Текст книги "Любовь, конец света и глупости всякие"
Автор книги: Людмила Загладина
Соавторы: Ильфа Сидорофф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 34 страниц)
Секс
Физиология гномов наукой не исследована.
Гномы устроены не так, как люди, только похожи внешне. И потомство они производят намного более сложным способом. Хотя они двуполые и действия совершают соответствующие, этих телодвижений недостаточно. Гномы считают секс весьма приятным занятием и иногда практикуют его просто от скуки. Ну, когда делать нечего. А иногда и не думают о нем. Гном Вася, например, прекрасно без этого обходился, пока не заполучил Евпраксию Никитичну, но прежде чем приступить вместе с нею непосредственно к процессу, необходимо было обсудить некоторые нюансы с... квартирной хозяйкой.
– Ну понятно же, чего хочет твой сосед! – говорил он, прищурившись на Варвару, когда оба гнома вылезли наконец из шкафа. Поднятый с полу пластмассовый пупс валялся теперь без дела на табуретке, где незадолго до этого сосед изводил себя отчаянным чесом.
Варвара молчала; чего хотел Леха, ее никогда особо не волновало. А вот желания парочки этих симпатичных молодоженов ей не были безразличны, она бы охотно оставила Васю наедине с Евпраксией Никитичной в своей квартире, да только боялась разминуться с Танькой.
– Мы даже сексом толком не занимались еще, только инопланетное оборудование крушили! – продолжил развивать свою мысль Вася.
– А я, похоже, еще и не знаю, что такое секс, раз у нас его не было, – закатила глаза бывшее Облако Тумана, ныне очаровательная гномиха в полном расцвете сил.
– Да, секс – это, конечно, важно, – смутилась Варвара. – У меня-то давно его не было, потому что могу только по любви, а иначе воспринимаю его как агрессию, но любовь без секса, наверное, не реализована.
Квартирант, уже более полугода снимавший полку в бельевом шкафу в однокомнатной квартире, конечно, не мог не знать кое-каких подробностей из личной жизни хозяйки. Нельзя сказать, что такое заявление его удивило. Гномы тоже не занимаются сексом со всеми подряд, а только с теми, кто им симпатичен, – это такой способ выражения дружелюбия и массаж заодно, ну и оргазм весьма приятное ощущение, кто это отрицать будет? Но у людей, оказывается, еще и бывают разные случаи.
Некоторые, такие как Танька, к примеру, про которую Васе тоже давно было известно кое-что, считают, что всё – отдельно. Для нее секс без любви – нормально. И влюбляться – вполне естественно. Все ее влюбленности были незавершенными – какие-то в том смысле, что в них не было секса, а какие-то им заканчивались и не возобновлялись больше. Танька удовлетворяла свое любопытство или желание – и влюбленность сама собой проходила. А любовь, по ее мнению, отношения к сексу почти не имеет.
Другие люди помешаны на самоконтроле, терпеть не могут испытывать оргазм, и ужас от потери этой иллюзии для них сильнее любых физических удовольствий. Самоконтроль в этом случае – явление иллюзорное, вроде галлюцинации. Настоящий самоконтроль – Магия, но к оргазму это никакого отношения не имеет. Настоящий оргазм – тоже Магия, но не имеет никакого отношения к самоконтролю. Варвара, как выясняется, из числа таких людей – может позволить себе потерять контроль только в объятиях того, кому полностью доверяет. Любовь и доверие кажутся ей синонимами, проходит доверие – заканчивается любовь.
Вася же мечтал не о примитивном совмещении различных частей тела и вовсе не об оргазме, которого можно добиться разнообразными способами, а о настоящем гномьем сексе, а Евпраксия Никитична, поскольку раньше была человеком, даже и не знала, как это у них бывает.
Гномы – мистические существа: для совокупления по-настоящему, по-гномьи, как положено, им нужна Магия – и достаточно много. А где же ее было взять в нужном количестве молодоженам, если приближался Конец Света? Даже в Варвариной квартире им Магии не хватило бы, а на волшебной поляне зимой не устроишься просто так под кустом. Но Вася предусмотрел все, что можно. Даже вычислил время, благоприятное для интимных сношений с женой согласно его личному гороскопу.
***
Тридцатого декабря прошло уже три дня после взрыва в Измайлово и последней встречи с Танькой. Варвара грустила, если попытаться охарактеризовать ее состояние помягче. На самом деле не грустила она. Она впала в ступор. Три дня превратились в вечность. По какой-то неясной причине Танька стала ей необходима, ее отсутствие вызывало боль – можно сказать, физическую. Даже разлука с единственной дочерью не доставляла таких страданий: Нелида, очень тихая и серьезная, была обособленна, иногда как будто в иной параллели существовала. Варвара не всегда понимала ее взгляды и умозаключения еще в дошкольном возрасте, порой удивлялась, что за затейливое существо родила. Конечно, как мать, любила ее и скучала, но часто удовлетворялась общением через интернет и разговорами по телефону. А вот желание быть с Танькой доходило до мании, Варваре даже иногда думалось, не сошла ли она с ума.
Танька не появлялась, хотя находилась в Москве, возможно, где-то неподалеку. По много раз на день Варвара отправляла бесконечные эсэмэски и ждала с трепетом, когда та ответит. Ответы приходили быстро, всегда – полные типичной Танькиной иронии, которая выводила Варвару из себя. Иронию она не воспринимала, будь ее воля, запретила бы иронию законодательно и брала бы за нее штраф. Варвара считала, что сам факт наличия иронии приводит к тому, что любого, кто говорит правду, можно воспринять так, будто он иронизирует, и понять все в противоположном смысле. И наоборот, того, кто полон иронии, кто-то может понять буквально...
Например, про «безотлагательное совещание» Танька могла сыронизировать, а Варвара, не проводившая границ между иронией и обычным враньем, не сумела заглушить обиду. Вместе с тем желание увидеть Таньку усиливалось и усиливалось, но ее эсэмэски и намека не содержали на то, что она тоже хочет встречи. Больше всего Варвара боялась, что Танька может исчезнуть так же неожиданно, как и появилась в ее жизни, и это было невыносимо. Порой хотелось написать: «Танька, я жить без тебя не могу», – но как-то это было бессмысленно и немотивированно.
Варвара худела. На килограмм в день – как и наколдовала себе с тем спамным письмом – про него, впрочем, уже успела забыть, так что худела скорее от душевных страданий. И вообще она внешне весьма изменилась: в Измайлово сколько-то дней назад выглядела дурочкой с расслабленным лицом, потом не дурочкой, а просто обычной женщиной, какой выглядела с давних пор, а теперь черты лица вроде остались прежними, но облик приобрел завершенность. Будто художник дорисовал картину, а до того все были так, подмалевки. Вздумай она теперь войти в заполненное людьми помещение, на нее бы все обернулись. Но она почти из дому не выходила, все думала, а вдруг Танька придет – просто так, без звонка, без предупреждения, еще разминулись бы, не дай Бог...
Тридцатого вечером Вася нарушил Варварино заточение, потребовав, чтоб она отвезла их с женой в лес к святому источнику. Гномы могли бы и сами туда добраться, но им зачем-то понадобилось взять с собой коробку из-под телевизора, наличие которой Вася считал таким же обязательным, как и присутствие квартирной хозяйки.
– Мне нужно присутствовать на поляне? Зачем? – изумилась Варвара.
– Надо! – Вася не стал вдаваться в подробности и посоветовал одеться теплее – морозец-то на дворе стоял уже вполне декабрьский, хотя снега по-прежнему во всей Москве не было.
Коробку из-под телевизора она тащила в руках, а обоих супругов – за пазухой, не в кошачью же переноску их сажать. До поляны добрались поздно, коробка была водружена на траву рядом с замерзшим ручьем. Варвара приоткрыла створку сбоку и увидела, что внутри приготовлено комфортное ложе для парочки особей ростом по двадцать пять сантиметров. Изнутри исходило тепло, и морозный воздух задрожал над коробкой.
Гномы взялись за руки и направились к створке. Евпраксия Никитична вошла внутрь, а ее супруг повернулся к Варваре и торжественно произнес:
– Я – Главнокомандующий Великой Армии, которой предстоит много сражений во имя спасения мира. Мы обезвредили инопланетян, ворующих Магию с Земли. Но очень скоро на подкрепление резервов прибудут их соотечественники с планеты Брут, так что настоящие бои еще не наступили. Не могу же я отправиться воевать, ни разу не занявшись сексом с женой! Так что мы тут… в общем, это… сама знаешь что. Пожелай мне удачи. Сама сиди тут, не уходи никуда, тебе будет полезно посмотреть.
– Посмотреть?! – гном вогнал ее в краску, он что, с ума сошел или у них ритуал такой? – Не могу, – добавила Варвара как можно вежливее. – Это ж интимный процесс, даже если он гномий, вы там раздеваться, наверное, будете.
– Обязательно! – откровенно подтвердил гном.
– Ну вот! А у меня предрассудки – порнографию смотреть не могу, я пробовала. Даже когда вижу по телевизору, как звери совокупляются, и то стесняюсь.
– Глупости! – возмутился Вася. – Что естественно, то не безобразно, эту пословицу, между прочим, люди придумали, а не гномы. Но мы будем в коробке. А ты увидишь лишь спецэффекты, стеснительная ты наша.
– Какие еще… – в «спецэффектах» мерещилось что-то совсем неприличное, но задать вопрос она не успела – гном скрылся в коробке.
– А подглядывать все равно не буду! – крикнула Варвара и, отойдя на несколько шагов от «брачного ложа», устроилась на пеньке поудобнее. Уходить далеко и оставлять их вдвоем в темном холодном лесу, таких маленьких, она все-таки не решалась.
Что-то неуловимо приятное проскользнуло в его словах, если не принимать во внимание дурацкую просьбу за ними подглядывать и какие-то «спецэффекты», а также излишний пафос «Главнокомандующего Великой Армии». Что же? Что могло ее зацепить в выражениях типа «во имя спасения мира», будто содранных с заголовков передовиц? Вот когда Танька говорила о спасении Земли от Конца Света перед тем, как научить Варвару летать, все звучало прекрасно, а из «Главнокомандующего» слова вылетели словно реплики персонажа комиксов – неужели такое могло ее взволновать?
Над головой послышался грохот – и по небу рассыпались искры. «Кто-то рядом пускает салют», – решила Варвара, и тут же ее осенило: «Настоящие бои еще не наступили!» Именно эта фраза так необъяснимо обрадовала ее: ведь если гномам предстоит воевать с инопланетянами, значит, им с Танькой тоже дел хватит!
Раздался еще один залп – и его подхватили медные трубы: «Та-ам-та-та, та-та-та-та-а-ам!!!» Варвара узнала начало «Голубой рапсодии», и запела сама: «Та-ам-та-та, та-а-ам! – через миг воспарив над поляной. – И снова будем летать с ней вдвоем над Москвой, взявшись за руки…»
В переливающихся радужных бликах салюта отразилась тысяча картонных коробок, и та, что стояла, слегка покачиваясь, на замерзшей траве, поднялась в воздух вслед за Варварой. Музыка нарастала, учащались залпы, и все больше разноцветных искр рассыпалось над лесом.
«Так вот он какой, гномий секс! – поняла Варвара. – Значит, это и есть те спецэффекты, которые Вася имел в виду...»
Она опустилась на землю и продолжала смотреть на иллюминацию и на картонный домик, парящий над поляной в розовом облаке.
Существа магические любовью занимаются с душой – в прямом, а не в переносном смысле. Они обнимаются не только телами, они сливаются душами. Их личности объединяются в одну, и эта единая личность находится в полном экстазе, испытывает недоступные здравомыслящим существам удовольствия и абсолютно ничего не соображает. Она думает что-то вроде: «А-а-ах», и еще «М-м-м-м», и еще «Как же это прекрасно!», – но ни к каким отвлечениям и умозаключениям в принципе не способна. Прекратить этот процесс невозможно – магический он.
Когда занимаются любовью гномы, все прочие особи в радиусе семи километров влюбляются – неважно в кого, неважно во что даже. Горожанин может влюбиться в природу, кошка – в своего хозяина, поросенок – в корову, фотомодель – в бомжа, а принимающий ванну сосед – в гель для душа. Не влюбленных в кого-то или во что-то вокруг не остается, а рядом с парочкой гномов летают звезды, искры, шары и прочие светящиеся фигуры, раздаются хлопки, хохот природных сил и рычание неизвестной этиологии – в общем, похоже на фейерверк. И все это вокруг двух маленьких слившихся фигурок. Парадокс, иначе не скажешь.
Иногда и с людьми случается, что любовью занимаются одновременно тела и души, но если бывает такое, то без влюбившихся в гель соседей и без пиротехнических эффектов. У гномов притом это еще и зрелище необычайное, но все реже и реже такие события случаются на Земле – Магии катастрофически не хватает.
Время замерло или растянулось, никто не смог бы сказать с полной точностью, сколько минут, а может, часов прошло с тех пор, как вокруг разыгрался этот праздничный фейерверк, пока звуки музыки и петард резко не прекратились и над лесной поляной на мгновение не нависла полная тишина. Коробка застыла в воздухе. И вдруг раздался хрустальный звон – произошло фантастическое и наиредчайшее событие.
Две слившиеся гномьи души, не сговорившись заранее, одновременно, едино подумали: «Как же это великолепно, я хочу от тебя ребенка, причем немедленно!»
Евпраксия Никитична забеременела.
Праздник
Множество широкоскулых, добротно одетых людей, преимущественно мужского пола, собирались встречать в Москве Новый год. Атмосферу праздника они почуяли инстинктивно, как звери в сейсмической зоне чуют приближающееся землетрясение: о значении Нового года эти люди не знали совсем ничего, будучи инопланетными пришельцами. Правда, с какой планеты пришли, как, когда и зачем, они не помнили: из всего прошлого всплывали в памяти только лица двух женщин – круглое и худое. Круглое было с кудряшками, а худое – с неровной челкой, падающей на глаза. У кого-то в памяти вместе с лицами выплывал силикатный кирпич, а потом – пустота и покой. Позже, когда стали вновь различаться звуки, пришло знание языка – хоть и вполне понятного, но чужого по ощущениям, а своего вспомнить они не могли, как ни тужились, встречаясь на улицах с себе подобными: широкоскулыми и узкоглазыми. Да уж, две женщины мозги им промыли как следует, не схалтурили.
Одна из двух «промывальщиц» тем временем украшала свое жилище: с прибитых под потолком гвоздиков струился по стенам дождь из тонкой фольги, по занавескам совсем не по-зимнему порхали бумажные бабочки. Старенький монопроигрыватель, каких во всей Москве осталось штук пять или восемь от силы, вращал заезженную грампластинку с выцветшей красной наклейкой и едва различимыми буквами “I’0 0XX00XXX X0 see XXe light”. Сжимая в руке недавно купленный баллончик с блестками, словно микрофон, Варвара пела так громко, что было слышно соседям:
Used to ramble through the park
Shadow boxing in the dark
Then you came and caused a spark
That's a four-alarm fire now![43]
Нарочито кривя рот, она выдвигала вперед одно плечо, отводя другое назад, и повторяла движение справа налево, слева направо перед большим пыльным зеркалом. «Можно ли ощутить, что чувствует Танька и о чем думает, если копировать ее жесты?»
Зазвонил телефон. Бросившись к нему бегом, она уронила аппарат, поймала его на лету, схватила трубку, выдохнула взволнованно:
– Танька?..
– Варвара? Привет, это Ди, – удивленно ответил другой знакомый голос. – А Таньки нет у тебя?
– Таньки нет у меня... – эхом отозвалась Варвара, закусила губу – слезы по-идиотски закапали по щекам.
– Какая досада! Она мне нужна срочно, а я нигде не могу ее найти. Если объявится, скажи ей...
– Скажу, – Варвара вытерла слезы тыльной стороной ладони, сжимающей волшебный баллончик, и тихо положила трубку. На минуту взгляд зафиксировался на баллончике: вспомнив первую встречу в магазине, она улыбнулась, нажала на пимпу и направила искрящуюся струю в центр комнаты. Блестки взвились в воздухе и почти моментально осели, невзрачный линолеум засеребрился.
– Проверено, призраков нет, – вздохнула Варвара. – Значит, встречать Новый год мне придется одной.
Она заглянула в шкаф – лишний раз убедиться, что и там никого нет: ответственные молодожены еще с утра отправились в гости к другим гномам. Лидеру на сей раз обособляться от народа было непозволительно, да у жены к тому же открылся доселе неведомый токсикоз – такое явление муж-неврастеник терпеть не мог совершенно и отправлялся в общину с надеждой, что там, среди женщин-гномов, найдется от этого мощное средство.
У Варвары оставался единственный способ избавить себя от одиночества в Новый год, но зато самый надежный: позвать Леху.
Сосед долго ждать себя не заставил – явился при полном параде: наспех выбритый, с приклеенными к щеке и подбородку белыми точечками туалетной бумаги. Поверх чистой рубахи в клеточку он надел любимый жилет со множеством карманов непонятного назначения. Брюки были на нем из добротного вельвета, тапочки – совсем новые. Даже носки, как выяснилось, были только что куплены в киоске возле метро. У Лехи вообще отношения с носками были весьма непростые. Дома он их повсюду раскладывал. Не грязные, вовсе нет, грязные он стирал – батарея в ванной вечно была завешана постиранными носками. Новые пары он покупал через день и раскладывал по квартире – они лежали на кухонном столе, на телевизоре, в изголовье кровати, на холодильнике... Все носки черные. С последней женой он еще вечно ругался из-за того, что постиранные она с батареи снимала. А вот когда та взяла да целую кучу новых носков просто выкинула ему назло, он даже не заметил.
Из целлофанового пакета супермаркета «Перекресток» Леха вынул бутылку водки и две коробочки с капустой провансаль. Он любил покупать салаты в этих пластиковых коробочках – по чуть-чуть в каждой, а салаты в них могли быть вполне одинаковыми... Покупка салатов была Лехиной не последней попыткой заполучить женское внимание, хоть добиться его тому, кто скелетообразен, беззуб и ходит зимой в сандалиях, потому что лень искать теплые ботинки, – проблематично. Но эту проблему Леха решил. Самые отзывчивые во всей Москве женщины – это продавщицы развесных салатов. Они только рады заполучить постоянного покупателя: им скучно и одиноко, поэтому очаровать их легко – достаточно лишь имена запомнить. А Леха к тому же расспрашивал их о жизни, дарил символические подарки, и они в ответ уверяли, что ему больше тридцати восьми не дашь, и смеялись над его шутками. Иногда он проверял искренность их симпатий – просил продать сто граммов салата в долг, хоть деньги у него и были. «Вам – конечно!» – говорили продавщицы, и он уходил счастливый...
– Как там наша соседка, пришла в себя после того, как ты ее проводил? – спросила Варвара, когда Леха провозгласил тост за «все, что было в старом годе».
– Степанида-то? У, да она та еще фря! – вздрогнул сосед, выпив залпом первую рюмку. – Вроде интеллигентная женщина – в квартире у нее все чин-чинарем, салфеточки, пианина с канделябрами, на полу ламинат. Ну, мужчины-то в доме нет, это я тебе сразу скажу, да только она, как только я к ней вошел, вдруг начала разговаривать, словно мужик какой, басом! Тут же потребовала, чтоб я убирался поскорее. Во стерва – сама напилась до потери пульса, а потом приличного человека – меня – за дверь выставила. Да ну ее в баню, если б она мне как баба приглянулась, еще куда ни шло, а то ведь и нет. Я, Варюх, однолюб. Варь, ну ты че не пьешь-то совсем? Может, давай поцелуемся?
Варвара отодвинулась инстинктивно, смахнув нечаянно мобильный телефон. Тяжеленький и старомодный – явно не из последних моделей сотовых, – он описал дугу, на секунду завис в воздухе и плавно опустился в ладонь, издавая журчащую трель.
– Алло, я слушаю, – произнесла Варвара, прижав телефон к уху.
– Привет, – услышала она в трубке легко узнаваемый, казавшийся самым красивым во всем мире, голос. – Варвара, извини, если я тебя отрываю от чего-либо, но мне очень нужно тебя увидеть. Можно я к тебе сейчас приду?
***
Широкоскулые приближались к центру праздничной Москвы сначала поодиночке, а потом, подчиняясь комфортному чувству общности, стали объединяться в группы. В десять часов вечера совершенно неожиданно целая толпа брутян обнаружила себя на станции метро «Охотный ряд». Милиция и ОМОН уже успели перегородить вход на Красную площадь. Расставленные в разных местах по периметру их обороны рамки вызвали у брутян неясные воспоминания. Ради эксперимента они ходили под рамками взад и вперед, но ничего не чувствовали. При каждом заходе под рамкой внутрь огороженного пространства милиционеры обращались к ним с одним и тем же вопросом:
«Спиртное есть?»
***
«Заметает пургой паровоз,
В окна брызжет морозная плесень...»
– старательно выводил уже сильно накаченный Леха на редкость хорошо поставленным голосом.
Варвара покусывала от волнения ногти. «Танька... Танька сейчас придет... О Господи. И Леха тут, блин!» Присутствие соседа казалось ей совершенно неуместным, хотя Танька, скорее всего, даже и возражать не будет, но Варваре ужасно хотелось остаться с нею наедине.
– Лех, слушай, ко мне придут сейчас... – выпроваживать соседа ей было неудобно, сама же его позвала. Только Вася способен был Леху выгнать какими-то трюками, но где же Вася, когда он так нужен?
– Не понял? – поднял на Варвару Леха свои затуманенные глаза. – Придут? И-и-и хто? Любовник?
– Моя подруга придет, Танька.
– А... Ну, па-адруга это ни-че-во-о-о! Па-адруга – эт-то все-даки жен-н-нчина, а жен-нчины – это а-а-атлично! – и продолжил душераздирающим баритоном:
«Не печалься, люби-и-и-мая,
За разлуку прости-и-и меня-а-а...
Я вернусь раньше времени...
и... в окно постучусь!»
Леха замолк, придав лицу трагическое выражение, чтобы дать Варваре прочувствовать могучую лирику песни. Он сделал глубокий вдох, прежде чем перейти ко второму куплету, но его перебил звонок в дверь.
Еще у порога Танька затараторила без единой паузы, слова извергались из нее, как лава из огнедышащего дракона:
– М-м-море брутян возле Красной площади, входят и выходят через магнитные рамки, их там, наверное, для сканирования бомб расставили, пока вроде бы ничего не взорвали и никого не задержали, все тихо-мирно, возле рамок тумбочки, милицанеры всех спрашивают, есть ли спиртное, несколько бутылок пива на этих тумбочках выставлено, шампанское не один дурак не оставил, все проносят внутрь водку и сразу же начинают пить, ну вот я тоже шла мимо магазина, представляешь, шампанского там нет и в помине, все полки в винном забиты лимонадом «Тархун», а среди них Шатонеф-дю-Пап каким-то чудом, девяносто шестой урожай, представляешь, я глазам своим не поверила, такое и в Харродзе[44] редко встретишь, ну, в общем, вот я купила его нам с тобой, прекрасно выглядишь, кстати, как ты поживаешь вообще?
Она вручила бутылку красного вина обалдевшей от радости Варваре, чмокнула в щеку и тут же двинулась на кухню, не раздеваясь и не дожидаясь ответа. Варвара так и застыла с бутылкой в руках возле открытой двери, глупо улыбаясь открытым ртом.
– С наступающим! – Танька протянула Лехе руку для приветствий. – Меня Танька зовут, а вас как? – и прежде чем Леха успел представиться, она чмокнула и его тоже.
– Как-кие у тебя подру-у-уги! – восхитился Леха, зыркая по очереди то на Таньку, то на Варвару, которая, заметив Танькино касание Лехиной щеки, моментально очнулась, с грохотом захлопнула дверь и ринулась на кухню, словно ревнивая Багира.
– Ты одна, без Робина? – спросила она Таньку ехидно.
– Робин улетел вчера обратно в Лондон, – передернула та плечом недовольно и тут же приняла ироничный тон: – Прости, но я не знала, что у тебя тут особое пати, куда можно только с партнерами, – она скосила глаза на Леху, который уже разливал на троих.
В момент устыдившись вспышки ревности, Варвара едва подавила порыв обхватить Таньку, прижать к себе и не отпускать долго, долго... Робко-робко погладила ее по руке:
– Да это сосед мой, Леха, я тебе про него говорила когда-то. Спасибо, что пришла, я скучала.
Танька улыбнулась и потянулась к Варваре, словно еще раз хотела поцеловать. «Уж не пьяная ли Танька, что ко всем целоваться лезет без удержу?» – отшатнулась Варвара.
– А тебя Ди разыскивала недавно, звонила мне, – она постаралась сказать это безразличным тоном.
– Да? – удивилась Танька. – Почему же она мне не позвонила? – вытащила из кармана плаща крошечную «Нокию» и чертыхнулась: – А... ч-черт! Звонила, оказывается! Я, как всегда, звонок не услышала. Спасибо, что сказала, – кивнула Варваре, уже набирая номер Ди.
Варвара закусила губу и села на диванчик напротив Лехи. «Ну вот, сейчас опять умчится от меня к Ди этой...» Слыша, как Танька негромко и неразборчиво тараторит по телефону, Варвара залпом, почти как сосед, опрокинула в себя рюмку водки.
– Вот это по-нашему! – обрадовался Леха. – Татьяна, а вы чего отлыниваете? Ну-ка давайте-ка, давайте за наш стол, в коллектив!
– Да я не пью водку, Леха, – ответила Танька весело, спрятала телефон обратно в карман, закинула плащ на спинку диванчика и плюхнулась рядом с Варварой. – И меня вполне можно на ты, только Татьяной не называйте плиз. Ой, это что у вас, неужто капуста-провансаль, не ела сто лет, Варвара, ты вилку мне дашь?
В маленькой кухне, где почти все предметы были на расстоянии чуть вытянутой руки, Варвара потянулась к огромному, ручной работы буфету, прогнувшись и слегка прижав Таньку к спинке диванчика грудью. Кончики ее волос едва коснулись Танькиного лица, и та нежно дунула в них, едва коснувшись губами Варвариного уха. Словно электрический заряд прошел от мочки до пятки и потом обратно – вверх по телу и, добравшись до груди, замер: Варвара вздрогнула и задержала дыхание...
«Дзынь!» – отозвался старинный буфет, выдвинув один из ящиков. Она достала вилку и нож, положила их перед Танькой, сама тут же отпрянула назад, покраснела и отвела глаза...
– Как там Ди? – спросила Варвара сконфуженно. – Помчишься опять к ней сейчас?
– Ди собралась уезжать куда-то, ей не с кем оставить Осю, – ответила Танька несколько озабоченным тоном, сосредоточенно ковыряясь в капусте.
– Осю? – припомнила Варвара необычное имя. – Ах да, ведь у Ди есть ребенок?
– Ага, прости, что не говорила тебе раньше, как-то не пришлось к слову. У Ди есть сын – мой единственный и любимый племянник, ему сейчас четыре года, скоро исполнится пять. Он очень славный – такой круглый весь и косолапый – маленький увалень с лицом ангелочка. Я его нянчила, когда он еще был младенцем, меняла памперсы, учила ходить, он веселый и кудрявый и совсем не похож на меня внешне, но... похож на меня душой, – произнеся последние слова как-то иначе, Танька улыбнулась. В глазах заиграли золотистые искорки, бледные щеки порозовели, она, совершенно очевидно, была очень неравнодушна к этому ребенку.
– Танька, – мягко сказала Варвара, снова глядя той прямо в глаза, – сколько всего я про тебя не знаю еще... А у тебя самой дети есть?
– Не пришлось иметь. Но зато у меня есть Ося, практически мой. Он и зовет меня «мама Таня».
– А у меня есть дочь, – тихо произнесла Варвара.
– Я знаю. Нелида, – ответила Танька снова несколько странным голосом.
«Откуда она знает? – подумала Варвара, но не слишком удивилась, – Возможно, я ей когда-то сама говорила».
– Нелида как раз на тебя внешне очень похожа – или ты на нее, – сказала она вслух. – Когда-нибудь я вас познакомлю. Если ты никуда не пропадешь.
– Глупая. Никуда я не денусь. Дурочка.
Они посмотрели друг другу в глаза, и обе увидели отражения увеличивающихся зрачков. Незаметно их лица начали медленное и напряженное сближение.
– За Нелиду надо выпить! – раздался зычный голос соседа. – Девочки, это что же такое, почему у нас снова пустые рюмки?
Танька встрепенулась:
– Давайте тогда вина нальем. Леха, ну честное слово, я водку не пью, – и пропела:
– Нальем с тобой вина, включим с тобой Москву...
– И будет все не так, как было наяву-у-у! – гармонично подстроился Леха вторым голосом. – Варька, тащи гитару, щас споем!
Варвара принесла из комнаты давно расстроенную Нелидину гитару с проржавевшими колками и три старинных хрустальных фужера. Танька откупорила бутылку.
– Ни-ни, мне лучше водочки! – возразил Леха. – Несерьезные все эти каберне-совиньоны!
– Но это же Шатонеф! Впрочем, как хотите, нам больше достанется, тем более что сейчас еще Ди придет, – Танька посмотрела на Варвару виновато. – Извини, что не предупредила тебя сразу, но она ненадолго, только Осю со мной оставит, сама уже спешит на самолет. А Ося давно хотел с тобой познакомиться, он решил, что у тебя живут гномы, и хочет покатать их на паровозе, выдумщик еще тот, почище своего папы-фантазера будет... Варвара, мы с ним тут не будем долго, чего тебя стеснять, – Танька бросила быстрый и несколько подозрительный взгляд на Леху.
– Ну вот еще глупости! – воскликнула Варвара. – Я вас с Осей никуда не отпущу, тем более ночью, не говоря уже о том, что в Новый год. И спальные места всем найдутся, – похлопала она по сиденью диванчика, почувствовав новый прилив радости. – Так за что же мы выпьем?
