Текст книги "Ныне и присно"
Автор книги: Константин Мартынов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)
– Не нравится – иди босиком! – моментально отозвался Леушин. – Или здесь оставайся, мозговеда ждать.
Ждать Тимша не собирался. Еще как не собирался – Веньке пришлось изрядно напрягаться, чтобы не отстать от длинноногого приятеля. По крайней мере в троллейбус он влез стирая со лба пот и шумно отдуваясь.
– Еще больным прикидывался! – попенял Венька. – Носишься, как лось по тайге!
– Сгинь! – посоветовал Шабанов.
– Я бы и сгинул, да тебя жалко – пропадешь без меня! – не полез в карман за словом Леушин.
Тимша отмолчался.
Троллейбус неспешно полз по городу. Глядя на лихо проносящиеся мимо разномастные самобеглые телеги, Тимша давил испуганные охи – как не сталкиваются? Брали бы пример с их возницы – едет себе степенно, не торопясь… Может, даже чересчур не торопясь?
Тимше почудилось, что больничное начальство вот-вот опомнится и отрядит за ними погоню.
– Нас ловить не будут? – поделился он страхами с Венькой. – Может, вылезем и задворками, задворками…
Леушин насмешливо фыркнул.
– Кому это надо? Твое место уже другим занято… и головы докторские тоже. Хорошо, если в поликлинику вызовут.
«С глаз долой – из… головы вон? А еще, лекари! Нойд лопарский, и тот о излеченном не раз справится!» Тимша недоверчиво качнул головой, но спорить не стал – отвлекся на проплывающие за окном каменные домищи.
Странные чувства вызывало увиденое – ему бы пугаться, шарахаться, разинув рот и широко растопырив глаза, ан нет обступивший улицу город казался до боли знакомым, как укрытый за береговыми скалами умбский погост… родным казался, узнаваемым. Сейчас из-за деревьев вынырнет каменная фигура с указующе вытянутой вперед рукой… На высоком постаменте золотые буквы – «Ленин»…
Троллейбус миновал памятник, цепочку магазинов с кричащими вывесками и выкатился на открытое место с парком по правую руки и многоэтажной громадой – по левую.
– Остановка – площадь «Пять углов», – прогундосил скрытый динамик.
– Выходим! – пихнулся локтем Венька. – Надо ко мне заскочить.
Лязгнули закрываясь двери, троллейбус укатил дальше, оставив Тимшу в многолюдье спешащей куда-то толпы. Шабанов огляделся – люди равнодушно текут мимо. Тьма народу! Столько за всю жизнь не видел! И странные какие-то… Глаза пустые, никто не здоровается, не извиняется, ежели пихнет… словно не по городу идут – сквозь лес густой продираются.
Несущийся по тротуару поток выплеснул на Шабанова ярко накрашенную тетку на излете тех лет, что отделяют бабу от старухи. Смесь запахов пота и приторно-сладких духов окутала Тимшу душным до першения в горле облаком.
– Нашел место варежку раззявить, чукча немытая! – Вызверилась тетка. Брылястое лицо исказилось раздраженной гримасой, окончательно превратив женщину в старую каргу.
Тимша оторопело посторонился.
– У-у, наркоши! – бубнила карга удаляясь, – Наширяются и лазиют по городу! Житья от них не стало!
Шабанов обиженно посмотрел вслед – за что так-то? Ни человека не зная, ни дел его?
– Пошли! – дернул за рукав Леушин. – Неча внимание привлекать.
– Куда идти-то? – буркнул приходя в себя Тимша.
– Во-он туда! – беспечно махнул рукой Леушин. – Я за ДК Кирова живу, забыл что ли?
– Я много чего забыл…
– Ага, – виновато согласился Венька. – это верно…
Позади остались по-осеннему мрачный, забросанный опавшей листвой дворик, полутемный подъезд с исчирканными похабелью стенками… щелкнул отпираясь замок, Венька гостеприимно толкнул дверь:
– Заходи! Не боись, предки на работе, сеструха в институте.
Тимша почувствовал, как спадает, не отпускавшее с утра напряжение. И тут же, словно дождавшись подходящего момента, громко заурчало в животе.
– Жрать охота? – Венька хихикнул. – Значит, и впрям выздоровел. Не переживай – сейчас, в холодильнике чего-нито нашарим – мамка с утра готовила.
Нашарились котлеты и отварная вермишель, вскоре на газовой плите заскворчала сковорода. Ели молча. Леушин то и дело порывался что-то спросить, но откладывал, встречая суровую Тимшину сосредоточенность. Осмелел Венька, когда настала очередь чая.
– Ну, теперь рассказывай толком, кого это я из больницы к себе домой привез? – внезапно посерьезнев потребовал Леушин. – От Сереги-то у тебя одна рожа – а что за человек под ней и откуда столько про поморов знает, что-то не догоняю!
«И правда – выбраться помог, одежку принес… надо ответ держать…» Тимша вздохнул и принялся рассказывать – о погосте умбском, о провалах в памяти, мать к нойду пославших… и, скрепя сердце, о немчуре каянской, о набеге проспанном, молитве неведомо кем услышанной…
В любимой венькиной кружке забыто остывал дегтярно-черный настой. Глаза Леушина по-совиному округлились. Венька то кивал, то порывался вскочить, броситься за ему одному ведомыми подтверждениями… но оставался на месте, не желая прерывать затянувшуюся исповедь.
Наконец Шабанов замолк, рука помора задумчиво шевельнула чашку. Фарфор отозвался печальным звоном.
– Кру-у-то! – зачарованно выдохнул Леушин.
Несколько секунд тянулась пауза, потом Леушин встрепенулся:
– Стой! Мысля появилась – проверить надо!
Венька сорвался с места, юркнул в дальнюю комнату, донесся лихорадочный шелест книжных страниц.
– Нашел! – Леушин вернулся на кухню, победно размахивая тоненькой книжицей.
Книжка оказалась затрепанным учебником по истории родного края – по крайней мере так значилось на обложке.
– «…в 1589 году шведы разорили…..Ковду, Порью губу, Умбу…»
– В каком году? – недоуменно переспросил Шабанов. Семь тысяч девяносто восьмой на дворе!.. Был…
– А я про что?! – обрадовано затараторил Венька. – Ты на дату внимания не обращай – потом объясню![15]15
До реформы Петра I счет лет на Руси велся от Сотворения мира, а год начинался с 1 сентября. Таким образом Весайнен пришел в Порью губу в начале сентября 7098 (1589) года.
[Закрыть] Дело в другом. Ты что-нибудь о наследственной памяти слышал?
Тимофей хотел отрицательно мотнуть головой, но Венька не нуждался в ответе:
– Впрочем, что это я? Значит так – что человек запомнил, чему научился, передается потомкам в виде спящей памяти. Понимаешь?
– Понять-то можно… – буркнул Шабанов, – поверить…
– Поверишь, куда денешься! В общем, все, что спит, имеет тенденцию просыпаться… оно и проснулось.
– И кто же я по-твоему? Морок этого самого Сереги?
Тимша сердито отпихнул чашку. По цветастой клеенке растеклась золотисто-коричневая лужица. Леушин невольно вздрогнул, однако язык работал независимо от чувства самосохранения:
– Смотря, чья память доминирует. Твой случай самый паршивый – практически ты… как там тебя зовут? Тимофей? И получается, что ты, Тима, Серегу со света сжил… и тело его занял.
Последние слова Леушин бросил жестко. Как выстрелил. На миг Тимше стало не по себе.
– Я что, просил? – неловко попытался оправдаться он, и память безжалостно ответила: «Да, просил. Молил!»
«И вымолил…»
– Жив твой Серега… – признался Тимша. – Я его, когда в первый раз услышал, за беса принял…
Леушин остро взглянул в глаза Шабанова, словно хотел отыскать в них затаившегося друга… пауза тянулась… тянулась… Тимша поежился.
– Ну… может быть, – уклончиво согласился Леушин.
Разговор сам собой заглох, воцарилась гнетущая тишина. Каждый, похоже, думал о своем.
О чем думал Леушин, Тимша мог догадаться. Мог, но не хотел – хватало других проблем.
– Сколько, говоришь, лет прошло? – переспросил он.
– Больше четырехсот…
Четыреста лет… от ровесников не то что живых – могил не осталось! Боль, кровь, сгоревшие монастыри, обезлюдевшие погосты – короткая строчка в тоненькой всеми забытой книжице… четыреста лет! Бездна!
Сердце ударило кузнечным молотом. Раз, другой, третий… Все громче и громче. До боли, до крика.
В такт ударам закачались стены, кухонный пол расколола извилистая трещина.
– Эт-то еще что? – пролепетал вмиг побелевший Венька… Ответа Шабанов не нашел. Да и некогда было искать.
Края разлома стремительно раздвинулись, из заполнившей пролом пустоты дохнуло могильным холодом. Тимша вскочил, отчаянно взмахнул руками, почувствовав, как сухим песком осыпаются под ногами мгновение назад прочнейшие доски…
Он сумел извернуться в падении, ногти скрежетнули по мелькающей перед лицом стене… всего-лишь скрежетнули.
Стены раздались, ушли в непроглядную тьму, высоко над головой стремительно уменьшался изломанный световой росчерк. Вскоре исчез и он.
* * *
Его несло в черноте. Кружило, бросало из стороны в сторону. Он задыхался, хрипел, рвал стянувшую горло рубаху… Грохот сердца заглушал все прочие звуки. Да и звучало ли что нибуль, кроме него?
Далеко не сразу Тимофей осознал, что полет сквозь Ничто окончен. Чернота впереди протаяла сизой кисеей сумерек, мутной пленкой отделивших Тимшу от окружающего мира. И наступила тишина.
«Куда ныне-то занесло?» – смятенно подумал, он.
Ответ прятался за пленкой сумерек. Тимша напрягся, навалился всем телом…
Горящие ладони, боль в натруженной пояснице, клокочущий в легких воздух…
Горизонт чуть раздвинулся – ровно настолько, чтобы увидеть влажные доски бортовой обшивки… Размеренный плеск, скрип трущегося о уключину весла…
«Никак теловладелец прибыл? – язвительный Серегин голос прозвучал отчетливо, как никогда ранее. – Полюбоваться заявился, или меня на веслах сменить?»
Сумерки откатывались – на расстоянии вытянутой руки мерно сгибалась и разгибалась обнаженная мужская спина. Поперек спины вздувались длинные багрово-фиолетовые рубцы.
– Заборщиков?! – узнавающе ахнул Тимша.
«Не жалеют плетей чухонцы,[16]16
Чухонцы – карело—финское население окрестностей Петербурга. Также пренебрежительное именование финнов вообще.
[Закрыть] – прокомментировал Сергей, – домой торопятся.»
Круг света раздвинулся еще на пару шагов, стал виден кормщик – бородатый квадратнолицый каянец в промасленной кожаной лопати. Широкая ладонь уверенно лежала на румпеле. Тяжелая, как могильное надгробие.
«В полон уводят…» – тоскливо заныло тимшино сердце. «Всяко не на дискотеку пригласили!» – брызнул ядом Сергей. Сарказм бурлил, готовой перехлестнуть через край брагой, грозил выплеснуться на захватчиков, разрушить и без того хрупкую грань, отделявшую пленников от смерти…
«Ты это… потише, а?» – промямлил Тимша.
«В штаны наложил? – зло громыхнул Сергей. – Жить хочется? Тогда на хрен приперся? Здесь на жизнь не подают!»
Мир на мгновение обрел запредельную четкость, небо расплескалось небывалой синевой, ослепительно полыхнул закат, пронзительно закричали сопровождавшие иолу чайки…
Коротко свистнув, обрушился кнут. Граненый кончик раскаленным прутом врезался в спину. Тимша рванулся, выгибаясь в тщетной попытке уйти от второго удара… впившаяся в живот цепь снова швырнула на банку.
– Оп-пять спишь? – по-змеиному прошипел надсмотрщик. Тимша сжался в комок, отступил вглубь. Спасительная темнота мягко окутала тело, защищая от боли.
«Не понравилось? – «удивился» Сергей. – Мне тоже кое-что не по вкусу… Набег проспал ты, а благодарить почему—то меня норовят!»
Слова брызнули в лицо, кислотой прожгли кожу. Тимша отпрянул. Тьма сгустилась еще больше, режущий душу голос начал глохнуть, кутаясь в туман столетий.
«Стой! – яростно взревел Сергей. – Куда?! Верни мое тело, гад!»
«Я же не нарочно!» – с надрывом выкрикнул Тимша.
Сергей помолчал, затем издалека, словно вспышка ярости исчерпала силы, донеслось уталое:
«Не нарочно… А то я не знаю, как ты у бога вторую жизнь клянчил…»
Голос затихал, терялся в густеющей темноте. Соединявшая с шестнадцатым столетием нить истончилась и лопнула. Остались клубящаяся тьма и головокружительное ощущение полета…
* * *
Пролом брезгливо отхаркнул Тимшу обратно на залитую электрическим светом Венькину кухню. Медленно, С неприятным хрустом встали на место доски пола. Через мгновение ничто не напоминало о пережитом кошмаре.
Забытая на краю стола чашка покачнулась и упала, куропачьей стаей брызнули осколки, ручеек давно остывшего чая побежал к тимшиным ногам. Тимша неловко пошевелился и застонал – спину пронзило острой болью.
Венька осторожно, словно боясь вспугнуть, обошел вокруг Шабанова.
– Ну ни хрена себе! – пробормотал он, оказавшись позади. – Это как… чем? Кто?!
– Кнутом, – разлепил спекшиеся губы Тимша, – немчура клятая…
Физиономия Веньки отразила смешанный с ужасом восторг. – Ты уходил… домой? – жадно выдохнул он. – Что видел?
С кем говорил?
– Яхт каянский видел, – с горечью сообщил Тимша. – И Сергея на веслах… в моем теле.
– Оба-на! Я о таком и не думал! – Леушин сел на край стола, глаза сияли азартом, как у почуявшего мышь кота. – Знаешь, Тимофей, что это означает?! Не тривиальную память родовую, нет! Родовую машину времени! Обмен разумов! Ух-х… Шекли отдыхает! Исследовать бы тебя, узнать, как такое удалось…
Опять заумь. Шекли какое-то..
– Хватит языком—то молоть! – буркнул Тимша. – Лучше бы тряпицу чистую принес, спину протереть загнить может…
– Ой! Забыл! Ну-ка, рубаху задери!
Тимша послушался. Венька подозрительно замолк, потом осторожно коснулся Тимшиной спины кончиками пальцев…
– Тряпицу? Оно конечно… – Странно протянул Венька, но в комнату сходил и бинт в аптечке отыскал.
– А зачем она тебе нужна?
Дурацкий вопрос. Видно, задохлик никогда кнута не пробовал! Тимша закусил губу, повел плечами, заставляя рану вскрыться – иначе грязь не вычистишь… боль не пришла.
Он недоуменно воззрился на Леушина – Венька стоял, зажав под мышкой настольное бритвенное зеркало.
– И я о том… – заметил Леушин. – Пошли, в ванной второе зеркало есть. Сам глянешь.
Тимша пошел и глянул – от шрама осталась узкая бледная полоска, и что-то говорило ему, к утру исчезнет и она…
Видимо, объем свалившейся на Тимшину голову информации превысил критическую величину – медведем навалилась усталость, неудержимо потянуло в сон.
– Пойду-ка я… – протянул Шабанов зевая, – мать сегодня во вторую смену, скоро домой вернется…
Тимша не заметил, как полыхнули надеждой глаза Веньки. – Светлане Борисовне – наше почтение! – с притворным раболепием пропел тот – ну не любила Веньку Серегина мать, что уж тут поделаешь?
– Ладно, передам, – рассеянно ответил Шабанов.
Тимшин силуэт давно скрылся за поворотом улицы, а Леушин по-прежнему стоял, прижавшись носом к оконному стеклу.
– Не-е, не навсегда… вернется Серый, куда денется! – убежденно сказал он много позже. – Не забыть бы утречком за обормотом средневековым зайти – ему-то хабза по барабану, а Серегу потом отчислят.
* * *
Дни тянулись, как обоз из далекой Московии – до муторности неспешно. Сентябрь перевалил за середину, усыпая город ворохами опавшей листвы, а Тимша все никак не мог не то что вжиться в новый для себя мир – поверить в его реальность… непонятную и, во многом, неприятную. Как переполненные самобеглые повозки, на коих с Венькой в «хабзу» добирались…
Троллейбус вильнул, обходя нагло раскоряченный у обочины шикарный автомобиль. Пассажиров мотнуло, послышались раздраженные окрики придавленных, идущий вдоль окна поручень больно врезался в Тимшину грудь.
– Какого хрена?! – возмущенно гаркнули за спиной. – Не дрова везешь!
Ни прощенья попросить за вогнанный в ребра локоть, ни хотя бы пошутить насчет шального извозчика… Тимша повернулся, прикрыв ноющий от удара бок.
– Тебе че, места мало? – тут же недобро поинтересовался хозяин острого локтя. – В такси ездий!
Ровно кобеля цепного потревожил. И не отповедаешь – последнее дело от старших отругиваться.
– Шел бы ты, дядя… – посоветовал стоявший пообочь Леушин. – Задолбал уже своей простотой!
«Кто за язык тянул? Теперь без драки точно не обойтись!» Тимша смерил взглядом мужика – раза в полтора здоровее нахально выпятившего тщедушную грудь Веньки.
– Ну, щенок… – угрожающе просипел мужик, буровя Леушина выкаченными буркалами. – Я ж тебя сейчас!..
– Что «ты ж его»? – неласково спросил Тимша, встряв меж Венькой и мужиком. – Как это у вас… отвали, понял?
Почуяв назревавшую грозу, доселе монолитная – палец не просунешь! – толпа отпрянула. Задняя площадка мгновенно обезлюдела. Мужик, сообразив что оказался один против двух несомненых «отморозков», творожисто побледнел.
– Хулиганье! Милиции на вас нет! – взвизгнул он.
Венька почувствовал себя в безопасности.
– Бу-у! – дурашливо крикнул он и показал мужику «козу». Детина ввинтился в толпу. Оказавшаяся на его пути бабка окинула всех троих неприязненным взглядом. Ярко накрашенные морщинистые губы брезгливо поджались.
– Вечно с тобой во что-нибудь да влипнешь! – попенял Шабанову Венька. – Вежливей надо быть, молодой человек!
Тимша задохнулся от возмущения и сердито уставился в окно – в следующий раз пусть этот мелкий нахал сам выпутывается.
Троллейбус катился с перевала, за окном голубело озеро. На дальнем берегу угрюмо серел покатый скальный взлобок. Там, в окружении зенитных орудий, высилась гигантская каменная фигура воина – защитника Заполярья, как объяснил все тот же Венька…
– Кстати, знаешь, почему Алеша лицом к заливу стоит? словно почуяв, что о нем вспомнили, заговорщицким шепотом спросил Леушин. Остренький подбородок указал на монумент.
«Чего тут не понять? Каянь в той стороне, откуда еще немчуру ждать?» – мысленно огрызнулся Тимша, вслух же односложно буркнул. – Ну?
– На бардак местный смотреть не хочет! – хихикнул Венька.
Вдоль дороги, один за одним сверкали красками рекламные щиты – на ближайшем загорелая грудастая девица бесстыдно выставляла на показ прозрачное кружевное белье.
Тимша мысленно сплюнул и отвернулся.
Хабза, или, если угодно, «профессиональный лицей», не поражала ни новизной, ни красотой. В узких крашеных блеклосиней краской коридорах отчетливо пахло пивом и, благодаря студенткам торгового отделения, дешевой косметикой. За болотного цвета железными дверями скрывались тесные кабинеты с рядами обшарпанных парт и учебными плакатами на стенах.
– Итак, кто мне толком объяснит, чем отличается инжекторная система впрыска от привычной карбюраторной? – преподаватель автодела Степан Сергеевич Барский, он же «эСэС», он же «мастак», обвел класс суровым взглядом. – К примеру, ты, Шабанов. Поделись знаниями с аудиторией!
Тимша медленно встал и непонимающе уставился на мастера – Серегина память просыпаться отказывалась.
– Каюк! – горестно прошептал Леушин. – Сейчас эСэС его живьем слопает!
– Ну что же ты, Сергей? – ядовито продолжил Барский. Уличные подвиги остатков разума лишили?
Да что они, сговорились? Не на ком больше злость сорвать?! Тимша молча бросил в кожаную торбу лежащую на парте тетрадь и, не обращая внимания на вопль Барского: «Шабанов! Немедленно вернись!», вышел из кабинета. Гулко хлопнула дверь.
– Зря вы так, Степан Сергеевич! – не выдержал Леушин. Эти бандюки весь район в страхе держали!
– Мне плевать, кто там кого и за что держит! – взорвался мастер. – Я любителей поножовщины учить не собираюсь! Так и директору сказал!
– А вы что молчите? – Венька повернулся к сокурсникам. – Или Воробью никогда не попадались?!
Сокурсники виновато отводили глаза – ссориться с мастаком никому не хотелось – себе дороже выйдет…
Так, да? Три года вместе, а оказалось чужие! На глаза навернулись злые слезы… «Хрен с ними! Переживем!» Сумка с учебниками легко вспорхнула на плечо.
– Ну и молчите, жополизы! Прощевай… эСэС!
Увернувшись от карающей длани мастера, Леушин выскользнул за дверь. В конце коридора маячила спина Шабанова.
– Серега! Подожди, я с тобой!
Венька побежал, оставив далеко позади выскочившего следом Барского.
Скамейка в парке еще не просохла после брызнувшего из пробегавшей мимо тучки дождя – сидеть сыро, а стоять глупо. Друзья взгромоздились на спинку, беззастенчиво попирая кроссовками сиденье. Отвратительно теплое пиво тщилось успокоить разгулявшиеся нервы.
– Хватит давиться, – посочувствовал Венька. – Лучше бичу отдай – видишь, мается.
Неопрятный, склизкий, как размоченное мыло, мужичонка топтался неподалеку, делая вид, будто темного стекла бутылка ему вовсе не интересна… но опухшие глазенки злобно высматривали возможных конкурентов. Тимша невольно передернулся.
– Так ведь не обязательно из рук в руки, – заметил Тимшины переживания Венька. – Ты бутылку на землю поставь и отойди – до пяти сосчитать не успеешь, как она исчезнет. Заодно с бичом. Во где фокус – Копперфильд нервно курит в сторонке!
Кто такой Копперфильд Тимша переспрашивать не стал по прозвищу ясно, что немчура.
– Почто за мной поперся? – вместо этого буркнул он. Неладно учебу-то бросать, ежели ума на нее хватает.
– Так ведь что-то бросать все равно надо! – легкомысленно пожал плечами Венька. – Либо учебу, либо друга…
Тимша почувствовал, как в носу подозрительно защипало.
– Серега тебе друг, а меня Тимофеем зовут, – таки напомнил он.
– Главное, что Шабанов… – рассеянно отмахнулся Венька. – Погоди, погоди… опять важная мысля наклевывается…
Леушин погрузился в прострацию. Тимша решил не мешать.
Ожидание затягивалось.
– Пожалуй, я тебя и звать буду Шабановым, – сообщил Венька результат размышлений. – Во избежание путаницы. А то развелось вас – черт ногу сломит!
– Балабол! – беззлобно ругнулся Тимша. – Лучше скажи, что делать будем? Зима на носу, семью чем кормить?
– У тебя ж мать работает! – не понял вопроса Венька.
– Вот-вот! Мать горбатиться будет, а здоровый парень на печи лежать? Может у вас так и принято, а я к другому приучен.
Венька озадаченно почесал в затылке.
– Ну, не знаю… в гаражах поспрошать – ремонтникам помощники всегда нужны… тока платят они паршиво… или на авторынок, запчасти продавать – полторы сотни в день и обед за счет хозяина. Больше трех штук в месяц получается.
– Барышничать? – с сомнением протянул Тимша. – А «три штуки» это много?
– Мы больше за квартиру платим, – честно признался Леушин. – Маловато, конечно… Давай, что другое придумаем… Ягоды собирать? Норвеги за бруснику денег не жалеют!
– На море живем! – твердо заявил Тимша. – Рыбу здесь спокон веку ловили.
– Раньше рыбу ловили, а нынче рыбаков! – хмыкнул Венька. – Есть такая срань – квота на прибрежное рыболовство право на лов, то есть – так ее в начале года всю выкупили.
– Постой, – оторопело перебил Тимша. – Кому за право лова платить? Морскому царю?!
– Не морскому – московскому! – хихикнул Венька.
– Ну нет! – решительно заявил Тимша. – Наловлю, пусть свою десятину берет, а до тех пор ко мне не лезь!
– Как скажешь, – покладисто согласился Леушин. – Но потом не говори, что не предупреждали!
– Скажу, что надо лодку шить и снасти покупать, – отрезал Тимша. – Прямо сейчас и займемся… у тебя деньги на «книжке» еще остались?
Мотоцикл сиротливо жался к стене гаража, понемногу зарастая пылью и паутиной – в центре, на расчерченном мелом плазе, янтарным скелетом горбились рамки шпангоутов. За добротно сколоченным верстаком, по колени в пахнущих смолой стружках, вжикал рубанком Тимша. У порога, с выражением вселенской скорби на конопатом лице, теребил обрывок пенькового каната Леушин.
– Слышь, Тимофей! – воззвал он страдальчески. – Давай монтажной пены купим! На кой нам пакля? Век новых технологий на дворе, а мы, как в твоей родном шестнадцатом!
– Тереби, тереби, – хмуро ответствовал Тимша. – Шняка, она живая, а ты к ней с химией!
Леушин горестно продолжил трудиться, попутно изобретая соответствующие нынешнему веку усовершенствования. Тимша насмешливо косился на приятеля – чем бы дитя не тешилось…
Плавные движения рубанка помогали успокоиться, привести мысли в порядок…
Лодку шить – дело нехитрое… если не впервой. До сих пор Тимше лишь смотреть приходилось, да на подхвате у отца шустрить – «подай то, подай се»! Хорошо хоть бревна на доски распускать не надо – готовые продают, а то бы намучился… дня три еще займет…
Мысли перекинулись на снаряжение – шнур для яруса куплен – поводки-форшни заготовить и в море, за треской… под парусом…
Тень улыбки тронула плотно сжатые губы – шитый из подушечного тика парус радовал глаз по—цыплячьи желтым цветом. Светлана Борисовна два дня без отдыха швейной машинкой стрекотала, хоть и недовольна была затеей, как никто другой.
– Без диплома нынче и в дворники не возьмут, – бурчала она, вдевая в иголку ярко-красную – для нарядности – нить. – Хватит блажить, в лицей иди, последний год ведь!
– Ну не могу я сейчас учиться! – пряча глаза отнекивался Тимша. – Голова словно ватой набита, что знал, позабыл.
Машинка стрекотала и стрекотала, заполняя возникшую в разговоре паузу.
– Может, с врачами поговорить?
«Ага, поговоришь с ними… Прав Леушин – засадят в «дурку» до конца жизни!»
– Говорил я… – соврал Тимша. – Обещали, со временем восстановится…
И снова долгая пауза. Опустела шпулька, на ее место со щелчком встала другая.
– Заходила я в лицей, – со вздохом призналась Светлана Борисовна. – Обещали отпуск академический дать – по болезни… ну нельзя жить без образования! Нельзя!
– Нельзя, – печально соглашался Тимша, а перед глазами, рассыпая вокруг отраженное солнце, вздымались волны. Пузато выгибался наполненный ветром парус, билась в шняке не желавшая умирать рыба…
– Че, мужики, никак пароход строите? – пьяновато-развязный голос пинком вышиб овладевшие Тимшей мечты. – Круто!
Тимша неспешно отложил рубанок. Хмуро сощуренные глаза поднялись на гостя.
У распахнутых гаражных ворот стоял мужик лет тридцати с небольшим. Неприятный мужик: серые клетчатые штаны сползли с вислого брюха. Темно-зеленая рубаха не по-осеннему расстегнута, кучерявится черным волосом грудь. На сально блестящих вывороченных губах играет паскудная усмешка…
Венька как-то незаметно сместился вглубь гаража – поближе к лежащим у стены брусьям. Тимша насторожился, но спешить с выводами не стал.
– Строим, – мирно согласился он. – Как не строить? Помор без лодки – не помор. Не то что девки – козы засмеют!
Мужик гыгыкнул, по-хозяйски вошел в гараж. Мосластая ручища пошатала собранный на плазе набор…
Тимша болезненно дернул щекой.
– Не надо трогать, – попросил он. – покосится, потом не лодка – корыто выйдет!
– А ты делай крепче! – хмыкнул мужик, ручища снова легла на будущую шняку. – Чего на соплях лепить?
Тимша не выдержал – ноги в один прыжок вынесли из-за верстака, заставили вклиниться между громилой и набором.
– Отойди, дядя, добром прошу! – жестко повторил он. – Нехорошо чужой труд поганить!
– Что-о? Ты меня учить вздумал? – удивился пьяный жлоб. Заросшая шерстью грудь вызывающе выпятилась. – Да я тебя сам научу! Вежливости!
Дожидаться предсказуемого продолжения Тимша не стал кулак стер усмешку с физиономии громилы… Детина пошатнулся, но устоял. На физиономии незваного гостя поочередно сменились оторопь, злоба и дикая радость.
– Ну все, – удовлетворенно объявил он, сгребая в горсть ворот Тимшиной рубахи. – Ты сам напросился!
Громадный кулак медленно, предвкушающе оттянулся аж за плечо…
Сухой деревянный треск прозвучал как нельзя более кстати. Глаза детины съехались к переносице, он громко икнул. Обмякшее тело стекло к Тимшиным ногам. Позади громилы обнаружился Венька с обломком любовно обструганного Тимшей бруса.
– Все бы тебе добро на говно переводить! – попенял ему Тимша, скрывая, что душу окатило горячей волной дружеской приязни. – Неужто чего другого ухватить не мог?
– Я и не подумал – схватил что под руку попалось, – виновато признался Леушин.
– Думать полезно, – наставительно заметил Тимша. – От насморка помогает!
– Это как? – широко распахнул глаза Венька.
– Коли дум в голове много – соплям места не достает.
Шутки шутками, а рабочий настрой ухарь приблудный сбил начисто. Тимша сердито сбросил фартук, на пару с Венькой вытащил не спешившего приходить в сознание гостенька за ворота. Дверь гаража захлопнулась.
– Пошли, пивка тяпнем, раз такое дело! – жизнерадостно предложил Леушин.
Физономия Веньки лучилась довольством избавление от пеньковых мучений затмило даже увенчанный дракой визит. Тимша подумал и согласился.
Вытащенный из гаража ухарь повернулся на бок и, подложив кулак по щеку, оглушительно захрапел.
* * *
– Бабьим летом, пиво пить на природе хорошо – по домам сидеть и за зиму надоест.
Венька крутанул пробку двухлитрового пластикового баллона, подхватил языком брызнувшую пену.
– Ты ж вроде не пил? – с сомнением протянул Шабанов.
– С кем поведешься… – хихикнул Венька и с треском оторвал от вяленого ерша изрядный кус. – На, погрызи! Хороший ершик!
Неопытный взгляд вряд ли отличит морского ерша от камбалы, но северянину достаточно увидеть лишенную ржавых пятен спину, чтобы сглотнуть слюну, как наяву ощутив во рту нежный тающий вкус нехитрой закуски.
– Ране такую мелкоту по отливу руками собирали! – проворчал Тимша, – а ныне четыре тыщи за пуд в магазине ломят! Дороже золота ершик! Ровно и не на Мурмане живете!
– Угадили залив вусмерть, – безропотно согласился Венька, – а нефтяной терминал построят – о рыбе совсем забудем!
Тимша вспомнил, как на днях подходил к берегу – черную липкую гадость хоть лопатой греби.
– Зачем? – с тоской спросил он.
– Рыночные отношения… – пожал плечами Венька – нефть это деньги… О-очень большие деньги! А экология – это расходы. Плевать нефтяным боссам на нашу экологию – у них семьи за «бугром» живут… Судовладельцы тоже хороши – за откачку льял[17]17
Льялы – цистерны для сбора трюмных и сточно—фекальных вод.
[Закрыть] порту платить надо – не проще ли ночью за борт откатать? Вот и живем, как на помойке.
– Куда ж посадник смотрит? – грозно спросил Шабанов.
– Это мэр что-ли? Да что он может? Казна-то пустая! Ему нефть – как манна небесная. А насчет льял – поди докажи!
Тимша выругался – грубо, за такую брань на промысле и по губам дать могли. А как не выругаться? Ну не получалось отдыха, хоть тресни!
– Пошли на Семеновское – что-то окунуться захотелось, предложил он Леушину.
– Не май месяц – в озеро лезть! – возразил Венька, но послушно поплелся следом за Шабановым.
У озера, как ни странно, было по-летнему многолюдно, однаконаметанный Венькин глаз мгновенно отыскал укрытую за кустами свободную полянку.
– Ты окунись, если уж приперло, а я лучше на солнышке погреюсь, – страдальчески кряхтя Венька опустился на покато выступавший из земли валун. – Что-то спина болит, видно продуло, пока твою пеньку трепал…
Тимша понимающе хмыкнул, принялся было раздеваться… на краю полянки возникла парочка девчушек лет одиннадцати от роду.
– Отдыхаете, мальчики? – вкрадчиво мурлыкнула одна из них – тощенькая, в цветастом шелковом платьице, с распущенными по плечам золотисто-соломенными волосиками.
Тимша густо покраснел, потянул обратно спущенные до колен штаны.
– Вам чего, деточки? – лениво спросил Венька.
– Можем помочь расслабиться, – не обижаясь на обращение, – пояснила вторая – брюнеточка в клешеных брючках и коротенькой оголявшей пупок маечке. – По двести рублей с носа, если без извращений…
– Не понял… – Тимша недоуменно нахмурил лоб.
Блондиночка хихикнула и, вместо ответа, задрала подол, бесстыже выставив на обозрение безволосый еще лобок – трусиков она не носила.
– Чего тут не понять, мальчики? – ласково пропела она. – Нам на сникерсы не хватает!
В мозгу Тимши щелкнула, срываясь со стопора, невидимая пружина. Он побелел, став похожим на мертвеца.
– Ах ты ж мокрощелка! – взревел Шабанов и, одним рывком выдернув из шлевок ремень, хлестанул соплячку по тощим ягодицам.
