, – послышалось бодрое перестукивание Танькиных пальцев по клавиатуре. – У вас как там с деньгами, в порядке?
Варвара открыла глаза: шар в груди будто сдулся.
– Ты чего, Танька?
Все, что ждала услышать после «не пугайся», – это еще одно волшебное слово: «Скоро». Да-да, ведь она прилетит теперь, даже если не очень скоро – мало ли там какие дела ее держат в той Англии, – главное, что ее уже можно видеть и слышать и когда-нибудь снова потрогать... При чем тут деньги?!
«Дзынь!» – раздалось из прихожей. Варвара вздрогнула, но осталась сидеть на стуле: посетители были сейчас совершенно некстати, кто бы ни заявился. Звонок повторился с протяжной настойчивостью: «Дззыыыынннь!» Она тяжело поднялась со стула и направилась к двери, на ходу бросив Таньке: «Не отключайся!»
За ее спиной по коридору отдалялись все менее разборчивые слова, лишь журчание двух голосов переливалось из одного в другой. Никогда Танька с племянником не сюсюкала, только голос ее менял тембр – он и так-то был необыкновенно хорош, а тут становился просто волшебным, обволакивал и ласкал. Ося ей отвечал в том же духе – серьезно и нежно, словно играл-разговаривал с большим плюшевым мишкой. «Господи, какие хорошие они. Даже если никто не нужен им больше, хоть побыть рядом – как погреться на солнышке».
Варвара распахнула дверь и не сразу вспомнила, кому принадлежало возникшее на пороге лицо.
– К вам можно? – соединился с лицом голос, высокий и хамоватый, звучащий слишком нелепо в вежливой постановке вопроса, и в темноту прихожей шагнула московская продавщица Маруся.
В сопровождении столь неожиданной гостьи Варвара вернулась в комнату и, закусив губу так, что задрожал подбородок, уставилась на монитор. Таньки на нем больше не было, только в углу чернело по белому несколько цифр – номер ее английского телефона.
– Прервалась связь! – развел руками Ося. – Ну ничего, мы сможем завтра снова поговорить.
Варвара вздохнула и повернулась к Марусе.
– Как вы нашли меня?
Продавщица весьма изменилась со времени их последней встречи в Измайлово. При несметном богатстве, которое обрушилось на нее после сделки с брутянами, она, как ни странно, выглядела скромнее прежнего. Да еще похудела, осунулась, во взгляде – тревога и беспокойство.
– А, ерунда, за деньги все можно, – устало махнула она рукой. – То есть почти все, – и посмотрела на Варвару, кажется, с затаенной надеждой.
Варвара молчала, ее мысли все еще были заняты разговором с Танькой, и в очередной раз слово «деньги» прошлось по спине липким холодом. Рукой показав на диван, она сдержанно кивнула Марусе: садитесь, мол, раз пришли.
– Я чё пришла-то? – Маруся села, оценивающе озираясь. – Помните, когда мы с вами последний раз виделись, вы сказали, что можете моего мужа-призрака поймать и обезвредить. Только вы, женщина, тогда прямо дурочкой мне показались какой-то.
Да уж, можно вытащить продавщицу из магазина, но можно ли из продавщицы вытряхнуть магазин?
– А вот сейчас гляжу на вас, думаю, никак поумнели?
– Ну, по сравнению с тем временем – явно, – усмехнулась Варвара, вспоминая про плен у брутян. – Хотя не знаю, может, я сдуру это предложила. Значит, один из тех призраков в магазине оказался вашим бывшим мужем? Вы в этом точно уверены?
– Куда уж точнее... – вздохнула Маруся. – Как только та девка, что рядом с вами была, из баллончика лаком брызнула, так я его и увидела сразу. И тут же все вспомнила. Про прошлую жизнь. Узнала его. И с тех пор чувствую, как он за мной ходит, но ни поговорить с ним, ни прогнать не могу…
– Надо же, интересно как. А вот я про себя не помню, – Варвара обхватила голову, будто надеясь нащупать нужные воспоминания, но развела руки в недоумении. – Жалко, может, это бы что-нибудь объяснило в моих жизненных странностях. Таньки тут нету, но из баллончика брызнуть я и сама смогу, небось лак там еще остался. Осенька, принеси…
Ося запрыгал на кухню, как козлик по кочкам, разбегаясь и скользя по полу толстыми вязаными носками, которые носил вместо тапочек. Минут пять за стеной раздавался шум, перемежаемый возгласами «Хо-хо-хо!», и наконец он примчался обратно, взлохмаченный, раскрасневшийся и веселый. В одной руке он сжимал аэрозольный баллончик, в другой спелую грушу. На плече у Оси сидел хмурый Гриша, обхвативший крошечными ручками вторую грушу.
– Поздоровайся с тетей! – сказал Ося и угостил грушей Марусю.
Гномик угрюмо молчал, поглядывая на «тетю» исподлобья, но она даже внимания на него не обратила, наверное, подумала, что это игрушка.
– М-м-м, вкусная! – Варвара надкусила протянутую ей вторую грушу. – Где ты их взял, Осенька?
– Наколдовал! Там были яблоки, мы с Гришей их превратили в груши.
Откусив еще раз, Варвара удивленно покачала головой, будто не верила своим вкусовым рецепторам, встряхнула баллончик и нажала на пимпу. Блестки взвились к потолку и, оседая, очертили в воздухе силуэт мужчины, мерцающий и неопределенный.
– Что-то тебя плохо видно, – сказал силуэту Ося. – Давай ты будешь лучше синий, а не блестящий. И говорящий, а то молчишь всё.
Ося дунул на мерцающие очертания, и, словно наполнившись туманом, силуэт посинел, проявились широкие скулы. Призрак мигал раскосыми глазами, с сомнением поглядывая на Марусю, и наклонял голову вправо и влево, словно пытаясь увидеть еще что-то.
– А-а-а-а! Э-э-э! – протянул он неуверенно.
Маруся сначала сидела не шелохнувшись, будто вросла в диван, но оживилась, как только услышала первые звуки.
– Чё уставился? – спросила она своим пронзительным голосом. – Я другая уже. У меня жизнь другая, чё ты за мной таскаешься? Один раз убил, чё еще надо-то?
Призрак качнулся и заговорил:
– Ты сама виновата, – его голос звучал обыденно, как у пассажира маршрутки, тихонько пихающего сидящего впереди с просьбой «передать на билет». – Помнишь, что ты сказала, когда умирала, балда? Теперь и сама мучаешься, и меня мучаешь…
– И чё я сказала такого, интересно? – полюбопытствовала Маруся, сощурившись и уперев руки в боки.
– Ты мне сказала: «Ты тоже умрешь. И будешь таскаться за мной, и просить прощения, пока не прощу». Последнее желание умирающего всегда исполняется. Вот я и таскаюсь!
– Ой, насмешил! – грозно произнесла продавщица. – С тех пор как я тебя призраком увидела, чувствую твое присутствие постоянно, и ты меня только раздражаешь! Хочешь сказать, что это по моему желанию?
Призрак сжал кулаки:
– Так не по моему же! Думаешь, мне нравится за тобой таскаться? Маленькая ты постоянно ссала в штаны! Писалась, – поправил он себя, скосив один синий глаз на Осю. – Колготки твои вечно мокрые были.
– Ха! Ну и чё? Кто в детстве не ссытся-то? – Марусю присутствие маленьких детей, очевидно, совсем не смущало.
– А как только подросла, – продолжал бывший муж, – я вынужден был регулярно смотреть, как ты бездарно развлекаешься с любовниками.
– С какой стати бездарно? – она обиженно надула губы. – Я с любовниками…
– Совершенно бездарно! Полная бездуховность и никакой выдумки, – ехидно заулыбался призрак, но, еще раз посмотрев на Осю, вероятно, решил не вдаваться в подробности. – А идиотские передачи по телевизору, которые ты готова смотреть с утра до вечера! Нет чтоб в балет сходить!
– Какой балет нахер?!
Призрак прикрыл ее рот синей ладонью, через которую просвечивались Марусины губы, дрожащие от негодования.
– Хорошо хоть разбогатела, а то быть свидетелем того, как ты хамишь покупателям, – тоже не удовольствие. Если бы мог, я бы с собой покончил раз и навсегда, вот до чего ты достала меня своей бездарностью! – и он беззвучно затрясся от смеха. От разговора с бывшей супругой он, кажется, получал удовольствие.
Маруся громко сопела и странно шевелила руками, повторяя одно и то же движение снова и снова, как анимированный гиф. Минуту или две Ося смотрел на нее внимательно, затем подошел и сказал: «Отомри».
– Значит, – сумела опять заговорить она, – чтоб от тебя отвязаться, я должна тебя простить?
– Ага, – подтвердил призрак с нахальной ухмылочкой. Кажется, получив возможность общения, он уходить от нее не хотел.
– Ну так прощаю, – передернула плечами Маруся.
– Неискренне.
– Я тебя проща-а-аю! – продавщица широко и неестественно улыбнулась одними губами. – Давай, уё... ступай на все четыре.
– Полная бездарность, даже простить как следует не можешь, – бывший супруг продолжал ехидничать.
Варвара наблюдала за происходящим растерянно. Ося и Гриша давно отвлеклись, катали по полу паровоз.
– Маруся, – спросила Варвара, – а за что он убил вас?
– Решил, что с любовником меня застукал, сволочь, – ответила бывшая брутянка. – А то не любовник вовсе был никакой, а массажист!
Призрак вдруг перестал улыбаться, словно застыл в воздухе, даже не колыхался.
– Да-да! – грозила ему кулаком Маруся. – Массаж, между прочим, для здоровья полезно! И для кожи хорошо. Я-то думала, дура такая, что буду своему мужу больше удовольствия доставлять. И вот нате, чё получила-то взамен! – она изобразила неприличный жест, но тут же остыла. – Да хрен с ним, я и не сержусь уже, в самом деле, сколько уж лет-то прошло, я и сама хороша была, могла бы ведь мужика не дразнить...
Контуры призрака делались все бледнее. Маруся продолжала говорить о нем совершенно беззлобно, и никто не заметил, как он растаял в воздухе, получив необходимое прощение, хотя, может, и не хотел его больше.
– Ушел... – сказала Маруся, когда ощутила, что бывшего мужа нет рядом. Она засунула руку в глубокую выемку между грудями и вытащила пачку зеленых бумажек. – Позвольте отблагодарить...
– Да вроде не за что, – вяло произнесла Варвара, решив, что такой, наверное, день сегодня, раз ей второй раз деньги предлагают.
– Вообще-то платить надо бы ребеночку. Он больше полдела сделал, так что купи ему тапочки, чё он у тебя в одних носках бегает? И игрушек хороших, а то непонятно, во что он играет, – Маруся заглянула под стол, где Ося скрылся вместе с Гришей и паровозом. – А ты, малой, как колдуешь-то, может, научишь?
– Я не колдую, – хихикнул Ося. – Я играю. Вот везу паровоз, – и он пополз по полу на четвереньках, пластмассовый паровоз двигался рядом самостоятельно. – И говорю ему: «Паровоз, паровоз, а хочешь летать?», он отвечает: «Хочу!»
У игрушки в миг выросли крылья, и паровоз взлетел в воздух, словно огромный, красочный шмель.
– А потом я перестаю играть, и паровоз спит под столом.
– Колдуешь-колдуешь! – засмеялась Варвара. – И вместе со мной колдовал.
– Я с тобой играл в колдунов!
– А яблоки в груши разве не превращал?
– Ты глупая, да? Они и оставались яблоками, мы просто играли, что они груши.
– На вид и на вкус они вполне были грушами, – несколько растерялась Варвара. – Ну а призрака как сделал видимым?
– Не делал. Мне просто его было плохо видно, я и захотел.
Хорошо быть ребенком – можно делать все, что угодно, и считать это естественным.
– Ладно, колдун-мой-игрунчик, тебе давно спать пора. И Гриша, смотри-ка, заснул уже прямо на паровозе. Иди, умывайся и ложись. Мы с тетей Марусей тут чаю попьем, и я приду, спою тебе песенку.
Варвара принесла из кухни кипящий чайник со свистком, закрыв за собой стеклянную дверь. Заварила чай, но едва села на диван рядом с Марусей, как увидела, что с другой стороны двери прижалась к стеклу Осина мордашка, потешно расплющив нос. Перехватив Варварин взгляд, Ося замахал руками: «Можно войти? Можно еще поиграть вместе с вами?» «Пять минут!» – показала ему Варвара пальцами на руке.
– Пять и потом еще пять, да? – захохотал Ося, влетая в комнату.
– Нет, милый, только пять минут у тебя, не хитри, а то сейчас же обратно отправлю.
– Да понял я, понял! Ты думаешь, я не умею считать? Я просто хотел показать, как буду завтра играть в Человека-Паука! – он взлетел по стене к потолку, скорчил страшную рожу, сверкнул глазами (в прямом смысле слова), спустился вниз, улыбнулся, опять стал хорошим мальчиком Осей и ушел в кухню, на свой диванчик, ждать Варвариных песен.
Пела она обычно свою любимую «колыбельную для собаки», бесхитростно переиначивая слова. Раскланявшись с благодарной и умиротворенной продавщицей, Варвара тихонько села на краю маленького диванчика и, подоткнув верблюжье одеяло, запела по обыкновению хрипловато: «Баю-бай, баю-бай, ты, собака, не лай. Моя Танька далеко, без нее мне нелегко. Моя дочка за мирами, не летит обратно к маме. А у Оси мама Ди отдыхает в Индии. И у маленького гнома мамы с папой нету дома. А вот Осенька пойдет и домой всех приведет».
– Приведу, – сказал колдун Ося и заснул сладким сном.
