Текст книги "Любовь, конец света и глупости всякие"
Автор книги: Людмила Загладина
Соавторы: Ильфа Сидорофф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 34 страниц)
– Ха-ха. Иронизировать ты все же умеешь, оказывается, – усмехнулась Танька.
– Не умею. Не люблю и не понимаю иронию. Вот ты как-то мне говорила, что твоя лондонская работа не приносит тебе никакого удовлетворения, кроме материального – сама, случайно, не иронизировала?
– Нет, – нахмурилась Танька. – Только без работы мне нельзя все равно, даже если Конец Света наступит в ближайшем будущем, – в подробности своих материальных потребностей и обязательств она вдаваться не собиралась – незачем Варвару грузить, да и таким образом можно чересчур разговор затянуть, а Таньке нужно успеть на самолет сегодня.
– Ну, раз так, почему бы тебе не попробовать найти работу в Москве? Или ты вчера меня обманула, сказав, что никуда отсюда не денешься?
«Что ж я ей еще-то наобещала вчера по пьяни?» – подумала Танька стыдливо. Переезд из Англии в Москву в ее трезвой голове совершенно не укладывался, но надо было завершить разговор по-хорошему – достаточно с Варвары расстройств. Танька бросила в три чашки пакетики чая и налила туда кипяток.
– Варвара, а у тебя есть лимон? Я не люблю пить чай с молоком, хотя это очень по-английски. Зато Ося у нас на этот счет – настоящий британец. Ты уже вымыл руки, хороший мой?
Ося побежал в ванную. Варвара достала из холодильника лимон, молоко, масло и сыр, поставила на стол сахарницу и корзинку с порезанными кусочками белого батона.
– Не уезжай. Пожалуйста... Мне очень плохо будет без тебя, – сказала она тихо.
«А мне без тебя», – сказал робкий внутренний голос. Внешний и здравомыслящий озвучил совсем иное:
– Если я на работу завтра не выйду, меня уволят. Хорошей характеристики уволенным не дают, найти другую работу хоть в Лондоне, хоть в Москве будет проблематично. Но есть и другие сложности – у меня срок действия паспорта истекает. Если я даже забуду про работу вообще, в Англию вернуться мне все же необходимо – хотя бы ради того, чтобы его продлить.
Варварины глаза снова наполнились слезами. Она мучительно придумывала доводы, которые убедили бы Таньку остаться.
– Ося! – почти вскричала она.
– Сейчас иду-у-у! – отозвался из ванной гулкий голосок.
– Танька! Ты забыла про Осю! С кем ты оставишь его здесь?
– Ну что ты, – улыбнулась Танька. – Я вовсе не собираюсь его с кем-то оставлять. Он полетит со мной, поэтому я и тороплю его, нам нужно еще успеть собрать его вещи, своих-то у меня практически нет.
– Ты не можешь его взять с собой, – Варвара заговорила вдруг деловым тоном, – вот про то, что у тебя истекает паспорт, а без него тебе нельзя будет путешествовать, ты знаешь. А Ося в этом возрасте может путешествовать только по паспорту своих родителей, вместе с ними. Ну, или в каких-нибудь исключительных случаях в присутствии других близких, но лишь с согласия родителей, заверенного письменным подтверждением! Про это ты знаешь?
– Не-ет... – Танька в растерянности опустилась на табуретку. – Что же делать, Варвара? Ди вернется не раньше чем через неделю, пожалуй, а оставаться здесь даже на день мне никак нельзя... – Ее лицо вытянулось, подбородок задрожал, глаза заблестели от навернувшихся слез.
Выражение Варвариного лица само за себя говорило: «Трюк не удался...»
– Пусть он останется у меня, – грустно сказала она, кивнув на умытого Осю, протягивающего Таньке свои чистые ручки «для инспекции».
– Я согласен! – обрадовался Ося. – Мама Таня, можно я у Варвары поживу? Мне тут очень нравится.
– И я даже очень хочу, чтобы ты мне его оставила, раз сама остаться не можешь. Если бы ты могла хотя бы кусочек себя оставить... ну вот Ося как раз и будет этим кусочком... – Варвара закусила губу, ее голос дрогнул. – Мы будем вместе ждать тебя, и уж к нему-то ты точно вернешься, ведь ты его любишь, – и не добавила вслух «а меня нет», но это и без того прозвучало громко.
«Какая она хорошая все-таки... – с благодарностью думала Танька. – Тем быстрее расстаться с ней нужно, а то прилипну – не оторвусь. Нет смысла нам быть с нею вместе – у меня свои обязанности: муж, работа, дом, и... я не лесбиянка», – повторяла она себе, наверное, в сотый раз. В отношении Оси уже созрел вполне приемлемый план: надо будет договориться с Ди, чтобы та его в Англию привозила как можно чаще, или даже на учебу его там пристроить, английский он так лучше выучит. Можно еще в отпуска его брать с собой – в любую точку земного шара, кроме Москвы. В этом городе, где из родных никого не осталось у Таньки, кроме племянника, а другие люди и воспоминания вызовут только боль или стыд, ей больше делать нечего.
Она поспешно допила чай.
– Ну... пока?
– Танька моя... – снова заплакала Варвара, – а ты... скоро вернешься?
– Не знаю, – Танька отщелкала заклепками зеленого плаща и не осмелилась заявить вслух о своем твердом намерении: никогда.
Эспрессо
О Варварином грехе Нелиде было известно давно. Возникли смутные подозрения еще до того, как довелось узнать, откуда берутся дети, когда однажды увидела свое и папино отражение в трюмо. На маму еще временами она становилась похожей, если, допустим, выгибала от удивления бровь или закусывала губу от обиды. И глаза у нее были точно такого же цвета – темно-карие, как у Варвары. А с папой ничего общего. Так что новость о том, что у нее был другой отец, Нелиду ничуть не шокировала.
Внезапное появление «тайного покровителя» тоже особо не удивило – она ведь ждала его всю свою жизнь. И нисколько не сомневалась, что он не был плодом воображения или, как говорят психиатры, «частью личности». Он был реальным человеком – ну, если можно назвать «человеком» того, кто способен вселяться в тело другого. И нет, по фазе Нелида не сдвинулась и не развила ни с того ни с сего слуховые галлюцинации – в этом она была абсолютно уверена. Только одна деталь в сознании не усваивалась: как существо, возможно, само по себе бестелесное, могло зачать ребенка? И что это за существо вообще? Инопланетянин? Ангел? Дьявол? И как его зовут?
«Я Бог, – ответило существо внутри. – А имя мое называть нельзя».
Понятно – с ним можно общаться, ничего не произнося вслух – достаточно фразу в голове сформулировать. Удобно вполне: можно разговаривать, не открывая рта и не привлекая внимания посторонних, а то ведь вполне мог кто-нибудь да за дурочку счесть.
«А как же мне к вам обращаться? Называть папой я вас вряд ли смогу, простите».
Бог рассмеялся: «Нет, папой, пожалуй, не надо, к такому обращению я сам не привык. Называй меня просто Бог, без формальностей. Можно даже на ты».
«Бог так Бог, – согласилась Нелида. – А имени твоего почему нельзя называть?»
«А оно у меня хм... труднопроизносимое. Ты наверняка и сама догадаешься когда-нибудь, как меня зовут, но все равно по имени не называй лучше». – Бог явственно зевнул. – «До сих пор проснуться не могу окончательно. Не мешало бы кофейку, ты сама не против? Без тебя мне его не попить, может, сходим в твое любимое кафе на Спиталфилдс-маркете? Местечко приличное, всего в двух шагах, и смена твоя уже на подходе».
Раздался мелодичный звон, сопровождающий остановку лифта, и через секунду стеклянные двери офиса разъехались в стороны, пропуская очередного «живого оператора».
***
– Buon giorno, signorina![63] – приветствовал Нелиду знакомый владелец маленького кафе. Имени его она не знала, но всегда с ним здоровалась вежливо. – Вам капучино и круассан с миндалем, как обычно?
– Doppio espresso, per favore, signor Roberto![64] – опередил ее Бог.
– Но я не люблю эспрессо вообще! – возразила Нелида, вращая зрачками глаз, будто собралась вывернуть их внутрь, – забыла, что с Богом вслух говорить не стоит. Его нахальное использование ее речевого аппарата было уж чересчур неожиданно.
Синьор Роберто заулыбался широко: очевидно, ему понравилось, что «синьорина» обратилась к нему по имени.
– Как вы похожи на свою маму, синьорина! А без очков – особенно! Я даже не замечал за ними ваших прекрасных синих глаз – точь-в-точь таких же, как у нее. И она тоже всегда спорит сама с собой: капучино или эспрессо, эспрессо или капучино – ciò che una donna bella [65]...
Нелида раскрыла от удивления рот. «Молчи! – прошептал Бог. – И рот закрой, а то в него залетит жирный лондонский голубь. Бери мой эспрессо и пойдем вон за тот дальний столик, я тебе сейчас все объясню».
– Grazie![66] – сказал он вслух хозяину кафе. – Я покурю, пока у вас тут нет посетителей, не возражаете, синьор Роберто?
– Но я не курю вообще! – зашипела Нелида.
«Ш-ш-ш... моя девочка, – сказал Бог, но слышно было ей одной. – Уж ты прости мою мелкую прихоть. Вообще-то я тоже практически не курю, но захотелось – сил нет – переволновался за прошлую ночь».
Роберто подмигнул Нелиде и положил на поднос рядом с маленькой чашечкой кофе пепельницу, зажигалку и «Данхилл» с ментолом, будто не сомневался, что она втихаря курит и даже знал сорт ее сигарет. Нелида молча взяла поднос и отошла за столик, куда указал Бог.
«Можно я сначала круассан съем? – обратилась она к нему жалобно. – А то курение у меня аппетит отобьет».
Бог тяжело вздохнул, видимо, курить ему хотелось невтерпеж.
«Надо же, как вы с Танькой похожи – у Роберто даже сомнений нет, что ты ее дочь. Ей, кстати, тоже до одури нравятся круассаны. Вот эти самые, с миндалем».
«Кто такая Танька?!» – едва не поперхнулась Нелида. Сюрпризы накатывали на нее все утро один за другим.
«Моя бывшая аватара. Вы с ней похожи как близнецы, только она старше. По возрасту вполне тебе в матери годится, не удивительно, что Роберто принял тебя за ее дочь. И это кафе она посещает частенько».
«Почему бывшая? А мы с ней не сестры, случайно, а? – если бы Бог имел собственное тело, Нелида пихнула бы его в бок: мол, признавайся, кого ты там наплодил еще. – С чего иначе мы с ней похожи-то?»
«Нет, кровными узами вы с ней не связаны. Почему ты настолько похожей на нее получилась – сказать не могу, сам удивляюсь. А бывшая она, потому что с сегодняшнего дня моя аватара – ты. Моя единственная и неповторимая дочь. Я двадцать один год этого ждал, с того самого момента, когда пришел под видом дежурного врача в родовое отделение Института акушерства и гинекологии...»
Место это было престижное, пациентки в отделении почти сплошь жены или дочери знаменитостей или видных деятелей. Даже жена африканского посла там лежала – в одной палате со мной. Она была добрая и смешная, такая немного дурочка, иногда плохо себя вела, и ей нянечки строго говорили: «А я мужу скажу!» Она отвечала: «Ой, не надо…» — и пряталась под подушку. Всю еду ей носили из посольства, потому что кормили нас, несмотря на престижность, неважно и после родов всех быстро выписывали. Меня туда положили благодаря маминым связям, и она сама придерживалась мнения, что роженицам в том институте хорошо, а детям хуже, решив, соответственно, что мне рожать надо именно там, потому что рожать я не умею. Оказалось, не умею, действительно.
Поступила я туда тридцатого декабря, на целый месяц раньше срока, но вечером тридцать первого у меня начались схватки. В новогоднюю ночь на все отделение только один врач дежурил, да и тот какой-то новенький, соседки по палате, которые давно там лежали, говорили, что видели его впервые. Кроме меня там больше ни у кого схваток не было, но ровно в полночь на скорой привезли еще одну роженицу. Кажется, после аварии, потому что она была без сознания и в крови. Новенький врач спасать ее кинулся. Я осталась одна, и ко мне не подходил никто. Больно и страшно мне было — все плыло перед глазами, и ребеночек мой уже прорывался наружу, я закричала.
Вдруг рядом возник, словно из моих галлюцинаций сотканный — не то акушер, не то санитар в накинутом наспех белом халате. Хотя, может, он не был ни тем ни другим — на голове у него была нелепая фуражка с синим околышем, медики такие не носят, скорее шоферы лимузинов. Ну, если его не вызвали, конечно, с какой-нибудь новогодней вечеринки и эта фуражка не была частью маскарадного костюма. Он сказал мне почему-то по-английски: Push![67] – и вытащил из меня дочку щипцами. На голове у нее оказалось два синяка, но вообще-то она была крепенькая и здоровая, несмотря на то что недоношенная на целый месяц.
А про ту женщину, что в ночь моих родов на скорой после аварии привезли, я лишь слышала от соседок по палате, что новенький врач ее буквально с того света вытащил. Но вот ребеночка спасти не смог, он у нее мертвый родился...
***
«Жуть какая – оставили целое отделение без врачей на всю ночь! Выходит, и меня не спасли бы, если б тот акушер-санитар в фуражке вдруг рядом с мамой не оказался?» – Нелида слышала раньше эту историю от Варвары, хоть и не знала тогда, кем, в действительности, был тот «новенький врач».
«Все было предусмотрено, – ответил Бог. – И меры приняты, чтобы никаких экстренных случаев в ту ночь в отделении не происходило. Я сам отправил всех врачей на вечеринку: чем меньше свидетелей было бы при рождении моей дочери, тем лучше. Но над своей аватарой на какое-то время потерял контроль, откуда мне было знать, что ее, беременную к тому же, угораздит попасть в аварию?»
«Так той женщиной, у которой ты не смог ребенка спасти, была твоя аватара?..» – Нелида округлила глаза, рот скривился точь-в-точь, как у Таньки, еле сдержалась, чтобы эту фразу вслух не произнести. Роберто поглядывал на нее из-за барной стойки, усмехался, видимо, ничто в ее поведении ему не было чуждо.
«А кто же еще, – подтвердил Бог. – Если бы это была другая какая-то женщина, даже из моих подопечных душ, я просто бы отрезвил и привел туда всю бригаду врачей. Но положение было настолько критическое, что спасти ее могло лишь божественное вмешательство. И Варвара уже начала рожать, кричала от страха и боли, но отойти от Таньки я никак не мог. Пришлось звать на помощь Мистера Джона».
«Того англичанина в фуражке, который принял у мамы роды? И кто же тот Мистер Джон? Акушер? Санитар?»
«Он еще один Бог. Единственный из других шести, кто более или менее благосклонно ко мне относится. Он и вдохнул в тебя свою душу, а я из-за Таньки не успел это сделать».
Кольца розоватого дыма пускались через ее ноздри к низкому потолку маленького кафе – Нелида и не заметила, как успела закурить. Запах никотина, как ни странно, отвращения не вызывал – наоборот, она, кажется, получала удовольствие. Маленькие глоточки эспрессо между затяжками блаженно растекались по жилам. В голове все становилось ясным и четким, а тело наполнялось энергией, которой раньше не придавали ему даже эклеры и ванна. Мысли, которые только что роились в ее голове хаотично, сложились теперь, словно детские кубики с фрагментами разных картинок на гранях; и чтобы все изображения посмотреть, оставалось лишь аккуратно их повернуть с одной грани на другую. На каждой был ответ на вопрос, ожидающий своей очереди, но тот, что она задала, едва не открыв рот, возник, словно лишний кубик:
«Слушай, Бог, а ты не наркоман, случаем? Мне бы не хотелось приучать свой организм к различного рода допингам ради твоих удоволь...» – Нелида даже прикрыла рот, будто вопрос сорвался-таки с губ, такой неожиданный и бесцеремонный, что вряд ли она его сформулировала, но не задавал же Бог вопросов себе самому…
«Ну-ну, не тушуйся, нормальный вопрос, – засмеялся Бог. – Помимо меня в тебе еще масса своих магических ресурсов, Здравый Смысл не все контролировать может. Эффекты, которые испытывает твой организм, не от кофе и сигареты, а просто твоя Магия соединяется с моей. Ты и без всяких допингов сейчас вполне могущественное существо, а покурить мне просто так захотелось – у Роберто хорошие сигареты и кофе ничего. Нет, я не наркоман. Какой твой следующий вопрос?»
«Про Роберто, – Нелида затушила сигарету. – С чего он взял, что у меня глаза синие? Или, может быть, он дальтоник?»
«Вовсе он не дальтоник никакой, нормальный итальянец, мимо ярких брюнеток с синими глазами не пройдет. Это само по себе редкое сочетание, согласись?»
«Не знаю насчет Таньки, но у меня-то они карие», – возразила Нелида.
«Ну... это как сказать. Когда в человеке Магия есть, цвет глаз может меняться, и посторонние их видят по-разному. Это не от освещения зависит, а от настроения того, кто глазами этими смотрит, или от предпочтения того, кто смотрит в НИХ. Синьору Роберто, например, чрезвычайно синие глаза нравятся, и потому уж если ему женщина приглянулась, в которой Магии больше, чем Здравого Смысла, то ее глаза он непременно увидит синими. А существо здравомыслящее будет всегда утверждать, что цвет глаз зависит от генов или хромосом».
Нелида вытащила из сумки маленькое зеркальце.
– Обалдеть! – воскликнула она, не сумев сдержать изумление. Итальянец снова посмотрел в ее сторону с хитрым прищуром, очевидно, уловив очередное сходство с «мамой».
«Всегда мечтала о такого цвета контактных линзах. Но они мне, похоже, не пригодятся, с тобой внутри я и так прекрасно вижу, – Нелида повернула голову в сторону барной стойки, без напряжения читая на черном фоне мелкие белые строчки итальянского меню. – А Танька носит очки?»
«Теперь будет, – трудно было понять, что преобладало в его интонациях: смущение или злорадство... – Она ж близорукая, как шиншилла, еще с тех пор, как скарлатиной в детстве переболела. Но была уверена, что зрение у нее само по себе улучшилось, когда я вселился в нее. Она всегда меня в себе отрицала...»
«Как так? – удивилась Нелида. – Ты что, не разговаривал с ней?»
«А толку-то... – буркнул Бог. – Пробовал, и не раз. Она думала, что это галлюцинации у нее и шизофрения. Стеснялась меня в себе, представляешь? Кому сказать – не поверят ведь».
«Действительно, не поверят...» – Нелиде пришлось сделать усилие, чтобы мысль не материализовывалась в словах, но все равно подумала, кажется, слишком громко. Да возможно ли прятать мысли от Бога?
Чтобы не обижать его, на всякий случай попробовала сменить тему:
«А глаза у нее какого цвета?»
«Карие. Но это когда в них смотрят здравомыслящие люди, – уточнил Бог. – Те, в ком еще сохранилась Магия, иногда видят в ней и МОИ глаза. А твоя мама и вовсе каждый раз их по-разному видит».
«Разве моя мама и Танька знакомы?»
«О-о-о... более чем...» – ответил Бог крайне загадочно.
«Значит, тебе как Богу принадлежат души мамы и Таньки? – догадалась Нелида. – А моя принадлежит Мистеру Джону?»
«ПРИНАДЛЕЖАЛА, – Бог сделал ударение на последнем слоге, и в его голосе послышались победные нотки. – Но теперь ты моя. И плотью, и душой».
Нелида откинулась на спинку венского стула и задала следующий вопрос. Пришло время узнать, почему существо – Всемогущее и Всесильное, являющееся к тому же ее отцом, – не сразу смогло стать ее Богом.
Отец
Человек обретает душу в момент рождения, при участии одного из Богов. В большинстве случаев это воплощение ранее живущей души в новом теле, если со смертью предыдущего своего носителя она не перешла на высший уровень или, наоборот, не стала призраком. После физической смерти у души есть шанс перейти от одного Бога к другому. Такое происходит далеко не всегда, но случаи бывают разные. Однако если кто-либо из семерых уже вдохнул душу в новое тело, к другому Богу она не перейдет, что бы ни внушали себе те, кто менял религию.
Боги, в свою очередь, не могут меняться душами, как филателисты марками, хотя чего греха таить – кое-кого из своих подопечных с радостью обменяли бы на чужих, но раз нельзя, так нельзя. У Вселенной на этот счет существуют свои законы, отклонения до сих пор не допускались, да и незачем было, пока не произошел случай, не имеющий прецедента: человека породил один Бог, причем в буквальном смысле – породил своей плотью, а душу пришлось вдыхать другому. Именно та душа, в отличие от остальных на Земном Плато, не знала предыдущих воплощений – у Бога, чье имя нельзя называть, так было задумано: не хотел чужих примесей в собственной дочери.
Семеро земных Богов еще ни разу не производили потомства непосредственно – половым путем. Бог, чье имя нельзя называть, решил таким образом доказать коллегам не только свою удаль да молодечество, но и превосходство над ними. Однако шестеро посчитали такое зачатие порочным и далеко не божественным, догадываясь о причинах иного характера (что можно скрыть от Всеведущих?). Иные причины у Бога действительно были, но настолько сугубо личные, что говорить о них нынешним утром он даже дочери не собирался.
Еще до интимной встречи с Варварой на квартире у пианиста ему, как и всем Богам, было известно, что Земле приходит Конец: Магии становилось все меньше. Своих магических сил ему все же хватало, чтобы воплощаться в своем теле: Бог решил, что для получения людского опыта вовсе не обязательно каждый раз в аватару вселяться. Тело его было, конечно же, не простым, а из чистой Магии, каким бывает, к примеру, у гнома, но при этом оснащено всеми органами человека – никто не отличил бы от обыкновенного мужчины.
Воплощался он по-разному, фигуру и внешность по настроению менял, как рубашки и джинсы: к Эдику на вечеринку пришел высоким зеленоглазым брюнетом, а в Институт акушерства – коренастым шатеном в очках. Вот только одна беда: уровень Всеведения и Всемогущества у Бога при этом снижался, да и Магии на слишком частые воплощения было маловато.
Другие Боги не проводили подобных опытов – их интерес к Земле намного раньше пропал, и двадцать два года назад они уже не спеша обдумывали способы благополучного перемещения подопечных душ на новую планету. А у Бога, чье имя нельзя называть, были иные затеи.
В первую очередь решился он наконец аватару свою поменять: Танька-то, если честно, ему давно надоела. Все больше нервов ему мотала в последние несколько перерождений. На Нелидин вопрос: «Почему?» – Бог ответил, что характер у той не сахар, да и душа ее устала перерождаться. Поменять аватару он, в принципе, мог бы давно, мешали лишь лень да привычка. Другую душу пришлось бы еще пестовать, приручать, а выбор – чем дальше, тем больше – у него ограничивался: большинство подопечных давно покинули Земное Плато, перешли на другой уровень – слишком хорошие были у этого Бога души.
Работа его в самом деле была исключительной – коллеги веками возились с душами, прежде чем те насовсем оставляли физические оболочки. А ему все давалось легко и непринужденно, как садовнику, который знал особый секрет роз и не утруждал себя селекцией, борьбой с вредной тлей и вытанцовыванием по клумбе с мотыгой, а просто сидел на крылечке, пыхтел папироской да поглядывал на свои розочки, хитро щурясь и ухмыляясь в ус. Другие «садовники» трудились не покладая рук, конечно, им было обидно, подшучивали нехорошо, еле-еле скрывая зависть: «Ну что, коллега? Как обстоят дела с новой аватарой? Наверное, трудно определиться среди такого многообразия душ?»
Бог отвечал, насколько мог, иронично, пока все эти подколы в нем не вызвали жгучий протест. «Да сколько можно! – расстраивался Всемогущий. – Много душ на Земном Плато – плохо, потому что прогресса в развитии нет, мало душ – еще хуже, так как Богом быть не у кого!» Боги-то остальные просто его недолюбливали: он был не такой, как все, и понимал это, но что оставалось делать? Подстраиваться под других Богов претило его упрямству, пытаться понравиться – как бисер метать перед свиньями, но терпеть их недоброжелательство уже не было сил. Бог переживал два или три столетия, пока не нашел выхода из ситуации: надо было свершить поступок – такой, что шестеро начнут не только его уважать, но даже – бояться. Над поступком он думал еще полстолетия, пока не придумал: он должен мир от Конца Света спасти. EURIKA![68] Мало этого – он спасет его вместе с аватарой, которой станет не кто-нибудь из малочисленных подопечных душ, а его дочь – собственной плоти и крови[69].
Все было распланировано, по полкам разложено до мельчайших деталей, и божье дитя уже зрело в утробе своей матери. Бог глаз не спускал с обеих, если можно так выразиться о том, у кого в действительности не было ни глаз, ни… прочих органов. В свое магическое тело он между зачатием и родами не вселялся – Магию экономил, а в Танькино и не хотелось. Да и в нынешней жизни Варвара и Танька не знали еще друг о друге, сводить их вроде как необходимости не было. У Таньки к тому же проблемы имелись всякие личные – в масштабе спасения мира настолько незначительные, что можно было внимания божьего не уделять – недолго осталось ей аватарствовать. Всю заботу о своей части человечества Бог сконцентрировал на единственной подопечной душе и ожидал появления её ребенка с трепетом.
Весь план полетел в тартарары, и кто же был виноват? Танька! Он-то знал, что душа ее так взбунтовалась – именно в ту ночь подтолкнула тело под колеса грузовика. У Бога и так Всеведение и Всемогущество были, можно сказать, по нулям – в своей физической оболочке он был почти обычным человеком – одновременно двум женщинам и двум младенцам не сумел бы помочь в любом случае. Таньку спас с затаенной обидой: «Попомню тебе это!». С ее ребенком не стал и возиться – незачем было вдыхать душу в еще одно существо, да и маленькое сердце уже перестало биться, когда их в больницу доставили. И не успел принять роды у Варвары, хватило Магии лишь на то, чтобы другому Богу послать S.O.S.
Мистер Джон получил сигнал, вселился в свою аватару и принял роды, вдохнул душу в малышку, считая, что Богу, чье имя нельзя называть, огромное одолжение сделал. «Душа одного Бога в теле дочери другого – все равно, что искусственный клапан, – считал Мистер Джон, – и наступит время, когда придется ее передать под опеку Отца настоящего». Нелида – чудо-ребенок от плоти одного Бога и с душой другого – росла, будто неприкаянная. У Отца настоящего на заботу о ней не было прав, а Мистер Джон не проявлял большого участия – он был ей как вежливый, но весьма сдержанный и отстраненный отчим.
Почти двадцать лет Бог, чье имя нельзя называть, пытался разрешить невозможное: преломить законы Вселенной, чтобы вернуть себе «отцовские права». Что ему пришлось испытать – земным «собратьям», требующим восстановления отцовских прав через суды с бывшими женами, адвокатов и взятки, даже не снилось. Пять Богов встали на сторону «прокурора» – Вселенной, а Мистер Джон соблюдал «нейтралитет»; адвокатов и вовсе не было. «Судебный иск» Бог, чье имя нельзя называть, явно проигрывал, даже о благой цели спасения мира забыл на время. Хотя какая там, к черту, «благая цель» – в глубине души он всегда с большинством был согласен – не стоит Земля спасения, а его гордость и репутация и так пострадали безнадежно и необратимо. Все, что он мог еще сделать, – это смириться, вселиться, как и все, в аватару и ожидать в ней Конца Света.
Решение проблемы возникло, как это бывает нередко, когда Бог совсем отчаялся, и пришло от случайного источника – оказался им… Вася. Два старых «кореша» столкнулись нос к носу в Англии, в магазине для садоводов и огородников. Не виделись пару столетий до этого, и вдруг нате-здрасьте – такая «приятная» встреча. После обмена грубостями, как у них было принято, Вася выслушал жалобы Бога «за жизнь» и дал поистине гномий совет: заняться сексом. Секс должен быть, конечно, незаурядный, пусть даже и не такой обалденный, как у гномов бывает (куда Богам до этого!), и заняться им нужно не с кем-нибудь, а с той женщиной, которая родила ему дочь.
– Простым траханьем ты не решишь эту проблему, – увещевал поучительно Вася. – Все должно быть на высшем уровне. Пусть будет все, как у людей положено: шампанское, свечи, цветы... Какие, кстати, твоя Варвара любит?
– Желтые розы, но... – попробовал вставить Бог.
– Пусть будут желтые, но не это главное, – перебил Вася. – Намного важнее выбрать нужный момент. Если обе души, Варварина и твоя, во время секса сольются, а ваши тела физически переживут то, что было с ними в момент зачатия Нелиды, – она родится заново. Ну, то есть, тело ее не обновится, куда там, девке уж двадцать один скоро, но душа ее переродится. Вот в нее-то, новехонькую, ты себя и вдохнешь. Хоть это ты понимаешь?
– Понимаю, но... – снова попытался возразить ему Бог.
– Лучше всего вам будет соединиться на дочкин день рождения, – не слушал Вася. – Ты, кстати, тогда спланировал очень правильно, что она родилась в новогоднюю ночь – это само по себе время очень магическое...
– Вася, ну дай же сказать! – не выдержал Бог. – У меня уже двадцать лет как нету... э... того магического ресурса, который позволял воплощаться в своем теле, не говоря о том, чтобы с матерью моего ребенка плотскими утехами заниматься! Каким же образом я с ней смогу сблизиться?
– Тю! Да ты, я вижу, в своем обычном репертуаре – ни сил не накопил, ни ума не нажил, – подколол гном не без удовольствия. – А аватара тебе на что? У нее есть тело!
Бог опешил:
– Так Танька вроде и не увлекалась никогда женщинами. А Варвара – тем более.
– Ну так пусть увлекутся друг другом, подумаешь... Кому-кому, а этим двоим и усилий-то никаких не потребуется, дай только встретиться, и ты это прекрасно знаешь. Ну а что в этой инкарнации обе родились женщинами – фигня. Души-то их друг без друга жить не могут уже не одно столетие. И когда снова встретятся, то и тела их клещами не оторвешь, забудут о предрассудках и обо всем на свете, попомни мое слово.
Бог сопел в недовольном согласии. Ему-то об этих двух душах было известно намного больше, чем мог сообщить гном. Вася продолжил невозмутимо:
– Не мне тебя учить, что если люди любовью с душой занимаются – их физиология не играет роли. А вот каким образом они нынче сблизятся в своих теперешних воплощениях – это тебе решать: на то и воля твоя Божья.
Разговор проходил в саду Танькиного дома в присутствии ее самой, но Бог ее сознание блокировал, она ведь и без того считала себя чокнутой с тех пор, как он вселился в нее окончательно. Но обрывки фраз просачивались в ее мозг и преломлялись там, как строчки из забытых песен. Все это странным образом повышало ей настроение, хотя, возможно, оно ей от Бога передавалось – беседа с гномом и у него поднимала дух. Так хорошо было сидеть в том саду возле пруда и смотреть на фигурку забавного гнома, который ей казался почти живым, что она расчехлила гитару и стала петь. Бог под наплывом чувств подпевать начал – громко так, как положено Всемогущему. Но магический голос она приняла за свой, слившийся с щебетанием птиц, лягушечьим кваканьем и вздохами огромного воздушного шара, зависшего прямо над ее головой, словно большая добрая примета.
Вася хмурился, недовольный, что Бог песни пел, вместо того чтобы продолжать важный разговор, даже до конца не выслушал все, что гном сказать хотел. Васина физиономия вызвала смех у Таньки и Бога одновременно, оба вскричали, как дураки: «Пой, Вася!!»
