Текст книги "Ныне и присно"
Автор книги: Константин Мартынов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)
Матул сказал, Панаярви ни с чем не спутаешь – будто мечом в скале просечено. Не озеро – затопленное ущелье… А за озером Русь начинается… РУСЬ!
Шабанов очередной раз высунулся из полога – проверить не сбился ли с курса. Дело шло к полудню – небо утратило ночную черноту, посерело, звезды потускнели – Полярная не столько видна, сколько угадывается… скорее бы темнота – с нею как-то спокойнее…
Ему полегчало, хотя любое мало-мальски резкое движение грозило потерей сознания. Дремал, что называется «вполглаза», изредка покрикивал на оленей. Впрочем особо подгонять нужды не было – и без того впряженный в кережу бык тянул что есть мочи, время от времени срываясь на галоп.
Сергей далеко не сразу уяснил причину оленьей резвости, а уяснив крепко выругался – за деревьями мелькали серые тени. И нетрудно было догадаться, кому они принадлежат.
– Пещерку бы какую найти, – пробормотал он. – Или теснину… чтоб с одной стороны лезли. Тогда отобьюсь…
Хорей прошелся по оленьей спине, хотя бык в понукании не нуждался. Кережа неслась, подобно торпедному катеру, скрежеща днищем по вспоротому насту и подлетая на застругах. Как назло, сопки отступили к горизонту, под снежным одеялом легко угадывалось замерзшее болото.
Последний чахлый лесок остался позади, волчья стая, уже не скрываясь, бросилась к кереже. Полтора десятка толстошеих рычащих тварей.
Олени обезумели. Бык завизжал, рванулся прочь. Кережа опрокинулась. Сергея выбросило далеко в сторону, копье воткнулось в снег, едва не вывернув руку. Бежавшая на привязи важенка запуталась в ремнях, прокатилась по кереже, разнося в щепки мерзлое дерево. Упряжная лямка лопнула, бык, высоко вскидывая рогатую голову, умчался вдаль. Волки его не преследовали – хватало оставшейся добычи.
Сразу трое зверей вонзили клыки в не успевшую подняться важенку – двое рвали живот и загривок, один вцепился в глотку. Олениха кричала, как ребенок, надрывно, не переставая.
Шабанов вскочил… и встретился взглядом с замершим напротив зверем. Копье торчало из снега в полудюжине шагов. Достать нечего и пытаться.
– Ну иди сюда, тварь! – оскал Сергея ни в чем не уступал волчьему. Нож подрагивал в слегка отставленной руке. Иди, гаденыш…
Волк зарычал, но с места не сдвинулся. Сергей почуствовал неладное, даже попробовал развернуться… тяжелый удар в спину бросил на колени. Вершковые клыки рванули плечо. В ту же секунду прыгнул стоявший перед Шабановым зверь.
Сергей покатился по снегу, беспорядочно нанося удары. Сжавшие плечо тиски ослабли, над болотом разнесся предсмертный визг. Следующим перекатом Шабанов подмял второго. Волчьи челюсти клацнули рядом со щекой, из пасти дохнуло невыносимым смрадом.
– Зубы надо чистить, урод! – прохрипел Сергей. Нож легко вспорол мягкое брюхо, прошелся от паха до грудины.
Подняться Шабанову не дали – место убитых тотчас заняла вторая пара.
Толстая малица спасала от ран, но зверье быстро превращало ее в лохмотья. Казалось, еще немного, и волки смогут торжествовать… Казалось.
По снегу, пятная белизну кровью, бьющимися в агонии телами, клочьями шкур и дымящимися на морозе внутренностями, катился рычащий и визжащий клубок. Никогда еще стае не приходилось сталкиваться с таким врагом. Отступать стая не любила и не умела. Даже медведи уступали дорогу хозяевам тундры… на сей раз стае не повезло.
Первым это понял вожак.
Клубок распался. Волки отступили к оленьей туше, готовые до последнего защищать добычу. Враг поднялся на ноги. Назвать его человеком сейчас не решился и соплеменник – не бывает у людей такого оскала, такой жажды убивать в налитых кровью глазах!
Сергей хрипло усмехнулся, вызывающе махнул ножом. Волки попятились.
– Пшли вон! – надменно посоветовал Шабанов и неторопливо двинулся к оленю.
Стая оглянулась на вожака – ему решать, стоит ли связываться с жутким чудовищем. Вожак был умен и предпочел сохранить поредевшую стаю. Лишь самый молодой, перед тем как отбежать, торопливо полоснул клыками еще теплую оленью тушу. Глотать вырванный кус ему пришлось на бегу.
От кережи мало что осталось, зато лыжи каким-то чудом уцелели. И киса с припасами тоже – зачем волкам строганина, когда рядом свежак?
Сергей выплюнул застрявший в зубах клок волчьей шерсти. Неужели тоже кусался? Может быть… Взгляд упал на сидящую в отдалении стаю. Шабанов погрозил кулаком. Волки демонстративно отвернулись.
– Гады! Ну, гады! – цедил сквозь зубы Сергей. – Нашли на кого охотиться! Куда я теперь без оленей?
То, что бык спасся, ситуацию не меняло – где его теперь искать? Шабанов сожалеюще посмотрел на убитую важенку – мясо даром пропадает! Была бы цела кережа…
Кусок еще дымящего на морозе окорока занял свое место в кисе, ремни лыж плотно обхватили тобурки. Несколько пробных шагов – до копья… хорошие лыжи, скользят прекрасно, отдачи никакой… умеют делать предки… Ладонь сомкнулась на копейном древке. Волки насторожились.
«Живите, поганцы, делать мне больше нечего, как за вами гоняться!» Сергей отыскал взглядом Полярную звезду, вздохнул и широким скользящим шагом двинулся на северо-восток.
Волки не подходили к добыче, пока страшный человек не скрылся за горизонтом.
* * *
Шаг – метр, еще шаг – еще метр. Тысяча шагов – верста. До Кандалакши три с половиной сотни верст, как ворона летит. Начать считать? Нереально – удержать бы верный курс…
Лохмотья малицы полощутся на ветру, холод забирается в прорехи, сковывает усталое тело… Боль от укусов наслаивается на боль ноющих от холода полузаживших ран, руки онемели – как тогда, на сосне…
Сергей не помнит, что такое ночевка: забытье – короткое, чтобы не застыло разогретое движением тело, и снова в путь. Иногда мозг отключается, тогда Шабанов спит на ходу.
Еда? Кажется он ел. По крайней мере киса становилась все тоньше и тоньше. И все тяжелее и тяжелее. Хотелось бросить и кису, и намозолившее руки копье. Не бросал – скорее всего, просто забыл, как это делается.
За спиной осталось узкое длинное ущелье. Было ли на его дне озеро, Шабанов не знал. Под снегом могло прятаться что угодно – озеро, болото, каменная россыпь…
Бесконечные болота Каяни сменились угрюмым хвойным лесом. Где-то далеко, на пределе слышимости, выли волки. Всегда на пределе, никогда рядом, словно на две трети вырезанная стая сумела поведать собратьям о пережитом ужасе.
Шаг – метр, еще шаг – еще метр. Тысяча шагов – верста.
* * *
Двое лопарей – охотников на диких оленей, – заметили бредущего навстречу чужака задолго до того, как он приблизился на расстояние полета стрелы. Чужак хромал, был черен ликом и ужасно худ. Из-под капюшона драной малицы лихорадочным блеском сверкали безумные глаза, бугристые от вздувшихся шрамов руки сжимали покрытое засохшей кровью копье. Чужак мог быть кем угодно, только не человеком – таких людей просто не бывает! Да и откуда взяться одинокому человеку в тянущейся до самой Каяни тайге? Во время скамм – полярной ночи, когда солнце покидает мир людей, чтобы светить умершим предкам? Не человек – равк, мертвец неупокоенный!
Сначала он принял стоящих на пути людей за высокие обросшие мхом пеньки, затем, когда пни сдвинулись в сторону за морок. Испуганный возглас «Равк!» прошел мимо сознания. Лишь когда один из встреченных наложил на тетиву лука стрелу, Сергей ненадолго очнулся.
– Уйди! – предупредил он и угрожающе наклонил копье. Не хочу убивать. Надоело!
Что заставило стрелу, легонько чиркнув Сергея по щеке, пролететь мимо – дрогнувшая от испуга рука лопаря? Внезапный порыв ветра? Милосердие христианского бога или прихоть лопарского Каврая, решившего продлить эксперимент? Никто не даст ответа.
– Смотри, брат! – толкнул стрелка стоящий рядом лопарь. – У него кровь на щеке! Откуда у равка кровь? Не равк это!
Лук неуверенно опустился.
– Кто если не равк? Я с десяти шагов стрелял, не мог промахнуться!
Шабанов, поняв что драки не будет, двинулся дальше. Лопари его не интересовали. Он шел в Кандалакшу. В голове молотом била единственная мысль: «Полярная… слева… Полярная… слева…»
– Смотри, как идет! – брат стрелка понизил голос до шепота, – Так не человек – росомаха ходит! Не бежит, а оленя догоняет! Я знаю – чужак Хийси встречал, в глаза духу леса глядел! Хийси сердился, чужака зверем делал!
Стрелок зябко поежился.
– Я Хийси всегда подарок ношу! – прошептал он в ответ. – Может, он не будет сердиться, что я его человека стрелил?
– Надо человеку-росомахе тоже подарки делать! – возбужденно поделился идеей брат стрелка. – Тогда Хийси точно не рассердится!
Отныне Сергею регулярно попадались то лежащая на пне лопарская лепешка-риске, то зажареная на костре куропатка, то уже привычный кусок мороженой оленины. Шабанов не удивлялся, не задавался вопросом, откуда берется еда – просто ел. Охотники радовались – лесной демон Хийси не будет сердиться на влезжих не в свое дело лопарей. В правоте же своей они убедились подольше понаблюдав за чужаком.
Лопарь хорошо знает привычки росомахи – она никогда не пытается догнать оленя. Росомаха просто идет по следу. Неторопливо и размеренно.
Олень бежит изо всех сил, задыхается, ему надо остановиться, отдохнуть… но росомаха уже близко, и он вновь пускается наутек. С каждым разом олень сил у оленя все меньше, отделяющее от хищника расстояние все короче… Росомаха же может идти несколько суток. Без отдыха и сна. Этот зверь никогда не устает, не сворачивает с пути… Неторопливо и размеренно… У оленя нет шансов.
Чужак очень походил на росомаху. Он не пытался бежать – просто шел к одному ему известной цели. Сутки за сутками.
Когда впереди появились русские всадники, братья вздохнули с облегчением – теперь судьба чужака зависела от других. Если Хийси будет сердиться, то на руссов. А у них свой бог. Сильный! Пусть воюет с лесным демоном!
* * *
Конный разъезд заступил дорогу. Мощные лохматые жеребцы по брюхо вязли в снегу, под плащами всадников неярко блестели кольчуги, из-под отороченных мехом шапок недобро посверкивали настороженные взгляды.
– Кто таков? – медведем рыкнул воевода. Наконечник копья опустился, готовый вонзиться в серегину грудь.
Сергей остановился, поднял изможденное почерневшее лицо. В остекленевших глазах мелькнул проблеск узнавания.
– Шабанов я… Умбский помор… От Весайнена утек… В горле натужно заклокотало. Сергей закашлялся, опустился на снег. – Немчура каянская на Печенгу идет, монастырь грабить… и на Колу… Народ поднимать надо… на помощь…
Дошел… все-таки дошел! Шабанов хотел улыбнуться, но губы отказались повиноваться. И тело… тело почему-то стало ватным, непослушным…
– Народ… поднимать…
Шабанову казалось, что он кричит, но одному из дозорных пришлось спрыгнуть с коня и, напрягая слух, склониться над полуживым оборванцем.
– Народ… поднимать…
Глава 6
За подслеповатыми окошками избы ярится пурга. В печной трубе голодным равком завывает ветер. Светлого времени часа два-три, а скоро и того не будет – глухозимье…
В избе хорошо, тепло. У печи сноровисто управляется мать, пахнет щами, ржаным хлебом. Вот—вот зазвенят миски, и материнский голос позовет с ласковой укоризной:
– Хватит спать-то – бока отоспишь! Завтрак уж поспел! Зимой мужику какая работа? В лес по дрова ездить, да на охоту ходить. Ну, у кого раньшина своя, або коч[34]34
Раньшина – поморское судно ледового класса (яйцеобразный усиленный корпус), использовалось для зверобойного промысла (в т. ч. на Груманте). Раньшины первыми выходили на промысел, отсюда и название.
Коч – плоскодонное судно с широким развалом бортов, конструктивно сходен с лодьей, но меньшей (до 30 т) грузоподъемности.
[Закрыть] – тому, ясно дело, забот больше… Была у Шабановых раньшина – вместе с отцом сгинула. Нынче Тимше одна дорога – по весне к соседям в покрут. Потому и просыпаться не торопится.
– Вставай давай, обормот!
Тимша со вкусом – до хруста в челюсти, – зевает. Лень веки разлеплять, а надо…
За окном действительно ярится пурга. Но окно большое, а под ним чугунная гармошка центрального отопления. Век другой, дом другой… жизнь за окном тоже другая. Паршивая жизнь. Бестолковая, воняющая бензиновым угаром, пустоглазая, как шлюха поутру. Словно и не Русь вовсе.
– Да встал я, ма! – подал голос Тимша, чтобы Светлана Борисовна лишний раз не расстраивалась. – Мыться иду.
Завтрак ждет. На застеленном цветастой клеенкой столе исходит вкусным паром тарелка щей. Рядом, в пластиковой решетчатой хлебнице, толстые скибки ржаного хлеба…
«Хоть что-то из сна сбылось». Тимша чуть слышно хмыкнул – шестнадцатый век отсюда выглядел ненастоящим, как услышанная в детстве сказка.
– Куда сегодня-то? – без привычного раздражения спросила Светлана Борисовна. – Может, тебе на биржу труда сходить? Глядишь, повернется чего путевое…
– Можно и сходить…
Тимша, на миг оторвавшись от еды, вежливо кивнул. Светлана Борисовна, по-птичьи склонив голову набок, смотрела на сына. Иссохшие руки нервно мяли надетый поверх платья фартук. Губы мелко подрагивали, готовые скривиться в беззвучном плаче. Да и вся она, после случившегося, как—то усохла и съежилась, в одночасье постарев на десяток лет.
«Сдала мать… – в очередной раз печально отметил Тимша. – Ее бы обрадовать чем… Жаль, ничего на ум не приходит. Подарок какой-нито прикупить? Какой?»
– Мам! Может нам в кино сходить? Давненько не были, – неожиданно для себя предложил Тимша.
Светлана Борисовна удивленно округлила глаза, насмешливо фыркнула.
– Неужто в Мурманске девки кончились? Пойти не с кем?
Тимша неопределенно пожал плечами – не объяснять же, что не получалось у него подойти к девице и с нагловатой хрипотцой предложить:
– Что, заинька, одна шастаешь? Давай компашку составлю: пивка хлебнем, оттянемся…
Морды таким ухажерам бить.
А ведь не то, что не бьют – и девки не в обиде, и прохожие подмигнут ободряюще – молодец, мол, парень. Раскрепощенный!
Видала Умба раскрепощенных – от кабалы боярской утекших. Ровно свиньи из хлева – свобода головы кружила. Как же! Теперь все можно – воровать, вино жрать, чужих баб жмакать! Воля! Тока поморы быстро ума вкладывали. Кто-то понимал, да вскоре своим становился… а кто не понимал, так в тундре камней много – под любым схоронить можно…
С другой стороны, большинство как-то сразу понимать начинало…
– О чем задумался? Девок в уме считаешь? – напомнила о своем вопросе мать.
– Чего их считать? – беспечно отмахнулся Тимша. – Одна дурей другой. На кой ляд такие?
Мать добродушно улыбнулась, теплая рука встрепала тимшины вихры.
– Ничего, найдешь еще по сердцу. А кино… – она совсем по-девчачьи тряхнула мелко завитыми кудряшками. – Отчего ж не сходить? Пошли!
Светлана Борисовна склонилась к Тимше и, чего до сих пор не делала ни разу, ткнулась мягкими пахнущими цветочной помадой губами в щеку. – Пора мне – опаздываю. Не скучай!
За матерью давно захлопнулась дверь, а Тимша все сидел над остывшими щами и задумчиво улыбался.
Часам к десяти ветер стих. Редкие снежинки из последних сил кружили в морозном воздухе, лелея надежду, что ветер одумается и подбросит обратно к утюжащим макушки сопок тучам… Глупышки! Сияющие неоцененным великолепием глупышки!
Снежинки печально ложатся на дороги и тротуары, мириадами гибнут под колесами авто и ботинками прохожих… И никому нет до них дела… В том числе и Тимше.
Кто-то спешит делать деньги, кто-то подкладывать свинью конкуренту, писать докладные, объяснительные и доносы… Бог им судья. Лично он, Шабанов, идет за билетами в кино.
Тимша подмигнул двойнику в зеркальной витрине – отражался молодой парень в лохматой лисьей шапке, объемистой финской куртке, джинсах и кожаных ботинках на меху. В меру видный и широкоплечий – достаточно, чтобы привлечь внимание девиц и маловато для ищущих супротивника ухарей…
– Те чо, коза, тридцать раз повторять? Мне выпить надо, трубы горят! – низкий, полный мутной угрозы бас заставил отвлечься от изучения собственного облика.
– За что тебе деньги давать? – с вызовом ответил женский голос. – Даже трахаться не можешь, весь на водку изошел!
Тимша искоса мазнул взглядом – едва не двухметровый детина лет тридцати и женщина – ему под мышку, худая, бледная, под глазами тушь размазана… Не иначе, семейная пара прилюдно отношения выясняет… Стыдобища!
Стоп! Опять со своим уставом? Нынче ведь модно грязное белье на людях полоскать – кто с кем спит, кто кому в карман нагадил. По телевизору – на всех каналах. Что раньше на исповеди, в грехах каясь, то нынче на всю страну и с гордостью…
Тимша хотел, пряча от неловкости взгляд, пройти мимо… но услышал звук пощечины и женский вскрик.
Он и сам не понял, как очутился рядом, как вмиг ставшая тяжелой рука дернула мужика за плечо.
– Те че надо, козел? – мужик попытался сфокусировать на Шабанове разъезжающиеся буркалы. – Тоже в рог захотел?
– Уму-разуму одного дурня поучить захотел, – неприятно усмехнулся Шабанов. – Последнее дело баб по зубам хлестать. Ты присловье «Кола – бабья воля» слышал?
– Че??? – мужик побагровел так, что казалось, он сейчас взорвется.
Вместо пояснений Тимша развернулся на носке левой ноги. Стопа правой врезалась мужику под ребра. Сложенного пополам детину унесло прочь… в шампунево-глянцевое стекло витрины.
Звон разлетающихся осколков начисто заглушил растерянное тимшино «Ох, черт!». С мольбой взиравшая на Тимшу дама мгновенно превратилась в разъяренную фурию. Хищно скрюченные пальцы метнулись к его лицу. Шабанов отпрыгнул. Дама, с яростным кошачьим воем, продолжала оттеснять Тимшу дальше и дальше от магазина.
«Влез на свою голову», – подумалось с досадой.
Позади вступившейся за мужа фурией широко распахнулась дверь. Из магазина дружно повалили охранники. Похожие на затянутых в цивильное быков громилы широко раздували ноздри, выкаченные налитые кровью глаза шарили в поисках виновника переполоха. Тимша понял – пришла пора уносить ноги.
Незамедлительно.
– Вот и… спасай баб… после этого.
Оглядываться нужды нет – дробный топот охранников взрывает тишину сонного проходного двора, а несущийся вслед Шабанову мат способен вогнать в краску любого боцмана.
Гулкая арка, запруженный людьми проулок, снова арка… за спиной слышны возмущенные крики, кто-то падает, сбитый налетевшим секьюрити, истошно верещит женщина…
– Все… пусть… другие… ноги бы унести.
Дворик с засаженным чахлыми рябинами сквериком в центре вот-вот закончится, за следующей аркой непрерывным потоком течет безликая городская толпа, за толпой видны лакированные горбы проносящихся автомобилей. Проспект! Может, удастся затеряться? Топот за спиной ближе и ближе – охранники здоровьем не пренебрегают. Небось, по всяким фитнессам регулярно шастают.
Где-то рядом взревел невидимый мотоцикл.
«Что за придурок зимой катается?» – успел подумать Тимша, прежде чем хромированный монстр вкатился в арку.
Усиленный сводами рев мотора обрушился горной лавиной.
Тимша нырнул в узкую щель меж стеной и рычащим зверем. Рукав куртки декоративной пряжкой скрежетнул по бензобаку. Взвизнули тормоза, мотоцикл развернуло поперек арки, бросило на снег… но уже позади Тимши.
Кто-то взвыл, ударившись ногой о раскаленный выхлопной патрубок, кто-то с грохотом перелетел через обнявшие заднее крыло пластиковые кофры, покатился по асфальту…
– Какого хрена? Козлы гребаные! – гневно воскликнул по—девичьи высокий голос. Под аркой гулко захохотало эхо.
И голос, и манера выражаться казались до странного знакомыми, но анализировать воспоминания Тимше недосуг – свалка за спиной давала реальный шанс избавиться от преследователей. Шабанов пригнулся, ввинтился в толпу, чтобы вынырнуть уже за поворотом.
«Куда теперь?» Тимша затравленно огляделся. Сердце бешеным зверем колотилось о ребра, пыталось вырваться из клетки. «Дернуть через проспект? Увидят… Заскочить в магазин? Вдруг догадаются проверить?» Варианты торопливо сменяли друг друга, подходящих не находилось. Толпа обтекала замершего в раздумьях Тимшу, как река лежащий на стремнине валун. Чтобы не выделяться, Тимша медленно двинулся вдоль дома…
«Еще одна арка. Нырнуть, там в подъезд, и пусть ищут.» Тимша приготовился выполнить задуманное… Колесо бесшумно выкаченного из проезда мотоцикла едва не врезалось в колено.
Падение изрядно поубавило блеска заморской игрушке на хроме чернели глубокие царапины, обтекатели потрескались, вместо одного из кофров зубасто щерились пластиковые обломки.
Мотоциклист, одной рукой поддерживая железного коня, заступил дорогу. В грубых кожаных сапогах на толстой рифленой подметке, темно—синем комбинезоне и глухом шлеме с тонированным стеклом. Невысокий и дохловатый. Даже свободного кроя пуховой комбинезон не мог придать щуплой фигурке достаточного объема.
«Сейчас денег на ремонт потребует… – тоскливо подумал Шабанов. – Не драться же с этаким шибздиком?»
– Добегался? – ядовито поинтересовался мотоциклист. Рука поднялась к виску, что-то щелкнуло, забрало шлема прыгнуло вверх, открыв ехидную девичью физиономию. – Я же говорила: «Ты мой». Убегать бесполезно.
«Батюшки! Это ж та, что неподалеку от венькиного гаража у троицы поддатых говнюков отбил. Как там ее… Лариса!» Шабанов тяжело сглотнул. Воротник рубахи туго пережал горло. «Ее здесь не хватало!»
В тот раз и разглядеть толком не сумел – темнота помешала, да и думал о другом… Тимша поднял взгляд – узкое породистое лицо, чуть раскосые карие глазищи, прямой тонкий нос, тонкие волевые губы… подбородок прячется за пластиком защитной дуги, но Тимша помнит – точеный, изящный до хрупкости… чуялось в девице нечто вольное, диковатое… и конь под ней к месту, даром что железный… хороша девка…
– Так и будешь пеньком торчать, пока из-за угла костоломы не выскочат? – деловито поинтересовалась Лариса.
Очарование разбилось вдребезги. Как витрина.
Девичий пальчик нетерпеливо вдавил кнопку электростартера. Мотоцикл заурчал рассерженным псом. Тимша невольно попятился. Лариса хмыкнула, ножка в не по-женски угловатом сапоге легко порхнула над задним крылом, обтянутый синтетикой задик поерзал, устраиваясь поудобнее… Секундой позже кулачок досадливо хлопнул по шлему. Раздался похожий на скрежет пластмассовой канистры звук. Щелкнул отпираясь замок единственного уцелевшего кофра, серебристая копия надетого на девицу шлема ткнулась в тимшины руки.
– Ну, долго тебя ждать? – чуть не по складам, как у дефективного, спросила девица и скомандовала, – напяливай ведро и погнали.
Тимша очумело стянул шапку, неуклюже запихал за пазуху, холодная подкладка «ведра» плотно облегла голову.
«Не опозориться бы, на железяку залезая.»
Судьба сжалилась. Мотоцикл взревел мотором и, распугав прохожих, выскочил на дорогу.
Тимша знал, что катание предстоит не из легких, но действительность превзошла ожидания. Железный конь лихо протиснулся меж двумя потрепанными иномарками, рванул вперед. Шипованное колесо издевательски отхаркнулось веером ледяной крошки. В следующий миг, заложив резкий вираж, Лариса подрезала маршрутное такси. Тимша чудом удержался в седле.
– Держись за талию! – крикнула через плечо Лариса судорожно вцепившемуся в сидение Шабанову. – Да сядь поближе. Не укушу – шлемак мешает!
Шабанов поерзал, устраиваясь поудобнее, крепко обхватил обхватил тонкий девичий стан…
Девичий!
По телу волной прокатился жар, стек по рукам. Ладони раскалились. С испугу показалось – синтетический комбинезон вот-вот расплавится, обожжет нежный девичий животик… а сдвинь ладонь на пару—тройку вершков пониже… Тимша почувствовал удушье, поднял забрало. В лицо, вымораживая скоромные мысли, ударил поток ледяного воздуха. Как мечом полоснул. Тимша стиснул зубы, но забрало не закрыл – лучше ветер, чем горящая в огне плоть…
Из переулка, высокомерно игнорируя окружающих, вывернулся большой черный джип. Байк матерно визгнул тормозами. Тимшу бросило вперед, навалило на девичью спину. Лариса задушенно пискнула, пригнулась к рулю… Шабанов еще явственней ощутил изгибы стройной фигурки… телом ощутил. Словно и одежды меж ними нет.
Память услужливо подсунула яркое воспоминание – скверик, Лариса в разорванной до пупа майке… Лучше б не вспоминал. Аж волосы на груди дыбом встали. Кошмар… Мучительный и сладостный… нет сил расстаться… Четверть часа, как один миг…
– Эй, герой! Хорош спать – приехали!
«Приехали? Уже? Куда?» Тимша ошалело завертел головой. По правую руку модернистским утесом возвышается кинотеатр. С афиш бесстыже пялятся полуголые грудастые красотки, мышцастые супермены грозят мечами, на втором плане истекают кровью порубленные монстры.
– Иди, покупай свои билеты. Я здесь подожду.
Тонкие пальчики небрежно выудили из нагрудного кармана узкую и длинную пачку сигарет, вспыхнул огонек зажигалки.
– Топай, топай – счетчик тикает.
Шабанов развернулся и, озадаченно качнув головой, зашагал к кинотеатру.
«Ну, мотоцикл – понятно, в наше время женки с парусом не плоше управлялись… однако ж, мужиками не прикидывались. Нынешним же невтерпеж из себя женское вытравить. Ботинки погрубее, джинсы, окурок в зубах, стрижка пацанская… неужто девкой быть зазорно? – на ум пришел недавно виденный репортаж о соревнованиях штангисток. – Разве ж то девицы? Слоны в подштанниках!»
Мимо, виляя бедрами, проплыла парочка юнцов. В обнимку. У входа в кинотеатр остановились, чтобы поцеловаться. Целовались самозабвенно… Тот, что пониже, привстал на цыпочки, даже ножку поджал. Никто из окружающих и бровью не повел.
«Содомиты?!» К горлу подкатила тошнота, сами собой сжались кулаки. «Экое паскудство… Гнусь! Метлой поганой!» Проходя мимо, Тимша намеренно задел гомиков плечом. Низенький испуганно пискнул. Его любовник – смазливый усатенький брюнет – попробовал выпятить тщедушную грудь. Выпятился набитый ватином гульфик.
– Что за манеры! – жеманно воскликнул усатенький.
Тимша довольно оскалился, выразительно огладил кулак.
– Не нравится?..
Низенький спрятал голову на груди любовника и зарыдал. – Пойдем отсюда, милый! – успокаивающе проворковал брюнет, гладя спутника по тощему дрожащему плечику. – Житья от быдла гетеросексуального не стало! Куда милиция смотрит?
Тимша зарычал. Парочку, как ветром сдуло.
– Почто Машек распугал? – добродушно прогудел вывалившийся из дверей кинотеатра детина. – Нынче пидоры в законе.
Детина чихнул. Пальцы, синея наколками, потерли сплющенный нос.
– А на зоне им ваще цены нет – профессионалки! Вон, и кина про них!
Тимша брезгливо плюнул и, сопровождаемый понимающим хохотком детины, зашагал прочь от кинотеатра.
Лариса по-прежнему сидела на мотоцикле, в уголке рта дымилась очередная сигарета.
– Быстро вернулся, – Усмехнулась девица, щелчок запустив окурок в сторону урны. – У меня даже сопли в носу замерзнуть не успели. Ну, все равно, встречу отметить надо. Поехали, по стаканчику бурды в кабаке засосем.
«Опять за рыбу деньги! Нешто слов других нет?» Тимша, как любой русский, мог загнуть куда заковыристей, однако демонстративная грубость Ларисы острым коготком царапнула по душе.
Маленький – полдюжины столиков вдоль стены, – подвальчик встретил теплом и ароматом натурального кофе. За стойкой виртуозно жонглировал шейкером худощавый смуглый бармен с по линеечке прочерченным пробором в прилизанных смоляно блестящих волосах. Кончик длинного с горбинкой носа нервно шевелился, словно принюхиваясь к вошедшим.
У стойки на высоких табуретах тихо скучали две перезрелые жрицы любви. В дальнем углу, сдвинув воедино пару столов, налегали на сухое вино гости с далекого юга. Доносилась многоголосая гортанная скороговорка, взрывы смеха.
Лариса, странно потемнев лицом, перевела взгляд с компании на бармена и обратно. Губы презрительно скривились.
– А-а, насрать! – с непонятной бесшабашностью пробормотала она. – Пусть попробуют…
Девица решительно подошла к ближайшему столику, плюхнулась в глубокое кожаное кресло. Тимша последовал ее примеру. Разве что в кресло опустился куда аккуратней. Рядом со столиком мгновенно выросла крашеная блондинка в белом переднике и с дежурной улыбкой на хирургически гладкой физиономии.
– Шашлык, чахохбили, шаурма, вино, водка, коньяк, шампанское… – привычно отбарабанилаа она. Над блокнотиком выжидательно завис огрызок карандаша.
– Просто коньяк? – иронически усмехнулась Лариса. – Или у него название есть?
– У нас ассортимент богатый! – обиделась официантка.
Лариса надменно вздернула носик.
– Ну, если так… тогда «Наири», два по двести… и по шашлычку. Да смотри, бутылку запечатанную неси – у меня на глазах открывать будешь.
Физиономия официантки пошла бурыми пятнами, стал заметен толстый слой грима. Так и не сделав ни единой записи, блондинка сунула блокнотик в карман фартука и скрылась за служебной дверью.
– За что ты ее? – попенял Шабанов. – Работает девка…
– Нечего меня за шалаву держать, – резко бросила Лариса. – А что бутылку принесть заставила, так иначе клопомор подсунет, а сдерет, как за коньяк.
Тимша недоверчиво хмыкнул – коньяк пить ему до сих пор не доводилось, но отличить вино от клопомора наверняка и дурак сумеет.
Дверь служебного входа негромко скрипнула, в зале появился вальяжный господин лет сорока или чуть больше – некогда иссиня-черную шевелюру присыпало серебряной пылью.
Мягкие замшевые туфли, идеально сидящий костюм, запонки с бриллиантовой осыпью, откормленная брылястая физиономия…
«Хорош гусь. Одно слово – Хозяин», – усмешливо подумал Шабанов.
Господин величественно приблизился к занятому парой столику, кашлянул привлекая внимание.
– Вы заказывали «Наири»? – бархатным голосом спросил он у Тимши.
– Я, – вызывающе отозвалась Лариса. – Кстати, где он?
Холеная кисть задумчиво коснулась двойного подбородка. Багровым глазом полыхнул оправленный в золото перстня рубин.
– К сожалению, армянских коньяков не держим… зато у нас есть «Ширван»! Коллекционная бутылка… очень дорогая… – Я разве спрашивала цену? – с тем же откровенным вызовом, ответила девица. – ну, раз уж ничего приличней нет… давай «Ширван».
Вальяжный замялся, глаза оценивающе скользнули по наряду юной байкерши, презрительно зацепили лежавшие в свободном кресле шлема… Лариса надменно скривила верхнюю губу, рука нырнула в карман, вернулась с десятком серо-зеленых купюр.
– Еще вопросы?
Тимша не поверил глазам – спесивый, как московский боярин, кабатчик расплылся в подобострастной улыбке.
– Больше никаких, уважаемая! Коньяк! И, конечно, лимончик, икорочка и немножко зелени…
– Верно, салатик нужен, – благосклонно кивнула Лариса. – А про лимончик забудь – искажает послевкусие.
Исчез господин куда быстрее, чем появился.
– Что за коньяк такой? – шепотом спросил Тимша.
– Пятнадцать лет выдержки, – пожала плечами Лариса. – в купаже «Наири» самое малое – двадцать.
Что такое купаж, Тимша переспрашивать не стал.
Над дальним столиком выросла длинная сухопарая фигура. По—южному шумный разговор мгновенно стих. Тонущие в полутьме зала смуглые лица дружно повернулись.
«Не к добру, – внутренне собравшись подумал Тимша. Небось, доллары увидели. Шестеро… а я один… Ну и хрен с ним. Главное, чтоб Лариса сбежала.»
В сердце проснулась холодная злость. Не успевшая забыться недобрая улыбка по—волчьи приподняла верхнюю губу.
Вышедший из сумрака южанин претендовал на изысканный вкус – хорошей кожи туфли, до бритвенной остроты отглаженные черные брюки, черная же атласная рубашка с золотой шнуровкой вместо пуговиц…
