Текст книги "Ныне и присно"
Автор книги: Константин Мартынов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)
Дорога вздыбилась, штурмуя вставшую на пути сопку. Старенький «опель» остановился на середине подъема, скрипнул затянутый «ручник».
– Приехали, – сообщил Потапов ушедшему в себя Тимше.
– Что?
Капитан молча ткнул пальцем налево.
Высокие рябины за ажурной металлической оградой прятали от любопытных взоров приземистое выцветше-голубое здание старой, еще сталинской постройки, больницы. Выше по склону, выбросив аппендикс перехода, заслоняла небо безликая брежневская многоэтажка.
– Ну… я пошел?
Капитан торопливо чиркнул в блокноте несколько цифр, вырванный листок перекочевал в тимшину ладонь.
– Мой телефон, – пояснил капитан, – на всякий случай.
Тощая до полной прозрачности медсестра подняла от бумаг изможденную диетами мордашку. Обведенные темными кругами глаза, придавали ей облик голодного лемура. Сейчас лемур изучающе смотрел на Тимшу – то ли съесть, то ли сбежать…
– А вы ей кто будете? – подозрительно спросила девица. – Сын, – коротко ответил Тимша.
– Ага, ага… – выписывать пропуск девица не спешила. Что ж это, молодой человек, сначала избиваем, а потом яблочки носим?
Собравшиеся в тесном фойе родственники болящих дружно повернулись к Тимше. Несколько физиономий излучали нездоровое любопытство, большинство же, оценив степень опасности, поспешили отодвинуться подальше.
«И эта швабра туда же. Сарафанное радио круглосуточно пашет. Чертов Мурманск – хуже деревни!»
– Умна больно! – вызверился на лемуршу Тимофей. – Тебя для чего здесь посадили? Бумажки писать или языком чесать?
Девица зашипела, как плевок на раскаленном утюге. Впалые щечки окрасились чахоточным румянцем. На окошко вспорхнула табличка «Перерыв».
– Пока этот бандит не уйдет – никаких пропусков! – заявила лемурша.
Толпа заволновалась. Сердито забубнили мужики, перебивая друг друга, заверещали вездесущие бабки…
– Пустите меня к нему! Я объясню, как матерей, м-мать его, ув-важать… – громко начал чей-то похмельный бас, но тут же осекся, словно заткнутый кляпом.
Тимша даже не успел повернуться – за плечом шумно засопели, и вперед высунулась знакомая медвежья лапища с зажатой меж пальцев красной книжицей.
– Вы, девушка, своим делом занимайтесь, – рассерженным шмелем прогудел невесть откуда взявшийся Потапов. – Хамить посетителям в ваши обязанности не входит.
– Да вы знаете, что это за тип? – взвилась девица.
– Знаю, – отрезал Потапов. – Я его арестовывал, я и отпускал. С извинениями.
Арест? Собравшийся народ затаил дыхание, боясь упустить подробности. Девица ожесточенно почиркала шариковой ручкой по маленькому, в спичечный коробок, клочку бумаги и нервно просунула в окошко.
– Нате! Номер палаты отыщете в списках отделения нейрохирургии, – она чуть посунулась вперед и визгливо крикнула, – Следующий!
Тимша взял пропуск и повернулся к Потапову.
– Чего не уехал-то?
– А кто его знает, – пожал плечами капитан. – Почуял, что без меня не обойдешься. Нюх у меня… на неприятности.
Капитан по-медвежьи грузно повернулся, чтобы обвести суровым взглядом притихшее фойе. Народ усердно прятал глаза: стать «неприятностью» для этого громилы не хотелось никому.
– Ладно, побегу я… – напомнил о себе Тимша.
– Звони, если что, – повторил на прощанье капитан.
Лестница – коридор – переход – лифт – снова коридор… Спроси кто-нибудь Тимшу, откуда он знает дорогу – не ответил бы. Ноги сами несли. Капитан Потапов, стервозная медсестра, жадная до сплетен толпа в фойе… даже боль вывихнутых рук и треснувших ребер – все ушло на задворки сознания. В голове единственная мысль – «Как там мама?»
Вопль дежурной медсестры: «Вы куда? Посещения запрещены!» остался за дверью трехместной палаты. Тимша растерянно остановился у входа – которая из трех? Кругом сплошные бинты, лица не узнать…
Над дальней кроватью приподнялась закованная в гипс рука. Донесся слабый, но до слез родной голос:
– Здесь я, сына, здесь…
Пять шагов через палату, уместились в один удар сердца. Тимша замер, боясь присесть – не побеспокоит ли?
– Я тебе что говорила? К тетке езжай! – призрак былой строгости еле слышен в материнском шепоте. – Почему до сих пор здесь болтаешься?
Даже сейчас, на больничной койке, не о себе – о нем… Тимша почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.
– Чего я в Умбе не видел? – с деланой небрежностью возразил он. – Сколь веков без меня стояла, еще постоит, не развалится. Зато у меня новый друг появился – капитан милицейский. Здоровущий, как танк – в двери только боком проходит. Даже сюда меня на машине привез!
– Трепло! – тихо усмехнулась мать. – Какой еще капитан?
Тимша неуверенно оглянулся – из-под одеял высунулись любопытные носы сопалатниц. Дамы аж на локотках привстали, чтобы не упустить ни единого слова из сказанного.
– Э-э… Они к нам приезжали… Ну милиция… – Тимша с трудом подыскивал искал слова и фразы, что не заставят мать волноваться. – Хорошие мужики, душевные… капитан у них за главного.
Тимша вытер вспотевший лоб – вранье ему никогда не удавалось. Даже в шестнадцатом веке.
– Расскажи еще что-нибудь… – прошелестел голос матери.
Тимша осмелился присесть на край кровати. Пальцы осторожно коснулись гипса.
«Рассказать? Что? Не про бандюков же… Что-нибудь, к делу не относящееся… Точно. Начисто не относящееся!»
– Я недавно одну книгу прочитал… историческую, – Тимша мысленно улыбнулся. – Про наши места… Хочешь расскажу?
Мать чуть заметно кивнула, Тимша зажмурился, глубоко вдохнул… накативший прибой воспоминаний унес прочь от зыбкого берега реальности.
Он говорил и говорил – о встающем над морем солнце, о уходящих на Грумант зверобоях, о тающих в синей дымке парусах, о косяках сельди, таких плотных, что ткни весло, и поплывет стоя! О тундре, о лопарях, что даже летом разъезжают в маленьких, похожих на лодочки санках-кережах… вспомнил даже лопарскую сакку[25]25
Сакка – сага, бывальщина (саамск.)
[Закрыть] о старике Телышеве, что попов, его крестить пришедших, до полусмерти напугал!
Долгий монолог позволил справиться с одолевавшей неловкостью. Тимша впервые взглянул в опухшее, покрытое синяками лицо матери… черты лица словно плыли, и Тимша уже не знал, кого он видит перед собой – Светлану Борисовну или Агафью Шабанову… да и не хотел знать. Перед ним, кутаясь в тонкое больничное одеяльце, лежала мама! Его, мама!
По коридору, дребезжа металлом и пронзительно скрипя забывшими о смазке колесами, прокатилась тележка. Звук оборвался у двери палаты, на пороге возникла дородная пожилая санитарка с улыбчивыми ямочками на пухлых щеках.
– Ужин прибыл, девочки, ложитесь поудобнее! – привычно зажурчала она… и увидела растерянно замолкшего Тимшу.
Улыбка сменилась сердитым прищуром.
– Та-ак. Это что за кавалер в неприемное время? И без бахил! Ну-ка брысь отсюда, пока я охрану не вызвала!
Тимша неловко вскочил, локоть задел лежащий на тумбочке пакет с гостинцами. Краснобокие импортные яблоки раскатились по всей палате.
– Я сейчас, соберу… – пролепетал он смутившись. Санитарка, уперев руки в боки, наблюдала за процедурой. Носок войлочного шлепанца мерно постукивал по линолеуму, отсчитывая отпущенные Тимше секунды.
– Твоему сыну, Борисовна, в писатели идти надо, – заметила с ближней от входа кровати худощавая дама лет тридцати. Жутковатый незаживший шрам ярко выделялся на бледном выбритом затылке.
– Заслушаться можно! – дама совсем по-девчоночьи хихикнула. – Небось, девки за тобой табуном бегают, а говорун?
Тимша смутился, уши словно кипятком ошпарило.
– Не до них мне, – буркнул он, заползая под кровать за укатившимся к стене яблоком. – Сначала на ноги встать надо.
– Не под моей кроватью! – насмешливо попросила дама. – Второй аварии я не переживу.
Наконец яблоки вернулись в пакет. Тимша наклонился, коснулся губами материнской щеки.
– Я завтра приду, – прошептал он, выпрямляясь.
– Береги себя, сынок!
Светлана Борисовна всхлипнула, шмыгнула носом. Бдительная санитарка коршуном налетела на Тимшу, в ухо парня впились не по-женски крепкие пальцы.
– Ты что это, засранец, больных расстраивать вздумал? Я т-тебе порасстраиваю! Брысь! И чтоб завтра был в бахилах!
Тимша опомниться не успел, как оказался за порогом.
Смеркалось. Ветер натащил облаков и теперь трамбовал их в плотную сизую тучу, грозя холодным осенним ливнем. Редкие прохожие торопились кто вниз – к центру, кто наверх – к ближайшей автобусной остановке. Тимша зябко поежился.
Домой? В кармане с готовностью звякнули ключи. Что дома? Перевернутая мебель, на обоях, на полу засохшая кровь… Не его – матери! Долго копившаяся ярость нашла трещину в тщательно возведенной стене внешнего спокойствия. Тимша глухо зарычал. Шедшая навстречу парочка торопливо свернула в проулок.
«Домой? Отсыпаться? А беспалый Гарик будет хвастаться перед «братанами», как ловко отомстил оборзевшему сопляку?»
Тимша сорвался на бег. Слепой, безумный бег. Кто-то успевал шарахнуться в сторону, кто-то матерился вслед едва не сбившему с ног юнцу, визжали и дымили покрышки отчаянно тормозящих автомобилей… все это скользило мимо сознания. Пусть вопят, лишь бы не мешали.
Знакомый подъезд метнулся навстречу, стоявшая на крыльце бабка Ашхен вздрогнула, сухая старческая лапка покрепче вцепилась в перила…
Мгновенно подошедшей лифт услужливо распахнул створки, выпустив наружу парочку беззаботно чирикающих девиц.
Мимолетный интерес, вспыхнувшей было в глазах одной из подруг, тут же сменился безразличием – что толку с молодых и рьяных, если у них не то что на ресторан – на киношку денег не бывает?
Лифт полз, ревматически поскрипывая, древний, с деревянными створками и откидной планочкой над ними. Лифт знал о тщете суеты и не спешил. Шабанов не раз пожалел, что не побежал по лестнице… Наконец современник динозавров, с величием британского дворецкого, прозвонил невидимым колокольчиком и остановился. Тимша ринулся к опечатанной полоской бумаги квартире…
Распахнутая настежь дверь с грохотом ударилась о стену. Тимша упал на четвереньки, рука нырнула под трюмо… Да где же он? Грубая мешковина ткнулась в пальцы, когда Тимша уже собрался отодвигать тяжелую набитую старой обувью тумбу.
Нашел. Тимша прижал к груди принесенный из гаража топор. На губах змеилась недобрая усмешка.
«Улица Нахимова», – неразборчиво прохрипел динамик. Автобус беременной треской вильнул к остановке, из разверзшегося брюха икрой высыпались пассажиры, заспешили к теплым уютным гаваням… все, кроме одного.
Дешевенькие китайские кроссовки, старые джинсы, темная куртка, непокрытая русая голова, в руках – длинный, завернутый в мешковину предмет… юнец, каких двенадцать на дюжину. Разве что никуда не спешит… хотя, нет – зашагал к стоящим за пустырем деревянным двухэтажкам, наследству чуть не военной поры. Видимо решал, не купить ли пива в ближайшем киоске, да передумал. Невзрачного вида юнец не привлек ничьего внимания…
Тимша не знал, что его потянуло к ютившемуся на окраине города венькиному гаражу – вряд ли бандиты устроили там круглосуточное дежурство… однако ж…
Кривая усмешка снова вернулась на лицо – ничего, он подождет.
Полвека назад строились вольготно – перед каждой двухэтажкой сквер в полгектара, рябины выше крыш вымахали. Через скверы любителями срезать углы, натоптаны тропки. Низкие по колено – заборчики не помеха, скорее радость… как для кичащихся своей спортивностью торопыг, так и для желающих спокойно выпить на свежем воздухе – никаких скамеек не надо… Захолустье. И не поверишь, что в семи километрах отсюда забродившим сортиром бурлит цивилизация.
Две улицы, три скверика и начнутся ряды гаражей. До леушинского еще десять минут хода… но это потом, а сейчас Тимша непроизвольно замедлил шаги – впереди, за густым, не желавшим до морозов расставаться с листвой кустарником слышится какая-то возня. И сопение. Вроде как борцы по холодку размяться вздумали… Тимша быстренько перебрал варианты происходящего: сначала естественные – влюбленная парочка нашла уголок для игрищ, мужики с бутылкой от жен прячутся… затем подходящие нынешним реалиям – наркота ширяется, содомиты резвятся… В первом случае надо вежливо покашлять и мимо пройти… по возможности глядя строго перед собой; во втором – постараться не блевануть. Был и третий вариант – криминальный… Как раз под настроение.
Раздумья кончились, когда за кустами вскрикнули:
– Отвали, козел!..
Девичьим голосом вскрикнули.
Крик оборвался, сменившись придушенным мычанием. Пьяноватый бас сварливо каркнул:
– Не можешь бабе пасть заткнуть?
– Дык она кусается, падла! – обиженно вякнул надтреснутый тенорок.
ЧТО? Лавина гнева погребла под собой нерешительность. Ноги сами перенесли через заборчик.
– Эй, говнюк! Пшел на хер отсюда! – бас урчал, как полное газов брюхо.
Тимша не ответил. Не смог – челюсти свело судорогой, из закушенной губы по подбородку струилась кровь.
– Оглох, сука?!
Из темноты выдвинулась слоновья туша. Шеи у громилы не было, голова перезревшей грушей растеклась по жирным плечам. В свете далеких фонарей стало видно как студенисто подрагивают брылястые щеки. Заплывшие глазенки косили в разные стороны, отчего казалось, будто громила высматривает кого-то за тимшиной спиной.
– Тебе, что, десять раз повторять?!
Похожая на раскормленного осьминога пятерня неторопливо, предвкушающе потянулась к вороту тимшиной куртки – смять, придушить, чтоб тупорылый пацан ножонками в воздухе подрыгал!.. Жесткая, привыкшая к веслу и топору рука помора остановила движение, резко крутнула… Послышался негромкий треск. Левый глаз громилы неверяще повернулся к мокрой тряпкой обвисшей кисти, правый бессмысленно уставился в пространство. Толстые губы скривились в ожидании боли. Весь вид детины олицетворял тягостное недоумение: «Как же так? Ведь я же больше, здоровее!..» Впечатанный в низенький лоб кулак поставил точку на размышлениях. Туша качнулась и рухнула. Плашмя, подрубленным столбом.
Земля содрогнулась.
– Ты че застрял, Рогожа? – недовольно прохрипел укушенный. – Долго мы эту кошку держать будем?
«Еще двое, – холодно отметил Шабанов. – Это к лучшему, больше швали зараз вычистить получится…»
Возня в кустах усилилась, послышался шлепок пощечины и злой возглас:
– Лежи тихо, поганка!
Тимша не раздумывая шагнул к кустам.
С земли поднялся нескладный длиннорукий подросток. Прыщавая харя дергалась в нервном тике. Ломаный и неправильно сросшийся нос отбрасывал на впалую щеку кривую тень. Вид приближающегося Тимши привел юнца в полное изумление.
– Ч-что? К-как? – заикаясь пробормотал кривоносый. – А г-где Рогожа?
Вместо ответа Тимша шагнул навстречу. В груди негромко клокотнул яростный рык.
– Князь! Линяем отсюда! Этот придурок Рогожу замочил! – истерично завизжал кривоносый. Заикание пропало начисто.
Рядом с ним мгновенно возник третий – чернявый, болезненно худой заморыш. Близко посаженные выпученные глазенки, как и у недвижно лежащего Рогожи, таращились за угол.
«Паноптикум! – брезгливо промелькнуло в голове. – Цирк уродцев!»
Кулак описал размашистую дугу… на этот раз впустую косоглазый «князь» по-крысячьи ловко увернулся и бросился наутек – аж кусты затрещали. За ним ломанулся его кривоносый приятель. Тимша даже не дернулся вслед – мало ли кто затаился поблизости?
– Козлы гребаные! – с чувством прозвучало глубокое девичье контральто. – Я, сучары, ваши рожи поганые срисовала! И кликухи позорные тоже!
Спасенная поднялась на ноги… Волнистые спелого каштана волосы всклокочены, проклепанная «косуха» расстегнута, черная с непонятным рисунком трикотажная майка разорвана пополам, из-под майки бесстыдно белеют остренькие грудки с по-детски маленькими сосками…
Тимша, мучительно краснея, отвел глаза. Носок ботинка смущенно колупнул раскисшую землю.
– Один на троих… – промурлыкала девица, с любопытством обойдя вокруг Тимши. Наготы своей она словно и не замечала. Ры-ыцарь… А покраснел-то – в темноте видно!
– Ты бы прикрылась, девка… – неловко заметил Тимша. Не ровен час простудишься.
В ответ послышался низкий грудной смешок.
– Забо-отливый! – проворковала девица. По тимшиной щеке скользнул длинный наманикюренный ноготок. – Кстати, меня Ларисой зовут, а не девкой.
Тимша почувствовал, как огнем запылали уши. «Вот же леший! Спас на свою голову!» – смятенно пронеслось в мозгу, вслух же он сказал:
– А меня… Сергеем.
Лариса наконец запахнулась, взвизгнула «молния». Натянутые поверх черных джинсов сапожки с высокими скошеными каблучками танцующе двинулись к лежащему в отключке Рогоже.
– Что это у тебя за поясом? Не топор, случаем? – словно между делом поинтересовалась девица. – Вот им и надо было…
Изящный ларисин сапожок пнул распластанную тушу.
Рогожа не шелохнулся. Лариса удовлетворенно хмыкнула и наклонилась, пальчики скользнули в брючный карман насильника. На свет появился упакованный в кожаный чехол телефончик.
– Моя мобила, – непринужденно пояснила она. – Братику звякну: пусть приедет, заберет…
«Фу-у! Баба с воза – кобыле легче!»
– Шла бы ты, где людей побольше, – посоветовал Шабанов. – Не ровен час, еще кто привяжется…
– А как же мой рыцарь? – глазищи лукаво стрельнули… огромные, миндалевидные, способные заглянуть в самую душу…
– Дела у меня, – буркнул Тимша, стряхивая наваждение. – Много вас тут по кустам – боюсь, ко всем не успею!
Губки капризно надулись, из-под нахмуренных бровей фотовспышкой полыхнул сердитый взгляд.
– К другим пусть другие успевают. Ты – мой!
«Во влип! Мобильник ее, я оказывается тоже… Теперь думай, как бы ноги унести!» Тимша невольно отступил на шажок. Висящий за поясом топор зацепился за куст. Тимша неуклюже рванулся, выворотив с корнем ни в чем не повинное растение.
Девица хихикнула.
– Ладно, беги… торопыга! – милостиво позволила она. Но помни: ты – мой!
– Ага, ага… – закивал Тимша. – Как скажешь, так и будет. Бывай, подруга!
Он развернулся и зашагал прочь. Не оборачиваясь, стараясь идти медленно, чтобы отступление не походило на позорное бегство… девица хихикнула еще раз. Громко, издевательски. Шабанов готовился свернуть за угол ближайшего дома, когда из оставшегося за спиной скверика отчетливо донеслось:
– Ты – мой!
Тимша не выдержал и побежал.
– Твой, чужой… – недовольно бубнил Шабанов, на пути к гаражу. – Свой собственный, ясно? Недосуг мне сейчас шуры-муры разводить!
Через десять минут дома закончились, сглаженный край сопки резко нырнул вниз, к омывавшей подножие речушке. По кромке распадка бок о бок стояли гаражи, единственный разрыв в стене предназначался для проезда к нижним рядам. Даже не проезда – спуска, крутого настолько, что камешки из—под ног шустро катились вниз, к реке. Тимша прошел с десяток метров, остановился. Взгляд искал ставший почти родным гараж-мастерскую…
Гаража не было. Вместо него, освещенные безжалостным светом фонарей, торчали обугленные остатки стен. Как гнилой зуб в челюсти. Языки копоти разрисовали соседние гаражи причудливыми узорами. Ни огня, ни дыма – мокро блестящее железо, да покрытые шапками химической пены лужи…
Мать в больнице, с другом запрещено встречаться, мастерская сгорела… Как жить? Сердце захлестнуло безнадегой. Он побрел к развалинам, бездумно, потерянно. У самого пепелища под ноги подвернулся закопченый жестяной бачок. Тимша поставил его «на попа», сел…
Минуты утекали одна за одной…
– Видишь, Кабан, я же знал, что этот гондон обязательно припрется!
Под тяжелыми ботинками отвратно заскрипело битое стекло, дорогу заступили до блевоты знакомые силуэты.
– Вас-то мне и надо! – прорычал Тимша поднимаясь. Освобожденный от мешковины топор косо взметнулся над плечом.
– Не спеши, брателло! – злобно прошипел Гарик. Рука бандита нырнула в карман. Левая, неповрежденная. Тускло блеснувшее железо отхаркнулось огненной вспышкой. Сломанной палкой треснул выстрел.
Бедро словно раскаленным прутом обожгло. Тимша вскрикнул, упал на колено.
– Думаешь, Гарик промазал? – злорадно поинтересовался бандит. – нет, брателло, я не мажу. Зачем спешить? Мы тебя будем убивать ме-едлен…
Гарик не договорил, обернулся на звук мотора – на пригорке, деловито помаргивая синими огнями, показался милицейский уазик и, бодро подпрыгивая на колдобинах, покатил к сгоревшему гаражу.
– Повезло тебе, урод, – сплюнул Кабан, – поживешь еще немного.
Бандиты по-крысиному метнулись за гаражи. Через несколько секунд рядом с Тимшей остановился УАЗ.
Хлопнула дверца, упакованный в бронежилет сержант, ласково поглаживая резиновую дубинку, остановился рядом с Тимшей.
– Ну и чего высиживаем?
Тимша, стиснув зубы, чтобы не охнуть от сверлящей ногу боли, поднялся.
– А что делать, коли гараж сгорел? Танцевать?
Сержант мельком глянул на угли, поморщился.
– Твой что ли?
– Друга. Мы тут вместе… – Тимша вздохнул, – а он еще не знает…
Сержант еще раз – уже внимательней – осмотрел пожарище.
– Повезло, что на отшибе – загорись соседний ряд, еще бы и виноваты остались… И все равно, уж больно аккуратно… Заявление сделали?
Тимша отрицательно мотнул головой.
– Только увидел.
Сержант покивал и, глянув на часы, предложил:
– Могу до райотдела подбросить.
Идти в милицию Тимше не хотелось. Особенно сейчас, когда по ноге кровь струится, а злость разве что не из ушей плещет.
– Не, домой пойду, а в милицию завтра, вместе с другом.
– Угу, – согласился милиционер, – это верно… а документ у тебя какой с собой есть?
Тимша залез во внутренний карман куртки, подал сержанту не сданный студенческий билет. К тому моменту дубинка из рук милиционера переместилась на пояс, уступив место не менее устрашающих размеров фонарю. Ослепительный для привыкших к ночному полумраку луч уперся в фотографию, потом скользнул по тимшиному лицу.
– Да, Сергей, – сказал сержант, возвращая студенческий. – Не повезло вам с другом… в отдел прямо с утра идите, чтобы опер завтра и осмотреть успел. А сейчас домой топай, да инструмент подбери, пригодится еще – Он движением головы указал на завалившийся в промоину топор.
– Добро, – кивнул Тимша и, скрывая хромоту, побрел прочь.
Топор занял место за поясом.
* * *
«А все равно троллейбусы не ходют, метро закрыто, в такси не содют…» Застрявший в серегиной памяти Высоцкий оказался как нельзя более к месту. В серегиной? Естественно, серегиной. Откуда бы знать Владимира Семеновича пареньку из шестнадцатого века? Тимша понял, что различать, где кончается его память, а начинается сергеева, становится все сложнее и сложнее.
Мимо, намеренно притормозив, проехал «извозчик». Увы, – недотумкал перед дорогой заначку потрясти… Семь километров пешком – полтора часа для здорового человека… Вся проблема в том, что с простреленной ногой считать себя здоровым немного затруднительно…
Семь километров, из них пять затяжного подъема… Бедро постепенно наливалось пульсирующей болью. Ставший ненужным топор оттягивал ремень штанов… нет, джинсов. Еще бы портами обозвал, пень доисторический!
Тимша невесело хмыкнул. Вжился, называется… из училища выгнали, заработка нет… зато врагов – хоть отбавляй. Хотя… какие враги? Гарик с Кабаном? Плевать на них – второй раз не подловят.
Кто еще? Шпана из скверика? Это не враги – сопляки. Таких не кулаком в лоб – ременной пряжкой по задницам! Жаль, сразу не додумался. Хотя, кто ж их просил под горячую руку попадать?
Впрочем, совесть Тимшу не мучила абсолютно. Вложил ума, как сумел, другой раз остерегутся к девкам-то непрошено под юбку лезть.
Неутоленная ярость по-прежнему требовала выхода. Лицо матери перед внутренним взором… распухшее от побоев, синюшное от гематом… Не-ет. Драчка в скверике – слишком жалкий заменитель настоящий мести.
Перевал остается позади, дорога, спускается вниз, к чаше старого города… ночной заморозок покрыл асфальт искрящейся в лунном свете ледяной коркой… иней на газонах… Тишина и безлюдье – дома не рискуют вылезти на обрывистый склон. Неровный перестук подметок катится впереди Тимши, оповещает всех желающих развлечся – слушайте! Идет подранок! Слабый и беззащитный! Ну!..
Нет, некому слушать – слева скала, справа обрыв… Подождем.
Дома понемногу смелеют, придвигаются ближе и ближе – пока старые, в два—три этажа, но уже с магазинами и дешевеньким неоном по фасаду… недолго терпеть осталось.
– Э-э! Чувак! Одолжи три рубля – на пиво не хватает.
Делано-хриплые, в расчете на испуг, голоса, гнусные рожи вынырнувшей из подворотни компании… как манна небесная.
– Проси больше: все равно на хрен посылать! – вызывающе предложил Тимша.
Компашка в десяток замызганных особей на миг оторопела: чтобы не крепкий мужик – хромой одинокий пацан… ночью! Вот так нагло? Ни в какие ворота!
– Тебе че, дитятко, жить надоело? – вожак, как и положено, пришел в себя первым. – Бабки гони, котлы-галты… Че там у тебя еще есть?
Тимша оценил вожака – коренастый, лет тридцати, мешковато сидящая неброская одежда вполне может скрывать качаную мускулатуру… хотя, нет – прилипшая к нижней губе «беломорина» в образ «качка» не вписывается. Остальные не в счет шушера, разве что кучей смелые… Крысы.
– Котлов нет, – честно признался Тимша, вспомнив закопченые казаны, в каких готовили уху на промысле. – А и будь они, не отдал бы.
Шестеро во главе с вожаком перекрыли дорогу, четверо нырнули за спину: чтобы не сбежал…
«Дурачье. Это кто ж драпать собирается?»
На честный кулачный бой нечего и рассчитывать… Топор чуть заметно толкнулся в бедро – просился в руки. Тимша уважил просьбу.
– Ну, подходь! – почти весело бросил он гоп-стопникам. – Кого первого крестить?
Налетчики отпрянули, но тут же, повинуясь нетерпеливому жесту коренастого, вернулись на место. Из-под курток появились бейсбольные биты. Коренастый выплюнул докуренный «бычок», губы растянуло гнусной усмешечкой. В правой руке блеснул нож-кастет.
– Крутой? – прошипел вожак. – Мы и крутых…
Он не договорил – зубы обнажились в крысином оскале, и тут же последовал прыжок…
Тимша едва сумел уклониться, пропуская мимо лица ощетинившийся железом кулак. По щеке просквозил ветерок. Для путевого замаха расстояния не хватало, но топорище таки врезалось в челюсть вожака.
«Отжевал свое…» – успел заметить Шабанов брызнувшее изо рта грабителя крошево, и тут в драку бросились остальные – озверелые, с дубьем в скрюченных злобой лапах.
Топор мелькал, сталкиваясь с битами, круша бандитские ребра, кто-то пронзительно верещал, кто-то матерился… Тимша чувствовал, как в душу вливается странный покой. Будто и не он махал насаженной на длинное ратовище железякой, а совсем незнакомый, пришедший ниоткуда парень. Жестокий и неумолимый… Кровь грохотала, заглушая прочие звуки, по голове и телу барабанил невесть когда начавшийся град… Тимшу это не волновало – он улыбался новому знанию: оказывается, уничтожать нечисть так же приятно, как строить лодки. Даже лучше – лодка-то для себя, а чистый город – для всех!
Град ударов понемногу стихал, но и тимшины руки налились каменной усталостью, а в мышцы при каждом взмахе, словно шильями тыкали… Хорошо хоть спину подпирала стена здания – и охлаждает, и сзади никто не нападет…
Припомнить, когда сумел к ней пробиться, Тимша не мог.
Да и не особенно стремился – удалось, и ладно…
«Ну, что же вы? Давай, подходь…» – Шабанов недоуменно остановился на полувзмахе, не сразу поняв, что драться уже не с кем.
На тротуаре лаково чернели кровавые лужи, в паре шагов недвижно лежали двое, вдалеке виднелись быстро удаляющиеся силуэты – кто-то кого-то тащил, окованные железом ботинки скрежетали по асфальту… Вожак, как и положено, крикнул:
– Мы еще встретимся!
Издалека крикнул – чтоб не догнали.
Шабанов не услышал – осматривался в поисках отрубленных голов и рук. «Ни одной! – Вяло шевельнулось удивление. – Неужели обухом молотил?»
Тимша толкнул одного из лежащих носком ботинка. Едва не упав – ноги подкашивались, отказываясь держать свинцом налитое тело. Налетчик негромко застонал, попытался отползти в тень. Второй меленько вздрогнул, под штанами начала расплываться вонючая лужа.
«Очухаются… – вяло подумал Тимша. – Крысу ухайдокать нелегко…»
Шабанов повернулся к ползущему.
«Не дергайся, добивать не буду!» – хотел сказать Тимша… слова застряли в глотке, на асфальт мокро шлепнулся кровавый сгусток.
«Тьфу на вас… вконец замотали!»
Злость и гнев ушли. Кружилась голова, не слушались руки. Даже топор вернулся за пояс лишь с четвертой попытки… Собрав уцелевшие крохи сил, Тимша сделал неверный шаг…
«Еще и гололед… ничо, потихоньку доплетусь», – подбодрил он себя. Верилось с трудом.
Город обступает со всех сторон, пустынный, сонный. До круглые сутки бурлящего центра еще с километр. Элита гуляет, а народ спит – ему завтра к станкам и прилавкам…
Из-за поворота, с визгом покрышек, вылетел «БМВ» – раздувшийся от спеси, сверкающий лаком. Магнитофон в салоне ревет взлетающим истребителем… Хамовато фыркнув выхлопом, автомобиль уносится вдаль, габаритные огни теряются в переливах реклам… Хозяева жизни…
Идти удается с трудом – напряжение быстро спадает, на его место приходит боль. Не дают вдохнуть треснувшие ребра, саднят порезы, кружится голова, мир застит розовой мутью… Добраться бы до квартиры…
Мысли, тягучие как намедни слышанное болеро Равеля, постоянно возвращаются к событиям прожитого дня…
«Двоих бандюков не стало… это хорошо. Зато по-прежнему есть Рогожа и коренастый вожак… и те, кто придет на смену Гарику… А кому прийти найдется – слишком много дерьма вокруг. Слишком много… Слишком.»
Подъезд встретил тишиной. Тишина воняла мочой и жареной рыбой. Лифт, кряхтя и жалуясь на мешающих спать полуночников, спустился, но подниматься отказался наотрез. Сколько бы Тимша ни жал на закопченые вандалами кнопки. Значит, пешком… со ступеньки на ступеньку… этаж за этажом…
– Шабанов? Ты?
Голос казался смутно знакомым, но кому он принадлежал, Тимша вспомнить не мог. И разглядеть окликнувшего тоже лампочка на площадке не горела.
Снова неприятности? Тимша оттолкнулся от перил, чтобы вновь, как в подворотне, ощутить за спиной прохладную надежность стены.
– К-хто?
– Да я это – Венька! – радостно сообщил приблизившийся голос и тут же сменил тон на озабоченный. – Ну ни фига себе! Ты что, в мясорубку попал?
– Вроде того, – согласился Тимша. – Помоги домой дойти.
Колени подогнулись, Шабанов повис на перилах.
Мир вернулся. Вместе с чашкой горячего кофе в ладонях, уютным креслом, бубнящим в углу телевизором… и потерянно сидящем на фанерном прадедовском чемодане Леушиным.
– Я из дома ушел, – печально сообщил Венька. – С папашкой вдребезги разругался и ушел. Думал, завтра шняку доделывать…
Конопатая физиономия олицетворяла вселенское уныние. Взбунтоваться против отца, хлопнуть дверью… и зачем? Чтобы узнать о сгоревшем гараже? Узнать, что все впустую?
Тимша собрался с силами и улыбнулся – Веньку стоило подбодрить… перед тем, как сказать главное.
– Ничо, мы еще не то что шняку – лодью построим! Однако, я о другом подумал…
