Текст книги "Обнаженная натура"

Автор книги: Лорел Кей Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 36 страниц)

Глава семнадцатая

Голая грудь оказалась изорвана и изрезана, но не так, как другие. Никто меня не убедит, что это сделано лезвиями – я умею различать следы когтей на глаз.

– Это не нож, и никакой не инструмент, – сказала я. – Это когти.

Олаф наклонился со своей стороны к телу. Может быть, чуть ближе, чем нужно, и к телу, и ко мне, но не так чтобы слишком заметно было. Или это я слишком чувствительна стала? Да нет.

– Я знаю, что это не известный мне тип лезвия или инструмента, – сказал он.

Я подняла глаза от тела и увидела, что – да, он не на труп смотрит, а на меня. Блин, он меня нервирует и сам это знает.

– Но в чем причина смерти? – спросил Мемфис.

Я посмотрела на доктора, потом опять на тело. Он был прав: ни одна из этих ран не была смертельной.

– Рана на челюсти ужасна, но если он не умер от болевого шока, то…

Я опустила глаза к нижней половине тела, все еще закрытой.

– Да, – понял меня Мемфис. – Надо искать причину смерти.

– Я не патологоанатом, – сказала я. – Мне не надо знать причину смерти, док. Мое дело – выяснить, сверхъестественна она или нет. Вот это и вся моя работа.

– Тогда можете выйти, маршал Блейк. Но сперва скажите: вы подтверждаете, что это – нападение ликантропа?

Мне пришлось вернуться к телу, протянуть руки над ранами и изогнуть пальцы, пытаясь повторить рисунок следов. Очень осторожно, не касаясь тела, я провела руками по воздуху.

– Это когти, и это ликантроп. Он был в момент нападения в получеловеческой-полуживотной форме.

– Отчего вы так решили? – спросил Мемфис.

Я протянула руку:

– Смотрите, я проведу рукой над ранами. Эти следы оставлены не лапой, а рукой.

Женщина, Патрисия, заметила:

– У вас рука слишком маленькая, чтобы оставить такие следы. Даже с когтями.

– Руки увеличиваются при превращении. – Я вздохнула, посмотрела на ту сторону стола. – Отто, можешь дать мне руки на минутку?

– Да, конечно, – ответил он и протянул свои большие руки.

– Можешь положить руки над ранами, как я только что, и провести по следам?

– Покажи еще раз, – попросил он.

Я провела руками над телом, и он положил свои, куда большие, поверх моих, так что мы вместе вели пальцами над порезами. Я попыталась убрать руки, но он их прижал к ранам, зажал между телом и своими ладонями. Собственные пальцы он вложил в разрезы, расставив их, и они подошли по размеру. А мои руки он прижал к телу, вкапываясь пальцами в мясо открытых ран.

Роза продолжал снимать.

– Отто, прекрати, – сказала я сквозь стиснутые зубы.

Оружия при мне было много, но ничего из того, что он пока сделал, не оправдало бы убийства его при свидетелях.

– Я делаю то, что ты попросила.

Я попыталась вытащить руку из-под его руки, но он прижал сильнее, вдавливая наши руки в мертвую плоть и свежие раны. Его пальцы влажно чавкали в ранах.

– Вы портите следы, маршал Джеффрис, – сказал ему Мемфис.

Отто будто его и не слышал. У меня было несколько возможностей. Упасть в обморок – нет, не годится. Блевануть на Олафа – попало бы на мертвое тело. Была возможность вытащить левой рукой пистолет и застрелить его – заманчиво, но непрактично: слишком много свидетелей Я подумала еще об одной возможности.

Наклонившись к нему, я сказала тихо.

– Если вообще хочешь когда-нибудь встречаться со мной, отпусти.

Я предпочла бы встречаться с неукрощенным кугуаром, но решила, что он достаточно психованный, чтобы этого не понять.

Он посмотрел на меня с удивлением. Приподнял руку, чтобы я могла вытащить свою. Я тут же прижала освобожденную руку к зеленому фартуку, будто она болела.

– Рука болит, маршал Блейк? – спросил Мемфис.

Я помотала головой:

– Нет, но мне нужно на воздух. Простите, доктор.

Никогда не уходила из секционного зала преждевременно. И сейчас тоже ушла не из-за мертвого тела. Из-за Олафа, который стоял и на меня смотрел. Смотрел не с сексуальным голодом серийного убийцы, а с некоторой озадаченностью. Снова нормальный взгляд мужчины, который искренне пытается сообразить, как угодить мне. Вот от этого взгляда я и сорвалась прочь. От этого зрелища я направилась к двери, изо всех сил стараясь не бежать.

Глава восемнадцатая

Я сорвала с себя перчатки и фартук, отбросила их прочь. И шла спокойно, пока не вышла через наружную дверь в коридор, а тогда пошла как можно быстрее, почти побежала. Я знала, что бежать себе не позволю, но очень хотелось.

Я взволновалась сильнее, чем думала, потому что едва не налетела на Эдуарда и Бернардо, вышедших из другой двери. Эдуард подхватил меня, иначе бы я упала.

– Тебе нехорошо, Анита? – спросил он.

Я кивнула.

– Тела жуткие, – сочувственно сказал Бернардо.

Я замотала головой.

– Тела нормальные. Не в них дело.

Пальцы Эдуарда на моей руке стали тверже:

– Что на этот раз сделал Отто?

Но я молчала, только мотала головой, и почувствовала, как вытекают из глаз первые слезы. Мать твою, это я плачу, что ли?

– Что он сделал? – Я снова не ответила, и Эдуард встряхнул меня. – Анита! Что он с тобой сделал?

Наконец я смогла успокоиться настолько, чтобы посмотреть ему в глаза. И снова покачал головой:

– Ничего.

Пальцы Эдуарда сжались сильнее, почти до боли.

– Это не похоже на «ничего».

Но его глаза, его голос – все вообще заставило меня со страхом подумать, что он может сделать, если всерьез решит, что Олаф меня обидел.

– Честно, Эдуард. Просто обычная его жуть.

Я достаточно успокоилась, чтобы не так напрягаться в его руках. Он тоже ослабил хватку, но продолжал держать меня за руки, рассматривая мое лицо.

– Во-первых, Тед, Анита.

Но голос его и глаза принадлежали Эдуарду в самом опасном его состоянии.

Я кивнула:

– Извини, Тед. Извини. Я только…

Я мотнула головой. Что я должна была сказать? Что Олаф меня так напугал, что я обо всем забыла? Это ни Эдуарда, ни меня не успокоит.

– Во-вторых, тебя не так легко напугать. Что он такого сделал?

Последнюю фразу он произнес тихо и отчетливо, с тщательно сдерживаемой яростью. В этот момент до меня дошло, что Эдуард считает себя виноватым в интересе Олафа ко мне. Да, он поставил нас вместе, но я поняла, что в случае худшего исхода он будет винить себя, и ни бог, ни дьявол не охранят тогда от него Олафа. Конечно, я к тому времени погибну, и погибну страшной смертью, и мне как-то будет все равно.

Вот черт.

– Мы осматривали тело со следами когтей. Какие-то оборотни. Доктор что-то хмыкал насчет того, что может быть и больше подобных тел, но на остальных в основном ножевые ранения.

Эдуард и Бернардо посмотрели мне за спину. Я не стала оборачиваться, не сомневаясь в том, что там можно увидеть.

– Пока он к нам не подошел, я хочу знать, чем он тебя так расстроил, Анита, – сказал Эдуард.

– Не знаю, смогу ли я это объяснить, Эдуард. Патанатом не поверил, что человеческие руки могут оставить такие следы, потому что у меня руки слишком малы. Я попросила Олафа дать мне руки, чтобы показать их размер.

Эдуард меня отпустил и пошел к гиганту.

– Нет, Эдуард. Олаф по ранам на других телах определил многое. Действительно важную информацию. У него давнее знакомство с ножами и пытками, и оно много нам дало. Даже на доктора Мемфиса произвело впечатление.

Эдуард смотрел не на меня, а вдоль коридора. Я заговорила быстрее:

– От этого тела мы не узнали так много, потому что на нем были следы когтей, а это уже моя область. Я разрешила ему мною командовать, Эдуард, больше чем надо было, потому что с тем первым телом он здорово себя проявил. Разрешила ему собой манипулировать, пока не сорвалась. Это не его была вина. Он просто был собой, а я забыла на секунду, Эдуард.

Он посмотрел на меня обнял меня за плечи – так неожиданно, что я напряглась. Он посмотрел на меня, и взгляд это был ни в коей мере не романтичный. Пристальный, сердитый и в самой глубине глаз – с едва заметной примесью страха. Он боялся за меня. Эдуард, который никогда ничего не боится.

Почти никогда.

– Никогда не забывай, кто он, Анита, – прошептал он, наклоняясь ко мне. – Когда забываешь, что монстр – это монстр, он тебя убивает.

И он поцеловал меня в щеку – я поняла, что это из-за Олафа. А в губы он меня не поцеловал – из-за меня и из-за себя. Слишком это было бы для нас дико.

Когда Олаф подошел ближе, стягивая с себя халат, я вскинула на него глаза. Перчатки он уже выбросил. Посмотрел на меня, на Эдуарда, снова на меня, и опять на Эдуарда.

– Что она тебе сказала?

– Что ты не виноват. Что она позволила тебе собой манипулировать, потому что ты здорово работал с другими телами. Что твой опыт в работе с холодным оружием и пыткой оказался полезен.

Вид у Олафа был удивленный, и голос тоже.

– Она не врет.

– А ты думал, что я буду врать? Скажу, что ты страшный и злой человек, и буду просить помощи?

Он обратил ко мне свои глубоко посаженные глаза и кивнул.

– Женщины лгут. Женщины натравливают мужчин друг на друга. Это их свойство.

Я покачала головой и мягко отодвинулась от Эдуарда.

– Я такой фигней не занимаюсь. Я позволила тебе мною манипулировать, и больше это не повторится, но я знала, что этого делать не надо. Я тебе разрешила… влезть мне в голову, зная, что не надо, – Я ударила себя ладонью в грудь так, что стало больно. – Знала, что не надо. И я никого не прошу защитить меня от моей собственной глупости.

– Чтобы понять, что я знаю про оборотней меньше тебя, ушло больше времени, чем я ожидал. Ты могла отказаться допустить меня в зал.

Я кивнула:

– Сама дура.

И пошла прочь, мотая головой. Пошла прочь под заинтересованными взглядами Олафа, Эдуарда и Бернардо. Хватит с меня на сегодня тестостерона.

– Маршал Блейк, можно вас на минутный разговор? – окликнул меня доктор Мемфис.

Я обернулась на патанатома, стоявшего за спиной этих троих. Он все еще был в халате, без перчаток, как Олаф. Черт. Я позволила Олафу меня напугать – второй раз я той же ошибки не повторю. Пройдя мимо них, я показала на гиганта пальцем:

– Ты останешься здесь. Вы двое, присмотрите за ним, чтобы мне не пришлось.

И я прошла мимо них всех, направляясь к доктору. Надела другой халат, другую маску, новые перчатки. Я, черт меня побери, сама посмотрю на эти тела, потому что Олаф прав – я лучше знаю ликантропов, чем все они, вместе взятые. Я узнаю что-нибудь, что позволит нам понять, какая чертовщина тут творится.

– Маршал Джеффрис не вернется? – спросил Мемфис.

– Нет, – ответила я и вошла в двери зала.

Глава девятнадцатая

Когда Мемфис вернулся в зал, тело уже раздели. Оно лежало голое и очень неживое. И выглядело как тело, без одежды, а раны – как яркие разрывы на коже.

С другого конца зала мне было видно, что пах окровавлен, но с такого расстояния я не могла сказать, насколько повреждения серьезны. И не хотела на самом деле этого знать, но, как обычно, должна была увидеть все.

Черт бы побрал.

Роза либо уже снял все необходимые кадры, либо был слишком потрясен, чтобы снимать. Он стоял, опустив забытый фотоаппарат. Дейл чем-то был занят возле ящиков, Патрисия подошла к Розе и повернулась спиной.

– Все, кому нужно уйти, могут это сделать, – сказал Мемфис.

Дейл вышел, не сказав ни слова.

– Они были друзьями, – пояснил Роза, и это было достаточно,

– Патрисия! – обратился к ней Мемфис. – Тебе тоже нужно уйти?

– Нет; доктор. Я останусь. Я не знала его так хорошо, как Дейл, и есть еще… некоторых я знала лучше. Над ними я не хочу работать, и потому сейчас остаюсь.

Она отвернулась, бледная, со сжатыми губами, но решительная. Годится.

– Роза?

– Все о’кей, доктор. Не то чтобы я его знал, я просто как-то от раны охренел. Извиняюсь. – Он кивнул. – Все будет нормально.

И Роза стал щелкать фотоаппаратом.

Я обошла тело, чтобы ближе посмотреть на рану. Не то чтобы мне хотелось ее видеть, но она была странная. Конечно, находясь с другой стороны, я отчетливо видела внутреннюю поверхность правого бедра. Кто-то ее распорол от паха почти до колена. От бедренной артерии должны были остаться клочья. Через такую рану вся кровь вытекает за пятнадцать, много двадцать минут. Можно спастись, если рана достаточно низко, чтобы наложить жгут, и медицинская помощь близко. Но тот, кто его распорол, не предусматривал самоспасение с помощью походной аптечки.

Там, где он был когда-то мужчиной, осталось окровавленное… но нет, гениталии были нетронуты, или выглядели нетронутыми. Единственный способ проверить – потрогать и убедиться, а мне этого не так уж хотелось. Мне пришлось присматриваться пристальнее, чем хотелось бы, но я была права: раны шли не поперек гениталий, а все больше вокруг.

– Когда вы собираетесь смыть эту кровь?

– Да, – ответил доктор Мемфис, – мы рассмотрим раны получше, когда отмоем тело, но сперва мы хотели, чтобы это увидели вы.

Я уставилась на него:

– Зачем?

– Вы же эксперт по оборотням.

– У вас свои оборотни есть в Лас-Вегасе?

– Есть, но их не разрешено подпускать к жертвам нападения ликантропов.

– Понятно, у нас так же. Значит, вам придется обойтись мною.

– Если ваша репутация реальна, маршал Блейк, это не называется обойтись.

Я отвернулась от его слишком пристальных глаз. Он хотел, чтобы я раскрыла это дело. Чтобы помогла поймать тварь, убившую их товарищей. Помочь я хотела, но терпеть не могу ощущать давления. Неприятное чувство, что, если я пропущу какой-то след, уже никто его не найдет. Я подумала, не позвать ли Эдуарда, но не знала, смогу ли я вызвать часть своего резерва так, чтобы не явился весь. А с Олафом я сегодня дела иметь не буду, если в моих силах этого избежать.

Я всмотрелась в раны как можно пристальнее.

– Такое впечатление, что когтями провели через пах, но только туда и обратно, не раздирая. – Я поднялась и показала на разорванное бедро. – Не вот так.

– Оборотней было несколько? – спросил Роза.

Хороший вопрос.

– Не исключено, хотя я так не думаю. При таком тесном и личном контакте места для драки хватило бы только двоим. Я не отбрасываю такую возможность, но эти раны настолько выводят из строя, что не было нужды второму оборотню вступать в бой.

– Его звали Рэндолл Шерман. Рэнди, – сказал Мемфис

Я мотнула головой:

– В морге имен нет. Я только и могу действовать, потому что это тело; Мне жаль, что это был ваш друг, но я не могу думать о нем иначе, потому что тогда не смогу работать,

– Я думала, вам нужно имя, чтобы поднять мертвого, – сказала Патрисия.

– Да, но ни одно из этих тел поднято быть не может.

– Почему?

– Жертвы убийства первым делом бросаются преследовать убийц. Они увечат или убивают все, что оказывается на дороге. В том числе ни в чем не повинных людей.

– Вот как, – сказала она.

Я смотрела на останки сотрудника Рэндолла Шермана и проклинала Мемфиса, который сообщил мне имя. Не знаю, почему такая разница, но вдруг передо мной оказался человек, а не тело. Я заметила, что он был высоким и спортивным, много времени посвящал поддержанию формы. Было ему где-то за тридцать, но только-только. Столько работы, чтобы быть сильным, быстрым, лучшим – и вдруг какой-то монстр оказывается сильнее, быстрее и лучше только потому, что у него в крови болезнь. Сколько ни таскай железо, сколько ни набегай миль, никогда не будет человек равен оборотню. Несправедливо. Но правда.

– Какие волосы найдены на теле и на одежде? – спросила я.

– Человеческие звериной шерсти нет – ответил Мемфис.

Я посмотрела на него.

– Да, – сказал он. – Имеете право на удивленный вид. Я видал двух жертв оборотней, и там мы много шерсти нашли на обоих. Невозможно подобраться так близко и не оставить собственной шерсти, но оборотень очистил это тело, чтобы мы не узнали, кто он.

Я покачала головой:

– Не обязательно, док. Можно вычистить медяшку, но не одежду и кожу. Я видела место преступления. Чертовская была драка, и времени на такую чистку не было.

– Тогда что же сделала эта тварь? Она была в костюме?

Доктор коснулся собственной одежды.

– Сомневаюсь, – ответила я. – Но по-настоящему сильный оборотень может выполнять частичное превращение.

– Я знаю форму человековолка или человекокота, – сказал Мемфис.

– Нет, я о другом. Истинно сильные могут превращать только кисти рук и ступни в передние и задние лапы. Я видела, как один вервольф так лез по стене здания.

– Это было одно из ваших дел?

– Не знаю, что вы имеете в виду, но я видела, как он это делал.

– Вбивая когти в стену дома? – спросила Патрисия.

– Да.

– Ух ты! Темные очки человека-паука, – произнес Роза.

– Скорее Росомаха, – ответила я, – но принцип тот же.

– И он ушел, – сказал Мемфис.

– Временно, – ответила я.

– И как его поймали? – спросила Патрисия.

– Я получила разрешение на поиск одичавшего вервольфа с помощью цивилизованных. А потом я его убила,

– То есть как – убили? – спросила она.

– Как? Подошла и всадила ему пулю между детских синих глаз.

Она беззвучно открыла рот кружочком.

– Всего одну пулю? – заинтересовался Роза.

– Нет.

– Давайте к делу. Воспоминания маршала послушаем потом, когда поймаем нашего клиента,

– Простите, доктор, – сказала Патрисия.

– Виноват, док.

– Значит, вы думаете, это сделал очень мощный оборотень?

– Практически я в этом уверена, и тогда остается очень небольшой выбор подозреваемых. Ни в одном городе не найдется много оборотней, на такое способных. В большой группе одного вида – не больше пяти. В маленькой – один.

– Вы думаете, что других наших людей тоже растерзали оборотни?

– Нет. Там будто бы что-то многорукое действовало. И в каждой руке по лезвию.

– Вы знаете какое-нибудь противоестественное создание с большим числом рук, маршал?

Я задумалась.

– Многорукие существа есть во многих мифологиях, но ни одного аборигенного для нашей страны. И если честно, доктор Мемфис, нет ни одного сейчас, о котором я бы твердо знала, что оно существует

– Очень трудно отделить факты от вымысла когда мы живем в мире, где мифы реальны, – сказал он

– Какие-то существа вымерли, – ответила я

– То, что убило Рэнди Шермана, никак не вымерло.

Я почувствовала, как у меня губы кривятся в очень неприятной улыбке, спрятанной за полумаской. Я бы не хотела пугать штатских.

– Мы постараемся это исправить.

– Вам нужен будет ордер на ликвидацию, – сказал Мемфис.

– Четверо погибших полицейских. Один явно погиб от нападения оборотня. Вряд ли будут трудности с получением ордера.

– Полагаю, что да, – ответил Мемфис таким тоном, будто не вполне этому рад.

– Что-то не так?

– Только то, что я подписывал петицию в Вашингтон о пересмотре Акта о противоестественных опасностях. Я считаю, что ордера на вашу работу даются слишком широко и нарушают права человека.

– Не вы один.

– А сейчас я хочу только, чтобы вы поймали мерзавцев, которые это сделали, и черт с ним, что ордер будет выписан па основании плохого закона. Получается, что я – лицемер, маршал Блейк. А я не привык о себе так думать.

– Вам случалось видеть жертв вампира и оборотня, – сказала я.

Он кивнул.

– Хотя не здесь. В Вегасе уровень убийств противоестественными средствами ниже, чем в любом городе США.

Я раскрыла глаза пошире:

– Не знала. – А про себя подумала: «Макс и Вивиана правят очень твердой рукой». Вслух сказала: – И это впервые так погибает человек, которого вы знаете?

– Нет, но впервые – мой друг. Наверное, если бы мои убеждения были более искренними, для меня бы не было разницы.

– Эмоции всегда создают разницу.

– Даже для вас? – посмотрел он на меня.

Я кивнула.

– Я слыхал крики, когда истребитель закалывал вампиров. Они молили о пощаде.

– В камере смертников все невиновны, доктор. Вы это знаете.

– И вас это не трогает?

Мне пришлось отвернуться от испытующего взгляда. Но тут же, поймав себя на этом, я заставила себя посмотреть ему и глаза и сказать правду:

– Иногда – да.

– Зачем же это делать?

Будет ли это зло – сказать то, что я сейчас скажу? Даже не знаю. Может быть, это будет всего лишь правда.

– Я сочувствую вашей утрате, доктор. Искренне сочувствую, но вот этот момент – прекрасная иллюстрация того, зачем я делаю мою работу. Посмотрите, что они сделали с вашим другом. Вы хотите, чтобы так поступили с чьим-нибудь вообще другом, братом, мужем?

Лицо у Мемфиса окаменело, вернулось прежнее враждебное выражение.

– Нет.

– Тогда вам нужно, чтобы я сделала свою работу, доктор, потому что если оборотень переступит черту вот таким образом, обратно он вернуться не может. Почти никогда. Он уже не сможет удержаться от выпускания зверя на свободу. Для него это приятное ощущение, и он будет делать это снова и снова – пока его кто-нибудь не остановит.

– Вы хотите сказать: «Пока его кто-нибудь не убьет».

– Да, не убьет. Я хочу убить оборотня который убил вашего друга. И убить до того, как он еще кого-нибудь убьет.

Настала его очередь отвести глаза.

– Вы сумели объяснить вашу точку зрения, маршал. И если вам нужно, я подпишу заключение, что это сделал оборотень. Потому что это правда.

– Спасибо, доктор.

Он кивнул:

– Но при теперешней формулировке Акта вам никакая моя подпись ведь не нужна? Достаточно позвонить в Вашингтон, и вам ордер пришлют по факсу.

– В отличие от того, что пишут в газетах и по телевизору показывают, нам нужно уверить тамошнее начальство, что природа преступления противоестественна.

– Уверить, но не доказать, не оставляя тени сомнения.

– «Тень сомнения» – это для судов, доктор.

– Но этот оборотень никогда не увидит зала суда?

– Вероятно, нет.

Он покачал головой:

– Мне предложили, чтобы с телом Рэнди работал кто-то другой. Но это последнее, что я могу для него сделать.

– Не последнее, доктор Мемфис. Вы мне можете помочь собрать достаточно улик, чтобы получить ордер и поймать этого убийцу.

– И вот опять, маршал, мы возвращаемся к моей моральной дилемме.

На это я не знала, что сказать. У меня своя была моральная дилемма, которую тоже надо решать, и я недостаточно хорошо была знакома с Мемфисом, чтобы рассказывать о своих сомнениях насчет работы. Поэтому я сделала единственное, что мне в голову пришло: вернулась к работе.

– Сочувствую вашей утрате, но не могли бы вы мне показать личные вещи, которых я не видела?

Про себя я добавила: «Когда Олаф заставил меня удрать из зала», но именно что про себя. И без того было достаточно унизительно, чтобы еще кому-то рассказывать. Я даже не осознавала, насколько он выбил меня из колеи, пока он не ушел. Разделение труда меня с ним наедине не оставит, пообещала я себе.

В пластиковом мешочке лежала серебряная пентаграмма.

– Он был викканец?

– Да, – ответил Мемфис. – Это важно?

– Может быть, поэтому оборотень первым делом впился ему в лицо.

– Объясните.

– Если я права, то Шерман начал произносить заклинание, и оборотень его прервал.

– Но разве есть заклинания от ликантропов? – спросил Роза.

– Нет, – ответила я. – Но есть заклинания, влияющие на другие противоестественные сущности. Они предназначены почти исключительно для бестелесных существ.

– Вроде призраков? – спросила Патрисия.

Она так тихо сидела в углу секционного зала, что я почти о ней забыла.

Я покачала головой:

– Нет, не призраков. На них достаточно не обращать внимания. Это для духов, сущностей, демонов и других подобных созданий.

– Вроде дьявола? – уточнила Патрисия.

– Нет, я неточно сказала, не надо было вспоминать демонов. Я имею в виду: нечто скорее энергетическое, нежели материальное. В таком духе.

– Кто размахивает ножом, тот вполне материален, – заметил Мемфис.

– Ножи весьма материальны, но если Шерман думал, что заклинание поможет, то тот, кто их держал, мог материальным не быть.

– Не понял, – сказал Роза.

– Я тоже, – отозвался Мемфис.

Терпеть не могу излагать метафизику. Всегда получается неправильно, в лучше случае – непонятно.

– Мне нужно поговорить с ковеном Шермана или хотя бы с его верховной жрицей, но если он хорошо разбирался в магической стороне своей религии, то не стал бы тратить дыхание на что-то бесполезное.

– Рэнди был очень верующим и к вере своей относился серьезно, – сказал Мемфис

Я кивнула:

– О’кей, я все равно хочу говорить с жрицей но пока что надо посмотреть, смогу ли я определить, какого вида животное это было.

– Там не осталось звериной шерсти маршал.

– Я слышала – кивнула я.

– На анализ следов от когтей уйдет время.

– И может все равно не дать результатов особенно при чужой модифицированной форме оборотня. Мы знаем что ищем кого-то не очень высокого.

– Почему маршал?

– Когда оборотень заставляет когти вылезти, руки у него становятся больше, чем у нормального человека. Маршал Джеффрис смог накрыть ладонью следы на груди. Он мужик крупный, но руки у него не так велики, как у оборотня в полуживотной форме. Это значит, что мы ищем кого-то пониже или с руками поменьше.

– Но вы же только что сказали, что руки увеличиваются, – заметила Патрисия.

– Да, но есть предел, насколько увеличиваются. Если взять двух оборотней одного вида, но у одного шесть футов роста и большие руки, а другой пять футов с маленькими ручками, то после превращения у каждого животная форма будет больше человеческой, но тот, кто поменьше, все равно останется поменьше. Связано с отношением масс.

– Я много читал о ликантропах, маршал, но ни разу не видел, чтобы кто-то такое написал.

Я пожала плечами:

– Я знаю оборотней, доктор.

– Хорошо, значит, ищем мужчину пониже ростом.

– Или женщину, – подсказала я.

– Вы и правда думаете, что такое сделала женщина?

– Я видала оборотней обоего пола, которые творили совершенно поразительные вещи, доктор. Так что – да, эти повреждения женщину не исключают.

– Вы сказали, что хотите определить, что это за зверь. Мы взяли образцы на анализ ДНК, и это может дать результат. Но если ликантроп был в человеческой форме, только с когтями и зубами, как вы говорите, то ДНК может оказаться человеческой.

– В ней должен тогда быть вирус, – ответила я.

– Да, и через несколько дней мы его выделим.

Я покачала головой:

– У нас нет столько времени, доктор.

– Я открыт предложениям, маршал.

– Я вам говорила, что являюсь носителем ликантропии. Поэтому иногда я чую по запаху такое, чего не могут люди.

– Вы хотите на запах определить, что это был за зверь?

Я кивнула.

– Но, – вмешалась Патрисия, – если оборотень был в образе человека, разве запах не будет человеческий?

– Нет, – ответила я. – Если знаешь, что вынюхивать, то сеть фон… – Я мотнула головой: – Не могу объяснить. Но хочу попытаться.

– Я буду рад видеть, – сказал Мемфис.

– Мне придется снять маску.

– Это против правил.

– Может оказаться на чем-нибудь мое дыхание или слюна, но сама я не могу ничем заразиться от этого… от Шермана.

– Если это поможет поймать тварь на несколько дней раньше, давайте.

Я посмотрела на предметы и попыталась решить, какой предмет одежды или снаряжения наиболее близок был к ликантропу. Пересмотрела все мешочки и остановилась на ларингофоне с наушником. На нем были повреждения от зубов.

– Мне нужно, чтобы кто-нибудь из вас достал его из мешка, чтобы вещественное доказательство не было скомпрометировано.

– Ваше вынюхивание в суде учтено не будет, даже при таком количестве погибших полицейских, – сказал Мемфис.

– Не будет, – согласилась я, – но я не ищу доказательство для суда. Я ищу след – типа, куда идти и где искать подозреваемых. Больше мы ничего из этого не получим.

– Если вы унюхаете какое-то определенное животное, то пойдете говорить с местной группой, – догадался он.

– Да.

Он подошел и осторожно достал вещественное доказательство. Я сняла маску и подалась вперед. Закрыв глаза, я вызвала и себе то, что уже было не вполне человеческим. Зверей внутри себя я умею визуализовать: волчица, леопард, львица, белая и желтая тигрицы. Все они лежат в темной тени древних деревьев – так визуализируется мое внутреннее пространство с тех пор, как меня слегка переделала одна очень древняя вампирша. Марми Нуар, Королева Всех Вампиров, придала мне тигров для контроля надо мной. Пока что контролирую их я. Пока что.

Я осторожно позвала зверей и почувствовала, как они зашевелились. Сейчас я уже умею их удержать от физического проявления. Могу их вызвать как энергию – вот это я и попробовала сделать. Мне нужно было уловить некоторый запах, и я позвала волчицу. Она пришла трусцой на мой зов, белая с черными подпалинами. Я покопалась в источниках и выяснила, что ее масть означает штамм ликантропии, пришедший с дальнего севера, из холодных мест. Где больше снега, там больше белых волков.

Кожа пошла мурашками, я опустила лицо навстречу этому изделию технологий. Первым запахом была смерть. Волчица заворчала, и это ворчание пролилось из моих губ.

– Что с вами, маршал? – спросил Мемфис.

– Все в порядке. Не надо, пожалуйста, со мной разговаривать, когда я это делаю.

Запах пластика был резкий, почти едкий. Волчице он не понравился. Под ним угадывался пот и страх, и это ей понравилось: пот и страх означают еду, Эту мысль я затолкала обратно и сосредоточилась. Мне нужно было больше, Я чуяла запах Шермана, мужчины, и он все еще пах мылом и шампунем, которыми в этот день мылся, Как шелуху с лука снимаешь. Я подумала, что если бы я была волчицей, я бы все это учуяла и истолковала, но человеческий мозг тормозил.

Я почувствовала, как коснулась носом кусочка войлока и подумала: Какой зверь это сделал? Ощущался запах слюны, и он был не такой, как запах Шермана. Ум не брался понять, чем отличается – он отличался, и все. Мне нужен был запах животного, а не чего-то человеческого, Я отдала себя волчице, предалась ощущению меха и мягких лап, и… вот. Едва заметное дуновение чего-то звериного.

За этим едва заметным запахом я пошла, как идут найденной в лесу тропинкой. Тропинкой едва существующей, теряющейся в бурьяне и тоненьких деревцах. Я пробивалась сквозь узкий просвет, и вдруг мир наполнился… тигром.

Тигрицы во мне зашумели, зарычали. Я покачнулась, отшатнулась от вещественного доказательства, от запаха, от Мемфиса. Хлопнулась задницей на пол, волчица бросилась в укрытие, а тигрицы ревели в голове. Когда-то это значило бы, что они попытаются захватить мое тело, разрывая меня изнутри, но сейчас я умела сделать их потише.

Кто-то взял меня за руку, я подняла глаза. Что это за пластиковый человек? За лицевым щитком – да, действительно человек, мягкий, и все его образование, решительность и умение ни черта не стоят против когтя и клыка.

Со второй попытки мне удалось сказать:

– Место! Дайте мне место!

Он отпустил, но присел на пол чуть сзади. Я посмотрела на него, на еще двоих. Патрисия была испугана, и мои тигрицы закружились у меня внутри, котятки веселые. Страх – это еда.

Я с усилием поднялась на ноги, заковыляла к двери. Надо от них уйти. Нельзя было это пробовать без Эдуарда, который… который удержал бы все под контролем.

– Мне нужен свежий воздух. Не трогайте меня.

Я дошла до двери и вывалилась наружу. Рухнула коленями на пол, прислонилась к стене, попыталась загнать тигриц в чину безопасности. Они не хотели. Они унюхали тигра, и это их возбудило.