Текст книги "Яблоневый шепот (СИ)"

Автор книги: Ксения Алексеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)

                   Часы над стойкой бара, в который привел Городовую Максим – так звали сержанта, с которым она несколько раз сталкивалась  дня, но к вечеру с трудом вспомнила его имя – показывали ровно девять часов, когда они заказали по говяжьему стейку и кружке темного пива. Бар оказался довольно приличным, и все столики к этому времени были уже заняты гостями, так что Городовой и ее новому знакомому ничего не оставалось, как ужинать прямо за барной стойкой.

                    В следующий раз, когда Городовая взглянула на часы, они показывали уже одиннадцать часов вечера. Это обстоятельство повергло ее в самый настоящий шок, потому что два часа пролетели словно несколько минут. Благодаря обаянию сержанта, его чувству юмора и таланту рассказывать истории, Городовая провела время так хорошо, как не проводила его очень давно, ни разу не вспомнив ни о чем, что могло бы омрачить ее настроение. Следователь уже забыла, как приятно проводить время в компании интересного и симпатичного мужчины, в добавок,  этот вечер напомнил ей о том, что она все еще может быть вполне приятной в общении женщиной и способна произвести впечатление. За эти два часа они с Максимом так много говорили, и настолько были заняты друг другом, что заказанные ими стейки остыли почти не тронутыми, а пиво так и осталось не допитым. Они говорили обо всем на свете, смеялись над шутками друг друга, при этом, только вскользь коснувшись обстоятельств, которые привели к этой встрече. Городовая так привыкла к тому, что ее мысли всегда были заняты тяжелыми размышлениями, сожалениями или какими-либо проблемами, что она была бесконечно благодарна Максиму за этот легкий, светлый, необычный и волнительный вечер, и ей хотелось, чтобы он длился как можно дольше.

                   Максим тоже чувствовал себя с Городовой уверенно, свободно и спокойно, как ни с кем другим, и ему совершенно не хотелось расставаться с ней. Однако, в полночь следователя стало явно клонить ко сну и Максиму все же пришлось проводить ее до дома.

                   Во время расставания возле подъезда дома, в котором снимала квартиру Городовая, между ними не возникло никакой напряженности или неловкости и они просто расстались, договорившись обязательно повторить совместный ужин, как-нибудь в скором времени.

                    Поднявшись к себе, Городовая приняла душ и, сварив себе кофе, немного посидела за столом, вдыхая терпкий, бодрящий и такой приятный аромат напитка, размышляя над тем, кого же пришлет ей на помощь Владимир Анатольевич. Утром ее коллега будет на месте, об этом начальник сообщил ей в электронном письме, не уточнив, однако, кого именно решил отправить. Это было не так уж и важно. Городовая отлично знала и любила всех своих коллег, без исключения, но, ни с кем из них не была в напарниках, поэтому, в любом случае, опыт совместной работы будет новым для них обоих. Ее успокаивало только то, что все они давно работали вместе, знали о недостатках, особенностях и тараканах в голове друг друга, они были почти семьей, так что вряд ли могут возникнуть серьезные проблемы во взаимодействии.

                     С этой мыслью Городовая улеглась в постель, заведя будильник на половину седьмого утра, и через несколько минут заснула.

                     Следователя разбудил стук в дверь, вырвавший ее из тревожного сна, где они с Бикетовым выкапывали из земли огромную красную морковь, и солнце, отражаясь от залысин начальника местного отделения полиции, солнечными зайчиками разбрызгивалось на фотографии жертв преступлений, разбросанных повсюду на траве.

                     Взглянув на часы в телефоне, Городовая увидела, что еще только три часа ночи, и чертыхнувшись отправилась открывать дверь, уверенная в том, что какой-нибудь забулдыга просто напросто ошибся адресом. Включив свет в коридоре, и взглянув в глазок, Городовая разглядела знакомый мужской силуэт и, будучи уверенной в том, что это Максим, в недоумении распахнула дверь. Оксане хватило всего пары секунд, чтобы понять, кто стоит перед ней, благодаря аромату дорогого парфюма с древесными нотами. В круг света, перешагнув через порог, вступил Крашников Дмитрий Сергеевич.

     7

                   – Э… привет, – Городовая до сих пор не упала в обморок лишь потому, что была уверена в том, что все еще спит и видит сон.

     – Привет, рад тебя видеть, – от этой простой фразы, произнесенной тихим, с хрипотцой голосом, который она слышала в последнее время только во снах, и от серьезного, проникновенного взгляда таких родных, карих, обрамленных густыми черными ресницами, глаз, Городовую бросило в жар. Она поняла, что не спит, и каменная стена, которую она старательно воздвигала месяцами, чтобы не дать эмоциям вырваться наружу, в одночасье рухнула.

     – О, Боже…как… – только и успела произнести она, прежде чем слезы градом полились из ее глаз. Она развернулась и, прикрыв дверь в комнату, бросилась на диван, больше не сдерживая себя. Она плакала впервые с того времени, когда виделась с Дмитрием в последний раз, и сейчас не могла остановиться. Эти слезы давно необходимо было выплакать, все до последней капли, потому что они отравляли, разъедали ее душу все это время. Но до сегодняшней ночи она не позволяла эмоциям прорваться наружу, не давала себе погружаться в раздумья по поводу расставания с Крашниковым. Его совершенно неожиданное появление привело к тому, что все блокируемые мысли и воспоминания нахлынули на нее разом, сминая воздвигнутые ею преграды, и теперь ее сердце разрывалось от любви и от боли.

                   После окончания того расследования, она осталась в городке, чтобы какое-то время побыть с человеком которого любила и который любил ее. Между ними не было безумной влюбленности или дикой страсти – это было всепоглощающее уважение к личности друг друга, трепетное отношение к желаниям и потребностям друг друга, неудержимое стремление узнавать друг о друге, каждый день, каждый час и каждую минуту ощущать близость друг друга, даже если находишься на расстоянии – это была настоящая, глубокая, взрослая любовь. Такие чувства и отношения сложились тогда впервые как у Городовой, так и у Крашникова, хотя они оба были уже далеко не детьми и у них обоих остался приличный личный багаж за плечами. Эта любовь казалась им даром, который дается не каждой паре на земле. Но Городовая своими руками все это разрушила, и только сейчас, спустя почти год, наконец, в полной мере осознала это. Превозмогая душевную боль, она снова и снова заставляла себя анализировать свой поступок. Она испугалась тогда – это факт. Но, чего? С чем это было связано? Возможно, причиной явились комплексы ее детства. А их было столько, что легко хватило бы на хорошее учебное пособие для мозгоправов.

                   В детстве она ощущала себя одинокой и брошенной, как раз из-за любви родителей друг к другу. Ее мать была больна и они с отцом посвятили всю жизнь друг другу и тому, чтобы ее излечить. Дочь, родившуюся по чистой случайности, горе-родители отдали на воспитание бабушке, а в скором времени и вовсе исчезли из ее жизни, то ли пропав без вести, то ли просто скрывшись на каком-нибудь отдаленном необитаемом острове. Уже подросшая Городовая, безусловно любимая бабушкой и окруженная ее заботой, все же всегда помнила, что именно безграничная любовь родителей друг к другу сделала ее сиротой.

                   Эта мысль со временем трансформировалась и стала частью ее личности – Оксана никогда не позволяла себе любить по-настоящему. Она встречалась с мужчинами, лишь думая, что любит их, и в одном из случаев дело даже дошло до свадьбы, которая все же в итоге не состоялась. Она никогда не считала себя несчастной, не ощущала себя одинокой, не осознавала, что сама не позволяет себе сближаться с людьми и раскрывать душу перед ними. Все это даже не приходило ей в голову до того самого расследования, во время которого она познакомилась с Крашниковым. Именно тогда, рядом с ним, она осознала глубину своих проблем, и он, его одиночество, так схожее с ее одиночеством, их взаимные чувства, явились спасением для них обоих, избавлением от призраков прошлого. Городовая чувствовала, как меняется ее личность, как перестраиваются принципы и представления, изменяются убеждения, бывшие частью ее личности на протяжении тридцати с лишним лет, именно это ее и напугало. Нет, она не растворилась в другом человеке, не потеряла себя – наоборот, обрела, полностью осознала, почувствовав себя живой и абсолютно счастливой. Однако, убежденность в том, что все хорошее имеет дурное свойство заканчиваться, не отпускала ее. Она знала, что когда-нибудь это произойдет и с ними, и это полностью ее уничтожит.

                   Помимо прочего, будучи подростком, Городовая узнала, что ее мать неизлечимо больна и что отец, любивший ее всем сердцем, положил свою жизнь на борьбу с этой болезнью. Она так и не узнала конкретного диагноза матери, но по различным обрывкам информации, поняла, что это была редкая, малоизученная болезнь психики. Она никогда не забывала о том, что это могло передаться и ей. Окончательно она закрылась от других людей после того, как ей исполнилось двадцать лет. Именно тогда в ее психике появились особенности – она стала видеть сны, предвосхищающие какие-либо события, связанные с ее работой. На момент встречи с Крашниковым она уже научилась жить с этой особенностью и даже немного управлять ею, но всегда была настороже, так как понимала, что рано или поздно могут появиться другие новообразования, с которыми она уже не сможет справиться. Только сейчас Городовая осознала, что это было одной из главных причин, почему она прервала отношения с Крашниковым – ради него самого. Она не хотела поступать с ним так, как мать поступила с отцом, не хотела, чтобы он потратил свою жизнь на борьбу с ее демонами.

                    Тогда, в день расставания, что-либо объяснить Городовая не потрудилась ни Крашникову, ни себе. Ему она тогда наговорила ужасных вещей – что просто остыла к нему, что ничего особенного и не чувствовала... Все, кроме правды. Но на самом деле, ее гнал прочь от него страх. Страх потерять все.

                   Сейчас Городовая плакала, вспоминая обо всем случившемся, жалея себя, жалея его и разрываясь от тоски и одиночества. Она чувствовала все так остро и ярко, словно расставание случилось только вчера. Только все эмоции переживались ею мощнее в триста раз, по количеству дней, во время которых она от них отгораживалась.

                  Городовая не знала, сколько времени продолжалась у нее эта незапланированная истерика, но в какой-то момент она начала успокаиваться и, в конце концов, заснула.

     8

                   Ее разбудил прозвеневший в половине седьмого будильник. За окном рассвело, с пасмурного неба сквозь оконное стекло в комнату проливался серый свет. Она потянулась, подняла тяжелую голову с подушки и почувствовала запах кофе. Память о прошедшей ночи обрушилась на нее ледяным душем. Она вскочила на ноги и рванулась на кухню, чуть не разбив нос о закрытую межкомнатную дверь.

                   Да. Это не сон. На кухне действительно находился Крашников. Он сидел за столом, одной рукой приобнимая кружку, источающую божественный аромат, а другой пролистывая что-то в телефоне. Он поднял глаза на Городовую, и, чуть улыбнувшись краешком губ, тихо произнес:

     – Доброе утро.

                   Прозвучавшая фраза снова всколыхнула в сердце Городовой бурю эмоций и она, не в силах произнести хоть слово в ответ, молча отправилась в ванную комнату.

                   Взглянув на себя в зеркало над раковиной, Городовая увидела распухшие веки и одутловатое лицо, в обрамлении спутанных, свалявшихся волос, и, не удержавшись, прокомментировала свой внешний вид вслух:

     – Прекрасно…

                   Через полчаса, которые Городовая потратила на попытки привести себя в божеский вид с помощью контрастного душа, фена и небольшого количества косметики, она снова вошла в кухню. Крашников все так же сидел за столом, но перед ним, помимо неизвестно в какой раз наполненной кружки с дымящимся кофе, теперь стояло блюдо с ароматными пончиками.

     – Оказалось, что в этом городе имеется неплохая булочная с доставкой, – Крашников ответил на вопросительный взгляд Городовой и сделал приглашающий жест рукой. – Присаживайся, кофе готов.

                    Городовая уселась на стул, расположившись прямо напротив Крашникова. Дмитрий, тем временем, подошел к плите и налил кофе из турки в кружку для Городовой. Оксана запоздало сообразила, почему кофе источал такой невероятный аромат – ни одна кофемашина не приготовит кофе вкуснее и ароматнее, чем человек, любивший этот напиток, в обычной глиняной турке.

                   Крашников поставил перед ней кружку и, усевшись напротив, выжидающе посмотрел на женщину. Ее снова бросило в жар и стало трудно дышать. Ей хотелось обнять его за плечи, прижаться губами к его щетинистой щеке и прошептать как она скучала, как его любит и как сожалеет о том, что наделала. Но вместо этого она сказала:

     – Спасибо. Так значит, ты теперь сотрудник Особого отдела?

                  Она не могла поверить в то, что ее начальник так поступил с ней. Зачем было отправлять сюда к ней Крашникова? Когда и как вообще они смогли провернуть его перевод в Москву за ее спиной?! Хотя, возможно, если бы она была более внимательна, то давно уловила бы в поведении или словах начальника какие-то намеки. Правда была в том, что все это время она не замечала у себя под носом ровным счетом ничего.

     – Так точно, – ответил Крашников на ее вопрос. – Сотрудник. Но прежде чем начать работать самостоятельно, в ближайшие месяцы я должен учиться у тебя всему, чему необходимо. Ты – мой наставник.

     – Ясно. Так решил Владимир Анатольевич?

     – Ты думаешь, кроме него в Особом отделе, кто-то еще может принимать такие решения?

     – Нет. Не думаю.

                Новоиспеченная наставница и ее ученик некоторое время помолчали, вцепившись, как в спасательные круги, в свои кофейные кружки, и изредка бросая друг на друга недоверчивые взгляды. Городовая обратила внимание на то, что в волосах Крашникова стало намного больше седины, и он сильно похудел с тех пор, когда они виделись в последний раз, но это не сделало его менее симпатичным, даже наоборот – глаза на осунувшемся лице стали казаться еще больше и глубже, выражение лица приобрело еще более серьезный и угрюмый вид, мышцы на руках проступили более отчетливо, следователь сейчас выглядел старше и грубее, чем год назад, что в совокупности делало его еще более неотразимым в глазах Городовой.

                  Следователи в молчании закончили завтракать, так и не завязав какой-нибудь разговор. Городовая первой поднялась из-за стола и, не глядя на Дмитрия, объявила, что пришло время отправляться на работу.

                   Через сорок минут, пройдя через неизбежную процедуру знакомства Крашникова с Бикетовым, который без энтузиазма, но сдержанно встретил еще одного столичного коллегу, следователи вошли в кабинет криминалиста, временно предоставленный в распоряжение Городовой.

                   Документы лежали на столе в том порядке, в котором она их оставила накануне вечером. Бросив взгляд на бумаги, Городовая почувствовала готовность включиться в работу, отодвинув на второй план все, что не касается расследования. Она повесила куртку на вешалку и пригласила Крашникова к столу, чтобы ввести его в курс дела. Они оба чувствовали невероятное напряжение и скованность в компании друг друга, но все же, являлись профессионалами, и потому, спустя непродолжительное время, им удалось полностью сосредоточиться на расследовании.

                   На протяжении получаса Городовая рассказывала своему новому помощнику поверхностно обо всем, что выяснила. Как раз в тот момент, когда ее повествование подходило к завершению, в кабинет вошла Алена:

     – Привет! О, ты не одна? – она смутилась от неожиданности, а Крашников молча, по своему обыкновению в подобных обстоятельствах, сверлил взглядом вошедшую незнакомую женщину, предоставляя Городовой разруливать ситуацию.

     – Нет, все нормально, входи, – Городовая ободряюще улыбнулась Алене, – это мой коллега – следователь Особого отдела Крашников Дмитрий Сергеевич. Он прибыл сегодня ночью для оказания помощи в нашем расследовании.

                    Алена смущенно сделала шаг вперед и, протянув руку Крашникову, представилась:

     – Николаева Алена Сергеевна. Местный криминалист.

                  Крашников медленно шагнул навстречу Алене и, ответив на рукопожатие, глядя ей прямо в глаза, тихо ответил:

     – Очень приятно, Алена.

                  Через секунду он выпустил руку криминалиста из своей и, обращаясь к обеим женщинам, произнес:

     – Дамы, я вас покину ненадолго. Вернусь через пять минут.

                   С этими словами он вышел из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь, оставив вместо себя терпкий аромат парфюма.

     – Ого, вот это экземпляр, – спустя пару секунд после его ухода выдохнула Алена. – Слушай, он просто офигенный.

     – Ну да, он у нас такой, – только и смогла ответить Городовая, склоняясь над столом с бумагами. Она внезапно почувствовала укол ревности и разозлилась на Алену.

     – Оксан, ты чего? – Алена уловила напряженность во взгляде и позе Городовой,  – я что-то не то сказала?

     – Просто сейчас не время для романов, – следователь пожалела, что произнесла эти слова в ту же секунду, когда они слетели с ее уст.

                   Алена была не из робкого десятка и поэтому в тон Городовой ответила:

      – Согласна. Не время. Кстати, я слышала, ты вчера вечером неплохо провела время с Максом?

                   Городовая вспыхнула до кончиков волос и, развернувшись к Алене, выпалила:

     – Это не то, что ты думаешь. Мы просто сходили поужинать.

                   В ответ Алена с ухмылкой произнесла:

     – А мы с Крашниковым просто пожали друг другу руки.

                   Городовая, не найдя, что ответить, отвернулась к окну, из которого просматривался главный вход в здание отделения полиции. Непривычно было ощущать трудности с самоконтролем. Она так долго не позволяла себе ничего чувствовать, что теперь просто не справлялась с наплывом различных эмоций и реагировала явно не адекватно обстоятельствам.

                   В месте для курения, которое хорошо просматривалось из окна, стояли Крашников и несколько других полицейских. Городовой странно было наблюдать за курящим Крашниковым, ведь раньше он не имел этой пагубной привычки. Он изменился с последней их встречи, возможно намного сильнее, чем кажется на первый взгляд.

                   Алена подошла к окну и примирительным тоном спросила:

     – Между вами с Дмитрием что-то есть?

     – Было, – ответила Городовая после небольшой паузы, – было, но закончилось.

     – Мне жаль, – Алена и впрямь сочувствовала Городовой, тем более, что во всей этой истории, даже не зная подробностей, с первых секунд чувствовалась какая-то драма.

     – Жаль, но ничего уже не поделать. – Городовая отошла от окна и присела за стол, пора было возвращаться к работе. – Все нормально, правда, – иррациональная злость на Алену уже испарилась. – Извини меня за эту… вспышку, просто... я не в форме. Ну, как твой отпуск?

     – Э… да, отпуск, – криминалист не была готова к такой резкой смене темы разговора, но предпочла закрыть предыдущую. – И… я тут подумала… раз уж все равно никуда уезжать не собиралась на время отпуска, то хотела бы поучаствовать в расследовании… вместе с тобой… с вами. Мне очень нужен этот опыт.

                 Городовая некоторое время обдумывала ситуацию, после чего ответила:

     – Алена, я не самый приятный коллега. Мне нужно… много пространства. Я не работаю в паре с кем-то.

     – А как же Дмитрий? – удивилась Алена.

     – Да, Дмитрий… Так сложилось, что с ним мне удалось сработаться. Но только с ним.

                Криминалист с нарастающим разочарованием в глазах смотрела на следователя, ей было невыразимо жаль терять шанс поработать над таким нетривиальным делом с профессионалами Особого отдела, о котором в полицейских кругах ходили легенды.

               Тем временем, Городовая, прекрасно понимая чувства Алены, думала о том, что не может отказать ей в участии в расследовании. Алена, сама того не осознавая, являлась уникальным источником данных – она одна присутствовала на всех оперативных выездах на места обнаружения трупов, лично провела массу допросов, опросов и собрала информацию по горячим следам – самую важную, какая только может быть во время расследования, и от которой зависело дальнейшее его развитие. Уже только по этой причине криминалист имела полное право на участие в расследовании. Профессиональные качества, проявленные ею во время самостоятельного расследования, дорогого стоят. Словом, Городовая не могла отказать девушке в сотрудничестве, такими людьми не стоило пренебрегать.

     – В общем… Алена, ты в команде, – произнесла она с улыбкой, поражаясь тому, насколько быстро меняется ее собственный эмоциональный фон – несколько минут назад она готова была вцепиться Алене в волосы, потом из вредности, собиралась отказать ей в участии в расследовании, а теперь так рада за нее, что готова обнять.

                 Криминалист, уже не ожидавшая положительного ответа, не сразу поняла смысл произнесенных следователем слов, но когда до нее дошло, она радостно воскликнула:

     – О Боже! Спасибо! Ну надо же – я в команде! – криминалист всплеснула руками и исполнила несколько танцевальных движений из какого-то детского танца или что-то вроде того.

     – Прости. Просто я очень рада, – поспешила извиниться Алена, все еще с трудом сдерживая эмоции.

     – Ничего, прекрасно тебя понимаю, – рассмеялась Городовая, с облегчением подумав, что все таки правильно поступила. И Бог с ним – с нестабильным эмоциональным фоном!

                   С энтузиазмом усевшись на стул рядом с Городовой, и кивнув в сторону фотографий и бумаг, Алена спросила:

     – Ну, что думаешь?

     – Я думаю… думаю, что можно начать с кое-каких выводов.

                   В этот момент в кабинет вошел Крашников и атмосфера снова немного накалилась.

     – Что здесь произошло? – следователь с удивлением посмотрел на смущенных и каких-то немного взъерошенных женщин, – я что-то пропустил?

     – Нет, все нормально, – Городовая деловито поправила бумаги на столе, – ты как раз вовремя. Мы с Аленой решили, что самое время обобщить информацию, которая у нас имеется и обсудить, подумать – чего еще нам не хватает для успешного расследования. Кстати, Алена полноправный член нашей команды.

     – Неужели? Поздравляю, очень рад, – в словах Крашникова, благодаря тому, с каким тоном они были произнесены, можно было уловить что угодно, кроме радости. – Мозговой штурм? Согласен, – Крашников тут же решительно подошел к столу. – У меня первый вопрос, если никто не возражает. О чем говорит такая аккуратность преступника?

     – Вы имеете ввиду внешний вид жертв? – уточнила Алена, хотя это было очевидно.

     – Да. Кроме того, трупы явно намеренно уложены в позу спящих людей. А одежда на них не просто расправлена и вычищена, она будто выстирана – слишком чистой и опрятной она выглядит для тех условий, в которых обнаружены трупы. Убийца просто невероятно аккуратен.

                   Городовая оживилась:

     – Кстати – это мысль! Алена – есть ли следы стирального порошка или чего-то в этом роде, на одежде?

     – Нет, ничего такого, но специально этого не проверяли… я проверю все еще  раз. – Алене даже не приходила в голову мысль о том, что одежда на трупах могла быть выстирана, и ей было особенной досадно, что она не додумалась об этом раньше.

                   Городовую посетила еще одна догадка:

     – Кстати, и сами трупы могут быть вымыты. Мы же не нашли следов крови ни на одном из них…

     – Это я тоже проверю. – Алена сделала еще одну запись в свою записную книжку. –  Только зачем все это убийце? Вся эта возня с трупами? – чертовски хорошие вопросы.  Чтобы разобраться с ответами, нужно было проникнуть в самую глубь души преступника, разобраться в его мотивах и психологических особенностях, обусловливающих его поведение.

                  Городовая склонилась над фотографиями жертв преступлений, и произнесла:

     – Ну, во-первых, подобное поведение преступника может говорить о его чувстве вины, – высказавшись, она на секунду задумалась, вспоминая один из последних расследуемых ею случаев, когда психически больной преступник убивал и расчленял свои жертвы. После содеянного его так мучило чувство вины, что он возвращался на место преступления, собирал тела, словно паззлы и сам вызывал полицию на место преступления.

     – Что-то я не поняла, – спустя пару секунд проговорила Алена, – как это? Он убил всех этих людей мучительной смертью, и его замучила совесть?!

     – Ну, так и есть, в общих чертах… – ответила Городовая. – Только совесть его мучила после каждого совершенного преступления. Посмотри, в каком виде он оставлял свои жертвы. Это – его расплата. Неизвестно, почему он убил всех этих несчастных – может, в силу патологии психики, поддаваясь непреодолимой силе, но после каждого убийства он приходил в себя и, сожалея о содеянном, приводил тела в порядок…

     – И именно поэтому он и выставлял их напоказ. Он хотел, чтобы их нашли, – закончил мысль Городовой Крашников.

                     Городовая машинально улыбнулась возникшему чувству дежавю – в прошлом году, когда они с Крашниковым работали вместе, они часто понимали друг друга с полуслова и заканчивали друг за друга предложения, так как отлично понимали, что каждый из них хочет сказать. Дмитрий заметил ее улыбку, но проигнорировал, вновь склонившись над фотографиями.

     – Во-вторых, – продолжила Городовая, – и этот вариант совершенно не исключает первый – преступнику просто нравится ухаживать за своими жертвами – расправлять на них одежду, укладывать их в определенные позы… Это – его фетиш.

                     – Да он настоящий псих! – воскликнула Алена.

     – Да, псих, – усмехнулась Городовая. – Но, псих высокоорганизованный, контролирующий свою ярость, не допускающий ошибок. – Оксана пристально взглянула на каждого из своих коллег, чтобы убедиться, что они правильно ее понимают и осознают всю серьезность происходящего. Она рассуждала вслух по большей части ради Алены, которая являлась самым неподготовленным звеном их рабочей группы, но судя по всему,  только повергала криминалиста в еще большее смятение.

     – Есть еще третий вариант – возможно убийца просто хочет донести до нас какую-то информацию, открыть нам глаза на что-то… И это – его миссия.

              Городовая сделала небольшую паузу, вздохнула и добавила:

     – Вариантов и их сочетаний может быть великое множество, эти три – первое, что приходит на ум. Одно можно сказать точно – такие убийцы все планируют заранее, продумывают все до мельчайших подробностей, возможно, разрабатываю схемы, записывают свои планы в своеобразные дневники, в их действиях нет места спонтанности. И… сами они остановиться не могут.

                     Алена напряженно размышляла, автоматически рисуя каракули у себя в блокноте. Так же, не поднимая головы, она хмыкнула:

     – Такое ощущение, что ты его оправдываешь…

                    Городовая в замешательстве посмотрела на Алену:

     – О чем ты?

     – Ну, все эти рассуждения о том, что он поддавался неконтролируемому чувству, мучился чувством вины, вел дневники, не может сам остановиться, и все такое… будто его оправдываешь.

     – Это не оправдание его действий, – жестко ответил Крашников, – это поиск возможных вариантов мотивации преступника.

     – Отлично! Но почему мы говорим только о нем? А как же убитые этим уродом люди?! Они что же, просто оказались в ненужное время в ненужном месте? Только и всего?! – Алена упрямо продолжала гнуть свою линию. Да, Городовая с Крашниковым, несомненно, профессионалы, но ее воротило от того, что они так спокойно  рассуждают о монстре, намеренно убившем шестерых человек! Да ведь этот зверь, не заслуживал даже того, чтобы о нем говорили как о живом человеческом существе, с чувством вины и прочими человеческими чувствами.

                    Городовая отлично понимала Алену. Во время своих первых расследований она чувствовала себя также. Ей не удавалось вести себя отстраненно и рассудительно. Ею овладевали невыразимая боль и сочувствие к жертвам насильственных преступлений, переполняла такая слепящая ярость, что она была готова незамедлительно ринуться в бой и голыми руками вытрясти остатки души из тех чудовищ, которые  считали, что вправе лишать жизней других людей. Тогда ее тоже коробило от уравновешенных и спокойных рассуждений опытных следователей о личностных особенностях, комплексах и фобиях убийц, которые, в чем она была убеждена тогда, не заслуживали того, чтобы о них говорили, как о человеческих существах. Со временем ей удалось научиться отключать собственные эмоции, но это произошло гораздо позже. Алене предстоял долгий путь работы над собой, своими мыслями и чувствами. Причем, Городовая как никто другой знала, что этот путь не имел окончательной остановки.

                    Мысли Крашникова вращались в том же русле. Он анализировал собственные эмоции. Благодаря многолетней службе в полиции, он был отлично знаком с бесконечным спектром человеческих пороков, и не испытывал каких-либо амбиций в отношении того, на что способно человеческое существо, однако, насильственных преступлений на своем профессиональном пути он встречал в разы меньше, чем Городовая, и они все еще вызывали в нем шквал эмоций, мешающих работать. Ему, как и Алене, предстояла серьезная работа над собой, необходимо было многому научиться, раз уж он решил связать свою судьбу со службой в Особом отделе.

                    Тем временем, Алена, сердито и шумно вздыхая, все еще находясь во взбудораженном состоянии, ожидала ответа от следователей, на каком основании они ведут себя так, словно произошла рядовая кража.

                    Городовая видела в этой девушке силу, которая позволит ей самостоятельно  справиться со своими чувствами, однако, в данный момент ей необходима была помощь опытных товарищей.

     – Алена, в городе произошли страшные преступления. Лишены жизни молодые, ни в чем не повинные люди. Мы все глубоко скорбим о каждой жертве, и нам всем тяжело видеть проявления безграничного зла. Но, эмоции только вредят расследованию. Как бы ужасно это ни звучало, необходимо научиться воспринимать это как… работу. Самым большим нашим общим желанием является поимка виновного во всем этом кошмаре и наши эмоции – это основная проблема, которая может бесконечно затянуть расследование и привести к еще большим потерям. Поверь мне – я прошла этот путь. Пока ты не возьмешь себя в руки – ты бесполезна в расследовании.