Текст книги "Любовь, конец света и глупости всякие"
Автор книги: Людмила Загладина
Соавторы: Ильфа Сидорофф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 34 страниц)
Баня
– За Конец Света! – провозгласил Амвросий. Пятеро чокнулись бокалами с шипучим напитком, разлитым из зеленой бутылки с этикеткой «Тархун».
– И как москвичи пьют такое? – поморщилась Евстахия, выпив залпом, и рыгнула протяжно и дико.
– Думаешь, шампанское лучше? – Пантелеймония едва пригубила из своего бокала. – Я тут пробовала недавно, не впечатлилась ничуть.
Вкус еды и напитков все еще приводил Богов то в растерянность, то в расстройство, хотя культурный шок, который они испытали при вселении в аватары, прошел давно. Шестеро вполне могли бы обойтись без шока, но, отключив сознание аватар, самостоятельно осваивали человеческий опыт. Не понимая, почему на Земле люди отдавали гастрономические предпочтения одним продуктам, но игнорировали другие, Всеведущие и Всемогущие возомнили себя Всеедящими и Всепьющими. Не задумываясь о последствиях, совали в рот все, что попадалось им в холодильниках, в кухонных шкафах, на рынках, в супермаркетах, в ларьках с вывесками «Шаурма», в ресторанах, в мусорных баках… Потребляли сырое мясо из морозильника, сыр с плесенью, образовавшейся вовсе не индустриальным путем; кетчуп, зацветший на подоконнике; черствые пряники, аджику, пшено, сухие спагетти, дошираки, не заливая их кипятком; скорлупу от яиц, арбузные корки, заварку, просроченный растворимый кофе, цыплят-гриль из палаток-шашлычек, гамбургеры в кафе «Мак-Дак», где заодно туалет посещали бесплатно; рыб из аквариумов, сладкую вату, карамель «дунькина радость», собачий сухой корм, кошачий мокрый, дождевых червяков, чистый спирт, кумыс, брагу, солому, кактусы, красивые грибы мухоморы…
Если бы кто-то надумал снимать скрытой камерой, что вытворяли спустившиеся с небес на Землю Боги, забавные сюжеты получились бы, хоть комедию лепи. Изголодавшийся Филимон, например, в свой первый день в аватаре пошел «на запах» – купил сосиску в ларьке, горячую, еще дымящуюся. Схватил ее пальцами, обжегся, вскрикнул, сосиска упала в пасть подбежавшей бездомной собаке, собака ее тут же слопала, вильнула хвостом и, сытая, убежала прочь. Задумчиво посмотрев на овал картонной тарелки, Филимон начал жевать ее с перекошенным от обиды и отвращения лицом. Два грузчика, стоявших за соседним столом и запивавших сосиски пивом, до того изумились, что забыли прихлебывать из жестяных банок «Крепчаковское № 3». Сосисок с тех пор Филимон больше не покупал, а марку пива запомнил, когда те двое, очухавшись, пригласили его «третьим быть».
Пищеварение у шестерых Богов нарушалось: шутка ли – есть и пить все подряд. Не понимая, что с ними происходит, они паниковали: Всеведение – это одно, но уточнение деталей – другое, а вот именно этим никто из них себя не утруждал – думали, им тела достались некачественные; в общем, их поведение мало кто назвал бы эстетичным[45]. Однако пищеварение еще полбеды, его отлаживали, магическим, разумеется, способом, иначе загнали бы эти тела в крематорий быстрее, чем удалось бы произнести что-нибудь вроде: «А на второе у нас бьен-кюи из чешуйницы вздутоспоровой под жюсом алоэ». Куда неприятнее им казалось возбуждение половое: приняв его за физическое расстройство, пришлось и это нормализовать. А то что ж: непорядок! Да нет, Боги очень многое понимали про секс, зря Всеведущи, что ли, но сам процесс их привлекал мало – они считали себя выше этого.
Лучше всего было б не думать о сексе совсем, отключить что положено в наличествующих телах – и делов-то, но Богов проблемы женского и мужского пола весьма занимали. Ужасно хотели они на своей шкуре понять, почему, например, женщины на Земле настолько предпочитают форму содержанию, что обожают получать даже совсем бессмысленные подарки, и главное – почему у большинства женщин Магии больше, чем у мужчин. Никакие особенности женской физиологии этого вроде не предполагают: Боги неоднократно экспериментами проверяли, посылая дамам подарки. Иногда вместо подарков слали пустые коробки, затейливо перевязанные тесьмой и бантиками, но Здравый Смысл у женского пола все равно отключался напрочь при виде одного только бантика.
Парадокс заключался в том, что, пока на Земле хватало Магии, общество тем не менее двигалось в ту сторону, куда развивались самцы, это был очень мужской мир. Для воплотившихся Богов из этого проистекало два неожиданных следствия. Во-первых, они решили, что, раз уж на то пошло, авторитетные люди должны говорить мужским голосом, поэтому несколько басовитые голоса были у всех аватар. Даже у Таньки голос ниже был, чем у большинства женщин. Во-вторых, Боги начали воспринимать себя как мужчин, хотя по сути они бестелесны и пола не имеют.
Воплотившись в аватарах, шестеро приступили к изучению гендерных отношений вплотную. В их распоряжении имелось четыре мужских тела и два женских – экспериментировали, как могли. Масса магических сил уходила на испытания любви. Ревность тоже испытывали, так как у многих землян бытовало мнение, что без нее любви не бывает, и поэтому Боги устраивали между собой то оргии, то скандалы. Новой Магии из всего этого не возникало, так что согласиться с Богом, чьего имени вслух не называли, они никак не могли.
А вот тактильные ощущения им вполне нравились. Боги очаровывались теплом солнечных лучей, джакузи, шелковыми простынями, пушистыми котятами, прикосновениями к другим телам, но арсенал имеющихся аватар скоро наскучил, а случайные встречные вовсе не собирались с ними тискаться просто так. Чтобы решить проблему, тактильнейший из Богов, Филимон, предложил остальным взять в руки плакаты, призывающие к бесплатным объятиям, – клюнули многие люди, кстати, но лишь объятиями ограничились; к божьему сожалению, до петтинга или хотя бы до поцелуев взасос дело не дошло.
И еще все Боги «просто тащились» от массажа. Самым лучшим считался с веником из березы в парилке. Вот и повадились они в бани на совещания ходить, тем более что там и встречаться было комфортнее, чем на холодной скамейке в Измайлово или на кладбище в Подмосковье.
На сей раз пятеро арендовали оздоровительный комплекс: просторный, удобный во всех отношениях, в том числе близким расположением к Площади, куда Боги собрались направить стопы ближе к полуночи. Вовсе не для того, чтобы там под елкой, в кругу подопечных душ, весело Новый год встретить: на уме у них было «мероприятие иного плана».
– Шампанское я не пил, но если оно такая же гадость, как этот «Тархун», не понимаю, к чему его пить по праздникам, – Филимон отодвинул пустой бокал. – Пиво намного лучше.
– Пиво губительно действует на печень, – заметил Лукьян, усердно массируя голени.
«А также на голову и мочевой пузырь, – подумала Пантелеймония. Ее мысли, конечно, мгновенно прочли все присутствующие, и она поспешила добавить вслух:
– Ответственность перед мероприятием не допускает злоупотребления алкоголем.
– Да-да, на сегодня нам нужны светлые головы, – подхватил Лукьян. – Предлагаю свериться с дальнейшим планом – его пришлось скорректировать в связи с внезапным самоотводом Мистера Джона.
– А вам не кажется, что он вообще заодно с нашим коллегой, имени которого нельзя называть? – подозрительно прищурилась Евстахия, втирая массажное масло в ляжки и грудь.
– Кто, Мистер Джон? Шутите! – отозвался Амвросий. – Он просто в своем амплуа. Ни на чью сторону Мистер Джон не вставал ни разу и вряд ли встанет когда-нибудь. Даже то, что имя выбрал себе несуразное, лишний раз доказывает его суть. Хотя прежнее ему больше шло.
Мистер Джон раньше себя называл Ливерием[46], а своим подопечным еще на заре веков заявил, что они – народ не единственный, и он – не единственный Бог. Его люди, раз уж так, напридумывали массу прочих «богов», а Ливерий даже сам их материализовывал, наделял плотью и поведением, соответствующим людским фантазиям. Часть людей это запутало окончательно, и они отреклись от религии, другие, наоборот, увлеклись, совершали множество ритуалов, жили согласно странным обычаям, но Ливерия это ничуть не смущало. Он с самого начала делал уклон в сторону Магии, а не в сторону Здравого Смысла, чтобы, развиваясь, его народ достиг равновесия.
– И где ж он отлынивает от мероприятия? – спросила Пантелеймония. Чрезмерное потребление пива, похоже, сказывалось-таки на ее божественных возможностях либо она была просто лентяйкой – могла бы не задавать глупых вопросов, а всего лишь напрячь Всеведение. – Опять в Лондон смотался? Дался ему этот Малибоун[47]!
– На Мальдивы он едет, причем тут Малибоун? – Филимон еле сдержался, чтобы в очередной раз не обозвать Пантелеймонию дурой. Почему-то он стал воспринимать ее как свою жену в стадии средневозрастного кризиса.
– Губа не дура у Мистера Джона нашего, – сказала Евстахия, завязывая на голове полотенце замысловатой чалмой. – Мы из-за нашего Друга, имени которого нельзя называть, видите ли, в промозглой Москве торчим, а этот на Мальдивы на Новый год укатывает!
– Так он летит туда не за тем, чтобы валяться в шезлонге или нырять за ракушками, – возразил Амвросий. Как и другим присутствующим, ему уже было известно, что авиарейсу, отправляющемуся через несколько часов из Москвы на Мальдивы, грозила опасность. – Зачем этот самолет ему спасать понадобилось – не пойму. Все равно же после нашего мероприятия Конец Света наступит, не сегодня, так завтра.
– Время, коллеги, время! – постучал хрустальным бокалом по пустой бутылке из-под «Тархуна» Бог Лукьян. Бутылка моментально превратилась в прозрачный прибор-магиметр, похожий на песочные часы: из верхней части в нижнюю переливалась густая искрящаяся жидкость.
– Десять процентов! – произнес воодушевившийся хор из пяти голосов.
– Можно смело начинать обратный отсчет! – радостно провозгласил председательствующий.
Каждый вечер, собираясь в бане, Боги разрабатывали план новогоднего мероприятия, не по-божески сложного и замысловатого. Основная задача представлялась им в сосредоточении Здравого Смысла на конкретном участке, откуда его легко будет направить на подавление остатков Магии во всех местах. Главную роль в этом процессе должны будут сыграть брутяне, ну а Боги, готовясь к мероприятию, распределили между собой задания, чтобы провести его без сучка, без задоринки.
Самое ответственное задание гордо принял с видом «удар на себя», Бог Лукьян. Он считал себя менеджером проекта, вел учет документации, организовывал совещания и охотно на них председательствовал.
Пантелеймонии и Евстахии были отведены женские роли. Евстахия приняла меры, чтобы население Москвы не соблазнялось покупками, укрепляющими магический потенциал. За три дня до праздника из продажи исчезли живые елки, бенгальские огни, шампанское, апельсины, торты, карнавальные костюмы, ажурное белье, конфеты в блестящих фантиках, а следом и остальные сласти, оберточная бумага – сначала яркая, потом вообще вся.
Пантелеймонии был поручен переучет соли: в магазинах-то вместо нее давно продавали бромид натрия, но среди москвичей кое-кто запасы хлорида использовал до сих пор. Чем больше людей в новогоднюю ночь еду бромидом посолят, тем быстрее все заснут, надеялись Боги, однако Пантелеймония смухлевала (кому интересно проверять наличие соли в каждой кухне Москвы?) – взяла да подделала кое-какие цифры в контролируемых Лукьяном реестрах, думала, не заметит никто.
Филимон выдвинул рацпредложение, очень технически непростое, и добровольно взялся его воплощать: он неким образом выслуживался, опасаясь оказаться в «черном списке» из-за связей с Пантелеймонией. «Я внушу городским властям принять меры для безопасности: пусть установят вокруг Красной площади рамки, сканирующие взрывчатые вещества, наркотики и алкоголь», – Филимон уверял, что даже малой их дозы хватит для активации Магии в людях и окружающей среде.
Любые колебания Магии могут провалить мероприятие, так что сканирующие устройства были единогласно одобрены. С их помощью можно также напомнить брутянам о рамке в измайловском белом домике, чем хотя бы частично восстановить у них память – тоже большой плюс. Филимон ничего не сказал коллегам о еще одном преимуществе: рамки были бесплатным способом пополнить запасы пива, а то ведь на каждую банку его любимого «Крепчаковского № 3» приходилось расходовать либо Магию, либо рубли. И пока Боги в бане сидели, пиво у всех, кто под рамками проходил, конфисковалось аккуратно, а напитки покрепче не просвечивались, как ни странно. Впрочем, Боги об этом пока не догадывались – отключили Всеведение: расслабились после парилки.
Самое трудное поручение выпало Мистеру Джону. Ему-то пришлось иметь дело не с кем-нибудь из населения, а с аватарой Бога, чье имя нельзя называть. Мистер Джон должен был держать ее как можно дальше от Варвары, а еще лучше – спровадить в Англию.
Мистер Джон все усилия приложил: прервал Робину командировку в Москве и два дня вынуждал его капать жене на мозги, чтоб летела домой вместе с ним. Как случилось, что после всего этого Танькин муж улетел восвояси один, Мистер Джон «had no clue»[48].
Танька все это время строчила бесчисленные эсэмэски Варваре, умоляла о встрече, но получала один и тот же ответ: «Я пока очень занята. Извини». Настоящую переписку читал, конечно, и Мистер Джон, и пятеро его коллег, и они ни на грамм не сомневались, что эти странные отношения у двух женщин возникли из-за того, что седьмой Бог головы заморочил обеим. Аватару свою он вообще обижал почем зря и служебное положение в личных целях использовал.
Последующий самоотвод Мистера Джона огорчил его коллег, но не сказать, чтобы уж очень сильно. Бог, чье имя нельзя называть, так ослаб за последние дни, что почти все время спал внутри аватары, большой угрозы ни для кого больше не представляя. Пятеро в бане теперь даже не сомневались, что мероприятие пройдет как по маслу: подготовка прошла отлично. Благодаря их стараниям Магии в Москве поубавилось, а когда брутяне сконцентрируют Здравый Смысл– считай, дело в шляпе. Боги смотрели на прозрачные колбы магиметра, отсчитывая проценты оставшейся Магии на Земле. Пятиголосый хор дружно прокричал:
– Девять!
Брутяне уже гуляли плотной толпой в центре новогодней Москвы, пока не догадываясь, что обрели тайных союзников, которые вот-вот вернут им память. Если повезет, то и свой опыт по экспроприации Магии брутянам удастся завершить сразу же, считали Боги. Конечно, в отсутствие разгромленного оборудования им придется подсуетиться, ну да Здравый Смысл им в помощь. А если подсуетятся вовремя – Конец Света наступит сразу и безоговорочно.
– И мы все благополучно вернемся к выполнению своих божественных обязанностей! – подвел радостный итог Амвросий, единственный из шестерых, у кого не было поручений: его участие в мероприятии заключалось в том, чтобы руководить. Зачем проекту, в котором имелся менеджер и всего четверо исполнителей, еще нужен был руководитель, ни один Бог не ведал.
– Бог, чье имя нельзя называть, конечно, тоже к своим обязанностям вернется. Он проснется после Конца Света и поймет, что все к лучшему. И не будет морочиться жалкими остатками своего народа, а две его девочки благополучно реинкарнируют на другой планете, он сможет их там познакомить, если уж ему так приспичило решить их кармические задачи, – Амвросий широко улыбнулся. В верхней части магиметра оставалось совсем мало искристой жидкости.
– Восемь! – прокричал квинтет.
Неподалеку от бани часы на башне пробили полчаса до полуночи. Где-то рядом мегафоны объявляли о народных гуляньях на Пушкинской площади. Словно законопослушные граждане, направились туда и брутяне – организованно, всей толпой. Боковые улицы и подземные переходы перекрыл ОМОН, крепкие парни в пластиковых полумасках никуда никого не пускали. Но нигде никакой агрессии – мир и в человецех благоволение...
– Семь!..
Шампанское
Ди выпорхнула из такси, словно зимняя бабочка из оттаявшего кокона. Минуты две она стояла возле открытой дверцы машины, пока, с паровозом под мышкой, не вылез оттуда ее «маленький увалень». Ося двигался еле-еле, как усталый цирковой медвежонок, – он почти засыпал на ходу, пока под светящимся окном угловой квартиры на втором этаже не услышал вдруг стройный дуэт:
«К подъезду подкатил кабриолет,
Вы вышли в платье цвета фиолет...»
– Мама Таня! – обрадовался малыш, узнав родной голос.
Петь вдвоем у Таньки с Лехой получалось ладно и лихо, музыкальным слухом не были обделены ни та, ни другой, и репертуарчик общий нашелся. Варвара сидела рядышком, пила из хрустального фужера маленькими глотками, недоумевая, что, собственно, в этом Шатонефе особенного. Танькин бокал стоял нетронутым, она, пока гитару настраивала, кажется, и совсем про него забыла.
«Вот вам рука, идемте в казино.
Там плещется янтарное вино...» —
продолжали они с Лехой, и никто из троих даже не заметил, как в квартиру вошли еще двое.
«Надеюсь, вы танцуете фокстрот?»
– Вау! – воскликнула Ди. – Танька! С каких это пор ты снова взяла в руки гитару?
Она стояла в дверях, яркая и красивая, черные кудри непослушно торчали в стороны от избытка энергии, брови дугой, глаза синие – не круглые и не раскосые, а очень подходящие к бровям. Забавно было бы посмотреть на трех женщин, вздумай они вместе отправиться на прогулку. Ни один художник не смог бы нарисовать их трио даже похоже, не то что достоверно. Варваре, пожалуй, подошел бы Дейнека или какой-нибудь русский передвижник, Таньке – Пикассо, а в каком-то настроении даже и Гойя, а Ди больше всего подходил Ватто или, после нескольких рюмок, – Ренуар.
Ося подбежал к Таньке, обхватил ее пухлыми ручками, зашептал в ухо. Танька отложила гитару, посадила его к себе на колени и стала шептать что-то в ответ. Оба смотрели – то друг на друга, синхронно кивая, то в угол кухни, словно видели там кого-то, но Ося все чаще бросал восхищенные взгляды на Варвару, выгибая брови точь-в-точь, как его матушка.
– Отлично устроились! Что пьете? Ого! – Ди уважительно постучала наманикюренным ногтем по винной этикетке, плюхнулась на табуретку и налила в пустой бокал себе. – Ну, с наступающим?
Чокнулись три хрустальных фужера с красным и одна рюмка с водкой.
– Ух! – одобрительно крякнул Леха и поднес к ноздрям корку хлеба.
– У-м-м... – неуверенно промычала Варвара и на всякий случай сделала еще глоток.
– Упс... – недоумевающе произнесла Танька и уставилась внутрь фужера.
– Shit![49] – брезгливо фыркнула Ди, и дуги ее прекрасных бровей взлетели на лоб.
– Хо-хо-хо! – радостно прокричал Ося. Он с большим интересом наблюдал, как менялись выражения четырех лиц. По крайней мере, трое поняли наконец, как себя чувствует Санта-Клаус, вынужденный в силу служебных обязанностей залезать через печные трубы в дома, где ему оставляют печенье и молоко вместо виски.
– Что это вообще? – спросила Ди с явным вызовом, словно ее попытались отравить.
– Не знаю, но это, пожалуй, не Шатонеф... – робко предположила Танька. – Я вообще-то ни разу не пила его урожая девяносто шестого, но мне кажется, что туда налили... Как ты думаешь, что это? – спросила она Осю.
– Компот! – сказал он, сделав глоток. – Но компоту я не хочу, мы с мамой недавно ужинали. Можно я лучше пойду, поиграю с гномами?
– А гномы ушли в гости, Осенька, – ласково обратилась к нему Варвара. – Но они придут утром, и ты сможешь покатать их на паровозе.
Ося, недолго думая, перелез на колени к Варваре и начал расспрашивать, как зовут гномов, сколько им годиков, к кому в гости они отправились и на чем поехали. Теперь она зашептала ему на ухо, и оба приняли заговорщицкий вид.
– Ну что, девушки? Еще по одной? – осведомился Леха. – А то – как-то... знаете ли... – он сиротливо посмотрел на мизерные остатки водки в бутылке.
– Да, только… – залилась от смущения Танька – ей стало жутко неудобно, что притащила такую дрянь. – Давайте я схожу в магазин, что ли, куплю что-нибудь еще. Есть у вас тут рядом круглосуточный?
– Есть «Перекресток» за углом, – ответила Варвара. – А мне можно с тобой?
***
Брутяне дошли до Моссовета и тусовались на проезжей части. Взад и вперед по широкой улице ходили группы людей, плавно, степенно и неторопливо, будто подтягиваясь на посиделки в клуб, разве что семечек не лузгали. Кое-где чинно пили вино или водку, разливая в бумажные стаканчики, медленно опорожняя их и аккуратно относя к урнам. Границу Пушкинской площади оцепил очередной милицейский кордон, отлавливая любого, кто, казалось, без всякой охоты, пытался проникнуть внутрь. Вялых до невозможности нарушителей неспешно засовывали в автозаки, хотя «жертвы», скорее, лезли туда добровольно, и все это выглядело, как в замедленном, скучном кино.
– Кому это пришло в голову нарядить Юрия Долгорукого в костюм деда Мороза? – недовольно спросил низкий голос в толпе.
– Вероятно, сработал закон магического баланса! – словно оправдываясь, еще ниже ответил другой. – В природе ничто не исчезает вникуда и не появляется ниоткуда! Интересно, где еще обнаружатся исчезнувшие из магазинов карнавальные костюмы и шампанское?
***
– Вишен хочешь? – спросила Танька, когда они вдвоем с Варварой вошли в освещенный торговый зал. Непонятно откуда на головах у обеих возникли маскарадные красные колпачки, обшитые искрящимся искусственным мехом.
– Хочу, только у нас зимой вишен не продают, разве только мороженые.
– А это, по-твоему, что? – Танька показала на пакетики с крупными, темными, почти черными, свежими ягодами.
«Ничего она не понимает в вишнях, – подумала Варвара, улыбнувшись, – но черешню, я, пожалуй, даже больше люблю».
В пустом супермаркете они были единственными покупательницами. В одной руке Варвара держала корзинку с продуктами, пальцы другой переплетались с Танькиными. Они смотрели друг на друга не отрываясь. Глаза у Таньки сами были словно большие черешни и отливали фиолетовым, казалось, загляни чуть глубже – утонешь...
– А пить что будем?
– Не знаю, Танька... Мне... все равно. Когда ты рядом, я и так словно пьяная, – Варвара почувствовала, как Танька сильнее сжала ее пальцы.
– Тогда шампанское? Ведь ты его любишь, кажется?
– Люблю, но оно исчезло куда-то из всех магазинов дня три назад. К празднику раскупили, наверное, а я не подсуетилась.
– Наверное, ты не туда смотрела, – Танька взяла Варварино лицо в свои руки и повернула его по направлению к полкам, сплошь уставленным бутылками с высокими горлышками, закрученными серебряной и золотистой фольгой, – сухое, полусухое, сладкое, брют, «Вдова Клико», «Дом Периньон», «Моэт и Шандон»...
Варвара ахнула:
– Это ты колдуешь опять? Или творишь иллюзии?
– Ну что ты... Магазин, вишни, шампанское – все настоящее, – Танькины глаза блеснули зеленым, и, приблизив губы к Варвариному уху, она прошептала, хотя их никто и не слышал: – А колдуешь сейчас – ты...
Варвара затаила дыхание и закрыла глаза, ощущая, как снова внутри стал перекатываться вверх и вниз огромный искрящийся шар, наполняя теплом и светом и ее, и Таньку, и большой торговый зал. Танькины губы проскользили от мочки уха вниз по щеке – Варвара чуть наклонила лицо, еще мгновение – и они встретились бы губами, но Танька отвела голову:
– Пойдем? Или нам нужно еще что-нибудь в магазине?
– Ну... если каким-то чудом здесь появилось шампанское, может быть, появились и торты? Я бы купила, пожалуй, по случаю дня рождения дочки, ей завтра исполнится двадцать один. Самой-то ей больше эклеры нравятся, но раз ее с нами нет, давай купим торт для нашей компании? Ося, наверное, сладкое любит?
– Любит, конечно! Обязательно купим, тем более повод такой замечательный: день рождения дочери – это и твой праздник тоже. Где тут, кстати, продаются цветы?
***
Двое брутян набрались простодушия, коим необходимо запастись в безумных количествах, чтобы с ОМОНом поговорить, и подошли к одному в оцеплении.
– Господин милицанер, нам возле Красной площади сказали, что все народные гуляния – на Пушкинской, а мы тут словно в мертвую зону попали. Нам, может, за этот кордон надо выйти, чтобы до гулянья добраться? – спросили они.
– На Пушкинской нет гуляний, все гулянья на Красной площади, – ответил «милицанер».
Брутяне пошли обратно. До полуночи осталось пять минут.
***
Варвара вдыхала аромат желтой розы, трепетно прижимая высокий стебель к груди правой рукой. В своей левой Танька тащила пакеты с шампанским, тортом и черешнями, пальцы свободных рук не расцеплялись.
– Почему… почему я себя чувствую рядом с тобой такой безумно счастливой? – спросила Варвара скорее себя, чем Таньку. – И будто знаю тебя давным-давно, а ведь мы только недавно встретились...
– У нас с тобой, думаю, кармическая связь.
– Это как? – Варвара насторожилась.
– Любая встреча может кармической оказаться, – Танька вдруг заговорила серьезно и без малейшей лирики, как преподаватель кафедры. – Если люди встречаются и не могут расстаться, скорее всего, им предстоит что-то решить вместе – в одиночку они это сделать не могут. Не решат в этой жизни – придется в следующей. Наша с тобой проблема, наверное, тянется уже несколько перерождений, решить ее мы не можем никак и встречаемся снова и снова. Во всяком случае, мне так кажется. Ну, или вот с соседом у тебя наверняка кармическая связь...
На Варвару словно вылили ушат холодной воды, она выдернула свою ладонь из Танькиной и встала посреди тротуара как вкопанная:
– Сосед-то при чем?! Уж с ним-то я точно могу расстаться легко, это к тебе как прилипла! Нет у меня с ним никакой связи, пусть хоть даже кармической, и быть не может!
– А почему не может-то? – соскочила с нравоучительного тона Танька. – Он же тобой интересуется, это сразу видно, почему бы тебе ему не отвечать взаимностью? Нормальный вроде мужик, поет прекрасно...
– Это Леха-то мною интересуется? Не смеши! Он воспринимает только себя и свои желания, хочет, чтоб он командовал, а я подчинялась и радовалась! А у меня желания ему подчиняться – нет. С таким человеком только нервы мотать ... Он вампирит меня, энергетически на мне сидит, как на диване, стоит только ему войти. А ты совсем другая! Я тебя слушаюсь, и никого больше!
– Так я и говорю – кармическая связь. У нас с тобой. И проблема. И нам ее надо вместе решить.
– Какая же я дура! – с чувством сказала Варвара. – Понимаешь, я... влюбилась в тебя. То есть, мое к тебе отношение иначе не назовешь… Влюбилась, да, – она резко дернулась, когда Танька вновь попыталась взять ее за руку, и пошла вперед крупным шагом.
Остановилась уже у подъезда, заговорила, глядя Таньке в лицо:
– Ни с каким другим я это чувство не перепутаю. Так сильно не любила еще никого. И я подумала, что ты… ты тоже… когда учила меня летать, помнишь? И сейчас в магазине, ты... так дышала мне в ухо и купила мне эту розу, и... – Варвара замотала головой. – А у тебя – связь кармическая и проблема! Я знаю, что кто-то стремится свою проблему решить, чтобы умереть спокойно, но я… я не хочу, чтобы ты умирала! – она почувствовала, как задрожали губы, наверное, лицо приняло то дурацкое выражение, про которое ей говорила в детстве нянька: «Варюшка, рот не криви сковородником, парни не будут любить!» И на нее, нелепую такую, Танька смотрит, и вот-вот Варвара заплачет навзрыд…
Танька взяла ее за локоть и приблизила к себе.
– Не пугайся, – проговорила она медленно и очень тихо.
Сквозь пелену навернувшихся слез Варвара посмотрела ей в глаза. Ну да, они встречались раньше. И кто-то уже говорил очень похожим голосом, с точно такой интонацией: «Не пугайся»... Но кто? Когда? Где? И какой смысл в том, что было в прошлой жизни, если любишь здесь и сейчас?
– А ты?.. – «Ты любишь меня?» – хотела спросить Варвара.
– И я... – произнесла Танька одними губами, а может, и голосом, но он утонул в раскате грома, и полнеба вмиг озарилось радужным фейерверком.
– Что это? У гномов еще одна брачная ночь?
– Это салют, – улыбнулась Танька. – С Новым годом, Варвара.
***
Брутяне дошли до Манежной площади. Боя курантов не было слышно, но апатичная толпа, плотным кольцом застывшая вокруг Красной площади, неожиданно оживилась: из бутылок полетели пробки, люди стали кричать: «С Новым годом!», добавляя матерные слова, петь гимн, поджигать бенгальские огни и размахивать ими шире, чем флажками перед трибуной на праздничной демонстрации. Салют громыхал над Курантами, взлетал и падал, осыпаясь вниз миллионами разноцветных шипящих искр, похожих на брызги шампанского... «Ура-а-а...» – непонимающе кричали брутяне, подхваченные волной всеобщего экстаза; звуки вылетали гулким пустозвоном из черных дыр полуоткрытых ртов.
Из подземного перехода поднялись пятеро дворников с метелками и мусорными мешками – трое мужчин и две женщины. Одна из них, толстая тетка в шляпе, голосила, перекрывая шум:
– Почему десять процентов? Откуда десять-то? Только что было семь!
Самый пожилой из пяти, дворник с длинной, густой бородой, зажал ей рот и, обведя толпу брутян светящимися глазами, произнес:
– Пора!
***
В маленькой кухне пятеро сдвинули бокалы с шампанским. Осе тоже налили чуть-чуть: он капризно на этом настаивал и на компот не соглашался. Леха выпил, недовольно поморщившись – не любил «дамских» напитков, а водки ему не купили.
– Мы из-за вас тут Новый год пропустили, не могли побыстрее вернуться? – почти сердито выговорила Ди.
– Простите нас, ради бога, – с бокалом в руке Танька раскачивалась возле окна, не касаясь пола, и смотрела на Ди, улыбаясь искренне, как ребенку. Варвара насупилась, поглядывала ревниво. – Мы заболтались немного по дороге обратно.
– Да? И о чем, интересно?
– О кармических связях, – Танька сделала еще глоток из бокала и с легкомысленным видом уселась на подоконник.
– Вау! Про кармические связи знаю всё, – сказала Ди. – Влюбилась в кого-нибудь – сразу связь. Возненавидела – еще одна. Вот только если плевать на все, никаких связей нет, а так, что ни захоти – сразу связь. Захотела поцеловать кого-то и не поцеловала – все, будешь мучиться. Вот… Вот Таньку хочу поцеловать – надо целовать!
Ди приблизилась к окну, поцеловала Таньку в кончик носа, подмигнула Варваре и уселась на табуретку.
– Бывает ведь, люди встречаются и друг друга хотят со страшной силой. Но не целуются, не обнимаются, пудрят мозги себе, говорят про мораль… Карму загубили – напрочь. Пока не удовлетворят желаний, будут перерождаться. И чем дольше будут терпеть, тем сильней испортят карму. Нафиг! – Ди осушила бокал и налила себе еще.
Варвара поглядывала то на Ди, но на Таньку, сжимала и разжимала кулаки. Вдруг нерешительно, раскрасневшись и отводя взгляд, подошла к Таньке, закусила губу, закрыла глаза и медленно начала наклоняться к ее лицу. Танька смотрела на нее, затаив дыхание, не шевелилась. Варвара прикоснулась вытянутыми вперед губами к уголку ее рта – уж куда попала, по-детски причмокнула. И отскочила, испуганно.
